Брэкетт Ли Дуглас. Долгое завтра

   – Что он здесь делает в такую рань?
   Исо пожал плечами:
   – Он вошел вместе с нами. Сказал, что потерял ключ.
   – Эрдманн не обрадуется. – сказал Джонс. – Впрочем, ладно. Ведь никто не велел мне закрывать перед ним дверь. Значит, моя совесть чиста. Расскажите мне, что у них там получилось, а?
   – Прошлой ночью Гутиэррез опять был пьян. Обычно после этого у людей ничего не получается.
   – А мне все равно, – сказал Исо, – я хочу видеть мозг в работе.
   Лен и Исо оставили одежду в специальной комнате и поспешили вниз, на другой этаж, мимо макета Хиросимы и ее жертв. За дверью громко разговаривали.
   – Я сожалею, Фрэнк. Позволь мне извиниться перед тобой.
   – Забудем об этом, Джулио. Каждый из нас совершает проступки. Давай забудем об этом.
   – Спасибо тебе, – с безмерным достоинством произнес Гутиэррез.
   Лен заколебался, не решаясь войти, и вопросительно взглянул на Исо.
   – Как она работает? – послышался голос Гутиэрреза.
   – Чудесно Все идет, как по маслу.
   Тишина. Сердце Лена бешено стучало, внутри будто что-то оборвалось. Из-за двери донесся еще один голос – деловой, чуть сдавленный, но достаточно внятный – голос Клементины. Исо тоже услышал его.
   – Мне наплевать на них, – прошептал он. – Я пошел.
   И он тихонько проскользнул в дверь, а Лен, осторожно ступая, последовал за ним. Клементина работала. Мигали лампочки на центральном пульте, внутри кипела жизнь.
   «Мозг и сердце», – подумал Лен.
   – О, – в голосе Эрдманна слышалось явное облегчение, – привет!
   На дисплее внезапно зажглась надпись, затем исчезла, экран снова стал темным, мерцал только маленький огонек, который указывал на то, что машина готова к работе. Исо затаил дыхание. Он молчал, потому что об этом просил Гутиэррез. Джулио извлек из кармана какие-то бумаги со словами:
   – Жена была права, мне не нужно было приходить сегодня. Это она спрятала ключ. Но я не мог ждать. – Он взглянул на бумаги. – Я перерешал всю последовательность уравнений и нашел ошибку.
   – И что? – Эрдманн напрягся.
   – Все было спланировано отлично. Смотри сам. Вот.
   Он передал бумаги Эрдманну, который бегло их просмотрел.
   – Видишь, – с горечью сказал Гутиэррез, – она ошиблась, Фрэнк. Ты твердишь, что это невозможно, а она все-таки ошиблась.
   – Джулио, я… – Эрдманн нервно встряхнул головой и в отчаянии перевел взгляд на Лена, затем вновь углубился в бумаги.
   – Неужели ты не видишь, Фрэнк?
   – Джулио, я не настолько хорошо разбираюсь в математике…
   – О черт, ведь ты же инженер, и должен знать. Тут все просто. Вот она, видишь?
   – И что же ты теперь хочешь от меня?
   – Запусти эту программу вновь. Корректируй ее. И тогда ты получишь ответ. Понимаешь? Ответ!
   Эрдманн облизал губы.
   – Но если она сделала ошибку недавно, это может повториться и сейчас, Джулио! Почему ты не привел Вентца или Джекобса?
   – Для проверки им потребуется целая зима, а то и больше. Клементина же может прямо сейчас заняться этим. Ведь ты проверил ее и сказал, что все идет, как по маслу. Поэтому я настаиваю сейчас прокрутить всю программу, пока она не устала. Вводи это.
   – Да, но… Хорошо, я введу.
   Эрдманн подошел к пульту и принялся нажимать какие-то кнопки. Гутиэррез ждал. Он не снял верхнюю одежду и не обращал на жару никакого внимания. Он не сводил глаз с Эрдманна, время от времени посматривал на компьютер, кивал и улыбался, подобно человеку, нашедшему чужую ошибку, которая подтвердила его собственную правоту.
   Лен отошел ближе к двери. Он не мог смотреть на Эрдманна. Ему очень хотелось уйти, но он знал, что это невозможно. Огоньки на пульте мигали так заманчиво, неясный голос так завораживал, что он, как и Исо, не мог заставить себя сдвинуться с места. И тут Эрдманн обратился к ним:
   – Я скоро освобожусь, ребята, и отвечу на все ваши вопросы.
   – А может, нам лучше подойти попозже? – спросил осторожно Лен.
   – Нет, – Эрдманн с опаской взглянул в сторону Гутиэрреза. – Нет, оставайтесь здесь.
   Гутиэррез спокойно стоял, скрестив руки, и ждал. Эрдманн беспокойно ерзал, на лбу его выступил пот.
   – Мне кажется, произошел сбой цикла, Джулио. Ее проверили не до конца.
   – Ты рассуждаешь прямо как моя жена: не волнуйся, мол, все пройдет.
   Послышался стук принтера, и Эрдманн подался вперед. Гутиэррез оттолкнул его, выхватил отпечатанную полоску бумаги. Он смертельно побледнел, лицо его исказилось, руки дрожали.
   – Что ты сделал, Фрэнк! Посмотри, что ты сделал с моими уравнениями?
   – Ничего, Джулио…
   – Посмотри сюда! Нет решения, ищите ошибки. Нет решения! Нет решения!
   – Джулио… Послушай, Джулио. Ты устал, ты работал слишком много. Эти уравнения я ввел правильно, но они…
   – Они что? Договаривай, Фрэнк! Ну же, продолжай!
   – Джулио, я прошу тебя, – с ужасающей беспомощностью начал было Эрдманн и протянул Гутиэррезу руку, словно ребенку, которого нужно успокоить.
   И Джулио ударил его так неожиданно и с такой силой, что отразить удар не было возможности. Эрдманн пошатнулся, неловно взмахнул руками и упал, а Гутиэррез спокойно произнес:
   – Вы оба против меня. Ты договорился с ней никогда не давать мне правильного ответа, чтобы я ни делал. Ты всю зиму совещался с ней, Фрэнк, и вы вместе смеялись надо мной. Но теперь я заставлю ее дать ответ!
   Гутиэррез вытащил из карманов камни. Так вот почему он не снял пальто, несмотря на жару:
   – Я заставлю тебя сказать, сука, заставлю! – и первый камень полетел в Клементину.
   Стекло в центральной панели треснуло. Одно из больших стекол, за которым находилась память Клементины, разбилось вдребезги.
   Эрдманн с трудом поднялся на ноги, взывая о помощи и пытаясь убедить Гутиэрреза остановиться. Но тот продолжал кидать камни, затем подбежал к машине. Он бил ее ногами, не переставая твердить:
   – Сволочь, дрянь, я заставлю тебя хорошо работать, в тебе – вся моя жизнь и мой разум, я заставлю тебя сказать!
   Эрдманн сцепился с ним:
   – Лен, Исо, что же вы стоите, помогите мне! Его нужно удержать!
   Лен медленно, словно лунатик, сделал несколько шагов вперед и схватил Гутиэрреза, неожиданно сильного. Удерживать его было очень трудно, еще труднее оттащить от полуразрушенного пульта, на котором зажигались и гасли красные огоньки, взывая о помощи. У Эрдманна из губ тоненькой струйкой сочилась кровь.
   – Джулио, умоляю тебя, опомнись! Все в порядке, Лен, можешь отпустить его. Джулио, пожалуйста, перестань.
   И Джулио как-то сразу сник. Его мышцы, которые еще секунду назад казались Лену сделанными из стали, расслабились и обвисли. Он посмотрел на Эрдманна и смиренно произнес:
   – Кто-то против меня, Фрэнк. Кто-то против нас всех.
   Из его глаз катились слезы, а Клементина продолжала молить о помощи красными огоньками.
   «Ищи свой предел, – говорил когда-то судья Тэйлор, – ищи его, пока не поздно».
   «Я достиг этого предела, – думал Лен. – Правда, кажется, слишком поздно».
   Пришли люди и увели Гутиэрреза. Лен и Исо спустились вниз и провели еще один день рядом с бетонной стеной.
   Наутро начались разговоры: «Его де отвели домой, приходил доктор и сказал, что он не в своем уме. Как, вы не слышали? Говорят, его будут теперь держать взаперти под надзором».
   «Всех вас держат взаперти в этом каньоне, – думал Лен, – ради этого Молоха^[2] с медной головой и огненными внутренностями. Молоха, который свел с ума человека. Но наконец-то я знаю всю правду. Они никогда не получат ответ. О Господи, я пошел по-ложному пути. Горьким оказался запретный плод, я болен душой!»
   Этим же вечером, утопая в снегу, Лен пробрался к дому Вепплоу. В комнате Джоан он тихо прошептал ей в самое ухо:
   – Я хочу того же, что и ты. Расскажи мне о своем плане.
   В ее глазах вспыхнули искорки, она поцеловала Лена и прошептала:
   – Весна придет не скоро. Можешь ли ты хранить тайну, Лен?
   – Да.
   – И ничего не говорить даже Хостеттеру?
   – Да.
   Даже Хостеттеру. Ради неясного света на пути к раскаянию.

Часть 28

   Февраль. Март. Апрель.
   Ожидание.
   Лен усердно работал возле бетонной стены, изо дня в день выполнял то, что ему говорили. Теперь Лен без труда мог бы сладить с любыми машинами, производящими энергию, мог насладиться ни с чем не сравнимым чувством превосходства над ними. Он постоянно прикидывал, как можно было бы использовать ту или иную машину в местах, подобных Рефьюджу и Пайперс Рану. Лен начал понимать, почему его народ так яростно восставал против удобств и прогресса: однажды они уже шли по этому пути, и с неба на них обрушился огонь и ливень, заставив вернуться туда, где тихо и безопасно.
   Назад, в Пайперс Ран, к его лесам и полям, подальше от сомнений и страха. Назад, туда, где не было проповедей, не было Соумса, где никто не знает о Барторстауне. По ночам он молил Бога, чтобы ничего не случилось с отцом до его возвращения. Лену так хотелось облегчить душу, сказав отцу, что тот был прав.
   За это время произошло два знаменательных события: у Исо родился сын, которого нарекли Дэвид Тэй-лор Колтер, своего рода вызов обоим дедушкам. Лен с Джоан решили создать семью. Уже был назначен день свадьбы, и Джоан тщательно готовилась к переезду в новый дом. Но эти события казались ничтожными по сравнению с предстоящим побегом.
   Ничто сейчас не значило для Лена и Джоан так много, даже предстоящая свадьба.
   – Я годами строила этот план, лежа в постели без сна, – шептала Джоан, – а теперь я боюсь. Боюсь, что он далёк от совершенства. Боюсь, что кто-нибудь прочитает мои мысли.
   Она прильнула к нему.
   – Не беспокойся. Они же всего-навсего люди и не смогут нам помешать.
   – Наверное. Мой план хорош, ему недоставало лишь тебя.
   Талый снег грохочущими лавинами сползал с гор. Вот-вот должен открыться перевал, и можно будет осуществить план.
   Через три дня они поженились, их венчал тот же священник, который меньше года назад сочетал законным браком Исо и Эмити. Хостеттер стоял рядом с отцом Джоан. Событие, отметили. Исо пожал руку Лену, поцеловал Джоан, а старина Вепплоу достал откуда-то кувшин и обратился к Лену:
   – Малыш, тебе досталась самая замечательная в мире женщина. Смотри же, береги ее, а не то тебе придется иметь дело со мной. – Он расхохотался и похлопал Лена по плечу.
   Тем улыбнулся, вышел из дома и уселся на ступеньки. Через некоторое время на крыльцо вышел Хостеттер. Он помолчал немного, любуясь ранней весной, затем произнес:
   – Боюсь наскучить тебе, Лен, но все же скажу: я очень рад. Ты правильно поступил.
   – Я знаю.
   – Я имею в виду не только это. Теперь ты окончательно прижился у нас, и я очень этому рад, и Шермэн тоже. Все мы рады.
   Да, Лен знал, что он правильно поступил. И боялся смотреть в глаза Хостеттеру.
   – Шермэн не был уверен в тебе, – продолжал он, – я, признаться, тоже. Отрадно, что ты, наконец, помирился со своей совестью. Удачи тебе, – и Хостеттер протянул Лену руку.
   – Спасибо, – Лен, улыбнувшись, пожал ее.
   «Я предаю его, – думал он. – Предаю, как однажды предал отца. Боже, как мне не хочется этого, но другого пути нет».
   На протяжении вечера Хостеттер больше не заговаривал с ним, и Лен был рад этому.
   Дом на окраине Фол Крика, в который переехали молодожены, был старым и маленьким, но чисто вымытым, наполненным различной утварью, которая досталась Джоан от матери. Лену дали двухнедельный отпуск, и, они с Джоан приготовили все необходимое для побега. Теперь оставалось только ждать, пока откроется перевал.
   – Все станет ясно с приходом нью-ишмалайтцев, – говорила Джоан, – они всегда являются, как только дорога становится свободной.
   – Они обязательно придут, – отвечал Лен, уверенность в скором освобождении не покидала его.
   Пришли ишмалайтцы, те же, что и осенью, или уже другие, Лен не мог их отличить, разве что эти были более ободранными, измученными и отощавшими. Они просили пороха и патронов. Шермэн присовокупил к этому большой кусок мяса для детей, которые схватили его с жадностью. Джоан пристально наблюдала за ними, а вечером сказала Лену:
   – Молись, чтобы ночь выдалась темной.
   – Посмотри на небо, скоро пойдет дождь, а если температура упадет, то снег…
   – Все, что угодно, лишь бы было темно.
   В дорогу взяли еду и одеяла. Лен поспешно набросал несколько слов Хостеттеру: «Клянусь, я никому не скажу ни слова о Барторстауне. Мне жаль, что так вышло, но иначе я не могу».
   Записку он оставил на столе в гостиной. Чтобы никто не беспокоил их, свет выключили рано.
   Решительность Джоан улетучилась. Она дрожала, сидя на краешке кровати.
   – Не волнуйся, – уговаривал ее Лен. – Никто не увидит нас.
   Он был уверен в этом и не боялся, словно кто-то свыше шепнул ему, что ничто не причинит им вреда по пути в Пайперс Ран.
   – Пойдем сейчас, Лен!
   – Подожди, мы должны быть уверены.
   Чернильно темная ночь. Нервы Лена натянуты, как струны, сердце бешено колотится. «Пора, – подумал он. – Я возьму Джоан за руку, и мы пойдем».
   Дорога к перевалу была скользкой и безлюдной. Дождь усилился и перешел в мокрый снег. «Господь опустил на землю свое покрывало, чтобы спрятать нас. Скорее, скорее к перевалу, через мокрый снег, утопая в грязи», – лихорадочно думал Лен.
   – Лен, мне нужно отдохнуть.
   – Нет, не сейчас, дай руку. Только достигнув перевала, где небольшими горками лежит грязный снег, мы можем передохнуть. Но только одну минутку.
   – Лен, кажется, начинается метель. К утру перевал вновь засыпет снегом.
   – Отлично. Они не смогут найти наши следы.
   – Да, но мы замерзнем. Послушай, может, вернемся?
   – Неужели ты потеряла веру? Ведь метель на руку нам. Пойдем!
   То вниз, то вверх, выбиваясь из сил, чуть быстрее, чем тащат фургон ленивые мулы, мимо места чьей-то стоянки, по каменистому склону.
   Лен и Джоан не оглядывались. Взоры их были обращены к Богу.
   А внизу, под скалой, в комнатке сторожа кто-то сидит сейчас. Нет, не Джонс, сегодня не его смена. Кто-то наблюдает за огоньками. Кто-то думает: «А, это сумасшедшие нью-ишмалайтцы бредут в свою пустыню». Кто-то зевает, зажигая сигару, поджидая сменщика Джонса.
   Кто-то сидит, и пальцы его лежат на кнопке, готовые нажать ее.
   Не нажмут.
   Светает. Ишмалайтцы исчезли за снежной завесой, их не видно больше
   – Джоан, Джоан, проснись, смотри, мы вышли на перевал. Мы свободны.

Часть 29

   Весенняя метель. Словно двое диких зверьков, забились они в небольшую пещерку, согревая друг друга своим теплом. Метель, не жалея сил, уничтожила их следы и улетела дальше, к югу.
   – Они будут выслеживать нас.
   – Я оставил записку, и клянусь, что…
   – Все равно они попытаются нас поймать. И ты это знаешь.
   – Пусть попробуют.
   Лен вспомнил, как в Барторстауне напали на след двух убежавших из Пайперс Рана мальчишек.
   – Мы должны быть осторожными, Лен.
   – Не волнуйся. Мне кажется, они не собираются искать нас.
   «Господь с нами, он нас спасет. Пайперс Ран и рука Господа».
   Дом и дорога к нему затмили все вокруг. Лен видел зеленеющие поля, утопающие в цвету яблони, конюшню во дворе, теплый, золотой, солнечный покой. Лен стоял на пути к этому, и никакая сила в мире не смогла бы остановить его.
   Но препятствий было много: горы, обрывы, перевалы, холод, голод, жажда, непогода, боль. И неожиданно Лен понял, что дорога к дому и есть его покаяние, его расплата за грехи. За все неправедное, что он совершил, нужно платить. И это справедливо. Лен не замечал сомнений и боли в глазах Джоан, которые мало-помалу сменялись презрением.
   Эйфория свободы долгое время властвовала над Леном, до тех пор, пока однажды он не упал, очень сильно поранив при этом ногу. Боль, которую он испытал, была болью прозрения. Мир перевернулся, и все стало на свои места. Он хотел есть, замерз, смертельно устал. Горы были высокими, прерии – широкими, Пайперс Ран – в тысяче миль отсюда. Болело колено.
   Джоан тщательно ухаживала за ним, исполняя свой долг.
   – Еще немного, – говорила она, – и ты станешь так похож на нью-ишмалайтца, что я буду бояться подойти к тебе.
   Лен пробормотал что-то о том, как очищает душу покаяние, а затем попросил ее помолчать. Он не подал вида, что слова Джоан задели его, потому что она сказала правду.
   Лен должен вернуться в Пайперс Ран. Только теперь до него дошло, каким тяжким и долгим будет этот путь, и нет такой силы, которая просто перенесла бы его туда.
   – Скоро мы будем в безопасности, – говорил Лен. – Барторстаунцы не посмеют даже приблизиться к нам.
   «Спокойствие лесов и полей, умиротворенное сердце. Отец говорил, что это самое лучшее, что есть на свете. Он был прав. Я потерял Пайперс Ран, и вновь обрету его. Когда я представляю себе Пайперс Ран, он кажется крошечным и далеким, озаренным золотом солнца, я ее могу приблизить его даже в мечтах. Когда я вспоминаю маму, отца, брата Джеймса и малышку Эстер, между нами словно опускается завеса, лица их становятся далекими и туманными.
   Я вижу себя и Исо, мы со всех ног бежим через пастбище, вижу себя, сломленного, в пыли и соломе, вижу, как поднимается и опускается со свистом кнут в руке отца. Но когда я пытаюсь представить себя там теперешнего – взрослого, женатого мужчину, убеждаюсь, что это невозможно. Пытаюсь представить Джоан в белом чепце – и тоже не могу. И все же я должен вернуться, должен отыскать то, что потерял. Я должен обрести покой».
   Однажды вечером, в лучах заходящего солнца Лен увидел фургон и упряжку лошадей, которые мирно тащили его. Он так быстро исчез из вида, что казался миражом. Джоан разводила огонь. Лен заставил ее потушить робкие язычки пламени, и они шли без остановки всю ночь напролет.
   Привал устроили рядом с охотниками – так было безопаснее. Лен сочинил длинную историю о нью-ишмалайтцах. Охотники качали головами.
   – Они – настоящие дьяволы, – сказал один из них. – Я – тоже верующий, – он с опаской взглянул на небо, – но чтобы убивать людей в угоду Господу…
   «А ведь ты убил бы нас, если бы знал правду. Убил бы в угоду Господу», – думал Лен. Позднее он отчитал Джоан за то, что она слишком много говорила. После этого бедняжка боялась произносить даже собственное имя.
   – Неужели все вокруг готовы, словно волки, растерзать нас? – прошептала она, когда они легли спать.
   – Конечно, если услышат, что мы из Барторстауна. Ты должна молчать, как рыба, не давая ни малейшего повода думать так.
   Охотники подвезли их немного до того места, где должны были встретиться с другими охотниками, чтобы вместе продолжить путь. Джоан с облегчением увидела, что знакомых из Барторстауна среди них нет. Она все время молчала, с удивлением разглядывала крошечные деревушки и одинокие ранчо, мимо которых они проезжали и проходили.
   – Но ведь Пайперс Ран не такой, правда, Лен?
   – Нет, конечно, нет.
   Гораздо больше солнца, зелени, доброты. А во всем остальном – точно такой же, но там его дом.
   Однажды в полнолуние они увидели приближающийся фургон и поспешили скрыться от него, пробираясь от поселения к поселению окольными тропинками.
   – И что только люди делают в этих скучных местах? – спросила Джоан.
   – Живут, – сердито буркнул Лен.
   Шло время. Все труднее становилось преодолевать бесконечные мили. Вид Пайперс Рана в воображении Лена уже не был столь четким, как вначале, день ото дня он мрачнел и тускнел, пока совсем не исчез. А человек в фургоне постоянно преследовал их. Лен ни разу не видел его вблизи, поэтому не мог разглядеть ни лица, ни фургона.
   Сентябрьским погожим днем в маленьком зеленом городишке на границе с Техасом Лен решил дождаться загадочного фургона.
   – Ты сошел с ума, – в отчаянии пыталась переубедить его Джоан. – Это не он, он не может быть здесь!
   – Нет, он. И ты так же уверена в этом, как и я.
   – С чего ты взял? Даже если…
   – Перестань, Джоан, я знаю, когда ты обманываешь меня.
   – Что ж, ладно. Да, конечно, это он. Он отвечает за тебя перед Шермэном. И что ты теперь собираешься делать?
   Щеки ее пылали, тонкие загорелые руки сжались в кулаки.
   – Ты хочешь вернуться с ним назад, Лен Колтер? Будь мужчиной, в конце концов. Вставай, бежим отсюда.
   – Нет.
   – Но он может быть не один.
   – Пусть.
   – И ты позволишь им схватить тебя? – голос ее дрожал. – Но ведь на меня им плевать, не так ли? Поэтому я, пожалуй, пойду.
   – Нет, Джоан, ты останешься со мной, – Лен никогда не разговаривал с женой таким тоном. Джоан недоуменно уставилась на него.
   – А что будешь делать ты?
   – Еще не знаю, буду решать. – Лицо его было непроницаемым и беспристрастным. – В одном я абсолютно уверен: я никуда больше не буду убегать.
   Джоан неподвижно и тихо стояла рядом с ним.
   Лен ждал. Прошло два дня. Фургона не было, но вскоре он появится обязательно. Лен это предчувствовал. Может, время ожидания Господь послал ему, чтобы не спеша все обдумать и принять правильное решение.
   В своей жизни Лен уже дважды принимал решение. Первое в Пайперс Ране. Детские, наивные мечты о загадочном городе. Затем Барторстаун, где тесно переплелись радость от достигнутого и горечь разочарований. Бесследно развеялись детские мечты, а дни скитаний помогли трезво оценить происшедшее. Третье решение должно быть самым верным, потому что его примет мужчина.
   «Итак, я не вернусь в Пайперс Ран. Куда угодно, только не на родину. Пайперс Ран – детское воспоминание, а с воспоминаниями покончено. Эта дверь навсегда закрыта. Пайперс Ран – воспоминание о покое, покой навсегда утерян». Четвертый день ожидания. Фургона все нет. Лен окончательно возвращается с небес на землю. Нет необходимости убегать. Нужно остановиться, чтобы правильно выбрать свой путь.
   Рано или поздно каждый должен сделать это.
   В город съехалось много людей. Наступило время торговли, время беспощадной жары, когда сочная трава желтеет и клонится к земле, а кора деревьев трескается от палящего солнца. Фургоны торговцев выстроились на маленьких пыльных улочках.
   Лен без устали шагал по городу. Он останавливался возле каждого фургона, читал вывески, прислушивался к разговорам.
   «Все они нашли свою веру. Нью-ишмалайтцы – свою, нью-меноннайтцы – свою. Своя вера и у жителей Барторстауна. Теперь моя очередь», – размышлял Лен.
   Джоан исподтишка следила за ним, боясь говорить. На пятый день ярмарка закончилась. Небольшое пространство в конце улочки осветили факелами, ярко сияли звезды, и земля щедро отдавала людям накопившееся тепло.
   Лен опустился на старую, потрескавшуюся скамью, держа за руку Джоан. Он не заметил, как с другой стороны улочки подъехал фургон. А когда через некоторое время Лен, повинуясь неясному чувству, обернулся, позади него сидел Хостеттер.

Часть 30

   Раздался резкий и сильный Голос проповедника: «Тысячу лет, братья мои. Вот что обещали нам. И теперь мы живем в это благословенное время. Я расскажу вам…»
   Хостеттер посмотрел в глаза Лену. Молчание. Наконец Джоан что-то прошептала, кажется, имя Хостет-тера. Она хотела подняться навстречу Хостеттеру. Лен властно взял ее за руку, почти силой усадил рядом с собой:
   – Сиди здесь.
   – Пожалуйста, Лен, отпусти меня.
   – Сиди здесь, Джоан. Она успокоилась.
   «Небеса не принадлежат грешникам, не принадлежат тем, кто глумится над верой. Нет, братья мои и сестры! Господь спас вас от Разрушения…»
   То была другая ночь, другая проповедь, когда Лен встал на этот путь. Той ночью умер человек по имени Соумс. Борода его была рыжей. Они до смерти забросали его камнями, потому что Барторстаун был его родиной.
   «…тысячу лет, – воскликнул проповедник, потрясая своей запыленной книгой, – ради этого вы должны работать. Помните о священном долге перед Господом!»
   «Пусть слова эти фанфарами звучат во мне. Я могу сказать. Я могу убить человека, так же, как тот мальчишка в свое время – Соумса; и остаться на свободе.
   Я могу не промолчать и показать дорогу в Барторстаун, как в свое время Бардит вел в Рефьюдж своих фермеров, и тогда многих ждет верная смерть, как когда-то Далинского. И Молох будет повержен».
   То была другая ночь. Ночь в Рефьюдже.
   «Вправе ли я оросить все это кровью?»
   «Алиллуйя! Да очистятся ваши души! Исповедуйте грехи ваши, дабы не низвергнул Господь вновь потоки огненные!»
   – Ну, Лен? – голос Хостеттера.
   «Как и той ночью, они вопили и визжали. А что, если я сейчас встану и исповедаюсь? Если принесу в жертву этого человека? Но от знаний избавиться невозможно.
   А что, если свергнуть Молоха с огненным нутром и медной головой?
   Знание несмотря ни на что будет существовать. В какой-то запыленной книге, в чьем-то усталом мозгу, спрятанное в подземелье, под другой горой. Открытое однажды, оно никогда не исчезнет».
   Хостеттер поднялся:
   – Ты забыл мои слова, Лен. Ты забыл, что я не могу отпустить тебя.
   – Иди вперед, – вполголоса попросил Лен. Он тоже поднялся, держа за руку Джоан.
   Освященные светом факелов, они взглянули друг на друга. А толпа вокруг визжала и бесновалась.
   «Я знаю, что железными оковами сковало этот мир. Они называют это верой. Есть другое название, более точное: страх. Люди сбились в кучу, словно стадо, укрывшись своим невежеством, нарекли его богом и действительно боготворят его. Это такая же ложь, как любой Молох. Все мы – и Соумс, и Далинский, и Исо, и, наконец, я предали этого бога. Но когда-нибудь обязательно придет завтра – пусть медленно и долго, но никакая сила не сможет остановить его.
   Мне нечего сказать тебе, Эд. Все зависит от тебя» Хостеттер смотрел на Лена – плечи расправлены, ноги широко расставлены, угрюмое и непроницаемое лицо, затененное широкими полями шляпы. Теперь настал черед Лена ждать Так или иначе запретный плод съеден, сделанного не воротишь. И Лен сделал выбор.
   – Чего ты ждешь, Эд? Делай свое дело!
   – Никто из нас не способен на такое, – сдавленно произнес Хостеттер.
   Он опустил голову, затем вновь посмотрел на Лена.
   – Ну?
   Люди кричали, падали на колени, рыдали.
   – Я думаю, – начал Лен, – что сам дьявол сто лет назад пробрался в этот мир. Не его ли останки там, за бетонной стеной?
   Проповедник воздел руки к небу в религиозном экстазе.
   – И все же вы все правы: лучше связать этого дьявола, чем весь мир, – Лен посмотрел на Хостеттера: – Вы не убили меня? Значит, не будете против моего возвращения?
   – Это целиком зависит от меня, – сказал Хостеттер.
   Он подошел к фургонам. Лен и Джоан последовали за ним. Навстречу, из укрытия, вышли двое с ружьями в руках.
   – На первый раз ограничились беседой, – сказал Хостеттер, – если бы ты выдал меня, Лен, нас не спасли бы даже ружья. Теперь я вижу, что ты повзрослел, Ленни.
   – Теперь я понимаю… Ты ждал проповеди?
   – Да.
   – Это тоже было частью испытания?
   Хостеттер кивнул. Мужчины с подозрением поглядывали на Лена, щелкая предохранителями.
   – Теперь я вижу, что ты был прав, Эд, – сказал один из них. – Но все равно, на твоем месте я не пошел бы на такой риск.
   – Я знаю этого человека много лет, и поэтому лишь немного волновался, не более того.
   – Что ж, теперь он твой.
   Незнакомцы отошли. Каратели Шермэна растворились в темноте.
   При мысли о том, сколько бед он причинил этому человеку, Лен покраснел от стыда.
   – Я – причина всех твоих бед, – обратился Лен к Хостеттеру.
   – Я ведь говорил, что чувствую себя ответственным за твою судьбу с тех пор, как ты ушел из дому.
   – Я обязательно отплачу тебе за все, что ты сделал для меня.
   – Уже отплатил, – с горечью сказал Хостеттер.
   Они устроились в фургоне.
   – Ну, а ты? – теперь Хостеттер обращался к Джоан – Ты готова вернуться домой?
   Она заплакала, уставившись неподвижно на свет факелов.
   – Этот мир ужасен, – наконец выдавила она, – и я ненавижу его.
   – Нет, не ужасен. Он просто далек от совершенства. И ничего нового в этом нет, – сказал Хостеттер Он тряхнул поводьями, прикрикнул на лошадей, и фургон медленно покатился в темноту.
   – Когда мы отъедем подальше, я передам по радио Шермэну, что мы возвращаемся, – сказал Хостеттер.