Страница:
Подобная мысль заставила Аластера обеспокоиться. Ему этого совершенно не хотелось. Если сейчас между ним и Флорией была связь, то не подглядела ли она, как он флиртует с девчонкой из семейства Сторнов, и не посчитала ли его за беспутного обманщика? Может ли она просмотреть его сознание и что с ней будет, когда она обнаружит там сплошные образы Ленизы? Аластер поймал себя на том, что мысленно пытался объясниться с невестой, но тут вдруг осекся, вспомнив о Конне, который, тут уж без всяких сомнений, был телепатически связан с ним и мог читать его самые сокровенные мысли. Никогда он не сможет ни наврать Конну, ни заставить его поверить в свои благие намерения…
Что за жизнь такая, когда все твои самые интимные мысли и побуждения выставлены напоказ перед столькими людьми?!
Это его пугало. Он всегда был открыт Конну. Его брат, возможно, знал его даже лучше, чем Аластер знал сам себя, и это ужасало. Но еще более ужасно было понимание того, что брат знал и худшее, на что он способен…
Юноша попытался мысленно представить себе лицо Флории, и ничего не получилось, перед ним возникала лишь лукавая улыбка Ленизы.
Тогда Аластер усилием воли отбросил игривые мысли и сосредоточился на борьбе с пожаром. Краем глаза он замечал, что старый лорд Сторн не отстает от молодых мужчин, делая свою часть тяжелой работы, и даже больше. Когда Лениза вновь подошла с ведром, Аластер заметил, что из ведра на этот раз шел парок, и решил, что это, наверное, какой-то травяной чай. Лениза остановилась возле деда, и Аластер услыхал их разговор.
— Это глупо, дедушка. Ты не настолько силен, чтобы в твои годы делать такую работу.
— Не болтай чепухи, девочка. Я выполнял эту работу всю жизнь и не собираюсь бросать ее сейчас! Делай свое дело и не пытайся давить или командовать мной.
Под его пронзительным взглядом другие девушки наверняка растаяли бы на месте, но Лениза не намеревалась уступать.
— А какая будет польза, если ты упадешь в обморок от жары? Неужели это будет хороший пример для наших людей?
— Так что ты хочешь, чтобы я сделал? — проворчал он. — Я тушу пожары каждое лето, с детского возраста, уже семьдесят лет подряд.
— Тебе не кажется, что ты уже выполнил свою норму в этой жизни, дедушка? Никто не станет уважать тебя меньше, если ты пойдешь в лагерь и возьмешься там за более легкую работу.
— Тогда я не смогу приказывать людям делать то, чего не делаю сам, внучка. Давай занимайся своей работой, а мою оставь мне.
Аластер невольно восхитился упрямством старика. Когда Лениза подошла к нему, он подхватил ведро, приник к нему губами и с жадностью начал пить. Там действительно оказался чай из неизвестных ему трав, с сильным ароматом, исключительно хорошо утолявший жажду и моментально устранявший сухость в горле.
Возвращая ведро, он поблагодарил ее и спросил:
— Твой дед всегда работает на пожарах вместе со своими людьми?
— Сколько я его помню, и как говорят, то же делал и до моего рождения, — ответила она. — Но теперь он действительно слишком стар. Как бы мне хотелось увести его в лагерь. Сердце у него слабовато.
— Да, это похоже на правду, но я могу только восхищаться его здоровьем, которое позволяет работать ему наравне со своими людьми, — честно сказал Аластер, и она улыбнулась.
— Значит, вы не считаете моего бедного старого дедушку настоящим людоедом, лорд Хамерфел?
Она произнесла это с озорными нотками. Аластер сделал ей знак говорить потише; перемирие на пожаре — может, и закон в горах, и благородные люди, как Сторн, возможно, честно его соблюдают, но как он мог верить остальным окружавшим его незнакомцам! Узнай они — кто он, его могут убить.
— Плохой подарок для сердца вашего дедушки — узнать, что его заклятый враг стоит рядом с ним!
На это Лениза с достоинством ответила:
— Неужели вы верите, что мой дед позволит так опозориться — нарушить пожарное перемирие, наш самый древний закон?
— Я думал так лишь до тех пор, пока не увидел его, вы ведь сами знаете, что сплетни и слухи могут сделать чудовище даже из самого Святого Валентина в снегах, — произнес Аластер, но про себя был уверен, что не стоит давать лорду Сторну такого шанса. — Про вашего деда тоже ходит много слухов.
— По большей части — наверняка хороших, — сказала девушка. — Вы уже напились? Мне надо идти дальше, иначе он опять будет меня ругать.
Аластер неохотно отдал ведро и опять нагнулся, приступая к работе. У него не было никакой привычки к ручному труду, поэтому сейчас спину ломило и каждый мускул на руках и ногах, казалось, выл от боли. Ладони, даже защищенные толстыми кожаными рукавицами, зудели так, словно с них содрали кожу. Аластер бросил взгляд на небо, откуда палящее солнце посылало свои безжалостные лучи. Хоть бы облачко появилось! Рубашка прилипла к спине. Время едва перевалило за полдень, и он ощущал, что до ужина еще целая вечность.
Если бы девушка предложила Аластеру более легкую работу в лагере, он бы моментально согласился. Хамерфел с тоской посмотрел вслед удалявшейся от него вдоль строя лиловой шляпке.
Здесь же полно привычных к тяжкому труду работяг! Неужели каждые руки так много значат? Наверное, здесь, в горах, это было своеобразным делом чести — доказать, что ты мужчина, и это удерживало их на месте. Даже старого лорда Сторна, который в любом цивилизованном обществе давно мог бы по возрасту не заниматься такими работами. В Тендаре наверняка бы произвели какое-нибудь разделение между благородными и простонародьем, но от Конна Аластер знал, что здесь, в Хеллерах, подобное случалось крайне редко. Аластер оперся на мотыгу и потянулся, разминая ноющую спину. Какого черта он вообще сюда пришел? Сверху вдруг раздался странный, как бы механический, вой — совершенно неожиданный звук. Радостные возгласы прокатились вдоль линии пожарных, когда меж деревьев показался в небе маленький летательный аппарат, осторожно маневрировавший, чтобы держаться подальше от клубов дыма. Аластеру раньше доводилось слышать о планерах, летающих на энергии матрикса, на которых в этих горах перевозят противопожарные химикаты, но видеть своими глазами еще не доводилось. Аппарат скрылся из виду, а стоявший рядом человек пробормотал:
— Это лерони из Башни пришли нам на помощь.
— Они принесли химикаты для тушения огня?
— Точно. И правильно сделали, а то — кто знает, не они ли сами начали этот чертов пожар своим клингфайром и еще какой-нибудь дьявольщиной!
— Скорее всего, загорелось от молнии, — сказал Аластер, но человек был настроен скептически.
— Ну да, как бы не так. Тогда почему сейчас пожаров больше, чем во времена моего деда, можешь сказать, а?
Аластер понятия не имел. На это он мог заметить лишь следующее:
— Поскольку во времена твоего деда я не жил, то не знаю, было тогда пожаров больше или нет. И не думаю, чтобы ты это знал, — после чего вновь нагнулся, продолжив работу.
Это дело не для герцога Хамерфела. Если бы он знал заранее, что быть герцогом в горах означает копаться в грязи, то с радостью уступил бы титул Конну!
Нет, не бывать этому. Аластер мрачно посмотрел в небо, представляя, как оно покрывается мелкими облаками. Облака наливаются, становятся серыми и тяжелыми, закрывают солнце и в конце концов проливаются дождем — благословенным дождем! На небе с южной стороны действительно появилось облачко, маленькое и пушистое. Он вообразил, как оно растет, быстро распространяясь по небу, клубясь и темнея, надвигаясь все ближе…
Но оно действительно росло и ширилось, неся с собой холодный ветер, и продолжало темнеть и набухать. Аластер был удивлен и восхищен:
«Неужели мне удалось каким-то образом это сделать?»
Он проэкспериментировал несколько раз, пока не убедился в своей правоте. Каким-то образом его мысли управляли облаком и формировали его, делая все больше и больше, пока фантастические замки и башни из пара не закрыли половину неба!
Не являлось ли это проявлением неизвестного вида ларана, на который его не догадались протестировать? Он не мог сказать. С появлением облака стало гораздо прохладней; тогда он прилежно опять склонился над мотыгой, прежде чем в голову ему пришла очередная мысль:
«А не могу ли я вызвать дождь? Не удастся ли мне загасить огонь и спасти всех от бедствия?»
Но беда была в том, что он хоть и мог сделать облако темней и гуще, но не знал, когда оно станет достаточно большим, чтобы из него хлынул дождь. Надо было лучше слушать, когда мать пробовала рассказывать ему о простейших способах применения ларана.
«Жаль, что я не могу проникнуть в сознание Конна, как он проникает в мое, и научиться этому искусству от него».
Его попытка мысленно создать облако отняла столько времени, что девочки и мальчики, разносившие воду, успели сделать полный круг. Среди них он заметил Ленизу, теперь уже вдалеке, и подумал, не специально ли ее переставили в другой ряд. И тут вдруг понял, что ревнует ее к мужчине, получавшему из ее рук воду… ревнует гораздо больше, чем ревновал Флорию к Конну в Тендаре.
«Разумеется, мой брат Конн знает так мало о городской жизни, что даже не замечает женщин, если думает, что они принадлежат другим мужчинам».
На какое-то мгновение Аластеру стало стыдно за презрительное отношение к брату в таких вопросах.
«А действительно, что здесь смешного, если Конн ведет себя благородно? Но стоит ли мне перенять его деревенские понятия о морали?»
Небо теперь так затянуло грозовыми тучами, что поднялся сильный ветер. Аластер, раздевшийся до пояса, начал мерзнуть и натянул рубашку, которая висела, обвязанная вокруг талии. Он была мокрой от пота… но нет, это были уже капли дождя — большие, падавшие редко, и он тут же вообразил, как дождь начинает идти все быстрее и быстрее…
Когда хлынул настоящий ливень, радостный гомон пронесся по рядам пожаротушителей, а с границы горящего леса повалили густые клубы пара. Аластер отложил мотыгу и с чувством облегчения и удовлетворения поглядел в небо.
— Эй, смотри! — крикнул кто-то пронзительно.
Недоуменно переведя взгляд, Аластер вдруг увидел начавшее крениться горящее дерево и, к своему ужасу, заметил, что рядом, в нескольких ярдах, Лениза как раз несла ведро воды. До конца не соображая, что делает, Аластер опрометью побежал вдоль пожарозащитной полосы. Он бросился к девушке, пытаясь ее спасти, выхватив из-под падающего дерева…
Но далеко убежать они не успели. Дерево с оглушительным треском рухнуло на землю, увлекая за собой более мелкие деревья и кустарник. Ими-то и накрыло Ленизу с Аластером, придавив обоих к земле. Он пытался вынести ее на руках из-под падающего дерева, и теперь, когда мир раскололся у него над головой, она оказалась под ним, прикрытая его телом. Последнее, что он услыхал, был обезумевший вой Ювел.
Что за жизнь такая, когда все твои самые интимные мысли и побуждения выставлены напоказ перед столькими людьми?!
Это его пугало. Он всегда был открыт Конну. Его брат, возможно, знал его даже лучше, чем Аластер знал сам себя, и это ужасало. Но еще более ужасно было понимание того, что брат знал и худшее, на что он способен…
Юноша попытался мысленно представить себе лицо Флории, и ничего не получилось, перед ним возникала лишь лукавая улыбка Ленизы.
Тогда Аластер усилием воли отбросил игривые мысли и сосредоточился на борьбе с пожаром. Краем глаза он замечал, что старый лорд Сторн не отстает от молодых мужчин, делая свою часть тяжелой работы, и даже больше. Когда Лениза вновь подошла с ведром, Аластер заметил, что из ведра на этот раз шел парок, и решил, что это, наверное, какой-то травяной чай. Лениза остановилась возле деда, и Аластер услыхал их разговор.
— Это глупо, дедушка. Ты не настолько силен, чтобы в твои годы делать такую работу.
— Не болтай чепухи, девочка. Я выполнял эту работу всю жизнь и не собираюсь бросать ее сейчас! Делай свое дело и не пытайся давить или командовать мной.
Под его пронзительным взглядом другие девушки наверняка растаяли бы на месте, но Лениза не намеревалась уступать.
— А какая будет польза, если ты упадешь в обморок от жары? Неужели это будет хороший пример для наших людей?
— Так что ты хочешь, чтобы я сделал? — проворчал он. — Я тушу пожары каждое лето, с детского возраста, уже семьдесят лет подряд.
— Тебе не кажется, что ты уже выполнил свою норму в этой жизни, дедушка? Никто не станет уважать тебя меньше, если ты пойдешь в лагерь и возьмешься там за более легкую работу.
— Тогда я не смогу приказывать людям делать то, чего не делаю сам, внучка. Давай занимайся своей работой, а мою оставь мне.
Аластер невольно восхитился упрямством старика. Когда Лениза подошла к нему, он подхватил ведро, приник к нему губами и с жадностью начал пить. Там действительно оказался чай из неизвестных ему трав, с сильным ароматом, исключительно хорошо утолявший жажду и моментально устранявший сухость в горле.
Возвращая ведро, он поблагодарил ее и спросил:
— Твой дед всегда работает на пожарах вместе со своими людьми?
— Сколько я его помню, и как говорят, то же делал и до моего рождения, — ответила она. — Но теперь он действительно слишком стар. Как бы мне хотелось увести его в лагерь. Сердце у него слабовато.
— Да, это похоже на правду, но я могу только восхищаться его здоровьем, которое позволяет работать ему наравне со своими людьми, — честно сказал Аластер, и она улыбнулась.
— Значит, вы не считаете моего бедного старого дедушку настоящим людоедом, лорд Хамерфел?
Она произнесла это с озорными нотками. Аластер сделал ей знак говорить потише; перемирие на пожаре — может, и закон в горах, и благородные люди, как Сторн, возможно, честно его соблюдают, но как он мог верить остальным окружавшим его незнакомцам! Узнай они — кто он, его могут убить.
— Плохой подарок для сердца вашего дедушки — узнать, что его заклятый враг стоит рядом с ним!
На это Лениза с достоинством ответила:
— Неужели вы верите, что мой дед позволит так опозориться — нарушить пожарное перемирие, наш самый древний закон?
— Я думал так лишь до тех пор, пока не увидел его, вы ведь сами знаете, что сплетни и слухи могут сделать чудовище даже из самого Святого Валентина в снегах, — произнес Аластер, но про себя был уверен, что не стоит давать лорду Сторну такого шанса. — Про вашего деда тоже ходит много слухов.
— По большей части — наверняка хороших, — сказала девушка. — Вы уже напились? Мне надо идти дальше, иначе он опять будет меня ругать.
Аластер неохотно отдал ведро и опять нагнулся, приступая к работе. У него не было никакой привычки к ручному труду, поэтому сейчас спину ломило и каждый мускул на руках и ногах, казалось, выл от боли. Ладони, даже защищенные толстыми кожаными рукавицами, зудели так, словно с них содрали кожу. Аластер бросил взгляд на небо, откуда палящее солнце посылало свои безжалостные лучи. Хоть бы облачко появилось! Рубашка прилипла к спине. Время едва перевалило за полдень, и он ощущал, что до ужина еще целая вечность.
Если бы девушка предложила Аластеру более легкую работу в лагере, он бы моментально согласился. Хамерфел с тоской посмотрел вслед удалявшейся от него вдоль строя лиловой шляпке.
Здесь же полно привычных к тяжкому труду работяг! Неужели каждые руки так много значат? Наверное, здесь, в горах, это было своеобразным делом чести — доказать, что ты мужчина, и это удерживало их на месте. Даже старого лорда Сторна, который в любом цивилизованном обществе давно мог бы по возрасту не заниматься такими работами. В Тендаре наверняка бы произвели какое-нибудь разделение между благородными и простонародьем, но от Конна Аластер знал, что здесь, в Хеллерах, подобное случалось крайне редко. Аластер оперся на мотыгу и потянулся, разминая ноющую спину. Какого черта он вообще сюда пришел? Сверху вдруг раздался странный, как бы механический, вой — совершенно неожиданный звук. Радостные возгласы прокатились вдоль линии пожарных, когда меж деревьев показался в небе маленький летательный аппарат, осторожно маневрировавший, чтобы держаться подальше от клубов дыма. Аластеру раньше доводилось слышать о планерах, летающих на энергии матрикса, на которых в этих горах перевозят противопожарные химикаты, но видеть своими глазами еще не доводилось. Аппарат скрылся из виду, а стоявший рядом человек пробормотал:
— Это лерони из Башни пришли нам на помощь.
— Они принесли химикаты для тушения огня?
— Точно. И правильно сделали, а то — кто знает, не они ли сами начали этот чертов пожар своим клингфайром и еще какой-нибудь дьявольщиной!
— Скорее всего, загорелось от молнии, — сказал Аластер, но человек был настроен скептически.
— Ну да, как бы не так. Тогда почему сейчас пожаров больше, чем во времена моего деда, можешь сказать, а?
Аластер понятия не имел. На это он мог заметить лишь следующее:
— Поскольку во времена твоего деда я не жил, то не знаю, было тогда пожаров больше или нет. И не думаю, чтобы ты это знал, — после чего вновь нагнулся, продолжив работу.
Это дело не для герцога Хамерфела. Если бы он знал заранее, что быть герцогом в горах означает копаться в грязи, то с радостью уступил бы титул Конну!
Нет, не бывать этому. Аластер мрачно посмотрел в небо, представляя, как оно покрывается мелкими облаками. Облака наливаются, становятся серыми и тяжелыми, закрывают солнце и в конце концов проливаются дождем — благословенным дождем! На небе с южной стороны действительно появилось облачко, маленькое и пушистое. Он вообразил, как оно растет, быстро распространяясь по небу, клубясь и темнея, надвигаясь все ближе…
Но оно действительно росло и ширилось, неся с собой холодный ветер, и продолжало темнеть и набухать. Аластер был удивлен и восхищен:
«Неужели мне удалось каким-то образом это сделать?»
Он проэкспериментировал несколько раз, пока не убедился в своей правоте. Каким-то образом его мысли управляли облаком и формировали его, делая все больше и больше, пока фантастические замки и башни из пара не закрыли половину неба!
Не являлось ли это проявлением неизвестного вида ларана, на который его не догадались протестировать? Он не мог сказать. С появлением облака стало гораздо прохладней; тогда он прилежно опять склонился над мотыгой, прежде чем в голову ему пришла очередная мысль:
«А не могу ли я вызвать дождь? Не удастся ли мне загасить огонь и спасти всех от бедствия?»
Но беда была в том, что он хоть и мог сделать облако темней и гуще, но не знал, когда оно станет достаточно большим, чтобы из него хлынул дождь. Надо было лучше слушать, когда мать пробовала рассказывать ему о простейших способах применения ларана.
«Жаль, что я не могу проникнуть в сознание Конна, как он проникает в мое, и научиться этому искусству от него».
Его попытка мысленно создать облако отняла столько времени, что девочки и мальчики, разносившие воду, успели сделать полный круг. Среди них он заметил Ленизу, теперь уже вдалеке, и подумал, не специально ли ее переставили в другой ряд. И тут вдруг понял, что ревнует ее к мужчине, получавшему из ее рук воду… ревнует гораздо больше, чем ревновал Флорию к Конну в Тендаре.
«Разумеется, мой брат Конн знает так мало о городской жизни, что даже не замечает женщин, если думает, что они принадлежат другим мужчинам».
На какое-то мгновение Аластеру стало стыдно за презрительное отношение к брату в таких вопросах.
«А действительно, что здесь смешного, если Конн ведет себя благородно? Но стоит ли мне перенять его деревенские понятия о морали?»
Небо теперь так затянуло грозовыми тучами, что поднялся сильный ветер. Аластер, раздевшийся до пояса, начал мерзнуть и натянул рубашку, которая висела, обвязанная вокруг талии. Он была мокрой от пота… но нет, это были уже капли дождя — большие, падавшие редко, и он тут же вообразил, как дождь начинает идти все быстрее и быстрее…
Когда хлынул настоящий ливень, радостный гомон пронесся по рядам пожаротушителей, а с границы горящего леса повалили густые клубы пара. Аластер отложил мотыгу и с чувством облегчения и удовлетворения поглядел в небо.
— Эй, смотри! — крикнул кто-то пронзительно.
Недоуменно переведя взгляд, Аластер вдруг увидел начавшее крениться горящее дерево и, к своему ужасу, заметил, что рядом, в нескольких ярдах, Лениза как раз несла ведро воды. До конца не соображая, что делает, Аластер опрометью побежал вдоль пожарозащитной полосы. Он бросился к девушке, пытаясь ее спасти, выхватив из-под падающего дерева…
Но далеко убежать они не успели. Дерево с оглушительным треском рухнуло на землю, увлекая за собой более мелкие деревья и кустарник. Ими-то и накрыло Ленизу с Аластером, придавив обоих к земле. Он пытался вынести ее на руках из-под падающего дерева, и теперь, когда мир раскололся у него над головой, она оказалась под ним, прикрытая его телом. Последнее, что он услыхал, был обезумевший вой Ювел.
13
Конн наблюдал за пожаром отстраненно, не имея особого желания влезать в сознание Аластера. Рано или поздно Аластеру придется самому решать, как установить отношения с Маркосом и бывшими подданными Хамерфелов. Если он будет соблюдать обязанности по отношению к фермерам в тушении пожаров, что Конн делал, начиная с девяти лет, они обязательно его примут, и произойдет это гораздо быстрее.
Угроза смерти сломала все барьеры между братьями. Паника, овладевшая Аластером, когда он увидал падающее дерево и попытался оттолкнуть Ленизу подальше от него, передалась Конну. Казалось, горящая крона накрыла его самого. Удушающее огненное море, треск падающего дерева, даже сумасшедший вой Ювел — все это прогремело в его сознании, словно он находился там, а не в тихой комнате матери. Юноша встал, шатаясь, на ноги, какое-то время не понимая, что происходит.
Его наполняло ощущение опасности. Прошло несколько мучительных мгновений, пока он вновь осознал, что стоит один, в сумерках, а слух улавливает только звуки с тихих улочек Тендары. Где-то вдали лает собака, скрипит колесами телега. Аластер вдруг куда-то пропал — то ли умер, то ли потерял сознание, после чего жестокое видение оставило Конна.
Он вытер с лица выступивший пот. Что случилось с братом?
Героизм, временами бурно им овладевавший, на этот раз мог стоить ему жизни. Конн осторожно попробовал поискать сознанием прерванную связь с Аластером, но нашел только боль и темноту… Правда, боль означала, что Аластер, по крайней мере, жив, возможно, тяжело ранен, но все еще жив.
Медяшка, сидевшая у его ног, выла не переставая.
«Наверное, тоже приняла какое-то сообщение от хозяина, — подумал Конн. — А может, она воспринимала его, Конна, возбуждение и отчаяние?»
— Все в порядке, девочка, — сказал он, погладив щенка по голове. — Все в порядке. Успокойся.
Огромные черные глаза Медяшки смотрели умоляюще, и Конн подумал:
«Да. Я немедленно должен ехать в Хеллеры. Так или иначе, но я буду нужен Маркосу».
Он привык самостоятельно принимать решения. Уложив одежду в седельную сумку, сходил на кухню захватить еды на дорогу, и только тут до него дошло, что в доме матери он жил как гость, и раз уж не собирался просить у нее разрешения на отъезд, то, по крайней мере, должен был поставить ее в известность о своих намерениях.
Оставив седельную сумку, он пошел искать Эрминию. Проходя через зал, он вдруг увидел, как открылась входная дверь и в дом вошел Гейвин Деллерей, напоминающий птицу с ярко раскрашенными перьями: на нем были малиновые кожаные ботинки, в тон волос, завитых в локоны, и ленточек по обшлагам рукавов рубашки. Едва взглянув на Конна, тот сразу понял — что-то неладно.
— Доброе утро, дорогой друг. Что случилось? Пришли вести от Аластера?
Конн, бывший отнюдь не в настроении терять время на светские условности, выпалил:
— В горах пожар, брат ранен, возможно — убит.
С лица Гейвина как будто сдуло игривое выражение. Он поспешно произнес:
— Ты должен немедленно сообщить об этом своей матери, она сможет выяснить, жив он или нет.
Об этом Конн не подумал, он все еще очень мало знал о ларане. Чувствуя, что его голос дрожит, он произнес:
— Ты пойдешь со мной? Я не смогу взглянуть ей в лицо, если вдруг получится, что я принес ей весть о смерти Аластера…
— Конечно, — сказал Гейвин.
Они вместе пошли искать Эрминию и обнаружили ее в комнате за шитьем. Она подняла глаза и улыбнулась сыну, но, когда тот не ответил на улыбку, взгляд ее моментально стал испуганным.
— Конн, что случилось? А что здесь делаешь ты, Гейвин? Ты знаешь — мы всегда тебе рады, но чтобы ты пришел сам, в этот час…
— Я хотел узнать, нет ли новостей, — сказал Гейвин, — но когда обнаружил Конна в таком состоянии…
— Мне немедленно надо ехать в Хамерфел, мама. Аластер тяжело ранен, если не погиб во время тушения пожара.
Лицо Эрминии побелело.
— Ранен? Откуда ты знаешь?
— Я был с ним в контакте как раз перед тем, как это произошло. Очень сильное ощущение — то ли страх, то ли боль — вот что там было, — произнес юноша, но она мгновенно поняла все сама, едва задала вопрос. — Я видел, как на него упало горящее дерево!
— Всемилостивая Аварра! — прошептала Эрминия. Моментально достав звездный камень, она склонилась над ним, но очень скоро облегченно подняла глаза.
— Нет, думаю — он не умер. Тяжело ранен — да. Возможно, лежит без сознания, но только не умер. Он вне пределов досягаемости, надо послать за Эдриком или за Ренатой, которые могут связаться с людьми в Башне Трамонтаны, а те тогда выяснят, что случилось в горах. Хранители могут связываться друг с другом.
— За Флорией тоже пошлите, родственница, — сказал Гейвин. — Она наверняка хотела бы знать, что происходит с ее женихом.
— Да, конечно, — согласилась Эрминия, опять наклоняясь к звездному камню. Через мгновение она подняла голову и сказала:
— Они идут.
Конн счет необходимым заметить:
— Для меня это все — лишняя задержка. Я чувствую, что немедленно должен ехать к нему.
Эрминия сурово покачала головой.
— Как раз спешка здесь не нужна, если ты действительно должен ехать, то лучше отправиться в путь, точно зная, что произошло. Иначе ты можешь попасть в западню, устроенную Сторном, как попал твой брат незадолго до вашего рождения.
— Ну, раз вопрос ставится так, — вступил в разговор Гейвин, — то он не должен ехать один. Клянусь, я буду рядом с ним и в жизни, и в смерти.
Эрминия обняла Гейвина, выразив этим порывистым жестом то, на что у нее не хватало слов. Тут Медяшка вдруг подняла голову и залаяла. Послышались шаги, и в комнату вошли Флория с Ренатой, одетой в свое малиновое рабочее платье, а вслед за ними — Эдрик Элхалин.
— Я пришел сразу, как только узнал, что нужен тебе, родственница, — сказал он, подойдя к Эрминии.
— Расскажи, что случилось, дорогая, — произнесла Рената сиплым, невыразительным голосом эммаски. Конн быстро все объяснил. Выслушав его, Эдрик мрачно заметил:
— Надо немедленно сообщить об этом королю Айдану.
Рената возразила нахмурившись:
— Ни в коем случае. У его величества сейчас достаточно неприятностей, и он ни слова не должен услыхать об этом происшествии в Хамерфеле.
— Значит, Антонелла умерла? — спросил Гейвин. — Я ведь слышал, что она начала поправляться…
— До вчерашней ночи так оно и было, — сказала Флория. — Ночью за мной прислали просмотреть ее, у нее в мозгу лопнул еще один сосуд. Она не умерла, но говорить не может, а вся правая сторона тела парализована.
— Да, бедная королева, — произнесла Рената. — Она со всеми была добра, и Айдан будет сильно горевать, если потеряет ее. По крайней мере, он должен находиться рядом с женой, покуда его присутствие еще может давать ей хоть какое-то облегчение.
— Мне тоже следует быть возле нее, — заметила Флория. — Может быть, бдительность и постоянное наблюдение позволят предотвратить очередной удар, который, скорее всего, будет означать смерть.
— Тогда с ней должна быть только я, — произнесла Рената. — А твое место, Флория, мне кажется, должно быть рядом с матерью твоего жениха… — но при этом она посмотрела на Конна, — и думаю, твой отец с этим согласится. Ты нужна Эрминии, а я останусь с ее величеством. До того, как я стала Хранителем, я была Наблюдающей…
— К тому же у вас неизмеримо больше опыта, чем у меня, — добавила Флория с облегчением и благодарностью.
Конн тоже ощущал, как разрывается его сердце между братом и королем, которого он так полюбил. Не умея скрывать раздражение, он произнес:
— Тогда во имя всех богов, давайте же скорее узнаем, что с Аластером.
Он глянул на Флорию, она встретила его взгляд, и ни один из них не осмелился закончить мысль, мелькнувшую в этот миг:
«Я не желаю своему брату ничего плохого. Клянусь. Но если его с нами больше нет…»
«Мне кажется, что я полюбила Аластера только потому, что сквозь него видела тебя…»
Так или иначе, теперь Конн знал: он и Флория больше не могут игнорировать свои чувства. Но в первую очередь они должны позаботиться об Аластере.
Не успела Рената подняться, чтобы достать свой звездный камень, как входная дверь опять распахнулась, и в дом вошел Валентин Хастур.
— А, Рената, я как раз надеялся найти тебя здесь. Ты очень нужна, немедленно иди к ее величеству, а я позабочусь о леди Эрминии и ее сыновьях — в конце концов они станут и моими приемными детьми.
Рената коротко кивнула и поспешила к выходу. Эрминия покраснела, затем наградила Валентина приветливым взглядом и улыбнулась.
«Я так рада, что ты здесь, родственник. Ты всегда приходишь, когда мне больше всего нужна чья-нибудь помощь».
Конн подумал:
«Я рад за нее. Она вышла замуж за моего отца, не успев закончить играть в куклы, и жила одна все эти годы, заботясь исключительно о благополучии моего брата. Настала пора, чтобы кто-нибудь побеспокоился и о ее счастье».
В руках Эдрика сверкнул звездный камень. Он быстро создал из присутствующих круг, и Конн моментально почувствовал присутствие другого круга. Он понял без слов, что они соединились с работниками далекой Башни в Трамонтане.
«Приветствую вас, родственники. Пожар потушен, и теперь у нас есть свободное время, чтобы принять вас».
В мозгу у Конна возникла картина выжженного леса и обезлюдевшей, выгоревшей деревеньки на землях Сторнов. Далее он увидел, как роются землянки для бездомных, раздается пища и одежда.
«Что с моим сыном?»
Этот вопрос задала Эрминия, и ее сознание вышло из круга, устремившись на поиски сына, к которым моментально присоединился и Конн.
«Он поправляется, но находится в замке Сторна — в качестве гостя, под защитой законов гостеприимства, которые тот свято соблюдает, — тут же заверил Эрминию Хранитель Трамонтаны. — Ему не причинят никакого вреда, а раны его не смертельны. Уверяю вас».
— Если Аластер ранен, то я буду нужен Маркосу и моему народу, — сказал Конн. — Мама, позволь мне ехать. Я уже собрал вещи, но ты должна дать мне хорошую, сильную лошадь. На моей уехал Аластер. Мне надо добраться туда как можно быстрее.
— Бери все, что тебе нужно, — сказала она. — Любая лошадь моей конюшни в твоем распоряжении. Я тотчас же последую за тобой, но один ты доберешься быстрее.
— Я тоже еду, — заявила Флория.
— А я поеду с Конном, — произнес Гейвин.
Тогда Конн обратился к Гейвину и матери:
— Ну зачем туда ехать кому-то из вас? Мама, ты должна оставаться здесь, в безопасности, а ты, Гейвин, заботился бы здесь о ней. Я прекрасно понимаю, что у тебя самые добрые намерения, друг мой, но ты даже не представляешь, что такое горные дороги, а в одиночку ехать быстрее, чем вдвоем.
— Раз Аластер ранен, то ему без меня не обойтись, — твердо сказала Эрминия. — А ты тем временем будешь выполнять поручение короля — собирать армию, о которой он говорил. Я знаю дорогу на Хамерфел так же хорошо, как и ты. Но тебе следует отправляться туда как можно быстрее.
— Тогда, Гейвин, ты будешь сопровождать мою мать и Флорию, раз уж им так необходимо туда ехать. Это будет лучшая услуга, которую ты можешь мне оказать, — с мольбой в голосе обратился к нему Конн.
— Я чувствую, что должна ехать с тобой, Конн. Это касается всех нас: тебя, меня и Аластера, — тихо заметила Флория.
— Ты права, — согласился он, — но будет лучше, если ты останешься с моей матерью. Она очень в тебе нуждается.
Эрминия проводила Конна до его комнаты, где он взял седельную сумку, после чего, прихватив на кухне хлеба и сушеного мяса, пошел седлать лошадь. Когда он отъезжал, мать стояла в воротах, провожая его взглядом.
Медяшка рванулась за ним, потащив за собой державшую ее на поводке Эрминию. Та сначала попыталась удержать собаку, но затем спустила ее с поводка, прошептав:
— Позаботься о нем, девочка.
Она стояла, глядя, как ее второй сын уезжает вдаль, в горы, уже поглотившие первого. Затем пошла в дом послать в Башню записку с просьбой о предоставлении отпуска, а также уладить хозяйственные вопросы с прислугой, чтобы с первым лучом солнца тронуться в путь. Настало время вернуться к мужниному наследству, брошенному двадцать лет назад.
Спала она плохо, а проснувшись утром, обнаружила, что Флория пакует дорожные сумы.
— Я не хотела вас будить, — сказала девушка, — но мы должны тронуться в путь как можно скорее.
— Подожди, дорогая моя, — запротестовала Эрминия, — это непорядок, если мы обе одновременно будем отсутствовать в Башне.
— Ерунда, — ответила Флория. — Сейчас там нечего делать. К тому же у них есть Наблюдающий, который может занять мое место в кругу, если круг вообще соберется, а кроме того, в запасе имеются два ученика. Было бы трусостью оставаться здесь, прикрываясь в качестве оправдания моей работой в Башне, когда я должна быть в другом месте. — Она запнулась. — Но если вам просто не нравится моя компания…
— Нет, вовсе нет, — заверила ее Эрминия. — Я вообще не люблю путешествовать в одиночестве и буду очень рада твоей компании. Но…
— Аластер уехал, а он — мой жених. И Конн уехал… — Она замолчала, не в силах подобрать слова, но Эрминия поняла, что хотела сказать девушка.
— Даже собаки и те — убежали, — произнесла она, превращая все сказанное в шутку. — Так что же нам одним здесь оставаться? Правда, я не знаю, ты ездила когда-нибудь так далеко?
— Нет, — честно призналась Флория, — но я хорошая наездница и постараюсь вас не задерживать.
— Значит — уезжаем… — В этот момент Гейвин Деллерей вошел в комнату, и, глянув на него, Эрминия покатилась со смеху.
— Рада, что ты согласился сопровождать нас, дорогой мой мальчик, но только не в таком наряде! Сходи в комнату Конна и возьми там себе какую-нибудь одежду, подходящую для верховой езды…
— Как вам угодно, — согласился Гейвин, — хотя, признаться, я надеялся донести последние веянья моды до гор, где до сих пор никто понятия не имеет, что такое нормальный покрой плаща.
Он вышел и вскоре вернулся одетый в кожаную тунику, брюки и сапоги Конна, доходившие ему почти до колен.
— Остается только надеяться, что никто из моих знакомых не увидит меня в этом наряде, — проворчал он. — Я этого не переживу.
Угроза смерти сломала все барьеры между братьями. Паника, овладевшая Аластером, когда он увидал падающее дерево и попытался оттолкнуть Ленизу подальше от него, передалась Конну. Казалось, горящая крона накрыла его самого. Удушающее огненное море, треск падающего дерева, даже сумасшедший вой Ювел — все это прогремело в его сознании, словно он находился там, а не в тихой комнате матери. Юноша встал, шатаясь, на ноги, какое-то время не понимая, что происходит.
Его наполняло ощущение опасности. Прошло несколько мучительных мгновений, пока он вновь осознал, что стоит один, в сумерках, а слух улавливает только звуки с тихих улочек Тендары. Где-то вдали лает собака, скрипит колесами телега. Аластер вдруг куда-то пропал — то ли умер, то ли потерял сознание, после чего жестокое видение оставило Конна.
Он вытер с лица выступивший пот. Что случилось с братом?
Героизм, временами бурно им овладевавший, на этот раз мог стоить ему жизни. Конн осторожно попробовал поискать сознанием прерванную связь с Аластером, но нашел только боль и темноту… Правда, боль означала, что Аластер, по крайней мере, жив, возможно, тяжело ранен, но все еще жив.
Медяшка, сидевшая у его ног, выла не переставая.
«Наверное, тоже приняла какое-то сообщение от хозяина, — подумал Конн. — А может, она воспринимала его, Конна, возбуждение и отчаяние?»
— Все в порядке, девочка, — сказал он, погладив щенка по голове. — Все в порядке. Успокойся.
Огромные черные глаза Медяшки смотрели умоляюще, и Конн подумал:
«Да. Я немедленно должен ехать в Хеллеры. Так или иначе, но я буду нужен Маркосу».
Он привык самостоятельно принимать решения. Уложив одежду в седельную сумку, сходил на кухню захватить еды на дорогу, и только тут до него дошло, что в доме матери он жил как гость, и раз уж не собирался просить у нее разрешения на отъезд, то, по крайней мере, должен был поставить ее в известность о своих намерениях.
Оставив седельную сумку, он пошел искать Эрминию. Проходя через зал, он вдруг увидел, как открылась входная дверь и в дом вошел Гейвин Деллерей, напоминающий птицу с ярко раскрашенными перьями: на нем были малиновые кожаные ботинки, в тон волос, завитых в локоны, и ленточек по обшлагам рукавов рубашки. Едва взглянув на Конна, тот сразу понял — что-то неладно.
— Доброе утро, дорогой друг. Что случилось? Пришли вести от Аластера?
Конн, бывший отнюдь не в настроении терять время на светские условности, выпалил:
— В горах пожар, брат ранен, возможно — убит.
С лица Гейвина как будто сдуло игривое выражение. Он поспешно произнес:
— Ты должен немедленно сообщить об этом своей матери, она сможет выяснить, жив он или нет.
Об этом Конн не подумал, он все еще очень мало знал о ларане. Чувствуя, что его голос дрожит, он произнес:
— Ты пойдешь со мной? Я не смогу взглянуть ей в лицо, если вдруг получится, что я принес ей весть о смерти Аластера…
— Конечно, — сказал Гейвин.
Они вместе пошли искать Эрминию и обнаружили ее в комнате за шитьем. Она подняла глаза и улыбнулась сыну, но, когда тот не ответил на улыбку, взгляд ее моментально стал испуганным.
— Конн, что случилось? А что здесь делаешь ты, Гейвин? Ты знаешь — мы всегда тебе рады, но чтобы ты пришел сам, в этот час…
— Я хотел узнать, нет ли новостей, — сказал Гейвин, — но когда обнаружил Конна в таком состоянии…
— Мне немедленно надо ехать в Хамерфел, мама. Аластер тяжело ранен, если не погиб во время тушения пожара.
Лицо Эрминии побелело.
— Ранен? Откуда ты знаешь?
— Я был с ним в контакте как раз перед тем, как это произошло. Очень сильное ощущение — то ли страх, то ли боль — вот что там было, — произнес юноша, но она мгновенно поняла все сама, едва задала вопрос. — Я видел, как на него упало горящее дерево!
— Всемилостивая Аварра! — прошептала Эрминия. Моментально достав звездный камень, она склонилась над ним, но очень скоро облегченно подняла глаза.
— Нет, думаю — он не умер. Тяжело ранен — да. Возможно, лежит без сознания, но только не умер. Он вне пределов досягаемости, надо послать за Эдриком или за Ренатой, которые могут связаться с людьми в Башне Трамонтаны, а те тогда выяснят, что случилось в горах. Хранители могут связываться друг с другом.
— За Флорией тоже пошлите, родственница, — сказал Гейвин. — Она наверняка хотела бы знать, что происходит с ее женихом.
— Да, конечно, — согласилась Эрминия, опять наклоняясь к звездному камню. Через мгновение она подняла голову и сказала:
— Они идут.
Конн счет необходимым заметить:
— Для меня это все — лишняя задержка. Я чувствую, что немедленно должен ехать к нему.
Эрминия сурово покачала головой.
— Как раз спешка здесь не нужна, если ты действительно должен ехать, то лучше отправиться в путь, точно зная, что произошло. Иначе ты можешь попасть в западню, устроенную Сторном, как попал твой брат незадолго до вашего рождения.
— Ну, раз вопрос ставится так, — вступил в разговор Гейвин, — то он не должен ехать один. Клянусь, я буду рядом с ним и в жизни, и в смерти.
Эрминия обняла Гейвина, выразив этим порывистым жестом то, на что у нее не хватало слов. Тут Медяшка вдруг подняла голову и залаяла. Послышались шаги, и в комнату вошли Флория с Ренатой, одетой в свое малиновое рабочее платье, а вслед за ними — Эдрик Элхалин.
— Я пришел сразу, как только узнал, что нужен тебе, родственница, — сказал он, подойдя к Эрминии.
— Расскажи, что случилось, дорогая, — произнесла Рената сиплым, невыразительным голосом эммаски. Конн быстро все объяснил. Выслушав его, Эдрик мрачно заметил:
— Надо немедленно сообщить об этом королю Айдану.
Рената возразила нахмурившись:
— Ни в коем случае. У его величества сейчас достаточно неприятностей, и он ни слова не должен услыхать об этом происшествии в Хамерфеле.
— Значит, Антонелла умерла? — спросил Гейвин. — Я ведь слышал, что она начала поправляться…
— До вчерашней ночи так оно и было, — сказала Флория. — Ночью за мной прислали просмотреть ее, у нее в мозгу лопнул еще один сосуд. Она не умерла, но говорить не может, а вся правая сторона тела парализована.
— Да, бедная королева, — произнесла Рената. — Она со всеми была добра, и Айдан будет сильно горевать, если потеряет ее. По крайней мере, он должен находиться рядом с женой, покуда его присутствие еще может давать ей хоть какое-то облегчение.
— Мне тоже следует быть возле нее, — заметила Флория. — Может быть, бдительность и постоянное наблюдение позволят предотвратить очередной удар, который, скорее всего, будет означать смерть.
— Тогда с ней должна быть только я, — произнесла Рената. — А твое место, Флория, мне кажется, должно быть рядом с матерью твоего жениха… — но при этом она посмотрела на Конна, — и думаю, твой отец с этим согласится. Ты нужна Эрминии, а я останусь с ее величеством. До того, как я стала Хранителем, я была Наблюдающей…
— К тому же у вас неизмеримо больше опыта, чем у меня, — добавила Флория с облегчением и благодарностью.
Конн тоже ощущал, как разрывается его сердце между братом и королем, которого он так полюбил. Не умея скрывать раздражение, он произнес:
— Тогда во имя всех богов, давайте же скорее узнаем, что с Аластером.
Он глянул на Флорию, она встретила его взгляд, и ни один из них не осмелился закончить мысль, мелькнувшую в этот миг:
«Я не желаю своему брату ничего плохого. Клянусь. Но если его с нами больше нет…»
«Мне кажется, что я полюбила Аластера только потому, что сквозь него видела тебя…»
Так или иначе, теперь Конн знал: он и Флория больше не могут игнорировать свои чувства. Но в первую очередь они должны позаботиться об Аластере.
Не успела Рената подняться, чтобы достать свой звездный камень, как входная дверь опять распахнулась, и в дом вошел Валентин Хастур.
— А, Рената, я как раз надеялся найти тебя здесь. Ты очень нужна, немедленно иди к ее величеству, а я позабочусь о леди Эрминии и ее сыновьях — в конце концов они станут и моими приемными детьми.
Рената коротко кивнула и поспешила к выходу. Эрминия покраснела, затем наградила Валентина приветливым взглядом и улыбнулась.
«Я так рада, что ты здесь, родственник. Ты всегда приходишь, когда мне больше всего нужна чья-нибудь помощь».
Конн подумал:
«Я рад за нее. Она вышла замуж за моего отца, не успев закончить играть в куклы, и жила одна все эти годы, заботясь исключительно о благополучии моего брата. Настала пора, чтобы кто-нибудь побеспокоился и о ее счастье».
В руках Эдрика сверкнул звездный камень. Он быстро создал из присутствующих круг, и Конн моментально почувствовал присутствие другого круга. Он понял без слов, что они соединились с работниками далекой Башни в Трамонтане.
«Приветствую вас, родственники. Пожар потушен, и теперь у нас есть свободное время, чтобы принять вас».
В мозгу у Конна возникла картина выжженного леса и обезлюдевшей, выгоревшей деревеньки на землях Сторнов. Далее он увидел, как роются землянки для бездомных, раздается пища и одежда.
«Что с моим сыном?»
Этот вопрос задала Эрминия, и ее сознание вышло из круга, устремившись на поиски сына, к которым моментально присоединился и Конн.
«Он поправляется, но находится в замке Сторна — в качестве гостя, под защитой законов гостеприимства, которые тот свято соблюдает, — тут же заверил Эрминию Хранитель Трамонтаны. — Ему не причинят никакого вреда, а раны его не смертельны. Уверяю вас».
— Если Аластер ранен, то я буду нужен Маркосу и моему народу, — сказал Конн. — Мама, позволь мне ехать. Я уже собрал вещи, но ты должна дать мне хорошую, сильную лошадь. На моей уехал Аластер. Мне надо добраться туда как можно быстрее.
— Бери все, что тебе нужно, — сказала она. — Любая лошадь моей конюшни в твоем распоряжении. Я тотчас же последую за тобой, но один ты доберешься быстрее.
— Я тоже еду, — заявила Флория.
— А я поеду с Конном, — произнес Гейвин.
Тогда Конн обратился к Гейвину и матери:
— Ну зачем туда ехать кому-то из вас? Мама, ты должна оставаться здесь, в безопасности, а ты, Гейвин, заботился бы здесь о ней. Я прекрасно понимаю, что у тебя самые добрые намерения, друг мой, но ты даже не представляешь, что такое горные дороги, а в одиночку ехать быстрее, чем вдвоем.
— Раз Аластер ранен, то ему без меня не обойтись, — твердо сказала Эрминия. — А ты тем временем будешь выполнять поручение короля — собирать армию, о которой он говорил. Я знаю дорогу на Хамерфел так же хорошо, как и ты. Но тебе следует отправляться туда как можно быстрее.
— Тогда, Гейвин, ты будешь сопровождать мою мать и Флорию, раз уж им так необходимо туда ехать. Это будет лучшая услуга, которую ты можешь мне оказать, — с мольбой в голосе обратился к нему Конн.
— Я чувствую, что должна ехать с тобой, Конн. Это касается всех нас: тебя, меня и Аластера, — тихо заметила Флория.
— Ты права, — согласился он, — но будет лучше, если ты останешься с моей матерью. Она очень в тебе нуждается.
Эрминия проводила Конна до его комнаты, где он взял седельную сумку, после чего, прихватив на кухне хлеба и сушеного мяса, пошел седлать лошадь. Когда он отъезжал, мать стояла в воротах, провожая его взглядом.
Медяшка рванулась за ним, потащив за собой державшую ее на поводке Эрминию. Та сначала попыталась удержать собаку, но затем спустила ее с поводка, прошептав:
— Позаботься о нем, девочка.
Она стояла, глядя, как ее второй сын уезжает вдаль, в горы, уже поглотившие первого. Затем пошла в дом послать в Башню записку с просьбой о предоставлении отпуска, а также уладить хозяйственные вопросы с прислугой, чтобы с первым лучом солнца тронуться в путь. Настало время вернуться к мужниному наследству, брошенному двадцать лет назад.
Спала она плохо, а проснувшись утром, обнаружила, что Флория пакует дорожные сумы.
— Я не хотела вас будить, — сказала девушка, — но мы должны тронуться в путь как можно скорее.
— Подожди, дорогая моя, — запротестовала Эрминия, — это непорядок, если мы обе одновременно будем отсутствовать в Башне.
— Ерунда, — ответила Флория. — Сейчас там нечего делать. К тому же у них есть Наблюдающий, который может занять мое место в кругу, если круг вообще соберется, а кроме того, в запасе имеются два ученика. Было бы трусостью оставаться здесь, прикрываясь в качестве оправдания моей работой в Башне, когда я должна быть в другом месте. — Она запнулась. — Но если вам просто не нравится моя компания…
— Нет, вовсе нет, — заверила ее Эрминия. — Я вообще не люблю путешествовать в одиночестве и буду очень рада твоей компании. Но…
— Аластер уехал, а он — мой жених. И Конн уехал… — Она замолчала, не в силах подобрать слова, но Эрминия поняла, что хотела сказать девушка.
— Даже собаки и те — убежали, — произнесла она, превращая все сказанное в шутку. — Так что же нам одним здесь оставаться? Правда, я не знаю, ты ездила когда-нибудь так далеко?
— Нет, — честно призналась Флория, — но я хорошая наездница и постараюсь вас не задерживать.
— Значит — уезжаем… — В этот момент Гейвин Деллерей вошел в комнату, и, глянув на него, Эрминия покатилась со смеху.
— Рада, что ты согласился сопровождать нас, дорогой мой мальчик, но только не в таком наряде! Сходи в комнату Конна и возьми там себе какую-нибудь одежду, подходящую для верховой езды…
— Как вам угодно, — согласился Гейвин, — хотя, признаться, я надеялся донести последние веянья моды до гор, где до сих пор никто понятия не имеет, что такое нормальный покрой плаща.
Он вышел и вскоре вернулся одетый в кожаную тунику, брюки и сапоги Конна, доходившие ему почти до колен.
— Остается только надеяться, что никто из моих знакомых не увидит меня в этом наряде, — проворчал он. — Я этого не переживу.