Страница:
Окончательный удар Василию II был нанесен в следующем, 987 г. Варда Фока, на которого возлагались все надежды, вошел в контакт с Вардой Склиром, предложив ему совместные действия против законных императоров и раздел страны. Была достигнута предварительная договоренность, однако во время второй встречи Фока арестовал своего новоявленного союзника и заточил его в одну из малоазиатских крепостей. С бунтовщиком Склиром было покончено, однако появился новый, более опасный противник. 15 августа 987 г. Варда Фока тайно провозгласил себя императором, а в конце сентября открыто выступил против Василия II. Восставшие войска дошли до Хрисополя, расположенного напротив Константинополя, на азиатском берегу Босфора.
Тяжелое положение Византийской империи ярко отражено в императорском хрисовуле о монастырях, изданном в апреле 988 г. ”С тех пор это законодательство (имеется в виду антимонастырское законодательство Цимисхия. — М.Б.) вошло в силу, мы до настоящего (4 апреля 988 г. — М.Б.) не видели никакого добра в нашей жизни, но напротив, не осталось такого вида несчастья, которого бы мы не испытали” [128, с. 58]. Лев Диакон пишет конкретнее: ”Страшные мятежи, нашествия народов, междоусобные брани, переселение городов и стран, голод и моровые язвы, ужасные землетрясения и почти совершенная гибель Ромейской империи” [Leo Diac., р. 149; 127, с. 57]. Еще более красноречивая картина всенародного бедствия нарисована в художественных произведениях того времени, например в стихах Иоанна Геометра, известного ученого, оратора и поэта второй половины Х в. [127, с. 121—123].
Единственной надеждой Василия II в тех условиях оказался киевский князь, с которым византийская администрация попыталась заключить военный союз. После сложных и длительных переговоров договор был заключен и шеститысячный русский корпус в начале весны или в начале лета 988 г. прибыл в Константинополь. С его помощью был уничтожен передовой отряд восставших во главе с полководцем Дельфиной под Хрисополем (лето того же 988 г.), а позднее — главные силы под командованием самого Фоки под Абидосом (апрель 989 г.). Византийский престол был спасен; мятежник Фока погиб в сражении, а его войско разгромлено. Освобожденный из заключения Варда Склир признал права Василия, прошел через унизительный обряд капитуляции, а в скором времени умер. Положение страны начало стабилизироваться, затем наметился ее постепенный и неуклонный подъем.
Русско-болгарский конфликт. Такой была историческая обстановка, в которой пришлось действовать Владимиру Святославичу. События развивались таким образом, что он неожиданно стал спасителем византийского престола. На первый взгляд, подобный поворот кажется фантастическим, особенно если учесть напряженность русско-византийских отношений после 971 г. В действительности существует глубокая закономерность в развитии международных отношений того времени. Мы имеем в виду русско-болгарский конфликт 985 г.
Не подлежит сомнению, что русско-византийские отношения резко осложнились из-за болгарских походов Святослава и его поражения. Заключенный им договор с Цимисхием означал не только крах политики воинственного князя, но и потерю Киевом всех преимуществ, достигнутых во время предыдущих правлений. Какие-либо намеки о существовании торговых или же дипломатических отношений между Киевом и греками в период с 972 по 985 г. в источниках отсутствуют. Наоборот, имеющиеся документы подчеркивают враждебный характер византийско-русских отношений. Так, Яхья Антиохийский писал, что русы были врагами императора; то же самое — у ал-Мекина. Менее ясно высказываются греческие хронисты, но и в их произведениях просматривается неожиданный характер русско-византийского союза.
Понятно, что с того времени, как начало укрепляться политическое и военное положение Руси (вследствие реформ Владимира Святославича), пробуждался активный интерес Киева к странам, расположенным на юге, в Причерноморье, особенно — к Болгарии и Византии. Они оставались наиболее привлекательным направлением политической и экономической активности.
В ”Повести временных лет” под 985 г. читаем: ”Иде Владимиръ на Болъгары съ Добрынею оуемъ своимъ в лодьяхъ, а Торкы берегомъ приведе на конехъ и тако побђди Болгары, и рече Добрыня Володимиру: ”Съглядахъ колодникъ, и суть вси в сапозђхъ, симъ дани намъ не платити, поидевђ искать лапотникъ”. И сътвори миръ Володимиръ с Болгары, и ротђ заходиша межи собою, и рђша Болгаре: ”Толи не буди мира межи нами, оли же камень начнеть плавати, а хмель грязнути” [250, с. 71].
В литературе принято считать, что речь идет о Волжской Булгарии [21, с. 434—435; 188, с. 529—531; 333, с. 343—344; 466, с. 97—98; 618, с. 43—44], хотя существует и версия, что целью похода Владимира была Болгария Дунайская [180, с. 167; 634, с. 189—190; 754, с. 67]. Кое-кто из исследователей занимает неуверенную позицию [357, с. 328—329]. Реальных оснований для волжского варианта цитированный текст не дает. Правда, в Воскресенской летописи (XVI в.) находим уточнение: ”болгары, иже на Волзе” [162, с. 296], но это дополнение более позднего летописца, спровоцированное последующей статьей 986 г., в которой говорится о ”болгарах веры Бохмичей”. В ряде поздних кодексов (Никоновском [440, с. 42], Уваровском [704, с. 172], Сокращенном своде 1495 г. [633, с. 313], Своде 1497 г. [336, с. 17] и др.) встречается иное уточнение: ”нижние” или ”низовские”. Исследователи относят и этот термин к волжским болгарам [188, с. 529; 357, с. 328], хотя он противоречит реальному положению: Булгарское царство размещалось не в низовьях Волги, а в среднем течении, тогда как Дунайская Болгария действительно охватывала Нижнее Подунавье.
В ”Памяти и похвале” Иакова Мниха упоминается поход Владимира на ”сребреных болгар” [180, с. 244]. Этот термин некоторые исследователи также почему-то привязывают к Волжской Булгарии [188, с. 529; 357, с. 328], хотя для этого нет никаких оснований. Очевидно, здесь ошибка переписчиков, поскольку в некоторых рукописях стоит: ”Сербяны и Болгары” [180, с. 244]. Такое чтение подтверждается В. Н. Татищевым: ”Владимир … пошел на болгары и сербы…” [654, с. 57]. Понятно, что упоминание сербов рядом с болгарами могло появиться лишь при условии, что речь шла о болгарах дунайских.
В конечном итоге, само содержание сообщения свидетельствует в пользу Подунавья. Волжская Булгария была слишком далека территориально от древней Руси. Славянская колонизация Верхней Волги еще только начиналась, и между двумя государствами лежали земли, заселенные угро-финскими племенами.
В свою очередь, география противоречит распространенному мнению. Идти из Руси на Среднюю Волгу ”в лодьях” бессмысленно. Новейшие исследования [416; 545] показали, что путь в Булгары из Киева пролегал вдоль водораздела. Таким образом, попасть в челнах на Волгу можно было лишь кружным путем: Десной, волоком в Жиздру, далее Окой. Если бы Владимир выбрал такой путь, то его войску пришлось бы сделать крюк в несколько сот километров. Сомнительно, чтобы киевский князь выбрал столь странный маршрут. Зато к Черному морю русские дружины, как правило, двигались по Днепру и конно по суху, что неоднократно отмечалось в документах. Например, поход на Царьград, описанный в летописи под 907 г., осуществлялся на ”конђх и в кораблђх” [250, с. 21]. Точно так же — экспедиция Игоря в 944 г. [там же, с. 34]. Весной 972 г. Святослав возвращался в Киев ”в лодьях”, отвергнув совет Свинельда ехать лошадьми [там же, с. 61]. Позднее, в 1043 г., Владимир Ярославич двинул войско на греков тоже ”в лодьях” [там же, с. 142] и т. д.
Против распространенного мнения свидетельствует и сентенция Добрыни по поводу сапог и лаптей. Несмотря на фольклорный характер сообщения, оно подчеркивает сравнительно высокий уровень культурного и социального развития тех болгар, которые являлись объектом похода. Сказанное, разумеется, относится скорее к Дунайской Болгарии, чем к населению Средней Волги, которое и в более позднее время оставалось ”лапотниками”.
Итак, имеются все основания утверждать, что поход Владимира в 985 г. был направлен на юго-запад, в Нижнее Подунавье. Очевидно, эта акция была вызвана обстоятельствами, сложившимися в Болгарии в результате восстаний Комитопулов: обостренная борьба против византийского господства спровоцировала выступление киевского князя.
Некоторые намеки на русско-болгарский конфликт в середине 80-х годов встречаются и в византийских источниках, в частности — у Иоанна Геометра. В одном из его поэтических произведений читаем: ”Примите, Фракийцы, Скифов своими союзниками против друзей, прежних союзников против Скифов. Ликуйте и рукоплещите, племена болгарские. Вы имеете теперь и носите скипетр, диадему, а равно и пурпур…” [127, с. 117].
Как справедливо подчеркивал В. Г. Васильевский [127, с. 117— 118], фракийцами здесь названы греки, скифами — Русь, бывшими сообщниками против Руси — болгары, овладевшие скипетром, диадемой и пурпуром, то есть добившиеся государственной независимости. Иоанн Геометр точно описывает ситуацию в Болгарии, которая возникла в середине 80-х годов Х в. в ходе народно-освободительной борьбы, возглавленной Самуилом Комитопулом. Для нас важным является заявление, что Русь выступала противником болгар, а следовательно, — потенциальным союзником Византии. Очевидно, имеется в виду поход 985 г., в котором Владимир принимал личное участие. Этот конфликт открыл перед Василием II принципиально новые перспективы, указав неожиданный путь к спасению.
Заметки греческого топарха. Обратимся к чрезвычайно интересному документу, в котором ярко описывается социальная деструкция в северо-западной периферии Византийской империи. Это так называемые ”Заметки греческого (в другом варианте — готского. — М.Б.) топарха”, которые уже более 150 лет смущают воображение исследователей [126; 128; 133; 313; 315; 333; 334; 459; 578, с. 112—127; 836; 882; 884; 900].
Эти заметки, написанные на свободных страницах рукописной книги конца Х в., обнаружены и опубликованы в начале XIX в. ( 1818 г.) известным в то время византинистом К. Б. Хазе, в примечаниях к греческому тексту Льва Диакона. К сожалению, после первой публикации рукопись оказалась утраченной, все попытки разыскать ее остаются безрезультатными, что значительно снижает информативные возможности, которыми оперирует современная наука. Неизвестно, например, исчерпываются ли записи тремя опубликованными отрывками, и не было ли в книге еще каких-то других фрагментов, которые не привлекли внимания издателя. Невозможно проверить хронологическое определение рукописи, предложенное исследователем, и т. д.
Несмотря на то, что по поводу документа существует многочисленная литература, его содержание и характер еще не получили общепризнанной интерпретации. Ясно, что заметки принадлежат перу владельца книги, который жил во второй половине Х в. Их палеография, по утверждению публикатора, свидетельствует о более позднем времени, чем основной текст, но не выходит за границы Х в. Автором был византийский чиновник, которому пришлось действовать в экстремальных условиях. Его принято называть топархом, то есть начальником области, подчиняющимся стратигу фемы. Где находилась эта область, в тексте не отмечено. Так как в одном из фрагментов упоминаются ”Климаты”, большинство исследователей относили район деятельности топарха к Тавриде и связывали с Крымской Готией; отсюда и термин ”готский топарх”, который одно время широко применялся в литературе [197, с. 415—417; 313; 315; 381, с. 260—261; 578, с. 112—127; 884; 886; 900]. Однако тщательное изучение текста убедило многих, что речь идет о Подунавье [126; 333; 334, раздел VI]. Упоминания о самом Дунае, о городе Маврокастроне (локализуется где-то в низовье Днестра) как промежуточном пункте между Днепром и владениями топарха; народа мисян (то есть дунайских болгар); протекторат ”того, кто царит на север от Дуная”; наличие в Нижнем Подунавье города Κλεμάτες (Климаты), упоминаемого еще у Прокопия Кесарийского [Proc. De aldific., IV, 4], — все это в своей совокупности явно склоняет в пользу дунайского варианта.
Рассмотрим коротко содержание заметок. Первый фрагмент подробно рассказывает о тяжелой переправе вооруженного отряда, с которым был и автор, через Днепр. Неясно, то ли переправа осуществлялась с левого на правый берег, то ли наоборот. Происходило это в период ледостава, что угрожало гибелью челнам. И только благодаря крепкому льду, который внезапно сковал реку, посчастливилось преодолеть водную преграду. Путешественники прибыли в селение Борион, где несколько дней пережидали метель. Далее описывается невероятно тяжелое продвижение отряда через снеговые заносы до Маврокастрона, под угрозой нападения ”врагов” (ближе не названы).
Второй фрагмент рассказывает о чрезвычайно трудном положении на северных берегах Дуная, после внезапного нападения варваров. Более десяти городов и 500 селений были уничтожены. Когда опасность достигла владений топарха, последний, применив энергичные действия, отразил опасного врага и стал укреплять город, соорудив небольшую крепость.
Третий отрывок непосредственно продолжает второй и начинается сообщением о названной выше крепости и заселении города. К сожалению, начавшаяся война свела на нет все усилия топарха. Не имея возможности противостоять противнику, он созвал вече ”из лучших людей”, которые решили перейти под власть ”того, кто правит на север от Дуная”. Автор заметок немедленно поехал к этому правителю и заключил с ним вассальный договор. При этом новый властелин не только оставил за ними Климаты, но и предоставил ему ”целую сатрапию” и бенефиции в собственной стране.
В литературе очень живо обсуждались такие вопросы: а) кому подчинялся топарх с самого начала; б) кто те враги, которые угрожали его области; в) кем были подданные топарха, которые страдали от этих врагов и в конце концов решили отдаться под власть нового правителя; г) кто был этот северный правитель. Из перечисленных вопросов только последний никогда не вызывал серьезных сомнений или споров. На него всегда отвечали однозначно: речь идет о киевском великом князе (Святославе или Владимире) [26]. В последнее время практически решен и первый вопрос: автор заметок был подданным греческого императора. Популярная в свое время готская альтернатива не имеет надлежащих оснований, хотя и в наши дни находит приверженцев (А. Н. Сахаров).
Зато дискуссионными и поныне остаются второй и третий вопросы. Не выяснено, в частности, идет ли речь об одном народе, который волей судьбы был разделен на две конфронтирующие части, или же это два разных народа, противопоставленных друг другу. Во втором варианте ”врагами” пришлось бы признать одно из кочевых племен, в Х в. проживавших в Северном Причерноморье, — мадьяр или печенегов.
Не углубляясь в анализ текста, подчеркнем некоторые моменты, которые помогут нам сориентироваться в интерпретации событий, описанных в документе. Во-первых, ”подданные” топарха, которые ”держались нас (то есть византийцев. — М.Б.)”, не были греками. Они ”не беспокоились об эллинских обычаях”, ”не пользовались расположением императора”, ”стремились к независимости”. Вместе с тем это было оседлое земледельческое население, проживавшее в городах и селах. То есть не кочевники. Автор подчеркивает, что более счастливые и сильные соседи (то есть Русь) ”не отличались по своим обычаям” от подданных топарха. Последнее дает возможность усматривать в них славян.
Таким образом, автор описывает местные племена Нижнего Подунавья — славянские (но не русские), которыми во второй половине Х в. могли быть только болгары. ”Враги” в заметках названы мисянами. Данным термином византийцы называли тех же болгар; это свидетельствует о том, что речь идет об одном народе. Правда, этот этноним выступает в не совсем ясном контексте: ”враги задумали сделать из их [нашей] земли, как говорится, добычу мисян” [126, с. 158]. В. Г. Васильевский и некоторые другие исследователи предполагают, что выражение ”добыча мисян” имела в византийском литературном употреблении идиоматический характер [там же, с. 158]. По нашему мнению, ничто не противоречит и прямому толкованию. Интересно, что вначале в цитированном тексте было написано ”нашу землю”, а потом слово ”нашу” было вычеркнуто и вместо него написано ”ихнюю”. Таким образом, топарх после некоторого колебания признал ”врагов” хозяевами (и, возможно, местными жителями) Нижнего Подунавья. Поэтому считаем, что выражение ”можно сказать” относится не к имени мисян, а к слову ”добыча”, в контексте действительно не очень четком (может ли быть собственная страна ”добычей” своих же автохтонов?).
Вместе с тем автор заметок подчеркивает близость обеих конфронтующих сторон; он с удивлением пишет, что ”вместо того чтобы заботиться о благе подвластных городов и к собственной выгоде управлять ими в добром порядке, они (”враги”) решили покорить и уничтожить их”, что ”им (”врагам”) не была доступна какая-либо пощада даже в отношении к самым близким…”, что ”им сопутствовала несправедливость и бесправие, в отношении к подданным” и т. д. [там же, с. 153]. В. Г. Васильевский вполне справедливо приходит к выводу, что ”враги” топарха проявляли жестокость по отношению к собственному народу [там же, с. 156—158]. Действительно, в чужой стране подобное поведение было бы если не естественным, то во всяком случае понятным. Относительно же населения своей страны, оно вызывало удивление. Поэтому во ”врагах” топарха следует видеть тех же болгар.
Опираясь на ход событий, отметим, что военно-политическая коллизия, ярко описанная топархом, может соответствовать (в очерченных палеографией хронологических рамках) двум реальным эпизодам из истории Нижнего Дуная. Имеем в виду, во-первых, балканские войны Святослава (965—971 гг.), во-вторых, ситуацию в середине 80-х годов, спровоцированную наступлением Комитопулов, особенно — события летом 986 г. после трагического поражения византийцев под Сердикой и в Родопах.
В литературе распространено мнение, что текст заметок якобы содержит точные хронологические координаты, что позволяет датировать описанные в документе события с точностью до двух-трех лет. В первом фрагменте встречаем астрономическую справку: звезда, называемая Сатурном, тогда находилась около начал Водолея…” [126, с. 146]. Известно, что Сатурн проходит зодиакальный круг за 30 лет (точное измерение цикла — 10759 дней). Следовательно, можно определить, в каком году эта планета находилась в начальной фазе Водолея. Расчеты, сделанные В. Г. Васильевским, дали: 964—967 и 993—996 гг. Исследователь принял первую дату и отнес описанные топархом события ко времени 1-й балканской войны Святослава.
Ф. Вестберг, не полагаясь на ”дилетантские” расчеты В. Г. Васильевского, пригласил в качестве экспертов пулковских астрономов (В. Ф. Висцелениус, Ф. Л. Зейдель, О. В. Кононович и др.) и получил дату: январь 993 г. [900]. Однако эксперты подчеркивали, что такие точные вычисления топарха предполагают наличие глубоких знаний в области астрономии, которые вряд ли могли быть даже у образованного человека Х в. Все эти рассуждения, однако, не стоят и гроша. Никаких астрономических наблюдений топарх не вел, да и не мог вести, ведь в то время свирепствовала вьюга и небо было затянуто облаками. Следовательно, автор заметок не мог наблюдать Сатурн ни в созвездии Водолея, ни где-либо.
Правильное объяснение предложили М. А. Шангин и А. Ф. Вишнякова [741]: при написании заметок автор пользовался готовыми астрономическими таблицами, которые существовали в те времена, — безотносительно к действительному расположению светил. Сатурн в древности считался зловещей планетой, приносящей самые страшные беды. Водолей был зимним знаком, в который солнце должно было вступить во второй половине января. Таким образом, небесные светила пророчили очень тревожную перспективу, что при бедственном положении топарха приобретало трагический характер. Другой вопрос — какому году соответствовало расположение звезд в таблицах, использованных топархом.
Как известно, средневековая наука, принимая библейскую хронологию ”от сотворения мира”, датировала начало движения небесных тел от третьего дня творения. В тот день планеты занимали свои ”домы” — исходные позиции (Сатурн — в созвездье Козерога). Все астрономические расчеты велись от этой отправной точки. По константинопольскому исчислению это было 3 сентября 5508 г. до рождества Христова. Принимая эту дату и округленный цикл прохождения Сатурна через Зодиак в 30 лет, М. А. Шангин и А. Ф. Вишнякова получили дату 970 г., которую и предложили для датировки комментируемых заметок [там же, с.101].
Приведенные расчеты, однако, нельзя считать безупречными. Во-первых, вызывает сомнение округленное определение цикла (расхождение в 199 дней). На протяжении шести с половиной тысячелетий отклонения от реальной ситуации не могли остаться незамеченными византийскими астрономами. Во-вторых, нам не известно, какой календарь применен в таблицах, использованных топархом. Помимо константинопольской эры существовала александрийская, относившая рождение Христа к 5500 г. от сотворения мира. В VIII—IX вв. она была общепринятой. Значит, если в распоряжении топарха был астрологический кодекс IX в. (или же основанный на расчетах IX в.), то он, вероятно, придерживался александрийского летоисчисления, что в корне меняет дело.
Действительно, беря 220 циклов по 10759 дней, получаем дату 983 г. В этом году Сатурн должен был находиться в созвездии Козерога. Так как каждый знак Зодиака он проходит приблизительно за три года, то в созвездие Водолея он должен был бы вступить в 986 г., а топарх подчеркнул, что планета находилась именно в начальной фазе. Считаем этот вариант наиболее вероятным из всех возможных. Именно 986 г. — год страшного поражения греков под Сердикой и в Родопах — наиболее адекватно отвечает запискам топарха.
Наше внимание, прежде всего, привлекает первый отрывок, в котором рассказывается о переправе через Днепр во время ледостава. Среди ученых отсутствуют сомнения в том, что топарх во главе своего отряда возвращался из Киева, где вел какие-то переговоры с правителем Руси. Необходимо подчеркнуть, что дипломатическая миссия на Русь в то время была исключительным явлением — особенно после 971 г., когда отношения между Киевом и Константинополем обострились до чрезвычайности.
Неясна и хронологическая последовательность отрывков, которыми располагает наука. То, что третий фрагмент является непосредственным продолжением второго, сомнения не вызывает, но возникает вопрос — какое же место занимает первый? Предшествовала ли описанная в нем экспедиция драматическим событиям на Дунае или возникла после них? Все три отрывка представляют собой черновики, и не может быть уверенности, что автор разместил их в строгой хронологической (и даже в повествовательной) последовательности. Он выбирал чистые страницы произвольно, руководствуясь сугубо утилитарными соображениями.
Большинство комментаторов принимают последовательность de facto, считая, что события в Климатах происходили после возвращения топарха из Киева. Однако высказывалась и противоположная точка зрения, правда, основанная на неверной предпосылке. К. Б. Хазе, например, допускал, что описанная в первом отрывке переправа произошла во время возвращения топарха после его встречи с тем, ”кто царит на север от Дуная” (упомянутой в третьем фрагменте), и принятия им вассальной зависимости от нового правителя [126, с. 188].
Считаем, что настоящий ход событий, описанный топархом, можно воспроизвести следующим образом. Наступление Комитопулов на Северо-Восточную (Византийскую) Болгарию необычайно усложнило ситуацию. Местное население вначале радостно приветствовало восставших, проявляя к ним (”врагам”. — М.Б.) ”наибольшее уважение…, а города и народы добровольно приступали к ним” [там же, с. 153]. Однако определенная часть местного населения ориентировалась на византийскую администрацию. Террор, примененный против этой части населения, обострил положение. Вмешательство и личное участие Владимира в этих событиях стали неожиданной альтернативой для колеблющихся элементов. Решение топарха добиваться киевского протектората и персональная встреча с Владимиром могли при определенных условиях квалифицироваться как государственная измена, но гражданская война в империи и поражение в Болгарии привели к тому, что Василий II вынужден был проявить более гибкую политику. Более того, решение, принятое топархом, в некотором смысле обещало существенные выгоды престолу и определенный выход из трагического положения.
Нет ничего удивительного в том, что первая стадия переговоров была поручена человеку, который уже имел личные контакты с киевским князем, был им обласкан, а следовательно, мог рассчитывать на известное внимание и доверие. Невысокий ранг этого администратора также полностью отвечал ситуации: начало переговоров на уровне высших сановников, до выяснения киевских позиций, угрожало потерей престижа, о котором византийский двор очень беспокоился. Выступать в роли просителя византийскому императору, естественно, не импонировало.
Неудачный поход Василия в Болгарию состоялся летом 986 г. (поражение в Родопах — 17 августа). Решение о переговорах с Киевом было принято, очевидно, в конце того же августа или в начале сентября. Сама миссия (учитывая переезд в оба конца и переговоры) заняла не менее двух-трех месяцев. Из Киева топарх мог выехать только в конце ноября. Следовательно, описанная им переправа через Днепр, скорее всего, могла произойти в декабре 986 г. или же в начале января 987 г.
Тяжелое положение Византийской империи ярко отражено в императорском хрисовуле о монастырях, изданном в апреле 988 г. ”С тех пор это законодательство (имеется в виду антимонастырское законодательство Цимисхия. — М.Б.) вошло в силу, мы до настоящего (4 апреля 988 г. — М.Б.) не видели никакого добра в нашей жизни, но напротив, не осталось такого вида несчастья, которого бы мы не испытали” [128, с. 58]. Лев Диакон пишет конкретнее: ”Страшные мятежи, нашествия народов, междоусобные брани, переселение городов и стран, голод и моровые язвы, ужасные землетрясения и почти совершенная гибель Ромейской империи” [Leo Diac., р. 149; 127, с. 57]. Еще более красноречивая картина всенародного бедствия нарисована в художественных произведениях того времени, например в стихах Иоанна Геометра, известного ученого, оратора и поэта второй половины Х в. [127, с. 121—123].
Единственной надеждой Василия II в тех условиях оказался киевский князь, с которым византийская администрация попыталась заключить военный союз. После сложных и длительных переговоров договор был заключен и шеститысячный русский корпус в начале весны или в начале лета 988 г. прибыл в Константинополь. С его помощью был уничтожен передовой отряд восставших во главе с полководцем Дельфиной под Хрисополем (лето того же 988 г.), а позднее — главные силы под командованием самого Фоки под Абидосом (апрель 989 г.). Византийский престол был спасен; мятежник Фока погиб в сражении, а его войско разгромлено. Освобожденный из заключения Варда Склир признал права Василия, прошел через унизительный обряд капитуляции, а в скором времени умер. Положение страны начало стабилизироваться, затем наметился ее постепенный и неуклонный подъем.
Русско-болгарский конфликт. Такой была историческая обстановка, в которой пришлось действовать Владимиру Святославичу. События развивались таким образом, что он неожиданно стал спасителем византийского престола. На первый взгляд, подобный поворот кажется фантастическим, особенно если учесть напряженность русско-византийских отношений после 971 г. В действительности существует глубокая закономерность в развитии международных отношений того времени. Мы имеем в виду русско-болгарский конфликт 985 г.
Не подлежит сомнению, что русско-византийские отношения резко осложнились из-за болгарских походов Святослава и его поражения. Заключенный им договор с Цимисхием означал не только крах политики воинственного князя, но и потерю Киевом всех преимуществ, достигнутых во время предыдущих правлений. Какие-либо намеки о существовании торговых или же дипломатических отношений между Киевом и греками в период с 972 по 985 г. в источниках отсутствуют. Наоборот, имеющиеся документы подчеркивают враждебный характер византийско-русских отношений. Так, Яхья Антиохийский писал, что русы были врагами императора; то же самое — у ал-Мекина. Менее ясно высказываются греческие хронисты, но и в их произведениях просматривается неожиданный характер русско-византийского союза.
Понятно, что с того времени, как начало укрепляться политическое и военное положение Руси (вследствие реформ Владимира Святославича), пробуждался активный интерес Киева к странам, расположенным на юге, в Причерноморье, особенно — к Болгарии и Византии. Они оставались наиболее привлекательным направлением политической и экономической активности.
В ”Повести временных лет” под 985 г. читаем: ”Иде Владимиръ на Болъгары съ Добрынею оуемъ своимъ в лодьяхъ, а Торкы берегомъ приведе на конехъ и тако побђди Болгары, и рече Добрыня Володимиру: ”Съглядахъ колодникъ, и суть вси в сапозђхъ, симъ дани намъ не платити, поидевђ искать лапотникъ”. И сътвори миръ Володимиръ с Болгары, и ротђ заходиша межи собою, и рђша Болгаре: ”Толи не буди мира межи нами, оли же камень начнеть плавати, а хмель грязнути” [250, с. 71].
В литературе принято считать, что речь идет о Волжской Булгарии [21, с. 434—435; 188, с. 529—531; 333, с. 343—344; 466, с. 97—98; 618, с. 43—44], хотя существует и версия, что целью похода Владимира была Болгария Дунайская [180, с. 167; 634, с. 189—190; 754, с. 67]. Кое-кто из исследователей занимает неуверенную позицию [357, с. 328—329]. Реальных оснований для волжского варианта цитированный текст не дает. Правда, в Воскресенской летописи (XVI в.) находим уточнение: ”болгары, иже на Волзе” [162, с. 296], но это дополнение более позднего летописца, спровоцированное последующей статьей 986 г., в которой говорится о ”болгарах веры Бохмичей”. В ряде поздних кодексов (Никоновском [440, с. 42], Уваровском [704, с. 172], Сокращенном своде 1495 г. [633, с. 313], Своде 1497 г. [336, с. 17] и др.) встречается иное уточнение: ”нижние” или ”низовские”. Исследователи относят и этот термин к волжским болгарам [188, с. 529; 357, с. 328], хотя он противоречит реальному положению: Булгарское царство размещалось не в низовьях Волги, а в среднем течении, тогда как Дунайская Болгария действительно охватывала Нижнее Подунавье.
В ”Памяти и похвале” Иакова Мниха упоминается поход Владимира на ”сребреных болгар” [180, с. 244]. Этот термин некоторые исследователи также почему-то привязывают к Волжской Булгарии [188, с. 529; 357, с. 328], хотя для этого нет никаких оснований. Очевидно, здесь ошибка переписчиков, поскольку в некоторых рукописях стоит: ”Сербяны и Болгары” [180, с. 244]. Такое чтение подтверждается В. Н. Татищевым: ”Владимир … пошел на болгары и сербы…” [654, с. 57]. Понятно, что упоминание сербов рядом с болгарами могло появиться лишь при условии, что речь шла о болгарах дунайских.
В конечном итоге, само содержание сообщения свидетельствует в пользу Подунавья. Волжская Булгария была слишком далека территориально от древней Руси. Славянская колонизация Верхней Волги еще только начиналась, и между двумя государствами лежали земли, заселенные угро-финскими племенами.
В свою очередь, география противоречит распространенному мнению. Идти из Руси на Среднюю Волгу ”в лодьях” бессмысленно. Новейшие исследования [416; 545] показали, что путь в Булгары из Киева пролегал вдоль водораздела. Таким образом, попасть в челнах на Волгу можно было лишь кружным путем: Десной, волоком в Жиздру, далее Окой. Если бы Владимир выбрал такой путь, то его войску пришлось бы сделать крюк в несколько сот километров. Сомнительно, чтобы киевский князь выбрал столь странный маршрут. Зато к Черному морю русские дружины, как правило, двигались по Днепру и конно по суху, что неоднократно отмечалось в документах. Например, поход на Царьград, описанный в летописи под 907 г., осуществлялся на ”конђх и в кораблђх” [250, с. 21]. Точно так же — экспедиция Игоря в 944 г. [там же, с. 34]. Весной 972 г. Святослав возвращался в Киев ”в лодьях”, отвергнув совет Свинельда ехать лошадьми [там же, с. 61]. Позднее, в 1043 г., Владимир Ярославич двинул войско на греков тоже ”в лодьях” [там же, с. 142] и т. д.
Против распространенного мнения свидетельствует и сентенция Добрыни по поводу сапог и лаптей. Несмотря на фольклорный характер сообщения, оно подчеркивает сравнительно высокий уровень культурного и социального развития тех болгар, которые являлись объектом похода. Сказанное, разумеется, относится скорее к Дунайской Болгарии, чем к населению Средней Волги, которое и в более позднее время оставалось ”лапотниками”.
Итак, имеются все основания утверждать, что поход Владимира в 985 г. был направлен на юго-запад, в Нижнее Подунавье. Очевидно, эта акция была вызвана обстоятельствами, сложившимися в Болгарии в результате восстаний Комитопулов: обостренная борьба против византийского господства спровоцировала выступление киевского князя.
Некоторые намеки на русско-болгарский конфликт в середине 80-х годов встречаются и в византийских источниках, в частности — у Иоанна Геометра. В одном из его поэтических произведений читаем: ”Примите, Фракийцы, Скифов своими союзниками против друзей, прежних союзников против Скифов. Ликуйте и рукоплещите, племена болгарские. Вы имеете теперь и носите скипетр, диадему, а равно и пурпур…” [127, с. 117].
Как справедливо подчеркивал В. Г. Васильевский [127, с. 117— 118], фракийцами здесь названы греки, скифами — Русь, бывшими сообщниками против Руси — болгары, овладевшие скипетром, диадемой и пурпуром, то есть добившиеся государственной независимости. Иоанн Геометр точно описывает ситуацию в Болгарии, которая возникла в середине 80-х годов Х в. в ходе народно-освободительной борьбы, возглавленной Самуилом Комитопулом. Для нас важным является заявление, что Русь выступала противником болгар, а следовательно, — потенциальным союзником Византии. Очевидно, имеется в виду поход 985 г., в котором Владимир принимал личное участие. Этот конфликт открыл перед Василием II принципиально новые перспективы, указав неожиданный путь к спасению.
Заметки греческого топарха. Обратимся к чрезвычайно интересному документу, в котором ярко описывается социальная деструкция в северо-западной периферии Византийской империи. Это так называемые ”Заметки греческого (в другом варианте — готского. — М.Б.) топарха”, которые уже более 150 лет смущают воображение исследователей [126; 128; 133; 313; 315; 333; 334; 459; 578, с. 112—127; 836; 882; 884; 900].
Эти заметки, написанные на свободных страницах рукописной книги конца Х в., обнаружены и опубликованы в начале XIX в. ( 1818 г.) известным в то время византинистом К. Б. Хазе, в примечаниях к греческому тексту Льва Диакона. К сожалению, после первой публикации рукопись оказалась утраченной, все попытки разыскать ее остаются безрезультатными, что значительно снижает информативные возможности, которыми оперирует современная наука. Неизвестно, например, исчерпываются ли записи тремя опубликованными отрывками, и не было ли в книге еще каких-то других фрагментов, которые не привлекли внимания издателя. Невозможно проверить хронологическое определение рукописи, предложенное исследователем, и т. д.
Несмотря на то, что по поводу документа существует многочисленная литература, его содержание и характер еще не получили общепризнанной интерпретации. Ясно, что заметки принадлежат перу владельца книги, который жил во второй половине Х в. Их палеография, по утверждению публикатора, свидетельствует о более позднем времени, чем основной текст, но не выходит за границы Х в. Автором был византийский чиновник, которому пришлось действовать в экстремальных условиях. Его принято называть топархом, то есть начальником области, подчиняющимся стратигу фемы. Где находилась эта область, в тексте не отмечено. Так как в одном из фрагментов упоминаются ”Климаты”, большинство исследователей относили район деятельности топарха к Тавриде и связывали с Крымской Готией; отсюда и термин ”готский топарх”, который одно время широко применялся в литературе [197, с. 415—417; 313; 315; 381, с. 260—261; 578, с. 112—127; 884; 886; 900]. Однако тщательное изучение текста убедило многих, что речь идет о Подунавье [126; 333; 334, раздел VI]. Упоминания о самом Дунае, о городе Маврокастроне (локализуется где-то в низовье Днестра) как промежуточном пункте между Днепром и владениями топарха; народа мисян (то есть дунайских болгар); протекторат ”того, кто царит на север от Дуная”; наличие в Нижнем Подунавье города Κλεμάτες (Климаты), упоминаемого еще у Прокопия Кесарийского [Proc. De aldific., IV, 4], — все это в своей совокупности явно склоняет в пользу дунайского варианта.
Рассмотрим коротко содержание заметок. Первый фрагмент подробно рассказывает о тяжелой переправе вооруженного отряда, с которым был и автор, через Днепр. Неясно, то ли переправа осуществлялась с левого на правый берег, то ли наоборот. Происходило это в период ледостава, что угрожало гибелью челнам. И только благодаря крепкому льду, который внезапно сковал реку, посчастливилось преодолеть водную преграду. Путешественники прибыли в селение Борион, где несколько дней пережидали метель. Далее описывается невероятно тяжелое продвижение отряда через снеговые заносы до Маврокастрона, под угрозой нападения ”врагов” (ближе не названы).
Второй фрагмент рассказывает о чрезвычайно трудном положении на северных берегах Дуная, после внезапного нападения варваров. Более десяти городов и 500 селений были уничтожены. Когда опасность достигла владений топарха, последний, применив энергичные действия, отразил опасного врага и стал укреплять город, соорудив небольшую крепость.
Третий отрывок непосредственно продолжает второй и начинается сообщением о названной выше крепости и заселении города. К сожалению, начавшаяся война свела на нет все усилия топарха. Не имея возможности противостоять противнику, он созвал вече ”из лучших людей”, которые решили перейти под власть ”того, кто правит на север от Дуная”. Автор заметок немедленно поехал к этому правителю и заключил с ним вассальный договор. При этом новый властелин не только оставил за ними Климаты, но и предоставил ему ”целую сатрапию” и бенефиции в собственной стране.
В литературе очень живо обсуждались такие вопросы: а) кому подчинялся топарх с самого начала; б) кто те враги, которые угрожали его области; в) кем были подданные топарха, которые страдали от этих врагов и в конце концов решили отдаться под власть нового правителя; г) кто был этот северный правитель. Из перечисленных вопросов только последний никогда не вызывал серьезных сомнений или споров. На него всегда отвечали однозначно: речь идет о киевском великом князе (Святославе или Владимире) [26]. В последнее время практически решен и первый вопрос: автор заметок был подданным греческого императора. Популярная в свое время готская альтернатива не имеет надлежащих оснований, хотя и в наши дни находит приверженцев (А. Н. Сахаров).
Зато дискуссионными и поныне остаются второй и третий вопросы. Не выяснено, в частности, идет ли речь об одном народе, который волей судьбы был разделен на две конфронтирующие части, или же это два разных народа, противопоставленных друг другу. Во втором варианте ”врагами” пришлось бы признать одно из кочевых племен, в Х в. проживавших в Северном Причерноморье, — мадьяр или печенегов.
Не углубляясь в анализ текста, подчеркнем некоторые моменты, которые помогут нам сориентироваться в интерпретации событий, описанных в документе. Во-первых, ”подданные” топарха, которые ”держались нас (то есть византийцев. — М.Б.)”, не были греками. Они ”не беспокоились об эллинских обычаях”, ”не пользовались расположением императора”, ”стремились к независимости”. Вместе с тем это было оседлое земледельческое население, проживавшее в городах и селах. То есть не кочевники. Автор подчеркивает, что более счастливые и сильные соседи (то есть Русь) ”не отличались по своим обычаям” от подданных топарха. Последнее дает возможность усматривать в них славян.
Таким образом, автор описывает местные племена Нижнего Подунавья — славянские (но не русские), которыми во второй половине Х в. могли быть только болгары. ”Враги” в заметках названы мисянами. Данным термином византийцы называли тех же болгар; это свидетельствует о том, что речь идет об одном народе. Правда, этот этноним выступает в не совсем ясном контексте: ”враги задумали сделать из их [нашей] земли, как говорится, добычу мисян” [126, с. 158]. В. Г. Васильевский и некоторые другие исследователи предполагают, что выражение ”добыча мисян” имела в византийском литературном употреблении идиоматический характер [там же, с. 158]. По нашему мнению, ничто не противоречит и прямому толкованию. Интересно, что вначале в цитированном тексте было написано ”нашу землю”, а потом слово ”нашу” было вычеркнуто и вместо него написано ”ихнюю”. Таким образом, топарх после некоторого колебания признал ”врагов” хозяевами (и, возможно, местными жителями) Нижнего Подунавья. Поэтому считаем, что выражение ”можно сказать” относится не к имени мисян, а к слову ”добыча”, в контексте действительно не очень четком (может ли быть собственная страна ”добычей” своих же автохтонов?).
Вместе с тем автор заметок подчеркивает близость обеих конфронтующих сторон; он с удивлением пишет, что ”вместо того чтобы заботиться о благе подвластных городов и к собственной выгоде управлять ими в добром порядке, они (”враги”) решили покорить и уничтожить их”, что ”им (”врагам”) не была доступна какая-либо пощада даже в отношении к самым близким…”, что ”им сопутствовала несправедливость и бесправие, в отношении к подданным” и т. д. [там же, с. 153]. В. Г. Васильевский вполне справедливо приходит к выводу, что ”враги” топарха проявляли жестокость по отношению к собственному народу [там же, с. 156—158]. Действительно, в чужой стране подобное поведение было бы если не естественным, то во всяком случае понятным. Относительно же населения своей страны, оно вызывало удивление. Поэтому во ”врагах” топарха следует видеть тех же болгар.
Опираясь на ход событий, отметим, что военно-политическая коллизия, ярко описанная топархом, может соответствовать (в очерченных палеографией хронологических рамках) двум реальным эпизодам из истории Нижнего Дуная. Имеем в виду, во-первых, балканские войны Святослава (965—971 гг.), во-вторых, ситуацию в середине 80-х годов, спровоцированную наступлением Комитопулов, особенно — события летом 986 г. после трагического поражения византийцев под Сердикой и в Родопах.
В литературе распространено мнение, что текст заметок якобы содержит точные хронологические координаты, что позволяет датировать описанные в документе события с точностью до двух-трех лет. В первом фрагменте встречаем астрономическую справку: звезда, называемая Сатурном, тогда находилась около начал Водолея…” [126, с. 146]. Известно, что Сатурн проходит зодиакальный круг за 30 лет (точное измерение цикла — 10759 дней). Следовательно, можно определить, в каком году эта планета находилась в начальной фазе Водолея. Расчеты, сделанные В. Г. Васильевским, дали: 964—967 и 993—996 гг. Исследователь принял первую дату и отнес описанные топархом события ко времени 1-й балканской войны Святослава.
Ф. Вестберг, не полагаясь на ”дилетантские” расчеты В. Г. Васильевского, пригласил в качестве экспертов пулковских астрономов (В. Ф. Висцелениус, Ф. Л. Зейдель, О. В. Кононович и др.) и получил дату: январь 993 г. [900]. Однако эксперты подчеркивали, что такие точные вычисления топарха предполагают наличие глубоких знаний в области астрономии, которые вряд ли могли быть даже у образованного человека Х в. Все эти рассуждения, однако, не стоят и гроша. Никаких астрономических наблюдений топарх не вел, да и не мог вести, ведь в то время свирепствовала вьюга и небо было затянуто облаками. Следовательно, автор заметок не мог наблюдать Сатурн ни в созвездии Водолея, ни где-либо.
Правильное объяснение предложили М. А. Шангин и А. Ф. Вишнякова [741]: при написании заметок автор пользовался готовыми астрономическими таблицами, которые существовали в те времена, — безотносительно к действительному расположению светил. Сатурн в древности считался зловещей планетой, приносящей самые страшные беды. Водолей был зимним знаком, в который солнце должно было вступить во второй половине января. Таким образом, небесные светила пророчили очень тревожную перспективу, что при бедственном положении топарха приобретало трагический характер. Другой вопрос — какому году соответствовало расположение звезд в таблицах, использованных топархом.
Как известно, средневековая наука, принимая библейскую хронологию ”от сотворения мира”, датировала начало движения небесных тел от третьего дня творения. В тот день планеты занимали свои ”домы” — исходные позиции (Сатурн — в созвездье Козерога). Все астрономические расчеты велись от этой отправной точки. По константинопольскому исчислению это было 3 сентября 5508 г. до рождества Христова. Принимая эту дату и округленный цикл прохождения Сатурна через Зодиак в 30 лет, М. А. Шангин и А. Ф. Вишнякова получили дату 970 г., которую и предложили для датировки комментируемых заметок [там же, с.101].
Приведенные расчеты, однако, нельзя считать безупречными. Во-первых, вызывает сомнение округленное определение цикла (расхождение в 199 дней). На протяжении шести с половиной тысячелетий отклонения от реальной ситуации не могли остаться незамеченными византийскими астрономами. Во-вторых, нам не известно, какой календарь применен в таблицах, использованных топархом. Помимо константинопольской эры существовала александрийская, относившая рождение Христа к 5500 г. от сотворения мира. В VIII—IX вв. она была общепринятой. Значит, если в распоряжении топарха был астрологический кодекс IX в. (или же основанный на расчетах IX в.), то он, вероятно, придерживался александрийского летоисчисления, что в корне меняет дело.
Действительно, беря 220 циклов по 10759 дней, получаем дату 983 г. В этом году Сатурн должен был находиться в созвездии Козерога. Так как каждый знак Зодиака он проходит приблизительно за три года, то в созвездие Водолея он должен был бы вступить в 986 г., а топарх подчеркнул, что планета находилась именно в начальной фазе. Считаем этот вариант наиболее вероятным из всех возможных. Именно 986 г. — год страшного поражения греков под Сердикой и в Родопах — наиболее адекватно отвечает запискам топарха.
Наше внимание, прежде всего, привлекает первый отрывок, в котором рассказывается о переправе через Днепр во время ледостава. Среди ученых отсутствуют сомнения в том, что топарх во главе своего отряда возвращался из Киева, где вел какие-то переговоры с правителем Руси. Необходимо подчеркнуть, что дипломатическая миссия на Русь в то время была исключительным явлением — особенно после 971 г., когда отношения между Киевом и Константинополем обострились до чрезвычайности.
Неясна и хронологическая последовательность отрывков, которыми располагает наука. То, что третий фрагмент является непосредственным продолжением второго, сомнения не вызывает, но возникает вопрос — какое же место занимает первый? Предшествовала ли описанная в нем экспедиция драматическим событиям на Дунае или возникла после них? Все три отрывка представляют собой черновики, и не может быть уверенности, что автор разместил их в строгой хронологической (и даже в повествовательной) последовательности. Он выбирал чистые страницы произвольно, руководствуясь сугубо утилитарными соображениями.
Большинство комментаторов принимают последовательность de facto, считая, что события в Климатах происходили после возвращения топарха из Киева. Однако высказывалась и противоположная точка зрения, правда, основанная на неверной предпосылке. К. Б. Хазе, например, допускал, что описанная в первом отрывке переправа произошла во время возвращения топарха после его встречи с тем, ”кто царит на север от Дуная” (упомянутой в третьем фрагменте), и принятия им вассальной зависимости от нового правителя [126, с. 188].
Считаем, что настоящий ход событий, описанный топархом, можно воспроизвести следующим образом. Наступление Комитопулов на Северо-Восточную (Византийскую) Болгарию необычайно усложнило ситуацию. Местное население вначале радостно приветствовало восставших, проявляя к ним (”врагам”. — М.Б.) ”наибольшее уважение…, а города и народы добровольно приступали к ним” [там же, с. 153]. Однако определенная часть местного населения ориентировалась на византийскую администрацию. Террор, примененный против этой части населения, обострил положение. Вмешательство и личное участие Владимира в этих событиях стали неожиданной альтернативой для колеблющихся элементов. Решение топарха добиваться киевского протектората и персональная встреча с Владимиром могли при определенных условиях квалифицироваться как государственная измена, но гражданская война в империи и поражение в Болгарии привели к тому, что Василий II вынужден был проявить более гибкую политику. Более того, решение, принятое топархом, в некотором смысле обещало существенные выгоды престолу и определенный выход из трагического положения.
Нет ничего удивительного в том, что первая стадия переговоров была поручена человеку, который уже имел личные контакты с киевским князем, был им обласкан, а следовательно, мог рассчитывать на известное внимание и доверие. Невысокий ранг этого администратора также полностью отвечал ситуации: начало переговоров на уровне высших сановников, до выяснения киевских позиций, угрожало потерей престижа, о котором византийский двор очень беспокоился. Выступать в роли просителя византийскому императору, естественно, не импонировало.
Неудачный поход Василия в Болгарию состоялся летом 986 г. (поражение в Родопах — 17 августа). Решение о переговорах с Киевом было принято, очевидно, в конце того же августа или в начале сентября. Сама миссия (учитывая переезд в оба конца и переговоры) заняла не менее двух-трех месяцев. Из Киева топарх мог выехать только в конце ноября. Следовательно, описанная им переправа через Днепр, скорее всего, могла произойти в декабре 986 г. или же в начале января 987 г.