— На днях доктор увидел кого-то в коридоре. Этот человек не стал ничего дожидаться — выскочил в окно. Кроме того, за несколько дней до этого взломали замок на двери черного хода. Но Мэгги услышала шум и выбежала из своей комнаты. Там никого не оказалось.
— Наверное, хотели ограбить дом, — успокоившись, предположил Уэлдон. — Ясное дело!
— Но в моей комнате нечего красть, — возразила девушка. — Вы же сами видите!
И действительно, ее спальня была очень скудно обставлена. На стенах висело несколько фотографий. На полу лежал потертый ковер. С уверенностью можно было сказать — дочь генерала не купалась в роскоши.
— У меня нет никаких драгоценностей. Только пара колец и несколько безделушек — вот и все, — добавила девушка. — И все об этом знают.
— А что, те, кто проникал в ваш дом, пытались добраться именно до вашей комнаты?
— Того мужчину доктор застал у моей двери. Доктор предположил, что он пытался открыть ее отмычкой.
Уэлдон с трудом сглотнул.
Он еще раз внимательно посмотрел на Элен О'Маллок и подумал, что на свете не может быть мужчин, способных причинить ей вред. Но затем в этом усомнился. В конце концов, всегда найдутся люди, которых ничто на свете не интересует, кроме денег.
Девушка крутила на пальце колечко, украшенное с одной стороны небольшим светлым сапфиром, с другой — бриллиантом.
— И всю прошлую неделю… — заговорила она, но внезапно умолкла. — Доктор Генри, я думаю, вам лучше самому рассказать об этом мистеру Уэлдону.
Откинувшись головой на подушку, Элен закрыла глаза.
Уэлдон бросил предостерегающий взгляд на Уоттса, и тот кивнул.
— Нам лучше уйти, — прошептал. он. — Мы оставим вас ненадолго, Элен, обсудим все это между собой. Вам ничего не нужно?
— Нет, ничего. Вы расскажете мне, о чем договоритесь?
— Разумеется.
Расставшись с девушкой, доктор и молодой человек устроились в комнате генерала. И вскоре услышали резкий, мучительный кашель.
— Почему вы ничего не предпринимаете? — резко спросил Уэлдон.
— А что можно предпринять? — сухо возразил Генри Уоттс. — Микстуры от кашля? От них ее только тошнит. И вообще, микстуры абсолютно не способны справиться с такой болезнью!
Уэлдон закусил губу и отвернулся.
— Так что же, ничего нельзя поделать? — отрывисто бросил через плечо.
— С чахоткой? Я не знаю! Не знаю! А кто знает? Может быть, и есть какой-то шанс. Но в ней нет духа борьбы. Она уже со всем смирилась. По-моему, ей все стало безразлично.
— Не должно быть безразлично! — решительно возразил Уэлдон.
— Конечно, мой мальчик. Останетесь здесь и вылечите ее. Может, у вас получится…
— Остаться здесь, в этой дыре? — саркастически усмехнулся парень. — Дружище, хотел бы я посмотреть на того, кто вытащит меня отсюда!
Глава 12
Глава 13
Глава 14
— Наверное, хотели ограбить дом, — успокоившись, предположил Уэлдон. — Ясное дело!
— Но в моей комнате нечего красть, — возразила девушка. — Вы же сами видите!
И действительно, ее спальня была очень скудно обставлена. На стенах висело несколько фотографий. На полу лежал потертый ковер. С уверенностью можно было сказать — дочь генерала не купалась в роскоши.
— У меня нет никаких драгоценностей. Только пара колец и несколько безделушек — вот и все, — добавила девушка. — И все об этом знают.
— А что, те, кто проникал в ваш дом, пытались добраться именно до вашей комнаты?
— Того мужчину доктор застал у моей двери. Доктор предположил, что он пытался открыть ее отмычкой.
Уэлдон с трудом сглотнул.
Он еще раз внимательно посмотрел на Элен О'Маллок и подумал, что на свете не может быть мужчин, способных причинить ей вред. Но затем в этом усомнился. В конце концов, всегда найдутся люди, которых ничто на свете не интересует, кроме денег.
Девушка крутила на пальце колечко, украшенное с одной стороны небольшим светлым сапфиром, с другой — бриллиантом.
— И всю прошлую неделю… — заговорила она, но внезапно умолкла. — Доктор Генри, я думаю, вам лучше самому рассказать об этом мистеру Уэлдону.
Откинувшись головой на подушку, Элен закрыла глаза.
Уэлдон бросил предостерегающий взгляд на Уоттса, и тот кивнул.
— Нам лучше уйти, — прошептал. он. — Мы оставим вас ненадолго, Элен, обсудим все это между собой. Вам ничего не нужно?
— Нет, ничего. Вы расскажете мне, о чем договоритесь?
— Разумеется.
Расставшись с девушкой, доктор и молодой человек устроились в комнате генерала. И вскоре услышали резкий, мучительный кашель.
— Почему вы ничего не предпринимаете? — резко спросил Уэлдон.
— А что можно предпринять? — сухо возразил Генри Уоттс. — Микстуры от кашля? От них ее только тошнит. И вообще, микстуры абсолютно не способны справиться с такой болезнью!
Уэлдон закусил губу и отвернулся.
— Так что же, ничего нельзя поделать? — отрывисто бросил через плечо.
— С чахоткой? Я не знаю! Не знаю! А кто знает? Может быть, и есть какой-то шанс. Но в ней нет духа борьбы. Она уже со всем смирилась. По-моему, ей все стало безразлично.
— Не должно быть безразлично! — решительно возразил Уэлдон.
— Конечно, мой мальчик. Останетесь здесь и вылечите ее. Может, у вас получится…
— Остаться здесь, в этой дыре? — саркастически усмехнулся парень. — Дружище, хотел бы я посмотреть на того, кто вытащит меня отсюда!
Глава 12
РАССУЖДАЯ О ЯДАХ
Дальнейший разговор прекратился, так как доктор поднял руку. Он повернулся и поспешно вышел в соседнюю комнату. В его поведении было что-то странное, словно Генри Уоттс торопился объявить о решении Уэлдона, чтобы не дать ему возможности передумать.
Дверь была прикрыта неплотно. Из спальни больной донесся тихий, радостный возглас. И снова девушка раскашлялась!
По какой-то причине этот ужасный приступ кашля заставил Уэлдона встрепенуться, сунуть руку под куртку и ухватиться за рукоятку кольта. Но, увы, против такого врага, как чахотка, револьверы бесполезны.
Тем временем вернулся доктор, взволнованно потирая руки.
— Вы могли бы сообразить, доктор Уоттс, — резко заявил парень, — что с этим делом не будет покончено, даже если нам удастся отогнать от нее всех этих крыс! По-моему, девушка умирает! Однако вы ухитряетесь выглядеть даже счастливым!
Таким разговорчивым Уэлдон бывал очень редко. А то, что сказал сейчас, казалось, сильно расстроило доктора. Он плюхнулся на стул, дергая Себя за бороду.
— Конечно, возможно, вы правы, — вздохнул тяжело. — Только никому нельзя запретить надеяться, так же как никому нельзя запретить молиться, мистер Уэлдон!
Вся враждебность молодого человека тут же испарилась. Он в свою очередь тоже опустился на стул.
— Вы собирались что-то мне рассказать, — напомнил спокойно.
— О чем, скажите на милость? — поинтересовался доктор с отсутствующим видом. — Не помню.
— Вы должны рассказать мне о том, о чем бедная девушка не решилась сказать сама.
— Ах, об этом? Разумеется. Изложу вам суть дела покороче. Это было семь или восемь дней тому назад, так я думаю. У постели Элен всегда стоит стакан с водой, и прежде чем отпить из него глоток, она добавляет туда несколько капель лимона. Но в то утро, проснувшись, забыла про лимон. И, отпив из стакана, почувствовала, что у воды какой-то странный вкус. Одним глотком удовлетворила жажду и стакан отодвинула.
В то утро по милости судьбы я пришел рано. Она рассказала мне о странном вкусе воды, и я попробовал ее сам. Потом подверг ее анализу. У меня были и другие дела, поэтому только вчера получил результат.
Из кармана пиджака Генри Уоттс извлек какой-то маленький пузырек и поднес его к свету. Там была, как показалось Уэлдону, абсолютно прозрачная жидкость. Доктор потряс склянку, и со дна поднялась легкая муть.
— Мышьяк, — объявил Генри Уоттс, сощурив глаза. — Мышьяк, — повторил еще раз, доброжелательно улыбаясь собеседнику.
— Они пытались отравить ее? В это трудно поверить! — воскликнул Уэлдон.
Он свернул цигарку и энергично затянулся. Комната почти мгновенно наполнилась дымом.
— Ну да, мы-шьяк, — подтвердил доктор, странным образом и не без удовольствия растягивая это слово. — И все проделано очень аккуратно. Между прочим, в этом крошечном пузырьке достаточно мышьяка, чтобы убить собаку…
— А разве одного глотка не достаточно, чтобы убить такую хрупкую девушку?
— Вы не понимаете. Это необычный препарат. Хочу вам напомнить, что мышьяк мышьяку рознь. Его называли ядом для дураков. Но не в руках мастера. Вовсе нет. Вовсе нет.
Доктор, посмеиваясь, поглядывал на молодого человека. Он как будто наслаждался этой темой. В его поведении даже почудилось что-то детское.
Уэлдон остудил странный энтузиазм доктора, задав ему следующий вопрос:
— Но ведь мышьяк всегда оставляет следы в организме?
— Разумеется, — весело признал Генри Уоттс. — Но как раньше осматривались, да и теперь осматриваются многие трупы? А в наши дни, когда умерших кремируют, преступники вообще могут быть уверены, что следы их преступлений вскоре исчезнут в огне вместе с их жертвой. О да! Кроме того, существуют разные смеси. Можно дать мышьяк таким образом, что жертву стошнит. У нее закружится голова, страшно заболит живот, тело будет содрогаться от спазм. Такие симптомы, естественно, настораживают. Когда человек погибает, производят посмертное вскрытие. Поверьте мне, мой дорогой молодой друг, мышьяк — яд для дураков только тогда, когда он в руках дурака.
Пораженный парень слушал доктора с большим интересом. Удивление его было неподдельным. В сутулом и рассеянном докторе неожиданно обнаружились научная основательность и серьезность.
— Этот яд, к примеру, может не давать о себе знать в течение нескольких дней. Странный вкус воды был бы давно забыт. Элен просто спокойно уснула бы, но больше никогда не открыла бы глаз. Бедное дитя! — Доктор скорбно покачал головой. — Бедное дитя!
— Однако, — возразил Уэлдон, — до вчерашнего дня вы не знали, что это мышьяк?
— Не знал. Но сразу его заподозрил, как только попробовал воду. Без лимона этот яд имеет слабый привкус, который может почувствовать только либо человек восприимчивый, с таким тонким вкусом, как у Элен, либо профессионал, разбирающийся в подобных вещах. Но добавьте в него всего две капли лимонного сока — и этот привкус немедленно исчезнет.
Молодой человек кивнул. Он не мог не восхищаться этим старым человеком. Его забавляло, что, вступая на научную стезю, Генри Уоттс совершенно забывал о своей почти уничижительной скромности и смело отстаивал свое мнение.
— Конечно, я сразу же стал давать ей противоядие, — сообщил он. — Постепенно, день за днем. Сейчас Элен не чувствует никаких последствий от яда.
— Любопытно. Чрезвычайно любопытно, — заметил Уэлдон. — И как вы думаете, кто же выкидывает подобные трюки?
— Ах, да это те же самые, кого уже дважды застигали в этом доме! В этом нет никакого сомнения.
— Те же самые? Но вроде бы каждый раз заставали одного человека…
— Да, но не изготовителя яда. И не того, кто всыпал его в стакан с водой.
— Вы уверены в этом?
— Конечно! Так же, как уверен в том, что сейчас нахожусь здесь, или в том, что где-то в небе сверкает молния!
— Но откуда такая уверенность?
— Просвещу вас немедленно! Те работали грубо. Они выдавали себя шумом. Но этот человек — другой. — Генри Уоттс покачал маленьким пузырьком, улыбнувшись ему так, как если бы это была единственная его привязанность. — Этот человек такой же таинственный, как сама смерть. Он ступает беззвучно. Передвигается как тень. Без сомнения, он умен, талантлив и даже добр!
Уэлдон воздержался от комментариев.
— Без сомнения, — задумчиво продолжил доктор, — склонившись над этой чудесной девушкой, он благословил ее красоту. Даже радовался, скажем так, что отсылает ее из этого мира, прежде чем ее изуродуют годы и страдания!
— Неужели? — вежливо осведомился парень.
— Но потом, когда яд не подействовал, он не захотел подвергаться риску, вторично появляясь в доме. Нанял какого-то мужчину, послал его сюда, но тот потерпел неудачу. Затем нанял другого, который тоже потерпел неудачу. Но рано или поздно этот злой гений опять заявит о себе. Возможно, вы с ним еще встретитесь!
— Надеюсь, — хмуро буркнул Уэлдон.
— Только, если схватите его, обращайтесь с ним, пожалуйста, ласково. Для меня!
— Не понял. Поясните свою мысль, доктор, прошу вас!
— Видите ли, прежде чем он умрет, я хотел бы с ним побеседовать. Вникнуть в его изощренный мозг, ощутить красоту его души. Ох, я, кажется, говорю как поэт! — смущенно кашлянул Генри Уоттс.
— Немного, — согласился его молодой собеседник.
— Для пытливого ума ученого даже самый смертоносный микроб — великолепное зрелище. А этот яд меня очень интересует. Мышьяк. Яд для дураков. Как глупы те, кто назвал его так! — Повернувшись, доктор взглянул Уэлдону прямо в лицо. — Вам известно, что когда-то разных видов мышьяка было больше, чем марок вин в современной Франции?
Молодой человек не ответил. В этом не было необходимости. Старик, охваченный энтузиазмом, читал лекцию, ничего не замечая вокруг.
— В те дни, когда Италия была великой страной, — говорил он, — жизнь людей была вдвое короче, чем сейчас, но ценилась втрое дороже. Тогда в Италии умели составлять эти яды. Мышьяк подвергался тройной очистке. Сначала травили скот и добывали из мертвой туши сильнодействующую смертоносную сыворотку. Затем с ее помощью снова травили скот. И смерть таинственным образом усиливала губительное действие яда… Но со временем этот секрет был утерян. Мы только в самом общем виде знаем о тех результатах, которых добились великие итальянцы. Например, это выглядело так. Мужчину вызывают на дуэль, а он внезапно падает замертво. Страх и перевозбуждение — утверждают очевидцы и хоронят его. И никто не задумывался над тем, что перевозбуждение оказалось смертельным только из-за принятого незадолго перед ним такого яда. Или так. Человек вечером пьет вино, а на следующий день, как только что-нибудь съедает, внезапно умирает. Отравлена пища? Ее исследуют — по крайней мере то, что от нее осталось, — и находят абсолютно безвредной. «Рука Господа» — говорят в таких случаях медики.
Они все были такими, эти старые преступники, — имитировали руку Господа. Вмешивались в судьбу человека, действуя тихо, таинственно и беспощадно. А ведь я упомянул пока только о грубых, примитивных методах. Однако тех же результатов можно добиться с помощью более тонких и деликатных маневров. Скажем, вы обедаете в моем дворце. А утром отправляетесь из Рима во Флоренцию. Время в путешествии бежит быстро, обед во дворце позабыт. Но внезапно вам становится плохо. «Лихорадка», — ставит диагноз один врач. «Сердце», — утверждает другой. А вы умираете. — Глаза доктора сверкали, голос дрожал от волнения. Немного помолчав и успокоившись, он снова заговорил: — Превосходно, не правда ли? Но бывали и другие способы. Иногда, если жертва никуда не уезжала, а оставалась рядом, ее отравляли постепенно, добавляя в лекарства соответствующее зелье, с чрезвычайной тщательностью его дозируя. Из месяца в месяц бедному страдальцу становилось все хуже. Жизнь шла на убыль. Рекомендовалась перемена обстановки. Человек куда-нибудь уезжал. И во Франции или в Египте силы оставляли его окончательно, он тихо умирал в своей постели. Мысль о яде никому даже в голову не приходила!
Но покажите мне современный способ, который мог бы сравниться с этими старыми приемами! — воскликнул доктор Уоттс. — Покажите аконит, синильную кислоту, употребленные таким образом, чтобы достичь подобного артистизма и добиться столь впечатляющих результатов.
Уэлдон кивнул. Он явно увлекся этой замечательной лекцией. И кроме того, сам Генри Уоттс предстал перед ним в совершенно неожиданном свете. В характере доктора обнаружились многочисленные и разнообразные грани, о наличии которых ранее трудно было даже подозревать. Выходит, правда, рассудил он, что ученый со всеми его странностями, проводящий жизнь в уединении, абсолютно непохож на обычного человека, которого встречаешь на улице.
— Вы полагаете, неизвестный мужчина, злодей, который пытался отравить Элен О'Маллок, владеет этим утраченным мастерством? — полюбопытствовал Уэлдон.
— Он? Не вполне. О нет, его действия нельзя назвать каким-нибудь величайшим триумфом в искусстве использования яда. Однако в его подходе есть что-то неординарное. Заметив это, я понял, что, помимо толстых стен и прочных решеток, дряхлой негритянки и выжившего из ума старого слуги, необходимо придумать что-нибудь еще, чтобы сохранить жизнь такой прекрасной девушки, как Элен О'Маллок. Разве вы не согласны со мной, мистер Уэлдон?
— Согласен, конечно, — подтвердил парень. И, помолчав, добавил: — Не знаю, что вам известно обо мне. Боюсь, вы просто приняли на веру все, что вам наговорили. А я не то чтобы какой-то страшный бандит, но в то лее время и живу скорее неправедно, чем в согласии с законом. И больше сведущ в том, как обойти его, чем в том, как распутать какое-нибудь хитроумное преступление.
— Мой дорогой друг… — начал, улыбаясь, доктор.
— Дайте мне закончить, — перебил его Уэлдон. — Недавно у меня была небольшая стычка в Сан-Тринидаде. Возможно, из-за этого случая вы сочли меня очень умным. Но это не так. У меня есть пара сильных рук и крепкие нервы. А когда приходится стрелять, промахиваюсь реже, чем другие. Но поймите, доктор, я никогда не участвовал в решении какой-нибудь сложной задачи. И если нам противостоит действительно незаурядный преступник, искренне советую вам обратиться к талантливому специалисту. Я помогу ему, если, конечно, потребуется моя помощь. Или останусь здесь в качестве сторожевого пса. Вот что я настоятельно предлагаю вам сделать.
Доктор, сдвинув брови, рассматривал Уэлдона долго и невозмутимо. Такая у него была странная особенность. Генри Уоттс обычно держал глаза опущенными долу, но когда поднимал их, то казалось, проникал взглядом в самое сердце того, на кого смотрел. Сейчас, глядя на молодого человека, он изучал его, как изучал бы страницу книги. И не смог скрыть, что несколько встревожен и озабочен тем, что увидел. Даже слегка покачал головой.
— Я вижу, вы честный человек, — произнес он наконец. — Прошу вас, не возражайте! Сейчас вы здесь, и вы нам нужны. Но если, прошу прощения, если мы все-таки решим, что потребуется кто-то другой… как бы это выразиться поточнее…
Уэлдон улыбнулся:
— Я немедленно уеду, как только вы примете такое решение.
Доктор вздохнул и улыбнулся. Потом протянул ладонь и сердечно пожал руку молодого человека.
— Мы добьемся успеха! — воскликнул он. — И у меня нет ни малейших сомнений в том, что нам необходим именно такой человек, как вы. Ни малейших сомнений, — повторил с жаром. — А теперь пойдемте и устроим вас поудобнее. Но сначала вы, наверное, хотите что-нибудь выпить? У нас в погребах есть старое вино…
— Спасибо, — откликнулся парень. — Пока что я бросил пить. И пока я здесь, не выпью ни глотка.
Удивленный доктор повернулся к нему, готовый, казалось, запротестовать, но, передумав, только покачал головой.
Дверь была прикрыта неплотно. Из спальни больной донесся тихий, радостный возглас. И снова девушка раскашлялась!
По какой-то причине этот ужасный приступ кашля заставил Уэлдона встрепенуться, сунуть руку под куртку и ухватиться за рукоятку кольта. Но, увы, против такого врага, как чахотка, револьверы бесполезны.
Тем временем вернулся доктор, взволнованно потирая руки.
— Вы могли бы сообразить, доктор Уоттс, — резко заявил парень, — что с этим делом не будет покончено, даже если нам удастся отогнать от нее всех этих крыс! По-моему, девушка умирает! Однако вы ухитряетесь выглядеть даже счастливым!
Таким разговорчивым Уэлдон бывал очень редко. А то, что сказал сейчас, казалось, сильно расстроило доктора. Он плюхнулся на стул, дергая Себя за бороду.
— Конечно, возможно, вы правы, — вздохнул тяжело. — Только никому нельзя запретить надеяться, так же как никому нельзя запретить молиться, мистер Уэлдон!
Вся враждебность молодого человека тут же испарилась. Он в свою очередь тоже опустился на стул.
— Вы собирались что-то мне рассказать, — напомнил спокойно.
— О чем, скажите на милость? — поинтересовался доктор с отсутствующим видом. — Не помню.
— Вы должны рассказать мне о том, о чем бедная девушка не решилась сказать сама.
— Ах, об этом? Разумеется. Изложу вам суть дела покороче. Это было семь или восемь дней тому назад, так я думаю. У постели Элен всегда стоит стакан с водой, и прежде чем отпить из него глоток, она добавляет туда несколько капель лимона. Но в то утро, проснувшись, забыла про лимон. И, отпив из стакана, почувствовала, что у воды какой-то странный вкус. Одним глотком удовлетворила жажду и стакан отодвинула.
В то утро по милости судьбы я пришел рано. Она рассказала мне о странном вкусе воды, и я попробовал ее сам. Потом подверг ее анализу. У меня были и другие дела, поэтому только вчера получил результат.
Из кармана пиджака Генри Уоттс извлек какой-то маленький пузырек и поднес его к свету. Там была, как показалось Уэлдону, абсолютно прозрачная жидкость. Доктор потряс склянку, и со дна поднялась легкая муть.
— Мышьяк, — объявил Генри Уоттс, сощурив глаза. — Мышьяк, — повторил еще раз, доброжелательно улыбаясь собеседнику.
— Они пытались отравить ее? В это трудно поверить! — воскликнул Уэлдон.
Он свернул цигарку и энергично затянулся. Комната почти мгновенно наполнилась дымом.
— Ну да, мы-шьяк, — подтвердил доктор, странным образом и не без удовольствия растягивая это слово. — И все проделано очень аккуратно. Между прочим, в этом крошечном пузырьке достаточно мышьяка, чтобы убить собаку…
— А разве одного глотка не достаточно, чтобы убить такую хрупкую девушку?
— Вы не понимаете. Это необычный препарат. Хочу вам напомнить, что мышьяк мышьяку рознь. Его называли ядом для дураков. Но не в руках мастера. Вовсе нет. Вовсе нет.
Доктор, посмеиваясь, поглядывал на молодого человека. Он как будто наслаждался этой темой. В его поведении даже почудилось что-то детское.
Уэлдон остудил странный энтузиазм доктора, задав ему следующий вопрос:
— Но ведь мышьяк всегда оставляет следы в организме?
— Разумеется, — весело признал Генри Уоттс. — Но как раньше осматривались, да и теперь осматриваются многие трупы? А в наши дни, когда умерших кремируют, преступники вообще могут быть уверены, что следы их преступлений вскоре исчезнут в огне вместе с их жертвой. О да! Кроме того, существуют разные смеси. Можно дать мышьяк таким образом, что жертву стошнит. У нее закружится голова, страшно заболит живот, тело будет содрогаться от спазм. Такие симптомы, естественно, настораживают. Когда человек погибает, производят посмертное вскрытие. Поверьте мне, мой дорогой молодой друг, мышьяк — яд для дураков только тогда, когда он в руках дурака.
Пораженный парень слушал доктора с большим интересом. Удивление его было неподдельным. В сутулом и рассеянном докторе неожиданно обнаружились научная основательность и серьезность.
— Этот яд, к примеру, может не давать о себе знать в течение нескольких дней. Странный вкус воды был бы давно забыт. Элен просто спокойно уснула бы, но больше никогда не открыла бы глаз. Бедное дитя! — Доктор скорбно покачал головой. — Бедное дитя!
— Однако, — возразил Уэлдон, — до вчерашнего дня вы не знали, что это мышьяк?
— Не знал. Но сразу его заподозрил, как только попробовал воду. Без лимона этот яд имеет слабый привкус, который может почувствовать только либо человек восприимчивый, с таким тонким вкусом, как у Элен, либо профессионал, разбирающийся в подобных вещах. Но добавьте в него всего две капли лимонного сока — и этот привкус немедленно исчезнет.
Молодой человек кивнул. Он не мог не восхищаться этим старым человеком. Его забавляло, что, вступая на научную стезю, Генри Уоттс совершенно забывал о своей почти уничижительной скромности и смело отстаивал свое мнение.
— Конечно, я сразу же стал давать ей противоядие, — сообщил он. — Постепенно, день за днем. Сейчас Элен не чувствует никаких последствий от яда.
— Любопытно. Чрезвычайно любопытно, — заметил Уэлдон. — И как вы думаете, кто же выкидывает подобные трюки?
— Ах, да это те же самые, кого уже дважды застигали в этом доме! В этом нет никакого сомнения.
— Те же самые? Но вроде бы каждый раз заставали одного человека…
— Да, но не изготовителя яда. И не того, кто всыпал его в стакан с водой.
— Вы уверены в этом?
— Конечно! Так же, как уверен в том, что сейчас нахожусь здесь, или в том, что где-то в небе сверкает молния!
— Но откуда такая уверенность?
— Просвещу вас немедленно! Те работали грубо. Они выдавали себя шумом. Но этот человек — другой. — Генри Уоттс покачал маленьким пузырьком, улыбнувшись ему так, как если бы это была единственная его привязанность. — Этот человек такой же таинственный, как сама смерть. Он ступает беззвучно. Передвигается как тень. Без сомнения, он умен, талантлив и даже добр!
Уэлдон воздержался от комментариев.
— Без сомнения, — задумчиво продолжил доктор, — склонившись над этой чудесной девушкой, он благословил ее красоту. Даже радовался, скажем так, что отсылает ее из этого мира, прежде чем ее изуродуют годы и страдания!
— Неужели? — вежливо осведомился парень.
— Но потом, когда яд не подействовал, он не захотел подвергаться риску, вторично появляясь в доме. Нанял какого-то мужчину, послал его сюда, но тот потерпел неудачу. Затем нанял другого, который тоже потерпел неудачу. Но рано или поздно этот злой гений опять заявит о себе. Возможно, вы с ним еще встретитесь!
— Надеюсь, — хмуро буркнул Уэлдон.
— Только, если схватите его, обращайтесь с ним, пожалуйста, ласково. Для меня!
— Не понял. Поясните свою мысль, доктор, прошу вас!
— Видите ли, прежде чем он умрет, я хотел бы с ним побеседовать. Вникнуть в его изощренный мозг, ощутить красоту его души. Ох, я, кажется, говорю как поэт! — смущенно кашлянул Генри Уоттс.
— Немного, — согласился его молодой собеседник.
— Для пытливого ума ученого даже самый смертоносный микроб — великолепное зрелище. А этот яд меня очень интересует. Мышьяк. Яд для дураков. Как глупы те, кто назвал его так! — Повернувшись, доктор взглянул Уэлдону прямо в лицо. — Вам известно, что когда-то разных видов мышьяка было больше, чем марок вин в современной Франции?
Молодой человек не ответил. В этом не было необходимости. Старик, охваченный энтузиазмом, читал лекцию, ничего не замечая вокруг.
— В те дни, когда Италия была великой страной, — говорил он, — жизнь людей была вдвое короче, чем сейчас, но ценилась втрое дороже. Тогда в Италии умели составлять эти яды. Мышьяк подвергался тройной очистке. Сначала травили скот и добывали из мертвой туши сильнодействующую смертоносную сыворотку. Затем с ее помощью снова травили скот. И смерть таинственным образом усиливала губительное действие яда… Но со временем этот секрет был утерян. Мы только в самом общем виде знаем о тех результатах, которых добились великие итальянцы. Например, это выглядело так. Мужчину вызывают на дуэль, а он внезапно падает замертво. Страх и перевозбуждение — утверждают очевидцы и хоронят его. И никто не задумывался над тем, что перевозбуждение оказалось смертельным только из-за принятого незадолго перед ним такого яда. Или так. Человек вечером пьет вино, а на следующий день, как только что-нибудь съедает, внезапно умирает. Отравлена пища? Ее исследуют — по крайней мере то, что от нее осталось, — и находят абсолютно безвредной. «Рука Господа» — говорят в таких случаях медики.
Они все были такими, эти старые преступники, — имитировали руку Господа. Вмешивались в судьбу человека, действуя тихо, таинственно и беспощадно. А ведь я упомянул пока только о грубых, примитивных методах. Однако тех же результатов можно добиться с помощью более тонких и деликатных маневров. Скажем, вы обедаете в моем дворце. А утром отправляетесь из Рима во Флоренцию. Время в путешествии бежит быстро, обед во дворце позабыт. Но внезапно вам становится плохо. «Лихорадка», — ставит диагноз один врач. «Сердце», — утверждает другой. А вы умираете. — Глаза доктора сверкали, голос дрожал от волнения. Немного помолчав и успокоившись, он снова заговорил: — Превосходно, не правда ли? Но бывали и другие способы. Иногда, если жертва никуда не уезжала, а оставалась рядом, ее отравляли постепенно, добавляя в лекарства соответствующее зелье, с чрезвычайной тщательностью его дозируя. Из месяца в месяц бедному страдальцу становилось все хуже. Жизнь шла на убыль. Рекомендовалась перемена обстановки. Человек куда-нибудь уезжал. И во Франции или в Египте силы оставляли его окончательно, он тихо умирал в своей постели. Мысль о яде никому даже в голову не приходила!
Но покажите мне современный способ, который мог бы сравниться с этими старыми приемами! — воскликнул доктор Уоттс. — Покажите аконит, синильную кислоту, употребленные таким образом, чтобы достичь подобного артистизма и добиться столь впечатляющих результатов.
Уэлдон кивнул. Он явно увлекся этой замечательной лекцией. И кроме того, сам Генри Уоттс предстал перед ним в совершенно неожиданном свете. В характере доктора обнаружились многочисленные и разнообразные грани, о наличии которых ранее трудно было даже подозревать. Выходит, правда, рассудил он, что ученый со всеми его странностями, проводящий жизнь в уединении, абсолютно непохож на обычного человека, которого встречаешь на улице.
— Вы полагаете, неизвестный мужчина, злодей, который пытался отравить Элен О'Маллок, владеет этим утраченным мастерством? — полюбопытствовал Уэлдон.
— Он? Не вполне. О нет, его действия нельзя назвать каким-нибудь величайшим триумфом в искусстве использования яда. Однако в его подходе есть что-то неординарное. Заметив это, я понял, что, помимо толстых стен и прочных решеток, дряхлой негритянки и выжившего из ума старого слуги, необходимо придумать что-нибудь еще, чтобы сохранить жизнь такой прекрасной девушки, как Элен О'Маллок. Разве вы не согласны со мной, мистер Уэлдон?
— Согласен, конечно, — подтвердил парень. И, помолчав, добавил: — Не знаю, что вам известно обо мне. Боюсь, вы просто приняли на веру все, что вам наговорили. А я не то чтобы какой-то страшный бандит, но в то лее время и живу скорее неправедно, чем в согласии с законом. И больше сведущ в том, как обойти его, чем в том, как распутать какое-нибудь хитроумное преступление.
— Мой дорогой друг… — начал, улыбаясь, доктор.
— Дайте мне закончить, — перебил его Уэлдон. — Недавно у меня была небольшая стычка в Сан-Тринидаде. Возможно, из-за этого случая вы сочли меня очень умным. Но это не так. У меня есть пара сильных рук и крепкие нервы. А когда приходится стрелять, промахиваюсь реже, чем другие. Но поймите, доктор, я никогда не участвовал в решении какой-нибудь сложной задачи. И если нам противостоит действительно незаурядный преступник, искренне советую вам обратиться к талантливому специалисту. Я помогу ему, если, конечно, потребуется моя помощь. Или останусь здесь в качестве сторожевого пса. Вот что я настоятельно предлагаю вам сделать.
Доктор, сдвинув брови, рассматривал Уэлдона долго и невозмутимо. Такая у него была странная особенность. Генри Уоттс обычно держал глаза опущенными долу, но когда поднимал их, то казалось, проникал взглядом в самое сердце того, на кого смотрел. Сейчас, глядя на молодого человека, он изучал его, как изучал бы страницу книги. И не смог скрыть, что несколько встревожен и озабочен тем, что увидел. Даже слегка покачал головой.
— Я вижу, вы честный человек, — произнес он наконец. — Прошу вас, не возражайте! Сейчас вы здесь, и вы нам нужны. Но если, прошу прощения, если мы все-таки решим, что потребуется кто-то другой… как бы это выразиться поточнее…
Уэлдон улыбнулся:
— Я немедленно уеду, как только вы примете такое решение.
Доктор вздохнул и улыбнулся. Потом протянул ладонь и сердечно пожал руку молодого человека.
— Мы добьемся успеха! — воскликнул он. — И у меня нет ни малейших сомнений в том, что нам необходим именно такой человек, как вы. Ни малейших сомнений, — повторил с жаром. — А теперь пойдемте и устроим вас поудобнее. Но сначала вы, наверное, хотите что-нибудь выпить? У нас в погребах есть старое вино…
— Спасибо, — откликнулся парень. — Пока что я бросил пить. И пока я здесь, не выпью ни глотка.
Удивленный доктор повернулся к нему, готовый, казалось, запротестовать, но, передумав, только покачал головой.
Глава 13
ЗАСОВЫ И РЕШЕТКИ
Комната, которую отвели Уэлдону, оказалась уютной и скромно обставленной, как и все остальные жилые помещения в этом доме, за исключением, пожалуй, кабинета генерала, отличающегося от прочих эксцентричным убранством. Комната соединялась с библиотекой. А с другой стороны к ней примыкала спальня Элен О'Маллок, из которой старый Доггет протянул веревку к небольшому медному колокольчику, подвешенному у изголовья кровати Уэлдона. Одно только прикосновение к ней должно заставить его броситься на помощь девушке. Дверь к ней была заперта для безопасности, но молодого человека снабдили ключом.
Однако колокольчик показался ему недостаточной мерой предосторожности. Он настоял на том, чтобы и другая дверь спальни Элен — та, что выходила в кабинет генерала, — тоже была немедленно надежно заперта, а на двух окнах поставлены металлические решетки. Доктор сначала поддержал Уэлдона, но потом, опомнившись, стал решительно возражать:
— У Элен будет нервный срыв, прежде чем возникнет малейшая опасность нападения на нее.
— Доктор, — убеждал его телохранитель, — у этой девушки нервы крепче, чем вы думаете. Она слаба физически, но нервы у нее в порядке. Думаю, что и мужества ей не занимать.
Генри Уоттс, казалось, очень удивился, услышав такое заявление. Не то чтобы он был недоволен действиями молодого человека или раздражен его последним высказыванием. Просто, по-видимому, считал, что назвать его пациентку мужественной — все равно что признать ее неженственной. Но Уэлдон был непоколебим. Он доказывал, что из четырех возможных доступов в спальню Элен следует оставить только один — через дверь его комнаты. А там были еще два окна, до которых можно добраться либо по лестнице, либо без нее, пользуясь крепкими виноградными лозами, пустившими корни в стене, или выступами самой стены, да дверь из кабинета генерала. А какой смысл охранять одну дверь, когда остальные доступы защищены всего лишь защелками да замками?
Доктор наконец сдался.
Им повезло. По случаю они разжились несколькими мешками цемента, хотя и довольно старого. А возле дома в избытке валялись железный лом и крепкие доски.
Доктор отвез Элен с ее инвалидным креслом в другую комнату, где она могла бы посидеть на солнышке. А Доггет, мастер на все руки, пришел помогать Уэлдону изолировать комнату Элен от кабинета генерала. Это была не такая уж трудная задача. Дверь со стороны спальни Элен забили досками. А портьера, которую повесила тетушка Мэгги, отлично их прикрыла.
Негритянке не понравилась эта работа. Занимаясь ею, она бросала время от времени сердитые взгляды на молодого человека. Старый Доггет, напротив, охотно помогал ему. Он был веселым, простодушным человеком, который много лет провел в море, пока падение с мачты чуть не лишило его жизни, оставив с покалеченной спиной. Доггет больше не мог лазить по реям и стал искать работу на берегу, чтобы, по его собственному выражению, «войти в штиль». Вот таким образом нашел пристанище у генерала и бросил здесь якорь, как надеялся, до конца своих дней. Обычно тихий, кроткий мужчина, лет шестидесяти или около того, Доггет очень любил вспоминать о том бурном и прекрасном времени, когда он был первым человеком наверху, на брам-стеньге 4. Он бывал на Хулае, на китайском побережье и в веселых портах старой Австралии. А теперь довольствовался тем, что, набив трубку, медленно и с наслаждением выкуривал ее, окутывая себя клубами ароматного дыма, и вспоминал те великие, насыщенные приключениями славные деньки, когда плавал под парусами. Как все моряки, Доггет отличался ловкостью и сноровкой. Работая вместе с только что нанятым охранником над оконными решетками, он не испытывал особых затруднений, поскольку ему было не впервой заниматься подобными делами.
Прежде всего, требовалось проделать глубокие отверстия в скале. Уэлдон был мало знаком с физическим трудом, но ему довелось немного побыть старателем, поэтому он умел обращаться с буром и дрелью. Так что довольно быстро высверлил глубокие отверстия. В них вставил железные прутья, заранее заготовленные из различных кусков железа, и залил их раствором. Когда оба окна были зарешечены, день уже клонился к вечеру. Уэлдон не стал возражать ни Доггету, ни доктору, которые твердили, что этого недостаточно, чтобы воспрепятствовать вторжению посторонних в комнату Элен через окна. Оглядев результаты своего труда, Уэлдон убедился, что никто не сможет отогнуть эти прутья, не подняв такого шума, что и мертвый проснется, поднимет тревогу.
Решетки на окнах покрасили серой краской, после чего парень наконец-то сел передохнуть. Руки у него болели, но совесть была спокойна. Он посчитал, что воздвиг, по крайней мере, один барьер между Элен О'Маллок и грозящей ей опасностью.
Когда тетушка Мэгги перевезла больную обратно в ее спальню, Элен попросила Уэлдона зайти к ней. Ее бледность была заметна даже на белой подушке. Копна вьющихся золотистых волос, лежащая на плече, лишь сильнее подчеркивала болезненный вид девушки; на белом как мрамор лице чудесным образом светились темные, большие глаза.
Элен казалась слишком слабой, чтобы приподняться и приветствовать вошедшего парня. Поэтому Уэлдон подошел поближе к ее постели и слегка над ней наклонился. И тогда нежным голосом, в котором слышалась предательская хрипотца, девушка произнесла:
— Я очень долго ждала, когда кто-то заделает эти окна. И только сейчас узнала, что вы поставили на них решетки, мистер Уэлдон! Сегодня вечером я засну наконец спокойно — впервые за много, много дней!
Уэлдон вышел из ее спальни в приподнятом настроении и обнаружил, что в библиотеке для него накрыт ужин. Библиотека, как уже говорилось, примыкала к его комнате, так что звук колокольчика в случае опасности мог быть ясно услышан и здесь.
Доктор, который оставался в доме весь день, пришел напоследок поговорить с ним. Он умолял Уэлдона ни при каких обстоятельствах не поднимать шума. Мисс О'Маллок, объяснил Уоттс, может спать, тяжелым, беспробудным сном вследствие своего истощения, но. может также и внезапно проснуться при малейшем шорохе.
— Она никогда ничего не скажет, — говорил доктор. — Вы не услышите от нее ни единого словечка упрека или жалобы. Поэтому вам придется самому следить за собой. Передвигайтесь бесшумно, как кот, мистер Уэлдон, особенно после захода солнца. Не тревожьте ее, не стучите к ней в дверь. Подождите, когда наступит следующий день.
Молодой человек охотно согласился следовать этим указаниям.
Затем Генри Уоттс взял его руку в свои:
— Благослови вас Бог, мой дорогой мальчик, за ваши доброту и великодушие! Я знаю, что Роджер Каннингем не пожалел бы многих тысяч долларов, только чтобы вы работали на него. Но оставайтесь здесь, послушайтесь голоса вашей совести, и, возможно, Господь возместит вам потери.
Добрый доктор был так тронут благородством Уэлдона, что даже слезы появились у него на глазах. Потом он вышел из библиотеки и неуверенными шагами двинулся по коридору.
Однако колокольчик показался ему недостаточной мерой предосторожности. Он настоял на том, чтобы и другая дверь спальни Элен — та, что выходила в кабинет генерала, — тоже была немедленно надежно заперта, а на двух окнах поставлены металлические решетки. Доктор сначала поддержал Уэлдона, но потом, опомнившись, стал решительно возражать:
— У Элен будет нервный срыв, прежде чем возникнет малейшая опасность нападения на нее.
— Доктор, — убеждал его телохранитель, — у этой девушки нервы крепче, чем вы думаете. Она слаба физически, но нервы у нее в порядке. Думаю, что и мужества ей не занимать.
Генри Уоттс, казалось, очень удивился, услышав такое заявление. Не то чтобы он был недоволен действиями молодого человека или раздражен его последним высказыванием. Просто, по-видимому, считал, что назвать его пациентку мужественной — все равно что признать ее неженственной. Но Уэлдон был непоколебим. Он доказывал, что из четырех возможных доступов в спальню Элен следует оставить только один — через дверь его комнаты. А там были еще два окна, до которых можно добраться либо по лестнице, либо без нее, пользуясь крепкими виноградными лозами, пустившими корни в стене, или выступами самой стены, да дверь из кабинета генерала. А какой смысл охранять одну дверь, когда остальные доступы защищены всего лишь защелками да замками?
Доктор наконец сдался.
Им повезло. По случаю они разжились несколькими мешками цемента, хотя и довольно старого. А возле дома в избытке валялись железный лом и крепкие доски.
Доктор отвез Элен с ее инвалидным креслом в другую комнату, где она могла бы посидеть на солнышке. А Доггет, мастер на все руки, пришел помогать Уэлдону изолировать комнату Элен от кабинета генерала. Это была не такая уж трудная задача. Дверь со стороны спальни Элен забили досками. А портьера, которую повесила тетушка Мэгги, отлично их прикрыла.
Негритянке не понравилась эта работа. Занимаясь ею, она бросала время от времени сердитые взгляды на молодого человека. Старый Доггет, напротив, охотно помогал ему. Он был веселым, простодушным человеком, который много лет провел в море, пока падение с мачты чуть не лишило его жизни, оставив с покалеченной спиной. Доггет больше не мог лазить по реям и стал искать работу на берегу, чтобы, по его собственному выражению, «войти в штиль». Вот таким образом нашел пристанище у генерала и бросил здесь якорь, как надеялся, до конца своих дней. Обычно тихий, кроткий мужчина, лет шестидесяти или около того, Доггет очень любил вспоминать о том бурном и прекрасном времени, когда он был первым человеком наверху, на брам-стеньге 4. Он бывал на Хулае, на китайском побережье и в веселых портах старой Австралии. А теперь довольствовался тем, что, набив трубку, медленно и с наслаждением выкуривал ее, окутывая себя клубами ароматного дыма, и вспоминал те великие, насыщенные приключениями славные деньки, когда плавал под парусами. Как все моряки, Доггет отличался ловкостью и сноровкой. Работая вместе с только что нанятым охранником над оконными решетками, он не испытывал особых затруднений, поскольку ему было не впервой заниматься подобными делами.
Прежде всего, требовалось проделать глубокие отверстия в скале. Уэлдон был мало знаком с физическим трудом, но ему довелось немного побыть старателем, поэтому он умел обращаться с буром и дрелью. Так что довольно быстро высверлил глубокие отверстия. В них вставил железные прутья, заранее заготовленные из различных кусков железа, и залил их раствором. Когда оба окна были зарешечены, день уже клонился к вечеру. Уэлдон не стал возражать ни Доггету, ни доктору, которые твердили, что этого недостаточно, чтобы воспрепятствовать вторжению посторонних в комнату Элен через окна. Оглядев результаты своего труда, Уэлдон убедился, что никто не сможет отогнуть эти прутья, не подняв такого шума, что и мертвый проснется, поднимет тревогу.
Решетки на окнах покрасили серой краской, после чего парень наконец-то сел передохнуть. Руки у него болели, но совесть была спокойна. Он посчитал, что воздвиг, по крайней мере, один барьер между Элен О'Маллок и грозящей ей опасностью.
Когда тетушка Мэгги перевезла больную обратно в ее спальню, Элен попросила Уэлдона зайти к ней. Ее бледность была заметна даже на белой подушке. Копна вьющихся золотистых волос, лежащая на плече, лишь сильнее подчеркивала болезненный вид девушки; на белом как мрамор лице чудесным образом светились темные, большие глаза.
Элен казалась слишком слабой, чтобы приподняться и приветствовать вошедшего парня. Поэтому Уэлдон подошел поближе к ее постели и слегка над ней наклонился. И тогда нежным голосом, в котором слышалась предательская хрипотца, девушка произнесла:
— Я очень долго ждала, когда кто-то заделает эти окна. И только сейчас узнала, что вы поставили на них решетки, мистер Уэлдон! Сегодня вечером я засну наконец спокойно — впервые за много, много дней!
Уэлдон вышел из ее спальни в приподнятом настроении и обнаружил, что в библиотеке для него накрыт ужин. Библиотека, как уже говорилось, примыкала к его комнате, так что звук колокольчика в случае опасности мог быть ясно услышан и здесь.
Доктор, который оставался в доме весь день, пришел напоследок поговорить с ним. Он умолял Уэлдона ни при каких обстоятельствах не поднимать шума. Мисс О'Маллок, объяснил Уоттс, может спать, тяжелым, беспробудным сном вследствие своего истощения, но. может также и внезапно проснуться при малейшем шорохе.
— Она никогда ничего не скажет, — говорил доктор. — Вы не услышите от нее ни единого словечка упрека или жалобы. Поэтому вам придется самому следить за собой. Передвигайтесь бесшумно, как кот, мистер Уэлдон, особенно после захода солнца. Не тревожьте ее, не стучите к ней в дверь. Подождите, когда наступит следующий день.
Молодой человек охотно согласился следовать этим указаниям.
Затем Генри Уоттс взял его руку в свои:
— Благослови вас Бог, мой дорогой мальчик, за ваши доброту и великодушие! Я знаю, что Роджер Каннингем не пожалел бы многих тысяч долларов, только чтобы вы работали на него. Но оставайтесь здесь, послушайтесь голоса вашей совести, и, возможно, Господь возместит вам потери.
Добрый доктор был так тронут благородством Уэлдона, что даже слезы появились у него на глазах. Потом он вышел из библиотеки и неуверенными шагами двинулся по коридору.
Глава 14
МУЖЧИНА В ДОМЕ
Уэлдон был похож на какого-нибудь капитана корабля, который, закончив погрузку, взял на борт лоцмана и выслушал последние распоряжения владельца судна. Как только за доктором захлопнулась входная дверь, он остался один на капитанском мостике. В его команду входили угрюмая негритянка и покалеченный бывший моряк. В трюме лежал драгоценный груз — прекрасная Элен О'Маллок. Задачей капитана, целью его жизни было — оградить эту девушку от бандитов. А что касается курса корабля, то он зависел от рифов, которые встретятся на пути.
Уэлдон принялся было за ужин, но тут внезапно понял, что его легко можно увидеть через окно библиотеки. Он встал из-за стола, подошел к окну. Стена под окнами с виду казалась крутой и неприступной, но она была увита виноградом, пустившим корни и побеги в каменную кладку. К тому же была неровной, и по ней мог бы подняться любой мужчина, цепляясь за лозы, используя выступы и щели стены в качестве опоры.
Уэлдон постоял немного у окна. Солнце почти село, быстро сгущались сумерки, и только горизонт был окрашен в мягкие розовые тона. На небе высыпали звезды. Их свет был еще бледен и слаб. Лишь Венеру окружал яркий золотистый ореол. От виноградных лоз доносился сладкий аромат. Размечтавшись, молодой человек мысленно улетел на юг, к ярким, манящим огням Сан-Тринидада. Даже на таком расстоянии он мог себе представить, как отражаются его огни на поверхности реки. Он не мог не думать и о Франческе Лагарди. Где, в каких краях летает эта умная, быстрая и прекрасная птица? Сердце Уэлдона слегка заныло. К обеим девушкам, одна из которых смертельно больна, а вторая — преступница, он питал одинаковые чувства. И им обеим, как выяснилось, нужна его помощь. Но, похоже, одна из них потеряна для него навсегда.
Уэлдон принялся было за ужин, но тут внезапно понял, что его легко можно увидеть через окно библиотеки. Он встал из-за стола, подошел к окну. Стена под окнами с виду казалась крутой и неприступной, но она была увита виноградом, пустившим корни и побеги в каменную кладку. К тому же была неровной, и по ней мог бы подняться любой мужчина, цепляясь за лозы, используя выступы и щели стены в качестве опоры.
Уэлдон постоял немного у окна. Солнце почти село, быстро сгущались сумерки, и только горизонт был окрашен в мягкие розовые тона. На небе высыпали звезды. Их свет был еще бледен и слаб. Лишь Венеру окружал яркий золотистый ореол. От виноградных лоз доносился сладкий аромат. Размечтавшись, молодой человек мысленно улетел на юг, к ярким, манящим огням Сан-Тринидада. Даже на таком расстоянии он мог себе представить, как отражаются его огни на поверхности реки. Он не мог не думать и о Франческе Лагарди. Где, в каких краях летает эта умная, быстрая и прекрасная птица? Сердце Уэлдона слегка заныло. К обеим девушкам, одна из которых смертельно больна, а вторая — преступница, он питал одинаковые чувства. И им обеим, как выяснилось, нужна его помощь. Но, похоже, одна из них потеряна для него навсегда.