Страница:
Бесстрастное существо вытащило два пистолета и, разрядив полные обоймы в шею напарника, мощным рывком отделило голову от корпуса, после чего, завернув ее в остатки разорванного плаща, повернулось и со скоростью, недоступной смертному, побежало на запад – туда, где догорало заведение со странным названием «Крученые перцы».
Все дороги, даже те, которые изначально ведут в никуда, рано или поздно сходятся или пересекаются в одной точке. Именно таким местом для этого мира были догорающие руины придорожной закусочной – местом, где начинались и заканчивались все земные пути...
Я потянул на себя ручку двери и, когда она легко пошла навстречу, успел подумать: «Из-за чего, собственно, Милая устраивала весь этот дешевый костюмированный балаган, если все оказалось так просто и до невозможности обыденно?»
Но оказалось, что мои выводы были преждевременными и никоим образом не соответствовали жестокой действительности...
Вспышка света была настолько яркой, что в первое мгновение я даже не понял, что, собственно говоря, это было, а затем до сознания дошла испепеляющая разум волна боли, и из глубины моих порванных сразу в нескольких местах легких вырвался дикий отчаянный крик...
Тело судорожно дернулось назад в попытке соскользнуть с нескольких десятков остро заточенных стальных спиц, легко и без усилий прошивших мягкую человеческую плоть, но, как выяснилось, эти огромные иглы были с зазубринами, и, вместо того чтобы обрести призрачную свободу, подергивающаяся детская фигурка, распятая на двери, окончательно завязла в этой кровавой ловушке, из которой не было выхода.
Я продолжал кричать, пока в легких еще сохранялись остатки воздуха, пришедшего вместе с последним вдохом, а затем, когда отработанный газ окончательно покинул насквозь пробитые внутренности, голова бессильно уткнулась в замутненное стекло безжалостной двери и перед глазами поплыли мерцающие всполохи цветных пятен. Они все кружились и кружились, постоянно наращивая темп, и в какой-то момент наконец слились в одно сплошное непередаваемо пестрое свечение рассыпанных на полу осколков цветной мозаики...
Весь мой разум и все тело выли от жестокой непрекращающейся боли, но какая-то крохотная часть сознания оставалась как бы в стороне от безумного кошмара, и именно в этом безмятежно-спокойном центре бушующего урагана всплыла на поверхность ясная мысль: что-то подобное со мной уже было. Не в первый раз я оказываюсь в роли бабочки, пришпиленной к стене импровизированным подобием булавки...
Может быть, это случалось в каких-то неведомых прошлых жизнях или генная память, заложенная глубоко в недрах мозговых клеток, неожиданно выкинула в обезображенный страданиями разум воспоминания давным-давно почившего предка. Не знаю, не берусь ничего утверждать. Одно могу сказать точно: как только я понял, что нечто подобное уже когда-то происходило, цветной хаос водоворота кричащих о боли красок отошел на второй план и перед безжизненным взглядом, уткнувшимся в мутно-непрозрачное стекло проклятой двери, начала вырисовываться совершенно другая картинка.
Изображение оставалось нечетким и слегка размытым: как будто смотришь сквозь пелену небольшого водопада, кристально чистых холодных потоков стремительной горной реки, но все равно в общих чертах можно было различить происходящее и, что, пожалуй, главное – разобрать слова...
Это лицо, безусловно, можно было бы назвать красивым, если бы красота не была доведена до воистину нечеловеческого совершенства, и от этого становилась пугающей и даже отталкивающей.
– Неужели ты всерьез думал, что все на самом деле будет настолько просто? – В больших бездонно-черных глазах, смотрящих снизу вверх на пришпиленного к стене человека, проскальзывали искры какого-то безумного, необъяснимого веселья[1].
– Мне как-то даже неловко, что достойный во всех отношениях противник столь глупо и столь низко пал...
Пересохшие губы хотели было сказать что-то очень важное, что-то такое, отчего мгновенно погасли бы эти задорно-веселые искорки в глазах отталкивающего красавца, – но не смогли... Черная кровь тугими толчками выходила из пробитого в нескольких местах тела, и эта проклятая, ни с чем не сравнимая адская боль туманила разум, мешая не только говорить, но и думать.
– Эта жалкая стрела, поразившая меня в сердце, не смогла ничего сделать, потому что сердца просто-напросто нет и никогда не было. – Незнакомец опять широко и радостно улыбнулся, как будто ему стало чрезвычайно весело от того, что кто-то может не понимать такие элементарные вещи.
– У... те... бя... бы... ло... сер... дце... – Слова давались с огромным трудом, поэтому человечек, пришпиленный к стене, на глазах терял последние силы. – Но... ты... про... дал... ег...
Закончить предложение не удалось, потому что из горла умирающего хлынула кровь. Не красная и даже не темно-бордовая, а пугающе черная, густая и тяжелая, как древесная смола.
Человечек попытался было еще что-то сказать, но смог лишь чуть приоткрыть рот – секундные стрелки на часах, отмеряющих ему жизнь, стремительно подходили к финальной отметке.
– Откуда ты знаешь?! – Черноглазый красавец на мгновение потерял всю свою нарочито показную радость, однако быстро пришел в себя. – А впрочем, теперь это уже не важно, – каким-то неожиданно усталым голосом произнес он, сбросив с лица маску притворного веселья, и, немного подумав, добавил: – Пожалуй, я все же возьму себе новое сердце. Прямо здесь и сейчас. Кстати, твое прекрасно подойдет, потому что, во-первых, ты был самым достойным из всех моих врагов, а во-вторых, черный цвет крови говорит о том...
Плюшевый мишка после непродолжительного раздумья все-таки сделал шаг вперед – навстречу пугающей неизвестности.
Голова мальчика, распятого на железных иголках, безвольно свесилась вниз – он потерял даже те последние силы, которые все еще поддерживали жизнь в детском тельце.
Холодное бесчувственное сознание синтетического человека собрало воедино всю несокрушимую мощь своего уникального разума.
Счетчик такси был сброшен на нулевую отметку, и время застыло янтарной каплей на матово-черной неподвижной сфере мироздания.
Все приметы и знамения соединились воедино, и наконец произошло то, что давно должно было произойти.
Вспышка непереносимо яркого света ударила даже не по глазам, а прямо по обнаженному, словно зачищенный контакт, сознанию.
Водяная преграда, за которой происходило действие, взорвалась изнутри миллиардом крошечных брызг-солнц, растворившись в хаотичном мельтешении десятков тысяч всевозможных цветов и оттенков.
Мир сдвинулся глубоко и безвозвратно, и в образовавшуюся трещину устремилось размытое тело, лишенное конкретных форм и очертаний. По большому счету это было даже не тело, а лишь его контур, серая тень, слившаяся с мутным потоком частиц космоса...
Я все падал и падал в бездонное и нескончаемое никуда, отчаянно крича и не слыша собственного голоса, когда на самой верхней ноте уже нечеловеческого крика огромный молот обрушился на голову и...
Проклятый и низвергнутый с небес ангел разбился, наконец-то оказавшись на грешной Земле.
Салли так и не пришла в себя, бледнолицый манекен с отрезанной рукой тоже не подавал признаков жизни. Сверху догорали остатки взорванной забегаловки, а во рту было неестественно сухо. – Милая, я могу еще выпить? Знаешь, после всего того дерьма, что я видел и пережил, мне нужно основательно взбодриться.
Интерпретировав молчание своей спутницы как бесспорное согласие, я протянул руку к валяющейся неподалеку бутылке и сделал несколько быстрых жадных глотков.
После того как живительно-горячая волна прокатилась по пищеводу, я окончательно пришел в себя и спросил:
– А что это была за ерунда со сломанными стрелами и разбитыми сердцами? Ты же говорила, что мы будем играть в плюшевых мишек и в другие добрые игрушки. Никаких ужасов с вывороченными внутренностями и кровавыми пытками...
Молчание.
– Милая??? Милая, ты здесь???
Рука, отбросившая бутылку, потянулась во внутренний карман и извлекла телефонную трубку.
– Милая, ты что, решила устроить розыгрыш? – В моем голосе еще не было паники, но уже звучала тревога. – Если ты шутишь, то, скажу откровенно, – это явный перебор. – Пальцы лихорадочно нажимали на бутафорские кнопки, но экран сотового телефона оставался пустым и безжизненным.
Испорченный кусок пластика с дешевой микросхемой внутри – вот и все, что предстало сейчас перед моим воспаленным взором.
– Милая, они что же, достали тебя?! – Я продолжал крепиться из последних сил, но это давалось с огромным трудом.
Ответом было все то же равнодушное молчание безнадежно сломанного механизма.
– Ми-ла-я!!! Ты что, умерла?! – Это уже был крик отчаяния. – И что же мне теперь без тебя делать?!!
На подавленное недавними ужасами сознание обрушилось понимание того факта, что эта никчемная консервная банка, состоявшая из миллиарда микросхем, несмотря на все свои минусы, была в некотором роде частью меня – осколком того мира, который остался в другом измерении. Единственным существом, с которым я мог просто поговорить и которое по-своему даже любил – любил, не переставая при этом ненавидеть.
Глаза невидяще смотрели в пространство, а в голове, словно испорченная пластинка, крутилась одна и та же навязчивая фраза: «Мы так и не стали партнерами... Мы так и не стали партнерами... Мы так и не стали партнерами... »
– Мы так и не стали партнерами... А жаль.
Отбросив в сторону пустую безжизненную оболочку не нужной теперь телефонной трубки, я взял бутылку и прикоснулся губами к холодной поверхности бесчувственного и равнодушного ко всему стекла.
«А жаль», – еще раз, но уже мысленно повторил я и, запрокинув голову, влил в себя остатки огненной жидкости, не решающей никаких проблем, но, по крайней мере, приносящей забвение хотя бы на некоторое время.
Хоровод цветных пятен закружился в диком танце перед неожиданно расфокусировавшимся взглядом, а затем, секунду, минуту, час или, быть может, целую вечность спустя, все поглотила мягкая бездна пустоты...
– Партнеры. Мы ведь партнеры, – смешно просопел себе под нос маленький плюшевый медвежонок, глядя на распятого на дверях мальчика, из тела которого торчало несколько десятков стальных зазубренных иголок.
Он на секунду остановился, как будто пытаясь угадать, что ожидает его впереди, а затем, отбросив в сторону ненужные сомнения, сделал решительный шаг вперед – навстречу убийственному ослепительному сиянию...
16
Все дороги, даже те, которые изначально ведут в никуда, рано или поздно сходятся или пересекаются в одной точке. Именно таким местом для этого мира были догорающие руины придорожной закусочной – местом, где начинались и заканчивались все земные пути...
* * *
Я потянул на себя ручку двери и, когда она легко пошла навстречу, успел подумать: «Из-за чего, собственно, Милая устраивала весь этот дешевый костюмированный балаган, если все оказалось так просто и до невозможности обыденно?»
Но оказалось, что мои выводы были преждевременными и никоим образом не соответствовали жестокой действительности...
Вспышка света была настолько яркой, что в первое мгновение я даже не понял, что, собственно говоря, это было, а затем до сознания дошла испепеляющая разум волна боли, и из глубины моих порванных сразу в нескольких местах легких вырвался дикий отчаянный крик...
Тело судорожно дернулось назад в попытке соскользнуть с нескольких десятков остро заточенных стальных спиц, легко и без усилий прошивших мягкую человеческую плоть, но, как выяснилось, эти огромные иглы были с зазубринами, и, вместо того чтобы обрести призрачную свободу, подергивающаяся детская фигурка, распятая на двери, окончательно завязла в этой кровавой ловушке, из которой не было выхода.
Я продолжал кричать, пока в легких еще сохранялись остатки воздуха, пришедшего вместе с последним вдохом, а затем, когда отработанный газ окончательно покинул насквозь пробитые внутренности, голова бессильно уткнулась в замутненное стекло безжалостной двери и перед глазами поплыли мерцающие всполохи цветных пятен. Они все кружились и кружились, постоянно наращивая темп, и в какой-то момент наконец слились в одно сплошное непередаваемо пестрое свечение рассыпанных на полу осколков цветной мозаики...
Весь мой разум и все тело выли от жестокой непрекращающейся боли, но какая-то крохотная часть сознания оставалась как бы в стороне от безумного кошмара, и именно в этом безмятежно-спокойном центре бушующего урагана всплыла на поверхность ясная мысль: что-то подобное со мной уже было. Не в первый раз я оказываюсь в роли бабочки, пришпиленной к стене импровизированным подобием булавки...
Может быть, это случалось в каких-то неведомых прошлых жизнях или генная память, заложенная глубоко в недрах мозговых клеток, неожиданно выкинула в обезображенный страданиями разум воспоминания давным-давно почившего предка. Не знаю, не берусь ничего утверждать. Одно могу сказать точно: как только я понял, что нечто подобное уже когда-то происходило, цветной хаос водоворота кричащих о боли красок отошел на второй план и перед безжизненным взглядом, уткнувшимся в мутно-непрозрачное стекло проклятой двери, начала вырисовываться совершенно другая картинка.
Изображение оставалось нечетким и слегка размытым: как будто смотришь сквозь пелену небольшого водопада, кристально чистых холодных потоков стремительной горной реки, но все равно в общих чертах можно было различить происходящее и, что, пожалуй, главное – разобрать слова...
Это лицо, безусловно, можно было бы назвать красивым, если бы красота не была доведена до воистину нечеловеческого совершенства, и от этого становилась пугающей и даже отталкивающей.
– Неужели ты всерьез думал, что все на самом деле будет настолько просто? – В больших бездонно-черных глазах, смотрящих снизу вверх на пришпиленного к стене человека, проскальзывали искры какого-то безумного, необъяснимого веселья[1].
– Мне как-то даже неловко, что достойный во всех отношениях противник столь глупо и столь низко пал...
Пересохшие губы хотели было сказать что-то очень важное, что-то такое, отчего мгновенно погасли бы эти задорно-веселые искорки в глазах отталкивающего красавца, – но не смогли... Черная кровь тугими толчками выходила из пробитого в нескольких местах тела, и эта проклятая, ни с чем не сравнимая адская боль туманила разум, мешая не только говорить, но и думать.
– Эта жалкая стрела, поразившая меня в сердце, не смогла ничего сделать, потому что сердца просто-напросто нет и никогда не было. – Незнакомец опять широко и радостно улыбнулся, как будто ему стало чрезвычайно весело от того, что кто-то может не понимать такие элементарные вещи.
– У... те... бя... бы... ло... сер... дце... – Слова давались с огромным трудом, поэтому человечек, пришпиленный к стене, на глазах терял последние силы. – Но... ты... про... дал... ег...
Закончить предложение не удалось, потому что из горла умирающего хлынула кровь. Не красная и даже не темно-бордовая, а пугающе черная, густая и тяжелая, как древесная смола.
Человечек попытался было еще что-то сказать, но смог лишь чуть приоткрыть рот – секундные стрелки на часах, отмеряющих ему жизнь, стремительно подходили к финальной отметке.
– Откуда ты знаешь?! – Черноглазый красавец на мгновение потерял всю свою нарочито показную радость, однако быстро пришел в себя. – А впрочем, теперь это уже не важно, – каким-то неожиданно усталым голосом произнес он, сбросив с лица маску притворного веселья, и, немного подумав, добавил: – Пожалуй, я все же возьму себе новое сердце. Прямо здесь и сейчас. Кстати, твое прекрасно подойдет, потому что, во-первых, ты был самым достойным из всех моих врагов, а во-вторых, черный цвет крови говорит о том...
Плюшевый мишка после непродолжительного раздумья все-таки сделал шаг вперед – навстречу пугающей неизвестности.
Голова мальчика, распятого на железных иголках, безвольно свесилась вниз – он потерял даже те последние силы, которые все еще поддерживали жизнь в детском тельце.
Холодное бесчувственное сознание синтетического человека собрало воедино всю несокрушимую мощь своего уникального разума.
Счетчик такси был сброшен на нулевую отметку, и время застыло янтарной каплей на матово-черной неподвижной сфере мироздания.
Все приметы и знамения соединились воедино, и наконец произошло то, что давно должно было произойти.
Вспышка непереносимо яркого света ударила даже не по глазам, а прямо по обнаженному, словно зачищенный контакт, сознанию.
Водяная преграда, за которой происходило действие, взорвалась изнутри миллиардом крошечных брызг-солнц, растворившись в хаотичном мельтешении десятков тысяч всевозможных цветов и оттенков.
Мир сдвинулся глубоко и безвозвратно, и в образовавшуюся трещину устремилось размытое тело, лишенное конкретных форм и очертаний. По большому счету это было даже не тело, а лишь его контур, серая тень, слившаяся с мутным потоком частиц космоса...
Я все падал и падал в бездонное и нескончаемое никуда, отчаянно крича и не слыша собственного голоса, когда на самой верхней ноте уже нечеловеческого крика огромный молот обрушился на голову и...
Проклятый и низвергнутый с небес ангел разбился, наконец-то оказавшись на грешной Земле.
Салли так и не пришла в себя, бледнолицый манекен с отрезанной рукой тоже не подавал признаков жизни. Сверху догорали остатки взорванной забегаловки, а во рту было неестественно сухо. – Милая, я могу еще выпить? Знаешь, после всего того дерьма, что я видел и пережил, мне нужно основательно взбодриться.
Интерпретировав молчание своей спутницы как бесспорное согласие, я протянул руку к валяющейся неподалеку бутылке и сделал несколько быстрых жадных глотков.
После того как живительно-горячая волна прокатилась по пищеводу, я окончательно пришел в себя и спросил:
– А что это была за ерунда со сломанными стрелами и разбитыми сердцами? Ты же говорила, что мы будем играть в плюшевых мишек и в другие добрые игрушки. Никаких ужасов с вывороченными внутренностями и кровавыми пытками...
Молчание.
– Милая??? Милая, ты здесь???
Рука, отбросившая бутылку, потянулась во внутренний карман и извлекла телефонную трубку.
– Милая, ты что, решила устроить розыгрыш? – В моем голосе еще не было паники, но уже звучала тревога. – Если ты шутишь, то, скажу откровенно, – это явный перебор. – Пальцы лихорадочно нажимали на бутафорские кнопки, но экран сотового телефона оставался пустым и безжизненным.
Испорченный кусок пластика с дешевой микросхемой внутри – вот и все, что предстало сейчас перед моим воспаленным взором.
– Милая, они что же, достали тебя?! – Я продолжал крепиться из последних сил, но это давалось с огромным трудом.
Ответом было все то же равнодушное молчание безнадежно сломанного механизма.
– Ми-ла-я!!! Ты что, умерла?! – Это уже был крик отчаяния. – И что же мне теперь без тебя делать?!!
На подавленное недавними ужасами сознание обрушилось понимание того факта, что эта никчемная консервная банка, состоявшая из миллиарда микросхем, несмотря на все свои минусы, была в некотором роде частью меня – осколком того мира, который остался в другом измерении. Единственным существом, с которым я мог просто поговорить и которое по-своему даже любил – любил, не переставая при этом ненавидеть.
Глаза невидяще смотрели в пространство, а в голове, словно испорченная пластинка, крутилась одна и та же навязчивая фраза: «Мы так и не стали партнерами... Мы так и не стали партнерами... Мы так и не стали партнерами... »
– Мы так и не стали партнерами... А жаль.
Отбросив в сторону пустую безжизненную оболочку не нужной теперь телефонной трубки, я взял бутылку и прикоснулся губами к холодной поверхности бесчувственного и равнодушного ко всему стекла.
«А жаль», – еще раз, но уже мысленно повторил я и, запрокинув голову, влил в себя остатки огненной жидкости, не решающей никаких проблем, но, по крайней мере, приносящей забвение хотя бы на некоторое время.
Хоровод цветных пятен закружился в диком танце перед неожиданно расфокусировавшимся взглядом, а затем, секунду, минуту, час или, быть может, целую вечность спустя, все поглотила мягкая бездна пустоты...
– Партнеры. Мы ведь партнеры, – смешно просопел себе под нос маленький плюшевый медвежонок, глядя на распятого на дверях мальчика, из тела которого торчало несколько десятков стальных зазубренных иголок.
Он на секунду остановился, как будто пытаясь угадать, что ожидает его впереди, а затем, отбросив в сторону ненужные сомнения, сделал решительный шаг вперед – навстречу убийственному ослепительному сиянию...
16
Зет сидел в мягком полумраке своего огромного кабинета, пытаясь собрать воедино беспорядочно разбегающиеся мысли. Он попытался сосредоточиться, приняв очередную таблетку, но даже чудодейственная химия не помогала. Всему есть предел, а доза психостимуляторов и так превысила допустимую норму уже в два с лишним раза.
Отдых... Аналитику необходимо было отключить сознание на несколько часов, чтобы хоть частично восстановиться, прийти в себя. Но, как обычно и бывает в стрессовых ситуациях, времени не было. Круги безумия, пущенные по ткани мироздания после вторжения в эту реальность Чужого, продолжали распространяться, словно гигантское цунами, сметающее на своем пути все живое. И кто бы ни попадал в зону действия этого стихийного бедствия – его конец был предрешен. Он неизбежно умирал...
После того как секретарь Коррела сообщил, что его непосредственный начальник покончил с собой, вогнав в голову пулю из старого (времен войны двадцатилетней давности) пистолета, рухнул последний бастион, ограждающий контору Зета от безжалостной военной машины, вставшей на тропу священной войны с теми несчастными, кто посягнул на ее безопасность.
Рука, жившая отдельной от хозяина жизнью, продолжала водить ручкой по листу бумаги, но сам аналитик не обращал на это никакого внимания, пытаясь найти приемлемый выход из создавшейся патовой ситуации. Однако с какой стороны ни посмотри, получалось, что, лишившись Коррела, они потеряли ту несокрушимую силу, на которую всегда могли опереться, чтобы в случае опасности прикрыть неожиданно оголившиеся фланги. Генерал был исполином, готовым пронести на своей грубой, испещренной шрамами руке кудесника-Зета сквозь все преграды и препятствия прямиком к намеченной цели – благородной и возвышенной миссии по спасению мира.
Все наверняка произошло бы именно так, но, как ни печально это признавать, обычно благие дела совершаются не слишком чистыми руками, поэтому нет ничего удивительного в том, что сердце честного, но узко мыслящего гиганта не выдержало запредельных перегрузок этой грязной игры, остановившись в самый неподходящий момент.
Зет отвлекся от тяжелых раздумий, бросив взгляд на испещренную каракулями бумагу. Среди хаотичных линий и бессмысленных пересечений проглядывали очертания надписи, сделанной с особым нажимом.
«КОНЕЦ БЛИЗОК» вывела рука на бумаге, повинуясь требовательному приказу, шедшему из глубины сознания.
– Я и сам знаю, что конец уже близко, – невесело усмехнулся аналитик, обращаясь в пустоту сумрачного кабинета. – Только эта информация совершенно ничего не дает. Она ничтожна и бессмысленна, как и все остальное...
Он посидел еще минуту или две с пустыми, ничего не видящими глазами, погруженный в некое подобие транса, а затем резко поднялся со стула, на какое-то мгновение даже испытав приступ головокружения, с которым, впрочем, сумел быстро справиться.
– Полковника Фабела ко мне. – Голос человека, связавшегося по селектору внутренней связи с секретарем, ничем не выдавал усталости, тяжелым грузом сдавившей плечи его хозяина всего несколько минут назад.
План созрел в голове гениального аналитика, моментально вытеснив все сомнения и тревоги. В потухших было глазах вновь появились отблески того света, который всегда являлся отличительной чертой амбициозного юноши, давным-давно, не иначе как в прошлой жизни, поставившего перед собой цель покорить вершину мира...
Дверь бесшумно приоткрылась, и на пороге возник Фабел.
– Полковник, сколько у вас осталось людей из спецкоманды? – с ходу задал вопрос Зет.
– Из действующих – только Альфа и Вспышка. Двое остальных – ЛСД и Зеро – ненадолго выбыли из строя. Думаю, через двенадцать-четырнадцать часов они снова будут дееспособны.
– Отлично. Ваши люди здесь?
– Альфа – да. Вспышка прибудет через пятнадцать минут.
– Хорошо. В таком случае объясняю ситуацию. Я, вы, двое бойцов, девушка по имени Вивьен – гостья из третьего мира, а также наш главный компьютерный гений мистер Ван дер Стоун, или, попросту, Призрак Стоун, меняем место дислокации. Контора продолжает работать в прежнем ритме, но, во избежание различных недоразумений, связанных с провалом операции по зачистке верхушки военного штаба, мы на некоторое время покинем это место.
– У Пэтчетта достаточно ресурсов, чтобы докопаться до истины, – позволил себе короткое замечание Фабел. – Рано или поздно он выйдет на дислокацию базы.
– К тому времени все уже будет решено. – Зет кривил душой, но иногда лучше уйти от прямого ответа, нежели открыто взглянуть правде в глаза. – Через полчаса я жду вас вместе со всеми перечисленными людьми в своем кабинете, – коротко распорядился аналитик, резко обрывая аудиенцию.
Полковник молча вышел, на ходу прокручивая в голове возможные последствия данного приказа. С какой стороны ни посмотри, ситуация все больше и больше выходила из-под контроля. Сначала они потеряли из поля зрения Чужого, потом – это опрометчивое решение о зачистке верхушки генштаба и провал операции Зеро, теперь – бегство из собственной крепости... Если события и дальше будут развиваться в подобном ключе, к утру можно потерять все, в конечном итоге оставшись ни с чем – несколько людей-песчинок, выброшенных на берег волнами неумолимого океанского прибоя.
Решение пришло абсолютно спонтанно. Несмотря на глубокую ночь, Фабел набрал домашний номер Полли Лавен – женщины, чей редкий и удивительный дар предвидения не раз помогал ему в решении трудных проблем. Трубку взяли после первого же гудка. Будто на том конце провода ждали этого звонка.
– Ну что, не спится? – раздался в трубке насмешливо-хриплый прокуренный голос. – Решил позвонить старушке Полли, чтобы она погадала тебе? Раскинула карты на судьбу?
– Нет, просто хотел поговорить. – В отличие от голоса собеседницы, голос Фабела звучал подчеркнуто ровно.
– Ну что же, говори...
Полковник на секунду задумался, пытаясь правильно сформулировать свой вопрос, но она опять опередила его:
– Что, хочешь спросить, когда же придет конец этому гребаному миру, но не решаешься?
Казалось, ей доставляет удовольствие бросать в лицо Фабелу отрывисто-колющие фразы, но, внимательно прислушавшись к интонациям, полковник понял, что циничная, вечно курящая и сквернословящая на каждом шагу домохозяйка с трудом удерживается от истерики.
– Что, настолько все плохо? – тихо спросил он.
В трубке какое-то мгновение не было ничего, кроме звеняще-неподвижной тишины, а затем, как будто все то напряжение, которое накапливалось в Полли последние несколько часов, распирая ее, словно перекачанный газом воздушный шар, разом спустило через предохранительный клапан, вылившись в протяжно шелестящее: «Да-а-а...»
– Что ты знаешь? – Дав ей несколько секунд, чтобы успокоиться и прийти в себя, спросил Фабел.
– Да по большому счету ни хре-на... – раздельно, по слогам произнесла женщина, быстро сумев взять себя в руки. – Ни хрена я не знаю – кроме того, что мы стоим на самом краю пропасти, и одного слабого порыва ветра достаточно, чтобы в эту бездонную пропасть нас скинуть...
– Не нужно обладать даром предвидения, чтобы прийти к этому выводу. Мне нужно что-нибудь более конкретное.
– А если ты у нас такой умник и сам все знаешь, то с какой стати вообще звонишь? – желчно спросила Полли, глубоко затягиваясь вновь прикуренной сигаретой.
– Звоню, чтобы попытаться с твоей помощью хоть как-то повлиять на ситуацию.
– Ты уже никак не повлияешь на ситуацию, потому что она давно вышла из-под контроля, и от нас по большому счету ничего не зависит.
– Но ты можешь сказать хоть что-нибудь?
– Могу...
Фабел находился очень далеко от своей собеседницы, но за долгое время знакомства достаточно изучил ее повадки, чтобы представить, что в данный момент происходит на кухне стандартного двухэтажного дома обычной среднестатистической семьи с невысоким достатком.
Худая, насквозь прокуренная домохозяйка закинула ногу на ногу, автоматически поправив полы распахнувшегося старого халата, вылинявшего от многочисленных стирок, откинулась на спинку стула и сделала очередную глубокую затяжку, ожидая, что ответят на том конце провода.
– Пожалуйста, скажи мне все, что знаешь, – с огромным трудом сдерживая поднимающееся глубоко изнутри раздражение, попросил полковник.
Судя по всему, эта просьба ее удовлетворила.
– У вас там есть какая-то девка. Она не та, за кого себя выдает. Это насквозь лживое, коварное и двуликое дьявольское отродье...
– Где – «у нас»? И о какой женщине идет речь? – требовательно спросил Фабел, прервав собеседницу на полуслове.
– У вас – это у вас... А зовут ее прямо как первостатейную шлюху: то ли Вальен, то ли Патлен...
– Вивьен? – уточнил Фабел.
– Да. Точно, Вивьен, Именно так ее и зовут.
– Кто она такая и почему ты назвала ее дьявольским отродьем?
– Когда ты про себя называешь Полли Лавен истеричной домохозяйкой, что ты имеешь в виду? – спросила она. И сама же себе ответила: – Только то, что Полли Лавен – истеричная домохозяйка и ничего более. А когда я говорю, что эта лживая шлюха – дьявольское отродье, то это означает только одно: она и есть дьявольское отродье.
Разговор зашел в тупик. У полковника не было ни времени, ни желания перебрасываться несвязными фразами, пытаясь загнать бессмысленный бред в рамки более или менее приемлемого содержания.
– А еще что-нибудь? – сухо спросил он.
– Больше ничего.
– Но ты сможешь мне позвонить, если откроется что-то новое?
– Зачем? Ты же считаешь меня выжившей из ума дурой и совершенно не прислушиваешься к тому, что я говорю...
– Это не так.
Она не стала выслушивать его оправдания.
– Прощай. Если доживешь до утра, можешь еще раз позвонить.
– Но...
В трубке раздались короткие гудки отбоя, и Фабел понял, что не получил ни единого внятного ответа на поставленные вопросы, впустую потратив время.
«Но все же что она подразумевает под этим "дьявольским отродьем"? – возвращаясь к неожиданно прерванному разговору, подумал он. – Была ли это простая игра слов сумасбродной женщины, или в данном определении заключено нечто большее?»
Вопросы, вопросы... Их было слишком много, но большинство из них находилось за гранью понимания не только обычного человека, но даже такой неординарной личности, как Фабел. И именно это непонимание вплотную подводило мир к той роковой черте, за которой уже нет ничего неизвестного, – по той простой причине, что там нет вообще ничего...
Когда тебя просто будят, это одно, но когда в голове взрывается огромная зажигательная бомба, разбрызгивая горящий напалм во все стороны, – совсем другое. Казалось, моя черепная коробка раскололась надвое, а затем ее наскоро склеили и оставили в таком состоянии – до пробуждения ничего не подозревающего хозяина. Одним словом, налицо были явные признаки тяжелого похмелья, если бы... Если бы толчком к пробуждению не послужил внутренний сигнал.
– Милая? – неуверенно прошептали пересохшие губы. – Это ты, или у меня галлюцинации?
– Разумеется, это я. – Моей железной напарнице в принципе были чужды сантименты.
– Значит, с тобой все в порядке? – Я все еще никак не мог поверить в реальность происходящего.
– Ты что, сомневаешься?
– Ну, вообще-то нет, но...
– У нас не так много времени, как хотелось бы, так что давай-ка я изложу только самую суть, а все остальное дорисует твое пьяное воображение.
– О'кей.
– Эти бледнолицые искусственные существа обладают коллективным мышлением – что-то наподобие компьютеров, соединенных в локальную сеть. Мы были троянским конем, который проник в их подсистему через зонд, внедренный в тело лежащего перед тобой манекена с оторванной рукой. Причем, с точки зрения системного администратора – их фактического лидера, – «троян» был настолько мощным и опасным, что чисто теоретически мог взять под контроль всю сеть. Тебя по какой-то причине они не тронули, а меня решили уничтожить.
Воспоминания об зазубренных иголках, пробивших тело, были настолько отчетливыми, что меня передернуло.
– Это была просто боль, – ответила на мой невысказанный вопрос Милая, – да даже и не сама боль, а скорее ее имитация, совершенно безопасная для жизни.
Внутренности скрутило в тутой узел, и, с трудом справившись с неожиданно подкатившей к горлу тошнотой, я подумал, что одно только воспоминание об этой «имитации» доставляет вполне ощутимую боль. Вполне вероятно, эта высококачественная иллюзия не представляла никакой опасности для жизни, но продлись пытка немного дольше – и я вполне мог сойти с ума.
– И что дальше?
– Дальше? – Милая не сразу поняла, что я имею в виду.
– В смысле, чем все закончилось?
– Разменом фигур. Белые пожертвовали одним из своих офицеров – устроив в его разуме некое подобие термоядерной ловушки, которая спалила его сознание вместе с черной королевой, ради которой, собственно говоря, все это светопреставление и устраивалось...
– Но как же в таком случае ты выжила?
Страшно интересная сказка с неизвестным концом все продолжалась и продолжалась, а маленький мальчик, затаив дыхание, слушал рассказ своего отважного плюшевого медвежонка о том, как тому удалось вырваться из цепких объятий злого волшебника...
– Я клонировала себя.
Веки устало сомкнулись, и почему-то вновь отчаянно захотелось выпить. Эта вереница нескончаемых ужасов начала медленно, но верно сводить меня с ума. Рука уже потянулась к новой бутылке, но тут Милая коротко приказала: «Тебе уже хватит», – и начатое движение резко оборвалось.
– Полностью клонировала?
– Да. Тот, кто устроил эту ловушку, был слишком умен, чтобы поверить в фальшивку, поэтому пришлось пойти на крайние меры, создав точный образ.
Мысль о том, что кто-то может вот так спокойно и равнодушно клонировать себя, чтобы послать одну из частей на верную смерть, была ужасна сама по себе, но еще более диким казалось то, что моя напарница так легко рассуждает об этом.
– Так ты «Милая-один» или «Милая-два»? Ну, я имею в виду... – Мысли окончательно спутались, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы правильно сформулировать вопрос: – Клонировав себя, ты послала внутрь двойника или пошла сама?
– А что, разве это имеет какое-то значение? Ведь мы полностью, стопроцентно идентичны, ты же не сможешь почувствовать разницу во вкусе вина, разлитого из одной бутылки в два абсолютно одинаковых бокала.
Под воздействием последнего примера мои мысли опять вернулись к алкоголю:
– Мне просто необходимо выпить, – попросил я, облизнув пересохшие губы. – Иначе все твои научно-фантастические ужасы доконают меня окончательно.
Отдых... Аналитику необходимо было отключить сознание на несколько часов, чтобы хоть частично восстановиться, прийти в себя. Но, как обычно и бывает в стрессовых ситуациях, времени не было. Круги безумия, пущенные по ткани мироздания после вторжения в эту реальность Чужого, продолжали распространяться, словно гигантское цунами, сметающее на своем пути все живое. И кто бы ни попадал в зону действия этого стихийного бедствия – его конец был предрешен. Он неизбежно умирал...
После того как секретарь Коррела сообщил, что его непосредственный начальник покончил с собой, вогнав в голову пулю из старого (времен войны двадцатилетней давности) пистолета, рухнул последний бастион, ограждающий контору Зета от безжалостной военной машины, вставшей на тропу священной войны с теми несчастными, кто посягнул на ее безопасность.
Рука, жившая отдельной от хозяина жизнью, продолжала водить ручкой по листу бумаги, но сам аналитик не обращал на это никакого внимания, пытаясь найти приемлемый выход из создавшейся патовой ситуации. Однако с какой стороны ни посмотри, получалось, что, лишившись Коррела, они потеряли ту несокрушимую силу, на которую всегда могли опереться, чтобы в случае опасности прикрыть неожиданно оголившиеся фланги. Генерал был исполином, готовым пронести на своей грубой, испещренной шрамами руке кудесника-Зета сквозь все преграды и препятствия прямиком к намеченной цели – благородной и возвышенной миссии по спасению мира.
Все наверняка произошло бы именно так, но, как ни печально это признавать, обычно благие дела совершаются не слишком чистыми руками, поэтому нет ничего удивительного в том, что сердце честного, но узко мыслящего гиганта не выдержало запредельных перегрузок этой грязной игры, остановившись в самый неподходящий момент.
Зет отвлекся от тяжелых раздумий, бросив взгляд на испещренную каракулями бумагу. Среди хаотичных линий и бессмысленных пересечений проглядывали очертания надписи, сделанной с особым нажимом.
«КОНЕЦ БЛИЗОК» вывела рука на бумаге, повинуясь требовательному приказу, шедшему из глубины сознания.
– Я и сам знаю, что конец уже близко, – невесело усмехнулся аналитик, обращаясь в пустоту сумрачного кабинета. – Только эта информация совершенно ничего не дает. Она ничтожна и бессмысленна, как и все остальное...
Он посидел еще минуту или две с пустыми, ничего не видящими глазами, погруженный в некое подобие транса, а затем резко поднялся со стула, на какое-то мгновение даже испытав приступ головокружения, с которым, впрочем, сумел быстро справиться.
– Полковника Фабела ко мне. – Голос человека, связавшегося по селектору внутренней связи с секретарем, ничем не выдавал усталости, тяжелым грузом сдавившей плечи его хозяина всего несколько минут назад.
План созрел в голове гениального аналитика, моментально вытеснив все сомнения и тревоги. В потухших было глазах вновь появились отблески того света, который всегда являлся отличительной чертой амбициозного юноши, давным-давно, не иначе как в прошлой жизни, поставившего перед собой цель покорить вершину мира...
Дверь бесшумно приоткрылась, и на пороге возник Фабел.
– Полковник, сколько у вас осталось людей из спецкоманды? – с ходу задал вопрос Зет.
– Из действующих – только Альфа и Вспышка. Двое остальных – ЛСД и Зеро – ненадолго выбыли из строя. Думаю, через двенадцать-четырнадцать часов они снова будут дееспособны.
– Отлично. Ваши люди здесь?
– Альфа – да. Вспышка прибудет через пятнадцать минут.
– Хорошо. В таком случае объясняю ситуацию. Я, вы, двое бойцов, девушка по имени Вивьен – гостья из третьего мира, а также наш главный компьютерный гений мистер Ван дер Стоун, или, попросту, Призрак Стоун, меняем место дислокации. Контора продолжает работать в прежнем ритме, но, во избежание различных недоразумений, связанных с провалом операции по зачистке верхушки военного штаба, мы на некоторое время покинем это место.
– У Пэтчетта достаточно ресурсов, чтобы докопаться до истины, – позволил себе короткое замечание Фабел. – Рано или поздно он выйдет на дислокацию базы.
– К тому времени все уже будет решено. – Зет кривил душой, но иногда лучше уйти от прямого ответа, нежели открыто взглянуть правде в глаза. – Через полчаса я жду вас вместе со всеми перечисленными людьми в своем кабинете, – коротко распорядился аналитик, резко обрывая аудиенцию.
Полковник молча вышел, на ходу прокручивая в голове возможные последствия данного приказа. С какой стороны ни посмотри, ситуация все больше и больше выходила из-под контроля. Сначала они потеряли из поля зрения Чужого, потом – это опрометчивое решение о зачистке верхушки генштаба и провал операции Зеро, теперь – бегство из собственной крепости... Если события и дальше будут развиваться в подобном ключе, к утру можно потерять все, в конечном итоге оставшись ни с чем – несколько людей-песчинок, выброшенных на берег волнами неумолимого океанского прибоя.
Решение пришло абсолютно спонтанно. Несмотря на глубокую ночь, Фабел набрал домашний номер Полли Лавен – женщины, чей редкий и удивительный дар предвидения не раз помогал ему в решении трудных проблем. Трубку взяли после первого же гудка. Будто на том конце провода ждали этого звонка.
– Ну что, не спится? – раздался в трубке насмешливо-хриплый прокуренный голос. – Решил позвонить старушке Полли, чтобы она погадала тебе? Раскинула карты на судьбу?
– Нет, просто хотел поговорить. – В отличие от голоса собеседницы, голос Фабела звучал подчеркнуто ровно.
– Ну что же, говори...
Полковник на секунду задумался, пытаясь правильно сформулировать свой вопрос, но она опять опередила его:
– Что, хочешь спросить, когда же придет конец этому гребаному миру, но не решаешься?
Казалось, ей доставляет удовольствие бросать в лицо Фабелу отрывисто-колющие фразы, но, внимательно прислушавшись к интонациям, полковник понял, что циничная, вечно курящая и сквернословящая на каждом шагу домохозяйка с трудом удерживается от истерики.
– Что, настолько все плохо? – тихо спросил он.
В трубке какое-то мгновение не было ничего, кроме звеняще-неподвижной тишины, а затем, как будто все то напряжение, которое накапливалось в Полли последние несколько часов, распирая ее, словно перекачанный газом воздушный шар, разом спустило через предохранительный клапан, вылившись в протяжно шелестящее: «Да-а-а...»
– Что ты знаешь? – Дав ей несколько секунд, чтобы успокоиться и прийти в себя, спросил Фабел.
– Да по большому счету ни хре-на... – раздельно, по слогам произнесла женщина, быстро сумев взять себя в руки. – Ни хрена я не знаю – кроме того, что мы стоим на самом краю пропасти, и одного слабого порыва ветра достаточно, чтобы в эту бездонную пропасть нас скинуть...
– Не нужно обладать даром предвидения, чтобы прийти к этому выводу. Мне нужно что-нибудь более конкретное.
– А если ты у нас такой умник и сам все знаешь, то с какой стати вообще звонишь? – желчно спросила Полли, глубоко затягиваясь вновь прикуренной сигаретой.
– Звоню, чтобы попытаться с твоей помощью хоть как-то повлиять на ситуацию.
– Ты уже никак не повлияешь на ситуацию, потому что она давно вышла из-под контроля, и от нас по большому счету ничего не зависит.
– Но ты можешь сказать хоть что-нибудь?
– Могу...
Фабел находился очень далеко от своей собеседницы, но за долгое время знакомства достаточно изучил ее повадки, чтобы представить, что в данный момент происходит на кухне стандартного двухэтажного дома обычной среднестатистической семьи с невысоким достатком.
Худая, насквозь прокуренная домохозяйка закинула ногу на ногу, автоматически поправив полы распахнувшегося старого халата, вылинявшего от многочисленных стирок, откинулась на спинку стула и сделала очередную глубокую затяжку, ожидая, что ответят на том конце провода.
– Пожалуйста, скажи мне все, что знаешь, – с огромным трудом сдерживая поднимающееся глубоко изнутри раздражение, попросил полковник.
Судя по всему, эта просьба ее удовлетворила.
– У вас там есть какая-то девка. Она не та, за кого себя выдает. Это насквозь лживое, коварное и двуликое дьявольское отродье...
– Где – «у нас»? И о какой женщине идет речь? – требовательно спросил Фабел, прервав собеседницу на полуслове.
– У вас – это у вас... А зовут ее прямо как первостатейную шлюху: то ли Вальен, то ли Патлен...
– Вивьен? – уточнил Фабел.
– Да. Точно, Вивьен, Именно так ее и зовут.
– Кто она такая и почему ты назвала ее дьявольским отродьем?
– Когда ты про себя называешь Полли Лавен истеричной домохозяйкой, что ты имеешь в виду? – спросила она. И сама же себе ответила: – Только то, что Полли Лавен – истеричная домохозяйка и ничего более. А когда я говорю, что эта лживая шлюха – дьявольское отродье, то это означает только одно: она и есть дьявольское отродье.
Разговор зашел в тупик. У полковника не было ни времени, ни желания перебрасываться несвязными фразами, пытаясь загнать бессмысленный бред в рамки более или менее приемлемого содержания.
– А еще что-нибудь? – сухо спросил он.
– Больше ничего.
– Но ты сможешь мне позвонить, если откроется что-то новое?
– Зачем? Ты же считаешь меня выжившей из ума дурой и совершенно не прислушиваешься к тому, что я говорю...
– Это не так.
Она не стала выслушивать его оправдания.
– Прощай. Если доживешь до утра, можешь еще раз позвонить.
– Но...
В трубке раздались короткие гудки отбоя, и Фабел понял, что не получил ни единого внятного ответа на поставленные вопросы, впустую потратив время.
«Но все же что она подразумевает под этим "дьявольским отродьем"? – возвращаясь к неожиданно прерванному разговору, подумал он. – Была ли это простая игра слов сумасбродной женщины, или в данном определении заключено нечто большее?»
Вопросы, вопросы... Их было слишком много, но большинство из них находилось за гранью понимания не только обычного человека, но даже такой неординарной личности, как Фабел. И именно это непонимание вплотную подводило мир к той роковой черте, за которой уже нет ничего неизвестного, – по той простой причине, что там нет вообще ничего...
* * *
Когда тебя просто будят, это одно, но когда в голове взрывается огромная зажигательная бомба, разбрызгивая горящий напалм во все стороны, – совсем другое. Казалось, моя черепная коробка раскололась надвое, а затем ее наскоро склеили и оставили в таком состоянии – до пробуждения ничего не подозревающего хозяина. Одним словом, налицо были явные признаки тяжелого похмелья, если бы... Если бы толчком к пробуждению не послужил внутренний сигнал.
– Милая? – неуверенно прошептали пересохшие губы. – Это ты, или у меня галлюцинации?
– Разумеется, это я. – Моей железной напарнице в принципе были чужды сантименты.
– Значит, с тобой все в порядке? – Я все еще никак не мог поверить в реальность происходящего.
– Ты что, сомневаешься?
– Ну, вообще-то нет, но...
– У нас не так много времени, как хотелось бы, так что давай-ка я изложу только самую суть, а все остальное дорисует твое пьяное воображение.
– О'кей.
– Эти бледнолицые искусственные существа обладают коллективным мышлением – что-то наподобие компьютеров, соединенных в локальную сеть. Мы были троянским конем, который проник в их подсистему через зонд, внедренный в тело лежащего перед тобой манекена с оторванной рукой. Причем, с точки зрения системного администратора – их фактического лидера, – «троян» был настолько мощным и опасным, что чисто теоретически мог взять под контроль всю сеть. Тебя по какой-то причине они не тронули, а меня решили уничтожить.
Воспоминания об зазубренных иголках, пробивших тело, были настолько отчетливыми, что меня передернуло.
– Это была просто боль, – ответила на мой невысказанный вопрос Милая, – да даже и не сама боль, а скорее ее имитация, совершенно безопасная для жизни.
Внутренности скрутило в тутой узел, и, с трудом справившись с неожиданно подкатившей к горлу тошнотой, я подумал, что одно только воспоминание об этой «имитации» доставляет вполне ощутимую боль. Вполне вероятно, эта высококачественная иллюзия не представляла никакой опасности для жизни, но продлись пытка немного дольше – и я вполне мог сойти с ума.
– И что дальше?
– Дальше? – Милая не сразу поняла, что я имею в виду.
– В смысле, чем все закончилось?
– Разменом фигур. Белые пожертвовали одним из своих офицеров – устроив в его разуме некое подобие термоядерной ловушки, которая спалила его сознание вместе с черной королевой, ради которой, собственно говоря, все это светопреставление и устраивалось...
– Но как же в таком случае ты выжила?
Страшно интересная сказка с неизвестным концом все продолжалась и продолжалась, а маленький мальчик, затаив дыхание, слушал рассказ своего отважного плюшевого медвежонка о том, как тому удалось вырваться из цепких объятий злого волшебника...
– Я клонировала себя.
Веки устало сомкнулись, и почему-то вновь отчаянно захотелось выпить. Эта вереница нескончаемых ужасов начала медленно, но верно сводить меня с ума. Рука уже потянулась к новой бутылке, но тут Милая коротко приказала: «Тебе уже хватит», – и начатое движение резко оборвалось.
– Полностью клонировала?
– Да. Тот, кто устроил эту ловушку, был слишком умен, чтобы поверить в фальшивку, поэтому пришлось пойти на крайние меры, создав точный образ.
Мысль о том, что кто-то может вот так спокойно и равнодушно клонировать себя, чтобы послать одну из частей на верную смерть, была ужасна сама по себе, но еще более диким казалось то, что моя напарница так легко рассуждает об этом.
– Так ты «Милая-один» или «Милая-два»? Ну, я имею в виду... – Мысли окончательно спутались, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы правильно сформулировать вопрос: – Клонировав себя, ты послала внутрь двойника или пошла сама?
– А что, разве это имеет какое-то значение? Ведь мы полностью, стопроцентно идентичны, ты же не сможешь почувствовать разницу во вкусе вина, разлитого из одной бутылки в два абсолютно одинаковых бокала.
Под воздействием последнего примера мои мысли опять вернулись к алкоголю:
– Мне просто необходимо выпить, – попросил я, облизнув пересохшие губы. – Иначе все твои научно-фантастические ужасы доконают меня окончательно.