— Пора кормить зверюшек.
Появившиеся в коридоре два львообразных существа катили перед собой большую тележку. Каждый раз, когда разносчики пищи останавливались возле одной из дверей, один из них наводил на заключенных тонкую черную трубку — очевидно, какое-то оружие, — в то время как второй доставал с тележки запечатанные пластиковые подносы разного цвета и подавал их в камеры-клетки. Дэйн наблюдал за ними, не делая ни одного движения. Когда разносчики покончили со своим занятием, снова раздался клацающий звук и Райэнна сказала:
— Теперь мы можем взять нашу еду. Если бы кто-нибудь попробовал сделать это раньше, он получил бы заряд нервно-паралитического газа. В большинстве случаев — не смертельно, но ощущение такое, точно тебя окунули в кипящее масло.
Женщину передернуло, и она закончила:
— Мне пришлось испытать действие этого оружия на себе в тот момент, когда они захватывали меня и моих коллег. Прошло три дня, прежде чем я смогла пошевелить хоть пальцем и не закричать.
Марш задумался о том, что видел, и о словах Райэнны. Почему никто из заключенных не делал попыток напасть на разносчиков? Дэйн произнес:
— И что, разве никто не пробовал освободиться?
— А если бы и попробовал? — произнесла рыжеволосая инопланетянка невеселым тоном. — Куда бы он направился, если бы ему удалось освободиться? На корабле не меньше, а может быть, и больше восьмидесяти мехаров, вооруженных нервно-паралитическим и парализующим оружием. — Сказав это, она направилась к подносам и выбрала среди них два с голубыми и зелеными полосками — цветовым кодом. Райэнна пояснила:
— Это принятая на планетах Содружества маркировка. В крайнем случае можешь съесть пищу, которая находится в подносе с только голубыми или только зелеными полосками. А вот красная и оранжевая маркировка означает, что такую пищу тебе не следует и пробовать. Там неподходящая группа витаминов. Что касается желтого кода, то это вообще яд, так как та пища предназначена для насекомоядных.
Рыжеволосый здоровяк, внешне похожий на Райэнну, подошел к Дэйну и его собеседнице, держа в руках поднос. Все уселись на пол и принялись есть. Соплеменник Райэнны произнес, обращаясь к Дэйну:
— Добро пожаловать в братство проклятых. — Разрывая упаковку, он добавил: — Меня зовут Роксон. Вижу, ты понравился Райэнне.
— Дэйн Марш, — представился Дэйн, вскрывая свой поднос. Владелец «Морского бродяги» попробовал пищу, вкус которой несказанно удивил и обрадовал его. Еда, подогретая какими-то встроенными в поднос приспособлениями, была в меру горячей, слабо подсоленной и слегка горьковатой, но вместе с тем достаточно вкусной. — Как бы там ни было, эти мехары, или как их там называют, не стремятся заморить нас голодом.
— Ну это-то им к чему? — Сидевшее на корточках похожее на уменьшенную копию древнего ящера «кожаное» существо — с близкого расстояния Дэйн мог с точностью сказать, что это именно кожа, а не одежда, — подошло к ним и вступило в беседу. — Привет тебе, мыслящий, во имя Вселенского универсального разума.
Поднос нового собеседника был помечен желтыми и красными полосками. Обоняние Дэйна уловило запах содержимого упаковки. Так пахнет сероводород, выделяющийся при гниении и разложении, но «кожаный» принялся за свою пищу с явным аппетитом, а в том, как он это делал, угадывалась даже своеобразная утонченность манер. Существо брало небольшие кусочки кончиками хватательных конечностей, немедленно отправляло их в рот и тщательно пережевывало острыми крепкими зубами.
— Зачем им с нами плохо обращаться? Мы же — их товар, — продолжал рассуждать «кожаный». — Мир, из которого происхожу я, — беден, мне не часто удавалось там так славно поесть, но что говорит Божественное Яйцо? Да продлится его мудрость в веках, покуда не иссякнет огонь солнц! Вот что оно говорит: «Лучше в добром мире питаться мошкарой, витающей над болотами, чем пировать во дворце войны, смерти и страданий».
Дэйн не смог удержаться от смешка. Это уж точно слишком — рептилия-философ. Гигант повернулся к Маршу, обнажая зубы.
— Чужестранец, чем тебя так насмешила мудрость Божественного Яйца? — «Философ» задал свой вопрос вежливым тоном, голос рептилии звучал мягко, однако вид его страшных зубов говорил сам за себя.
— Я вовсе и не думал смеяться, — запротестовал Дэйн, немного отодвинувшись. — Просто там, откуда я… э-э-э… родом, существует Великая книга Мудростей, а в ней, среди прочих, есть и такое изречение: «Лучше угощение из зелени с любовью, чем из жирного тельца — с ненавистью!»
— М-м-м-м… — протянул человек-ящерица. — Чего ж удивляться? Истинная мудрость — мудрость везде, мой обезьяноподобный друг. Даже оказавшись в унизительном положении раба, можно позволить себе предаться философским размышлениям и найти для этого основания. Так что все в порядке, приятель.
Тщательно подбирая слова, Дэйн произнес:
— Там, где я живу… то есть где я жил, считается несколько двусмысленным, когда некая персона, известная своей агрессивностью, заявляет о мире. А по моим… э-э-э… понятиям, ты выглядишь достаточно опасным. Учти, я вовсе не желаю тебя обидеть.
— А я и не обижаюсь, — возразил человек-ящерица, — хотя и не могу не согласиться с тем, что сильному и страшному на вид существу приходится вечно уверять окружающих в своих добрых намерениях, тогда как маленькому и слабому это не требуется, хотя ведь неизвестно, что у него на уме на самом деле.
— Ну, у нас это не всегда так, — проговорил Дэйн и подумал, что отродясь и в мыслях не держал, представить себе не мог, что доведется ему сидеть, что называется, за одним столом с гигантской рептилией и беседовать с ней на философские темы. Да нет, скорее это странное существо могло считаться не рептилией, а (да-да!) в каком-то смысле, конечно, человеком. И все-таки от этого просто мозги дыбом вставали. В общем, происходила чайная вечеринка в психушке для безнадежно больных.
— Меня зовут Аратак, — произнес «кожаный», или человек-ящерица. Дэйн назвался, и «философ» задумчиво повторил имя Марша. — Не имею ни малейшего понятия, что такое Дэйн, но вот Марш[1] — совсем другое дело, так называется мой дом, так что мы с тобой в каком-то смысле братья, старина Марш. Давай же и правда станем с тобой братьями по несчастью, так как все болота в конечном итоге — одно болото, все озера — одно озеро, все моря — одно море в бескрайнем Едином космосе.
Дэйн почесал в затылке. Рассуждения рептилии-философа показались Маршу настолько фантастически сумасшедшими, что даже понравились ему.
— Годится, — ответил Дэйн.
— На досуге мы займемся более детальным изучением твоей и моей философии, — предложил Аратак. — Я же еще раз убедился в том, что уже знал и так — Универсальный вселенский разум не только величайшая философская идея, но он и истина по своей сути, ибо за несколько недель рабства я на своем опыте убедился в том, что существует братство между людьми и гуманоидами. Раньше я мог только праздно рассуждать об этом, по правде говоря, мне никогда не казалось, что среди обезьяноподобных встречаются достаточно разумные существа, так как у них слишком много времени уходит на заботу о своем физическом благополучии, да еще на, так сказать, удовлетворение потребностей в воспроизведении себе подобных. На моей планете они годятся разве что на роль домашних животных. Не помню, чтобы кто-нибудь из них занимал важные места в руководстве Содружества. Поэтому, ребята, — он указал своей когтистой конечностью на потупившихся Дэйна, Райэнну и Роксона, — примите уверения в моей бесконечной благодарности за то, что вы предоставили мне шанс подняться вверх еще на одну, если можно так выразиться, ступеньку в великом деле совершенствования духа.
В ответ Роксон мрачно пробурчал:
— Будем надеяться, что это наше совершенствование духа принесет нам пользу в дальнейшей жизни.
Все замолчали.
Дэйн выскоблил свой поднос дочиста, не оставив на нем ни крошки, и почувствовал себя получше. Теперь ему стало известно, куда он попал. Он понимал, что ни скорая смерть, ни пытки ему не угрожают.
Однако, как бы там ни было, перспективы выглядели не слишком заманчиво. Всю свою жизнь Дэйн Марш считал себя человеком действия. В том мире, где он жил, большинство людей ходили по проторенным тропам и скорее поступали согласно установленному порядку, чем действовали самостоятельно. Дэйн, можно сказать, всю свою жизнь положил на то, чтобы не быть подобным таким людям, поэтому тяжесть плена усугублялась для него невозможностью поступать в соответствии со своими правилами. Такое положение дел просто не могло не бесить Дэйна. Схваченный против своей воли, посаженный в клетку, снабженный, опять-таки насильно, переговорным устройством — последнее не причиняло боли, зато давало массу преимуществ, так как позволяло общаться с другими пленниками, однако это тоже раздражало Марша, поскольку опять же было сделано помимо его воли.
Когда пища вернула Дэйну силы, вызывавшее тихое раздражение чувство беспомощности довольно быстро переросло у него в самый настоящий гнев. Все эти граждане величайшей межгалактической цивилизации просто сидят и ждут, понятия не имея о том, что с ними сделают владельцы корабля — работорговцы мехары. Нет, Дэйн Марш с таким положением вещей мириться не собирался!
Снова послышался тот клацающий звук, который предварял первое появление в коридоре мехаров — разносчиков пищи. Дэйн обратил внимание на это обстоятельство. Он решил, что такой шум издает некий единый механизм, отпиравший двери клеток перед началом трапезы и запиравший их по ее окончании. Мехары, очевидно, вполне полагались на мощь своего оружия и на тот ужас, который сумели внушить пленникам, в противном случае работорговцы не стали бы оставлять двери открытыми столь долгое время. Все это могло пригодиться Маршу позднее, а пока он решил просто убить время.
Среди прочих обитателей камеры находилось некое волосатое существо, при взгляде на которое казалось, что рук и ног у этого создания больше, чем должно быть на самом деле. (Дэйн решил, что возникает такое впечатление из-за того, каким образом присоединяются конечности к корпусу и как они разделяются на сегменты.) Другими соседями Марша оказалась пара обычных на вид мужчин и высокое существо с узким лицом, покрытое темной шерстью. Все они заканчивали свою трапезу. Дэйн заметил, что один из подносов остался невостребованным. От внимательного взгляда владельца «Морского бродяги» не укрылось то обстоятельство, что, судя по маркировке, еда на подносе предназначалась для человека. Марш огляделся вокруг. Так и есть! На низкой кушетке возле стены лежало, отвернувшись от окружающих, какое-то очень стройное существо, облаченное в длинные белые одежды.
Дэйн спросил:
— Что с этим бедолагой? Ранен, болен, умирает?
— Умирает, — спокойным тоном констатировала Райэнна. — Она уже десять раз отказывалась принимать пищу. Бедняжка со Спики-4. Они предпочитают смерть неволе. Кроме того, они просто не могут существовать без общения со своими соплеменниками. Ей недолго осталось. Все, что мы можем для нее сделать, — позволить умереть спокойно.
Марш с негодованием уставился на рыжеволосую.
— Значит, так. Вы все тут просто сидите и преспокойненько ждете, когда она умрет от голода?
— Ну да, — совершенно безразличным тоном бросила Райэнна. — Я же тебе объяснила, что ее соплеменники всегда умирают, если оказываются вырванными из своей среды.
— И тебе все это до лампочки? — Дэйну казалось, что он сейчас просто взорвется от возмущения.
— Ну нет, мне это не до лампочки, — спокойным тоном возразила женщина. — Но с какой стати я должна вмешиваться и заставлять ее изменить свое решение? Она вправе сама избрать свою судьбу. Я порой думаю, что она разумнее нас всех.
Лицо Дэйна исказила гримаса отвращения. Он поднялся и взял нетронутый поднос.
— Вот так! Я не собираюсь сидеть и наблюдать, как умирает женщина. Тем более зная, что могу предотвратить это. — Высказавшись, Марш пересек камеру и подошел к кушетке, на которой лежала незнакомка. У него голова пошла кругом. Он мысленно вознегодовал: «Сидеть и ждать, пока она умрет от голода?! Хороши!»
Лежавшая не подавала признаков жизни, и Дэйн испугался, что она уже мертва или при смерти и не понимает, что происходит вокруг. Он постоял некоторое время около кушетки, пораженный красотой незнакомки.
В голове Дэйна выстраивались пирамиды из мыслей, которые немедленно рушились, но на месте развалин вздымались новые нагромождения — одно причудливее другого.
«Вот та, которую я искал всю жизнь. Мечта — иллюзия, которая, как мне казалось, ждала меня за очередным горным перевалом… за следующей волной… на краю радуги. А ведь я уже и верить перестал, что мечта моя окажется женщиной из плоти и крови…
И она лежит и умирает у меня на глазах, и я так же беспомощен, как и она, в нашей безрадостной тюрьме. Так же лишен надежды. Может быть, потому мне и позволили встретиться с моей богиней, что уже слишком поздно?.. Разве не так и несбыточная мечта осуществляется лишь на секунду, чтобы потом исчезнуть навсегда?»
Эта ужасная догадка настолько поразила Дэйна, что он даже не почувствовал всей горечи ее осознания и стоял, держа в руке за краешек свисавший книзу поднос. Но какое-то едва заметное движение, которое можно было принять за дыхание, сказало Маршу, что она еще жива. Путаные, болезненные размышления об обретенной и разом утраченной мечте вмиг оказались опрокинутыми волной благоразумной практичности. Забудь обо всем! Это просто красивая девушка, которая умирает и которую, вероятно, еще можно спасти. Удивление и восторг, граничивший с некоторым ужасом, отступили перед обыкновенной человеческой жалостью. Марш опустился на колени и, вытянув руку, легонько коснулся плеча женщины.
Прежде чем Дэйн успел сделать это, она пошевелилась и повернулась к нему, точно каким-то непонятным образом ощутила шквал его мыслей. Ее красивые, черные брови вразлет шевельнулись, глубокие глаза приоткрылись…
Девушка была столь бледна, что Марш ожидал увидеть голубые глаза, но они оказались золотисто-карими, как у дикого лесного зверька. Губы умиравшей шевельнулись, однако она, видимо, настолько ослабла, что не смогла выговорить ни слова. И все-таки Дэйн понял, что она пытается выразить протест и вместе с тем удивление.
Марш, стараясь, чтобы голос его звучал как можно ласковее, проговорил:
— Вот, я принес тебе еды. Постарайся съесть хоть что-нибудь.
Она прошептала в ответ что-то явно означавшее отказ.
— Послушай, — произнес Дэйн твердо, — это чепуха какая-то! Пока ты жива, ты просто обязана поддерживать свои силы. Вдруг подвернется возможность совершить побег или что-нибудь в этом роде? Допустим, кто-то придет нам на помощь или мы сумеем убежать, а ты окажешься слишком слабой, чтобы двигаться самостоятельно. Нам придется нести тебя, и нас непременно снова всех захватят, так как ты будешь нам обузой! За что ты нас так, а?
Губы незнакомки пошевелились вновь, и Дэйну показалось, что он видит на ее лице некое подобие слабой улыбки. Хотя в безжизненных чертах лица девушки едва ли угадывалось какое-то движение. Наконец она произнесла что-то, но так тихо, что Дэйну пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать ее слова:
— Разве это нужно кому-то из вас… делить со мной мою чашу?..
— Мы тут люди, то есть существа гуманные, — с уверенностью проговорил Дэйн, хотя сам вовсе не чувствовал, что говорит правду, ведь никого из его сокамерников, похоже, не волновала судьба этой несчастной. Может быть, как раз то, что она сама догадывалась об этом, и заставило ее принять такое решение?.. — Ну хорошо, по крайней мере, мне не безразлично, что с тобой станет, — произнес Марш, нащупывая своими пальцами ее руку. — Давай же, если ты настолько слаба, что не можешь есть сама, разреши мне покормить тебя. — Дэйн распаковал поднос с горячей пищей. Он зачерпнул ложкой немного похожей на суп жидкости и поднес к губам девушки. — Ну, давай, — сказал он. — Проглоти немножко, это легкая еда.
Какое-то время Дэйну казалось, что девушка будет упорствовать и ее губы останутся плотно сжатыми, у него буквально отлегло от сердца, когда она позволила влить себе в рот бульон и проглотила его. Марша охватило чувство бесконечной радости, какого-то душевного подъема, однако он решил не выказывать своих эмоций, а лишь, зачерпнув ложкой еще бульонной жижи, продолжил кормление. Проглотив еще несколько ложечек пищи, девушка попробовала пошевелиться. Дэйн, бережно обняв ее, помог ей подняться. Марш дал девушке еще немного супа и пюре, но когда она знаком показала, что хочет еще, он убрал ложку.
— Сейчас нельзя. Тебе опасно есть много после столь длительного перерыва. Придется потерпеть, пока желудок освоится, — строго сказал Дэйн и улыбнулся, позволяя девушке опуститься на подушку. — Постарайся теперь уснуть, скоро ты будешь чувствовать себя лучше.
Слабость заставила девушку опустить веки, она, не справившись с собой, произнесла:
— …ты?
— Твой сокамерник, — ответил он. — Мое имя Дэйн Марш. Мы с тобой сумеем познакомиться поближе, когда ты немного окрепнешь, а сейчас просто скажи мне, как тебя зовут?
— Даллит, — прошептала девушка и мгновенно провалилась в сон.
Дэйн еще некоторое время не двигаясь смотрел на нее, потом встрепенулся и поставил на тумбочку поднос.
Даллит. Какое прекрасное имя и как оно подходит к ее тонкому лицу и глазам дикого лесного зверька. Нет, у нее скорее глаза раненой нимфы!.. В ту минуту Дэйн был счастлив уже оттого, что она жива и будет жить. Он отошел от кушетки, на которой лежала Даллит, и заметил, что остальные сокамерники разбились на небольшие группки, однако Райэнна внимательно наблюдала за ним, Маршем. Когда он поравнялся с рыжеволосой женщиной, она с оттенком горечи в голосе сказала:
— Ну и чего ты добился, придурок?
— Того, что она, по крайней мере, будет жить. Просто надо было проявить заботу о ней. И только-то! Любой из вас мог это сделать точно так же, как и я, — отозвался Дэйн.
В голосе Райэнны вдруг зазвучала ярость:
— Какое право ты имел делать это? Какого черта тебе потребовалось вмешиваться в чужую жизнь? Давать этой несчастной надежду? А ты подумал о том, что на самом деле ждет нас всех?!
Дэйн ответил просто:
— Не в моих правилах сидеть сложа руки, когда кто-нибудь гибнет. Пока в человеке теплится жизнь, не умирает и надежда. Ты-то вот жива, не так ли?
Райэнна тяжело вздохнула и отошла от Марша, бросив через плечо:
— Будем уповать на то, что ты никогда не осознаешь последствий своего поступка.
Появившиеся в коридоре два львообразных существа катили перед собой большую тележку. Каждый раз, когда разносчики пищи останавливались возле одной из дверей, один из них наводил на заключенных тонкую черную трубку — очевидно, какое-то оружие, — в то время как второй доставал с тележки запечатанные пластиковые подносы разного цвета и подавал их в камеры-клетки. Дэйн наблюдал за ними, не делая ни одного движения. Когда разносчики покончили со своим занятием, снова раздался клацающий звук и Райэнна сказала:
— Теперь мы можем взять нашу еду. Если бы кто-нибудь попробовал сделать это раньше, он получил бы заряд нервно-паралитического газа. В большинстве случаев — не смертельно, но ощущение такое, точно тебя окунули в кипящее масло.
Женщину передернуло, и она закончила:
— Мне пришлось испытать действие этого оружия на себе в тот момент, когда они захватывали меня и моих коллег. Прошло три дня, прежде чем я смогла пошевелить хоть пальцем и не закричать.
Марш задумался о том, что видел, и о словах Райэнны. Почему никто из заключенных не делал попыток напасть на разносчиков? Дэйн произнес:
— И что, разве никто не пробовал освободиться?
— А если бы и попробовал? — произнесла рыжеволосая инопланетянка невеселым тоном. — Куда бы он направился, если бы ему удалось освободиться? На корабле не меньше, а может быть, и больше восьмидесяти мехаров, вооруженных нервно-паралитическим и парализующим оружием. — Сказав это, она направилась к подносам и выбрала среди них два с голубыми и зелеными полосками — цветовым кодом. Райэнна пояснила:
— Это принятая на планетах Содружества маркировка. В крайнем случае можешь съесть пищу, которая находится в подносе с только голубыми или только зелеными полосками. А вот красная и оранжевая маркировка означает, что такую пищу тебе не следует и пробовать. Там неподходящая группа витаминов. Что касается желтого кода, то это вообще яд, так как та пища предназначена для насекомоядных.
Рыжеволосый здоровяк, внешне похожий на Райэнну, подошел к Дэйну и его собеседнице, держа в руках поднос. Все уселись на пол и принялись есть. Соплеменник Райэнны произнес, обращаясь к Дэйну:
— Добро пожаловать в братство проклятых. — Разрывая упаковку, он добавил: — Меня зовут Роксон. Вижу, ты понравился Райэнне.
— Дэйн Марш, — представился Дэйн, вскрывая свой поднос. Владелец «Морского бродяги» попробовал пищу, вкус которой несказанно удивил и обрадовал его. Еда, подогретая какими-то встроенными в поднос приспособлениями, была в меру горячей, слабо подсоленной и слегка горьковатой, но вместе с тем достаточно вкусной. — Как бы там ни было, эти мехары, или как их там называют, не стремятся заморить нас голодом.
— Ну это-то им к чему? — Сидевшее на корточках похожее на уменьшенную копию древнего ящера «кожаное» существо — с близкого расстояния Дэйн мог с точностью сказать, что это именно кожа, а не одежда, — подошло к ним и вступило в беседу. — Привет тебе, мыслящий, во имя Вселенского универсального разума.
Поднос нового собеседника был помечен желтыми и красными полосками. Обоняние Дэйна уловило запах содержимого упаковки. Так пахнет сероводород, выделяющийся при гниении и разложении, но «кожаный» принялся за свою пищу с явным аппетитом, а в том, как он это делал, угадывалась даже своеобразная утонченность манер. Существо брало небольшие кусочки кончиками хватательных конечностей, немедленно отправляло их в рот и тщательно пережевывало острыми крепкими зубами.
— Зачем им с нами плохо обращаться? Мы же — их товар, — продолжал рассуждать «кожаный». — Мир, из которого происхожу я, — беден, мне не часто удавалось там так славно поесть, но что говорит Божественное Яйцо? Да продлится его мудрость в веках, покуда не иссякнет огонь солнц! Вот что оно говорит: «Лучше в добром мире питаться мошкарой, витающей над болотами, чем пировать во дворце войны, смерти и страданий».
Дэйн не смог удержаться от смешка. Это уж точно слишком — рептилия-философ. Гигант повернулся к Маршу, обнажая зубы.
— Чужестранец, чем тебя так насмешила мудрость Божественного Яйца? — «Философ» задал свой вопрос вежливым тоном, голос рептилии звучал мягко, однако вид его страшных зубов говорил сам за себя.
— Я вовсе и не думал смеяться, — запротестовал Дэйн, немного отодвинувшись. — Просто там, откуда я… э-э-э… родом, существует Великая книга Мудростей, а в ней, среди прочих, есть и такое изречение: «Лучше угощение из зелени с любовью, чем из жирного тельца — с ненавистью!»
— М-м-м-м… — протянул человек-ящерица. — Чего ж удивляться? Истинная мудрость — мудрость везде, мой обезьяноподобный друг. Даже оказавшись в унизительном положении раба, можно позволить себе предаться философским размышлениям и найти для этого основания. Так что все в порядке, приятель.
Тщательно подбирая слова, Дэйн произнес:
— Там, где я живу… то есть где я жил, считается несколько двусмысленным, когда некая персона, известная своей агрессивностью, заявляет о мире. А по моим… э-э-э… понятиям, ты выглядишь достаточно опасным. Учти, я вовсе не желаю тебя обидеть.
— А я и не обижаюсь, — возразил человек-ящерица, — хотя и не могу не согласиться с тем, что сильному и страшному на вид существу приходится вечно уверять окружающих в своих добрых намерениях, тогда как маленькому и слабому это не требуется, хотя ведь неизвестно, что у него на уме на самом деле.
— Ну, у нас это не всегда так, — проговорил Дэйн и подумал, что отродясь и в мыслях не держал, представить себе не мог, что доведется ему сидеть, что называется, за одним столом с гигантской рептилией и беседовать с ней на философские темы. Да нет, скорее это странное существо могло считаться не рептилией, а (да-да!) в каком-то смысле, конечно, человеком. И все-таки от этого просто мозги дыбом вставали. В общем, происходила чайная вечеринка в психушке для безнадежно больных.
— Меня зовут Аратак, — произнес «кожаный», или человек-ящерица. Дэйн назвался, и «философ» задумчиво повторил имя Марша. — Не имею ни малейшего понятия, что такое Дэйн, но вот Марш[1] — совсем другое дело, так называется мой дом, так что мы с тобой в каком-то смысле братья, старина Марш. Давай же и правда станем с тобой братьями по несчастью, так как все болота в конечном итоге — одно болото, все озера — одно озеро, все моря — одно море в бескрайнем Едином космосе.
Дэйн почесал в затылке. Рассуждения рептилии-философа показались Маршу настолько фантастически сумасшедшими, что даже понравились ему.
— Годится, — ответил Дэйн.
— На досуге мы займемся более детальным изучением твоей и моей философии, — предложил Аратак. — Я же еще раз убедился в том, что уже знал и так — Универсальный вселенский разум не только величайшая философская идея, но он и истина по своей сути, ибо за несколько недель рабства я на своем опыте убедился в том, что существует братство между людьми и гуманоидами. Раньше я мог только праздно рассуждать об этом, по правде говоря, мне никогда не казалось, что среди обезьяноподобных встречаются достаточно разумные существа, так как у них слишком много времени уходит на заботу о своем физическом благополучии, да еще на, так сказать, удовлетворение потребностей в воспроизведении себе подобных. На моей планете они годятся разве что на роль домашних животных. Не помню, чтобы кто-нибудь из них занимал важные места в руководстве Содружества. Поэтому, ребята, — он указал своей когтистой конечностью на потупившихся Дэйна, Райэнну и Роксона, — примите уверения в моей бесконечной благодарности за то, что вы предоставили мне шанс подняться вверх еще на одну, если можно так выразиться, ступеньку в великом деле совершенствования духа.
В ответ Роксон мрачно пробурчал:
— Будем надеяться, что это наше совершенствование духа принесет нам пользу в дальнейшей жизни.
Все замолчали.
Дэйн выскоблил свой поднос дочиста, не оставив на нем ни крошки, и почувствовал себя получше. Теперь ему стало известно, куда он попал. Он понимал, что ни скорая смерть, ни пытки ему не угрожают.
Однако, как бы там ни было, перспективы выглядели не слишком заманчиво. Всю свою жизнь Дэйн Марш считал себя человеком действия. В том мире, где он жил, большинство людей ходили по проторенным тропам и скорее поступали согласно установленному порядку, чем действовали самостоятельно. Дэйн, можно сказать, всю свою жизнь положил на то, чтобы не быть подобным таким людям, поэтому тяжесть плена усугублялась для него невозможностью поступать в соответствии со своими правилами. Такое положение дел просто не могло не бесить Дэйна. Схваченный против своей воли, посаженный в клетку, снабженный, опять-таки насильно, переговорным устройством — последнее не причиняло боли, зато давало массу преимуществ, так как позволяло общаться с другими пленниками, однако это тоже раздражало Марша, поскольку опять же было сделано помимо его воли.
Когда пища вернула Дэйну силы, вызывавшее тихое раздражение чувство беспомощности довольно быстро переросло у него в самый настоящий гнев. Все эти граждане величайшей межгалактической цивилизации просто сидят и ждут, понятия не имея о том, что с ними сделают владельцы корабля — работорговцы мехары. Нет, Дэйн Марш с таким положением вещей мириться не собирался!
Снова послышался тот клацающий звук, который предварял первое появление в коридоре мехаров — разносчиков пищи. Дэйн обратил внимание на это обстоятельство. Он решил, что такой шум издает некий единый механизм, отпиравший двери клеток перед началом трапезы и запиравший их по ее окончании. Мехары, очевидно, вполне полагались на мощь своего оружия и на тот ужас, который сумели внушить пленникам, в противном случае работорговцы не стали бы оставлять двери открытыми столь долгое время. Все это могло пригодиться Маршу позднее, а пока он решил просто убить время.
Среди прочих обитателей камеры находилось некое волосатое существо, при взгляде на которое казалось, что рук и ног у этого создания больше, чем должно быть на самом деле. (Дэйн решил, что возникает такое впечатление из-за того, каким образом присоединяются конечности к корпусу и как они разделяются на сегменты.) Другими соседями Марша оказалась пара обычных на вид мужчин и высокое существо с узким лицом, покрытое темной шерстью. Все они заканчивали свою трапезу. Дэйн заметил, что один из подносов остался невостребованным. От внимательного взгляда владельца «Морского бродяги» не укрылось то обстоятельство, что, судя по маркировке, еда на подносе предназначалась для человека. Марш огляделся вокруг. Так и есть! На низкой кушетке возле стены лежало, отвернувшись от окружающих, какое-то очень стройное существо, облаченное в длинные белые одежды.
Дэйн спросил:
— Что с этим бедолагой? Ранен, болен, умирает?
— Умирает, — спокойным тоном констатировала Райэнна. — Она уже десять раз отказывалась принимать пищу. Бедняжка со Спики-4. Они предпочитают смерть неволе. Кроме того, они просто не могут существовать без общения со своими соплеменниками. Ей недолго осталось. Все, что мы можем для нее сделать, — позволить умереть спокойно.
Марш с негодованием уставился на рыжеволосую.
— Значит, так. Вы все тут просто сидите и преспокойненько ждете, когда она умрет от голода?
— Ну да, — совершенно безразличным тоном бросила Райэнна. — Я же тебе объяснила, что ее соплеменники всегда умирают, если оказываются вырванными из своей среды.
— И тебе все это до лампочки? — Дэйну казалось, что он сейчас просто взорвется от возмущения.
— Ну нет, мне это не до лампочки, — спокойным тоном возразила женщина. — Но с какой стати я должна вмешиваться и заставлять ее изменить свое решение? Она вправе сама избрать свою судьбу. Я порой думаю, что она разумнее нас всех.
Лицо Дэйна исказила гримаса отвращения. Он поднялся и взял нетронутый поднос.
— Вот так! Я не собираюсь сидеть и наблюдать, как умирает женщина. Тем более зная, что могу предотвратить это. — Высказавшись, Марш пересек камеру и подошел к кушетке, на которой лежала незнакомка. У него голова пошла кругом. Он мысленно вознегодовал: «Сидеть и ждать, пока она умрет от голода?! Хороши!»
Лежавшая не подавала признаков жизни, и Дэйн испугался, что она уже мертва или при смерти и не понимает, что происходит вокруг. Он постоял некоторое время около кушетки, пораженный красотой незнакомки.
В голове Дэйна выстраивались пирамиды из мыслей, которые немедленно рушились, но на месте развалин вздымались новые нагромождения — одно причудливее другого.
«Вот та, которую я искал всю жизнь. Мечта — иллюзия, которая, как мне казалось, ждала меня за очередным горным перевалом… за следующей волной… на краю радуги. А ведь я уже и верить перестал, что мечта моя окажется женщиной из плоти и крови…
И она лежит и умирает у меня на глазах, и я так же беспомощен, как и она, в нашей безрадостной тюрьме. Так же лишен надежды. Может быть, потому мне и позволили встретиться с моей богиней, что уже слишком поздно?.. Разве не так и несбыточная мечта осуществляется лишь на секунду, чтобы потом исчезнуть навсегда?»
Эта ужасная догадка настолько поразила Дэйна, что он даже не почувствовал всей горечи ее осознания и стоял, держа в руке за краешек свисавший книзу поднос. Но какое-то едва заметное движение, которое можно было принять за дыхание, сказало Маршу, что она еще жива. Путаные, болезненные размышления об обретенной и разом утраченной мечте вмиг оказались опрокинутыми волной благоразумной практичности. Забудь обо всем! Это просто красивая девушка, которая умирает и которую, вероятно, еще можно спасти. Удивление и восторг, граничивший с некоторым ужасом, отступили перед обыкновенной человеческой жалостью. Марш опустился на колени и, вытянув руку, легонько коснулся плеча женщины.
Прежде чем Дэйн успел сделать это, она пошевелилась и повернулась к нему, точно каким-то непонятным образом ощутила шквал его мыслей. Ее красивые, черные брови вразлет шевельнулись, глубокие глаза приоткрылись…
Девушка была столь бледна, что Марш ожидал увидеть голубые глаза, но они оказались золотисто-карими, как у дикого лесного зверька. Губы умиравшей шевельнулись, однако она, видимо, настолько ослабла, что не смогла выговорить ни слова. И все-таки Дэйн понял, что она пытается выразить протест и вместе с тем удивление.
Марш, стараясь, чтобы голос его звучал как можно ласковее, проговорил:
— Вот, я принес тебе еды. Постарайся съесть хоть что-нибудь.
Она прошептала в ответ что-то явно означавшее отказ.
— Послушай, — произнес Дэйн твердо, — это чепуха какая-то! Пока ты жива, ты просто обязана поддерживать свои силы. Вдруг подвернется возможность совершить побег или что-нибудь в этом роде? Допустим, кто-то придет нам на помощь или мы сумеем убежать, а ты окажешься слишком слабой, чтобы двигаться самостоятельно. Нам придется нести тебя, и нас непременно снова всех захватят, так как ты будешь нам обузой! За что ты нас так, а?
Губы незнакомки пошевелились вновь, и Дэйну показалось, что он видит на ее лице некое подобие слабой улыбки. Хотя в безжизненных чертах лица девушки едва ли угадывалось какое-то движение. Наконец она произнесла что-то, но так тихо, что Дэйну пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать ее слова:
— Разве это нужно кому-то из вас… делить со мной мою чашу?..
— Мы тут люди, то есть существа гуманные, — с уверенностью проговорил Дэйн, хотя сам вовсе не чувствовал, что говорит правду, ведь никого из его сокамерников, похоже, не волновала судьба этой несчастной. Может быть, как раз то, что она сама догадывалась об этом, и заставило ее принять такое решение?.. — Ну хорошо, по крайней мере, мне не безразлично, что с тобой станет, — произнес Марш, нащупывая своими пальцами ее руку. — Давай же, если ты настолько слаба, что не можешь есть сама, разреши мне покормить тебя. — Дэйн распаковал поднос с горячей пищей. Он зачерпнул ложкой немного похожей на суп жидкости и поднес к губам девушки. — Ну, давай, — сказал он. — Проглоти немножко, это легкая еда.
Какое-то время Дэйну казалось, что девушка будет упорствовать и ее губы останутся плотно сжатыми, у него буквально отлегло от сердца, когда она позволила влить себе в рот бульон и проглотила его. Марша охватило чувство бесконечной радости, какого-то душевного подъема, однако он решил не выказывать своих эмоций, а лишь, зачерпнув ложкой еще бульонной жижи, продолжил кормление. Проглотив еще несколько ложечек пищи, девушка попробовала пошевелиться. Дэйн, бережно обняв ее, помог ей подняться. Марш дал девушке еще немного супа и пюре, но когда она знаком показала, что хочет еще, он убрал ложку.
— Сейчас нельзя. Тебе опасно есть много после столь длительного перерыва. Придется потерпеть, пока желудок освоится, — строго сказал Дэйн и улыбнулся, позволяя девушке опуститься на подушку. — Постарайся теперь уснуть, скоро ты будешь чувствовать себя лучше.
Слабость заставила девушку опустить веки, она, не справившись с собой, произнесла:
— …ты?
— Твой сокамерник, — ответил он. — Мое имя Дэйн Марш. Мы с тобой сумеем познакомиться поближе, когда ты немного окрепнешь, а сейчас просто скажи мне, как тебя зовут?
— Даллит, — прошептала девушка и мгновенно провалилась в сон.
Дэйн еще некоторое время не двигаясь смотрел на нее, потом встрепенулся и поставил на тумбочку поднос.
Даллит. Какое прекрасное имя и как оно подходит к ее тонкому лицу и глазам дикого лесного зверька. Нет, у нее скорее глаза раненой нимфы!.. В ту минуту Дэйн был счастлив уже оттого, что она жива и будет жить. Он отошел от кушетки, на которой лежала Даллит, и заметил, что остальные сокамерники разбились на небольшие группки, однако Райэнна внимательно наблюдала за ним, Маршем. Когда он поравнялся с рыжеволосой женщиной, она с оттенком горечи в голосе сказала:
— Ну и чего ты добился, придурок?
— Того, что она, по крайней мере, будет жить. Просто надо было проявить заботу о ней. И только-то! Любой из вас мог это сделать точно так же, как и я, — отозвался Дэйн.
В голосе Райэнны вдруг зазвучала ярость:
— Какое право ты имел делать это? Какого черта тебе потребовалось вмешиваться в чужую жизнь? Давать этой несчастной надежду? А ты подумал о том, что на самом деле ждет нас всех?!
Дэйн ответил просто:
— Не в моих правилах сидеть сложа руки, когда кто-нибудь гибнет. Пока в человеке теплится жизнь, не умирает и надежда. Ты-то вот жива, не так ли?
Райэнна тяжело вздохнула и отошла от Марша, бросив через плечо:
— Будем уповать на то, что ты никогда не осознаешь последствий своего поступка.
3
На невольничьем корабле пиратов-мехаров не существовало способа измерять время, кроме как по периодам между приемами пищи и моментам, когда свет гасили, чтобы заключенные могли отдыхать. Тем не менее Дэйн кое-что подсчитал и полагал, что может утверждать с уверенностью: с того времени, как он попал сюда, прошло около трех недель. Ничего экстраординарного за это время не случилось.
Главным событием прошедших недель, прежде всего для самого Марша, стало медленное возвращение Даллит к жизни. Девушка поспала немного, и, когда проснулась, Дэйн вновь покормил ее. Тогда он ободрил ее, и Даллит даже позволила себе посидеть несколько минут, а позже, когда она нашла в себе силы встать, Марш попросил Райэнну отвести ее в ванную комнату. Ему не легко было отважиться на подобную просьбу, ведь рыжая инопланетянка ждала и, пожалуй, даже желала, чтобы Даллит умерла. Все это убеждало Дэйна в том, что Райэнна вряд ли согласится помогать ему, но та, на удивление, охотно все сделала и позже активно помогала выхаживать Даллит, трогательно заботясь о ней. Марш не пытался понять, почему Райэнна так себя повела, он просто был благодарен ей.
Довольно долгое время Даллит еще чувствовала себя слишком слабой для того, чтобы много говорить, и Дэйн не докучал ей разговорами. Ему было достаточно сидеть рядом со спасенной им девушкой и позволять ей держать его за руку. Маршу казалось, что вследствие этого каким-то образом часть его собственной силы и стойкости передается Даллит. День за днем девушка крепла и однажды с улыбкой попросила Дэйна рассказать ей о себе.
— Ты из мира, о котором никто из живущих на планетах Содружества никогда не слышал. Странно, что мехары осмелились сунуться на твою планету. Хотя как раз наоборот, их можно понять, особенно если все твои соплеменники столь же сильны и выносливы, как ты. — Дэйн нахмурился. — Большую часть своей жизни я потратил, гоняясь за острыми ощущениями. Так что можно считать, мне повезло, когда я угодил сюда. Хотя не могу сказать, что я в особенном восторге. Думаю, я, как и многие, попался на крючок, привлеченный мечтой о том, что можно побывать в переделках, которые одновременно бы не являлись ни незаконными, ни постыдными и вместе с тем, если можно так выразиться, не позволяли завязаться на животе лишнему жирку.
Даллит рассмеялась. Это очаровало Дэйна, которому показалось, что в рассыпчатых звуках смеха девушки сконцентрировано все, что есть веселого во вселенной.
— И на твоей планете все такие?
— Нет. Думаю, что нет. Большинство моих соплеменников предпочитают покой, они рано выбирают себе занятие, знают, чего хотят. Но непоседливое племя искателей приключений не скудеет. Что-то особенное существует внутри нас. — Тут Марш вспомнил, что говорила ему Райэнна про соплеменников Даллит: они обычно умирают, будучи вырваны из привычного мира, — и прикусил губу. Он не позволил себе расспрашивать об этом свою очаровательную собеседницу. Но та как будто прочитала мысли Дэйна, лицо ее потемнело, точно на него упала тень. Грусть девушки была столь же сильной, даже гипертрофированной, как и ее веселость. Казалось, будто в определенный отрезок времени Даллит всей своей сущностью превращалась в одну-единственную из множества свойственных человеку эмоций. Даллит сказала:
— Надеюсь только, что твоя сила и храбрость не толкнут мехаров на то, чтобы выбрать для тебя какую-нибудь особенно ужасную участь.
— Мне остается только сидеть и ждать, что произойдет, — ответил Марш. — Но, как я уже сказал тебе, пока я живу, во мне не умрет надежда.
Казалось, тень, упавшая на лицо девушки, стала еще темнее.
— Я и представить себе не могу… Что там представить? Я мечтать и надеяться не могла найти что-то хорошее вдали от моего народа. — В голосе Даллит звучала обреченность. — Нет, случалось, что кто-то уезжал с нашей планеты, но преследуя определенные цели, и никогда — в одиночестве.
— Мне до сих пор кажется каким-то чудом то, что ты осталась жива, — признался Дэйн, — и чудо это для меня непостижимо.
Ответ Даллит был прост.
— Ты сумел тронуть меня, — сказала она. — Я ощутила твою силу и волю к жизни. Это-то и заставило меня вновь поверить в жизнь и питало меня… твоей надеждой, твоей верой в то, что будет, равно как и в то, что было. И когда я приняла в себя твою энергию и неукротимую волю к жизни, в моей душе просто не осталось стремления к смерти. Так что она отвернулась от меня, а жизнь ко мне возвратилась. Остальное же, — девушка пожала плечами, — просто дело техники. Главное — ты и правда верил, что я выживу, и, поделившись со мной этой верой, вернул меня к жизни.
Марш сжал своими пальцами маленькую руку Даллит. Казалось, кисть девушки, в которой словно бы исчезли все кости, слилась с рукой Дэйна.
— Послушай, Даллит, ты хочешь сказать, что вроде как можешь читать мои мысли, вбирать в себя мои эмоции, так?
— Ну конечно, — сказала она с удивлением. — А как же иначе?
«Так что тут возразишь? Что произошло, то произошло, по крайней мере, она верит, что так все и было», — подумал Дэйн. Он все еще чувствовал беспокойство, озабоченность судьбой Даллит. Ему казалось, что девушка, обретая силы, все сильнее и сильнее привязывается к нему. Ее потребность в том, чтобы он находился рядом, росла. Подчас это обстоятельство пугало Марша, он думал о том, что может случиться с Даллит, если им придется расстаться. Пожалуй, только это и огорчало его в их отношениях с Даллит, которая большую часть времени предпочитала безмолвной тенью сидеть рядом со своим спасителем. Он же в последующие дни и недели все больше узнавал своих сокамерников.
Кажется, среди них Марш был единственным представителем изолированных миров. Все остальные, хотя их цивилизации и находились на различном уровне развития, относились к народам, чьи планеты входили в состав Содружества. Компания, что называется, подобралась на славу! Паукообразное существо, чье имя Дэйн не мог, как ни старался, разобрать, жило на планете с жарким, скверным климатом, где его племя находилось в меньшинстве. Даже Аратак, человек-ящерица, несмотря на все старания понять модель мышления этого существа, не смог исполнить своего намерения.
Аратак как-то сказал Маршу:
— Этот парень в полнейшей обскурации. Не знаю, сознает ли он, что произошло? Боюсь, его рассудок изрядно пострадал. Впрочем, может быть, он все-таки придет в себя?
Дэйн был куда менее оптимистичен в своих прогнозах относительно паукообразного. Прежде всего землянин пребывал в святой уверенности, что данное существо не обладает никаким разумом. Паук все время сидел в углу и шипел на каждого, кто приближался. Когда же приносили еду, он хватал ее и немедленно возвращался на прежнее место. Дэйн, как говорится, списал паука со счетов, решив раз и навсегда, что тот — существо бесполезное в сложившейся ситуации.
Главным событием прошедших недель, прежде всего для самого Марша, стало медленное возвращение Даллит к жизни. Девушка поспала немного, и, когда проснулась, Дэйн вновь покормил ее. Тогда он ободрил ее, и Даллит даже позволила себе посидеть несколько минут, а позже, когда она нашла в себе силы встать, Марш попросил Райэнну отвести ее в ванную комнату. Ему не легко было отважиться на подобную просьбу, ведь рыжая инопланетянка ждала и, пожалуй, даже желала, чтобы Даллит умерла. Все это убеждало Дэйна в том, что Райэнна вряд ли согласится помогать ему, но та, на удивление, охотно все сделала и позже активно помогала выхаживать Даллит, трогательно заботясь о ней. Марш не пытался понять, почему Райэнна так себя повела, он просто был благодарен ей.
Довольно долгое время Даллит еще чувствовала себя слишком слабой для того, чтобы много говорить, и Дэйн не докучал ей разговорами. Ему было достаточно сидеть рядом со спасенной им девушкой и позволять ей держать его за руку. Маршу казалось, что вследствие этого каким-то образом часть его собственной силы и стойкости передается Даллит. День за днем девушка крепла и однажды с улыбкой попросила Дэйна рассказать ей о себе.
— Ты из мира, о котором никто из живущих на планетах Содружества никогда не слышал. Странно, что мехары осмелились сунуться на твою планету. Хотя как раз наоборот, их можно понять, особенно если все твои соплеменники столь же сильны и выносливы, как ты. — Дэйн нахмурился. — Большую часть своей жизни я потратил, гоняясь за острыми ощущениями. Так что можно считать, мне повезло, когда я угодил сюда. Хотя не могу сказать, что я в особенном восторге. Думаю, я, как и многие, попался на крючок, привлеченный мечтой о том, что можно побывать в переделках, которые одновременно бы не являлись ни незаконными, ни постыдными и вместе с тем, если можно так выразиться, не позволяли завязаться на животе лишнему жирку.
Даллит рассмеялась. Это очаровало Дэйна, которому показалось, что в рассыпчатых звуках смеха девушки сконцентрировано все, что есть веселого во вселенной.
— И на твоей планете все такие?
— Нет. Думаю, что нет. Большинство моих соплеменников предпочитают покой, они рано выбирают себе занятие, знают, чего хотят. Но непоседливое племя искателей приключений не скудеет. Что-то особенное существует внутри нас. — Тут Марш вспомнил, что говорила ему Райэнна про соплеменников Даллит: они обычно умирают, будучи вырваны из привычного мира, — и прикусил губу. Он не позволил себе расспрашивать об этом свою очаровательную собеседницу. Но та как будто прочитала мысли Дэйна, лицо ее потемнело, точно на него упала тень. Грусть девушки была столь же сильной, даже гипертрофированной, как и ее веселость. Казалось, будто в определенный отрезок времени Даллит всей своей сущностью превращалась в одну-единственную из множества свойственных человеку эмоций. Даллит сказала:
— Надеюсь только, что твоя сила и храбрость не толкнут мехаров на то, чтобы выбрать для тебя какую-нибудь особенно ужасную участь.
— Мне остается только сидеть и ждать, что произойдет, — ответил Марш. — Но, как я уже сказал тебе, пока я живу, во мне не умрет надежда.
Казалось, тень, упавшая на лицо девушки, стала еще темнее.
— Я и представить себе не могу… Что там представить? Я мечтать и надеяться не могла найти что-то хорошее вдали от моего народа. — В голосе Даллит звучала обреченность. — Нет, случалось, что кто-то уезжал с нашей планеты, но преследуя определенные цели, и никогда — в одиночестве.
— Мне до сих пор кажется каким-то чудом то, что ты осталась жива, — признался Дэйн, — и чудо это для меня непостижимо.
Ответ Даллит был прост.
— Ты сумел тронуть меня, — сказала она. — Я ощутила твою силу и волю к жизни. Это-то и заставило меня вновь поверить в жизнь и питало меня… твоей надеждой, твоей верой в то, что будет, равно как и в то, что было. И когда я приняла в себя твою энергию и неукротимую волю к жизни, в моей душе просто не осталось стремления к смерти. Так что она отвернулась от меня, а жизнь ко мне возвратилась. Остальное же, — девушка пожала плечами, — просто дело техники. Главное — ты и правда верил, что я выживу, и, поделившись со мной этой верой, вернул меня к жизни.
Марш сжал своими пальцами маленькую руку Даллит. Казалось, кисть девушки, в которой словно бы исчезли все кости, слилась с рукой Дэйна.
— Послушай, Даллит, ты хочешь сказать, что вроде как можешь читать мои мысли, вбирать в себя мои эмоции, так?
— Ну конечно, — сказала она с удивлением. — А как же иначе?
«Так что тут возразишь? Что произошло, то произошло, по крайней мере, она верит, что так все и было», — подумал Дэйн. Он все еще чувствовал беспокойство, озабоченность судьбой Даллит. Ему казалось, что девушка, обретая силы, все сильнее и сильнее привязывается к нему. Ее потребность в том, чтобы он находился рядом, росла. Подчас это обстоятельство пугало Марша, он думал о том, что может случиться с Даллит, если им придется расстаться. Пожалуй, только это и огорчало его в их отношениях с Даллит, которая большую часть времени предпочитала безмолвной тенью сидеть рядом со своим спасителем. Он же в последующие дни и недели все больше узнавал своих сокамерников.
Кажется, среди них Марш был единственным представителем изолированных миров. Все остальные, хотя их цивилизации и находились на различном уровне развития, относились к народам, чьи планеты входили в состав Содружества. Компания, что называется, подобралась на славу! Паукообразное существо, чье имя Дэйн не мог, как ни старался, разобрать, жило на планете с жарким, скверным климатом, где его племя находилось в меньшинстве. Даже Аратак, человек-ящерица, несмотря на все старания понять модель мышления этого существа, не смог исполнить своего намерения.
Аратак как-то сказал Маршу:
— Этот парень в полнейшей обскурации. Не знаю, сознает ли он, что произошло? Боюсь, его рассудок изрядно пострадал. Впрочем, может быть, он все-таки придет в себя?
Дэйн был куда менее оптимистичен в своих прогнозах относительно паукообразного. Прежде всего землянин пребывал в святой уверенности, что данное существо не обладает никаким разумом. Паук все время сидел в углу и шипел на каждого, кто приближался. Когда же приносили еду, он хватал ее и немедленно возвращался на прежнее место. Дэйн, как говорится, списал паука со счетов, решив раз и навсегда, что тот — существо бесполезное в сложившейся ситуации.