Страница:
— Мама?
— Я здесь. — Элизабет бросила туфли на пол и босая прошла к холодильнику. Хвала Всевышнему! Миссис Альдер не забыла вынуть из морозилки полукилограммовый кусок вырезки, который уже успел оттаять.
— А что на ужин? — спросила Миган, приоткрыв дверь на кухню.
— Гамбургеры.
— Можно я зажгу гриль? — спросил Мэтт.
— Нет, я поджарю их здесь.
— У-у, мам. Гамбургеры гораздо вкуснее, когда их жарят на улице.
— Только не сегодня.
— Почему?
О Боже! Эти бесконечные «почему»?
— Потому что я ваша мать и сказала «нет». А сейчас быстро умываться и накрывать на стол.
Дети моментально исчезли, бормоча себе под нос, что это несправедливо. При одной мысли о мясе, приготовленном на древесных углях, у Элизабет потекли слюнки, но сегодня ей не хотелось выходить из дому.
На протяжении всего лета ей становилось не по себе при одной лишь мысли, что Тэд Рэндольф сидит у себя на застекленной веранде и смотрит телевизор до поздней ночи. Всякий раз, выходя во двор, Элизабет колебалась: то ли поприветствовать его так же, как соседей, то ли ограничиться коротким взмахом руки? И эта неуверенность действовала ей на нервы.
Если сосед почему-либо не замечал ее, она старалась не привлекать его внимания. Если же замечал, тут же отводила глаза. В конце концов Элизабет решила, что благоразумнее всего игнорировать мистера Рэндольфа.
В общем, она вела себя как девчонка или, что того хуже, как дурно воспитанная женщина. Что поделаешь! Вдове приходится быть предельно осторожной, чтобы не запятнать своей репутации. Рискуя прослыть гордячкой, Элизабет все два года после смерти мужа была совершенно недоступна для представителей противоположного пола.
В то злосчастное утро она помахала Джону, когда он уходил через черный ход, даже не подозревая, что видит его живым в последний раз. Ее внимание было поглощено Миган, которая в последнюю минуту вспомнила, что ей нужны для школы катушка ниток и кусок картона. Элизабет даже не взглянула, какая рубашка и какой галстук на муже, не заметила, что он весь оброс, пока не увидела его в морге, когда пришла для опознания трупа, доставленного с места автомобильной катастрофы на автостраде. Ей потребовалось много дней, чтобы вспомнить содержание их последнего разговора. Чтобы вспомнить, когда в последний раз они целовались и занимались любовью.
Но она никогда не забудет его улыбку и смех, доброту и ласки, его страсть в моменты близости, его планы на будущее. Джон был отличным мужчиной, он дал ей двух прекрасных ребятишек и много счастья. А теперь в сердце у нее пустота, которую ей никогда не заполнить.
И сегодня эта незаживающая рана мучила Элизабет сильнее обычного. Вот почему, желая спокойной ночи Миган и Мэтту, она так прижимала их к себе, так обнимала, что им стало как-то не по себе от этих нежностей и они поспешили высвободиться из материнских объятий.
Столь бурное проявление любви к детям свидетельствовало еще и о том, что Элизабет вообще истосковалась по любви и ласке. Ей так недоставало близкого человека, мужчины, что порой казалось, она просто не выдержит.
Погасив в доме свет, Элизабет вошла к себе в спальню и включила торшер с бронзовой подставкой и стеклянным абажуром в виде лотоса. Она поменяла интерьер спальни через несколько месяцев после смерти Джона — слишком мучительны были воспоминания.
Элизабет обставила комнату по своему вкусу, но сейчас это не доставляло ей никакой радости. Оценить уют и красоту можно по-настоящему только вдвоем. Для нее же спальня была чем-то вроде монашеской кельи. Лайла права. Вести монашеский образ жизни совсем не сладко. Что хорошего в одинокой постели? Элизабет так хотелось чувствовать рядом тепло мужского тела.
Но что делать вдове с двумя ребятишками, для которых она должна служить образцом нравственности? Ничего. Хорошо Лайле давать советы! Но Элизабет не может уложить рядом с собой мужчину, чтобы он ублажал ее. Почему нет пилюль, снимающих сексуальное возбуждение, как аспирин — лихорадку.
Ох, уж эта Лайла! Поддавшись ее дурацкой философии, Элизабет вела себя с Тэдом, то бишь с господином Рэндольфом, как настоящая идиотка. Наверняка он сейчас потешается, вспомнив, как она разволновалась, когда он снимал ее с дерева.
Негодуя на себя за то, что, как последняя дура, разомлела при виде мощных плеч и пары голубых глаз, которым мог бы позавидовать сам Пол Ньюман, Элизабет включила торшер. Но прежде чем лечь спать, не устояла перед искушением посмотреть сквозь щели в ставнях, горит ли у него свет.
Так и есть. Через решетчатое окно веранды она разглядела Тэда, развалившегося в кресле. Он сидел, уставившись в серебристый экран телевизора. Тоже один. И Элизабет подумала, так ли сильно он ненавидит одиночество, как она, или это его собственный выбор?
— А что было потом?
— А потом ему пришлось подняться и спустить ее вниз.
— Это господину Рэндольфу?
— Ага-а. Он положил руки… сюда.
— Но это было после того, как разорвалась ее нижняя юбка.
— А, точно, совсем забыла об этом.
— У нее разорвалась нижняя юбка? Ты этого не сказала. Ну-ка, давай поподробней.
— Доброе утро.
Услышав слегка охрипший после сна голос Элизабет, все трое быстро обернулись. Завязывая узлом пояс своего халата из синели, достаточно старомодного, она бросила на сестру испепеляющий взгляд и направилась к кофейнику.
— Почему вы меня не разбудили? — спросила Элизабет, размешивая сахарин в чашке с черным кофе.
— Потому что, как я поняла, тебе нужно было хорошенько выспаться. — Лукаво улыбнувшись, Лайла вонзила зубы в хрустящий кусок бекона.
— Вы, я вижу, уже позавтракали.
На круглом кухонном столике стояли три тарелки со следами сиропа по краям.
— Я испекла детям оладьи. Хочешь попробовать?
— Нет, — резко бросила Элизабет. Обычно она бывала благодарна Лайле за то, что та заезжала утром покормить Миган и Мэтта и дать ей возможность подольше поспать. По субботам «Фантазия» работала с двенадцати до пяти. Это был единственный день, когда Элизабет могла не вставать в половине седьмого. — Ступайте готовить уроки, — строго приказала она детям. — Но прежде застелите постели и положите свою грязную одежду в корзину для белья.
— А потом можно пойти на улицу поиграть?
— Да, — улыбнулась впервые за все утро Элизабет и шлепнула Мэтта по заду, когда он пробегал мимо, а Миган, как старшую, прижала на миг к себе.
— Сообразительные ребятишки, — заметила Лайла, когда дети убежали.
— И не в меру болтливые. Особенно если из них стараются вытянуть всю возможную информацию.
— Ничего я из них не вытягивала, — огрызнулась Лайла. — Просто спросила, что нового, и они мне все рассказали. — Облокотившись о стол, она полюбопытствовала: — А что, таинственный холостяк действительно выступил в роли спасителя и снял тебя с дерева?
— Да, снял. — Было бессмысленно отрицать этот факт.
— Отлично! — возликовала Лайла, захлопав в ладоши.
— Ничего такого не произошло, не думай. Мелодрамой и не пахнет!
— Ты появилась не вовремя. Мы как раз дошли до самого интересного места. Что там было с порванной нижней юбкой?
— Ничего. Просто я зацепилась ею за сук.
— И он отцепил ее? — Лайла недвусмысленно улыбнулась.
— Да, но это было так унизительно. Я чувствовала себя круглой дурой.
— Какой он? Что говорил?
— Забудь об этом, Лайла. Он… Это пожилой человек.
— Пожилой?
— Ну ты же видела, у него седина. Он слишком стар для меня.
— И много седины? — нахмурилась Лайла. — Сколько же ему лет?
— Не знаю, не спрашивала, — ответила Элизабет с раздражением.
— Хм, для начала неплохо. Во всяком случае ты привлекла его внимание.
— Я не хотела. Так получилось.
— Важен конечный результат.
— Пойми ты, дурья твоя башка, нет никакого «конечного результата».
— Не кричи на меня, Элизабет. Я пекусь о твоем благополучии.
— А ты не пекись!
Лайла откинулась не спинку стула и с досадой проговорила:
— Господи! Что с тобой, сестра? Ты просто невыносима сегодня. Знаешь, что я думаю? Потрать он больше времени на твою нижнюю юбку, ты не была бы такой злющей!
— Лайла, — строго произнесла Элизабет.
Но Лайла оставалась совершенно невозмутимой.
— Вот, прочти это, пока я уберу посуду. — И она кинула Элизабет какой-то журнал. Это был ежемесячник, пользующийся огромной популярностью у женщин. — Открой на десятой странице.
Элизабет полистала журнал, нашла указанную страницу, прочла заголовок объявления и бросила соответствующий взгляд на сестру, но та не обратила никакого внимания.
Объявление оказалось длинным, и к тому времени, как Элизабет дочитала его, Лайла успела ополоснуть все тарелки и чашки и отправить их в посудомоечную машину, после чего вернулась к столу. Сестры обменялись многозначительными взглядами.
— Ну? — спросила наконец Лайла.
— Что, «ну»?
— Что скажешь об этой идее?
— Ты это всерьез? Да неужели я соглашусь опубликовать свои фантазии?
— Да, а что?
— Ну ты просто сумасшедшая!
— Ошибаешься, я вполне нормальная. Как и ты. И как твои фантазии. Просто в них больше подробностей и романтики, чем в других. Так почему бы тебе не отдать их для публикации этому издателю? Что в этом плохого?
— Что плохого? — вскричала Элизабет. — Ты, наверное, забыла, что я мать двоих детей.
— Надеюсь, они не станут читать этот журнал, не так ли?
— Не умничай, Лайла. Твоя идея абсурдна. Я просто потеряю покой, если сделаю нечто подобное. Я — мать. Вдова.
— Не надо быть синим чулком. Ты рано овдовела, но осталась молодой, привлекательной женщиной. А они как раз собирают истории «обычных» женщин. И ты вполне подходишь под эту категорию. Единственное, что в тебе необычно, это твоя интимная жизнь, точнее, полное ее отсутствие. Но, — поспешно добавила Лайла, видя, что Элизабет готова возразить, — это может принести свои плоды. Если тебе действительно не везет в любви, твои фантазии должны брать за душу. Элизабет закатила глаза.
— Я никогда не пойду на это. Даже представить себе не могу, как тебе такое пришло в голову.
— Послушай, — Лайла положила на стол ладони, — ты только напиши, а остальное предоставь мне. Я придумаю тебе псевдоним. И никто ничего не узнает. В общем, все сделаю я, а ты лишь обналичишь чек, который тебе пришлет издатель после издания твоей рукописи.
— Чек?
— Разве ты не прочитала этот параграф?
— Я до него не дошла.
— Вот, смотри. — Лайла указала на соответствующие строки. — Двести пятьдесят долларов за каждую, включенную в книгу фантазию, независимо от объема, от того, написана она от первого лица или нет, в историческом или современном плане.
Элизабет невольно заинтересовалась предложением. Вся страховка, полученная после смерти Джона, и все их сбережения вложены в магазин. Расположенный в вестибюле отеля «Кэйвано», он с самого начала стал приносить доход, но весьма скромный. Элизабет не нуждалась, но в то же время не могла позволить себе ничего лишнего. По мере того как дети росли, расходы на них увеличивались. Сможет ли она оплачивать их учебу в колледже? Эта мысль не давала Элизабет покоя.
Но разве не позорно превратить в заработок свои самые сокровенные мечты?
— Пойми, Лайла, я не писатель.
— Откуда ты знаешь? Ты что, пробовала свои силы на этом поприще? Вспомни, у тебя всегда были отличные отметки по английскому. Кроме того, насколько я понимаю, для писателя главное — воображение, это девяносто девять процентов успеха.
А воображения у тебя с избытком. С самого детства. Только и делала, что мечтала. Второй такой не найдешь. Вот и пришло время совместить приятное с полезным.
— Не могу, Лайла!
— Почему? Это будет нашей маленькой тайной, как в тот раз, когда мы приклеили домашние туфли бабушки к полу в туалетной комнате.
— Да, но эта блестящая идея принадлежала тебе, а я получила трепку за сообщничество.
— Забава стоила того! — Лайла пожала плечами.
Элизабет вздохнула. Она знала, что Лайла не отстанет, покуда не добьется своего.
— Да при всем желании у меня просто нет времени!
— А вечерами, перед сном, что ты делаешь? Лайла попала в самую точку, и Элизабет некуда было деваться. Она пошла к кофеварке, заметив по пути:
— Я сгорю со стыда, если кто-нибудь прочитает мою писанину.
— Вот и отлично! Значит, твои истории пикантны и остроумны. А это то, что нужно. Вот, взгляни: «Написанный достаточно откровенно, но не грубо, без пошлости», — прочитала Лайла выдержку из журнала. — Итак, без пошлости, но и без лишней скромности.
— Не совсем так.
— В общем, намерена ты взяться за это дело?
— Нет, не намерена. Кстати, почему бы тебе самой не попробовать?
— Потому что я лишена воображения. Именно ты всегда придумывала сценарии, когда мы в детстве воображали себя сказочными героями, а я была лишь исполнительницей ролей.
Элизабет чувствовала, как постепенно слабеют ее позиции. Это должно стать своего рода самоочищением, не так ли? Своеобразной отдушиной для ее сексуальной неудовлетворенности. Вызовом, который ей так нужен. Делать что-то не для детей, не для бизнеса, а для самой себя, как для женщины. Она никогда не потакала собственным прихотям.
— Не знаю, Лайла, — произнесла Элизабет неуверенно, не желая сдаваться. — Это кажется таким… таким…
Голос у нее дрогнул, когда она вдруг увидела из окна Тэда Рэндольфа. Он мастерил что-то вроде загона. Видимо, для щенков. Мэтт помогал ему, подавая гвозди. Миган сидела на качелях, которые бывший хозяин дома привязал к дубу, и давала советы. На коленях у нее дремал Бэйби.
Но не это привлекло внимание Элизабет, а сам Тэд. Из-под расстегнутой рубашки виднелись его крепкая грудь и плоский живот, покрытые темными курчавыми волосами. Мышцы играли под гладкой кожей при каждом движении. Прядь влажных от пота волос упала на лоб. Мэтт что-то сказал ему, и Тэд рассмеялся, запрокинув голову и показав сильную загорелую шею. Вот он распрямился, стряхнул опилки с джинсов, плотно облегавших его бедра, что не ускользнуло от Элизабет.
— В чем дело? — Лайла подошла сзади и тоже взглянула в окно, дыша Элизабет в затылок. Обе смотрели на Тэда, покуда он, взвалив себе на плечо свое хитроумное изобретение, не скрылся с ним в гараже, сопровождаемый Мэттом и Миган.
Пока Элизабет готовила кофе, Лайла с ехидной миной обратилась к сестре:
— Ничего себе пожилой. — И она захихикала.
— Я же сказала, что не знаю его возраста.
— Лиззи, такие мужчины, как этот, не стареют, а зреют. Пусть ему, черт возьми, все пятьдесят, даже сто пятьдесят, но как выглядит!
— Мне совершенно все равно. Ты, кажется, забыла об этом.
— Какие у него глаза?
— Если не ошибаюсь, голубые.
«А может быть, синие, с искоркой, переливающиеся», — подумала Элизабет.
— Чем он занимается, вернее, чем зарабатывает себе на жизнь?
— Хм, у него цементный завод, насколько мне известно. Кто-то из соседей сказал, еще когда господин Рэндольф переехал сюда. На его джипе есть рекламная надпись.
Лайла щелкнула пальцами:
— «Бетон Рэндольфа». Точно. Его грузовики можно видеть на каждой строительной площадке в городе. Он, должно быть, неплохо зарабатывает.
— Мама всегда учила нас, что считать деньги в чужом кармане — признак дурного тона.
Лайла давным-давно забыла, что такое дурной тон, и не отходила от окна в надежде снова увидеть Рэндольфа.
— Видела, как он обращается со своим инструментом?
Элизабет резко повернулась к сестре.
— Черт возьми! — захихикала Лайла. — Я имела в виду молоток. А ты что?
— Все, о чем ты думаешь, ерунда, — суровым тоном произнесла Элизабет.
— О чем же я думаю?
— О зарождающейся между нами любовной интриге, о том, что он симпатичный мужчина и у него хватает терпения возиться с моими детьми.
— Вот это действительно достойно восхищения, если учесть его преклонный возраст, — саркастически заметила Лайла. — Они не очень беспокоят его во время послеобеденного отдыха?
Элизабет бросила на сестру гневный взгляд.
— Откровенно говоря, я благодарна ему за то, что он уделяет внимание детям, особенно Мэтту. Малышу необходимо мужское общество. Вот и все, Лайла. Я никогда не увлекусь таким мужчиной, как господин Рэндольф.
— Ты давно проверяла свой пульс? Уж если ты таким не сможешь увлечься, значит, ты просто труп.
Элизабет вздохнула:
— Он не в моем вкусе. Слишком… плотский. Слишком большой…
— Ага-а, — причмокнула Лайла.
Элизабет с трудом сдержалась, чтобы не взорваться.
— Я никогда не смогла бы выйти за человека ковбойского типа.
Лайла улыбнулась с издевкой:
— Могу поспорить, что он совсем не такого типа.
— О! Почему бы тебе самой не попытать счастья? Уверена, тебе понравится. — Лайла только рассмеялась в ответ. — И забудь о том, что я соглашусь публиковать свои фантазии! У меня их вообще нет!
3
— Я здесь. — Элизабет бросила туфли на пол и босая прошла к холодильнику. Хвала Всевышнему! Миссис Альдер не забыла вынуть из морозилки полукилограммовый кусок вырезки, который уже успел оттаять.
— А что на ужин? — спросила Миган, приоткрыв дверь на кухню.
— Гамбургеры.
— Можно я зажгу гриль? — спросил Мэтт.
— Нет, я поджарю их здесь.
— У-у, мам. Гамбургеры гораздо вкуснее, когда их жарят на улице.
— Только не сегодня.
— Почему?
О Боже! Эти бесконечные «почему»?
— Потому что я ваша мать и сказала «нет». А сейчас быстро умываться и накрывать на стол.
Дети моментально исчезли, бормоча себе под нос, что это несправедливо. При одной мысли о мясе, приготовленном на древесных углях, у Элизабет потекли слюнки, но сегодня ей не хотелось выходить из дому.
На протяжении всего лета ей становилось не по себе при одной лишь мысли, что Тэд Рэндольф сидит у себя на застекленной веранде и смотрит телевизор до поздней ночи. Всякий раз, выходя во двор, Элизабет колебалась: то ли поприветствовать его так же, как соседей, то ли ограничиться коротким взмахом руки? И эта неуверенность действовала ей на нервы.
Если сосед почему-либо не замечал ее, она старалась не привлекать его внимания. Если же замечал, тут же отводила глаза. В конце концов Элизабет решила, что благоразумнее всего игнорировать мистера Рэндольфа.
В общем, она вела себя как девчонка или, что того хуже, как дурно воспитанная женщина. Что поделаешь! Вдове приходится быть предельно осторожной, чтобы не запятнать своей репутации. Рискуя прослыть гордячкой, Элизабет все два года после смерти мужа была совершенно недоступна для представителей противоположного пола.
В то злосчастное утро она помахала Джону, когда он уходил через черный ход, даже не подозревая, что видит его живым в последний раз. Ее внимание было поглощено Миган, которая в последнюю минуту вспомнила, что ей нужны для школы катушка ниток и кусок картона. Элизабет даже не взглянула, какая рубашка и какой галстук на муже, не заметила, что он весь оброс, пока не увидела его в морге, когда пришла для опознания трупа, доставленного с места автомобильной катастрофы на автостраде. Ей потребовалось много дней, чтобы вспомнить содержание их последнего разговора. Чтобы вспомнить, когда в последний раз они целовались и занимались любовью.
Но она никогда не забудет его улыбку и смех, доброту и ласки, его страсть в моменты близости, его планы на будущее. Джон был отличным мужчиной, он дал ей двух прекрасных ребятишек и много счастья. А теперь в сердце у нее пустота, которую ей никогда не заполнить.
И сегодня эта незаживающая рана мучила Элизабет сильнее обычного. Вот почему, желая спокойной ночи Миган и Мэтту, она так прижимала их к себе, так обнимала, что им стало как-то не по себе от этих нежностей и они поспешили высвободиться из материнских объятий.
Столь бурное проявление любви к детям свидетельствовало еще и о том, что Элизабет вообще истосковалась по любви и ласке. Ей так недоставало близкого человека, мужчины, что порой казалось, она просто не выдержит.
Погасив в доме свет, Элизабет вошла к себе в спальню и включила торшер с бронзовой подставкой и стеклянным абажуром в виде лотоса. Она поменяла интерьер спальни через несколько месяцев после смерти Джона — слишком мучительны были воспоминания.
Элизабет обставила комнату по своему вкусу, но сейчас это не доставляло ей никакой радости. Оценить уют и красоту можно по-настоящему только вдвоем. Для нее же спальня была чем-то вроде монашеской кельи. Лайла права. Вести монашеский образ жизни совсем не сладко. Что хорошего в одинокой постели? Элизабет так хотелось чувствовать рядом тепло мужского тела.
Но что делать вдове с двумя ребятишками, для которых она должна служить образцом нравственности? Ничего. Хорошо Лайле давать советы! Но Элизабет не может уложить рядом с собой мужчину, чтобы он ублажал ее. Почему нет пилюль, снимающих сексуальное возбуждение, как аспирин — лихорадку.
Ох, уж эта Лайла! Поддавшись ее дурацкой философии, Элизабет вела себя с Тэдом, то бишь с господином Рэндольфом, как настоящая идиотка. Наверняка он сейчас потешается, вспомнив, как она разволновалась, когда он снимал ее с дерева.
Негодуя на себя за то, что, как последняя дура, разомлела при виде мощных плеч и пары голубых глаз, которым мог бы позавидовать сам Пол Ньюман, Элизабет включила торшер. Но прежде чем лечь спать, не устояла перед искушением посмотреть сквозь щели в ставнях, горит ли у него свет.
Так и есть. Через решетчатое окно веранды она разглядела Тэда, развалившегося в кресле. Он сидел, уставившись в серебристый экран телевизора. Тоже один. И Элизабет подумала, так ли сильно он ненавидит одиночество, как она, или это его собственный выбор?
— А что было потом?
— А потом ему пришлось подняться и спустить ее вниз.
— Это господину Рэндольфу?
— Ага-а. Он положил руки… сюда.
— Но это было после того, как разорвалась ее нижняя юбка.
— А, точно, совсем забыла об этом.
— У нее разорвалась нижняя юбка? Ты этого не сказала. Ну-ка, давай поподробней.
— Доброе утро.
Услышав слегка охрипший после сна голос Элизабет, все трое быстро обернулись. Завязывая узлом пояс своего халата из синели, достаточно старомодного, она бросила на сестру испепеляющий взгляд и направилась к кофейнику.
— Почему вы меня не разбудили? — спросила Элизабет, размешивая сахарин в чашке с черным кофе.
— Потому что, как я поняла, тебе нужно было хорошенько выспаться. — Лукаво улыбнувшись, Лайла вонзила зубы в хрустящий кусок бекона.
— Вы, я вижу, уже позавтракали.
На круглом кухонном столике стояли три тарелки со следами сиропа по краям.
— Я испекла детям оладьи. Хочешь попробовать?
— Нет, — резко бросила Элизабет. Обычно она бывала благодарна Лайле за то, что та заезжала утром покормить Миган и Мэтта и дать ей возможность подольше поспать. По субботам «Фантазия» работала с двенадцати до пяти. Это был единственный день, когда Элизабет могла не вставать в половине седьмого. — Ступайте готовить уроки, — строго приказала она детям. — Но прежде застелите постели и положите свою грязную одежду в корзину для белья.
— А потом можно пойти на улицу поиграть?
— Да, — улыбнулась впервые за все утро Элизабет и шлепнула Мэтта по заду, когда он пробегал мимо, а Миган, как старшую, прижала на миг к себе.
— Сообразительные ребятишки, — заметила Лайла, когда дети убежали.
— И не в меру болтливые. Особенно если из них стараются вытянуть всю возможную информацию.
— Ничего я из них не вытягивала, — огрызнулась Лайла. — Просто спросила, что нового, и они мне все рассказали. — Облокотившись о стол, она полюбопытствовала: — А что, таинственный холостяк действительно выступил в роли спасителя и снял тебя с дерева?
— Да, снял. — Было бессмысленно отрицать этот факт.
— Отлично! — возликовала Лайла, захлопав в ладоши.
— Ничего такого не произошло, не думай. Мелодрамой и не пахнет!
— Ты появилась не вовремя. Мы как раз дошли до самого интересного места. Что там было с порванной нижней юбкой?
— Ничего. Просто я зацепилась ею за сук.
— И он отцепил ее? — Лайла недвусмысленно улыбнулась.
— Да, но это было так унизительно. Я чувствовала себя круглой дурой.
— Какой он? Что говорил?
— Забудь об этом, Лайла. Он… Это пожилой человек.
— Пожилой?
— Ну ты же видела, у него седина. Он слишком стар для меня.
— И много седины? — нахмурилась Лайла. — Сколько же ему лет?
— Не знаю, не спрашивала, — ответила Элизабет с раздражением.
— Хм, для начала неплохо. Во всяком случае ты привлекла его внимание.
— Я не хотела. Так получилось.
— Важен конечный результат.
— Пойми ты, дурья твоя башка, нет никакого «конечного результата».
— Не кричи на меня, Элизабет. Я пекусь о твоем благополучии.
— А ты не пекись!
Лайла откинулась не спинку стула и с досадой проговорила:
— Господи! Что с тобой, сестра? Ты просто невыносима сегодня. Знаешь, что я думаю? Потрать он больше времени на твою нижнюю юбку, ты не была бы такой злющей!
— Лайла, — строго произнесла Элизабет.
Но Лайла оставалась совершенно невозмутимой.
— Вот, прочти это, пока я уберу посуду. — И она кинула Элизабет какой-то журнал. Это был ежемесячник, пользующийся огромной популярностью у женщин. — Открой на десятой странице.
Элизабет полистала журнал, нашла указанную страницу, прочла заголовок объявления и бросила соответствующий взгляд на сестру, но та не обратила никакого внимания.
Объявление оказалось длинным, и к тому времени, как Элизабет дочитала его, Лайла успела ополоснуть все тарелки и чашки и отправить их в посудомоечную машину, после чего вернулась к столу. Сестры обменялись многозначительными взглядами.
— Ну? — спросила наконец Лайла.
— Что, «ну»?
— Что скажешь об этой идее?
— Ты это всерьез? Да неужели я соглашусь опубликовать свои фантазии?
— Да, а что?
— Ну ты просто сумасшедшая!
— Ошибаешься, я вполне нормальная. Как и ты. И как твои фантазии. Просто в них больше подробностей и романтики, чем в других. Так почему бы тебе не отдать их для публикации этому издателю? Что в этом плохого?
— Что плохого? — вскричала Элизабет. — Ты, наверное, забыла, что я мать двоих детей.
— Надеюсь, они не станут читать этот журнал, не так ли?
— Не умничай, Лайла. Твоя идея абсурдна. Я просто потеряю покой, если сделаю нечто подобное. Я — мать. Вдова.
— Не надо быть синим чулком. Ты рано овдовела, но осталась молодой, привлекательной женщиной. А они как раз собирают истории «обычных» женщин. И ты вполне подходишь под эту категорию. Единственное, что в тебе необычно, это твоя интимная жизнь, точнее, полное ее отсутствие. Но, — поспешно добавила Лайла, видя, что Элизабет готова возразить, — это может принести свои плоды. Если тебе действительно не везет в любви, твои фантазии должны брать за душу. Элизабет закатила глаза.
— Я никогда не пойду на это. Даже представить себе не могу, как тебе такое пришло в голову.
— Послушай, — Лайла положила на стол ладони, — ты только напиши, а остальное предоставь мне. Я придумаю тебе псевдоним. И никто ничего не узнает. В общем, все сделаю я, а ты лишь обналичишь чек, который тебе пришлет издатель после издания твоей рукописи.
— Чек?
— Разве ты не прочитала этот параграф?
— Я до него не дошла.
— Вот, смотри. — Лайла указала на соответствующие строки. — Двести пятьдесят долларов за каждую, включенную в книгу фантазию, независимо от объема, от того, написана она от первого лица или нет, в историческом или современном плане.
Элизабет невольно заинтересовалась предложением. Вся страховка, полученная после смерти Джона, и все их сбережения вложены в магазин. Расположенный в вестибюле отеля «Кэйвано», он с самого начала стал приносить доход, но весьма скромный. Элизабет не нуждалась, но в то же время не могла позволить себе ничего лишнего. По мере того как дети росли, расходы на них увеличивались. Сможет ли она оплачивать их учебу в колледже? Эта мысль не давала Элизабет покоя.
Но разве не позорно превратить в заработок свои самые сокровенные мечты?
— Пойми, Лайла, я не писатель.
— Откуда ты знаешь? Ты что, пробовала свои силы на этом поприще? Вспомни, у тебя всегда были отличные отметки по английскому. Кроме того, насколько я понимаю, для писателя главное — воображение, это девяносто девять процентов успеха.
А воображения у тебя с избытком. С самого детства. Только и делала, что мечтала. Второй такой не найдешь. Вот и пришло время совместить приятное с полезным.
— Не могу, Лайла!
— Почему? Это будет нашей маленькой тайной, как в тот раз, когда мы приклеили домашние туфли бабушки к полу в туалетной комнате.
— Да, но эта блестящая идея принадлежала тебе, а я получила трепку за сообщничество.
— Забава стоила того! — Лайла пожала плечами.
Элизабет вздохнула. Она знала, что Лайла не отстанет, покуда не добьется своего.
— Да при всем желании у меня просто нет времени!
— А вечерами, перед сном, что ты делаешь? Лайла попала в самую точку, и Элизабет некуда было деваться. Она пошла к кофеварке, заметив по пути:
— Я сгорю со стыда, если кто-нибудь прочитает мою писанину.
— Вот и отлично! Значит, твои истории пикантны и остроумны. А это то, что нужно. Вот, взгляни: «Написанный достаточно откровенно, но не грубо, без пошлости», — прочитала Лайла выдержку из журнала. — Итак, без пошлости, но и без лишней скромности.
— Не совсем так.
— В общем, намерена ты взяться за это дело?
— Нет, не намерена. Кстати, почему бы тебе самой не попробовать?
— Потому что я лишена воображения. Именно ты всегда придумывала сценарии, когда мы в детстве воображали себя сказочными героями, а я была лишь исполнительницей ролей.
Элизабет чувствовала, как постепенно слабеют ее позиции. Это должно стать своего рода самоочищением, не так ли? Своеобразной отдушиной для ее сексуальной неудовлетворенности. Вызовом, который ей так нужен. Делать что-то не для детей, не для бизнеса, а для самой себя, как для женщины. Она никогда не потакала собственным прихотям.
— Не знаю, Лайла, — произнесла Элизабет неуверенно, не желая сдаваться. — Это кажется таким… таким…
Голос у нее дрогнул, когда она вдруг увидела из окна Тэда Рэндольфа. Он мастерил что-то вроде загона. Видимо, для щенков. Мэтт помогал ему, подавая гвозди. Миган сидела на качелях, которые бывший хозяин дома привязал к дубу, и давала советы. На коленях у нее дремал Бэйби.
Но не это привлекло внимание Элизабет, а сам Тэд. Из-под расстегнутой рубашки виднелись его крепкая грудь и плоский живот, покрытые темными курчавыми волосами. Мышцы играли под гладкой кожей при каждом движении. Прядь влажных от пота волос упала на лоб. Мэтт что-то сказал ему, и Тэд рассмеялся, запрокинув голову и показав сильную загорелую шею. Вот он распрямился, стряхнул опилки с джинсов, плотно облегавших его бедра, что не ускользнуло от Элизабет.
— В чем дело? — Лайла подошла сзади и тоже взглянула в окно, дыша Элизабет в затылок. Обе смотрели на Тэда, покуда он, взвалив себе на плечо свое хитроумное изобретение, не скрылся с ним в гараже, сопровождаемый Мэттом и Миган.
Пока Элизабет готовила кофе, Лайла с ехидной миной обратилась к сестре:
— Ничего себе пожилой. — И она захихикала.
— Я же сказала, что не знаю его возраста.
— Лиззи, такие мужчины, как этот, не стареют, а зреют. Пусть ему, черт возьми, все пятьдесят, даже сто пятьдесят, но как выглядит!
— Мне совершенно все равно. Ты, кажется, забыла об этом.
— Какие у него глаза?
— Если не ошибаюсь, голубые.
«А может быть, синие, с искоркой, переливающиеся», — подумала Элизабет.
— Чем он занимается, вернее, чем зарабатывает себе на жизнь?
— Хм, у него цементный завод, насколько мне известно. Кто-то из соседей сказал, еще когда господин Рэндольф переехал сюда. На его джипе есть рекламная надпись.
Лайла щелкнула пальцами:
— «Бетон Рэндольфа». Точно. Его грузовики можно видеть на каждой строительной площадке в городе. Он, должно быть, неплохо зарабатывает.
— Мама всегда учила нас, что считать деньги в чужом кармане — признак дурного тона.
Лайла давным-давно забыла, что такое дурной тон, и не отходила от окна в надежде снова увидеть Рэндольфа.
— Видела, как он обращается со своим инструментом?
Элизабет резко повернулась к сестре.
— Черт возьми! — захихикала Лайла. — Я имела в виду молоток. А ты что?
— Все, о чем ты думаешь, ерунда, — суровым тоном произнесла Элизабет.
— О чем же я думаю?
— О зарождающейся между нами любовной интриге, о том, что он симпатичный мужчина и у него хватает терпения возиться с моими детьми.
— Вот это действительно достойно восхищения, если учесть его преклонный возраст, — саркастически заметила Лайла. — Они не очень беспокоят его во время послеобеденного отдыха?
Элизабет бросила на сестру гневный взгляд.
— Откровенно говоря, я благодарна ему за то, что он уделяет внимание детям, особенно Мэтту. Малышу необходимо мужское общество. Вот и все, Лайла. Я никогда не увлекусь таким мужчиной, как господин Рэндольф.
— Ты давно проверяла свой пульс? Уж если ты таким не сможешь увлечься, значит, ты просто труп.
Элизабет вздохнула:
— Он не в моем вкусе. Слишком… плотский. Слишком большой…
— Ага-а, — причмокнула Лайла.
Элизабет с трудом сдержалась, чтобы не взорваться.
— Я никогда не смогла бы выйти за человека ковбойского типа.
Лайла улыбнулась с издевкой:
— Могу поспорить, что он совсем не такого типа.
— О! Почему бы тебе самой не попытать счастья? Уверена, тебе понравится. — Лайла только рассмеялась в ответ. — И забудь о том, что я соглашусь публиковать свои фантазии! У меня их вообще нет!
3
Цифры снова поплыли перед глазами. В сердцах Элизабет бросила на стол карандаш и оставила попытки сосредоточиться на финансовом отчете. Дело происходило в понедельник утром. Прошло всего полчаса с момента открытия магазина, клиентов еще не было, и, чтобы скоротать время в ожидании господина Кэйвано, Элизабет занялась бухгалтерским учетом. Ее уведомили, что господин Кэйвано проинспектирует отель в первой половине дня.
Но всякий раз, когда владелица «Фантазии» пыталась сосредоточиться на колонках цифр перед собой, взгляд ее становился рассеянным и она возвращалась мыслями к последнему разговору с Лайлой в прошлую субботу утром. Брошенное сестрой зерно попало в благодатную почву и вопреки желанию Элизабет начало прорастать.
Даже под страхом смерти, под жестокой пыткой Элизабет не призналась бы, что в субботу до поздней ночи в тиши своей спальни пыталась изложить на бумаге собственные фантазии, те самые, про конюшню. Весь вечер в субботу эта заманчивая идея преследовала Элизабет, и тогда, когда она водила детей ужинать в кафе Макдональда, и потом, когда была с ними в кинотеатре на диснеевском фильме. Женщина всячески избегала Тэда Рэндольфа и решила возвратиться домой лишь поздно вечером. И к великой ее радости, джипа во дворе еще не было.
Прогулка удалась на славу. Детям очень понравился мультик. И когда Элизабет пришла пожелать им спокойной ночи, они поблагодарили ее. Сначала Миган. Потом Мэтт. Но стоило Элизабет прийти к себе в спальню, раздеться и лечь в постель, как она снова почувствовала одиночество.
И тогда женщина извлекла из ящика прикроватной тумбочки перекидной со спиралью блокнот и попыталась описать то, что постоянно возникало в воображении. Это занятие увлекло ее, целиком поглотило. Казалось, слова сами лились из-под пера, словно по мановению волшебной палочки, как в сказке, которую ей только что довелось увидеть в кино.
Она без труда описывала своих героев, их одежду, интерьер, словно они стояли у нее перед глазами. Вот только не была уверена в правильности написания некоторых слов, поскольку никогда не произносила их вслух. Это касалось в основном анатомических терминов и слов с откровенно сексуальным подтекстом. Однако она их не пропускала. К тому времени, когда Элизабет поставила точку в конце последнего предложения, она вся была в поту, а сердце колотилось так, будто новоиспеченная писательница только что занималась любовью.
Отложив ручку в сторону, Элизабет прочла написанное, откинула одеяло, вырвала из блокнота заполненные страницы, разорвала на мелкие кусочки и спустила в унитаз.
Облеченные в слова, ее фантазии действовали, как наркотик. Лайла просто сумасшедшая, да и сама она не лучше, если пошла у сестры на поводу. Злясь на себя, Элизабет снова легла в постель и погасила торшер. Как ни старалась она уснуть, как ни сжимала веки, ничего не вышло, только разболелась голова. Она ворочалась с боку на бок, металась, твердя себе, что фантазии ее сплошной бред, хотя знала, что это совсем не так, и потому разорвала исписанные странички.
Элизабет уже стукнуло двадцать девять, но только сейчас она поняла, какой извращенный у нее ум!
По воскресеньям магазин не работал. И Элизабет повезла детей в городской парк, чтобы они не только развлеклись, но и подольше побыли вне дома. Когда они усаживались в машину, Тэд как раз подстригал кусты во дворе.
— Не взять ли нам с собой Тэда? — спросил Мэтт.
— Тэд занят.
— А может, он согласится, если его попросить?
— Мы не будем его просить.
— Но у нас так много еды.
— Я готова с ним поделиться, — сказала Миган.
Элизабет села за руль и резко нажала на акселератор, чтобы прекратить дебаты. Прогулка удалась на славу. Пока дети играли на спортивной площадке, Элизабет сидела на скамейке, перебирая в памяти то, что написала прошлой ночью, прикидывая, что можно изменить, а что улучшить. Но тут она вспомнила, что все изорвала, и постаралась не думать об этом.
Постепенно мысли ее вернулись к действительности. В понедельник всегда много работы. С минуты на минуту должен приехать владелец гостиниц, а она все еще во власти эротических видений и никак не может избавиться от мыслей о своем беспокойном соседе.
Впрочем, все дело в том, что Тэд не причинял ей никакого беспокойства. Элизабет просто не в чем было его упрекнуть. Лучшего соседа и желать нечего. Ведь на его месте мог оказаться другой холостяк, какой-нибудь донжуан, любитель оргий, от которого не было бы покоя. И вряд ли он позволил бы детям играть и шуметь на заднем дворе.
Единственное, что Элизабет не нравилось, это увлечение Тэда мотоциклом. Разумеется, он далеко не ангел, но и не животное.
Конечно, он мог бы вести себя поприличнее и не работать в расстегнутой рубашке, даже у себя во дворе. А мог вообще бы не надевать рубашку. А что, если бы он оказался без рубашки, когда случилась вся эта история с Бэйби и он снимал ее с дерева своими мускулистыми руками с огромными ладонями? И если бы ей пришлось коснуться его голых плеч и прижаться к могучей волосатой груди и плоскому животу? А что, если…
— Миссис Бэрк?
Элизабет подскочила, словно ужаленная, и, обернувшись, увидела у магазина группу людей. Они смотрели на Элизабет с нескрываемым любопытством, и она подумала, сколько же раз ее окликнул тот мужчина, прежде чем вернул к действительности.
— Да? — спросила Элизабет, задохнувшись от смущения.
— Привет. Я Адам Кэйвано. Черноволосый, темноглазый мужчина, который мягко ступал по ковру, приветственно вытянув руку, был умопомрачительно красив. Но даже в отлично сшитом костюме-тройке походил на франтоватого карибского пирата. Лицо его светилось такой дерзкой, белозубой, дружеской улыбкой, а в карих глазах было столько веселья, словно он прочел мысли владелицы магазина. Они обменялись крепким рукопожатием.
— Как приятно встретиться с вами лично, мистер Кэйвано! — Она поздравила себя с тем, что произнесла это не заикаясь, в создавшейся ситуации это было бы равносильно настоящему поражению.
— И мне очень приятно. — Он отпустил ее руку и оглядел магазин. Затем, повернувшись к свите своих льстецов, почтительно стоявших поодаль, кивнул с явным удовлетворением. — Присланные мне фотографии далеко не отражают всех достоинств «Фантазии». — Его темные глаза вновь обратились к Элизабет. — Мне очень нравится ваша «Фантазия»!
— Благодарю вас.
— Как вам все это удалось? Она пожала плечами:
— Мне всегда нравились красивые вещи, женские, — смущенно произнесла Элизабет. — И место для магазина я выбрала такое, где бывает много мужчин, готовых купить подарок жене или даме сердца… В то время «Кэйвано» только строился. — Элизабет взглянула на него с улыбкой. — Я приняла решение сразу, без колебаний.
— У вас хорошая интуиция.
— Рада, что вы меня понимаете и приняли мое предложение.
— Откровенно говоря, это не моя заслуга. Скорее менеджеров, которые работают с арендаторами. Но трудно выразить словами, как я рад, что они приняли решение в вашу пользу.
До чего же она наивна. Адам Кэйвано — слишком важная персона, и у него нет времени заниматься каждым арендатором. Она почувствовала, что краснеет.
— Уверен, ваша внешность способствует процветанию вашего бизнеса, миссис Бэрк. — Кэйвано бесцеремонно разглядывал ее лицо, и особенно прическу. Это она сама придала своему тонкому шиньону столь небрежный вид? Скорее всего тут поработал мужчина.
Элизабет бросило в жар под его оценивающим взглядом.
— Я заварила чай с довольно необычным вкусом. — Она постаралась отвлечь от себя его внимание и указала на маленький столик с кружевной скатертью. Там кипел на медленном огне чайник и стояла целая коллекция фарфоровых чашек. — Не хотите ли попробовать шоколад из моего магазина?
— Я мог бы отказаться от чая, но от шоколада — никогда, — поблагодарил он с задорной, почти мальчишеской улыбкой.
Адам Кэйвано был не только сказочно красив, но и весьма мил. Он болтал с Элизабет, пока его лакеи прихлебывали чай и уминали груду шоколада стоимостью в пятьдесят долларов. Предприниматель, похоже, заинтересовался ею. Стоило Элизабет упомянуть о своих детях, как он пустился в расспросы и очень внимательно выслушал ее ответы. Ничего нет удивительного в том, что этот человек преуспел в жизни. Он умел слушать с таким видом, словно все, что ему говорили, было очень важно, интересно и увлекательно.
Но всякий раз, когда владелица «Фантазии» пыталась сосредоточиться на колонках цифр перед собой, взгляд ее становился рассеянным и она возвращалась мыслями к последнему разговору с Лайлой в прошлую субботу утром. Брошенное сестрой зерно попало в благодатную почву и вопреки желанию Элизабет начало прорастать.
Даже под страхом смерти, под жестокой пыткой Элизабет не призналась бы, что в субботу до поздней ночи в тиши своей спальни пыталась изложить на бумаге собственные фантазии, те самые, про конюшню. Весь вечер в субботу эта заманчивая идея преследовала Элизабет, и тогда, когда она водила детей ужинать в кафе Макдональда, и потом, когда была с ними в кинотеатре на диснеевском фильме. Женщина всячески избегала Тэда Рэндольфа и решила возвратиться домой лишь поздно вечером. И к великой ее радости, джипа во дворе еще не было.
Прогулка удалась на славу. Детям очень понравился мультик. И когда Элизабет пришла пожелать им спокойной ночи, они поблагодарили ее. Сначала Миган. Потом Мэтт. Но стоило Элизабет прийти к себе в спальню, раздеться и лечь в постель, как она снова почувствовала одиночество.
И тогда женщина извлекла из ящика прикроватной тумбочки перекидной со спиралью блокнот и попыталась описать то, что постоянно возникало в воображении. Это занятие увлекло ее, целиком поглотило. Казалось, слова сами лились из-под пера, словно по мановению волшебной палочки, как в сказке, которую ей только что довелось увидеть в кино.
Она без труда описывала своих героев, их одежду, интерьер, словно они стояли у нее перед глазами. Вот только не была уверена в правильности написания некоторых слов, поскольку никогда не произносила их вслух. Это касалось в основном анатомических терминов и слов с откровенно сексуальным подтекстом. Однако она их не пропускала. К тому времени, когда Элизабет поставила точку в конце последнего предложения, она вся была в поту, а сердце колотилось так, будто новоиспеченная писательница только что занималась любовью.
Отложив ручку в сторону, Элизабет прочла написанное, откинула одеяло, вырвала из блокнота заполненные страницы, разорвала на мелкие кусочки и спустила в унитаз.
Облеченные в слова, ее фантазии действовали, как наркотик. Лайла просто сумасшедшая, да и сама она не лучше, если пошла у сестры на поводу. Злясь на себя, Элизабет снова легла в постель и погасила торшер. Как ни старалась она уснуть, как ни сжимала веки, ничего не вышло, только разболелась голова. Она ворочалась с боку на бок, металась, твердя себе, что фантазии ее сплошной бред, хотя знала, что это совсем не так, и потому разорвала исписанные странички.
Элизабет уже стукнуло двадцать девять, но только сейчас она поняла, какой извращенный у нее ум!
По воскресеньям магазин не работал. И Элизабет повезла детей в городской парк, чтобы они не только развлеклись, но и подольше побыли вне дома. Когда они усаживались в машину, Тэд как раз подстригал кусты во дворе.
— Не взять ли нам с собой Тэда? — спросил Мэтт.
— Тэд занят.
— А может, он согласится, если его попросить?
— Мы не будем его просить.
— Но у нас так много еды.
— Я готова с ним поделиться, — сказала Миган.
Элизабет села за руль и резко нажала на акселератор, чтобы прекратить дебаты. Прогулка удалась на славу. Пока дети играли на спортивной площадке, Элизабет сидела на скамейке, перебирая в памяти то, что написала прошлой ночью, прикидывая, что можно изменить, а что улучшить. Но тут она вспомнила, что все изорвала, и постаралась не думать об этом.
Постепенно мысли ее вернулись к действительности. В понедельник всегда много работы. С минуты на минуту должен приехать владелец гостиниц, а она все еще во власти эротических видений и никак не может избавиться от мыслей о своем беспокойном соседе.
Впрочем, все дело в том, что Тэд не причинял ей никакого беспокойства. Элизабет просто не в чем было его упрекнуть. Лучшего соседа и желать нечего. Ведь на его месте мог оказаться другой холостяк, какой-нибудь донжуан, любитель оргий, от которого не было бы покоя. И вряд ли он позволил бы детям играть и шуметь на заднем дворе.
Единственное, что Элизабет не нравилось, это увлечение Тэда мотоциклом. Разумеется, он далеко не ангел, но и не животное.
Конечно, он мог бы вести себя поприличнее и не работать в расстегнутой рубашке, даже у себя во дворе. А мог вообще бы не надевать рубашку. А что, если бы он оказался без рубашки, когда случилась вся эта история с Бэйби и он снимал ее с дерева своими мускулистыми руками с огромными ладонями? И если бы ей пришлось коснуться его голых плеч и прижаться к могучей волосатой груди и плоскому животу? А что, если…
— Миссис Бэрк?
Элизабет подскочила, словно ужаленная, и, обернувшись, увидела у магазина группу людей. Они смотрели на Элизабет с нескрываемым любопытством, и она подумала, сколько же раз ее окликнул тот мужчина, прежде чем вернул к действительности.
— Да? — спросила Элизабет, задохнувшись от смущения.
— Привет. Я Адам Кэйвано. Черноволосый, темноглазый мужчина, который мягко ступал по ковру, приветственно вытянув руку, был умопомрачительно красив. Но даже в отлично сшитом костюме-тройке походил на франтоватого карибского пирата. Лицо его светилось такой дерзкой, белозубой, дружеской улыбкой, а в карих глазах было столько веселья, словно он прочел мысли владелицы магазина. Они обменялись крепким рукопожатием.
— Как приятно встретиться с вами лично, мистер Кэйвано! — Она поздравила себя с тем, что произнесла это не заикаясь, в создавшейся ситуации это было бы равносильно настоящему поражению.
— И мне очень приятно. — Он отпустил ее руку и оглядел магазин. Затем, повернувшись к свите своих льстецов, почтительно стоявших поодаль, кивнул с явным удовлетворением. — Присланные мне фотографии далеко не отражают всех достоинств «Фантазии». — Его темные глаза вновь обратились к Элизабет. — Мне очень нравится ваша «Фантазия»!
— Благодарю вас.
— Как вам все это удалось? Она пожала плечами:
— Мне всегда нравились красивые вещи, женские, — смущенно произнесла Элизабет. — И место для магазина я выбрала такое, где бывает много мужчин, готовых купить подарок жене или даме сердца… В то время «Кэйвано» только строился. — Элизабет взглянула на него с улыбкой. — Я приняла решение сразу, без колебаний.
— У вас хорошая интуиция.
— Рада, что вы меня понимаете и приняли мое предложение.
— Откровенно говоря, это не моя заслуга. Скорее менеджеров, которые работают с арендаторами. Но трудно выразить словами, как я рад, что они приняли решение в вашу пользу.
До чего же она наивна. Адам Кэйвано — слишком важная персона, и у него нет времени заниматься каждым арендатором. Она почувствовала, что краснеет.
— Уверен, ваша внешность способствует процветанию вашего бизнеса, миссис Бэрк. — Кэйвано бесцеремонно разглядывал ее лицо, и особенно прическу. Это она сама придала своему тонкому шиньону столь небрежный вид? Скорее всего тут поработал мужчина.
Элизабет бросило в жар под его оценивающим взглядом.
— Я заварила чай с довольно необычным вкусом. — Она постаралась отвлечь от себя его внимание и указала на маленький столик с кружевной скатертью. Там кипел на медленном огне чайник и стояла целая коллекция фарфоровых чашек. — Не хотите ли попробовать шоколад из моего магазина?
— Я мог бы отказаться от чая, но от шоколада — никогда, — поблагодарил он с задорной, почти мальчишеской улыбкой.
Адам Кэйвано был не только сказочно красив, но и весьма мил. Он болтал с Элизабет, пока его лакеи прихлебывали чай и уминали груду шоколада стоимостью в пятьдесят долларов. Предприниматель, похоже, заинтересовался ею. Стоило Элизабет упомянуть о своих детях, как он пустился в расспросы и очень внимательно выслушал ее ответы. Ничего нет удивительного в том, что этот человек преуспел в жизни. Он умел слушать с таким видом, словно все, что ему говорили, было очень важно, интересно и увлекательно.