Балоун (мрачно). Итак, о черной редьке. (Поет песенку "О приготовлении черной редьки".)
   Во время исполнения песенки Бретшнейдер, на которого все смотрят, не
   знает, вмешаться ему или нет. Он то садится, то встает.
   Большую, черную старательно приметь-ка,
   Скажи ей ласково: "Сестричка, потянись!"
   Но, понимаешь ли, дерьмолюбива редька,
   И рукавицами не грех бы запастись!
   Растет у дома редька
   Горда собой сама,
   Ее мы крепко дернем,
   Ее мы вырвем с корнем
   Из дерь-ма!
   Ты можешь, впрочем, купить ее за грошик,
   Потом старательно и тщательно отмыть,
   И понарезать кучу ломтиков хороших,
   И крупной солью, крупной солью посолить.
   Соли ее, задрыгу,
   И знай, что в этом суть,
   И не давай ни мигу,
   И не давай ни мигу
   От со-ли от-дох-нуть!
   ИНТЕРМЕДИЯ В ВЫСШИХ СФЕРАХ
   Гитлер и его рейхсмаршал Геринг перед моделью танка. Оба сверхъестественных
   размеров. Воинственная музыка.
   Гитлер.
   Милый Геринг, вот уже четвертый год
   Продолжается мой без пяти минут победоносный
   поход!
   Война расширяется. Захватывает все новые
   делянки,
   Необходимы мне новые бомбардировщики,
   орудия и танки.
   Следовательно, если иным бездельникам потеть
   неохота,
   Скрутить их в бараний рог! Пусть работают на
   мою войну до кровавого пота.
   Позвольте заострить ваше внимание на вопросе
   неком:
   (Как обстоят дела с маленьким человеком?
   Станет ли вкалывать он, не устроит ли мне
   какого подвоха?
   Геринг.
   Мой фюрер, само собой разумеется, что наша
   эпоха
   Заставляет маленького человека в Европе
   прилагать такие же старания,
   Какие прилагают маленькие люди в самой
   Германии.
   Моему управленью рабсилы не страшна
   никакая помеха!
   Гитлер.
   Да! Именно в этом залог успеха!
   IV
   Скамья на берегу Влтавы. Приходит парочка, стоят, тесно прижавшись друг к другу, смотрят на Влтаву, потом идут дальше. Затем появляются Швейк и его
   друг Балоун. Они все время оглядываются.
   Швейк. Пан Войта скверно обращается с прислугой, эта у него уже третья со сретения и тоже хочет уходить, так я слышал, потому как соседи ее донимают, что сиз служит у хозяина, который не лучше Квислинга. Поэтому она не очень будет грустить, если вернется домой без песика, надо только, чтобы она была ни при чем. Ты садись на скамейку заранее, ведь она не сядет там, где никого нет.
   Балоун. Разве я не должен держать конскую колбасу?
   Швейк. Это чтоб ты ее тут же слопал? Садись уж, садись!
   Балоун усаживается. Появляются две служанки, Анна и Кати, первая из них
   ведет шпица на поводке.
   (Обращаясь к Анне.) Простите, барышня, как пройти на улицу Палацкого?
   Кати (подозрительно). Идите через Гавличкову площадь. Пойдем отсюда, Анна.
   Швейк. Простите, но я еще хочу спросить, где же находится эта самая площадь, я не здешний.
   Анна. Я тоже не здешняя. Кати, ответь ты пану.
   Швейк. Это очень приятно, что вы не здешняя, барышня, а я и не заметил, что вы не из городских, и с вами такой милый песик. Откуда же вы?
   Анна. Я из Противина.
   Швейк. Тогда мы с вами почти земляки, я ведь из Будейовиц.
   Кати (тащит ее). Пойдем, пойдем, Анна.
   Анна. Сейчас. Может быть, вы знакомы с мясником Пехаром, он живет в Будейовицах на Кольцевой?
   Швейк. Еще бы! Это мой двоюродный брат. Все у нас его очень любят, он очень симпатичный, всегда готов услужить, мясо у него всегда свежее, и он охотно дает довески.
   Анна. Так оно и есть.
   Пауза. Кати ждет с ироническим видом.
   Швейк. Это ведь чистая случайность, когда земляки так вот встречаются на чужбине, не правда ли? Может, у вас найдется капелька времени? Нам есть что друг другу порассказать о Будейовицах, там вон скамеечка с чудесными видом на реку; это, знаете ли, Влтава.
   Кати. Неужели? (С тонкой иронией.) Для меня это ново.
   Анна. Там уже кто-то сидит.
   Швейк. Один пан, он наслаждается прелестным видом. Следите хорошенько за вашим песиком.
   Анна. Почему это?
   Швейк. Я не хочу говорить ничего дурного, но немцы страшно любят шбак, до того любят, что это просто удивительно, в особенности эсэсовцы. Вы не успеете оглянуться, как собаку уведут да и отошлют к себе домой. Я сам недавно встретился с шарфюрером по фамилии Буллингер, он тоже очень хотел достать шпица для своей супруги, она в Кельне живет.
   Кати. Значит, вы запросто разговариваете с шарфюрерами и прочими типами в этом роде? Пойдем, Анна, с меня хватит.
   Швейк. Я беседовал с ними, когда сидел в гестапо, меня взяли за высказывания, угрожающие безопасности Третьей империи.
   Кати. Это правда? Тогда беру свои слова обратно. У нас есть еще чуточку времени, Анна. (Идет к скамейке, впереди всех.)
   Все трое усаживаются рядом с Балоуном.
   Что же вы такое сказали?
   Швейк (дает понять, что при постороннем он не может говорить на эту тему. Потом нарочито беспечным тоном). Нравится ли вам в Праге?
   Анна. Нравится, но только мужчинам здесь нельзя верить.
   Швейк. Да-да, это чистая правда, и я рад, что бы это знаете. В деревне народ куда честней, не правда ли? (Балоуну.) Прекрасный вид, верно, пан сосед?
   Балоун. Ничего.
   Швейк. Фотографу такой вид может пригодиться.
   Балоун. В качестве фона.
   Швейк. Ну, фотограф уж сделал бы из этого нечто великолепное!
   Балоун. Я фотограф. У нас в ателье, где я работаю, есть задник с видом Влтавы, там она куда живописней. Мы снимаем на этом фоне немцев, эсэсовцев главным образом, они потом снимки домой посылают; на случай, если придется уйти, а вернуться нельзя будет. А это разве Влтава? Так какая-то завалящая речушка.
   Девушки одобрительно смеются.
   Швейк. То, что вы рассказываете, страшно интересно. Не могли бы вы сфотографировать барышень, снять их бюсты, простите, но так это называется.
   Балоун. Пожалуй, мог бы.
   Анна. Вот это чудесно. Но, конечно, не перед вашей Влтавой.
   Все громко смеются. Затем наступает пауза.
   Швейк. Знаете последний анекдот? С Карлова моста один чех услышал, как кто-то кричит по-немецки: "Спасите, тону!" Чех перегнулся через перила и отвечает: "Не ори так, лучше бы ты плавать учился, а не по-немецки болтать!"
   Девушки смеются.
   Да, Влтава... Знаете, время военное, тут в кустах немало безнравственностей творится.
   Кати. В мирное время тоже.
   Балоун. Особенно в мае.
   Швейк. До дня всех святых на свежем воздухе.
   Кати. А в закрытых помещениях так-таки ничего и не творится?
   Балоун. Творится и немало.
   Анна. И в кино тоже.
   Все опять громко смеются.
   Швейк. Да, такова Влтава. Знаете песню "Генрих спал со своей новобрачной"? Ее часто поют в Моравии.
   Анна. Вы об этой песне, где дальше поется: "С милой девой с рейнских берегов"?
   Швейк. Именно об этой. (Балоуну.) Вам что-то попало в глаз? Не трите. Барышня, вы не посмотрите, что там с глазом. Может, удастся вынуть, лучше всего кончиком носового платочка.
   Анна (Швейку). Вы не подержите собачку? В Праге нужно быть осторожным. Здесь в воздухе столько копоти.
   Швейк (слабо, без узла, привязывает шпица к фонарному столбу у скамейки). Простите, но я должен теперь сходить на улицу Палацкого, по делу. Я охотно бы допел с вами эту песенку, но, увы, занят. Добрый вечер. (Уходит.)
   Кати (в то время как Анна кончиком носового платка старается что-то выудить в глазу у Балоуна). Пан что-то очень торопится.
   Анна. Я ничего не могу найти.
   Балоун. Не надо, мне уже лучше. Что это за песня такая?
   Анна. Хотите, мы вам ее споем, прежде чем уйти отсюда? Сиди спокойно, Люксик. Глаза бы мои не глядели ни на тебя, ни на хозяина твоего! (Балоуну.) Мой хозяин путается с немцами. Я начинаю.
   Обе девушки с большим чувством поют "Генрих спал со своей новобрачной". Во время пения Швейк из-за куста крохотной колбаской приманивает к себе шпица и
   удаляется с ним.
   Балоун (когда песня отзвучала). Как вы замечательно спели!
   Кати. А теперь мы пойдем. Господи боже, где же собака?
   Анна. Иисусе Христе! Она ж от меня никогда не убегала. Что скажет пан советник!
   Балоун. Он позвонит немцам, они ведь его друзья, только и всего. Не волнуйтесь, вы тут ни при чем, наш сосед, видимо, слишком слабо привязал ее. Мне показалось, что какая-то тень мелькнула вон там, пока вы пели.
   Кати. Скорей идем в полицию, в бюро пропаж!
   Балоун. Приходите как-нибудь в субботу вечерком в трактир "У чаши", Гусова, семь.
   Анна и Кати кивают Балоуну и быстро уходят. Балоун снова любуется видом. Прежняя парочка возвращается, они уже больше не прижимаются друг к другу.
   Затем появляется Швейк со шпицем на поводке.
   Швейк. Вот пес, достойный квислинговца, - кусается, как только отвернешься. По дороге он вытворял чудовищные номера. Когда мы переходили через рельсы, он вдруг улегся, и ни с места. Наверно, он хотел, чтобы трамвай переехал его, прохвоста. А теперь идем.
   Балоун. Значит, он побежал за конской колбаской? А я-то думал, что он только телятину жрет.
   Швейк. Воевать - не мед лизать. Голод не тетка. К породистым собакам это тоже относится. Но я отдам его Буллингеру только тогда, когда этот тип выложит деньги на бочку, не то он меня надует. Не быть же коллаборационистом бесплатно.
   Долговязый субъект мрачного вида появляется на заднем плане. Он
   внимательно наблюдает за приятелями, потом приближается к ним.
   Субъект. Господа, вы здесь на прогулке?
   Швейк. Ну да, а вам какое дело? Субъект. Предъявите, пожалуйста, ваши документы. (Показывает им служебный жетон.)
   Швейк. У меня нет их при себе, а у тебя?
   Балоун (качает головой). Мы ведь ничего не сделали.
   Субъект. Я задерживаю вас не потому, что вы что-нибудь сделали, а потому, что у меня создалось впечатление, что вы бездельничаете. Я из управления добровольной трудовой повинности.
   Швейк. Значит, вы один из тех господ, которые толкутся перед кино и перед пивными и хватают людей, чтобы послать их на заводы?
   Субъект. Что у вас за профессия?
   Швейк. У меня небольшое предприятие, по собачьей части.
   Субъект. Есть ли у вас свидетельство, что ваше предприятие имеет военное значение?
   Швейк. Ваше высокоблагородие, чего нет - того нет. Тем не менее мое дело для войны очень важно, ведь и в военное время людям иногда хочется завести собачку, чтобы в тяжелые дни иметь хоть одного друга, верно я говорю, шпиц? Люди ведут себя гораздо спокойней во время бомбежки, когда на них смотрят преданные собачьи глаза, будто спрашивают: так и должно быть? А этот господин - фотограф, это, наверно, еще важнее для войны, он ведь снимает солдат, чтобы их домашним остался хотя бы снимок, все-таки снимок это лучше, чем ничего, ведь правда?
   Субъект. Думается мне, лучше будет захватить вас с собой в управление, только я дам вам добрый совет - бросьте болтать глупости.
   Балоун. Но ведь мы изловили собаку по приказу свыше, расскажи ему об этом.
   Швейк. Не стоит труда. Этот пан тоже действует по приказу свыше.
   Они идут с ним.
   Значит, ваша профессия - людей ловить?
   V
   Обеденный перерыв на пражской товарной станции. На рельсах сидят Швейк и Балоун, ныне сцепщики вагонов на гитлеровской службе, охраняемые
   вооруженным до зубов немецким солдатом.
   Балоун. Хотел бы я знать, куда это запропастилась пани Копецка с обедом. Надеюсь, с ней ничего не стряслось.
   Лейтенант (проходя мимо, солдату). Часовой! Если у вас спросят, который из вагонов пойдет в Нижнюю Баварию, запомните - вот этот - номер четыре тысячи двести шестьдесят восемь!
   Солдат (стоя навытяжку). Слушаюсь.
   Швейк. У немцев все зиждется на организации. Такой организации, как у них, свет еще не видал. Стоит Гитлеру кнопку нажать - и Китая как не бывало. Между прочим, они и на папу римского завели досье, и в нем все, что он о них говорил когда бы то ни было, - словом, его можно уже считать покойником. А возьмем пониже, какого-нибудь эсэсовского начальника - ты еще видишь, как он нажимает кнопку, а вдова твоя в этот самый миг уже получает урну с твоим прахом. Это, я тебе скажу, счастье еще, что мы находимся здесь и что нас охраняет сильно вооруженная стража, - она уж проследит, чтобы мы не занялись саботажем и не угодили под расстрел.
   Торопливо входит пани Копецка с эмалированными судками. Солдат рассеянно
   проверяет ее пропуск.
   Балоун. Что у вас тут?
   Копецка. Морковные котлеты и картофельные сардельки. (В то время как оба, держа судки на коленях, едят, тихо.) Собаку нужно убрать из дому. Она уже стала политически опасна. Не лопайте с таким остервенением, пан Балоун, вы наживете язву желудка.
   Балоун. Только не от картошки, вот разве что от каплуна.
   Копецка. В газете сегодня сообщается, что исчезновение собаки министерского советника Войты является актом мести населения по отношению к дружественному Германии чиновнику. Теперь идут розыски, хотят выжечь это гнездо мятежных элементов. Собаку нужно сегодня же убрать из заведения.
   Швейк (продолжая есть). Вышла небольшая неувязка. Я только вчера отправил срочное письмо господину Буллингеру насчет того, что требую с него двести крон вперед - иначе не отдам.
   Копецка. Пан Швейк, вы рискуете жизнью, когда пишете такие письма.
   Швейк. Не думаю, пани Копецка. Господин Буллингер, конечно, грандиозная свинья, но он поймет, что дело есть дело, а шпица он хочет, как я слышал, послать в подарок своей супруге, в~ Кельн. - Коллаборационист не станет работать даром, за прекрасные глаза, совсем наоборот, теперь он заслуживает даже более высокой ставки, потому что земляки его презирают. Должен же я получить вознаграждение за моральный ущерб или не должен?
   Копецка. Но ведь вы же не можете делать дела, сидя здесь, на товарной станции?
   Швейк (приветливо). Ну, здесь я не состарюсь. Я стоил им уже одного вагона с мылом. Это совсем нетрудно. В Австрии однажды был случай, когда правительство запретило стачку, но железнодорожники остановили все движение на восемь часов только тем, что они стали неукоснительно исполнять все без исключения пункты инструкции о безопасности на транспорте.
   Копецка (энергично). Шпица нужно убрать из трактира, пан Швейк. Мне оказывает некоторую протекцию господин Бретшнейдер, он все еще надеется, что я буду крутить с ним, но ведь это не слишком важная персона.
   Швейк еле слушает ее, так как два немецких солдата проносят мимо него большой котел, от которого идет пар. Они наполняют алюминиевую миску солдата гуляшем. Балоун, давно уже управившийся с едой, встает и, принюхиваясь,
   словно в трансе, делает несколько шагов вслед за котлом.
   Швейк. Я его уведу. Посмотрите на него только!
   Немецкий солдат (резко, Балоуну). Стой!
   Копецка (Балоуну, который возвращается угрюмый, в сильном волнении). Возьмите же себя в руки, пан Балоун.
   Швейк. В Будейовицах жил один доктор, так он страдал такой сахарной болезнью, что мог питаться только рисовым супом и больше ничем - не человек, а развалина. Он не вытерпел и стал украдкой доедать чужие объедки, хоть и знал, чем это может для него кончиться. Наконец ему стало совсем невмоготу, и он велел своей экономке, которая, бедняга, заливалась слезами и чуть не роняла судки на пол, приготовить ему обед из семи блюд со сладким пирогом в придачу и прочим десертом, а еще он завел граммофон и поставил похоронный марш - и от этого окочурился. Так будет и с тобой, Балоун. Твой жизненный путь завершится под русским танком.
   Балоун (все еще дрожа всем телом). У них гуляш!
   Копецка. Я ухожу. (Забирает судки и уходит.)
   Балоун. Я хочу только одним глазком взглянуть. (Жующему солдату.) Простите, господин солдат, у вас в армии все такие же большие порции? Ваша порция очень солидная. Но, может быть, это только в наряд, чтобы вы нас получше охраняли, не то мы убежим, а? Нельзя ли мне нюхнуть разочек?
   Солдат сидит и ест, но при этом шевелит губами, как бы что-то повторяя.
   Швейк. Не приставай к нему! Разве ты не видишь, болван, что он должен вызубрить номер вагона, иначе в Нижнюю Баварию пойдет совсем не тот вагон. (Солдату.) Вы правы, что стараетесь это выучить наизусть, мало ли что бывает. Теперь уже больше не пишут место назначения на вагонах, так как саботажники насобачились стирать надписи и малевать ложные адреса. Какой номер-то, четыре тысячи двести шестьдесят восемь, не правда ли? Так вот, нечего вам, битых полчаса шевелить губами, я вам, так и быть, расскажу, что вам следует делать. Меня этому научил один чиновник ремесленной управы; он очень хорошо растолковал этот способ лотошнику, который все не мог запомнить номер своего лотка. Вот как он объяснил - я возьму для примера ваш номер, чтобы нагляднее показать вам, до чего все это легко и просто. Четыре тысячи двести шестьдесят восемь. Первая цифра - четверка, вторая- двойка. Стало 'быть, вы уже запомнили - сорок два, то есть, по порядку, дважды два четыре, то есть впереди просто четыре, а за ним четыре деленное на два, и, значит, снова у вас стоят рядом четыре и два. А теперь не пугайтесь. Сколько будет дважды четыре - восемь, не правда ли? Следовательно, запомните, что восьмерка, которая заканчивает число четыре тысячи двести шестьдесят восемь, стоит последней в ряду, теперь вам нужно только вспомнить, что первая цифра - четыре, вторая - два, четвертая - восемь, и вам стоит только как-нибудь запомнить шесть, которое стоит перед восемью. Ну, это же проще простого! Первая цифра - четыре, вторая - два, четыре и два будет шесть, и уже, как сказал господин из ремесленной управы, порядок чисел никогда не выветрится из вашей памяти! Вы можете еще проще добиться такого же результата. Этот способ он тоже объяснил лотошнику, я повторю его вам на примере вашего номера.
   Солдат слушает его, широко раскрыв глаза. Губы его перестали шевелиться.
   Швейк. Восемь минус два равняется шести. Значит, он уже знает шесть. Шесть минус два равняется четырем, значит, он уже знает четыре. А цифры восемь и два чередуются с ними - вот и получается четыре тысячи двести шестьдесят восемь: четыре - два - шесть - восемь! Можно - без малейшего усилия добиться этого результата и иным способом, с помощью умножения и деления. Вот как мы будем действовать в этом случае: запомним, сказал чиновник ремесленной управы, что дважды сорок два равняется восьмидесяти четырем. В году двенадцать месяцев. Мы вычитаем, следовательно, двенадцать из восьмидесяти четырех, и у нас остается семьдесят два, из семидесяти двух снова вычитаем двенадцать месяцев, получаем шестьдесят, таким образом у нас уже есть несомненнейшая шестерка, ну а нуль мы вычеркиваем. Итак, запомним: сорок два - шесть - восемьдесят четыре. Мы вычеркнули нуль, а сзади четверку, и снова получаем наш искомый номер - без малейших изъянов. Так какой же наш искомый номер?
   Голос (из глубины сцены). Охранник, какой номер вагона нужно отправлять в Нижнюю Баварию?
   Солдат. Какой номер?
   Швейк. Постой, я тебе это подсчитаю по месячному методу. Их дюжина, правда, ты с этим согласен?
   Голос. Охранник! Вы заснули, что ли?
   Солдат (кричит). Забыл! (Швейку.) Черт бы тебя побрал!
   Голос (грубо). Он должен в двенадцать пятьдесят отбыть в Пассау.
   Другой, далекий голос. Тогда возьмем этот, мне кажется, он самый и есть.
   Балоун (удовлетворенно указывая на солдата, который испуганно смотрит назад). Он мне не разрешил даже и понюхать свой гуляш!
   Швейк. Вот я и думаю - теперь, пожалуй, покатится в Баварию вагон с пулеметами. (Философически.) Но, возможно, пока он прибудет к месту назначения, пулеметы в Сталинграде будут уже ни к чему, а нужны будут аккурат сеялки, а вот в Баварии, может быть, как раз будут до зарезу нужны пулеметы. Кто знает?
   VI
   Субботний вечер в трактире "У чаши". Среди посетителей Балоун, Анна, Кати, молодой Прохазка, отдельно сидят два эсэсовца. Электрическая пианола
   исполняет танцевальную музыку.
   Кати (Балоуну). Я на допросе сообщила Бретшнейдеру, что уже раньше слышала, - в деле со шпицем замешаны эсэсовцы. Я не назвала вашего имени, только имя вашего друга, пана Швейка. И я ничего не сказала о том, что пан Швейк сделал вид, что незнаком с вами, ведь он просто хотел завести разговор! Правильно я сделала?
   Балоун. По мне, так... все правильно. Мне уже недолго здесь быть. И если я вернусь, так это будет чудо.
   Анна. Не говорите с такой горечью, пан Балоун, это делу не поможет. И эсэсовец, что сидит там, обязательно пригласит меня танцевать, если я буду так сидеть. Пригласите меня.
   Балоун собирается встать.
   Копецка (в это время выходит вперед и хлопает в ладоши). Дамы и господа, сейчас половина девятого, как раз самое время сплясать нашу "беседу". (Полуобернувшись к эсэсовцам.) Так называется наш народный танец, мы пляшем его без посторонних, он, может быть, не всем понравится, зато он очень по душе нам самим! Музыка за мой счет. (Опускает монетку в щель пианолы и уходит в заднюю комнату.)
   Музыка. Все присутствующие пляшут "беседу" и очень громко топают при этом, Анна и Балоун танцуют тоже. Танцуют, чтобы спровадить эсэсовцев, нарочно
   спотыкаются у их столика и т. п.
   Балоун (поет).
   Нам не спится, полночь бьет,
   Пан овес гулять идет.
   Тюрли-тюрлм-ай-люли,
   Молодухи в пляс пошли!
   Остальные (подхватывают).
   Ущипните нас, браточки,
   У любой четыре щечки!
   Тюрли-тюрли-ай-люли,
   Молодухи в пляс пошли!
   Эсэсовцы, чертыхаясь, поднимаются и пробиваются к выходу. Копецка выходит из задней комнаты и продолжает перетирать стаканы. Кати с первым посетителем
   (из третьей картины) возвращается к столу.
   Первый посетитель. Народные танцы в нашем трактире в моде лишь с недавних пор, но мы их очень любим, ведь всем завсегдатаям известно, что пани Копецка в это время слушает московское радио.
   Балоун. Мне уже недолго осталось танцевать. Там, где я буду, "беседу" не пляшут.
   Анна. Я слышала, мы очень неосторожно поступили, что пошли в парк у Влтавы. Там опасно из-за немецких дезертиров, были случаи нападения.
   Первый посетитель. Только на мужчин. Нужно же им где-то раздобыть гражданское платье. В парке на Стромовке теперь каждое утро находят немецкие мундиры.
   Кати. Кто лишится своего пиджака, не так легко достанет новый. Говорят, что бюро контроля на фабриках готового платья запретило шить платья и шляпы из бумаги. В связи с нехваткой бумаги.
   Первый посетитель. Немцы очень любят заводить такие учреждения. Они растут как грибы после дождя. Лишь бы были должности, которые дают возможность не идти на войну. Лучше донимать чехов всякими придирками молочный контроль, продовольственный контроль, бумажный контроль и так далее. Каждому охота отсидеться в тылу.
   Балоун. Зато на мне они отыгрались. Будущее мое неотвратимо.
   Анна. Не понимаю, о чем вы говорите.
   Балоун. Вы это скоро узнаете, Анна. Вы, конечно, знаете песню "Тыща окон и ворот" о художнике, что умер молодым. Спойте ее, это соответствует моему настроению.
   Анна (поет).
   Тыщу окон и ворот не покрасит больше тот,
   Кто отлично рисовал и девчонок целовал.
   Рафаэль он был второй, крепко спит в земле
   сырой...
   Вы об этой песне?
   Балоун. Об этой самой.
   Анна. Иисусе! Вы ничего над собой не сделаете, пан Балоун?
   Балоун. То, что я над собой сделаю, повергнет вас в ужас, барышня. Я не наложу на себя руки, нет, я устрою нечто похуже.
   Входит Швейк со свертком под мышкой.
   Швейк (Балоуну). А вот и я. Я принес мяса. На гуляш. Я не хочу благодарности, я возьму за это только твою миску, что на кухне стоит.
   Балоун. Покажи-ка. Это говядина?
   Швейк (энергично). Лапы прочь! Я не буду здесь развязывать. Добрый вечер, барышни, вы тоже тут?
   Анна. Добрый вечер, мы все знаем.
   Швейк (уводит Балоуна в угол). Что ты им тут снова выболтал?
   Балоун. Только что мы с тобой знакомы и что это была хитрость, будто мы не знаем друг друга. Я не знал, о чем с ними говорить. Мою миску ты получишь. Считай, что ты вырвал своего друга из бездны, дай мне только понюхать через бумагу. Госпожа Малер, что живет напротив, обещала мне за нее уже двадцать крон, но я ноль внимания. Откуда у тебя это мясо?
   Швейк. С черного рынка, мне продала его одна акушерка, а она получила его из деревни. Году в тридцатом она принимала ребенка в крестьянской семье, а у младенца во рту была маленькая косточка, тогда она заплакала и сказала: "Это означает, что мы все еще будем сильно голодать". Вот что она напророчила, а тогда еще немцев не было у нас. И вот крестьянка, мать ребеночка, стала ей каждый год посылать немного мяса, чтобы она не голодала, но теперь ей нужней наличные, ей нужно налог платить.
   Балоун. Только бы у пани Копецкой нашелся красный перец!
   Копецка (подошла к ним). Возвращайтесь к вашему столику, через полчаса я позову вас на кухню. А пока делайте вид, что ничего не произошло. (Швейку, когда Балоун пошел к своему столику.) Что это за мясо?
   Швейк (укоризненно). Пани Копецка, вы меня удивляете.
   Копецка берет сверток и осторожно заглядывает в него.
   (Увидев, что Балоун о чем-то разговаривает с девушками, взволнованно жестикулируя.) Балоун, по-моему, слишком воодушевился. Нужно прибавить много красного перцу, чтобы это имело вкус говядины. Это конина. (Заметив, что Копецка бросила на него испытующий взгляд.) Ладно, это не конина, это шпиц господина Войты. Я был вынужден это сделать, потому что на ваше заведение ляжет позорное пятно, если один из завсегдатаев с голодухи станет служить немцам.