Браун Сандра. В объятиях заката

   — Давайте посмотрим, есть ли у нас денежки? — Она должна была убедиться в том, что у этого подонка есть деньги, прежде чем позволить ему прикоснуться к себе.
   Клэнси нашарил в кармане деньги, которые стянул с покерного стола, когда участники игры были поглощены спором. Денег оказалось достаточно, чтобы купить еды и бутылку виски. Это принесло теплоту и облегчение его желудку, который существовал на голодном пайке несколько недель. Он швырнул мелочь на край туалетного столика, покрытого желтым шарфом.
   — Вот плата, теперь показывай товар.
   Она сложила губы в соблазнительную улыбку, хотя внутри у нее все переворачивалось. Он скинул подтяжки и начал расстегивать рубашку. Когда он вылез из нее, она увидела под мышками круги от пота на выцветшем красном нижнем белье. Чтобы потянуть время, она указала на комок бумаги, выпавший на постель из кармана рубахи:
   — Что это?
   — Нашел. Старое объявление. Никогда не знаешь, что может тебе пригодиться, как эта бумага, например. Иди сюда, детка, и сними эту штуку.
   Перл на коленях поползла к нему по кровати и сбросила с себя ветхий халат, который достался ей от ушедшей на покой товарки. Хоть она и пришила к вороту несколько перьев, халат не стал выглядеть намного лучше.
   Она была совсем нагая. Глаза Клэнси загорелись вожделением, а рот грубо изогнулся. Перл считалась хорошей профессионалкой, дававшей мужчине все, за что он платил, если только он не причинял ей боли. Но сейчас ее сердце застучало сильнее: она обнаружила в глазах Клэнси неприкрытую угрозу. Он снял штаны, и привыкшая ко всему Перл ужаснулась тому, что увидела.
   — Если эта бумага так важна, дай, я посмотрю. — Она протянула руку за бумагой. Все, что угодно, лишь бы оттянуть момент, когда этот скот залезет на нее.
   — Черт побери… — Он упал на нее. — Что тебе нужно…
   — Подожди, это похоже на… О черт, как же, он сказал, его зовут? Того, из каравана.
   Клэнси зажал ее груди в кулаки и сильно ущипнул соски.
   — Ой! Больно, погоди. Не понимаешь, что ли, что я говорю? Я видела этого человека несколько дней назад.
   Клэнси поднялся, посмотрел сначала на нее, потом на бумагу.
   — Да это просто мусор.
   Он не мог прочитать, что там написано. Он даже не знал, зачем подобрал этот кусок бумаги той ночью в салуне Ноксвилла. Правда, те двое вроде говорили, что они считали, будто тот человек мертв, но потом оказалось, что нет и выдает себя за другого. Спер какие-то драгоценности. Не об этом ли они говорили?
   — Это стоит пять тысяч долларов, — сказала Перл, и ее усталость сменилась воодушевлением. Это может быть ее шансом выбраться из Буэннтауна и избавиться от мадам Ляру.
   — Пять тысяч долларов? — Клэнси сел на кровати и вырвал плакат из ее руки. — Ты сказала, что видела этого парня? Недавно?
   Перл была не так уж глупа, кое-что она могла сообразить. Кроме того, два года с мадам Ляру многому ее научили. Она пока никому ничего не скажет про этого мужчину на портрете. Если это пахнет пятью тысячами долларов, то она скорее умрет, чем позволит этому сукину сыну получить деньги вместо нее.
   Она соблазнительно ему подмигнула и провела рукой по низу его живота.
   — Успокойся, я только хотела позабавить тебя. Я думаю, тебе интереснее поговорить обо мне, а не об этой бумажке.
   Клэнси двинул тяжелым кулаком ее в челюсть, и Перл повалилась на кровать, охваченная острой болью.
   — Я тебе устрою хорошую забаву, если не скажешь, где видела этого парня. Поняла? — Он сильно ударил ее по обеим щекам, а другой рукой ущипнул за внутреннюю сторону бедра. — Поняла?
   Перл, вся в слезах, кивнула.
   — Хорошо. Я жду. — Его рука продвигалась угрожающе вверх по бедру. Она вздрогнула. — Говори! — Он стиснул пальцами мягкую плоть.
   — У нас… сломался фургон, и он… кажется, это был он… помог нам и проводил до города. Сейчас он выглядит старше, волосы короче, и у него усы. Но, может быть, это вовсе и не этот человек. — Но у Перл не было сомнений. Разве можно забыть те глаза? И его манеру смотреть на всех, словно он хочет запомнить их на всю жизнь, и то, как они с ним обращались — хорошо ли, плохо ли.
   — Он не называл себя Кларком?
   — Нет, его имя… не помню.
   Клэнси погрузил пальцы в волосы на ее лобке и сильно потянул.
   — А если подумать?
   Слезы брызнули из ее глаз, она закричала, но он только еще раз съездил ее по лицу. Никто не услышит ее крики о помощи. Бар, помещавшийся внизу, шумел и праздновал. Оттуда неслись смех, звуки пианино, гул голосов. Ей никто не поможет.
   — Коулмэн! Он сказал, что его зовут Коулмэн.
   Боже правый! Вспомнил! Именно это имя упоминали двое за столом в Ноксвилле. Он ехал в том же караване, что и Лидия. Одним выстрелом убить двух зайцев. Не это ли повторял отец?
   Он злобно захихикал. Перл пыталась высвободиться из-под него. Она сказала, что видела его несколько дней назад. Значит, он близко. Первое, что нужно сделать завтра утром, это вновь броситься на поиски каравана. Но перед этим следует кое-что закончить здесь.
   — Перл? Так тебя зовут? — Он взял в руку ее грудь и начал массировать ее. — Очень хорошее имя, Перл. И сама ты очень симпатичная. И ты правильно поступила с Клэнси. Конечно, правильно.
   Она проглотила слезы. Может быть, если позволить ему сделать свое дело, ей удастся раньше него связаться с шерифом и сообщить о местонахождении Коулмэна.
   — Спасибо, — прошептала она.
   — И я отплачу тебе, Перл, сестричка. Клэнси Расселл позаботится, чтоб каждый получил, что ему положено. — Его грязные пальцы шарили по ее животу, сползали все ниже, между ног, грубо лаская ее.
   Перл сжала губы и изобразила нечто вроде улыбки. Но через секунду она уже не улыбалась: Клэнси ворвался в нее, как копье, раздирая ее изнутри, а его ногти вонзились в ее груди.
   — Ты делаешь мне больно! — взмолилась она.
   — А тебе это нравится, сука. — По его лбу крупными каплями стекал пот. — Тебе это нравится. — Его рука охватила ее горло и сильно сжала. С каждым движением его бедер он сжимал горло все сильнее, пока ее глаза не выкатились, а рот широко не раскрылся. Клэнси, погруженный в удовлетворение своей похоти, даже не заметил, пока не излил в нее свое семя, что она больше не оказывает сопротивления.
   Перл не хватились до середины следующего дня. Мадам Ляру не могла вспомнить, кто был ее последним клиентом, даже как он выглядел. Казалось, все мужское население Арканзаса прошло вчера через ее салун.
   Как она могла помнить всех, спрашивала она примчавшегося шерифа. Она не могла описать того человека. Каждый потный вонючий мужчина, желающий женщину, похож на другого.
   Но мадам знала, что это неправда. Одного из них она запомнила неделю или около того назад. Высокого, с черными волосами и зелеными глазами. По тому, как он двигался, как держал себя, он отличался от всех. Но, к сожалению, он оказался из тех, кто слишком любит свою жену, чтобы переспать с проституткой. Она была вне себя от ярости, когда он сбежал из фургона той ночью. Но тут же мадам вспомнила девушку с удивительными волосами, необычными глазами и гордой осанкой. Может быть, не стоит винить мужика за то, что он не может такой изменить.
 
   У Лидии болел каждый мускул. Она хотела улечься поудобнее, но так и не смогла найти подходящую позу. В фургоне было темно, первые лучи рассвета только показались. Кругом стояла тишина. После вчерашних празднеств все спали дольше чем обычно.
   Человек, который лежал рядом с Лидией, не шевелился.
   Его рука, покоившаяся на ее талии, была как будто налита свинцом. Его дыхание было спокойным и ровным и чуть вздымало прядь ее волос, попавшую ему под щеку. Нежность его дыхания успокаивала — это было доказательством того, что темные ночные часы она провела не одна и кто-то сильный, готовый ее защитить лежал рядом.
   Одинокая слеза скатилась из уголка ее глаза к волосам. Проснуться рядом с ним было приятно. Но теперь он будет презирать ее. И за первой слезинкой последовал целый поток слез.
   Может быть, он был прав относительно нее. Может быть, она была рождена стать шлюхой. Клэнси распознал склонность к распутству, которая, подобно болезни, росла внутри нее с тех пор, как она стала девушкой. Он просто ответил на призыв ее плоти. Росс сразу понял это. И прошедшая ночь доказала, что он был прав. Потому что, когда ей следовало яростно бороться с ним, она оказалась неспособной на это. Ей слишком нравилось то, что он делал с ней.
   Она попыталась отвернуться от него, но ее волосы застряли под его головой, и она вынуждена была лежать и смотреть прямо вверх, на парусину фургона. Но это было лучше, чем будить его.
   Что-то с ней случилось прошлой ночью, когда Росс стал подниматься и опускаться над ней. Что-то странное и ужасное, постыдное и восхитительное. Когда его язык двигался у нее во рту, так же как…
   Она закрыла глаза и закусила губу. Когда он отпустил ее руки, вместо того чтобы продолжать бороться с ним, она положила руки ему на плечи и наслаждалась прикосновением к его обнаженному телу. Ее пальцы сжали его напряженные мускулы, притягивая его к себе ближе, глубже. Ее бедра теснее смыкались с его бедрами.
   Она на самом деле испытала разочарование, когда он откинулся назад и заснул. При воспоминании о том, что должно было ее возмущать, ее тело вновь разгорячилось и взбудоражилось. Такая, как она, может вызвать у Росса только насмешки и ненависть.
   Ей не удалось сдержать вздох, и он зашевелился. Постепенно он приходил в себя, расправляя ноги и потягиваясь. Рука, лежавшая у нее на талии, встрепенулась, затем расслабилась. Он глубоко вздохнул и проснулся.
   Лидия поняла это, как только он открыл глаза. Она чувствовала, как он рассматривает ее профиль. Он продолжал лежать неподвижно еще некоторое время, и ее сердце глухо билось о его грудную клетку. Наконец он поднял руку, обнимавшую ее, и сел, уставившись на нее.
   Жажда коснуться его охватила ее так сильно, что ей пришлось напрячь всю свою волю, чтобы подавить ее. Она хотела протянуть руку и стереть эти хмурые складки меж его бровей, откинуть непослушные волосы, дотронуться до лица, но не смела. После прошедшей ночи он не позволит ей дотрагиваться до себя. Поэтому она продолжала лежать неподвижно и смотреть на него отсутствующим взглядом, чтобы не выдать бушующую внутри нее бурю.
   Она видела, как он взглянул на ее груди, оставленные обнаженными, потому что у нее не было сил застегнуться. Да она и не смогла бы этого сделать, так как его руки всю ночь сжимали ее, не давая шевельнуться. Застыдившись, она прикрыла груди руками.
   Он произнес нечто похожее на проклятие и отвернулся. Но его взгляд упал на ее юбки, все еще завернутые вокруг талии, и на белье, разбросанное вокруг.
   Неуклюже, плохо координируя движения, он расправил юбки. Взглянул на ее руки. Бросились в глаза покрасневшие запястья, и гримаса исказила его лицо. И хотя это стоило ему большого труда, он посмотрел ей в глаза. Но не увидел в них явных признаков страдания, только некоторую отрешенность.
   — Я сделал тебе больно?.. — Глупый вопрос. Посмотри на нее. Она вся в синяках. Он изменил форму вопроса: — Тебе больно?
   Она отрицательно покачала головой и, не моргая, продолжала смотреть на него. Он неловко встал. Не говоря ни слова, застегнул брюки, схватил рубаху и вышел из фургона.
   Лидия повернулась и, уткнувшись лицом в руки, заплакала. И только спустя долгое время смогла заставить себя встать и заняться обычными делами. Она тщательно помылась, несколько встревожившись при виде следов крови на бедрах. Она терлась так старательно, словно хотела смыть некую грязь внутри себя и сделаться более достойной. Туго зачесала волосы назад и заколола их шпильками, точно они были свидетельством ее порочности, которое следовало скрыть.
   Когда она набралась достаточно храбрости и вышла из фургона, Росс сидел перед костром и пил кофе. Он уже побрился, но выглядел изможденным.
   Она судорожно сцепила пальцы и сказала:
   — Я пойду заберу Ли, потом займусь завтраком.
   Он ничего не ответил и продолжал смотреть в огонь, и она повернулась к фургону Лэнгстонов.
   — Лидия.
   Ее имя, произнесенное резко, остановило ее, и она обернулась. Он стоял к ней лицом, но она не могла смотреть в зеленый жар его глаз.
   — Насчет прошедшей ночи… — начал он.
   Она отрицательно покачала головой, прежде чем он продолжил.
   — Ничего не было между мной и мистером Хиллом. Клянусь! Он болен. И не мог перестать кашлять. Он кашлял кровью. Я помогла ему добраться до фургона и дала лекарство. Вот и все.
   Росс выплеснул остатки кофе в костер и засунул руки в карманы.
   — Я не об этом хотел поговорить. — Воцарилось глубокое молчание. Они не могли глядеть друг другу в глаза. — Я не думаю, что из всего этого что-нибудь получится, — произнес он с дьявольским спокойствием, которое наполнило ее холодом. — Как только мы приедем в Техас, я разузнаю, как нам оформить развод. — Ее голова склонилась так низко, что он не мог разглядеть выражение лица. — Это будет легко.
   — Да, — ответила она, — не должно быть трудно.
   — Кругом беспорядки. Федеральные войска оккупировали…
   — Да.
   — Я сделаю все необходимое.
   — Хорошо.
   — Черт возьми, Лидия, посмотри на меня, — приказал он чуть громче — до этого разговор происходил шепотом.
   С усилием подняв глаза, она увидела на его лице раздражение. Она не заплачет. Ни за что. Она уставилась на него спокойно, не показывая, как ей больно.
   — Скажи что-нибудь, — зло потребовал он.
   Какой реакции он ожидал от нее, сообщив, что ей предстоит быть брошенной посреди дороги, когда она уже привыкла жить с ним? Что он хотел от нее услышать? Что она будет счастлива избавиться от Ли? Что она будет счастлива ощутить себя вновь одинокой, без семьи, без кого-либо, кто бы мог о ней позаботиться в незнакомом месте, без средств к существованию? Конечно, он считал, что уж она-то себя прокормит — проституцией. Слезы наполнили ее глаза, но она не доставит этому человеку удовольствия посмеяться над ее слезами. Она постоит за себя. Ей приходилось это делать и раньше.
   Она вздернула подбородок:
   — Я пойду за Ли, — и ушла.
   Когда она вернулась, он стоял возле взнузданного Счастливчика и пристегивал к седлу сумки. Бросил через плечо взгляд и сказал:
   — Меня не будет день или два. Мы со Скаутом поедем вперед разведать дорогу. Если тебе понадобится помощь, обратись к Буббе.
   Ее сердце окончательно упало:
   — Хорошо, Росс.
   Он закончил приготовления и подошел к ней, шпоры на сапогах мелодично позвякивали в такт шагам. Их веселый звук был явно не к месту. Он пошлепал Ли по спинке, нагнулся и поцеловал его в темя.
   — До свиданья, сын.
   Лидия чувствовала его теплое дыхание на своих плечах и на шее. Он был так восхитительно близок, от него так хорошо пахло лошадьми, кожей, мылом и мужчиной.
   Он поднял голову, их глаза встретились и долго изучали друг друга. Ей хотелось хоть одного доброго слова, одного ласкового жеста, которые бы показали, что он не презирает ее. Но ничего не случилось. Повернувшись, он надел шляпу и легко вскочил в седло.
   Он щелкнул языком, и могучий жеребец легко понес его.
   — Росс! — крикнула она и побежала следом. Он натянул поводья и обернулся. — Береги себя, — прошептала она. Под полями шляпы она увидела его широко раскрытые, подобревшие глаза, он кивнул и поскакал прочь.
   День был жарким, и все были рады, когда было решено сократить дневной переход. Особенно этого желала Лидия, которой самостоятельно пришлось управлять лошадьми. Они рано остановились лагерем. Ма приказала Буббе и Люку собрать хворост:
   — И быстрее, чтобы я смогла пораньше приготовить ужин. С нами будет и Лидия. Она выглядит усталой, и ее пораньше надо отправить в постель.
   Юношам пришлось достаточно далеко отойти от лагеря, когда Бубба потянул Люка за рукав и прошептал:
   — У меня есть к тебе предложение.
   Люк снял шляпу, вытер пот со лба и настороженно спросил:
   — Какое?
   — Не хотел бы ты заняться лошадьми Росса этим вечером? Ну, напоить, расчесать их, ну, в общем, все?
   Идея казалась привлекательной. Он до сих пор ревновал брата к этому человеку, которого они оба боготворили. Но такое предложение подразумевало плату:
   — А что я должен сделать взамен?
   — Собери хворост и забудь, когда в последний раз видел меня, особенно если Ма спросит.
   Глаза Люка сузились. Волосы Буббы были тщательно причесаны, и на нем была свежая рубашка.
   — Чтобы я забыл о прошлой ночи? Ты опять встречаешься с Присциллой? Так?
   — Не твое дело. Так по рукам или нет?
   Люк засмеялся над нетерпением брата.
   — Ну хорошо, не дави на меня. Дай сообразить. — И он задумчиво почесал подбородок.
   Кулаки Буббы сжались, но он сдержал себя. «Не надо злить Люка, — подумал Бубба, — а то он упрется».
   — Давай так — я собираю хворост, молчу, а ты даешь мне тот перочинный нож, который купил у торговца.
   — Черт! — взъярился Бубба. — Это нечестно! Нож совсем новый.
   Люк пожал плечами:
   — Должно быть, тебе не так уж хочется потискать эту девчонку. — Он повернулся к Буббе спиной и независимо отошел.
   — Подожди! — крикнул Бубба, бросаясь за ним. — Я не сказал «нет», я только подумал, что ты порядочный плут.
   Глаза Люка лукаво забегали.
   — Бизнесмен, — сказал он, поднимая кверху указательный палец. — И я получу свой ножик прямо сейчас.
   Бубба вручил ему нож. Он злился. Присцилла просила его не опаздывать, иначе он показал бы братцу, кто из них умнее. Бубба ткнул пальцем в лицо Люка:
   — Так запомни: ты меня не видел.
   — Приятно провести время, — пропел Люк. — О, Бубба. Вот еще что. Ты потом расскажешь мне, ладно?
   — Это непорядочно.
   — Тогда, может быть, я вспомню, как ты тут шнырял по кустам вместе с Прис…
   — Хорошо. Расскажу. А сейчас мне пора идти. — И он направился в одном ему ведомом направлении.
 
   Присцилла пылала от возмущения. Она хотела прийти позже Буббы, чтобы заставить его волноваться, придет ли она вообще. Но получилось наоборот. Когда он явился, бормоча извинения, она сердито вздернула голову:
   — Ну а теперь моя мать в любой момент может наткнуться на нас. Ты наделал столько шума, продираясь сквозь деревья.
   Бубба был неутешен:
   — Извини за опоздание, Присцилла, но мне надо было договориться с Люком.
   — Этим малышом…
   — Он не будет нам мешать на этот раз, клянусь.
   Она копила гнев весь день. Скаут вновь уехал, даже не попрощавшись. Ее тело томилось жаром. И даже если затушить его было более некому, кроме этого молокососа, Буббы Лэнгстона, она не желала дальнейших отсрочек. Она положила руку ему на плечо и сказала:
   — Извини, что рассердилась на тебя. Это потому, что мне очень хочется, чтобы ты снова поцеловал меня. — Она сильнее прижала свою руку к его груди. — Клянусь, Бубба, твое сердце стучит как бешеное.
   — Да, а твое?
   На ней было ее лучшее платье, но она из него уже почти выросла. Ее мать много раз грозила избавиться от него, но Присцилла умолила не делать этого. Оно нравилось ей потому, что хорошо обрисовывало ее груди.
   Полузакрыв глаза, она взяла его руку, приложила к своей груди и крепко прижала.
   — Сам слушай, — прошептала она.
   Бубба уже поумнел. Он понял, что Присцилла может довести мужчину до безумия. Весь день его тело боролось с мыслями о ней и о том, как она завелась и была готова на все прошлой ночью. Утром, когда она тайком прибежала к нему и предложила встретиться, он мысленно поклялся, что больше не позволит ей верховодить. Росс Коулмэн никогда не допустил бы, чтобы женщина с ним так обращалась. Если бы он захотел женщину, он бы ее взял. Бубба всегда хотел поступать так, как Росс.
   И сейчас, к удивлению Присциллы, он толкнул ее назад, на траву, быстро расстегнул ее платье, спустил сорочку и пробежался пальцами по ее грудям, улыбнувшись от удовольствия, когда заострились и отвердели ее красные соски. Потом лег рядом с ней и другой рукой расстегнул свои брюки.
   Он целовал ее, всунув язык ей в рот, играл ее грудями, чувствуя, как его естество набирает силу. Присцилла подумала, что ее выбор не так уж плох. Агрессивность Буббы взбудоражила ее. Во всем этом появился элемент опасности — словно он в любой момент мог потерять разум.
   Ей удалось освободиться от трусиков, и она уже держала в руке его окрепшую пульсирующую плоть, направляя его. Он целовал ее груди, мыча и постанывая.
   — Нет! — произнес он, когда она хотела выполнить за него его задачу. — Я хочу сам. — Он изогнулся над ней и втолкнул себя внутрь, сильно и глубоко. Она вскрикнула, но вскоре уже помогала его движениям. Буббе не пришло в голову продолжить удовольствие. Через секунду он взорвался в ней, излив наконец свое желание, которое владело им на протяжении месяцев.
   — Черт бы тебя побрал, Бубба, — вздохнула Присцилла. — Не слишком-то ты долго продержался.
   Он ее не слышал, он ничего не слышал. Он только продолжал всей тяжестью лежать на ней, думая, что это самая лучшая вещь на земле, которую ему приходилось испытывать и что, как только он соберется с силами, он намерен все повторить. Снова и снова. И ему не терпелось рассказать обо всем Люку.
 
   Росс почти не смотрел по сторонам, покачиваясь в седле рядом со Скаутом. Этот человек был самоуверен, молчалив и напоминал Россу его самого несколько лет назад. Россу он не нравился, но он согласился сопровождать его, чтобы иметь возможность поразмыслить, чтобы не видеть Лидию и не вспоминать прошлую ночь, хотя ему было очень хорошо и он хотел бы ее повторить. Но только по обоюдному согласию. Он никогда больше не прибегнет к насилию.
   Изнасилование! Боже мой! Он много совершил в своей жизни такого, чего можно было стыдиться, но никогда не совершал насилия над женщиной. Ему приходилось убивать мужчин. Много. Он воровал без всяких угрызений совести. Он разрушал то, что строили другие. Лгал, мошенничал. Но он не мог вспомнить другого момента, когда бы он чувствовал такое отвращение к себе.
   — Ты не возражаешь, если мы заночуем здесь? — поинтересовался Скаут.
   — Отлично. — Росс натянул поводья.
   — Я принесу воды, а ты разведи костер. Я плохой повар. Так что лучше тебе этим заняться. А я помою посуду.
   Росс кивнул, снял тяжелое седло и опустил его на землю. Он начал методично разбивать временный лагерь — то, что проделывал уже тысячи раз, пока скрывался от правосудия. Разделение труда, ссоры, проклятия по поводу неудач, планирование следующих грабежей, драки между товарищами по преступному миру — все это было ему знакомо. И за все это время, общаясь с самыми последними негодяями, он ни разу не оскорбил женщину.
   Он с ума сошел от ревности, когда увидел ее с Хиллом, хотя здравый смысл и подсказывал, что даже если Лидия и захочет, то воспитание Хилла не позволит ему коснуться жены другого мужчины. Сегодня утром, прежде чем уехать, он справился у Мозеса о здоровье хозяина и предложил взять на себя часть его забот, чтобы он мог ухаживать за Уинстоном. А Уинстон через Мозеса передал ему сердечную благодарность.
   Но он не мог так же поступить с Лидией. Ему было слишком стыдно. Он не мог заставить себя посмотреть ей в лицо и извиниться. Кем бы она ни была ранее, теперь она — его жена, практически мать его сына. Она была нужна ему, а он овладел ею как дикарь.
   Так хорошо было сегодня утром проснуться рядом с ней. Но тут же в нем ожила память о прошедшей ночи. Увидев синяки на ее руках, когда она прикрыла руками грудь, увидев последствия своего насилия — засохшую кровь на ее бедрах, он почувствовал себя так плохо, как никогда в жизни.
   Он не ожидал, что она окажется такой ранимой, почти как девственница, после рождения ребенка. Просто чудо, что он не нанес ей серьезных повреждений. Помешивая бобы на сковородке, он проклинал себя. Может, он так навредил ей, что это непоправимо? Может быть, как раз сейчас она медленно умирает, истекая кровью?
   — Хорошо пахнет. — Скаут опустился рядом с огнем и налил себе чашку кофе.
   — Все уже готово, если хочешь.
   Росс оперся о дерево и уставился на закат. Когда он уезжал, она выглядела совершенно опустошенной, но не больной. Дай Бог, чтобы он не поранил ее слишком сильно.
   Не удивительно, что она даже не взглянула на него, когда он с ней заговорил. Он искал в ее глазах хотя бы намек на прощение. Ожидал хотя бы малейшего протеста с ее стороны, когда заговорил о разводе, хотя они поженились всего несколько недель назад. Но она только смотрела на него этими глазами, которые могли гореть ярче огня либо стать холоднее камня — в зависимости от ее настроения. Она его ненавидит, сомневаться не приходилось.
   — Ты не будешь ужинать? — спросил Скаут, жуя бобы.
   — Сейчас я не голоден. Может, позже, — покачал головой Росс.
   Черт возьми, не все ли равно, простила она его или нет? Она же просто девка. Конечно, раньше у нее и не такое бывало. Почему он должен чувствовать себя виноватым?
   Потому что она боялась тебя, ублюдок. И ты знал это, но не остановился.
   Она могла бы сопротивляться яростнее.
   Она сопротивлялась как могла. А ты помнишь, как она выглядит? Да ее ветром может сдуть. Какие шансы были у нее против такого зверя, как ты?
   Ну что же, она сама напрашивалась на это.
   На изнасилование?
   Ну, не на изнасилование. Но она давала тебе понять, что хочет этого, касаясь тебя, стараясь услужить тебе этими распущенными волосами… А то, что она вечно попадалась тебе на глаза в полураздетом виде?
   Случайности.
   Так ли?
   Да, скорее всего.
   А думал ли ты о Виктории так же, как о ней? Чувствовал ли, что буквально взорвешься, если не увидишь ее, не коснешься, не соединишься с ней?