ШЕСТНАДЦАТЬ

   Утром в день дебюта в литклубе Квиллер и Олден Уэйд встретились в книжном магазине, чтобы обсудить организацию вечера. Два зала цокольного этажа планировалось объединить в один, что позволило бы разместить пятьдесят стульев, устроить между ними проход и поставить проекционный аппарат.
   В передней части зала установят небольшое возвышение вроде кафедры и три вазона с растениями, предоставленными магазину волонтёрами. Обыкновенная белая стена за спиной лектора будет служить экраном для слайдов: Джон Бушленд не просто прокрутит старые фотографии, а попытается создать живую атмосферу. Буши заранее придёт проверить аппаратуру.
   – Теперь о регламенте, – сказал Олден. – Двери откроются в половине восьмого. Организационная часть начнётся в восемь с избрания членов правления.
   – Когда вы хотите, чтобы я начал?
   – Между восемью и половиной девятого. Возьмёте свой ключ и войдёте через боковую дверь. И подождёте в служебке с Данди, пока мы не будем готовы представить вас.
   – Данди выходит на публику вместе со мной?
   – Данди остаётся в подсобке весь вечер. Он переключает на себя внимание аудитории. Ещё вопросы?
   – Форма одежды?
   – Я бы сказал… пиджак, без галстука. Кстати, и северная, и южная парковки обе будут забиты машинами, но вам зарезервировано место у боковой двери.
   Квиллер нашёл, что вести дела с Олденом – одно удовольствие: на редкость организованный человек.
   Бешеные курбеты Коко в кухонном окне заставили Квиллера ускорить шаг, чтобы поскорее оказаться дома. Но, как ни странно, телефон не звонил.
   Ещё более странно, что, когда он всё-таки зазвонил, это был нежданный звонок от Мойры Мак-Дайармид.
   – Мне нужно посоветоваться с тобой, Квилл. Ты не занят сейчас?
   – Здесь нет никого, кроме двух любопытных котов, а им можно доверять. О чём речь, Мойра?
   – Мы с Кипом договаривались на днях пообедать с тобой и Полли, но мой муж терпеть не может домыслов, а это, как бы сказать, нечто… наводящее на размышления, скажем так.
   Любопытство Квиллера было задето. И хотя сам он не принадлежал к распространителям досужих вымыслов, выслушивал их охотно, особенно когда о них говорили как о «наводящих на размышления». Жена его приятеля предлагала где-нибудь встретиться – а такое нелегко было устроить, не вызвав подозрений, – как в Локмастере, так и в Пикаксе. Он понимал задачу.
   – Ты слушаешь, Квилл?
   – Слушаю. И думаю. Мне нужна тема для очередной колонки, а поскольку Данди стал буквально почётным гражданином Пикакса, небольшая лекция о породе «джемовых» весьма заинтересует моих читателей. Так что имеет смысл взять интервью у единственного в наших краях специалиста в этой области. Ты можешь уделить мне время завтра после полудня?
   – О, Квилл!
   – Сколько постояльцев в твоём кошатнике на данный момент? Будут ли они свободны, чтобы дать мне интервью завтра в половине второго?
   После нескольких осторожных слов со стороны Мойры и нескольких уклончивых – со стороны Квиллера они положили трубки. Квиллер давился от смеха: нет ничего лучше маленького заговора, чтобы подсыпать перца в рутину повседневной жизни. Что же касается Коко, то он сидел на кухонной стойке и слушал. Откуда он знал, что телефон зазвонит? Откуда он знал, что позвонит «кошачья мама» из соседнего округа?
   Коко соскочил со стойки и, шмыгнув под кухонный стол, уставился на свою пустую миску. Квиллер дал ему кусочек сыра и сам попотчевал себя ломтиком гауды.
   В тот знаменательный вечер пятьдесят граждан из округа Мускаунти встретились в «Сундуке пирата», чтобы учредить Пикакский литературный клуб. Они избрали его президентом Лайла Комптона, вице-президентом – Мэвис Адаме, Джилл Хендли – секретарем. Горда Шоу – казначеем и Олдена Уэйда – режиссёром спецмероприятий.
   Докладчик, щеголяя зелёным блейзером и холеными усами, подъехал к книжному магазину, отыскал зарезервированное для его машины место и вошел в боковую дверь, отперев её собственным ключом. Пегги кормила кота.
   – Что, сегодня вечером Данди, следуя моде, обедает поздно? – спросил Квиллер.
   – Это я нарушила график, – сказала Пегги, – задержалась из-за своей работы, но он не сердится. С чего это вы крадётесь в заднюю дверь, мистер К.? Вы, звезда нынешнего вечера!
   – Мне велели явиться сюда и не показываться, пока меня не позовут… Кстати, ваш перегруженный работой компьютер в состоянии сделать небольшое разыскание для «Пера Квилла»?
   – С удовольствием! А что нужно?
   – Вы видели, как магазин передавали городу? Там ещё произошла перепалка по поводу разрезания ленточки. Так вот. Как возник этот обычай? Когда? Где? Почему? Мне нужно это к началу следующей недели.
   В этот момент раздался стук в дверь, и Квиллер двинулся вслед за Олденом Уэйдом туда, где шло собрание.
   – Подождите входить, Квилл. пока я со всей торжественностью – всё, кроме фанфар, – не объявлю о вас публике! Тогда – бросок в дверь и уверенным шагом на подиум. Вы знаете, чем взять аудиторию!
   Квиллер ждал, пока не услышал: «Джеймс Макинтош Квиллер!» Он выждал ещё три секунды, после чего стремительно вошёл, приветствуя зал жестом, так хорошо знакомым всем пешеходам в центре Пикакса. Все пятьдесят членов нового клуба встали; разразился шквал аплодисментов.
   Что и говорить, он был не только популярным журналистом и внимательным к чужой беде человеком. Он был ещё и тем, чьё скромное присутствие ощущалось за Фондом К. и всем, что было им сделано для Мускаунти.
   Он шёл по проходу, любезно кивая вправо и влево, вскинув обе руки ладонями вниз, стараясь усадить хлопающих ему обратно на места.
   Свет потускнел, только одна лампочка мягко освещала лектора и кафедру. На задней стене появилась сильно увеличенная старая выцветшая фотография: хрупкий старичок перед старой книжной лавкой.
   Леди и джентльмены!
   Мы не собрались бы здесь сегодня вечером, чтобы открыть литературный клуб при первоклассном книжном магазине, если бы не покойный Эддингтон Смит.
   (Продолжительные аплодисменты.)
   В течение пятидесяти лет он продавал подержанные книги в старой лавчонке, на месте которой теперь стоит это здание. А до Эддингтона его отец торговал книгами вразнос, тащась от двери к двери, и вместе с ним, когда не нужно было идти в школу, шагал Эдд, его добросовестный помощник.
   (Визуальное сопровождение: отец и сын на фоне лошади, запряженной в повозку с надписью «Книжный фургон Смита».)
   Книги продавались в кредит: десять центов сразу, остальное потом. Эддингтон говорил мне, что со стороны покупателей не было ни одного случая неуплаты.
   Не приходило ли вам в голову, леди и джентльмены, что Эддингтон – весьма утончённое имя для того скромного Эдда, какого мы знали? Эддингтон – девичья фамилия его матери. Она была школьной учительницей в те дни, когда в одной комнате обучались дети разного возраста и уровня подготовки.
   (Визуальное сопровождение: женщина с суровым лицом в блузе с воротничком-стойкой, в руках – книга и линейка.)
   Линейка, надо полагать, – чтобы бить по рукам тупых и нерадивых учеников. Эдд всегда с любовью говорил о своём отце, но о матери даже не упоминал. Возможно, линейка проходилась по его рукам слишком часто.
   (Смех.)
   Но до суровой матери и любящего книгу отца… был ещё дед нашего Эддингтона.
   (Визуальное сопровождение: старый дуб.)
   И с ним связана целая история.
   После образования Мускаунти отцам-основателям требовалось создать административный центр, расположенный посередине округа. И вот – как раз на пересечении двух тропинок в лесных дебрях – они наткнулись на ржавую киркомотыгу (по местному: пикакс), воткнутую в пень. Это был знак свыше! Тотчас же в лесной глуши начался строительной бум, и местный кузнец с утра до ночи ковал гвозди, без которых нет ни дома, ни лавки. А потом лошадь ударила его копытом в голову. Не стало кузнеца… не стало гвоздей.
   Когда паника достигла высшей точки, в городе откуда ни возьмись появился некий малый и заявил, что он кузнец.
   – Умеешь ты делать гвозди? – спросили его.
   – Конечно, я умею делать гвозди.
   – А как тебя звать?
   – Джон.
   – Джон, а дальше?
   – Хватит с вас и Джона, чтобы делать гвозди, – ответил заносчивый малый.
   Это было ни на что не похоже, но гвозди были им нужны до зарезу, и они внесли его в городской реестр под именем Джон К. Смит, то есть Джон-кузнец.
   Джон был высокий смуглый парень. Говоря словами поэта: «Руки большие, мускулистые. Мускулы – словно железные обручи»18 . Молодые женщины все за ним гонялись, только женился он на той. что считалась самым лакомым кусочком. Мало того что она была мастерица стряпать и шить, она ещё умела читать и писать – редкий талант среди первых поселенцев.
   Джон построил для своей семьи дом из полевого шпата – камня, который сверкал на солнце. Он построил его своими руками. На заднем дворе стоял мощный дуб, и под его развесистыми ветвями Джон поставил свою наковальню.
   Дуба давно уже нет. То ли он рухнул от старости и проливных дождей… то ли Эдд его убрал, освобождая место для новой парковки, которую мог сдавать в аренду служащим из Центра.
   При всей своей застенчивости Эдд был человеком практичным. Он первым делом обзавёлся котом, чтобы стращать мышей, обгрызавших книги. Однако Уинстоны, следовавшие один за другим, стали приманкой для туристов, равно как и для местных покупателей. На сегодняшний день все уже знают, что тезка знаменитого кота вовсе не британский премьер, а американский писатель.
   (Визуальное сопровождение: Уинстон, смахивающий пыль с книг своим пышным хвостом.)
   Присутствие постоянно живущего в лавке кота – не единственная причина витавших там запахов, мешавшихся с затхлостью старых фолиантов. Кроме Уинстоновых сардин, в лавке благоухали ещё и любимые Эддом печёнка с луком, консервированная похлебка из моллюсков и картофель с чесноком.
   (Сдержанный смех.)
   Была у Эдда и шаткая деревянная стремянка, используемая им при пополнении книжньпс полок, Уинстоном – для разглядывания шумных ребятишек, а охотниками за редкими книгами, наезжавшими из Центра, – для выискивания двухдолларовых книг, которые на антикварном рынке ценились долларов в сто, а то и больше.
   Эдд любил поддразнить «охотников». Если я оказывался в лавке, он заводил со мной разговор, беззастенчивую ложь о сказочных находках, которые якобы делались на верхних полках, и очередной горе-охотник только что не падал со стремянки.
   (Довольное посмеивание.)
   Сам Эдд книгочеем не был, что не мешало ему то и дело цитировать великих писателей прошлого. Как-то он признался мне, что взял на вооружение совет одного известного британского государственного деятеля: «Человеку малообразованному следует обзавестись цитатником».19
   (Веселые перешептывания.)
   И ещё он реставрировал книги для школы, публичной библиотеки и частных собраний, и весь его инвентарь переплетчика помещался в комнатке за лавкой – вместе с койкой, на которой он спал, газовой плитой с двумя конфорками и портативным морозильничком.
   Там же, над ржавой старой раковиной, висело треснувшее зеркало с полочкой, на которой лежал старомодный бритвенный прибор, а рядом с ним – пистолет. Позже, на закате жизни, он признался, что ни разу пистолетом не воспользовался – чему был очень рад, потому что… никогда не имел к нему патронов.
   (Смех.)
   Следует ли отнести это на счёт сентиментальности старого человека? Или считать примером юмора американских первопроходцев? Эдд, потомок первопоселенцев, унаследовал их манеру шутить, хотя балагуром вроде тех пустых скалозубов, что смешат народ по кофейням, никогда не был.
   Вместе с Эддом пережили мы несколько забавных приключений. Однажды нам угрожал бродяга, готовый совершить убийство. Мне удалось повалить его, и я крикнул Эдду: «Зовите полицию!» Неуверенным голосом Эдд спросил: «А что мне им сказать?»
   (Смех.)
   В одно из моих посещений книжной лавки Эдд сообщил мне приятную новость: Бустеровский клуб назвал его продавцом года! «Я не дождусь того момента, когда смогу рассказать об этом моему отцу!» – сказал он.
   Я посмотрел на него с изумлением: его отца, как я твердо знал, не было в живых.
   – Я разговариваю с ним каждую ночь, – объяснил Эдд.
   – Как давно его нет? – спросил я со всей невозмутимостью, на какую был способен.
   – Четырнадцать лет, – ответил Эдд. – Он перешёл в лучший мир – далеко, далеко. – И его обычно печальное лицо залил свет тихой радости.
   (Визуальное сопровождение: изображения на задней стене сменяют друг друга в мучительно медленной последовательности; особое внимание уделяется дубу кузнеца и пиратскому сундуку, найденному при земляных работах во время закладки книжного магазина.)
   Теперь, дорогие друзья, несколько слов о скандальных слухах, будто Джон Смит – кузнец, делавший гвозди и помогавший строить Пикакс – по субботам и воскресеньям превращался в пирата! Можно ли поверить, что работящий муж и отец, который дважды в неделю ходил со своей семьей в церковь, построил собственными руками дом и часто навещал родную мать, – можно ли поверить, что такой человек надевал на голову красный ситцевый платок, а в ухо вдевал золотое кольцо и, приставив к горлу жертвы острый нож, топил её в море?
   Правда, были тогда пираты, промышлявшие на больших озерах. Правда, что Эддов дед так и не вернулся однажды из поездки к матери. Правда, что под большим дубом нашли пиратский сундук, окованный железными полосами.
   Но примите в соображение следующее: в те времена не существовало банков и было обычным делом хранить свои сбережения где-нибудь в яме за отхожим местом.
   (Сдержанный смех.)
   Скорее всего, наш кузнец изготовлял для этой цели прочные сундуки на продажу. Скорее всего, он действительно время от времени посещал свою старушку мать, чинил ей крышу, вскапывал огород и мыл полы. Скорее всего, Эдд Смит узнал эту скандальную тайну, вслушиваясь в предсмертный бред умирающей женщины.
   Я утверждаю: скандальная тайна Кузнецовой жены – чистой воды миф. И тех, кто согласен со мной, прошу встать!
   Первым поднялся историк Мускаунти, вслед за ним встали все члены правления, директор местного колледжа, поверенный в делах Фонда К., издатель газеты, учителя и все остальные присутствующие на собрании.
   Последней уходила домой Полли.
   – Ты выступал замечательно, Квилл! Я ужасно горжусь тобой! Даже не смогла сдержать слез!.. Если ты говоришь, что это миф, значит – миф! Мне так недоставало тебя все последние недели!..
   – Мне тоже недоставало тебя, Полли. Наших телефонных перекличек перед сном… и ужинов с разговорами о литературе…
   – И музыки после них.
   – Знаешь, у меня потрясающая новая запись Пятой симфонии Чайковского. Хочешь прийти и послушать? Обещаю доставить тебя домой в приличное время.
   – Сегодня приличное время уже прошло – сказала она. – А вот завтра у меня свободный день.

СЕМНАДЦАТЬ

   В пятницу утром Квиллер съел свою овсянку с ломтиками банана, не сетуя, и открыл для сиамцев праздничную банку креветок. Они с Полли снова были вместе. Они будут ужинать в «Старой мельнице», слушать классическую музыку, подолгу спорить о значении слов, звонить друг другу в одиннадцать вечера.
   На следующий день после собрания в литклубе не прозвучало ни слова об электронном каталоге! И Квиллер преподнёс Полли нарядное кашемировое платье цвета перванш в знак её окончательного перехода из публичной библиотеки к заведованию книжным магазином.
   Теперь он решил закрыть амбар на зиму и переехать в Индейскую Деревню. Подготовкой номера четвёртого в «Ивах» займётся Служба быта Пата О'Делла, а «почемутка» миссис Фулгров наведёт там «уют».
   С лёгким сердцем, легким шагом Квиллер поспешил в редакцию, чтобы сдать пятничную колонку до «часа икс», а затем пообедать в гостинице «Макинтош». По дороге, когда он проходил мимо особняка Спренклов, из риелторской конторы «Виски-Виски» выскочил молодой человек.
   – Мистер К.! Мистер К.! – закричал он. – Я нашёл для вас ту книгу. Не заскочите ли на минутку?
   Это был один из охотников на уток, которые в пансионе Хиббард-Хауз приглашали Квиллера поучаствовать в их любимой забаве.
   – Мы с ружьем друг друга не выносим, – сказал им тогда он. – А вот утки и среда их обитания представляют для меня интерес. Тема для «Пера Квилла».
   – У нас в офисе есть об этом книжка, сможете взять её почитать, – заявил тогда младший Виски. – Мы её откопаем,
   И вот теперь он возник у Квиллера на пути. Они таки откопали имеющийся у них экземпляр утиной книжки.
   – У вас здесь очень мило, – сказал Квиллер, войдя в офис – Вы братья? Виски – здешняя фамилия?
   – На самом деле мы Вискисы, но Бад и я решили укоротить нашу фамилию, чтобы она легче читалась, да и легче запоминалась. Олден много рассказывал нам о вашем амбаре. Если у вас возникнет желание продать его, «Виски-Виски» будут рады составить каталог.
   – Запишитесь в очередь, – добродушно сказал Квиллер.
   – Олден – мировой парень. Он не только мировой стрелок и охотник на уток, но и на пианино шпарит. И в театре играет. И поёт. Девчонки от него без ума. А организатор какой! И идей у него… А как у вас продвигается книга о Хиббард-Хаузе?
   – Дом уже сфотографировали, а я собираю материал. Вы можете что-нибудь рассказать о нём? Какую-нибудь интересную историю?
   – Только то, о чём говорим, когда плывём в лодке на охоту, – так, знаете ли, вместе кое-что обмозговываем; Вайолет могла бы шикарно использовать свои тридцать акров, когда устанет возиться с пансионом. Дом можно было бы превратить в санаторий – с шикарными комфортабельными коттеджами и кондоминиумами вокруг.
   – Надеюсь, без торговых рядов? – сказал Квиллер со скрытым сарказмом.
   – Без рядов и пассажей, но с участком, где будут один-два первоклассных ресторана.
   Квиллер встал.
   – Благодарю за книгу. Я возвращу её вам. Очень сожалею, но вынужден спешить. У меня деловая встреча в Локмастере.
   Вскоре после полудня Квиллер сел за руль и отправился в Локмастер, чтобы пополнить запасы для мельницы, называемой «Перо Квилла», и чтобы поразмышлять.
   Мойра ждала его со сваренным кофе и джемовыми тартинками.
   – Как наш любимец? – спросила она.
   – Если речь идёт о Данди, как я полагаю, то он благополучно плещется в море всеобщей любви. Что ты можешь рассказать об этой породе? До воцарения Данди Первого мое знакомство с рыжими котами ограничивалось тем единственным их представителем, который шастал по Гудвинтер-бульвару, где мы квартировали в течение года. Он был грязно-оранжевый, жирный, как свинья, и из пасти у него несло. Он часто толкался у нашей задней двери, чем очень раздражал моих сиамцев.
   – Некоторые оранжево-коричневые действительно огромного размера, – подтвердила Мойра. – И их владельцы хвастают их весом. Но мы выращиваем «джемовых» котов для людей с современными вкусами. Оранжево-коричневые могут быть полосатыми, как тигры, а могут быть пятнистыми или одноцветными – выбор за любителями модных окрасов. Наши «джемовые» – кремово-абрикосовые, и полосатость у них не очень резкая. А ты знаешь, что сэр Уинстон Черчилль всегда держал в Чартуэлле – своём родовом поместье в графстве Кент – оранжево-коричневого кота? И в своём завещании специально указал, чтобы в его резиденции всегда жил «джемовый» кот.
   Квиллер попросил назвать имена и телефоны фанатов «джемовых» кошек, согласных дать интервью. О, это было нечто!.. И наконец разговор повернул к тому, что «наводило на размышление».
   – Ты звонила мне с чем-то интересным, – напомнил Квиллер.
   – Да. Кэти просила, чтобы я поговорила с тобой. Когда ты любезно провёл нас по книжному магазину, а потом угостил мороженым в этом прелестном кафе, там был молодой человек, который показался Кэти знакомым. Несмотря на бороду, Кэти его узнала: это её давнишний приятель, Уэсли. Но ты сказал, что его зовут Кеннет и что он служит рассыльным во «Всячине». У Кэти тогда не было времени для выяснений. Она спешила на самолет.
   – И она в этом Уэсли, он же Кеннет, очень заинтересована?
   – Ничего серьёзного, – сказала Мойра, – но они дружили все годы в школе, и их обоих зачислили в журналистский колледж при университете штата. Но Уэсли там так и не появился, и Кэти беспокоилась. Он исчез.
   – А его родители? Они что, не беспокоились?
   – У него нет родителей. Оба умерли. Кип знал его отца. Кип говорит, он по-крупному играл на бирже, страшно рисковал, ну и всё потерял. А потом застрелился, однако я думаю, дело не только в этом. – Она вдруг замолчала и приняла глубокомысленный вид. – Мне так думается, что жена ему изменяла, а он был очень гордый человек. И… после его самоубийства она очень быстро снова вышла замуж – уж слишком, слишком быстро!
   – Классическая ситуация, – пробормотал Квиллер. – Прямо как у Шекспира.
   – Кэти говорит, Уэсли обожал отца, а отчима ненавидел. Он и фамилию оставил отцовскую… Ох, болтаю, как сорока, и совсем забыла про приличия… Не хочешь ещё кофе, Квилл?
   Он кивнул. Она наполнила чашку и продолжала:
   – Кэти боится, что Уэсли последует примеру отца… Но Кип воспользовался своими связями в банке и узнал, что со счёта Уэсли деньги по-прежнему снимают… Так ты понимаешь, как Кэти хочется, чтобы ваш Кеннет оказался Уэсли-с-бородой!
   – Передай Кэти, – сказал Квиллер, – что Кеннет ищет для меня кое-какие материалы и что я, возможно, тоже смогу кое-что разузнать.
   На обратном пути в Пикакс Квиллер размышлял о том, сколько событий произошло со времени его прошлой поездки, когда контейнер с Данди стоял рядом с ним. И тут же подумал, каким облегчением будет закрыть амбар и перебраться на зиму в Индейскую Деревню, где меньше соблазнов и где он сможет работать над книгой о Хиббард-Хаузе. Он будет жить в двух шагах от Полли, от суматошного Уэзерби Гуда, а теперь ещё – и от кошачьего доктора! Интересно, как его сиамцы прореагируют на доктора Констебл, когда она по-соседски заглянет на чашечку кофе. Юм-Юм убежит и спрячется под кроватью; Коко встретит её горловым урчанием, считая, что она явилась с градусником.
   Приятные мысли о переезде прервал мобильный телефон; Квиллер съехал на обочину. На линии была Дженис.
   – Квилл! Буши сказал; что ничего, если я позвоню на трубку. Ты видел сегодняшнюю газету?
   – Нет. Я брал в Локмастере интервью для «Пера Квилла». Что за новость я проморгал?
   – Свадебные объявления. Вайолет вышла замуж за Олдена Уэйда!
   – Вот как? Я думал, она выйдет за этого седовласого инженера. Инженер был бы очень полезен в качестве члена семьи.
   – Да, я тоже так думала, они составили бы славную пару.
   – А что говорит Буши?
   – Он говорит, Олден… не годится для Вайолет. И это было всё, что Дженис решилась высказать по телефону; и весь оставшийся путь до дому Квиллер ехал в странном состоянии, навеянном… «размышлениями». Что скажет Полли? Мэгги? Лайза? Уэзерби? И, само собой разумеется, Коко?
   Ближе к вечеру Квиллер свернул с дороги на Иттибиттивасси к Индейской Деревне, чтобы забрать Полли из её кондо в «Ивах». Доктор Констебл уже прибыла в номер второй. Обитатель третьего кондо в этот час обычно вещал о погоде, вешая радиослушателям лапшу на уши, как называл это Квиллер.
   Дверь Полли он открыл своим ключом, но одновременно дал условный знак – примерно четыре первых такта из Пятой симфонии Бетховена.
   Брут и Катта примчались встречать его, а за ними следом появилась Полли в костюме лилового цвета и в розовой блузке; в ушах у неё красовались опаловые сережки, и она явно посетила своего парикмахера. Квиллер же был одет в серые тона, выгодно оттенявшие его благородно седеющую шевелюру, серые глаза и седоватые – соль с перцем – усы.
   – Видишь? Мои крошки тебе очень рады!
   – Рады, потому что знают: я ненадолго, – пошутил он.
   – Сегодня привезли мебель доктора Констебл, – сообщила Полли, когда они выезжали из «Ив». – Она сдала её на хранение, пока ожидала окончательного решения по разводу. Ей не терпелось выехать из Хиббард-Хауза. Она говорит, с появлением Олдена вся обстановка там изменилась.
   – От чего – к чему?
   – Она говорит, легкая семейная атмосфера превратилась во что-то казённое, до ужаса правильное… Дальше тебя, знаю, это не пойдёт.
   – А ты видела свадебные объявления в сегодняшней «Всячине»?
   – Нет, но мне звонили несколько человек. Что её побудило? Любовь? Одиночество? Практические соображения? Женщины считают его очень привлекательным. Но – не знаю, хорошо ли пересказывать это, – моя помощница, она из Локмастера, говорит, что у него репутация охотника за богатыми невестами.
   У Квиллера мелькнула нехорошая мысль, но он её прогнал, а вслух сказал:
   – Вайолет, видимо, очень спешит с изданием книги о Хиббард-Хаузе. Словно боится, что дом сгорит. Буши сфотографировал его внутри и снаружи… Но, так или иначе, моё дело – красиво изложить историю Хиббардов.
   Это уклончивое высказывание было воспринято Полли, восхищавшейся его творениями, всерьёз.