Лен постоял в раздумье, в нем закипал гнев, но он быстро успокоился, испытывая презрение к глупости Исо. Что же касается Эмити… В конце концов, какое его дело? Лен больше не сердился. Он отвернул покрывало на нетронутой постели Исо, поставил его сапоги под кровать, подобрал с пола рубашку и аккуратно повесил ее на крючок. Затем зажег лампу, уменьшил огонь почти до предела и вышел, закрыв за собой двери конторы.
В лагерь торговцев он вернулся глубокой ночью и долго сидел на ступеньке перед дверью, глядя в темноту и думая о чем-то. Утром Лен отправился к Далинскому за письмом, которое должно послужить предлогом его поездки в Шедвелл. Там он встретил Исо. Он выглядел таким жалким и замученным, что Лен почти пожалел его.
– Что это с тобой? – участливо осведомился Лен, – Ты как будто чем-то до смерти напуган. А может, кто-нибудь угрожает тебе?
– Занимайся-ка лучше своим чертовым делом, – свирепо отрезал Исо, а Лен улыбнулся про себя. Пусть поломает голову над тем, что за гость посетил его прошлой ночью, пока он околачивался там, где ему совсем не следует бывать. Пусть поразмыслит над тем, кто знает о таинственных свиданиях и ждет его возвращения домой.
Лен спустился к реке и направился к переправе – громадному плоту с лачугой на случай непогоды. Начался небольшой дождик, и противоположный берег заволокло туманом. Незнакомый торговец с юга переправлял свой груз – кожу и доски. Лен помог управиться с упряжкой лошадей, а затем уютно устроился в фургоне. Слушая тихий шелест дождя, Лен неожиданно вспомнил, какими магическими и манящими казались фургоны в детстве. Лен зябко вздрогнул и отвернулся, глядя вниз на реку, медленно несущую свои воды на запад. Против течения упорно прокладывал себе дорогу катер, он подал парому сигнал. Тот ответил, третий сигнал раздался с груженной углем баржи, блестящей от дождя.
Небольшой Шедвелл разрастался с такой быстротой, что недостроенные здания виднелись везде, куда бы ни посмотрел Лен. Паром прогудел еще раз, и впереди стеклянными глазами заблестели окна Шедвелла.
Лен поднялся к конторе шедвеллского склада, туда ему нужно было отнести письмо. Из-за дождя никто не работал. Небольшая кучка людей виднелась на крыльце большого магазина. Лену показалось, что они уж слишком пристально его разглядывают, может быть, потому, что он был тут чужим и пришел с пристани. Лен вошел в контору и подал письмо маленькому человечку по имени Геррит. Тот бегло прочел послание и бросил на Лена уничтожающий взгляд.
– Передай Далинскому, что я следую заветам Библии, которая запрещает иметь дело с грешниками, а ты молод, молодость всегда грешна, и я не желаю попусту тратить слова. Вон.
Он швырнул письмо в корзину для мусора и отвернулся. Лен пожал плечами и вышел прочь. Через грязную площадь он направился к фургонам торговцев. Один из сидящих на крыльце магазина спустился со ступеней к конторе Геррита. Дождь заметно усилился, к реке устремились желтые ручейки.
Фургонов было много. Большинство торговцев спрятались от дождя. Лен не знал никого, и с ним никто не разговаривал. Он еще немного походил среди фургонов и, не найдя ни на одном имени Хостеттера, направился к переправе.
На крыльце магазина собралось уже довольно много народу. Все стояли под дождем лицом к Лену, промокнув до нитки, но уходить не собирались.
– Ты из Рефьюджа? – спросил один из них.
Лен кивнул.
– Ты работаешь на Далинского?
Лен неопределенно пожал плечами. К нему подошли двое и крепко схватили за руки. Лен пытался вырваться, но безуспешно.
– Мы хотим кое-что передать в Рефьюдж, – сказал один, – и это сделаешь ты. Мы ни с кем не станем делиться тем, что по праву принадлежит нам. И если никто не остановит Далинского, это сделаем мы. Ты все запомнил?
Лен опустил глаза и ничего не ответил.
– Ну-ка, мальчики, заставьте его запомнить мои слова, – сказал незнакомец.
К Лену подошли еще двое. Они сбили его с ног, и Лен упал лицом в грязь, его пинали ногами, не давая подняться. Наконец его оставили – униженного, с головы до ног покрытого грязью. Лен с трудом поднялся и, пошатываясь, спустился к переправе, намереваясь вернуться в Рефьюдж, хотя там его ждали гораздо позже. Лен до нитки промок и дрожал.
Паромщик был родом из Рефьюджа. Он дал Лену одеяло и помог немного счистить грязь.
– Я убью их! – Лен с ненавистью сжал кулаки.
– А я вот что скажу тебе, – отозвался паромщик, – пусть только сунутся в Рефьюдж – сразу узнают, что такое настоящие неприятности.
К полудню дождь прекратился, а к пяти часам паром вновь был у пристани Рефьюджа. Лен подробно рассказал о случившемся Далинскому Тот лишь сокрушенно покачал головой.
– Мне очень жаль, что так вышло, Лен. Я должен был все предусмотреть.
– Зато теперь мы знаем, что они наверняка придут на собрание.
Далинский кивнул:
– Пожалуй, ты прав, – сказал он. – А теперь пойди переоденься и поешь. Встретимся позже.
В поселке торговцев Лен столкнулся с Фишером, и тот спросил, удивленно глядя на него:
– Что это с тобой?
– Так, маленькая неприятность, – неохотно ответил Лен, не желая ни о чем разговаривать.
Лен вошел к себе, закрыл дверь и сбросил одежду, покрытую толстым слоем желтой грязи. Сомнения мучали его. Он не переставал думать о том, смогут ли Хостеттер и его друзья что-нибудь сделать, если опасность станет реальностью. Лен помнил, что сказал ему незнакомец: «Тебя не всегда смогут спасти».
Часть 11
Часть 12
В лагерь торговцев он вернулся глубокой ночью и долго сидел на ступеньке перед дверью, глядя в темноту и думая о чем-то. Утром Лен отправился к Далинскому за письмом, которое должно послужить предлогом его поездки в Шедвелл. Там он встретил Исо. Он выглядел таким жалким и замученным, что Лен почти пожалел его.
– Что это с тобой? – участливо осведомился Лен, – Ты как будто чем-то до смерти напуган. А может, кто-нибудь угрожает тебе?
– Занимайся-ка лучше своим чертовым делом, – свирепо отрезал Исо, а Лен улыбнулся про себя. Пусть поломает голову над тем, что за гость посетил его прошлой ночью, пока он околачивался там, где ему совсем не следует бывать. Пусть поразмыслит над тем, кто знает о таинственных свиданиях и ждет его возвращения домой.
Лен спустился к реке и направился к переправе – громадному плоту с лачугой на случай непогоды. Начался небольшой дождик, и противоположный берег заволокло туманом. Незнакомый торговец с юга переправлял свой груз – кожу и доски. Лен помог управиться с упряжкой лошадей, а затем уютно устроился в фургоне. Слушая тихий шелест дождя, Лен неожиданно вспомнил, какими магическими и манящими казались фургоны в детстве. Лен зябко вздрогнул и отвернулся, глядя вниз на реку, медленно несущую свои воды на запад. Против течения упорно прокладывал себе дорогу катер, он подал парому сигнал. Тот ответил, третий сигнал раздался с груженной углем баржи, блестящей от дождя.
Небольшой Шедвелл разрастался с такой быстротой, что недостроенные здания виднелись везде, куда бы ни посмотрел Лен. Паром прогудел еще раз, и впереди стеклянными глазами заблестели окна Шедвелла.
Лен поднялся к конторе шедвеллского склада, туда ему нужно было отнести письмо. Из-за дождя никто не работал. Небольшая кучка людей виднелась на крыльце большого магазина. Лену показалось, что они уж слишком пристально его разглядывают, может быть, потому, что он был тут чужим и пришел с пристани. Лен вошел в контору и подал письмо маленькому человечку по имени Геррит. Тот бегло прочел послание и бросил на Лена уничтожающий взгляд.
– Передай Далинскому, что я следую заветам Библии, которая запрещает иметь дело с грешниками, а ты молод, молодость всегда грешна, и я не желаю попусту тратить слова. Вон.
Он швырнул письмо в корзину для мусора и отвернулся. Лен пожал плечами и вышел прочь. Через грязную площадь он направился к фургонам торговцев. Один из сидящих на крыльце магазина спустился со ступеней к конторе Геррита. Дождь заметно усилился, к реке устремились желтые ручейки.
Фургонов было много. Большинство торговцев спрятались от дождя. Лен не знал никого, и с ним никто не разговаривал. Он еще немного походил среди фургонов и, не найдя ни на одном имени Хостеттера, направился к переправе.
На крыльце магазина собралось уже довольно много народу. Все стояли под дождем лицом к Лену, промокнув до нитки, но уходить не собирались.
– Ты из Рефьюджа? – спросил один из них.
Лен кивнул.
– Ты работаешь на Далинского?
Лен неопределенно пожал плечами. К нему подошли двое и крепко схватили за руки. Лен пытался вырваться, но безуспешно.
– Мы хотим кое-что передать в Рефьюдж, – сказал один, – и это сделаешь ты. Мы ни с кем не станем делиться тем, что по праву принадлежит нам. И если никто не остановит Далинского, это сделаем мы. Ты все запомнил?
Лен опустил глаза и ничего не ответил.
– Ну-ка, мальчики, заставьте его запомнить мои слова, – сказал незнакомец.
К Лену подошли еще двое. Они сбили его с ног, и Лен упал лицом в грязь, его пинали ногами, не давая подняться. Наконец его оставили – униженного, с головы до ног покрытого грязью. Лен с трудом поднялся и, пошатываясь, спустился к переправе, намереваясь вернуться в Рефьюдж, хотя там его ждали гораздо позже. Лен до нитки промок и дрожал.
Паромщик был родом из Рефьюджа. Он дал Лену одеяло и помог немного счистить грязь.
– Я убью их! – Лен с ненавистью сжал кулаки.
– А я вот что скажу тебе, – отозвался паромщик, – пусть только сунутся в Рефьюдж – сразу узнают, что такое настоящие неприятности.
К полудню дождь прекратился, а к пяти часам паром вновь был у пристани Рефьюджа. Лен подробно рассказал о случившемся Далинскому Тот лишь сокрушенно покачал головой.
– Мне очень жаль, что так вышло, Лен. Я должен был все предусмотреть.
– Зато теперь мы знаем, что они наверняка придут на собрание.
Далинский кивнул:
– Пожалуй, ты прав, – сказал он. – А теперь пойди переоденься и поешь. Встретимся позже.
В поселке торговцев Лен столкнулся с Фишером, и тот спросил, удивленно глядя на него:
– Что это с тобой?
– Так, маленькая неприятность, – неохотно ответил Лен, не желая ни о чем разговаривать.
Лен вошел к себе, закрыл дверь и сбросил одежду, покрытую толстым слоем желтой грязи. Сомнения мучали его. Он не переставал думать о том, смогут ли Хостеттер и его друзья что-нибудь сделать, если опасность станет реальностью. Лен помнил, что сказал ему незнакомец: «Тебя не всегда смогут спасти».
Часть 11
Широкая площадь Рефьюджа заросла травой. С севера ее подпирало суровое, мрачное и внушительное здание церкви, с запада и востока – магазины, дома и школа С южной стороны виднелась городская ратуша. В ней находились зал судебных заседаний, архив и другие помещения, необходимые городским властям. Лен заметил, что некоторые хозяева магазинов закрыли окна ставнями.
На площади собралась приличная толпа. Здесь можно было встретить и деревенских фермеров, и городских нью-меноннайтцев. Посередине возвышалась кафедра, обычно служившая проповедникам, а иногда, во время всеобщих выборов, ораторам. Сегодня вечером с этой кафедры будет говорить Майк Далинский.
Лен вспомнил один из рассказов бабушки, как раньше оратор мог разговаривать со всей страной через удивительные коробки. Лен с волнением подумал о том, что сегодняшний вечер, возможно, станет началом долгого пути назад. И Майк Далинский попытается сегодня убедить в этом горстку людей из городка Рефьюджа на реке Огайо.
Из боковой двери церкви вышел проповедник, брат Мейерхоф, за ним – четверо дьяконов, пятого Лен не мог узнать до тех пор, пока пламя горящих факелов не осветило его. Это был судья Тэйлор. Они прошли мимо и вскоре исчезли в толпе. Лен был уверен, что эти люди первыми начнут спорить с Далинским, который в этот момент показался с другой стороны площади в сопровождении полудюжины молодцов с длинными шестами в руках. К шестам привязали факелы и установили их вокруг кафедры, и она казалась теперь огромным огненным столбом в кромешной тьме. Далинский начал речь.
Неожиданно кто-то схватил Лена за руку. Он обернулся и увидел Исо. Тот знаком попросил его выйти из толпы.
Когда они оказались вне пределов слышимости, Исо заговорил:
– На реке появились незнакомые лодки. Предупреди Далинского, Лен, а я – должен вернуться на пристань. – Он огляделся. – А Эмити здесь?
– Не знаю. Я видел только судью.
– О, Господи. Послушай, мне нужно уходить. Если увидишь Эмити, передай ей, что я вернусь, – она поймет.
– Ты думаешь? А мне кажется, ты просто хвастался, когда говорил, что никто не смо…
– Заткнись! Передай Далинскому о лодках.
– Мне кажется, ты во что-то вляпался. Ладно уж, если не увижу Эмити, то передам твои слова ее отцу.
Исо выругался и исчез в темноте. Люди спокойно, серьезно и сосредоточенно слушали Далинского, говорящего со страстной искренностью. Его час настал, казалось, он приберег все свое красноречие для этого собрания.
– …что случилось восемьдесят лет назад. Но сегодня ничто не грозит нам. Почему же мы должны продолжать жить в страхе, если все давно позади?
В толпе послышались возгласы одобрения и негодования. Далинский не стал ждать, пока толпа успокоится.
– Я скажу вам, почему: нью-меноннайтцы потакают правительству. Их религия, их жадность направлены против них же. Нет, вы не ослышались, я сказал жадность! Все они – фермеры. И не хотят, чтобы центры торговли, подобные Рефьюджу, разрастались и богатели. Они будут сопротивляться, если мы попытаемся вытолкнуть их с тепленьких местечек в конгрессе, где они создают бессмысленные законы себе же на руку. Ведь это они запрещают нам строить новый склад, когда это необходимо. Я обращаюсь к вам, брат Мейерхоф, вы считаете, что нью-меноннайтцы вправе учить нас жить, или Церковь Всеобщего Благодарения тоже имеет отношение к этому?
– Не собираюсь сейчас обсуждать ни то, ни другое. Поговорим лучше о вас, Далинский, и начнем с того, что все ваши речи – богохульство!
Его голос потонул в гуле толпы. Лен с трудом пробился к кафедре. Далинский не сводил с Мейерхофа глаз, на лбу его выступили капельки пота.
– Как вы сказали? Богохульство? Не соблаговолите ли объяснить подробнее?
– Вы были в церкви. Вы читали книги и слушали проповеди. И прекрасно знаете, что Всемогущий очистил землю нашу от городов, и с тех пор приказал детям своим следовать тропой праведника, подчиняясь душе своей, а не плоти. В пророчестве Наума…
– Но я не собираюсь строить-здесь город. Мне всего-навсего нужен новый склад.
В толпе послышались смешки, которые, однако, быстро умолкли. Лицо Мейерхофа побагровело. Лен взбежал по ступенькам на кафедру и что-то прошептал Далинско-му. Тот кивнул, и Лен снова спустился вниз. Ему очень хотелось попросить Далинского оставить в покое нью-ме-ноннайтцев, но он побоялся, что это ухудшит их отношения.
– Кто, – вопрошал Далинский, – рассказал вам о больших городах? Вы, судья Тэйлор?
При свете факелов лицо судьи было особенно бледным. Когда он заговорил, тихий голос немного дрожал.
– Тридцатая поправка Конституции США запрещает вам делать это. И никакие собрания не изменят закона, Далинский.
– А, вот оно что. Вы ошибаетесь. Все изменить могут именно собрания. Если собирается много народу, если голоса их звучат достаточно громко и убедительно, новый склад будет построен, – голос Далинского перерос в крик, – подумайте об этом, люди! Ведь если дети ваши будут жить в Рефьюдже, то вашим внукам придется покинуть родину, потому что они не смогут построить дома для своих семей – это запрещено законом. И вы считаете это правильным?
Послышались одобрительные возгласы. Далинский усмехнулся.
Незнакомец приблизился к толпе, за ним – еще и еще, медленно и тихо подходили они откуда-то с реки.
– Всегда, во все времена отречение от Господа порождало зло, – дрожащим от ярости голосом сказал Мейерхоф.
– Возможно, – рассеянно ответил Далинский. Взгляд его был прикован к толпе, – и я публично признаюсь в том, что не верую.
Он быстро взглянул на Лена, предупреждая его глазами, затем спокойно продолжил:
– Я отрекаюсь от нищеты, голода и страданий. И не знаю ни одного человека, кто поступил бы по другому, за исключением разве что нью-ишмалайтцев. Не думаю, однако, что их мнение играет какую-то роль. По правде говоря, мы сами чуть не вышвырнули их за пределы страны. Повзрослевшее и здоровое дитя нельзя связать по рукам и ногам, чтобы прекратить его рост.
Судья Тэйлор взбежал на кафедру. Удивленный Далинский осекся на полуслове. Тэйлор ожег его горящим взором и заговорил:
– Действия человека часто не совпадают с его словами. Я собираюсь предоставить вам факты, и посмотрим тогда, что скажет на это мистер Далинский. Если вы нарушите городской закон, это заденет не только Рефьюдж, но и все деревни вокруг. Нью-меноннайтцы – народ миролюбивый, их вероисповедание запрещает любое насилие. И они всегда и во всем будут следовать закону. В округе существует много сект с различными вероучениями. Не сомневаюсь, что они сочтут своим долгом выступить в защиту Господа.
Судья замолчал. Стало так тихо, что Лен слышал дыхание толпы.
– Подумайте хорошенько, – продолжил Тэйлор, – прежде чем бросить вызов, который неизменно обернется против вас.
Послышались аплодисменты.
– Кого же вы так испугались, судья? Фермеров? А может, людей из Шедвелла? – Далинский облокотился на перила и призывно кивнул головой в сторону толпы: – Ну-ка, поднимитесь сюда, старшины Шедвелла! Поднимитесь, мы хотим видеть вас. Таким храбрецам, как вы, нельзя бояться. Тут, в толпе, стоит парень, который может рассказать о вашей храбрости, Лен, поднимись сюда!
Лен поднялся, не глядя на судью Тэйлора, и Далинский подтолкнул его к перилам.
– Многие из вас знают Лена Колтера. Сегодня утром я послал его по делам в Шедвелл. Ну-ка, расскажите нам, шедвеллцы, как гостеприимно вы приняли его.
В толпе послышались возгласы. Многие обернулись назад.
– В чем дело? – голос был громким и грубым, – Ему не понравился вкус шедвеллской грязи?
Раздавшийся смех прервал другой голос, который хорошо запомнился Лену:
– Эй! Передал ли ты наше послание?
– Да, – ответил Далинский. – Ну-ка повтори людям их слова, Лен. Громко, чтобы все слышали.
– Сегодня ночью вы еще пожалеете о том, что заварили эту кашу, – тяжело дыша, сказал Тэйлор и быстро сошел вниз.
Лен повернулся лицом к толпе:
– Они собираются помешать нам! Помешать разбогатеть и вырасти. Вот зачем они здесь сегодня! – Он продолжил срывающимся от волнения голосом: – Я не знаю, кто из вас боится их. Но только не я.
Лен перепрыгнул через перила и слился с толпой. Ярость закипала в нем, и Лену было безразлично, что сделают с ним. Он яростно прокладывал себе путь в толпе, и вдруг люди расступились. Прямо перед ним плечом к плечу стояли шедвеллцы. Далинский что-то кричал, слышались названия обоих городов. Толпа заволновалась, закричала какая-то женщина. Шедвеллцы вытаскивали спрятанные под одеждой дубинки. Охваченный жаждой мщения, Лен пошел прямо на них. Толпа взревела, и началась драка.
Лен сбил обидчика с ног, топтал его ногами, вокруг слышались стоны и ругань. Кто-то ударил Лена по голове. На мгновение мир перевернулся, а когда все стало на свои места, Лен оказался в кипящем людском водовороте. Одной рукой он схватил кого-то за пальто, другой слепо наносил удары. Водоворот поднял и отшвырнул его к закрытым ставням какого-то дома. Он немного постоял там, чтобы отдышаться, струйка крови сбегала по рубашке из разбитого носа.
Толпа рассеялась. Вокруг кафедры все еще горели факелы, но никого не осталось на поросшей травой площади, лишь кое-где виднелись брошенные шляпы. Сражение переместилось на улицы, ведущие к пристани. Не задумываясь, Лен побежал на шум борьбы.
Когда он, наконец, достиг пристани, шедвеллцы, ругаясь, толкаясь и отпихивая друг друга, пытались как можно быстрее сесть в лодки. Вдоль берега стояли жители Рефьюджа. Трое барахтались в воде, пытаясь влезть в лодки. Воздух звенел от криков и проклятий, а в середине толпы стоял Майк Далинский; темное пальто его было порвано, из разбитой губы сочилась кровь:
– Что, вы все еще хотите Домешать нам? Вы собираетесь диктовать, что нам можно делать, а что нет?
Внезапно парни подхватили его с обеих сторон и подняли на плечи. Когда лодки шедвеллцев скрылись из виду, толпа повернула назад, все еще не отпуская Далинского. Люди что-то выкрикивали и направлялись к новому складу, вокруг которого горели костры. К ним присоединились сторожа. Лен смотрел на них, испытывая радость, гордость, сладкое чувство победы. Но вдруг, оглянувшись, он заметил свет в поселке торговцев. Нахмурившись, Лен пристально всматривался в темноту, и когда шум толпы немного стих, он услышал отдаленные голоса и ржание лошадей и, сломя голову, бросился к поселку.
Площадь была освещена фонарями и факелами. Люди выводили из конюшен лошадей, запрягали их, укладывали вещи, готовили фургоны. Лен смотрел на все это, чувство триумфа и волнение оставили его, вернулась усталость.
Увидев Фишера, Лен подошел к его упряжке и остановился. Фишер продолжал работать.
– Почему все уходят? – спросил Лен. Фишер внимательно и сурово посмотрел на него из-под полей шляпы.
– Фермеры покидают Рефьюдж, они боятся. И мы тоже не намерены ждать беды.
Фишер внимательно осмотрел, все ли готово. Лен отступил в сторону, и Фишер взглянул на него сверху вниз, так же как когда-то отец.
– Я был о тебе лучшего мнения, Лен Колтер, – сказал он. – Однако, подбирая горящие головни, каждый может обжечься. Да хранит тебя Господь!
Он встряхнул поводья, прикрикнул на лошадей, и его фургон со скрипом покатился в ночь, за ним – другие, а Лен все стоял и смотрел им вслед.
На площади собралась приличная толпа. Здесь можно было встретить и деревенских фермеров, и городских нью-меноннайтцев. Посередине возвышалась кафедра, обычно служившая проповедникам, а иногда, во время всеобщих выборов, ораторам. Сегодня вечером с этой кафедры будет говорить Майк Далинский.
Лен вспомнил один из рассказов бабушки, как раньше оратор мог разговаривать со всей страной через удивительные коробки. Лен с волнением подумал о том, что сегодняшний вечер, возможно, станет началом долгого пути назад. И Майк Далинский попытается сегодня убедить в этом горстку людей из городка Рефьюджа на реке Огайо.
Из боковой двери церкви вышел проповедник, брат Мейерхоф, за ним – четверо дьяконов, пятого Лен не мог узнать до тех пор, пока пламя горящих факелов не осветило его. Это был судья Тэйлор. Они прошли мимо и вскоре исчезли в толпе. Лен был уверен, что эти люди первыми начнут спорить с Далинским, который в этот момент показался с другой стороны площади в сопровождении полудюжины молодцов с длинными шестами в руках. К шестам привязали факелы и установили их вокруг кафедры, и она казалась теперь огромным огненным столбом в кромешной тьме. Далинский начал речь.
Неожиданно кто-то схватил Лена за руку. Он обернулся и увидел Исо. Тот знаком попросил его выйти из толпы.
Когда они оказались вне пределов слышимости, Исо заговорил:
– На реке появились незнакомые лодки. Предупреди Далинского, Лен, а я – должен вернуться на пристань. – Он огляделся. – А Эмити здесь?
– Не знаю. Я видел только судью.
– О, Господи. Послушай, мне нужно уходить. Если увидишь Эмити, передай ей, что я вернусь, – она поймет.
– Ты думаешь? А мне кажется, ты просто хвастался, когда говорил, что никто не смо…
– Заткнись! Передай Далинскому о лодках.
– Мне кажется, ты во что-то вляпался. Ладно уж, если не увижу Эмити, то передам твои слова ее отцу.
Исо выругался и исчез в темноте. Люди спокойно, серьезно и сосредоточенно слушали Далинского, говорящего со страстной искренностью. Его час настал, казалось, он приберег все свое красноречие для этого собрания.
– …что случилось восемьдесят лет назад. Но сегодня ничто не грозит нам. Почему же мы должны продолжать жить в страхе, если все давно позади?
В толпе послышались возгласы одобрения и негодования. Далинский не стал ждать, пока толпа успокоится.
– Я скажу вам, почему: нью-меноннайтцы потакают правительству. Их религия, их жадность направлены против них же. Нет, вы не ослышались, я сказал жадность! Все они – фермеры. И не хотят, чтобы центры торговли, подобные Рефьюджу, разрастались и богатели. Они будут сопротивляться, если мы попытаемся вытолкнуть их с тепленьких местечек в конгрессе, где они создают бессмысленные законы себе же на руку. Ведь это они запрещают нам строить новый склад, когда это необходимо. Я обращаюсь к вам, брат Мейерхоф, вы считаете, что нью-меноннайтцы вправе учить нас жить, или Церковь Всеобщего Благодарения тоже имеет отношение к этому?
– Не собираюсь сейчас обсуждать ни то, ни другое. Поговорим лучше о вас, Далинский, и начнем с того, что все ваши речи – богохульство!
Его голос потонул в гуле толпы. Лен с трудом пробился к кафедре. Далинский не сводил с Мейерхофа глаз, на лбу его выступили капельки пота.
– Как вы сказали? Богохульство? Не соблаговолите ли объяснить подробнее?
– Вы были в церкви. Вы читали книги и слушали проповеди. И прекрасно знаете, что Всемогущий очистил землю нашу от городов, и с тех пор приказал детям своим следовать тропой праведника, подчиняясь душе своей, а не плоти. В пророчестве Наума…
– Но я не собираюсь строить-здесь город. Мне всего-навсего нужен новый склад.
В толпе послышались смешки, которые, однако, быстро умолкли. Лицо Мейерхофа побагровело. Лен взбежал по ступенькам на кафедру и что-то прошептал Далинско-му. Тот кивнул, и Лен снова спустился вниз. Ему очень хотелось попросить Далинского оставить в покое нью-ме-ноннайтцев, но он побоялся, что это ухудшит их отношения.
– Кто, – вопрошал Далинский, – рассказал вам о больших городах? Вы, судья Тэйлор?
При свете факелов лицо судьи было особенно бледным. Когда он заговорил, тихий голос немного дрожал.
– Тридцатая поправка Конституции США запрещает вам делать это. И никакие собрания не изменят закона, Далинский.
– А, вот оно что. Вы ошибаетесь. Все изменить могут именно собрания. Если собирается много народу, если голоса их звучат достаточно громко и убедительно, новый склад будет построен, – голос Далинского перерос в крик, – подумайте об этом, люди! Ведь если дети ваши будут жить в Рефьюдже, то вашим внукам придется покинуть родину, потому что они не смогут построить дома для своих семей – это запрещено законом. И вы считаете это правильным?
Послышались одобрительные возгласы. Далинский усмехнулся.
Незнакомец приблизился к толпе, за ним – еще и еще, медленно и тихо подходили они откуда-то с реки.
– Всегда, во все времена отречение от Господа порождало зло, – дрожащим от ярости голосом сказал Мейерхоф.
– Возможно, – рассеянно ответил Далинский. Взгляд его был прикован к толпе, – и я публично признаюсь в том, что не верую.
Он быстро взглянул на Лена, предупреждая его глазами, затем спокойно продолжил:
– Я отрекаюсь от нищеты, голода и страданий. И не знаю ни одного человека, кто поступил бы по другому, за исключением разве что нью-ишмалайтцев. Не думаю, однако, что их мнение играет какую-то роль. По правде говоря, мы сами чуть не вышвырнули их за пределы страны. Повзрослевшее и здоровое дитя нельзя связать по рукам и ногам, чтобы прекратить его рост.
Судья Тэйлор взбежал на кафедру. Удивленный Далинский осекся на полуслове. Тэйлор ожег его горящим взором и заговорил:
– Действия человека часто не совпадают с его словами. Я собираюсь предоставить вам факты, и посмотрим тогда, что скажет на это мистер Далинский. Если вы нарушите городской закон, это заденет не только Рефьюдж, но и все деревни вокруг. Нью-меноннайтцы – народ миролюбивый, их вероисповедание запрещает любое насилие. И они всегда и во всем будут следовать закону. В округе существует много сект с различными вероучениями. Не сомневаюсь, что они сочтут своим долгом выступить в защиту Господа.
Судья замолчал. Стало так тихо, что Лен слышал дыхание толпы.
– Подумайте хорошенько, – продолжил Тэйлор, – прежде чем бросить вызов, который неизменно обернется против вас.
Послышались аплодисменты.
– Кого же вы так испугались, судья? Фермеров? А может, людей из Шедвелла? – Далинский облокотился на перила и призывно кивнул головой в сторону толпы: – Ну-ка, поднимитесь сюда, старшины Шедвелла! Поднимитесь, мы хотим видеть вас. Таким храбрецам, как вы, нельзя бояться. Тут, в толпе, стоит парень, который может рассказать о вашей храбрости, Лен, поднимись сюда!
Лен поднялся, не глядя на судью Тэйлора, и Далинский подтолкнул его к перилам.
– Многие из вас знают Лена Колтера. Сегодня утром я послал его по делам в Шедвелл. Ну-ка, расскажите нам, шедвеллцы, как гостеприимно вы приняли его.
В толпе послышались возгласы. Многие обернулись назад.
– В чем дело? – голос был громким и грубым, – Ему не понравился вкус шедвеллской грязи?
Раздавшийся смех прервал другой голос, который хорошо запомнился Лену:
– Эй! Передал ли ты наше послание?
– Да, – ответил Далинский. – Ну-ка повтори людям их слова, Лен. Громко, чтобы все слышали.
– Сегодня ночью вы еще пожалеете о том, что заварили эту кашу, – тяжело дыша, сказал Тэйлор и быстро сошел вниз.
Лен повернулся лицом к толпе:
– Они собираются помешать нам! Помешать разбогатеть и вырасти. Вот зачем они здесь сегодня! – Он продолжил срывающимся от волнения голосом: – Я не знаю, кто из вас боится их. Но только не я.
Лен перепрыгнул через перила и слился с толпой. Ярость закипала в нем, и Лену было безразлично, что сделают с ним. Он яростно прокладывал себе путь в толпе, и вдруг люди расступились. Прямо перед ним плечом к плечу стояли шедвеллцы. Далинский что-то кричал, слышались названия обоих городов. Толпа заволновалась, закричала какая-то женщина. Шедвеллцы вытаскивали спрятанные под одеждой дубинки. Охваченный жаждой мщения, Лен пошел прямо на них. Толпа взревела, и началась драка.
Лен сбил обидчика с ног, топтал его ногами, вокруг слышались стоны и ругань. Кто-то ударил Лена по голове. На мгновение мир перевернулся, а когда все стало на свои места, Лен оказался в кипящем людском водовороте. Одной рукой он схватил кого-то за пальто, другой слепо наносил удары. Водоворот поднял и отшвырнул его к закрытым ставням какого-то дома. Он немного постоял там, чтобы отдышаться, струйка крови сбегала по рубашке из разбитого носа.
Толпа рассеялась. Вокруг кафедры все еще горели факелы, но никого не осталось на поросшей травой площади, лишь кое-где виднелись брошенные шляпы. Сражение переместилось на улицы, ведущие к пристани. Не задумываясь, Лен побежал на шум борьбы.
Когда он, наконец, достиг пристани, шедвеллцы, ругаясь, толкаясь и отпихивая друг друга, пытались как можно быстрее сесть в лодки. Вдоль берега стояли жители Рефьюджа. Трое барахтались в воде, пытаясь влезть в лодки. Воздух звенел от криков и проклятий, а в середине толпы стоял Майк Далинский; темное пальто его было порвано, из разбитой губы сочилась кровь:
– Что, вы все еще хотите Домешать нам? Вы собираетесь диктовать, что нам можно делать, а что нет?
Внезапно парни подхватили его с обеих сторон и подняли на плечи. Когда лодки шедвеллцев скрылись из виду, толпа повернула назад, все еще не отпуская Далинского. Люди что-то выкрикивали и направлялись к новому складу, вокруг которого горели костры. К ним присоединились сторожа. Лен смотрел на них, испытывая радость, гордость, сладкое чувство победы. Но вдруг, оглянувшись, он заметил свет в поселке торговцев. Нахмурившись, Лен пристально всматривался в темноту, и когда шум толпы немного стих, он услышал отдаленные голоса и ржание лошадей и, сломя голову, бросился к поселку.
Площадь была освещена фонарями и факелами. Люди выводили из конюшен лошадей, запрягали их, укладывали вещи, готовили фургоны. Лен смотрел на все это, чувство триумфа и волнение оставили его, вернулась усталость.
Увидев Фишера, Лен подошел к его упряжке и остановился. Фишер продолжал работать.
– Почему все уходят? – спросил Лен. Фишер внимательно и сурово посмотрел на него из-под полей шляпы.
– Фермеры покидают Рефьюдж, они боятся. И мы тоже не намерены ждать беды.
Фишер внимательно осмотрел, все ли готово. Лен отступил в сторону, и Фишер взглянул на него сверху вниз, так же как когда-то отец.
– Я был о тебе лучшего мнения, Лен Колтер, – сказал он. – Однако, подбирая горящие головни, каждый может обжечься. Да хранит тебя Господь!
Он встряхнул поводья, прикрикнул на лошадей, и его фургон со скрипом покатился в ночь, за ним – другие, а Лен все стоял и смотрел им вслед.
Часть 12
Ровно два часа. Жаркий, безветренный день. Рабочие покрывают брезентом северную и восточную стены склада. В Рефьюдже тихо, так тихо, что перестук молотков звучал, словно колокольный звон субботним утром. Большую часть товаров увезли к пристани, кругом пустынно.
– Думаешь, они снова нагрянут? – спросил Исо.
– Не знаю, – Лен пристально всматривался в противоположный берег. В глубине души он надеялся увидеть там Хостеттера или просто знакомое лицо – безразлично кого, лишь бы нарушить гнетущую неизвестность и пустоту ожидания. Все утро до восхода солнца из города катились повозки с женщинами и детьми на узлах, с ними уехали некоторые мужчины.
– Они ничего не станут предпринимать. Они не посмеют, – сказал Исо. В его голосе, однако, не было уверенности.
Исо и Лен стояли в дверях конторы, погруженные в жаркую тишину.
– Далинский расставил на всех дорогах своих людей. Если что-нибудь произойдет, мы первыми узнаем об этом.
– Да, – отозвался Лен, – хотелось бы верить.
Удары молотков гулко раздавались в воздухе. У края площади, невидимые в тени деревьев, слонялись без дела люди, собирались маленькими группками, разговаривали, но к ним никто не подходил, и от этого Лен чувствовал себя совсем одиноким. Лен понимал сомнения, подозрения и дурные предчувствия этих людей, непонятно было их стремление приостановить прогресс. Время от времени рабочие доставали из укромного местечка в куче бочонков кувшин кукурузной водки, передавали его по кругу и вновь прятали, но только двое были по-настоящему пьяны.
Повинуясь внезапному порыву, Лен прокричал группе людей, расположившейся в тени дерева:
– Какие новости?
Один из них отрицательно покачал головой:
– Никаких пока.
Вчера вечером он был среди тех, кто громче всех поддерживал Далинского, но сегодня от былого энтузиазма не осталось и следа. Внезапно он наклонился, поднял камень и запустил его в стайку ребятишек, резвившихся неподалеку:
– Вон отсюда! Это вам не место для игр. Проваливайте, и поживее!
Дети немного отошли в сторону, а Лен вернулся в контору.
– Слушай, Лен… – обратился Исо.
– Ну что еще?
– Как нам вести себя, если они все же придут?
– Откуда мне знать? Думаю, драться. Посмотрим по обстоятельствам. А сейчас оставь меня в покое, я сам ничего не знаю.
– Зато я знаю точно: не собираюсь рисковать своей жизнью из-за Далинского. Плевать мне на него.
– Поступай как знаешь, – раздраженно ответил Лен, он мог сейчас вспылить по самому ничтожному поводу. К тому же Лен прекрасно знал, о чем сейчас думает Исо.
– Ты сказал: «Поступай как знаешь». А как, по-твоему, я должен поступать? Ведь это склад Далинского, а не мой, и я не стану рисковать головой ради него. Я…
– Заткнись. Смотри.
Мимо пристани к ним направлялся судья Тэйлор. Исо ругнулся и скрылся в дверях конторы. Лен ждал, зная, что люди у пристани наблюдают за ними, словно происходящее наполнено особым смыслом.
Тэйлор подошел ближе и остановился:
– Передай Майку, что я хочу поговорить с ним.
– Его здесь нет.
Судья пристально посмотрел на Лена, словно пытаясь угадать, правда ли это. Губы его были плотно сжаты, взгляд – суровый и строгий.
– Я пришел, – сказал он, – в последний раз предупредить Далинского.
– Он где-то в городе. Может быть, вы встретите его там.
Тэйлор отрицательно покачал головой.
– На все воля Божья, – сказал он и пошел прочь. Дойдя до угла, он остановился и опять заговорил:
– Я предупреждал тебя, Лен Не тот слеп, кто лишен зрения, но тот, кто наделен им, а не видит ничего вокруг себя.
– Постойте! – Лен вплотную подошел к судье. – Вы что-то знаете. Скажите мне!
– На все воля Божья. Придет время – узнаешь сам.
Лен подался вперед, схватил его за воротник дорогого пальто и сильно встряхнул:
– Вы разговариваете сами с собой. Господу, должно быть, до смерти надоело, что каждый прячется за его спину. Ничто не происходит в этом городе без вашего участия. Так скажите же мне, я должен знать правду!
Обреченность затаилась в глазах Тэйлора. Он с удивлением посмотрел на руки Лена, все еще державшие его за воротник, и тот, покраснев, убрал их.
– Я прошу простить меня, – произнес он.
– Да-да, понимаю, – спокойно отозвался Тэйлор, – ты хочешь все знать, но это твои проблемы. Разве не я просил тебя остановиться, пока не поздно, – лицо его смягчилось, сострадание и печаль отразились в глазах. – Дела обстоят слишком плохо, Лен. А ведь я мог бы любить тебя, как собственного сына.
– Но что же, в конце концов, произошло?
– Никогда больше не будет городов. Существует закон, и все должны подчиняться ему.
– Да вы боитесь, – медленно и удивленно произнес Лен. – Я все понял, вы просто боитесь, считая, что если маленький город станет большим, с неба вновь посыпятся бомбы, и вы погибнете.
– Тс-с, – прошептал судья, подняв указательный палец.
Лен замер и прислушался. Люди в тени деревьев и у пристани тоже замерли. В дверях конторы показался Исо. На стройке один за другим перестали стучать молотки.
Ветер принес звук песни – слабый и далекий, но воинственный, он почему-то наводил ужас, пугая своей неизбежностью, его невозможно было ни остановить, ни заглушить. Вначале Лен ничего не мог разобрать, но затем, напряженно вслушиваясь, понял: «Глаза мои видели пламя пришествия Господа».
– Прощай, Лен, – сказал судья и отошел с высоко поднятой головой и бледным суровым лицом.
– Нам нужно срочно бежать отсюда, – прошептал Исо и скрылся в конторе. До Лена донеслись его шаги по деревянным половицам. С минуту Лен колебался, а затем изо всех сил понесся к городу, навстречу приближающемуся гимну: «Пламя, пламя, алиллуйя, да прийдет царствие твое!»
Ужас охватил Лена, он задрожал. Люди на пристани беспорядочно побежали. Женщины, старики, дети в панике высыпали из домов, прислушиваясь, покрикивая друг на друга, пытаясь выяснить у прохожих, что же случилось. На площади мимо Лена пронеслась повозка – так близко, что пена лошадей забрызгала его. В повозке неистово вопила женщина, испуганные ребятишки прижались друг к дружке и плакали. Через площадь бежали люди: кто-то к главной северной дороге, кто-то – бесцельно, сломя голову.
Женщины беспрерывно приставали с расспросами: не видел ли кто-нибудь их мужей, сыновей, с просьбами объяснить, наконец, что происходит. Лен улизнул от них, опрометью бросившись к северной дороге.
Далинский был на окраине города – там, где среди полей созревшей озимой пшеницы проходила широкая дорога, и с ним – около двухсот мужчин, угрюмых и обеспокоенных, вооруженных дубинками, ломами, охотничьими ружьями и кирками. Бледный Далинский вытирал о штаны вспотевшие руки, перекладывая тяжелую дубинку. Далинский лишь молча взглянул на Лена, когда тот подошел к нему. Все его внимание было направлено на север, откуда приближалось желто-коричневое облачко пыли, звуки гимна и ритмичных шагов, и что-то до боли в глазах блестело на солнце.
– Этот город наш, – сказал Лен, – и мы имеем право перебить их всех.
Далинский вытер рукавом пот со лба и буркнул что-то непонятное. Лен оглянулся на защитников города:
– Они будут сражаться!
– Ты думаешь?
– Вчера ночью эти люди стояли за тебя горой!
– Это было вчера, а что ждет нас сегодня, – неизвестно.
Облако пыли приближалось, в нем уже были различимы сотни людей, а слепящий блеск превратился в лезвия кос и серпов, у некоторых в руках были ружья.
– Должно быть, они шли всю ночь, – отметил Далинский, – посмотри, да тут собрались проклятые навозные жуки по меньшей мере из трех округов.
Далинский вытер пот со лба и повернулся к людям:
– Спокойно, ребята, – и он вышел навстречу приближающейся толпе, надменный и гордый, глаза его метали искры.
Белоголовый человек с серьезным, непроницаемым лицом выступил ему навстречу, сжимая в руках дробовик. То, что он – типичный фермер, легко можно было определить по походке, медленной и степенной.
– Отойдите в сторону! – прокричал он Далинскому. Властные нотки в его голосе заставили Лена вспомнить о проповеднике, – мы не хотим ничьей смерти, но, если нас вынудят, не остановимся ни перед чем. Отойдите в сторону, заклинаю вас именем Господа!
– Подождите минуту, – сказал Далинский, – ведь это наш родной город, и мы имеем право знать, что за дело привело вас сюда.
Человек окинул его с головы до ног холодным, беспристрастным взглядом:
– Думаешь, они снова нагрянут? – спросил Исо.
– Не знаю, – Лен пристально всматривался в противоположный берег. В глубине души он надеялся увидеть там Хостеттера или просто знакомое лицо – безразлично кого, лишь бы нарушить гнетущую неизвестность и пустоту ожидания. Все утро до восхода солнца из города катились повозки с женщинами и детьми на узлах, с ними уехали некоторые мужчины.
– Они ничего не станут предпринимать. Они не посмеют, – сказал Исо. В его голосе, однако, не было уверенности.
Исо и Лен стояли в дверях конторы, погруженные в жаркую тишину.
– Далинский расставил на всех дорогах своих людей. Если что-нибудь произойдет, мы первыми узнаем об этом.
– Да, – отозвался Лен, – хотелось бы верить.
Удары молотков гулко раздавались в воздухе. У края площади, невидимые в тени деревьев, слонялись без дела люди, собирались маленькими группками, разговаривали, но к ним никто не подходил, и от этого Лен чувствовал себя совсем одиноким. Лен понимал сомнения, подозрения и дурные предчувствия этих людей, непонятно было их стремление приостановить прогресс. Время от времени рабочие доставали из укромного местечка в куче бочонков кувшин кукурузной водки, передавали его по кругу и вновь прятали, но только двое были по-настоящему пьяны.
Повинуясь внезапному порыву, Лен прокричал группе людей, расположившейся в тени дерева:
– Какие новости?
Один из них отрицательно покачал головой:
– Никаких пока.
Вчера вечером он был среди тех, кто громче всех поддерживал Далинского, но сегодня от былого энтузиазма не осталось и следа. Внезапно он наклонился, поднял камень и запустил его в стайку ребятишек, резвившихся неподалеку:
– Вон отсюда! Это вам не место для игр. Проваливайте, и поживее!
Дети немного отошли в сторону, а Лен вернулся в контору.
– Слушай, Лен… – обратился Исо.
– Ну что еще?
– Как нам вести себя, если они все же придут?
– Откуда мне знать? Думаю, драться. Посмотрим по обстоятельствам. А сейчас оставь меня в покое, я сам ничего не знаю.
– Зато я знаю точно: не собираюсь рисковать своей жизнью из-за Далинского. Плевать мне на него.
– Поступай как знаешь, – раздраженно ответил Лен, он мог сейчас вспылить по самому ничтожному поводу. К тому же Лен прекрасно знал, о чем сейчас думает Исо.
– Ты сказал: «Поступай как знаешь». А как, по-твоему, я должен поступать? Ведь это склад Далинского, а не мой, и я не стану рисковать головой ради него. Я…
– Заткнись. Смотри.
Мимо пристани к ним направлялся судья Тэйлор. Исо ругнулся и скрылся в дверях конторы. Лен ждал, зная, что люди у пристани наблюдают за ними, словно происходящее наполнено особым смыслом.
Тэйлор подошел ближе и остановился:
– Передай Майку, что я хочу поговорить с ним.
– Его здесь нет.
Судья пристально посмотрел на Лена, словно пытаясь угадать, правда ли это. Губы его были плотно сжаты, взгляд – суровый и строгий.
– Я пришел, – сказал он, – в последний раз предупредить Далинского.
– Он где-то в городе. Может быть, вы встретите его там.
Тэйлор отрицательно покачал головой.
– На все воля Божья, – сказал он и пошел прочь. Дойдя до угла, он остановился и опять заговорил:
– Я предупреждал тебя, Лен Не тот слеп, кто лишен зрения, но тот, кто наделен им, а не видит ничего вокруг себя.
– Постойте! – Лен вплотную подошел к судье. – Вы что-то знаете. Скажите мне!
– На все воля Божья. Придет время – узнаешь сам.
Лен подался вперед, схватил его за воротник дорогого пальто и сильно встряхнул:
– Вы разговариваете сами с собой. Господу, должно быть, до смерти надоело, что каждый прячется за его спину. Ничто не происходит в этом городе без вашего участия. Так скажите же мне, я должен знать правду!
Обреченность затаилась в глазах Тэйлора. Он с удивлением посмотрел на руки Лена, все еще державшие его за воротник, и тот, покраснев, убрал их.
– Я прошу простить меня, – произнес он.
– Да-да, понимаю, – спокойно отозвался Тэйлор, – ты хочешь все знать, но это твои проблемы. Разве не я просил тебя остановиться, пока не поздно, – лицо его смягчилось, сострадание и печаль отразились в глазах. – Дела обстоят слишком плохо, Лен. А ведь я мог бы любить тебя, как собственного сына.
– Но что же, в конце концов, произошло?
– Никогда больше не будет городов. Существует закон, и все должны подчиняться ему.
– Да вы боитесь, – медленно и удивленно произнес Лен. – Я все понял, вы просто боитесь, считая, что если маленький город станет большим, с неба вновь посыпятся бомбы, и вы погибнете.
– Тс-с, – прошептал судья, подняв указательный палец.
Лен замер и прислушался. Люди в тени деревьев и у пристани тоже замерли. В дверях конторы показался Исо. На стройке один за другим перестали стучать молотки.
Ветер принес звук песни – слабый и далекий, но воинственный, он почему-то наводил ужас, пугая своей неизбежностью, его невозможно было ни остановить, ни заглушить. Вначале Лен ничего не мог разобрать, но затем, напряженно вслушиваясь, понял: «Глаза мои видели пламя пришествия Господа».
– Прощай, Лен, – сказал судья и отошел с высоко поднятой головой и бледным суровым лицом.
– Нам нужно срочно бежать отсюда, – прошептал Исо и скрылся в конторе. До Лена донеслись его шаги по деревянным половицам. С минуту Лен колебался, а затем изо всех сил понесся к городу, навстречу приближающемуся гимну: «Пламя, пламя, алиллуйя, да прийдет царствие твое!»
Ужас охватил Лена, он задрожал. Люди на пристани беспорядочно побежали. Женщины, старики, дети в панике высыпали из домов, прислушиваясь, покрикивая друг на друга, пытаясь выяснить у прохожих, что же случилось. На площади мимо Лена пронеслась повозка – так близко, что пена лошадей забрызгала его. В повозке неистово вопила женщина, испуганные ребятишки прижались друг к дружке и плакали. Через площадь бежали люди: кто-то к главной северной дороге, кто-то – бесцельно, сломя голову.
Женщины беспрерывно приставали с расспросами: не видел ли кто-нибудь их мужей, сыновей, с просьбами объяснить, наконец, что происходит. Лен улизнул от них, опрометью бросившись к северной дороге.
Далинский был на окраине города – там, где среди полей созревшей озимой пшеницы проходила широкая дорога, и с ним – около двухсот мужчин, угрюмых и обеспокоенных, вооруженных дубинками, ломами, охотничьими ружьями и кирками. Бледный Далинский вытирал о штаны вспотевшие руки, перекладывая тяжелую дубинку. Далинский лишь молча взглянул на Лена, когда тот подошел к нему. Все его внимание было направлено на север, откуда приближалось желто-коричневое облачко пыли, звуки гимна и ритмичных шагов, и что-то до боли в глазах блестело на солнце.
– Этот город наш, – сказал Лен, – и мы имеем право перебить их всех.
Далинский вытер рукавом пот со лба и буркнул что-то непонятное. Лен оглянулся на защитников города:
– Они будут сражаться!
– Ты думаешь?
– Вчера ночью эти люди стояли за тебя горой!
– Это было вчера, а что ждет нас сегодня, – неизвестно.
Облако пыли приближалось, в нем уже были различимы сотни людей, а слепящий блеск превратился в лезвия кос и серпов, у некоторых в руках были ружья.
– Должно быть, они шли всю ночь, – отметил Далинский, – посмотри, да тут собрались проклятые навозные жуки по меньшей мере из трех округов.
Далинский вытер пот со лба и повернулся к людям:
– Спокойно, ребята, – и он вышел навстречу приближающейся толпе, надменный и гордый, глаза его метали искры.
Белоголовый человек с серьезным, непроницаемым лицом выступил ему навстречу, сжимая в руках дробовик. То, что он – типичный фермер, легко можно было определить по походке, медленной и степенной.
– Отойдите в сторону! – прокричал он Далинскому. Властные нотки в его голосе заставили Лена вспомнить о проповеднике, – мы не хотим ничьей смерти, но, если нас вынудят, не остановимся ни перед чем. Отойдите в сторону, заклинаю вас именем Господа!
– Подождите минуту, – сказал Далинский, – ведь это наш родной город, и мы имеем право знать, что за дело привело вас сюда.
Человек окинул его с головы до ног холодным, беспристрастным взглядом: