Бражнин Илья. Страна желанная

   Кадр делался так: корреспондент бросал галету на дорогу, мальчишки кидались подбирать её, толкая друг друга. Улучив момент, корреспондент щёлкал затвором.
   Глебка постоял несколько минут, глядя на возившихся у его ног ребят, и сердце его дрогнуло обидой. Он ничего не знал о намерениях стоявшего на тротуаре американского корреспондента, ничего не знал о его статье, но одно он понял: перед его глазами совершается что-то скверное, оскорбительное и издевательское.
   Заметив подошедшего Глебку, корреспондент тотчас оценил живописность его фигуры и захотел его вставить в свой кадр. Он кинул ему галету, но кто-то перехватил её. Он бросил другую к самым ногам Глебки и крикнул, указывая на неё:
   - Но. Русский бой. Хепп. Хепп!
   Мальчишки бросились к галете, но Глебка предупредил их и поднял галету первым. Это была обыкновенная солдатская галета - толстая, тяжёлая, вся в пупырышках, величиной чуть меньше ладони. Архангелогородцы называли эти заморские галеты презрительно бишками. Глебка видал и раньше эти бишки, но впервые держал одну из них в руках. Галета была суха и румяна. Глебка невольно облизал губы и судорожно повёл ртом. Он был голоден, и на руке его лежала румяная, толстая галета. Он мог положить её в рот и жадно жевать, жевать... А этот со своим стеклянным глазом снимал бы, с какой жадностью русские жуют американские галеты, как они голодают, как необходима им американская "помощь". Глебка искоса кинул быстрый взгляд на офицера, и внезапно ему пришло на ум, что если взять бишку и пустить её в голову этому камману, то она может здорово ушибить...
   В то же мгновенье он поднял руку с галетой и крикнул:
   - На, подавись своими бишками, бродяга!
   Он широко размахнулся и пустил галету в офицера. Галета ударилась в круглый глаз объектива и, хрустнув, разлетелась на куски.
   Что было дальше, Глебка уже не мог видеть, так как счёл за лучшее немедленно исчезнуть с поля битвы. Повернувшись спиной к офицеру, он со всех ног побежал по переулку, вывернулся из него на Троицкий и помчался по направлению к собору.
   Он летел без отдыха два квартала и остановился только на краю обширной площади. Прямо на площадь глядели окна большого здания с белыми колоннами, в котором заседали министры архангельского белогвардейского правительства. Напротив здания стоял высокий памятник Ломоносову. За памятником виднелась облезлая четырёхгранная башня, венчающая здание городской Думы. Но Глебка смотрел не на колонны, не на памятник и не на думскую башню. Внимание его привлекла стоявшая по другую сторону площади ледяная гора.
   Конечно, место ей было где-нибудь на окраине, и за всю четырёхсотлетнюю историю Архангельска никогда не случалось, чтобы ледяные горы для катанья ставились на центральной городской площади. Но американо-английские интервенты плевали и на историю, и на Архангельск, и на обычаи его жителей. Вздумав на рождестве позабавиться катаньем с ледяной горы, они построили её уродливые деревянные фермы возле памятника Ломоносову, в самом центре города.
   Гора была огромна, выше здания городской Думы. Такой махины Глебка никогда в жизни не видал. Несколько минут он молча стоял на краю площади, не спуская с горы глаз.
   - Вот это горка! - сказал он Буяну и даже присвистнул от удивления.
   Буян неопределённо помахал хвостом и прижался к Глебкиным ногам: горка не нравилась ему. Кроме того вокруг было слишком много незнакомых людей, а к этому никогда не бывавший в городах Буян не привык.
   Но Глебку так и потянуло к горе, едва он увидел её. Глаза его азартно заблестели. В ногах зазудило от желания покататься с этой диковинной горы. Он сорвался с места и побежал через площадь. Вблизи гора показалась ему ещё выше, чем издали. Для того, чтобы посмотреть на неё, приходилось придерживать рукой ушанку.
   Не один Глебка дивовался на гору. Был воскресный день, и возле неё толкалось порядочно народу. Большую часть зрителей составляли рыжие шубы и вездесущие мальчишки, стайками носившиеся вокруг горы на самодельных коньках, ловко прикрученных бечёвками к валенкам.
   Глебка позавидовал мальчишкам и пожалел, что у него нет на ногах коньков. Но мальчишки недолго занимали его внимание, и все его помыслы снова обратились к горе. Больше прежнего захотелось ему хоть разок скатиться с этой удивительной горы. Сделать это, однако, он не решался. Во-первых, гора была так высока, что спускаться с неё было страшновато. Во-вторых, Глебка не знал, пустят ли его на гору, и боялся спросить об этом. В-третьих, у него не было саней.
   Впрочем, оглядевшись, он увидел, что саней не было и у других катающихся. На длинном скате горы и на раскате, сверкавшем гладким льдом, сани развивали слишком большую и опасную скорость, поэтому катались на циновках, на днищах плетёных коробов, кусках линолеума и рогожах. Зрители, вытянувшиеся стеной вдоль раската, громко обсуждали всё, что происходило на льду.
   Глебка с завистью следил за катающимися и так увлёкся, что не заметил, как за его спиной остановились два иностранных офицера.
   Офицеры не походили друг на друга. Один из них был высок и узкоплеч, другой коренаст, плотен и розовощёк. На обоих были шинели с выдровыми воротниками и высокие меховые шапки с кокардами английских королевских войск. На ногах у обоих были тупоносые ботинки на толстой подошве. Икры длинного были обтянуты коричневыми рюмками блестящих кожаных краг. Коренастый носил форменные офицерские брюки на выпуск.
   Офицеры остановились возле самой середины раската. От них исходил густой запах крепкого, душистого табака, одеколона и кожи. Буян чихнул и чуть слышно заворчал, косясь коричневым большим глазом на офицеров. Глебка толкнул его коленкой в бок и, нахмурясь, отодвинулся в сторону.
   Коренастый что-то сказал по-английски, указывая на Буяна. Длинный в ответ произнёс каркающим голосом несколько отрывистых слов.
   Глебка вздрогнул. Ему вдруг показалось знакомым это отрывистое карканье. Он где-то уже слышал его однажды.
   Мимо промчался на куске линолеума американский солдат, крича и размахивая пустой бутылкой из-под рома. На середине раската солдат вдруг пустил бутылку в толпу зрителей. Кто-то громко вскрикнул, и несколько человек неподалёку от Глебки шарахнулись в сторону. Глебка даже не пошевелился. Он едва видел то, что происходило перед его глазами на льду, зато прислушивался к каждому звуку, к каждому шороху за своей спиной.
   Офицеры опять заговорили. Снова раздался каркающий, отрывистый говор, и внезапно Глебка вспомнил всё. Он рывком повернулся к говорившему что-то длиннолицему офицеру и поглядел на него в упор. Никакого сомнения не было: перед ним стоял лейтенант Питер Скваб.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
   ГОРА
   Увидя Питера Скваба, Глебка невольно отшатнулся. При этом он наступил Буяну на ногу. Пёс негромко взвизгнул. Лейтенант Скваб сказал:
   - Не надо давил собака. Это хороший собака. Сибирский лайка. Не так? Она мне нравился. Я брал её себе, а тебе дал сладкий шоколад. А? Не так?
   - Фига, - сказал Глебка громко и взял Буяна за загривок.
   - Что-что? - переспросил лейтенант Скваб, не понявший мудрёного слова.
   Стоявший неподалёку от Глебки молодой рабочий засмеялся и одобрительно подмигнул Глебке. С горы мчалась циновка с двумя американскими солдатами. Один из них сидел спереди, другой стоял у него за спиной на коленях. Стоявший на коленях кривлялся и визжал, изображая перепуганную девицу. Увлёкшись кривляньем, он не удержал равновесия и в самом начале раската опрокинулся на лёд. Циновка с сидевшим на ней спутником умчалась прочь, а солдат ударился головой о ледяной барьер и, перекувырнувшись два раза, заскользил по раскату, распластавшись на брюхе.
   Зрители смеялись. Глебка, не выпуская Буяна, хохотал громче всех. Хохоча, он вызывающе оглянулся на лейтенанта Скваба:
   - О... Но... Не совсем большая катастроф, - небрежно отозвался лейтенант Скваб. - Смешно? Что? Если ты сам поехал вниз, ты тоже будешь так вертеться через голова. Или ты не поехал? А? Гора очень высок. Ты трусил?
   - Чего это? - прищурился Глебка. - Кто трусил? Я трусил?
   Лейтенант кивнул головой и осклабил длинный рот. У него было прекрасное настроение. Только вчера он заключил очень выгодную сделку с министрами архангельского белогвардейского правительства, заполучив для своей фирмы почти даром на полмиллиона отличного пилёного лесу. До возвращения на фронт оставалось ещё несколько дней и можно было с чистой совестью поразвлечься в Архангельске. Кроме того, ему приятно было щегольнуть перед своим спутником майором Иганом знанием русского языка и уменьем общаться с населением оккупированного города. Всё это делало лейтенанта Скваба несравненно более добродушным, чем обычно, и он продолжал поддразнивать русского мальчишку, приглядываясь в то же время к понравившемуся ему крупному грудастому псу.
   - А ты боялся? Боялся. Честный слово. Ну, поезжай с этой гора. Если не съехал, я взял твой собака. Не так? Но я думал так, что ты не поедешь. Ты трусливый русский мальчишка. Но?
   Глебка мрачно насупился, и лицо его побагровело.
   - Русский мальчишка, - сказал он сквозь зубы. - Русский мальчишка. Трусит, говоришь. Ну, ладно. Постой, шкура. Поглядим ещё, - он сдвинул на затылок ушанку и решительно заявил:
   - Вона твои солдаты на пузе катаются, а я стоя съеду с той твоей горы. Вот.
   Глебка обвёл загоревшимися глазами смотревших ему в рот мальчишек и прибавил заносчиво:
   - Стоя съеду, да ещё на коньках.
   Не удостаивая больше лейтенанта Скваба ни одним взглядом, он сказал ближайшему мальчишке:
   - Дай коньки.
   Мальчишка посмотрел на него ошалелыми глазами. Глебка схватил его за плечо и сказал нетерпеливо и грозно:
   - Ну!
   Мальчишка молча сел на снег и, быстро размотав бечёвку, снял коньки. Это были грубые деревянные самоделки. Каждый конёк состоял из похожей на лодочку колодки, на которую снизу была набита полоска железа. С боков колодки были проделаны сквозные дыры для продевания бечёвки.
   Присев на снег, Глебка стал прилаживать коньки, не замечая, как вокруг него начинает скопляться народ. Весть о том, что сейчас с этой высоченной горы поедет человек на коньках, быстро облетела всех зрителей, и Глебка стал центром всеобщего внимания. При этом обнаружилось, что зрители по-разному относятся к предстоящему зрелищу и многих притягивает к Глебке вовсе не праздное любопытство.
   Сидя на снегу, Глебка не успел даже заметить, как расщеплённые с шатающимся железным полозом коньки-обрубки были кем-то заменены другими лучшими, с ровным полозом, сработанным из старой стальной пилы. Боковые отверстия в колодках были прорезаны так, что в них можно было продеть не только бечёвки, но и ремешки.
   Молодой рабочий, подмигнувший Глебке, когда тот посулил лейтенанту Сквабу фигу, присел против Глебки на корточки, взял колодки-коньки в свои руки и сказал озабоченно:
   - Дай-ко я тебе подсоблю. Для такого дела надо, понимаешь, как следует коньки приладить.
   Кто-то из толпы крикнул Глебкиному помощнику:
   - Эй, Сутугин, ты спытай бечёвку-то, крепка ли.
   - И то, - откликнулся Сутугин. - Что верно, то верно.
   Сутугин оглядел коньки, подёргал бечёвку на одном из них и нашёл её ненадёжной. Недолго думая, он снял свой брючный ремешок, подпоясался вместо него бечёвкой, а ремешок продёрнул в прорезь колодки.
   - Так-то оно надёжней будет, - сказал он, прилаживая конёк к Глебкиному валенку. - Ещё бы один такой ремешок - и куда как ладно бы. Нет ли у кого ремешка?
   В ответ к нему протянулись три руки с тремя ремешками. Высокий человек со шрамом на щеке, протягивая ремешок, сказал громко:
   - Не трусь, парень. Докажи им полностью...
   Он мигнул в сторону рыжих шуб, и глаза его потемнели. От него пахло сосновой стружкой и столярным клеем. Он работал столяром в мастерской деревообделочников, находящейся неподалёку от горы.
   - Так, - сказал Сутугин, затягивая ремешки. - Подгонка без зазора.
   Он похлопал Глебкины валенки тёмной заскорузлой рукой в мозолях и торопливо зашептал:
   - Ты как поедешь с горы, на ноги нажимай телом, назад не клонись, а то сейчас на спину опрокинешься. Коньки то же самое, гляди, ставь боковато на ребро, да не косолапь, а наоборот. Ну, а главное - под ноги не смотреть. Подальше себя гляди вперёд. И дыши вольно, не заходись духом, не трусь, не пугайся скорого хода. Понял?
   - Понял, - кивнул Глебка и поднялся на ноги, пробуя, как сидят на ногах коньки.
   - Ты покатайся-ко спервоначалу. Попривыкни к конькам, - посоветовал какой-то бородач. - Вали, тут вот вокруг.
   Глебка покатался вокруг горы. Сотни глаз выжидающе следили за каждым его движением. Это всеобщее внимание начало стеснять Глебку. Он остановился возле подножья лестницы, ведущей на гору, и на минуту застыл в нерешительности.
   - Трусил. Трусил, - сказал лейтенант Скваб, широко растянув тонкогубый рот.
   Глебка, не взглянув в его сторону, решительно подошёл к лестнице.
   Сутугин оказался уже тут.
   - Иди-иди, - сказал он ободряюще. - Да не торопись наверх подниматься. Запыхаешься - и ноги подсядут, затрясутся.
   Он слегка толкнул Глебку в спину и усмехнулся:
   - Не посрами, парень.
   Глебка решительно шагнул на первую ступеньку и, постукивая по дереву лезвиями коньков, стал подниматься по лестнице. Лестница казалась бесконечной. Он поднимался и поднимался, а ей не видно было ни конца ни краю. Ноги в бёдрах налились тяжестью и обмякли. Глебка вспомнил наказ Сутугина не торопиться, чтобы ноги не "подсели", и остановился передохнуть. Потом опять принялся карабкаться вверх.
   И вдруг лестница кончилась. Над головой встало высокое лёгкое небо. Только теперь, стоя на верхней площадке, Глебка понял, как высока эта гора. Окна думского здания виднелись ниже её вершины. Толпа, опоясавшая раскат горы, была так далеко, что лиц нельзя было различить.
   Всё перед глазами словно зыбилось и покачивалось; всё казалось неверным, шатким, непрочным. Глебку обнимало пугающе огромное пространство. Он стоял на краю бездны, ещё не веря, что должен кинуться в неё.
   У Глебки захолонуло в груди. Под ложечкой засосало. В это время за спиной послышалось какое-то шарканье и на площадку, постукивая о лёд когтями, выскочил Буян.
   Глебка обрадовался ему и как-то уверенней себя почувствовал. Он вдруг увидел себя на Кондозере среди шумной и крикливой толпы приозерских и воронихинских мальчишек. Когда-то ведь и та гора на обледенелом озёрном берегу казалась страшной, но ведь, в конце концов, съехал же он с неё, одолел же. Пусть не с первого раза, но всё-таки одолел. Понятно, эту гору с Кондозерской не сравнишь. Эта, поди, раза в два выше, да и круче куда...
   Глебка прикинул на глаз высоту и крутизну горы, и на него снова напал неодолимый страх.
   Буян, опасливо косясь на склон горы и слегка повизгивая, приблизился к Глебке и ткнулся мордой в его колени.
   - Но-но, ты поосторожней, - буркнул Глебка, хватаясь за окружавшие площадку перила.
   Буян поджал хвост и отодвинулся от края площадки. Внизу застучали по ступенькам кованые ботинки, и громко заговорило сразу несколько голосов. По лестнице поднималась группа американских солдат.
   Глебка нахмурился. Рыжие шубы показались в лестничном пролёте. Внизу под горой кто-то перегнулся через ледяной барьер, отделявший зрителей от раската, и отчаянно замахал руками. Издали невозможно было разглядеть, кто это, но Глебка подумал, что это, верно, недавний знакомец Сутугин. Не иначе как он. Машет вон руками, подбадривает: мол, давай, не трусь.
   Американцы, поднявшись на площадку, заговорили наперебой, скаля зубы и тыча пальцами то в воздух, то в Глебку. Глебка повернулся к ним спиной и стал на кромку ската. Сердце билось неровно и гулко, потом на какое-то мгновенье словно совсем остановилось. Глебка переступил край площадки и ринулся вниз.
   Разом всё вокруг изменилось. Огромное голубоватое пространство вдруг как бы сжалось, охватило его со всех сторон, начало молниеносно втягивать в свою бескрайнюю голубизну. Воздух, рванувшись навстречу, густой волной ударил в грудь. Зелёная река раската ринулась на Глебку, вздыбилась, слилась с небом, потом снова припала к земле и побежала навстречу ногам.
   Ноги неслись, мчались, летели с такой непостижимой быстротой, словно хотели выскочить из-под туловища. Сутугин недаром советовал "на ноги нажимать телом". Глебка старался "нажимать телом" на ноги, чуть согнув и расставив их. Следуя другому совету Сутугина, он смотрел не под ноги, далеко вперёд - туда, где ледяная дорожка лежала спокойно и ровно, словно дожидаясь, когда Глебка докатится до неё.
   А Глебка не катился - он летел. Стремительность движения нарастала с каждой секундой. Барьер, ограничивающий гору, потерял очертания, превратился в какую-то хлещущую зелёную струю. Свист встречного ветра остановился на пронзительно высокой ноте и так стоял в ушах - однотонный, острый, плотный.
   Потом в глаза ударила пёстрая лента зрителей, опоясавшая с двух сторон раскат по всей его длине. С каждым мгновеньем зрителей становилось всё больше и больше. Все проходившие мимо по Троицкому проспекту, по набережной и по прилегающим улицам неведомо как узнавали, что "русский парень на горе утирает нос камманам", и быстро сворачивали на площадь. Рыжие шубы, составлявшие сначала подавляющее большинство зрителей, скоро затерялись в разраставшейся толпе архангелогородцев. Никогда у горы не собиралось такого количества людей.
   Когда Глебка шагнул за край площадки, толпа на мгновенье замерла. Кто-то выкрикнул в наступившей тишине:
   - Пошёл!
   Толпа качнулась навстречу летящей с горы маленькой фигурке. Фигурка неслась по крутому ледяному склону с быстротой, от которой у зрителей захватывало дух. Вот она миновала самое опасное место - переход от склона горы к раскату. Вот пронеслась дальше. Казалось, что самое страшное уже позади.
   И вдруг фигурка сильно качнулась и накренилась вправо. По толпе прокатился гул и тотчас замер, точно толпа вздохнула одной огромной грудью: Глебка наклонился к самому льду, изогнулся, коснулся правой рукой раската, но всё же удержался на ногах и понёсся дальше. Ледяная дорожка мчалась навстречу со страшной скоростью и подкатывалась под ноги бесконечной слепящей лентой.
   Наконец, Глебка почувствовал, что свист ветра в ушах начал спадать, стал не таким резким и высоким. Зелёная дорожка сделалась как бы ровней и бежала навстречу не с такой бешеной быстротой, как прежде. Стремительный полёт кончился. Теперь Глебка просто катился по раскату. Ещё несколько мгновений, и, плавно скользнув по пологому спуску на реку, Глебка остановился на плотном снегу за пределами раската.
   Тело сразу обмякло. Ноги подкашивались. Они были, как ватные. По лицу Глебки катился обильный пот, хотя стоял порядочный морозец.
   Тяжело переведя дыхание, Глебка оглянулся на гору и вдруг увидел Буяна. Пёс спускался под уклон, припав брюхом ко льду. Он нёсся следом за Глебкой, хотя и не сразу решился на путешествие по льду столь не обычным для себя способом.
   Когда Буян увидел, что Глебка, оставив его наверху, умчался вниз с горы, то пришёл в страшное волнение. Повизгивая и подвывая, он заметался по площадке. С каждым мгновеньем Глебка уносился всё дальше и дальше. Тогда пёс решительно переступил границу площадки и вступил на склон горы. Его потащило вниз. Стремительность движения всё нарастала. Балансируя, Буян раскачивался на ногах из стороны в сторону. Потом, инстинктивно стараясь уменьшить опасность, он припал ко льду брюхом и так промчался мимо изумлённых зрителей.
   Неожиданный рейд Буяна прошёл без особых осложнений. Пёс благополучно подкатил на брюхе к Глебкиным ногам. Глебка посмотрел на него ошалелыми глазами, потом засмеялся и прищёлкнул языком:
   - Ловко мы их.
   Буян вскочил на все четыре лапы, прыгнул с раската на снег и отряхнулся. От берега вниз по санному спуску бежал Сутугин. Глебка посмотрел на бегущего, потом глянул мимо него на берег, где шумела толпа зрителей. Шум доносило по ветру, но людей, скрытых береговым угором, Глебка не видел. Стоявшие у горы зрители тоже не видели Глебки. Они ждали, пока пролетевший мимо них парень снова поднимется с реки наверх и явится среди зрителей, готовых приветствовать неизвестного смельчака, посрамившего американцев и англичан.
   Лейтенант Скваб и его спутник майор Иган тоже обернулись в сторону реки, но по их нахмуренным лицам можно было понять, что они-то не собираются приветствовать победителя.
   С самого начала они были заинтересованы не в победе, а в поражении Глебки.
   - Держу пари, что этот русский мальчишка опрокинется на середине горы, - сказал лейтенант Скваб, провожая глазами Глебку, который начал взбираться вверх по лестнице на гору.
   Майор Иган молчал и попыхивал длинной прямой трубкой. Только тогда, когда Глебка появился на верхней площадке, майор смерив глазами гору и, не выпуская трубки изо рта, процедил:
   - Он брякнется в конце спуска.
   Они заключили пари. Когда Глебка, промчавшись до конца раската, плавно скатился на реку и исчез из глаз, оба англичанина с удивлением посмотрели друг на друга.
   - Гм. Кто же из двух проиграл? - усмехнулся лейтенант Скваб.
   Майор Иган пожал плечами и выпустил густой клуб дыма.
   - Во всяком случае я был ближе к истине.
   - Метров на двадцать, - иронически заметил лейтенант и, разводя руками, прибавил: - Однако смелый мальчишка.
   Майор кивнул тяжёлой угловатой головой:
   - Смелых надо убивать.
   - Да? - с любопытством обернулся лейтенант.
   - На месте, - подтвердил майор.
   Он подумал, сделал подряд три затяжки и вместе с дымом выдохнул:
   - Надо убивать всех смелых. Тогда остальные станут покорными. Это мой девиз. Пойдём в клуб. Надо промочить горло.
   Они повернулись и отошли от горы, направляясь к офицерскому клубу, размещавшемуся неподалёку, на Троицком проспекте, в бывшем Коммерческом собрании.
   Никто, однако, не последовал их примеру. Все остались возле горы и с нетерпением поглядывали на реку. Но время шло, а снизу, с реки, никто не появлялся. Тогда многие зрители бросились к берегу, чтобы посмотреть, почему замешкался победитель камманов. Они выскочили на набережную и с удивлением оглядели огромное заснежённое полотнище реки. Оно было пустынно. Неизвестный смельчак исчез.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
   НА МХАХ
   Сутугин ещё издали, подбегая, кричал Глебке:
   - Лихо, парень. Кругом молодчик. Не посрамил. Утёр нос камманам. Показал, какие из себя русские ребята.
   Он был весел и взъерошен. Подбежав к Глебке, он быстро заговорил:
   - А ну, давай, братишка, на берег. Из-за угора нас не видать будет. Пробежим до Воскресенской, там по съезду поднимемся в город.
   Он почти силой поволок Глебку за собой.
   - Тут дело, понимаешь, такое, что лучше назад тебе не ходить. Эти рыжие шкуры - от них, брат, добра не жди. А те два офицера, то один из них контрразведчик английский, палач, это мне в точности известно. Коли ты над ним верх одержал, то такие субчики этого не прощают. Лучше уж от греха подальше. Давай другим съездом поднимемся. А там - только нас и видели. Ищи-свищи.
   Они пробежали под берегом за поворот до Воскресенской улицы и только здесь поднялись в город. Глебка присел на уличные мостки и стал снимать коньки. Сутугин поторапливал его и помогал. Глебка снял коньки и отдал ему.
   - Я тут остановлюся, а ты, парень, лети на все четыре стороны. Да гляди, на Троицкий пока назад не суйся. Там для тебя нынче климат сильно нездоровый. Ну, прощевай.
   Сутугин сильно тряхнул на прощанье Глебкину руку, но Глебка не тронулся с места. Сутугин вопросительно посмотрел на него. Глебка сказал:
   - Как же так на Троицкий не суйся, когда мне как раз туда идти нужно.
   - По какому такому случаю тебе обязательно на Троицкий сейчас переться? - перебил Сутугин. - У тебя что? Голова лишняя имеется или как?
   - Мне туда идти надо, - настаивал Глебка упрямо. - У меня адрес такой.
   - Что ещё за адрес? - спросил, оглянувшись, Сутугин, и Глебка объяснил, что ему нужно попасть на Вологодскую улицу ко Мхам и что сказано ему идти по Троицкому мимо думы и Немецкой слободы в Кузнечиху.
   - Вона, - удивился Сутугин, - что же другой дороги в Кузнечиху нет, что ли? - и он стал объяснять, как пройти на Вологодскую улицу, минуя Троицкий проспект.
   Кончив объяснения, он с минуту молча смотрел на Глебку, потом вдруг раскатисто засмеялся:
   - Всё ж таки, молодчик ты. Доказал им нашу ухватку. А теперь, живая душа, дуй напрямки до Мхов.
   Сутугин стиснул Глебкины плечи и слегка подтолкнул его вперёд. Глебка зашагал по Воскресенской улице, ведущей, как и все архангельские улицы, от реки к окраине. Он пересёк Троицкий проспект, потом - Псковский и Петроградский. Город выглядел невесёлым. Прохожие были хмуры. На длинных дощатых заборах висело множество старых объявлений. По большей части это были приказы и распоряжения командования интервентов, их военного губернатора или белогвардейского правительства.
   Глебка прочёл несколько таких приказов. Во всех что-нибудь отменялось и запрещалось. Запрещалось устраивать собрания, показываться на улице после девяти часов вечера, выходить за черту города, передвигаться из одного селения в другое. Отменялись декреты Советской власти о национализации фабрик, заводов и пароходов; отменялось рабочее законодательство, рабочий контроль на предприятиях и другие ненавистные интервентам и белогвардейцам установления Советской власти. Взамен вводились в действие смертная казнь, а также упразднённый революцией царский свод законов.