Брайдер Юрий Михайлович. Евангелие от Тимофея

   Честно говоря, я понимал Головастика.
   Не знаю, как кому, но мне лучше спалось в шалашах бродяг, чем в хоромах Ставки.
   – И только по этой причине ты прервал мой сон? – спросил я, изображая царственное негодование.
   – Не только. Оба мы с тобой наделали немало ошибок. Самомнение оказалось выше рассудка. Каждый слушал только себя и оставался глух к доводам другого. Пора забыть о распрях. В последний раз предлагаю тебе дружбу.
   – Ты мне Друг по закону.
   – Пока ты не прекратишь самовольничать, пока не станешь слушать мои советы, тебя будут преследовать неудачи. Только с моей помощью ты отвратишь все нависшие над Вершенью беды, победишь Отступников, умиротворишь болотников, предотвратишь мор, накормишь голодных и успокоишь недовольных.
   – А что ты хочешь за свою помощь взамен?
   – Взамен… – Яган усмехнулся. – Совсем немного. Ты объявишь меня пожизненным Лучшим Другом. Кроме того, это звание сможет унаследовать только назначенный мной человек. Ну и еще некоторые мелочи, о которых поговорим позже.
   – А если я откажусь от твоей помощи?
   – Последствия не заставят себя долго ждать. Но я не хочу заранее раскрывать свои планы.
   – Это ты приказал убить Шатуна?
   – Да! – Голос Ягана не дрогнул.
   – Почему, хотелось бы знать?
   – Ты обязательно приблизил бы его к себе. Представляешь, болотник среди Друзей на Престоле! Это отвратило бы от тебя служивых. Я думал только об интересах государства.
   – Ты подстроил так, чтобы он убил меня?
   – А вот это ложь!
   – Ну хорошо… Я согласен выслушать твои советы. Посмотрим, приемлемы ли они.
   – Как можно быстрее собери новую армию. Обрати в служивые всех кормильцев, способных держать оружие. Все равно большинство из них не переживет Сухотья. Во главе армии поставь тех военачальников, на которых я укажу. Свали все ветвяки на Порубежье. Оставь только несколько. На них мы и сразимся с Отступниками. Пошли к врагам шпионов. Пусть сеют слухи о появлении на Вершени нового Тимофея. Если надо, сам выйди на поле боя. Твой вид и голос смутят противника. К побежденному будь беспощаден. Забери все их припасы. Поголовно уничтожай мужчин, вплоть до грудных младенцев. Сожги подложные Письмена. После этого займись своим народом. Дай новые законы, прежние устарели. Введи смертную казнь за любое ослушание. Искорени всех праздношатающихся. Установи круговую поруку: пусть вся деревня отвечает головой за дезертира или бродягу. Чтобы впредь не допустить голодных бунтов, наладь строгий учет урожая. Едоков на время Сухотья должно остаться ровно столько, сколько запасено еды. От лишних ртов избавляйся следующим образом: мужиков посылай в Иззыбье, баб и детей на пораженные мором занебники. Заботься о войске, запасай оружие. Когда соберешь достаточно сил, напади на болотников. Пока не изведешь их, не будет нам покоя. Но всех не уничтожай. Кузнецов и стеклодувов можно пощадить. Без устали искореняй измену и крамолу. Учреди еще две или три тайных Стражи. Пусть следят за народом и друг за другом. Каждое неосторожно сказанное слово должно доходить до тебя. Исполнишь все это – в покое и благоденствии доживешь до старости.
   Да он прямо Соломон, подумал я. Государственная голова. Зря я его дураком считал. Не оскудела Вершень талантами. Дело лишь в том, что таких доморощенных законодателей и близко нельзя подпускать к власти. Правитель из него выйдет такой же, как из волка овечий пастух. Правильно говорил Тимофей, никого не приближай к себе, особенно людей способных. А приблизил – опусти… В изгнание, в Прорву, куда угодно…
   – Советы твои дельные, прямо скажем. – Похвала моя, впрочем, ничуть не обрадовала Ягана, плевать он на нее хотел. – Надо бы поскорее их узаконить. Пусть пришлют кого-нибудь из приказных.
   – Давно бы так, – сказал Яган. – Честно сказать, не ожидал я, что ты так легко согласишься.
   – Ну что, братцы, – обратился я к чиновникам, единым духом явившимся на мой зов. – Есть у вас в памяти свободное место?
   – Есть, владыка!
   – Тогда внемлите. Войско немедленно отвести от Порубежья. Всех старослужащих, подростков и увечных отпустить по домам. С так называемыми Отступниками начать переговоры. Вести их буду я сам. Рубку ветвяков прекратить. Всех колодников, кроме убийц и насильников, помиловать. Запретить клеймение людей. Все клейма выбросить в Прорву. Пусть любая деревня сама выбирает, сидеть ей на месте или перебираться с занебника на занебник. Каждый кормилец впредь оставляет себе столько еды, сколько нужно на прокорм его семьи. Все, что остается сверх этого, сдается в государственные закрома. Пусть за этим проследит Яган, мой Лучший Друг. Ежели по его вине случится голод, ответит самым строгим образом. Стражу Площади и Стражу Хоромов объединить и числом уменьшить наполовину. Всех соглядатаев приставить к делу, пусть ремонтируют дороги или добывают целебные смолы. На сегодня все. Повторите указ слово в слово и можете удалиться.
   Пока они вразнобой барабанили текст, путаясь и запинаясь в неясных местах, Яган молча встал и вышел ни с кем не попрощавшись. Спина его была прямая, да и голову он держал высоко. Побежденные так не уходят.
   – Головастик, – позвал я. – Эй, Головастик!
   – Ну, что тебе, – отозвался тот из своего угла.
   – Почему ты хотел убежать?
   – Страшно мне.
   – Ведь ты же раньше ничего не боялся. Вспомни, как ты высмеивал Ягана, как бился с разбойниками, как спасал мою жизнь.
   – То раньше было. Здесь я чужой.
   – Властелин всегда должен быть чужим. Чужому и далекому всегда верят охотней, чем близкому и родному. Я сделаю тебя Лучшим Другом и наделю огромной властью. Если вдруг меня не станет, все здесь будет твоим. Но ради этого ты выполнишь одно мое поручение. Детали меня не интересуют. Важен результат. И быстрота, конечно.
   – Что это за поручение?
   – Ты должен убить Ягана.
   – Подумать можно?
   – Нет. Если ты не согласишься сейчас же, я найду другого исполнителя. Власть над Вершенью за жизнь одного-единственного подлеца – разве это не выгодный обмен?
   – Ладно… я попробую.
   Не знаю, кому было муторней на душе, мне или Головастику. Неужели так мучаются все тираны, вынося первый в своей жизни смертный приговор?
 
   Три беды, три свирепых чудовища навалились на Вершень и жадно рвали друг у друга лакомую добычу – души сынов человеческих. Пока самую обильную жатву собирал его величество Мор – раздувшийся, покрытый язвами мертвец. Но к середине Сухотья инициативу обязательно должен был перехватить Голод – обтянутый серой кожей скелет. А все оставшееся достанется Войне – бессмертной старухе с кровавым мечом в руке.
   Чем я мог помочь своему народу? У меня не было ни лекарств, ни еды, ни сокровищ, которыми можно откупиться от врага. Ничего, кроме дурацкой книги да рваной телогрейки. Впрочем, никто и не ожидал от меня помощи. Тот, кто взобрался на Престол, никому ничего не дает. Его дело брать. Он не менее страшен, чем три предыдущих чудовища. Вместе мы составляем великолепный квартет – четыре всадника Апокалипсиса.
   Мой Лучший Друг Головастик, как всегда, явился без доклада. Был он хмур и всклокочен. У него вошло в дурную привычку ежедневно приносить мне плохие новости. Хотя винить его в этом было нельзя. Где их взять – хорошие новости?
   – Рассказывай, только покороче. – День только что начался, а я уже чувствовал бесконечную, отупляющую усталость.
   – Отступники целиком захватили два занебника и вот-вот должны перебраться на третий.
   – Ты отрядил к ним послов?
   – Отрядил. Ни один пока не вернулся.
   – А как наше войско?
   – Бежит. Ты же сам объявил указ об отходе.
   – Мор не стихает?
   – Кто его знает. Ты ведь распорядился установить этот… как его… тьфу, запамятовал!
   – Карантин!
   – Вот-вот! Никого, даже гонцов не пропускаем.
   – А предохранительные прививки пробовали делать?
   – Пробовали. В точности, как ты велел. Несколько раз нагрели кровь умерших на огне, а потом помазали этой кровью царапины на телах живых.
   – Надеюсь, эти живые были добровольцами?
   – Да кто их знает. Сейчас за пару лепешек люди и не на такое согласны.
   – Ладно. Каковы результаты?
   – Очень хорошие. Это ты верно заметил, что кровь всему причиной. Больше суток никто из помазанных не прожил. А те, которые мазали, целых три дня протянули.
   – Прикажи немедленно прекратить…
   – Воля твоя. Да ведь желающих много.
   – Что слышно о Ягане?
   – Как в Прорву канул. Всю Вершень, кажется, перетрясли и ничего.
   – Приятели его где?
   – В ямах сидят.
   – Проследи, чтобы их вдоволь кормили и не обижали.
   – Добрым людям жрать нечего, а ты о злодеях заботишься.
   – Вина их не доказана.
   – Был бы человек, а вина найдется.
   – Чтоб я таких слов от тебя впредь не слышал! Ты же сам от беззакония немало пострадал. Забыл об этом?
   – Если я пострадал, пусть и другие страдают.
   – Ох, Головастик, ты неисправим. Пойми, пока люди не поверят в справедливость, мы ничего не добьемся. И пример в этом должны подать мы с тобой.
   – Справедливость хороша, когда десять лепешек делят на десять человек. А если лепешка всего одна, она обязательно достанется самому сильному.
   – С тобой сегодня не договоришься… Лучше посоветуй, как мне быть. За что браться в первую очередь? Откуда нам сейчас грозит самая большая опасность?
   – Надо непременно отбить Отступников. Еще немного, и они отрежут Ставку от крутопутья.
   – Наверное, ты прав. Придется самому заняться этим.
 
   Упреждая коварство Отступников, гвардейская дружина еще в полночь перегородила ветвяк плетеными щитами. Чуть позже сюда же подтянулись несколько наспех доукомплектованных полков из стратегического резерва, созданного по моему прямому указанию три дня назад. Даже эти наиболее боеспособные наши части представляли собой жалкое зрелище. Указ мой, несомненно, дошел до служивых, но возымел прямо противоположное действие: разбежались молодые и проворные, а остались старые и немощные.
   Исход предстоящего сражения без труда читался на скорбных физиономиях этих вояк.
   На рассвете мы обошли все свое войско – много времени на это не понадобилось. Впереди шагал я, удрученный, как Наполеон перед Ватерлоо, вслед за мной хромающий на правую ногу Головастик (ночью его укусило в пятку какое-то ядовитое насекомое) и вновь назначенный главнокомандующий – пятый за последние тридцать дней. В подобных случаях полагается воодушевить войско зажигательными речами, но где, скажите, найти те слова, которые могут воодушевить на битву стадо овец? Кроме того, сегодня я надеялся закончить дело полюбовно. Два приказных, тщательно вызубривших мои мирные предложения, и приданный им в проводники пленный вражеский сотник еще накануне отправились в лагерь Отступников, и сейчас, сквозь легкий туман, в той стороне можно было различить желтое пятно костра – сигнал о готовности начать переговоры.
   – Все же пойдешь? – хмуро спросил Головастик.
   Я покопался в памяти, отыскивая подходящую к случаю крылатую фразу, и патетически заявил:
   – Жребий брошен!
   – Обманут они Тебя! Попомнишь мое слово – обязательно обманут!
   – А ты сам как бы поступил?
   – Конечно, обманул бы! Глупо упускать то, что само в руки идет.
   – Короче, ждите меня до сумерек. Если до этого времени я не вернусь, а Отступники нападут на вас, отходите к крутопутью.
   – Если ты не вернешься, то и не командуй заранее. Сами как-нибудь разберемся.
   – А ты, я вижу, и рад.
   – Чему радоваться. Без тебя меня в единый миг сожрут. Вон тысяцкие стоят, косятся. Я ведь для них, как бельмо на глазу.
   – Не бойся. Пока я жив, тебя не тронут. Ты еще сочиняешь песни?
   – Да как-то повода все не было… Да и времени.
   – Повод, считаю, появился. И временем ты располагаешь. Хочу, чтобы к моему возвращению была готова новая песня. Но только не поминальная. Ну все, до встречи.
   Провожаемый тысячами взоров, я пересек пустой, добросовестно вытоптанный в предыдущих сражениях участок земли, перелез через остатки колючей изгороди и двинулся на свет костра, то гаснущего, то разгорающегося вдали.
 
   Искусному ремесленнику, стихийному еретику, а впоследствии – великому философу Лао-Цзы приписывается следующее высказывание: «Слепой знает, что кусок угля черный, а кусок мрамора белый. Но если перед ним положить два этих предмета, он не сможет указать, который из них белый, а который черный». Я думаю, то же самое касается и нравственных категорий. Практически любому нормальному человеку известно, что нужно следовать добру и противиться злу. Такую предпосылку можно считать бесспорной. Но вот как определить, что есть в данный момент добро, а что зло? Тут требуется совсем другое зрение – зрение души. В этом смысле почти все мы слепы. В погоне за добром попадаем в тенета зла. Благими намерениями мостим дорогу в ад. Губим любовью, возвышаем ненавистью. Не щадя жизни, отстаиваем собственное рабство. Проклинаем провидцев и славим лжепророков. Гордимся причастностью к сокровищам премудрости и никогда не следуем ее советам.
   Как мне быть, заблудившемуся в чужом мире ничтожному слепцу? На кого уповать, на что надеяться? Где моя путеводная звезда? Как найти эту звезду и как не спутать ее лучи с отблеском геенны огненной?
   Разум подсказывает, что единственный источник, из которого я могу черпать свет истины, это моя собственная душа. Иной вопрос – достаточно ли чист и глубок этот источник? А попросту говоря, в свое ли дело я ввязался, по плечу ли мне эта ноша?
 
   То, что возле костра сшивалась целая толпа, сразу не понравилось мне. В моем послании было сказано: встреча должна состояться с глазу на глаз. Еще мне не понравился человек, представлявший как бы центр этой толпы. Был он очень стар, но еще крепок, как мореное дерево. Лицо его, несомненно, хранило отпечаток величия, но это было не величие мудрости, а самомнение фанатика. Его нельзя было убедить или переспорить, все для себя он решил давным-давно – раз и навсегда. Это была та порода людей, которым факты заменяет их собственное представление о том, какими эти факты обязаны быть. Он не был способен к компромиссу и не мог воспринимать ничего нового. Вести с ним мирные переговоры было то же самое, что проповедовать мартышкам учение стоиков. А окончательно меня сразило то, что за спиной старика – бесспорно, главного в этой шайке – маячила поганая рожа Ягана.
   – Так это ты объявил себя преемником Тимофея? – без лишних околичностей спросил старик.
   – Я и есть преемник Тимофея. Разве ты не видишь? Судя по твоим преклонным годам, ты мог знать его.
   – Действительно, я знал его. Людей, вроде меня, уже почти не осталось.
   – Здесь я встречал одного. Его зовут Вукан. Мы долго беседовали, и он при свидетелях подтвердил достоверность моих слов.
   – Значит, этот лицемер еще жив? – задумчиво сказал старик, как бы не расслышав моих слов. – Хотя ему нет места среди живых… К несчастью, моя рука однажды дрогнула…
   – Мне неведомы причины, сделавшие вас врагами, но теперь, когда явился преемник Тимофея, пора прекратить раздоры.
   – Единственное, что еще как-то скрашивает мою жизнь, это надежда… – Он заскрежетал зубами. – Это надежда поставить свою ногу на остывающий труп Вукана. – Взгляд старика по-прежнему был устремлен мимо меня в пространство.
   – Пришло время забыть старые ссоры, – как можно мягче сказал я. – Многое изменилось с тех пор.
   – Ничего не изменилось, – сказал старик так, словно гвоздь забил в гроб. – Зачем ты искал встречи со мной, самозванец?
   – В том, что я не самозванец, нетрудно убедиться. Можем побеседовать на Настоящем Языке. Можем обратиться за советом к Письменам.
   – Не смей касаться своим лживым языком этих святых понятий. Еще хоть одно слово о Тимофее, Письменах, Настоящем Языке – и ты лишишься головы! Эй, – он обернулся к Ягану, – возьми нож поострее и стань рядом с ним. Понял, что от тебя требуется?
   – Понял, – сверля меня взглядом, прорычал Яган. – Понял!
   – А теперь говори то, что ты хотел сказать, – это относилось уже ко мне.
   – Я пришел с предложениями о мире. Хватит проливать кровь. Хватит вытаптывать плантации. Предъявите свои требования. Если они окажутся разумными, мы согласны их удовлетворить.
   – Требования у меня простые. Все, что у вас есть, должно стать нашим. Все мужчины, способные сражаться, подлежат уничтожению. Женщины, носящие в своем чреве будущих мстителей, тоже. Лживые Письмена будут сожжены вместе со всеми, кто хоть раз коснулся их. Похищенные реликвии возвращаются к нам. Вот и все, больше ничего.
   – С такими требованиями трудно согласиться. – Между лопаток у меня пробежал холодок.
   – Нас это нисколько не беспокоит. Примете вы их или нет, но мы добьемся своего. И пусть восславится имя Тимофея!
   – Пусть! – хором подтвердили все присутствующие. – Пусть восславится!
   – Подайте сигнал к началу боя. К вечеру на этом ветвяке не должно остаться ни единого живого врага.
   Стоявшие вокруг нас люди бросились в разные стороны. Остались только мы втроем – два бывших друга и надменный старик, равно презирающий нас обоих.
   – Как по вашим законам следует поступать с самозванцами? – спросил он у Ягана.
   – Его ожидает неминуемая смерть.
   – Разве это прегрешение так тяжко?
   – Да. Но кроме того, на совести этого подлеца немало других преступлений. Он обманом захватил Престол и разрушил прежний порядок управления. Самые достойные из служивых и законников были низведены до положения простолюдинов. Он распустил армию, упразднил Стражу, следившую за соблюдением порядка, соглядатаев отправил ремонтировать дороги. Он запретил рубить ветвяки, по которым чужая армия беспрепятственно проникает на Вершень. Среди народа он посеял недоверие к власти. Он добывал кровь из пораженных моровой язвой трупов и мазал ею тела живых, от чего болезнь неизмеримо распространялась. Мудрость, заключенную в Письменах, он поставил под сомнение. Он…
   – Достаточно, – старик помолчал, прислушиваясь к звукам сигнальных дудок и мерному топоту двинувшихся в атаку боевых колонн. – Если он действительно совершил все это, то несомненно заслуживает нашей благосклонности. Такого урона его стране еще не нанес ни один из моих стратегов. Пусть невредимым возвращается назад и правит дальше. Каждый день, проведенный им на Престоле, приближает нашу победу.
   Словно окутанный невидимым силовым полем, брел я через поле боя, и ряды сражающихся расступались вокруг меня как бы по мановению волшебной палочки. Ни один свистящий бич, ни один обоюдоострый нож, ни единая капля крови не коснулись меня. Даже трупы, казалось, падали так, чтобы не попасть мне под ноги. Трижды моя несчастная армия бросалась вперед и трижды откатывалась назад, обгоняя меня. Когда наступили сумерки, я был уже совершенно один. Живые давно добрались до крутопутья и сейчас, наверное, рушили за собой это хрупкое сооружение. А мертвые догнать меня не могли, если бы и захотели.
   Черная огромная тень описала надо мной несколько кругов и медленно уплыла куда-то в сторону. Время косокрылов еще не наступило, значит, это был Феникс – первый после нашей встречи в антиподных лесах.
 
   С этого дня великий страх поселился в моей душе. Он не покидал меня ни днем, ни ночью. Однажды, чтобы заснуть, я, по совету Головастика, выпил в одиночку полбадьи браги. И все равно сон-забытье не снизошел на меня. Зато в мерзком призрачном бреду меня вновь посетил старик с оскалом мертвеца и взглядом Сатаны.
   Я отменил свои прежние указы. Я внимательно перечел оставленные Тимофеем заповеди. Я изучил все без исключения кулинарные рецепты, и в некоторых из них открылся тайный, ранее не доступный мне смысл. Вникая в секрет приготовления мясного салата, я нашел подтверждение своим мыслям о необходимости применения чрезвычайных мер. В последних строках раздела, посвященного окрошкам и рассольникам, содержалось прямое указание на главные причины наших поражений. Описание говяжьего студня окончательно укрепило мои помыслы.
   На большом Сборе законники выказали открытое неповиновение, и я приказал казнить каждого десятого из них. Правда, немного позже я передумал, но было уже поздно – палач оказался слишком расторопным. Всех кормильцев, не успевших скрыться в недоступных местах, загнали в войско. На бродяг и дезертиров надели колодки. Головастику я популярно разъяснил ошибки предыдущей администрации, так и не сумевшей свалить ни единого ветвяка. Основная масса колодников должна сосредоточиться на самом верхнем, пятом или шестом ветвяке и рубить его в две смены – днем и ночью непрерывно. Но рубить не в ста шагах от конца и даже не посередине, а у самого основания. Рычаг приложения сил при этом неимоверно возрастает, и ветвяк обломится под действием своего собственного веса. Достаточно будет рва глубиной в одну четверть его толщины. Нижние ветвяки следует лишь слегка подрезать – рухнувшая сверху масса будет иметь такую кинетическую энергию, что все они уподобятся поставленным на попа костяшкам домино. Перед этим желательно войско Отступников заманить на один из обреченных ветвяков. За сроки и качество работ отвечает непосредственно Головастик.
   Служивых, сдерживавших все возрастающий напор Отступников, было ведено строить в фаланги по типу македонских и соединять между собой лианой-змеевкой, то есть той же колодкой, только гораздо более длинной. Боевой дух войска от этого не вырос, зато дезертирство резко сократилось. Бывший Главный Страж Площади разработал проект указа о подрывных действиях во вражеском тылу, за что и был возвращен на прежнюю должность. Наиболее инициативные и преданные губернаторы приступили к формированию женских полков. Мор докатился до мест, где народ уже успел повымереть от голода, и сам собой затих. И все было бы хорошо, если бы не эта отупляющая, выматывающая силы бессонница.
 
   – Только что прибыл гонец от тысяцкого, надзирающего за работами на указанном тобой ветвяке пятого яруса. Вчера ночью в недрах ветвяка раздался могучий продолжительный треск, никогда до сих пор не слышанный на Вершени. Люди, находящиеся с внешней стороны рва, ощутили сильный толчок. Многие даже не удержались на ногах. Перепуганные колодники прекратили работу, но вскоре под страхом смерти возобновили ее. С тех пор треск регулярно повторяется и, похоже, раз от разу становится сильнее. Наутро по всей протяженности ветвяка вскрылось множество нор, из которых, словно обезумев, полезли древесные кроты. Голодные люди обрадовались, стали убивать и пожирать их. Однако вскоре из нор появились кротодавы. Они долго вслепую носились по ветвяку, давя и калеча всех встречных, пока все до единого не сгинули в Прорве, – доложил Головастик.
   – Это, наверное, первая хорошая новость, которую ты мне принес за последнее время, – сказал я.
   – Не больно уж она хорошая. – Головастик был если не испуган, то встревожен. – Отродясь не слыхал, чтобы на Вершени бывало такое.
   – Ты про многое еще не слыхал. Рано или поздно новое приходит на смену старому. И это новое нельзя винить в том, что кто-то о нем еще ничего не слыхал.
   – Уж очень мудро ты стал выражаться. Лучше скажи: что нам делать?
   – Пусть колодники продолжают срою работу. Но только на внутренней стороне рва. Всех служивых утрать с ветвяков на крутопутье. Кормильцы, надеюсь, уже давно отселились?
   – Должны бы. Да только разве уследишь за всеми.
   – Отступники где?
   – Везде. Но главные силы на неболоме третьего яруса. Как раз на том, который тоже должен рухнуть.
   – Отлично. Для Отступников это будет хороший урок. Пусть противостоящие им войска отходят к крутопутью. Но отходят медленно, без паники.
   – Они тоже погибнут?
   – Какая-то часть, вероятно, погибнет. Но здесь мы уже ничего не сможем поделать. Война без жертв не бывает.
   – Что еще?
   – Я хочу видеть все своими глазами. Мы сейчас же отправимся в место, удобное для наблюдения. Желательно поближе к пятому ярусу. Зрелище обещает быть незабываемым. Стражников возьми поменьше, но выбери самых надежных. Прихвати и парочку законников. Такое событие должно быть увековечено.
 
   Свой наблюдательный пост мы развернули в небольшой, но достаточно глубокой пещере, где-то посередине между пятым и четвертым ярусами. Слева и справа от входа в пещеру торчали мощные наслоения коры. Сверху нависал козырек окаменевшей смолы. Благодаря этому естественному капониру мы рассчитывали остаться невредимыми, даже в том случае, если бы падающий ветвяк зацепил в этом месте ствол занебника. Иногда я прикладывал ухо к влажной стене пещеры и вслушивался в могучий глухой гул, сотрясавший ствол занебника, словно отзвук далекого землетрясения. Нож, который один из стражников вонзил в древесину, время от времени начинал сам собой вибрировать. Снаружи доносился шум, напоминавший перестук дождя, сверху сыпался всякий мусор и куски коры.
   – Кому я не завидую, так это болотникам, – сказал Головастик. – И не догадываются, бедняги, какая штуковина сейчас им на головы свалится!
   Тоненькая иголка кольнула меня в сердце. Ах ты черт! Как же я не подумал об этом! А впрочем, чем бы мы смогли болотникам помочь? Вряд ли они вняли бы нашим предупреждениям. Будем надеяться, что рухнувшие ветвяки не причинят им особого вреда. Их подземным норам даже атомная бомба, наверное, не страшна. Но мое нынешнее высокое положение не позволяло пропустить замечание Головастика мимо ушей.