Страница:
– Не понимаю, о чем ты говоришь Торн? – рассердилась я, вырываясь из его цепких рук.
– Неужели? – спросил он.
– Нет! Не думаю, что и ты веришь в свои предположения. Ты либо пьян, либо сошел с ума, а может, и то и другое вместе!
После этих слов я развернулась и ушла. В моих ушах звенел его гадкий смех, напоминающий крики гиены. Я очень расстроилась, зная, что мои слова ничуть не смутили его. «Там у глицинии, – не Ники! Это не может быть он!» – думала я со слезами на глазах.
Но Торн привел очень убедительные доводы насчет Ники, оставив в моей душе кровоточащую рану. Прекрасный вечер был бесповоротно испорчен. Сердце болело, а все очарование недавнего приключения у глицинии померкло. Как только я вернулась в дом, то сразу же сообщила маме, что очень устала и у меня разболелась голова.
– Я ничуть не удивлена, Лаура, – сказала мать. Она откинула с моего лица прядь выбившихся волос, в ее глазах было беспокойство и понимание. – Я чувствовала себя также в ночь моего первого бала в доме твоего двоюродного деда Найджела в Лондоне. Я так устала в ту ночь, что не могла даже протанцевать и шага, тем более что ни один из партнеров не интересовал меня, кроме твоего отца.
Мама нежно улыбнулась своим воспоминаниям. Мне стало стыдно: она, такая честная и порядочная, а ее дочь так неприлично вела себя сегодня вечером. Я не могла больше смотреть в глаза мамы.
– Почему бы тебе не пойти к себе и не лечь спать, Лаура. Ты действительно выглядишь очень усталой. Ни о чем не беспокойся. Я извинюсь за тебя перед гостями и пришлю к тебе Клеменси.
Тяжело сглотнув, я кивнула и пошла к себе, радуясь, что мама не может заглянуть ко мне в душу. Мне долго пришлось взбираться по лестнице в свою комнату. Клеменси долго не появлялась. Она заявилась лишь тогда, когда я уже разделась, легла в постель и уже почти засыпала. К моему удивлению горничная запыхалась и вся пылала, как будто бежала. Ее зеленые глаза горели от возбуждения, а на губах играла удовлетворенная улыбка.
«Должно быть, Клеменси опять заигрывала с кем-нибудь из прислуги, устало подумала я, – и наверняка окрутила бедного, подвыпившего дурня».
Из-за своего унылого настроения, я не могла видеть самодовольное лицо девушки и, поэтому, отправила ее, даже не спросив, почему она так долго не приходила. Когда Клеменси выходила из моей комнаты, с ее волос на ковер упало что-то, похожее на лиловое конфетти. Мне стало интересно, что же это может быть?
После этого я долго не могла заснуть и сидела, зажав в руке лепестки цветов с глицинии, постоянно задавая себе вопрос, на который, по правде говоря, не хотела получить ответ.
ГЛАВА 5
Через две недели папа и мама провожали меня на мой первый официальный дебют в Лондоне. Настроение было подавленное, и это омрачало предстоящую поездку. С той вечеринки я больше не видела Николаса и сейчас, теряясь подозрениями, взобралась в наш прекрасный экипаж и уселась на плюшевое сиденье.
Уверенность в том, что тогда ночью у глицинии был Николас, все больше возрастала. Мне было невмоготу смотреть на Клеменси, которая садилась сейчас рядом, потому что все факты говорили о том, что именно она была с ним в тот вечер.
Откуда же у нее тогда оказались цветы глицинии в волосах? Значит в тот вечер Клеменси ходила на мое любимое место. Ведь в саду была только одна Китайская глициния.
Я подумала о грандиозных планах Клеменси преуспеть в этом мире, и почувствовала себя неловко, вспомнив ликующую улыбку дочери бандита, когда та входила в мою комнату. Что она предвещала, эта улыбка? Может быть, Ники хотел таким образом расквитаться со мной за то что раздразнила его. Неужели он целовался с простой горничной и, может даже, занимался с ней любовью? Неужели этот человек нашептывал ей на ухо нежные слова, как нашептывал и мне? Я знала, что если это действительно так, то мне не пережить его измены. Но внутренний голос посмеивался надо мной, нашептывая, что никто другой кроме меня во всем этом не был виновен. Нечего было соблазнять Ники. Неужели многочисленные примеры, рассказы подруг не предупреждали меня об опасности, когда женщина позволяет себе с мужчинами слишком много вольностей. Если Ники и покушался на мою девственность, то в этом виновата только я! Но от таких мыслей легче не стало и мне так захотелось вцепиться ногтями в самодовольное лицо смазливой горничной.
Забившись в угол экипажа, подальше от Клеменси, я пристально рассматривала ее из-под полуопущенных век.
«Конечно же, ты ошиблась, – сто раз повторяла я, тщетно пытаясь переубедить себя. – Скорее всего, она кокетничала с кем-нибудь из прислуги». Но все равно мне не удалось отделаться от мысли, почему же в тот вечер у нее был такой торжественный вид. Вряд ли Клеменси со всеми ее амбициями позволила бы себе развлекаться с простыми людьми. У нее, вероятно, совершенно иные планы в жизни. Вот Ники – другое дело. Пусть он и не наследник дяди Драко, но у него есть положение в обществе и деньги. Правда, казалось маловероятным, что отец позволит ему жениться на Клеменси. Я была уверена, что мой умудренный жизненным опытом дядюшка приведет Ники по этому поводу множество возражений, даже если тот сделает девушку своей любовницей.
Меня терзали ревность и сомнения. Поэтому я решила пока ничего не говорить папе и маме о том, что хочу расторгнуть свою помолвку с Джерритом. «Подожду, – решила я, – и, прежде чем предпринимать какие-либо шаги, поговорю с Ники. Какой ужас, если все мои подозрения окажутся безосновательными!» Может быть, с досады, я совершенно напрасно обвинила любимого человека. Возможен и худший вариант. Вдруг, после того, как я отвергну Джеррита, выяснится, что Ники всего лишь решил поиграть со мной. Такой поворот дел не только ужасно расстроит моих родителей и вызовет гнев дяди Драко, но еще сделает меня посмешищем всего северного Корнуолла. Ну, нет, не настолько же я глупа и бесчувственна!»
Если бы Ники смог развеять мои страхи! Я искренне молилась об этом. Тогда, несмотря на разговоры и сплетни, удалось бы отделаться от Джеррита и, в результате, заполучить Ники. В противном случае, мне не останется ничего другого, как забыть о своих чувствах и стать женой Джеррита.
Лондон оказался отвратительным городом. Человеку, выросшему на раздольном корнуоллском побережье он представляется грязным и суматошным, похожим на тюремную камеру. В этом густонаселенном городе, с грязными, узкими улицами, утыканными домами и переполненными людьми и транспортом, у меня не раз возникало впечатление, что я нахожусь в том злополучном сундуке, в котором запер меня Торн и где можно было задохнуться.
В светском обществе не оказалось ничего такого, что могло бы заинтересовать молодую девушку. Приняли меня и мое приданое довольно таки благосклонно, но, тем не менее, не удержались и подозрительно обнюхали мои юбки на предмет моей добродетели.
Как и всякая девушка, я в тайне надеялась стать изюминкой Сезона. Но, увы, со мной этого не произошло. Хотя я не была, что называется, писаной красавицей, вокруг меня крутилось много молодых щеголей, интересующихся не столько самой девушкой, сколько ее приданным, поскольку, вот незадача, их карманы были пусты.
Особенно оскорбляло то, что они считали молоденькую провинциалку глупенькой, способной поверить в их «гениальную» лесть. Честно говоря, я им мстила за это, флиртуя и поощряя их надежды. Особенно досталось двоим из них, которые больше остальных увивались за мной.
Я бы получила от этого еще большее удовлетворение, если бы Николас видел мои успехи. Мне хотелось, что б он позавидовал бы сопернику, понял бы, как несправедливо поступил со мной. Но Николас за время Сезона приехал в Лондон только один раз, да и то по делу отца. Вечером, после своего приезда, он присоединился к нам у Олмаков, но в моей программке почти все танцы были уже расписаны. Правда, оставался один очаровательный танец в стиле кантри. Длился он недолго, поэтому у нас не было возможности побеседовать наедине.
Когда же у меня появилась свободная минутка, я обнаружила, что Николас уже ушел. Таким образом, мне так и не удалось узнать – сердится ли он на меня за тот вечер в саду, и кто развлекался потом с Клеменси.
Конечно же, расстройство от его внезапного ухода было велико, но я не удивилась, потому что дом Олмаков считался «Рынком невест». Сюда со всех концов страны съезжались юные мисс, которые только что завершили свое образование и сейчас подыскивали себе мужа. Крепких напитков здесь не подавали, игры в карты тоже не поощрялись, поэтому я подумала, что Ники решил подыскать себе для развлечений более интересное местечко.
Но, он мог бы и остаться, по крайней мере, из-за меня. Я не могла не сравнить его поведение с поведением Джеррита, который приехал в Лондон на несколько дней позже. Этот молодой человек, прежде чем уехать из города, сопровождал меня и в Ковент-Гарден, и в театр на Друри-Лейн. Ники, безусловно, следовало научиться хорошим манерам у своего старшего брата! Он мог хотя бы поинтересоваться, что я думаю обо всем случившемся в тот вечер. В сердце зародились сомнения, пустившие крепкие корни: действительно ли этот юноша любит меня?
С наступлением лета, мой сезон закончился и я вернулась домой в Корнуолл более искушенной в светских делах и, боюсь, ненамного мудрее.
Как хорошо снова оказаться дома! Я скучала по торфяникам и морю, и теперь каждое утро выезжала на своем превосходном жеребце, которого папа и мама подарили мне в честь окончания учебы и выхода в свет. Мы окрестили жеребца Черным Пиратом, потому что он был с конюшни дядюшки Драко, который вывел породу коней от горячего жеребца Черная Магия и дикой мавританской кобылы. Все потомство этой прекрасной пары было исключительно черного цвета и обязательно имело в своих именах слово «Черный». Дядя Драко очень редко расставался с этими жеребятками и кобылками. Продаже подлежали только те, у которых имелись белые пятна на шкуре или родившиеся не черного цвета. Черный Пират явно оказался исключением из правил, потому что был темнее ночи. Я тоже решила продолжить традицию дяди Драко, назвав своего жеребца в честь храбрых пиратов прошлого. В детстве папа частенько рассказывал мне сказки про пиратов. Я была заинтригована и вообразила себе, что на мачтах кораблей некоторых моих предков мог развеваться Веселый Роджер. [8]
За исключением лошадей дяди Драко, только несколько жеребцов в Корнуолле могли потягаться с моим Черным Пиратом в скорости. Я обожала мчаться на нем. Ветер свистел в ушах, бил в лицо, развевал мои волосы, а соленый морской воздух щекотал ноздри. Иногда я спешивалась и взбиралась на серо-зеленые скалистые холмы. Огромные гранитные глыбы на фоне горизонта принимали какие-то сверхъестественные формы. Каменные вершины напоминали мне развалины древних храмов, возведенных язычниками давно забытым богам. Высокие, постепенно разрушающиеся утесы, как будто уложенные гигантской рукой, плотно прилегали друг к другу. Некоторые упавшие на землю огромные обломки, с которых выветрилась вся почва, обнажая их плоские каменные бока, лежали в центре, подобно алтарям для жертвоприношений, жаждущих, чтобы на них пролилась кровь.
На севере, как уродливый обелиск, возвышалась гора Браун Уилли, а на юге – покрытая лесом Браун Джелли. Вершина Килмар, угрожающе возвышающаяся над той частью Бодминских торфяников, которая называлась Восточной, напоминала огромный изувеченный кулак, тянувшийся своими пальцами прямо к небесам.
Далее, на многие мили, простирались Тревартовские болота, которые теперь, с приходом лета, напоминали золотисто-зеленое лоскутное одеяло. Воздух был наполнен сладким ароматом вереска и папоротника. В стороне, спрятавшись от порывов постоянно дующего ветра, раскинулись кусты низкорослого ракитника с гибкими ветвями.
Сейчас дул легкий ветерок. Он шелестел в траве и покрывал рябью поверхность ручьев и речушек, протекающих среди торфяников. Но осенью и зимой ветер завывает в расщелинах, как убитое горем привидение, или ревет, как могущественное божество, заставляя вздрагивать и ежиться от страха. Лужи стоячей воды, которыми утыкано все болото, вспенятся, запузырятся и станут черными, как ночное небо над Корнуоллом. Темная вода забурлит и поднимет островки в трясине на поверхность.
Последние слыли очень опасными местами. Там среди выжженной солнцем травы возвышались кочки, поросшие пучками спутанных растений с коричневыми макушками, которые вводили в заблуждение неосторожных путников. Здесь человек мог сделать лишь шаг вперед и, вместо твердой земли под своей ногой, обнаружить только слой травы и липкого ила. Он неожиданно проваливался в черную воду и тонул. Сейчас эти ненадежные места были хорошо заметны, но осенью и зимой, даже мне, выросшей в северном Корнуолле, знающей каждый дюйм этой суровой, лишенной растительности местности, и то не хотелось бы оказаться здесь, когда небо темнеет, а идущий с моря туман покрывает землю толстым белым одеялом. Но сейчас я бродила, где хотела, а Черный Пират был моим единственным спутником.
С вершин холмов можно было увидеть мерцающий вдалеке океан, отражающий лазурное бесконечное небо и длинные, искривленные пальцы черной скалы, погруженной в море. Там же, в конце узкой дамбы, соединяющей остров с берегом, возвышались мрачные развалины замка Тинтагла. Здесь в детстве играли дядя Драко и тетя Мэгги. У этого берега папа бросил якорь своего первого корабля «Морская Цыганка», а его люди выгрузили первый контрабандный товар. Судно уже поджидал дядя Драко или его ненормальный Реншоу, который обычно присматривал за домом, с повозкой, чтобы перевезти товары в Стормсвент Хайтс.
Однажды папу и дядю Драко чуть было не поймал дядя Эсмонд. В то время он был местным судьей. Но, к счастью, братья умудрились сохранить в тайне свою деятельность, раскрыв более отвратительные преступления убийцы Мика Дайсона и его гнусной шайки.
Дальше на восток, подобно цепочке белых гор, шли каолиновые разработки дяди Драко, где когда-то Дайсон прятал свою прибыль, нажитую нечестным путем. То тут, то там виднелись огромные пруды с зеленоватой водой, образовавшиеся после извлечения тонн земли и камней. Саму глину промывали, чтобы отделаться от кварца.
Это был очень опасный процесс, поэтому я старалась избегать каолиновые разработки, как только могла, хотя знала, что могу застать там Николаса. После моего возвращения домой он еще не соизволил появиться в Грандже. Очевидно, кузен был очень занят своей работой. Мне же не удавалось придумать правдоподобный предлог, чтобы поехать в Хайтс. Раз или два я порывалась довериться своему брату Гаю и попросить его о помощи. По всей видимости, делать этого не следовало. Хотя Ники и являлся его лучшим другом. Гай был шокирован, если бы узнал, что его сестра бегает за Ники в то время как помолвку с Джерритом никто не отменял. Поэтому, в конце концов, я решила ничего ему не говорить.
Единственным моим утешением было то, что к концу лета Клеменси утратила свою былую жизнерадостность. Даже если эта девица и была в тот вечер с Ники, то теперь стало ясно, что она его совершенно не интересовала. Мои сомнения насчет истинности чувств Ники ко мне немного рассеялись, и теперь я жаждала побыстрее выяснить и уладить между нами этот вопрос.
Вскоре мне представилась такая возможность. Обычно каждый год в конце лета дядюшка Эсмонд устраивал охоту на лис. Приглашалось множество гостей. Этого события одинаково с нетерпением ждали и семья, и друзья, и знакомые. Те, кто получал приглашения, приезжали с разных концов Корнуолла на охоту и на бал, который следовал за ней. Мне предстояло участвовать в охоте впервые. Я знала, что Ники ни разу не пропустил это веселое мероприятие с тех пор, как ему исполнилось 16 лет. Мы с Черным Пиратом будем готовы к встрече с ним.
Это была главная причина, почему в то утро я встала рано и поехала смотреть окрестности, чтобы избежать любых возможных препятствий, которые могут встретиться на моем пути и разрушить мои планы. Мне так же не хотелось постыдно вылететь из седла, что однажды случилось с моей кузиной Элизабет, которая не слыла опытной наездницей. В мои планы совершенно не входило предстать перед Ники дурочкой. Лиса могла выбрать для бегства любой путь, и нужно было быть готовой к любым неожиданностям.
Упорно стремясь к своей цели, я даже и вообразить себе не могла, что мой путь будет заблокирован барьером, таким мощным и непоколебимым, что даже мне не в силах было преодолеть его.
Лето того 1841 года затянулось, как будто не хотело уходить вовсе, хотя тут и там листья на деревьях становились красными и шафранными, а воздух был пропитан живительным, прохладным ароматом. В утро охоты на лис земля была сырая и мягкая после прошедшего ночью дождя и прилипала к копытам раздраженных лошадей. Деревья были мокрые от тумана, принесенного холодным ветром с угрюмого моря. Плечи разодетых в черное с красным наездников покрывались сверкающими каплями росы, когда всадники проезжали под низко-висящими ветками деревьев в парке, чтобы собраться у главного входа в Хайклифф Холл.
Теперь, когда почти все собрались, лужайка перед домом заполнилась смехом и разговорами, лаем рвущихся вперед гончих. Несмотря на затянутое свинцовыми тучами небо, все радовались предстоящему развлечению. Лошади, дрожа от сырости, фыркали и били копытами, а их наездники старались покрепче держать вожжи и щелкали хлыстами, в то время как егеря пытались удержать нетерпеливых собак. Из дома в дом сновали слуги, вынося тяжелые серебряные подносы, уставленные прохладительными напитками и закусками. Гости, которые не участвовали в охоте, завтракали в столовой.
Дядя Эсмонд, хозяин охоты, был просто бесподобен в черной бархатной кепке, пурпурной куртке, белом галстуке и белых шелковых бриджах. Хотя мне показалось, что он чувствовал себя неловко, когда, вскочив на своего гнедого скакуна, подъехал к своим гостям, приветствуя их. Всем было хорошо известно, что Эсмонд на самом деле, не очень-то любил лисью охоту, и после смерти деда Найджела сохранил эту традицию только по настоятельной просьбе тети Джулианы и моей бабушки Прескотт Чендлер. Мама тоже с отвращением относилась к этому виду спорта и никогда вообще не ездила на охоту. Тетушка Мэгги не поддерживала их компанию. Она ездила на охоту, но отказывалась присутствовать на заключительной ее части. Эта женщина не раз, к общей досаде дяди Драко и отца, предлагала дяде Эсмонду держать собак на привязи, когда те шли по следу, чтобы не было жесткой травли в конце.
Должна признаться, я разделяла ее симпатию к лисам и вовсе не хотела, чтобы их убивали. Человека, впервые принявшего участие в такой охоте и присутствующего при ее завершении, обязательно, согласно ритуалу, должны были помазать кровью. Эта участь ждала и меня. Ужасный обычай, но, как заверила меня Анжелика, обойтись без него нельзя. Несмотря на все возражения, ее предложение осталось без ответа. Я решила выбросить все эти мысли из головы, потому что такая варварская церемония не должна была испортить мне день.
Папа и мама еще раньше растворились в толпе, оставив свою бедную дочь наедине с ее мыслями. Но я была рада, потому что хотела немного отстать от остальных, чтобы попытаться встретиться с Николасом.
Анжелика, восседающая на прекрасной кобыле по кличке Черная Орхидея окликнула меня. Я с радостью направила Черного Пирата в толпу всадников, в надежде, что Ники окажется где-нибудь поблизости. Ожидания мои оправдались, и сердце от этого забилось быстрее. Изловчившись, я пробралась через шумную толпу и вклинилась между ним и Анжеликой. Губы подруги изогнулись от удивления, когда она заметила мою хитрость. Девушка слегка покачала головой, всем своим видом показывая, что не хочет иметь к этому делу никакого отношения. Сначала мне показалось, что Анжелика хочет что-то сказать. Но, к моему удивлению и облегчению, она промолчала, вместо этого представив меня своей свите: лорду Оливеру Феахасту и графу Грейстоуну, с которым я раньше не встречалась.
Это был темноволосый, красивый, циничный мужчина. Его, по всей видимости, Анжелика хотела завлечь в свои сети. Как и все Чендлеры она неотступно добивалась предмета своих желаний. Я предположила, что ей это удастся. Кивнув друг другу, мы с лордом Грейстоуном обменялись несколькими подобающими в данном случае банальными фразами. Почти сразу же после этого он и Анжелика ускакали. Я же, наконец, решилась обратить все свое внимание на Ники.
Где-то в глубине души таилась уверенность, что Анжелика неспроста оставила меня наедине со своим братом. Интересно, ведь совсем недавно она не хотела, чтобы ее лучшая подруга увлекалась Николасом, а теперь, очевидно, решила посмотреть, что будет дальше. Но потом я вспомнила, что среди Чендлеров распространено соперничество между детьми и решила, что Анжелика оставила нас одних не ради забавы, не для того чтобы поссорить братьев. Она слишком любила их, чтобы так поступить. Между моими кузенами Чендлерами всегда было что-то типа игры, где они были детенышами животных, хитрыми и ловкими, полностью готовыми к тому дню, когда им придется сражаться за свое существование, чтобы либо выжить, либо умереть в мире, не таком уж добром к своим обитателям.
Я резко выбросила из головы мысли об Анжелике. Неважно, что она там думала. Достаточно было и того, что ей удалось сделать.
Из-под полуприкрытых ресниц я с жадностью поглощала Ники глазами, как будто хотела сохранить в памяти его образ, чтобы утешаться потом, когда его не будет рядом. Сегодня утром, на своем черном скакуне, он был просто великолепен: черная кепка, лихо заломленная на затылке; черный жакет и белые бриджи обтягивали стройную фигуру молодого человека как перчатка; хрустящие кружева обрамляли шею и запястья, а на ногах красовались высокие, черные кожаные сапоги. Юноша крепко сидел в седле. Одной рукой Ники держал вожжи, в другой непринужденно помахивал арапником. Но, тем не менее, я, которая так хорошо его знала, когда наши глаза встретились, заметила, что он нервничает, и решила, что в нем вспыхнуло желание и возбуждение. Мое тело тоже задрожало, а сердце бешено забилось в груди.
– Привет, Лаура! – спокойно произнес Ники, его низкий голос ласкал мои уши.
Натянув поводья, он подвел своего скакуна поближе, искусно оттесняя меня от шумной толпы, как будто хотел выиграть хоть несколько минут, чтобы побыть вместе прежде, чем начнется охота.
Во мне затеплилась искорка надежды, ибо это означало, что даже если Ники и не простил меня за то, что я раздразнила его в тот вечер, то, по крайней мере, не презирает меня.
– Привет, Ники! – нежно ответила я, чувствуя, несмотря на радость от его близости, какую-то робость и неуверенность. Выпитое шампанское в тот вечер меня подбадривало. Теперь же я немного растерялась.
– Ты сегодня бесподобна, – заметил молодой человек. – Черный цвет очень идет тебе, Лаура. – Оценивающим взглядом Ники окинул мою новую шелковую шляпку и одежду для верховой езды, такого же черного цвета, как и у него. Только хозяин, егерь и некоторые привилегированные гости имели право надевать бархатные кепки и алые жакеты. – Тебе нужно носить его почаще. Ты готова к охоте? Твоей первой, да?
– Да, я тренировалась несколько недель, поэтому не собираюсь вываливаться из седла, – призналась я. – Надеюсь, что никаких осложнений не возникнет.
– О, я об этом даже не беспокоился бы, если бы был на твоем месте, – уверил меня Николас. – Ты в отличной форме, а, кроме того, всегда можешь объехать высокие преграды. В отличие от некоторых других наших родственничков, хочу заметить, – он бросил презрительный взгляд на Элизабет, прихорашивающуюся недалеко, под корнуоллской елкой и бесстыдно заигрывающую с компанией молодых щеголей, которых собрала вокруг себя, – ты не настолько бесчувственна, чтобы рисковать Черным Пиратом. Иначе, отец никогда бы не продал его дяде Уэллсу.
– Да, знаю.
За этим последовала пауза, мы чувствовали себя как-то неловко и натянуто, как будто были незнакомы, но сошлись на общей почве. Я смутилась, потому что ожидала совершенно другого, а не такого обычного разговора. Мне очень захотелось спросить Ники: сердится ли он еще на меня и был ли он в ту ночь с Клеменси? Но то, о чем человек думает и то, о чем говорит – совершенно разные вещи. Теперь, наедине с Ники, у меня не хватило мужества задать ему хоть один из терзавших меня вопросов. Поэтому я прикусила нижнюю губу и промолчала, нервно разглаживая складки на длинной юбке своего платья для верховой езды, уставившись на узду, не в силах больше выносить его проницательный взгляд.
Еще свежи были воспоминания о том, что произошло между нами в тот вечер. Но, к своему стыду, я не могла забыть и вкуса его губ, и рук на моем теле. Мне вдруг с новой силой захотелось испытать все это еще раз.
Может быть, Ники тоже подумал об этом, потому что вдруг стал нервно поглаживать своего коня. Сообразив, что я могу заметить его нервозность, он отдернул руку.
– Не хочешь немного выпить, Лаура? – наконец произнес он, прервав затянувшееся молчание.
– Неужели? – спросил он.
– Нет! Не думаю, что и ты веришь в свои предположения. Ты либо пьян, либо сошел с ума, а может, и то и другое вместе!
После этих слов я развернулась и ушла. В моих ушах звенел его гадкий смех, напоминающий крики гиены. Я очень расстроилась, зная, что мои слова ничуть не смутили его. «Там у глицинии, – не Ники! Это не может быть он!» – думала я со слезами на глазах.
Но Торн привел очень убедительные доводы насчет Ники, оставив в моей душе кровоточащую рану. Прекрасный вечер был бесповоротно испорчен. Сердце болело, а все очарование недавнего приключения у глицинии померкло. Как только я вернулась в дом, то сразу же сообщила маме, что очень устала и у меня разболелась голова.
– Я ничуть не удивлена, Лаура, – сказала мать. Она откинула с моего лица прядь выбившихся волос, в ее глазах было беспокойство и понимание. – Я чувствовала себя также в ночь моего первого бала в доме твоего двоюродного деда Найджела в Лондоне. Я так устала в ту ночь, что не могла даже протанцевать и шага, тем более что ни один из партнеров не интересовал меня, кроме твоего отца.
Мама нежно улыбнулась своим воспоминаниям. Мне стало стыдно: она, такая честная и порядочная, а ее дочь так неприлично вела себя сегодня вечером. Я не могла больше смотреть в глаза мамы.
– Почему бы тебе не пойти к себе и не лечь спать, Лаура. Ты действительно выглядишь очень усталой. Ни о чем не беспокойся. Я извинюсь за тебя перед гостями и пришлю к тебе Клеменси.
Тяжело сглотнув, я кивнула и пошла к себе, радуясь, что мама не может заглянуть ко мне в душу. Мне долго пришлось взбираться по лестнице в свою комнату. Клеменси долго не появлялась. Она заявилась лишь тогда, когда я уже разделась, легла в постель и уже почти засыпала. К моему удивлению горничная запыхалась и вся пылала, как будто бежала. Ее зеленые глаза горели от возбуждения, а на губах играла удовлетворенная улыбка.
«Должно быть, Клеменси опять заигрывала с кем-нибудь из прислуги, устало подумала я, – и наверняка окрутила бедного, подвыпившего дурня».
Из-за своего унылого настроения, я не могла видеть самодовольное лицо девушки и, поэтому, отправила ее, даже не спросив, почему она так долго не приходила. Когда Клеменси выходила из моей комнаты, с ее волос на ковер упало что-то, похожее на лиловое конфетти. Мне стало интересно, что же это может быть?
После этого я долго не могла заснуть и сидела, зажав в руке лепестки цветов с глицинии, постоянно задавая себе вопрос, на который, по правде говоря, не хотела получить ответ.
ГЛАВА 5
ОХОТА НА ЛИСУ
Кто это – люди или боги?
Кого ненавидят девушки?
Что ищет влюбленная до безумия?
От какой борьбы ускользает?
Что это за свирели и бубны?
Что за дикий экстаз?
«Ода Греческой Урне». Джон Китc
Через две недели папа и мама провожали меня на мой первый официальный дебют в Лондоне. Настроение было подавленное, и это омрачало предстоящую поездку. С той вечеринки я больше не видела Николаса и сейчас, теряясь подозрениями, взобралась в наш прекрасный экипаж и уселась на плюшевое сиденье.
Уверенность в том, что тогда ночью у глицинии был Николас, все больше возрастала. Мне было невмоготу смотреть на Клеменси, которая садилась сейчас рядом, потому что все факты говорили о том, что именно она была с ним в тот вечер.
Откуда же у нее тогда оказались цветы глицинии в волосах? Значит в тот вечер Клеменси ходила на мое любимое место. Ведь в саду была только одна Китайская глициния.
Я подумала о грандиозных планах Клеменси преуспеть в этом мире, и почувствовала себя неловко, вспомнив ликующую улыбку дочери бандита, когда та входила в мою комнату. Что она предвещала, эта улыбка? Может быть, Ники хотел таким образом расквитаться со мной за то что раздразнила его. Неужели он целовался с простой горничной и, может даже, занимался с ней любовью? Неужели этот человек нашептывал ей на ухо нежные слова, как нашептывал и мне? Я знала, что если это действительно так, то мне не пережить его измены. Но внутренний голос посмеивался надо мной, нашептывая, что никто другой кроме меня во всем этом не был виновен. Нечего было соблазнять Ники. Неужели многочисленные примеры, рассказы подруг не предупреждали меня об опасности, когда женщина позволяет себе с мужчинами слишком много вольностей. Если Ники и покушался на мою девственность, то в этом виновата только я! Но от таких мыслей легче не стало и мне так захотелось вцепиться ногтями в самодовольное лицо смазливой горничной.
Забившись в угол экипажа, подальше от Клеменси, я пристально рассматривала ее из-под полуопущенных век.
«Конечно же, ты ошиблась, – сто раз повторяла я, тщетно пытаясь переубедить себя. – Скорее всего, она кокетничала с кем-нибудь из прислуги». Но все равно мне не удалось отделаться от мысли, почему же в тот вечер у нее был такой торжественный вид. Вряд ли Клеменси со всеми ее амбициями позволила бы себе развлекаться с простыми людьми. У нее, вероятно, совершенно иные планы в жизни. Вот Ники – другое дело. Пусть он и не наследник дяди Драко, но у него есть положение в обществе и деньги. Правда, казалось маловероятным, что отец позволит ему жениться на Клеменси. Я была уверена, что мой умудренный жизненным опытом дядюшка приведет Ники по этому поводу множество возражений, даже если тот сделает девушку своей любовницей.
Меня терзали ревность и сомнения. Поэтому я решила пока ничего не говорить папе и маме о том, что хочу расторгнуть свою помолвку с Джерритом. «Подожду, – решила я, – и, прежде чем предпринимать какие-либо шаги, поговорю с Ники. Какой ужас, если все мои подозрения окажутся безосновательными!» Может быть, с досады, я совершенно напрасно обвинила любимого человека. Возможен и худший вариант. Вдруг, после того, как я отвергну Джеррита, выяснится, что Ники всего лишь решил поиграть со мной. Такой поворот дел не только ужасно расстроит моих родителей и вызовет гнев дяди Драко, но еще сделает меня посмешищем всего северного Корнуолла. Ну, нет, не настолько же я глупа и бесчувственна!»
Если бы Ники смог развеять мои страхи! Я искренне молилась об этом. Тогда, несмотря на разговоры и сплетни, удалось бы отделаться от Джеррита и, в результате, заполучить Ники. В противном случае, мне не останется ничего другого, как забыть о своих чувствах и стать женой Джеррита.
Лондон оказался отвратительным городом. Человеку, выросшему на раздольном корнуоллском побережье он представляется грязным и суматошным, похожим на тюремную камеру. В этом густонаселенном городе, с грязными, узкими улицами, утыканными домами и переполненными людьми и транспортом, у меня не раз возникало впечатление, что я нахожусь в том злополучном сундуке, в котором запер меня Торн и где можно было задохнуться.
В светском обществе не оказалось ничего такого, что могло бы заинтересовать молодую девушку. Приняли меня и мое приданое довольно таки благосклонно, но, тем не менее, не удержались и подозрительно обнюхали мои юбки на предмет моей добродетели.
Как и всякая девушка, я в тайне надеялась стать изюминкой Сезона. Но, увы, со мной этого не произошло. Хотя я не была, что называется, писаной красавицей, вокруг меня крутилось много молодых щеголей, интересующихся не столько самой девушкой, сколько ее приданным, поскольку, вот незадача, их карманы были пусты.
Особенно оскорбляло то, что они считали молоденькую провинциалку глупенькой, способной поверить в их «гениальную» лесть. Честно говоря, я им мстила за это, флиртуя и поощряя их надежды. Особенно досталось двоим из них, которые больше остальных увивались за мной.
Я бы получила от этого еще большее удовлетворение, если бы Николас видел мои успехи. Мне хотелось, что б он позавидовал бы сопернику, понял бы, как несправедливо поступил со мной. Но Николас за время Сезона приехал в Лондон только один раз, да и то по делу отца. Вечером, после своего приезда, он присоединился к нам у Олмаков, но в моей программке почти все танцы были уже расписаны. Правда, оставался один очаровательный танец в стиле кантри. Длился он недолго, поэтому у нас не было возможности побеседовать наедине.
Когда же у меня появилась свободная минутка, я обнаружила, что Николас уже ушел. Таким образом, мне так и не удалось узнать – сердится ли он на меня за тот вечер в саду, и кто развлекался потом с Клеменси.
Конечно же, расстройство от его внезапного ухода было велико, но я не удивилась, потому что дом Олмаков считался «Рынком невест». Сюда со всех концов страны съезжались юные мисс, которые только что завершили свое образование и сейчас подыскивали себе мужа. Крепких напитков здесь не подавали, игры в карты тоже не поощрялись, поэтому я подумала, что Ники решил подыскать себе для развлечений более интересное местечко.
Но, он мог бы и остаться, по крайней мере, из-за меня. Я не могла не сравнить его поведение с поведением Джеррита, который приехал в Лондон на несколько дней позже. Этот молодой человек, прежде чем уехать из города, сопровождал меня и в Ковент-Гарден, и в театр на Друри-Лейн. Ники, безусловно, следовало научиться хорошим манерам у своего старшего брата! Он мог хотя бы поинтересоваться, что я думаю обо всем случившемся в тот вечер. В сердце зародились сомнения, пустившие крепкие корни: действительно ли этот юноша любит меня?
С наступлением лета, мой сезон закончился и я вернулась домой в Корнуолл более искушенной в светских делах и, боюсь, ненамного мудрее.
Как хорошо снова оказаться дома! Я скучала по торфяникам и морю, и теперь каждое утро выезжала на своем превосходном жеребце, которого папа и мама подарили мне в честь окончания учебы и выхода в свет. Мы окрестили жеребца Черным Пиратом, потому что он был с конюшни дядюшки Драко, который вывел породу коней от горячего жеребца Черная Магия и дикой мавританской кобылы. Все потомство этой прекрасной пары было исключительно черного цвета и обязательно имело в своих именах слово «Черный». Дядя Драко очень редко расставался с этими жеребятками и кобылками. Продаже подлежали только те, у которых имелись белые пятна на шкуре или родившиеся не черного цвета. Черный Пират явно оказался исключением из правил, потому что был темнее ночи. Я тоже решила продолжить традицию дяди Драко, назвав своего жеребца в честь храбрых пиратов прошлого. В детстве папа частенько рассказывал мне сказки про пиратов. Я была заинтригована и вообразила себе, что на мачтах кораблей некоторых моих предков мог развеваться Веселый Роджер. [8]
За исключением лошадей дяди Драко, только несколько жеребцов в Корнуолле могли потягаться с моим Черным Пиратом в скорости. Я обожала мчаться на нем. Ветер свистел в ушах, бил в лицо, развевал мои волосы, а соленый морской воздух щекотал ноздри. Иногда я спешивалась и взбиралась на серо-зеленые скалистые холмы. Огромные гранитные глыбы на фоне горизонта принимали какие-то сверхъестественные формы. Каменные вершины напоминали мне развалины древних храмов, возведенных язычниками давно забытым богам. Высокие, постепенно разрушающиеся утесы, как будто уложенные гигантской рукой, плотно прилегали друг к другу. Некоторые упавшие на землю огромные обломки, с которых выветрилась вся почва, обнажая их плоские каменные бока, лежали в центре, подобно алтарям для жертвоприношений, жаждущих, чтобы на них пролилась кровь.
На севере, как уродливый обелиск, возвышалась гора Браун Уилли, а на юге – покрытая лесом Браун Джелли. Вершина Килмар, угрожающе возвышающаяся над той частью Бодминских торфяников, которая называлась Восточной, напоминала огромный изувеченный кулак, тянувшийся своими пальцами прямо к небесам.
Далее, на многие мили, простирались Тревартовские болота, которые теперь, с приходом лета, напоминали золотисто-зеленое лоскутное одеяло. Воздух был наполнен сладким ароматом вереска и папоротника. В стороне, спрятавшись от порывов постоянно дующего ветра, раскинулись кусты низкорослого ракитника с гибкими ветвями.
Сейчас дул легкий ветерок. Он шелестел в траве и покрывал рябью поверхность ручьев и речушек, протекающих среди торфяников. Но осенью и зимой ветер завывает в расщелинах, как убитое горем привидение, или ревет, как могущественное божество, заставляя вздрагивать и ежиться от страха. Лужи стоячей воды, которыми утыкано все болото, вспенятся, запузырятся и станут черными, как ночное небо над Корнуоллом. Темная вода забурлит и поднимет островки в трясине на поверхность.
Последние слыли очень опасными местами. Там среди выжженной солнцем травы возвышались кочки, поросшие пучками спутанных растений с коричневыми макушками, которые вводили в заблуждение неосторожных путников. Здесь человек мог сделать лишь шаг вперед и, вместо твердой земли под своей ногой, обнаружить только слой травы и липкого ила. Он неожиданно проваливался в черную воду и тонул. Сейчас эти ненадежные места были хорошо заметны, но осенью и зимой, даже мне, выросшей в северном Корнуолле, знающей каждый дюйм этой суровой, лишенной растительности местности, и то не хотелось бы оказаться здесь, когда небо темнеет, а идущий с моря туман покрывает землю толстым белым одеялом. Но сейчас я бродила, где хотела, а Черный Пират был моим единственным спутником.
С вершин холмов можно было увидеть мерцающий вдалеке океан, отражающий лазурное бесконечное небо и длинные, искривленные пальцы черной скалы, погруженной в море. Там же, в конце узкой дамбы, соединяющей остров с берегом, возвышались мрачные развалины замка Тинтагла. Здесь в детстве играли дядя Драко и тетя Мэгги. У этого берега папа бросил якорь своего первого корабля «Морская Цыганка», а его люди выгрузили первый контрабандный товар. Судно уже поджидал дядя Драко или его ненормальный Реншоу, который обычно присматривал за домом, с повозкой, чтобы перевезти товары в Стормсвент Хайтс.
Однажды папу и дядю Драко чуть было не поймал дядя Эсмонд. В то время он был местным судьей. Но, к счастью, братья умудрились сохранить в тайне свою деятельность, раскрыв более отвратительные преступления убийцы Мика Дайсона и его гнусной шайки.
Дальше на восток, подобно цепочке белых гор, шли каолиновые разработки дяди Драко, где когда-то Дайсон прятал свою прибыль, нажитую нечестным путем. То тут, то там виднелись огромные пруды с зеленоватой водой, образовавшиеся после извлечения тонн земли и камней. Саму глину промывали, чтобы отделаться от кварца.
Это был очень опасный процесс, поэтому я старалась избегать каолиновые разработки, как только могла, хотя знала, что могу застать там Николаса. После моего возвращения домой он еще не соизволил появиться в Грандже. Очевидно, кузен был очень занят своей работой. Мне же не удавалось придумать правдоподобный предлог, чтобы поехать в Хайтс. Раз или два я порывалась довериться своему брату Гаю и попросить его о помощи. По всей видимости, делать этого не следовало. Хотя Ники и являлся его лучшим другом. Гай был шокирован, если бы узнал, что его сестра бегает за Ники в то время как помолвку с Джерритом никто не отменял. Поэтому, в конце концов, я решила ничего ему не говорить.
Единственным моим утешением было то, что к концу лета Клеменси утратила свою былую жизнерадостность. Даже если эта девица и была в тот вечер с Ники, то теперь стало ясно, что она его совершенно не интересовала. Мои сомнения насчет истинности чувств Ники ко мне немного рассеялись, и теперь я жаждала побыстрее выяснить и уладить между нами этот вопрос.
Вскоре мне представилась такая возможность. Обычно каждый год в конце лета дядюшка Эсмонд устраивал охоту на лис. Приглашалось множество гостей. Этого события одинаково с нетерпением ждали и семья, и друзья, и знакомые. Те, кто получал приглашения, приезжали с разных концов Корнуолла на охоту и на бал, который следовал за ней. Мне предстояло участвовать в охоте впервые. Я знала, что Ники ни разу не пропустил это веселое мероприятие с тех пор, как ему исполнилось 16 лет. Мы с Черным Пиратом будем готовы к встрече с ним.
Это была главная причина, почему в то утро я встала рано и поехала смотреть окрестности, чтобы избежать любых возможных препятствий, которые могут встретиться на моем пути и разрушить мои планы. Мне так же не хотелось постыдно вылететь из седла, что однажды случилось с моей кузиной Элизабет, которая не слыла опытной наездницей. В мои планы совершенно не входило предстать перед Ники дурочкой. Лиса могла выбрать для бегства любой путь, и нужно было быть готовой к любым неожиданностям.
Упорно стремясь к своей цели, я даже и вообразить себе не могла, что мой путь будет заблокирован барьером, таким мощным и непоколебимым, что даже мне не в силах было преодолеть его.
Лето того 1841 года затянулось, как будто не хотело уходить вовсе, хотя тут и там листья на деревьях становились красными и шафранными, а воздух был пропитан живительным, прохладным ароматом. В утро охоты на лис земля была сырая и мягкая после прошедшего ночью дождя и прилипала к копытам раздраженных лошадей. Деревья были мокрые от тумана, принесенного холодным ветром с угрюмого моря. Плечи разодетых в черное с красным наездников покрывались сверкающими каплями росы, когда всадники проезжали под низко-висящими ветками деревьев в парке, чтобы собраться у главного входа в Хайклифф Холл.
Теперь, когда почти все собрались, лужайка перед домом заполнилась смехом и разговорами, лаем рвущихся вперед гончих. Несмотря на затянутое свинцовыми тучами небо, все радовались предстоящему развлечению. Лошади, дрожа от сырости, фыркали и били копытами, а их наездники старались покрепче держать вожжи и щелкали хлыстами, в то время как егеря пытались удержать нетерпеливых собак. Из дома в дом сновали слуги, вынося тяжелые серебряные подносы, уставленные прохладительными напитками и закусками. Гости, которые не участвовали в охоте, завтракали в столовой.
Дядя Эсмонд, хозяин охоты, был просто бесподобен в черной бархатной кепке, пурпурной куртке, белом галстуке и белых шелковых бриджах. Хотя мне показалось, что он чувствовал себя неловко, когда, вскочив на своего гнедого скакуна, подъехал к своим гостям, приветствуя их. Всем было хорошо известно, что Эсмонд на самом деле, не очень-то любил лисью охоту, и после смерти деда Найджела сохранил эту традицию только по настоятельной просьбе тети Джулианы и моей бабушки Прескотт Чендлер. Мама тоже с отвращением относилась к этому виду спорта и никогда вообще не ездила на охоту. Тетушка Мэгги не поддерживала их компанию. Она ездила на охоту, но отказывалась присутствовать на заключительной ее части. Эта женщина не раз, к общей досаде дяди Драко и отца, предлагала дяде Эсмонду держать собак на привязи, когда те шли по следу, чтобы не было жесткой травли в конце.
Должна признаться, я разделяла ее симпатию к лисам и вовсе не хотела, чтобы их убивали. Человека, впервые принявшего участие в такой охоте и присутствующего при ее завершении, обязательно, согласно ритуалу, должны были помазать кровью. Эта участь ждала и меня. Ужасный обычай, но, как заверила меня Анжелика, обойтись без него нельзя. Несмотря на все возражения, ее предложение осталось без ответа. Я решила выбросить все эти мысли из головы, потому что такая варварская церемония не должна была испортить мне день.
Папа и мама еще раньше растворились в толпе, оставив свою бедную дочь наедине с ее мыслями. Но я была рада, потому что хотела немного отстать от остальных, чтобы попытаться встретиться с Николасом.
Анжелика, восседающая на прекрасной кобыле по кличке Черная Орхидея окликнула меня. Я с радостью направила Черного Пирата в толпу всадников, в надежде, что Ники окажется где-нибудь поблизости. Ожидания мои оправдались, и сердце от этого забилось быстрее. Изловчившись, я пробралась через шумную толпу и вклинилась между ним и Анжеликой. Губы подруги изогнулись от удивления, когда она заметила мою хитрость. Девушка слегка покачала головой, всем своим видом показывая, что не хочет иметь к этому делу никакого отношения. Сначала мне показалось, что Анжелика хочет что-то сказать. Но, к моему удивлению и облегчению, она промолчала, вместо этого представив меня своей свите: лорду Оливеру Феахасту и графу Грейстоуну, с которым я раньше не встречалась.
Это был темноволосый, красивый, циничный мужчина. Его, по всей видимости, Анжелика хотела завлечь в свои сети. Как и все Чендлеры она неотступно добивалась предмета своих желаний. Я предположила, что ей это удастся. Кивнув друг другу, мы с лордом Грейстоуном обменялись несколькими подобающими в данном случае банальными фразами. Почти сразу же после этого он и Анжелика ускакали. Я же, наконец, решилась обратить все свое внимание на Ники.
Где-то в глубине души таилась уверенность, что Анжелика неспроста оставила меня наедине со своим братом. Интересно, ведь совсем недавно она не хотела, чтобы ее лучшая подруга увлекалась Николасом, а теперь, очевидно, решила посмотреть, что будет дальше. Но потом я вспомнила, что среди Чендлеров распространено соперничество между детьми и решила, что Анжелика оставила нас одних не ради забавы, не для того чтобы поссорить братьев. Она слишком любила их, чтобы так поступить. Между моими кузенами Чендлерами всегда было что-то типа игры, где они были детенышами животных, хитрыми и ловкими, полностью готовыми к тому дню, когда им придется сражаться за свое существование, чтобы либо выжить, либо умереть в мире, не таком уж добром к своим обитателям.
Я резко выбросила из головы мысли об Анжелике. Неважно, что она там думала. Достаточно было и того, что ей удалось сделать.
Из-под полуприкрытых ресниц я с жадностью поглощала Ники глазами, как будто хотела сохранить в памяти его образ, чтобы утешаться потом, когда его не будет рядом. Сегодня утром, на своем черном скакуне, он был просто великолепен: черная кепка, лихо заломленная на затылке; черный жакет и белые бриджи обтягивали стройную фигуру молодого человека как перчатка; хрустящие кружева обрамляли шею и запястья, а на ногах красовались высокие, черные кожаные сапоги. Юноша крепко сидел в седле. Одной рукой Ники держал вожжи, в другой непринужденно помахивал арапником. Но, тем не менее, я, которая так хорошо его знала, когда наши глаза встретились, заметила, что он нервничает, и решила, что в нем вспыхнуло желание и возбуждение. Мое тело тоже задрожало, а сердце бешено забилось в груди.
– Привет, Лаура! – спокойно произнес Ники, его низкий голос ласкал мои уши.
Натянув поводья, он подвел своего скакуна поближе, искусно оттесняя меня от шумной толпы, как будто хотел выиграть хоть несколько минут, чтобы побыть вместе прежде, чем начнется охота.
Во мне затеплилась искорка надежды, ибо это означало, что даже если Ники и не простил меня за то, что я раздразнила его в тот вечер, то, по крайней мере, не презирает меня.
– Привет, Ники! – нежно ответила я, чувствуя, несмотря на радость от его близости, какую-то робость и неуверенность. Выпитое шампанское в тот вечер меня подбадривало. Теперь же я немного растерялась.
– Ты сегодня бесподобна, – заметил молодой человек. – Черный цвет очень идет тебе, Лаура. – Оценивающим взглядом Ники окинул мою новую шелковую шляпку и одежду для верховой езды, такого же черного цвета, как и у него. Только хозяин, егерь и некоторые привилегированные гости имели право надевать бархатные кепки и алые жакеты. – Тебе нужно носить его почаще. Ты готова к охоте? Твоей первой, да?
– Да, я тренировалась несколько недель, поэтому не собираюсь вываливаться из седла, – призналась я. – Надеюсь, что никаких осложнений не возникнет.
– О, я об этом даже не беспокоился бы, если бы был на твоем месте, – уверил меня Николас. – Ты в отличной форме, а, кроме того, всегда можешь объехать высокие преграды. В отличие от некоторых других наших родственничков, хочу заметить, – он бросил презрительный взгляд на Элизабет, прихорашивающуюся недалеко, под корнуоллской елкой и бесстыдно заигрывающую с компанией молодых щеголей, которых собрала вокруг себя, – ты не настолько бесчувственна, чтобы рисковать Черным Пиратом. Иначе, отец никогда бы не продал его дяде Уэллсу.
– Да, знаю.
За этим последовала пауза, мы чувствовали себя как-то неловко и натянуто, как будто были незнакомы, но сошлись на общей почве. Я смутилась, потому что ожидала совершенно другого, а не такого обычного разговора. Мне очень захотелось спросить Ники: сердится ли он еще на меня и был ли он в ту ночь с Клеменси? Но то, о чем человек думает и то, о чем говорит – совершенно разные вещи. Теперь, наедине с Ники, у меня не хватило мужества задать ему хоть один из терзавших меня вопросов. Поэтому я прикусила нижнюю губу и промолчала, нервно разглаживая складки на длинной юбке своего платья для верховой езды, уставившись на узду, не в силах больше выносить его проницательный взгляд.
Еще свежи были воспоминания о том, что произошло между нами в тот вечер. Но, к своему стыду, я не могла забыть и вкуса его губ, и рук на моем теле. Мне вдруг с новой силой захотелось испытать все это еще раз.
Может быть, Ники тоже подумал об этом, потому что вдруг стал нервно поглаживать своего коня. Сообразив, что я могу заметить его нервозность, он отдернул руку.
– Не хочешь немного выпить, Лаура? – наконец произнес он, прервав затянувшееся молчание.