— Я завидую вашим нервам, мистер Бертон, — заметил он спокойно.
— Прежде они были куда лучше, — сказал я с сожалением.
Норскотт вырвал листок из записной книжки и, положив его на стол, стал чертить карандашом какой-то план. Я придвинул стул, чтобы следить за его работой.
— Я вам даю грубую схему внутреннего расположения моего дома, — сказал он. — Это нижний этаж; здесь столовая и бильярдная. Кабинет и спальня как раз над ними, в первом этаже. Они сообщаются вот так. — Он ловко и ясно очертил различные комнаты и надписал их названия посредине каждого квадратика.
— Это все понятно, — сказал я, взяв бумагу. — Что вы скажете относительно прислуги?
— Слуг у меня всего трое: две женщины и Мильфорд, лакей. Я избавился от всех остальных за последние две недели. Эти же были со мною с тех пор, как я нанял дом, и, мне кажется, им можно доверять. Мильфорду — уж наверное. Я к нему всегда относился хорошо, и он мне как будто благодарен.
— Так вот, — сказал я, — если он примет меня за Стюарта Норскотта, то я надеюсь довести дело до конца.
— Да, — заметил Норскотт, — единственное лицо еще, которое вас может беспокоить, это мой двоюродный брат, Мориц Фернивелл. Я, кажется, обещал поехать к нему и провести несколько дней у него в Суффольке. Было бы лучше, если бы вы могли этого избежать. Во всяком случае следите за тем, чтобы не сделать ни одного промаха в его присутствии.
— Что это за человек? — спросил я. Норскотт сдвинул брови.
— Не знаю. Это мой единственный родственник на всем белом свете, и до известной степени я ему доверял. Иногда мне кажется, что это было глупо. Если бы я знал… — Его брови еще больше сдвинулись и руки нервно сжались так, что кожа на суставах побелела.
— Полнота ваших сведений изумительна, Норскотт, — заметил я.
— Если бы я останавливался на пустяках, — сказал угрюмо Норскотт, — меня бы не было здесь.
Он вынул чековую книжку и выписал чек на восемь тысяч фунтов.
— Вот деньги, — сказал он. — Кроме них, у меня еще есть на моем текущем счету несколько сот фунтов стерлингов, и, если вам угодно, я могу подписать несколько чеков с тем, чтоб вы их сами заполняли для текущих расходов. Кроме того, вам необходимо научиться подделывать мою подпись. Как вы думаете, вы сумеете это сделать?
— У меня, правду сказать, опыт в этом направлении небольшой. Но, надеюсь, при некоторой практике я с этим справлюсь. А как у вас у самих обстоит дело с деньгами?
— Я уже заранее принял все меры и только ждал случая, чтобы применить их на деле.
Вдруг постучали в дверь. Норскотт сунул чековую книжку обратно в карман, встал, прошел через комнату и повернул ключ.
Вошел лакей и с виноватым видом остановился на пороге.
— Я пришел узнать, не требуется ли вам чего-нибудь, сэр?
— Кажется, ничего, — спокойно сказал Норскотт. — Впрочем, подайте мне счет. Думаю, что с вашей стороны нет препятствий к тому, чтоб мы еще на некоторое время задержали эту комнату? Мы говорим о делах.
Лакей поклонился.
Норскотт вынул пятифунтовый билет, протянул его лакею и движением руки отказался от сдачи. Лакей оставил нас, бормоча слова благодарности. Норскотт закрыл за ним дверь на ключ и подошел опять к столу.
— Я готов, — сказал он учтиво.
В одно мгновение я снял свой костюм и положил на стул.
Наше полное переодевание длилось приблизительно четверть часа. Вся одежда Норскотта вполне подошла для моей фигуры, только его лакированные ботинки были на полномера меньше, чем нужно. Закончив одеваться, я с чувством некоторого удовлетворения посмотрел в зеркало. Иллюзия была полная.
В моем старом синем костюме Норскотт превратился в совершенно другого человека. Он казался в точности тем изображением, которое я ежедневно видел в зеркале моей меблированной комнаты. Приблизившись к столу, я наполнил оба стакана остатками превосходного бренди.
— Пью за нас, потерявших самих себя! — сказал я. Норскотт поддержал тост, а затем, поставив стакан на стол, передал мне чековую книжку и ключ от дверей, лежавшие тут же, перед ним, на столе. Я положил их к себе в карман вместе с записками.
Внезапно мне пришли на ум последние слова Вольтера: «А теперь вперед, в мир приключений!».
— Нам лучше не выходить вместе, — сказал Норскотт. — Прощайте! Не думаю, чтобы нам пришлось еще раз встретиться, разве только в аду, если таковой существует!
— Вероятно, я первый выясню этот вопрос… — ответил я.
Я взял бурое пальто, лежавшее на диване, и, пройдя через комнату, открыл дверь, закрытую на ключ. Норскотт стоял на месте, сложив руки, и следил за мной все с той же странной, безрадостной улыбкой.
— Прощайте, — сказал я, — желаю вам счастья!
Затем я вышел и захлопнул за собой дверь.
Пройдя через длинный коридор гостиницы, я дошел до бокового входа, в который мы вошли. Дежурный лакей в ливрее быстро подошел ко мне.
— Угодно автомобиль, сэр?
— Да, — сказал я, — позовите.
Мне было холодно, хотя мое сердце билось несколько чаще обыкновенного. Когда автомобиль подкатил, я дал шиллинг любезному джентльмену в ливрее, сказал шоферу адрес Норскотта на Парк-Лэйн, затем сел в автомобиль и с приятным чувством удовлетворения расположился на удобном сиденье.
Дело пущено в ход — теперь в этом не было ни малейшего сомнения. Если я изменю слову, данному Норскотту, мне предстоит целая вереница таких интересных переживаний, о которых не мог бы мечтать самый смелый ум. Кроме приятной перспективы почувствовать нож между ребрами в любой час дня и ночи, мне еще предстояла поистине громадная задача разыгрывать чужую роль в течение трех недель! Я снова усомнился, не сумасброд ли этот Норскотт, желающий поиздеваться на мой счет? Я старался возобновить в памяти весь наш разговор с момента нашей встречи, но не нашел в нем никаких признаков безумия. Но если это просто шутка, она дорого обойдется автору. Я вынул бумагу, которую мне дал Норскотт, зажег восковую спичку и стал изучать план его дома. План был в достаточной степени ясен. Мне стоило только подняться по лестнице, чтобы оказаться перед дверьми спальни, окна которой, по-видимому, выходили в Гайд-Парк. Этих сведений во всяком случае было достаточно для нынешней ночи. Остальное можно изучить на следующий день.
Я вздрогнул от неожиданности, когда мы внезапно остановились перед величественным домом недалеко от Эпсли.
— Черт возьми! — пробормотал я, — надеюсь, что тут нет ошибки!
Взяв себя в руки, я вышел на тротуар и дал шоферу полкроны.
Он почтительно дотронулся до шляпы, остановил счетчик и тихо покатил дальше, по направлению Оксфорд-стрит. С полминуты я колебался, а затем, поднявшись по широкой каменной лестнице, всунул ключ в дверь. Она открылась довольно легко и, глубоко вздохнув, я переступил через порог.
Я очутился в большом круглом вестибюле с колоннадой, освещенном электрическим канделябром. Множество пальм в горшках и висячие корзины с тепличными цветами придавали этой комнате роскошный и комфортабельный вид. По углам были расставлены глубокие вольтеровские кресла из красной кожи. Пока у меня не было оснований быть недовольным новым жилищем.
Не успел я захлопнуть входную дверь и ступить на мягкий турецкий ковер, как послышался звук сдержанных шагов и из-за драпировки в конце вестибюля появился человек. Это был спокойный, приятный малый лет сорока пяти, с живым, чисто выбритым лицом и начинающейся сединой. Одет он был, как полагается английскому лакею.
»Это Мильфорд», — подумал я.
Я снял шляпу, так что свет упал на мое лицо.
— Есть письма? — спросил я свободно.
Я хорошо следил за ним, пока говорил, стараясь уловить малейший признак удивления или иной знак, указывающий на то, что он заметил нечто необычайное в моей наружности. Но он совершенно просто подошел ко мне и снял с меня пальто и шляпу.
— Были письма с последней почтой, сэр, я их отнес в кабинет.
— Спасибо, — и я направился к лестнице.
— Вам угодно сейчас бренди и содовую, сэр?
У меня не было ни малейшего желания пить бренди, так как я слишком много выпил в «Милане», но, по-видимому, Норскотт имел обыкновение каждый вечер пить этот напиток, и я счел необходимым не изменять этой привычке.
— Хорошо, подайте наверх!..
Я поднялся по широкой лестнице, покрытой таким же роскошным ковром, как в вестибюле, прошел площадку и открыл дверь в комнату, отмеченную Норскоттом как мой кабинет. Выключатель находился внутри комнаты и, повернув его, я залил ее мягким, обильным светом ламп, скрытых где-то за карнизом. Это была большая, богато меблированная комната. Каковы бы ни были недостатки Норскотта, нельзя сказать, что пренебрежение своим комфортом относилось к их числу. Начиная с резных дубовых книжных полок и больших вольтеровских кресел и кончая двумя-тремя маленькими кабинетными лампами, стоящими на разных столах, здесь было все, чего может требовать роскошь и придумать находчивый ум человека.
Послышался стук в дверь, и вошел Мильфорд с подносом, на котором стояли графин, сифон и стакан. Он поставил поднос на столик у камина и удалился так же бесшумно, как вошел.
В другом конце комнаты стояло красивое дубовое бюро, за которым Норскотт, вероятно, вел свою деловую и личную корреспонденцию. Я подошел к нему и сел.
До сих пор все шло поразительно гладко. Чувство дикой радости, вызванное новизной положения, наполняло все мое существо. Мне хотелось разразиться громким смехом. Но мысль о том, что сейчас может войти Мильфорд, помешала мне осуществить мое желание. Вынув записную книжку Норскотта и открыв ее на той странице, где были записаны неотложные дела, я стал ее просматривать. В то же время моя левая рука бессознательно играла серебряным зеркальцем, стоявшим на краю стола.
Едва слышный звук привлек мое внимание. Звук был такой слабый, что только мой чрезвычайно острый слух мог его уловить. Я взглянул в зеркало, не делая ни одного движения.
Длинная портьера, скрывающая нишу около камина, слегка отодвигалась в сторону. Все мускулы мои напряглись, пока я следил за происходящим, и сердце билось сильно и быстро.
Вдруг, к моему великому удивлению, в комнату бесшумно вошла молодая девушка. Она была бледна. Спущенные поля шляпы наполовину скрывали ее лицо, но даже в зеркале я мог заметить, что она поразительно хороша. Она на миг остановилась, а затем очень осторожно вынула из-под длинного плаща маленький револьвер и прицелилась мне прямо в затылок.
ГЛАВА IV
ГЛАВА V
— Прежде они были куда лучше, — сказал я с сожалением.
Норскотт вырвал листок из записной книжки и, положив его на стол, стал чертить карандашом какой-то план. Я придвинул стул, чтобы следить за его работой.
— Я вам даю грубую схему внутреннего расположения моего дома, — сказал он. — Это нижний этаж; здесь столовая и бильярдная. Кабинет и спальня как раз над ними, в первом этаже. Они сообщаются вот так. — Он ловко и ясно очертил различные комнаты и надписал их названия посредине каждого квадратика.
— Это все понятно, — сказал я, взяв бумагу. — Что вы скажете относительно прислуги?
— Слуг у меня всего трое: две женщины и Мильфорд, лакей. Я избавился от всех остальных за последние две недели. Эти же были со мною с тех пор, как я нанял дом, и, мне кажется, им можно доверять. Мильфорду — уж наверное. Я к нему всегда относился хорошо, и он мне как будто благодарен.
— Так вот, — сказал я, — если он примет меня за Стюарта Норскотта, то я надеюсь довести дело до конца.
— Да, — заметил Норскотт, — единственное лицо еще, которое вас может беспокоить, это мой двоюродный брат, Мориц Фернивелл. Я, кажется, обещал поехать к нему и провести несколько дней у него в Суффольке. Было бы лучше, если бы вы могли этого избежать. Во всяком случае следите за тем, чтобы не сделать ни одного промаха в его присутствии.
— Что это за человек? — спросил я. Норскотт сдвинул брови.
— Не знаю. Это мой единственный родственник на всем белом свете, и до известной степени я ему доверял. Иногда мне кажется, что это было глупо. Если бы я знал… — Его брови еще больше сдвинулись и руки нервно сжались так, что кожа на суставах побелела.
— Полнота ваших сведений изумительна, Норскотт, — заметил я.
— Если бы я останавливался на пустяках, — сказал угрюмо Норскотт, — меня бы не было здесь.
Он вынул чековую книжку и выписал чек на восемь тысяч фунтов.
— Вот деньги, — сказал он. — Кроме них, у меня еще есть на моем текущем счету несколько сот фунтов стерлингов, и, если вам угодно, я могу подписать несколько чеков с тем, чтоб вы их сами заполняли для текущих расходов. Кроме того, вам необходимо научиться подделывать мою подпись. Как вы думаете, вы сумеете это сделать?
— У меня, правду сказать, опыт в этом направлении небольшой. Но, надеюсь, при некоторой практике я с этим справлюсь. А как у вас у самих обстоит дело с деньгами?
— Я уже заранее принял все меры и только ждал случая, чтобы применить их на деле.
Вдруг постучали в дверь. Норскотт сунул чековую книжку обратно в карман, встал, прошел через комнату и повернул ключ.
Вошел лакей и с виноватым видом остановился на пороге.
— Я пришел узнать, не требуется ли вам чего-нибудь, сэр?
— Кажется, ничего, — спокойно сказал Норскотт. — Впрочем, подайте мне счет. Думаю, что с вашей стороны нет препятствий к тому, чтоб мы еще на некоторое время задержали эту комнату? Мы говорим о делах.
Лакей поклонился.
Норскотт вынул пятифунтовый билет, протянул его лакею и движением руки отказался от сдачи. Лакей оставил нас, бормоча слова благодарности. Норскотт закрыл за ним дверь на ключ и подошел опять к столу.
— Я готов, — сказал он учтиво.
В одно мгновение я снял свой костюм и положил на стул.
Наше полное переодевание длилось приблизительно четверть часа. Вся одежда Норскотта вполне подошла для моей фигуры, только его лакированные ботинки были на полномера меньше, чем нужно. Закончив одеваться, я с чувством некоторого удовлетворения посмотрел в зеркало. Иллюзия была полная.
В моем старом синем костюме Норскотт превратился в совершенно другого человека. Он казался в точности тем изображением, которое я ежедневно видел в зеркале моей меблированной комнаты. Приблизившись к столу, я наполнил оба стакана остатками превосходного бренди.
— Пью за нас, потерявших самих себя! — сказал я. Норскотт поддержал тост, а затем, поставив стакан на стол, передал мне чековую книжку и ключ от дверей, лежавшие тут же, перед ним, на столе. Я положил их к себе в карман вместе с записками.
Внезапно мне пришли на ум последние слова Вольтера: «А теперь вперед, в мир приключений!».
— Нам лучше не выходить вместе, — сказал Норскотт. — Прощайте! Не думаю, чтобы нам пришлось еще раз встретиться, разве только в аду, если таковой существует!
— Вероятно, я первый выясню этот вопрос… — ответил я.
Я взял бурое пальто, лежавшее на диване, и, пройдя через комнату, открыл дверь, закрытую на ключ. Норскотт стоял на месте, сложив руки, и следил за мной все с той же странной, безрадостной улыбкой.
— Прощайте, — сказал я, — желаю вам счастья!
Затем я вышел и захлопнул за собой дверь.
Пройдя через длинный коридор гостиницы, я дошел до бокового входа, в который мы вошли. Дежурный лакей в ливрее быстро подошел ко мне.
— Угодно автомобиль, сэр?
— Да, — сказал я, — позовите.
Мне было холодно, хотя мое сердце билось несколько чаще обыкновенного. Когда автомобиль подкатил, я дал шиллинг любезному джентльмену в ливрее, сказал шоферу адрес Норскотта на Парк-Лэйн, затем сел в автомобиль и с приятным чувством удовлетворения расположился на удобном сиденье.
Дело пущено в ход — теперь в этом не было ни малейшего сомнения. Если я изменю слову, данному Норскотту, мне предстоит целая вереница таких интересных переживаний, о которых не мог бы мечтать самый смелый ум. Кроме приятной перспективы почувствовать нож между ребрами в любой час дня и ночи, мне еще предстояла поистине громадная задача разыгрывать чужую роль в течение трех недель! Я снова усомнился, не сумасброд ли этот Норскотт, желающий поиздеваться на мой счет? Я старался возобновить в памяти весь наш разговор с момента нашей встречи, но не нашел в нем никаких признаков безумия. Но если это просто шутка, она дорого обойдется автору. Я вынул бумагу, которую мне дал Норскотт, зажег восковую спичку и стал изучать план его дома. План был в достаточной степени ясен. Мне стоило только подняться по лестнице, чтобы оказаться перед дверьми спальни, окна которой, по-видимому, выходили в Гайд-Парк. Этих сведений во всяком случае было достаточно для нынешней ночи. Остальное можно изучить на следующий день.
Я вздрогнул от неожиданности, когда мы внезапно остановились перед величественным домом недалеко от Эпсли.
— Черт возьми! — пробормотал я, — надеюсь, что тут нет ошибки!
Взяв себя в руки, я вышел на тротуар и дал шоферу полкроны.
Он почтительно дотронулся до шляпы, остановил счетчик и тихо покатил дальше, по направлению Оксфорд-стрит. С полминуты я колебался, а затем, поднявшись по широкой каменной лестнице, всунул ключ в дверь. Она открылась довольно легко и, глубоко вздохнув, я переступил через порог.
Я очутился в большом круглом вестибюле с колоннадой, освещенном электрическим канделябром. Множество пальм в горшках и висячие корзины с тепличными цветами придавали этой комнате роскошный и комфортабельный вид. По углам были расставлены глубокие вольтеровские кресла из красной кожи. Пока у меня не было оснований быть недовольным новым жилищем.
Не успел я захлопнуть входную дверь и ступить на мягкий турецкий ковер, как послышался звук сдержанных шагов и из-за драпировки в конце вестибюля появился человек. Это был спокойный, приятный малый лет сорока пяти, с живым, чисто выбритым лицом и начинающейся сединой. Одет он был, как полагается английскому лакею.
»Это Мильфорд», — подумал я.
Я снял шляпу, так что свет упал на мое лицо.
— Есть письма? — спросил я свободно.
Я хорошо следил за ним, пока говорил, стараясь уловить малейший признак удивления или иной знак, указывающий на то, что он заметил нечто необычайное в моей наружности. Но он совершенно просто подошел ко мне и снял с меня пальто и шляпу.
— Были письма с последней почтой, сэр, я их отнес в кабинет.
— Спасибо, — и я направился к лестнице.
— Вам угодно сейчас бренди и содовую, сэр?
У меня не было ни малейшего желания пить бренди, так как я слишком много выпил в «Милане», но, по-видимому, Норскотт имел обыкновение каждый вечер пить этот напиток, и я счел необходимым не изменять этой привычке.
— Хорошо, подайте наверх!..
Я поднялся по широкой лестнице, покрытой таким же роскошным ковром, как в вестибюле, прошел площадку и открыл дверь в комнату, отмеченную Норскоттом как мой кабинет. Выключатель находился внутри комнаты и, повернув его, я залил ее мягким, обильным светом ламп, скрытых где-то за карнизом. Это была большая, богато меблированная комната. Каковы бы ни были недостатки Норскотта, нельзя сказать, что пренебрежение своим комфортом относилось к их числу. Начиная с резных дубовых книжных полок и больших вольтеровских кресел и кончая двумя-тремя маленькими кабинетными лампами, стоящими на разных столах, здесь было все, чего может требовать роскошь и придумать находчивый ум человека.
Послышался стук в дверь, и вошел Мильфорд с подносом, на котором стояли графин, сифон и стакан. Он поставил поднос на столик у камина и удалился так же бесшумно, как вошел.
В другом конце комнаты стояло красивое дубовое бюро, за которым Норскотт, вероятно, вел свою деловую и личную корреспонденцию. Я подошел к нему и сел.
До сих пор все шло поразительно гладко. Чувство дикой радости, вызванное новизной положения, наполняло все мое существо. Мне хотелось разразиться громким смехом. Но мысль о том, что сейчас может войти Мильфорд, помешала мне осуществить мое желание. Вынув записную книжку Норскотта и открыв ее на той странице, где были записаны неотложные дела, я стал ее просматривать. В то же время моя левая рука бессознательно играла серебряным зеркальцем, стоявшим на краю стола.
Едва слышный звук привлек мое внимание. Звук был такой слабый, что только мой чрезвычайно острый слух мог его уловить. Я взглянул в зеркало, не делая ни одного движения.
Длинная портьера, скрывающая нишу около камина, слегка отодвигалась в сторону. Все мускулы мои напряглись, пока я следил за происходящим, и сердце билось сильно и быстро.
Вдруг, к моему великому удивлению, в комнату бесшумно вошла молодая девушка. Она была бледна. Спущенные поля шляпы наполовину скрывали ее лицо, но даже в зеркале я мог заметить, что она поразительно хороша. Она на миг остановилась, а затем очень осторожно вынула из-под длинного плаща маленький револьвер и прицелилась мне прямо в затылок.
ГЛАВА IV
Я, очевидно, упал в тот самый момент, когда она выстрелила. Звука не последовало, но я почувствовал колебание воздуха от сильного взрыва. Пуля вошла в доску бюро, как раз на той линии, где секунду назад находилась моя голова.
Это было проделано весьма ловко, но я совсем не жаждал повторения. Вмиг я перебежал комнату и схватил девушку за руку. Она и не пыталась сопротивляться. Она выронила револьвер, как только я до нее дотронулся, и стояла передо мной с широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Свободной рукой я поднял оружие: это был воздушный пистолет, которым можно с расстояния в двадцать ярдов убить человека. Пистолет я положил в карман и, выпустив руку девушки, отошел на несколько шагов. — Не угодно ли присесть? — сказал я любезно. На мое предложение она реагировала совершенно неожиданно: с тихим стоном закрыла руками лицо и, покачнувшись, мягко упала на пол.
»Вот это уж скверная история», — подумал я. Все же я не мог ее так оставить, нагнулся, поднял и на руках отнес на диван.
До сих пор действие разыгрывалось так быстро, что у меня не было времени на размышление. Но тут вдруг мне пришло в голову, что лучше запереть дверь, на тот случай, если Мильфорд или кто другой из прислуги услышал выстрел. Я подошел к двери, повернул ключ в замочной скважине и вернулся к тому месту, где лежала моя нежданная гостья.
Первое впечатление от нее в зеркале было не совсем точно. Большая разница существует между миловидностью и красотой, а девушка, лежавшая на диване, была прекрасна, как греческая статуя.
Мой жизненный опыт был достаточно разнообразен, но данное положение казалось из ряда вон выходящим. Я решил, что прежде всего нужно привести девушку в сознание. Налив немного бренди в стакан, я приподнял ее и влил несколько капель сквозь ее сжатые зубы. Крепкий напиток оказал почти мгновенное действие. Легкая краска появилась у нее на лице и, глубоко вздохнув, она открыла глаза.
Когда она увидела, что я ее поддерживаю, она сильно вздрогнула и откинулась назад на диван. Нельзя сказать, что это было особенно лестно для меня, но я решил не обращать внимания.
— Надеюсь, вам теперь лучше? — спросил я с ободряющей улыбкой.
В ответ она взглянула на меня с такой ненавистью и презрением, что я инстинктивно встал с дивана.
— Ну, — сказала она, — что же вы не звоните и не передаете меня полиции?
Она говорила низким, страстным голосом, с легким иностранным акцентом.
Я посмотрел в упор в ее возмущенные глаза. — Я принципиально против полиции. Кроме того, я не знаю, что ей тут делать. В конце концов вы только испортили бюро!
Не успела она ответить, как послышались шаги на площадке, а затем кто-то тихо постучал в дверь.
— Кто там?! — вскрикнул я.
Из-за дверей раздался извиняющийся голос Мильфорда.
— Это я, сэр. Мне послышалось, что в вашей комнате что-то упало. Я пришел посмотреть, не могу ли быть полезен.
Сперва я колебался, затем подошел к двери и открыл ее так, чтобы он не мог видеть происходящего в комнате.
— Спасибо, Мильфорд, это пустяки. Я чинил воздушный пистолет, курок неожиданно спустился и попорчена доска бюро. Вы посмотрите ее завтра утром. Кстати, был здесь кто-нибудь в мое отсутствие?
— Никак нет, сэр.
— Возможно, что я выйду опустить письмо, — прибавил я, — так что, если вы услышите шаги, не подумайте, что это грабитель. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сэр.
Я прикрыл дверь, прислушался к тому, как удаляются шаги моего верного слуги, затем закрыл дверь на ключ и вернулся к посетительнице.
— Может быть, вы отдадите мне американский ключ, пока вы не забыли?
Она вскочила и посмотрела на меня, как прекрасный затравленный зверь. Плащ упал с ее плеч, и выступили изящные, точеные формы, обрисованные узким черным платьем. К кушаку был пристегнут кожаный мешочек. Она вынула из него ключ и, ни слова не говоря, швырнула его на диван.
— Благодарю вас. И, если это не нескромный вопрос, позвольте вас спросить, почему вам так хотелось меня застрелить?
Она бросила на меня взгляд, в котором было и отвращение, и удивление.
— Вы притворяетесь, что ничего не знаете? — спросила она презрительно.
Я покачал головой.
— Клянусь честью, не имею ни малейшего понятия. Ее губы очаровательно дрогнули, и она встала во весь рост.
— Я Мерчиа Солано, — сказала она.
Я поклонился.
— Прелестное имя, но при данных обстоятельствах слегка неуместное3.
— А вы умеете шутить! — крикнула она с горечью. — Вас правильно назвали сатиром из Кулебры.
— Вот как! — сказал я. — Вы меня смущаете. Я и не думал, что люди могут так льстить. Но что же я сделал, чтоб вызвать к себе столько внимания?
— Что вы сделали?! — Ее руки судорожно сжались, а грудь высоко поднималась и опускалась от возмущения. — Вы спрашиваете, что сделали вы, когда трава еще не успела покрыть могилу моего отца?!
Закрыв лицо руками, она зарыдала.
Должен сказать, что в эту минуту я почувствовал себя невероятным грубияном и от всей души проклинал Норскотта.
— Вы можете верить мне или нет, как вам угодно, — сказал я, — но я так же причастен к смерти вашего отца, как вы сами.
Она перестала плакать и, открыв лицо, дико на меня посмотрела.
— О!.. Как вы можете так говорить? Зачем вы лжете? Ведь я стояла около него, когда его застрелили. Посмотрите!..
Она отвернула рукав и обнажила руку почти до плеча, указав на глубокий шрам, резко выделявшийся на ее белой коже.
— Вот след от вашей пули, а вы еще осмеливаетесь лгать мне в глаза. Кто же вы, человек или дьявол?!
Она снова упала на диван в порыве отчаянного горя.
— Взгляните на меня, — сказал я ей серьезно. Она подняла голову.
— Похож ли я на человека, который лжет? — проговорил я резко. — Клянусь именем моей матери и всего, что мне дорого, что я ни в коем случае не виновен в смерти вашего отца. В данный момент я вам ничего больше сказать не могу. Но, положа руку на сердце, могу вас уверить, что это — сущая правда.
Крайне серьезный тон моих слов, по-видимому, оказал свое действие. В ее глазах, устремленных на меня, появилась тень сомнения.
— Я… я тогда не понимаю, — сказала она слабым голосом. — Гуарец… — и голос ее оборвался.
Меня осенила мысль, что Гуарец — джентльмен, о котором не мешает знать более подробно. Но девушка упрямо стиснула губы и не хотела продолжать начатой фразы.
Мне стало обидно. Но вести допрос дальше я не мог, не изменив слову, данному Норскотту. Да и без того меня уже мучила совесть, что я не совсем точно исполняю свои обязанности.
— Хорошо, — сказал я, пожав плечами. — Пусть будет так. Вы можете спокойно покинуть этот дом, когда вам заблагорассудится. Кстати, — добавил я, вынув пистолет из кармана и протягивая его ей, — раз вы отдали мне ключ, я считаю своим долгом возвратить вам вашу собственность. У вас, вероятно, имеются еще заряды, но я доверяюсь вашей чести…
— Честь?! — вырвалось у нее, — это вы говорите мне о чести? Вы?!
Вывод из ее слов был настолько ясен, что я не мог оставить их без ответа.
— Почему же нет? — спросил я. — Я вам уже сказал, что я совершенно неповинен в тех преступлениях, которые вы мне приписываете.
Я подошел к дивану и взял ключ.
— Вы, быть может, скажете мне, не гуляют ли еще такие предметы по городу? В противном случае мне придется заказать новый замок.
Она покачала головой и продолжала смотреть на меня в каком-то замешательстве.
— Не знаю, — сказала она, — виновны вы или нет, но все равно никакая сила вас не спасет!
Это было восхитительно.
— Может быть, вы и правы, — сказал я, — но я все-таки позову завтра утром слесаря; возможно, что это даст мне отсрочку.
Я подошел к двери, приоткрыл ее и стал прислушиваться, спит ли прислуга.
— Нет ни души, — сказал я. — Я сойду в вестибюль и выпущу вас.
— Хорошо! — ответила она устало.
Я молил судьбу, чтобы не встретить на большой лестнице никого из слуг.
Мы действительно беспрепятственно дошли до вестибюля, и мне удалось осторожно открыть дверь настолько, чтобы выпустить мою посетительницу. Как только она вышла, я последовал за ней, захлопнув за собой дверь.
— Я провожу вас до первого экипажа, — сказал я небрежно.
При свете фонаря я заметил ужас в ее глазах.
— Нет, нет! — прошептала она. — Вы должны вернуться, здесь опасно.
— Я совершенно согласен с вами, что молодой девушке очень опасно гулять одной по Лондону в такой поздний час, вот почему я и предлагаю вам найти экипаж.
Она судорожно схватила меня за руку.
— Я ничего не понимаю, — сказала она жалобно. — Это все совсем не похоже на то, чего я ждала. Только, пожалуйста, пожалуйста…
Послышался стук колес, и унылого вида карета медленно подъехала к нам. Я дал знак кучеру, и он остановился.
— Вот, — сказал я нежно, — это как раз то, что нам надо.
С легким вздохом облегчения выпустила она мою руку и нервно осмотрелась.
Я пошел вперед и встал около колес, как бы защищая ее платье от грязи. Она вошла в карету, поблагодарила меня еле слышным шепотом.
— Спокойной ночи, — сказал я, протянув руку. — Предоставляю вам одной сказать кучеру, куда вас везти.
Последовало мгновенное молчание. Затем она торопливо нагнулась и вложила свою руку в мою.
— Спокойной ночи! — сказала она кротко.
Я почувствовал легкое пожатие ее пальчиков, тех самых нежных пальчиков, которые были так близки к тому, чтобы оборвать мою многообещающую карьеру, и странное чувство удовлетворения наполнило меня.
Выпустив ее руку, я спустился обратно на тротуар. Кучер поднял верх, повернул лошадь, и экипаж быстро покатил по направлению Оксфорд-стрит.
»На этом кончается первый урок!» Едва успел я это подумать, как вдруг мое внимание было привлечено тем, что происходило на противоположной стороне улицы. Как раз против меня, за решеткой парка, росла группа деревьев; и я мог поклясться, что в их тени послышался какой-то скрытый шорох.
Мои нервы были, видимо, сильно издерганы. Я быстро отскочил на открытое место, но сразу же взял себя в руки. Вынув папиросу, я спокойно закурил, затем ровным шагом поднялся по лестнице, держа ключ в руке, открыл дверь и вошел в дом. Все это время у меня было отвратительное предчувствие, что пуля может попасть мне в спину. Но, как большинство предчувствий, оно не оправдалось. Все же я с большим облегчением закрыл, наконец, дверь и задвинул все болты.
Дойдя до своего кабинета, я первым делом приготовил себе крепкую смесь бренди с содовой. Я чувствовал в ней сильную потребность.
»Если так будет продолжаться все три недели, — подумал я, — кончится тем, что я стану настоящим алкоголиком».
Но свойственное мне хорошее настроение мало-помалу возвращалось. В конце концов я все еще был жив, и обстоятельства складывались, вне всякого сомнения, самым благоприятным для меня образом.
Норскотт был честен, когда говорил, что найдется мало охотников принять его предложение. Все мои приключения за этот вечер были только началом всего того, что мне предстояло впереди, — а при этих условиях мои шансы на жизнь были не очень-то высоки. Если бы Мерчиа была мужчиной, я, по всей вероятности, перешел бы уже в царство теней.
Кто она такая и каковы ее отношения с Норскоттом? Ясно, что этот негодяй был ответствен за смерть ее отца, но остальные обстоятельства этой трагедии оставались для меня тайной. Они должны быть достаточно печальны, если довели молодую девушку до такого отчаянного шага. Впрочем, весьма возможно, что она только слепое орудие в чужих руках.
Как бы то ни было, я нисколько не скрывал от себя, что жажду встретить ее еще раз. Ее прекрасное лицо ярко врезалось мне в память, и до сих пор меня не покинуло еще волнение, пережитое от прикосновения ее руки.
Размышляя таким образом, я вдруг почувствовал, что меня сильно клонит ко сну.
Я встал, смеясь и сладко зевая, выключил свет и пошел в спальню.
Это была огромная комната, даже больше гостиной. Роскошная кровать с четырьмя колоннами вполне соответствовала ее размерам. Я прошелся по комнате, чтобы убедиться, что в ней нет больше ни прекрасных молодых девушек, ни другого рода посетителей, ожидающих меня. Затем тщательно запер дверь на ключ, разделся и влез в шелковую пижаму Норскотта, приготовленную преданным Мильфордом.
Перед тем как лечь спать, я, словно по наитию, подошел к окну и осторожно посмотрел сквозь отверстие венецианской шторы. Как раз в этот момент из тени деревьев вышла темная мужская фигура и быстро пошла по улице.
Я лег в кровать и погасил свет.
»Не сеньор ли это Гуарец?» — подумал я.
Пять минут спустя я спал мертвым сном.
Это было проделано весьма ловко, но я совсем не жаждал повторения. Вмиг я перебежал комнату и схватил девушку за руку. Она и не пыталась сопротивляться. Она выронила револьвер, как только я до нее дотронулся, и стояла передо мной с широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Свободной рукой я поднял оружие: это был воздушный пистолет, которым можно с расстояния в двадцать ярдов убить человека. Пистолет я положил в карман и, выпустив руку девушки, отошел на несколько шагов. — Не угодно ли присесть? — сказал я любезно. На мое предложение она реагировала совершенно неожиданно: с тихим стоном закрыла руками лицо и, покачнувшись, мягко упала на пол.
»Вот это уж скверная история», — подумал я. Все же я не мог ее так оставить, нагнулся, поднял и на руках отнес на диван.
До сих пор действие разыгрывалось так быстро, что у меня не было времени на размышление. Но тут вдруг мне пришло в голову, что лучше запереть дверь, на тот случай, если Мильфорд или кто другой из прислуги услышал выстрел. Я подошел к двери, повернул ключ в замочной скважине и вернулся к тому месту, где лежала моя нежданная гостья.
Первое впечатление от нее в зеркале было не совсем точно. Большая разница существует между миловидностью и красотой, а девушка, лежавшая на диване, была прекрасна, как греческая статуя.
Мой жизненный опыт был достаточно разнообразен, но данное положение казалось из ряда вон выходящим. Я решил, что прежде всего нужно привести девушку в сознание. Налив немного бренди в стакан, я приподнял ее и влил несколько капель сквозь ее сжатые зубы. Крепкий напиток оказал почти мгновенное действие. Легкая краска появилась у нее на лице и, глубоко вздохнув, она открыла глаза.
Когда она увидела, что я ее поддерживаю, она сильно вздрогнула и откинулась назад на диван. Нельзя сказать, что это было особенно лестно для меня, но я решил не обращать внимания.
— Надеюсь, вам теперь лучше? — спросил я с ободряющей улыбкой.
В ответ она взглянула на меня с такой ненавистью и презрением, что я инстинктивно встал с дивана.
— Ну, — сказала она, — что же вы не звоните и не передаете меня полиции?
Она говорила низким, страстным голосом, с легким иностранным акцентом.
Я посмотрел в упор в ее возмущенные глаза. — Я принципиально против полиции. Кроме того, я не знаю, что ей тут делать. В конце концов вы только испортили бюро!
Не успела она ответить, как послышались шаги на площадке, а затем кто-то тихо постучал в дверь.
— Кто там?! — вскрикнул я.
Из-за дверей раздался извиняющийся голос Мильфорда.
— Это я, сэр. Мне послышалось, что в вашей комнате что-то упало. Я пришел посмотреть, не могу ли быть полезен.
Сперва я колебался, затем подошел к двери и открыл ее так, чтобы он не мог видеть происходящего в комнате.
— Спасибо, Мильфорд, это пустяки. Я чинил воздушный пистолет, курок неожиданно спустился и попорчена доска бюро. Вы посмотрите ее завтра утром. Кстати, был здесь кто-нибудь в мое отсутствие?
— Никак нет, сэр.
— Возможно, что я выйду опустить письмо, — прибавил я, — так что, если вы услышите шаги, не подумайте, что это грабитель. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сэр.
Я прикрыл дверь, прислушался к тому, как удаляются шаги моего верного слуги, затем закрыл дверь на ключ и вернулся к посетительнице.
— Может быть, вы отдадите мне американский ключ, пока вы не забыли?
Она вскочила и посмотрела на меня, как прекрасный затравленный зверь. Плащ упал с ее плеч, и выступили изящные, точеные формы, обрисованные узким черным платьем. К кушаку был пристегнут кожаный мешочек. Она вынула из него ключ и, ни слова не говоря, швырнула его на диван.
— Благодарю вас. И, если это не нескромный вопрос, позвольте вас спросить, почему вам так хотелось меня застрелить?
Она бросила на меня взгляд, в котором было и отвращение, и удивление.
— Вы притворяетесь, что ничего не знаете? — спросила она презрительно.
Я покачал головой.
— Клянусь честью, не имею ни малейшего понятия. Ее губы очаровательно дрогнули, и она встала во весь рост.
— Я Мерчиа Солано, — сказала она.
Я поклонился.
— Прелестное имя, но при данных обстоятельствах слегка неуместное3.
— А вы умеете шутить! — крикнула она с горечью. — Вас правильно назвали сатиром из Кулебры.
— Вот как! — сказал я. — Вы меня смущаете. Я и не думал, что люди могут так льстить. Но что же я сделал, чтоб вызвать к себе столько внимания?
— Что вы сделали?! — Ее руки судорожно сжались, а грудь высоко поднималась и опускалась от возмущения. — Вы спрашиваете, что сделали вы, когда трава еще не успела покрыть могилу моего отца?!
Закрыв лицо руками, она зарыдала.
Должен сказать, что в эту минуту я почувствовал себя невероятным грубияном и от всей души проклинал Норскотта.
— Вы можете верить мне или нет, как вам угодно, — сказал я, — но я так же причастен к смерти вашего отца, как вы сами.
Она перестала плакать и, открыв лицо, дико на меня посмотрела.
— О!.. Как вы можете так говорить? Зачем вы лжете? Ведь я стояла около него, когда его застрелили. Посмотрите!..
Она отвернула рукав и обнажила руку почти до плеча, указав на глубокий шрам, резко выделявшийся на ее белой коже.
— Вот след от вашей пули, а вы еще осмеливаетесь лгать мне в глаза. Кто же вы, человек или дьявол?!
Она снова упала на диван в порыве отчаянного горя.
— Взгляните на меня, — сказал я ей серьезно. Она подняла голову.
— Похож ли я на человека, который лжет? — проговорил я резко. — Клянусь именем моей матери и всего, что мне дорого, что я ни в коем случае не виновен в смерти вашего отца. В данный момент я вам ничего больше сказать не могу. Но, положа руку на сердце, могу вас уверить, что это — сущая правда.
Крайне серьезный тон моих слов, по-видимому, оказал свое действие. В ее глазах, устремленных на меня, появилась тень сомнения.
— Я… я тогда не понимаю, — сказала она слабым голосом. — Гуарец… — и голос ее оборвался.
Меня осенила мысль, что Гуарец — джентльмен, о котором не мешает знать более подробно. Но девушка упрямо стиснула губы и не хотела продолжать начатой фразы.
Мне стало обидно. Но вести допрос дальше я не мог, не изменив слову, данному Норскотту. Да и без того меня уже мучила совесть, что я не совсем точно исполняю свои обязанности.
— Хорошо, — сказал я, пожав плечами. — Пусть будет так. Вы можете спокойно покинуть этот дом, когда вам заблагорассудится. Кстати, — добавил я, вынув пистолет из кармана и протягивая его ей, — раз вы отдали мне ключ, я считаю своим долгом возвратить вам вашу собственность. У вас, вероятно, имеются еще заряды, но я доверяюсь вашей чести…
— Честь?! — вырвалось у нее, — это вы говорите мне о чести? Вы?!
Вывод из ее слов был настолько ясен, что я не мог оставить их без ответа.
— Почему же нет? — спросил я. — Я вам уже сказал, что я совершенно неповинен в тех преступлениях, которые вы мне приписываете.
Я подошел к дивану и взял ключ.
— Вы, быть может, скажете мне, не гуляют ли еще такие предметы по городу? В противном случае мне придется заказать новый замок.
Она покачала головой и продолжала смотреть на меня в каком-то замешательстве.
— Не знаю, — сказала она, — виновны вы или нет, но все равно никакая сила вас не спасет!
Это было восхитительно.
— Может быть, вы и правы, — сказал я, — но я все-таки позову завтра утром слесаря; возможно, что это даст мне отсрочку.
Я подошел к двери, приоткрыл ее и стал прислушиваться, спит ли прислуга.
— Нет ни души, — сказал я. — Я сойду в вестибюль и выпущу вас.
— Хорошо! — ответила она устало.
Я молил судьбу, чтобы не встретить на большой лестнице никого из слуг.
Мы действительно беспрепятственно дошли до вестибюля, и мне удалось осторожно открыть дверь настолько, чтобы выпустить мою посетительницу. Как только она вышла, я последовал за ней, захлопнув за собой дверь.
— Я провожу вас до первого экипажа, — сказал я небрежно.
При свете фонаря я заметил ужас в ее глазах.
— Нет, нет! — прошептала она. — Вы должны вернуться, здесь опасно.
— Я совершенно согласен с вами, что молодой девушке очень опасно гулять одной по Лондону в такой поздний час, вот почему я и предлагаю вам найти экипаж.
Она судорожно схватила меня за руку.
— Я ничего не понимаю, — сказала она жалобно. — Это все совсем не похоже на то, чего я ждала. Только, пожалуйста, пожалуйста…
Послышался стук колес, и унылого вида карета медленно подъехала к нам. Я дал знак кучеру, и он остановился.
— Вот, — сказал я нежно, — это как раз то, что нам надо.
С легким вздохом облегчения выпустила она мою руку и нервно осмотрелась.
Я пошел вперед и встал около колес, как бы защищая ее платье от грязи. Она вошла в карету, поблагодарила меня еле слышным шепотом.
— Спокойной ночи, — сказал я, протянув руку. — Предоставляю вам одной сказать кучеру, куда вас везти.
Последовало мгновенное молчание. Затем она торопливо нагнулась и вложила свою руку в мою.
— Спокойной ночи! — сказала она кротко.
Я почувствовал легкое пожатие ее пальчиков, тех самых нежных пальчиков, которые были так близки к тому, чтобы оборвать мою многообещающую карьеру, и странное чувство удовлетворения наполнило меня.
Выпустив ее руку, я спустился обратно на тротуар. Кучер поднял верх, повернул лошадь, и экипаж быстро покатил по направлению Оксфорд-стрит.
»На этом кончается первый урок!» Едва успел я это подумать, как вдруг мое внимание было привлечено тем, что происходило на противоположной стороне улицы. Как раз против меня, за решеткой парка, росла группа деревьев; и я мог поклясться, что в их тени послышался какой-то скрытый шорох.
Мои нервы были, видимо, сильно издерганы. Я быстро отскочил на открытое место, но сразу же взял себя в руки. Вынув папиросу, я спокойно закурил, затем ровным шагом поднялся по лестнице, держа ключ в руке, открыл дверь и вошел в дом. Все это время у меня было отвратительное предчувствие, что пуля может попасть мне в спину. Но, как большинство предчувствий, оно не оправдалось. Все же я с большим облегчением закрыл, наконец, дверь и задвинул все болты.
Дойдя до своего кабинета, я первым делом приготовил себе крепкую смесь бренди с содовой. Я чувствовал в ней сильную потребность.
»Если так будет продолжаться все три недели, — подумал я, — кончится тем, что я стану настоящим алкоголиком».
Но свойственное мне хорошее настроение мало-помалу возвращалось. В конце концов я все еще был жив, и обстоятельства складывались, вне всякого сомнения, самым благоприятным для меня образом.
Норскотт был честен, когда говорил, что найдется мало охотников принять его предложение. Все мои приключения за этот вечер были только началом всего того, что мне предстояло впереди, — а при этих условиях мои шансы на жизнь были не очень-то высоки. Если бы Мерчиа была мужчиной, я, по всей вероятности, перешел бы уже в царство теней.
Кто она такая и каковы ее отношения с Норскоттом? Ясно, что этот негодяй был ответствен за смерть ее отца, но остальные обстоятельства этой трагедии оставались для меня тайной. Они должны быть достаточно печальны, если довели молодую девушку до такого отчаянного шага. Впрочем, весьма возможно, что она только слепое орудие в чужих руках.
Как бы то ни было, я нисколько не скрывал от себя, что жажду встретить ее еще раз. Ее прекрасное лицо ярко врезалось мне в память, и до сих пор меня не покинуло еще волнение, пережитое от прикосновения ее руки.
Размышляя таким образом, я вдруг почувствовал, что меня сильно клонит ко сну.
Я встал, смеясь и сладко зевая, выключил свет и пошел в спальню.
Это была огромная комната, даже больше гостиной. Роскошная кровать с четырьмя колоннами вполне соответствовала ее размерам. Я прошелся по комнате, чтобы убедиться, что в ней нет больше ни прекрасных молодых девушек, ни другого рода посетителей, ожидающих меня. Затем тщательно запер дверь на ключ, разделся и влез в шелковую пижаму Норскотта, приготовленную преданным Мильфордом.
Перед тем как лечь спать, я, словно по наитию, подошел к окну и осторожно посмотрел сквозь отверстие венецианской шторы. Как раз в этот момент из тени деревьев вышла темная мужская фигура и быстро пошла по улице.
Я лег в кровать и погасил свет.
»Не сеньор ли это Гуарец?» — подумал я.
Пять минут спустя я спал мертвым сном.
ГЛАВА V
Несмотря на большое количество бренди, выпитое накануне вечером, на следующее утро я чувствовал себя превосходно. Первое, на что я обратил внимание, был балдахин моей кровати. Я долго, со смутным удивлением, всматривался в него, не понимая, как я мог сюда попасть. И вдруг все события вчерашнего вечера с быстротой молнии воскресли в моей памяти. Я сообразил, что нахожусь в спальне Норскотта и что кто-то слабо, но настойчиво стучит в дверь.
Соскочив с кровати, я сунул ноги в туфли, перебежал комнату и отпер дверь. Я ожидал увидеть Мильфорда, но вместо него столкнулся с хорошенькой девушкой в опрятном ситцевом платье и белой наколке. В руках она держала поднос, на котором был чай и несколько писем.
— Войдите, — сказал я, заметив ее замешательство.
Сбросив туфли, я залез обратно в постель.
Она подошла и поставила поднос на столик около меня.
— Сегодня я принесла вам чай, сэр. Мистер Мильфорд плохо себя чувствует.
— Мне очень жаль. Что с ним? Вчера вечером он был совсем здоров.
Она покачала головой.
— Не знаю, сэр, но ему, кажется, очень плохо.
— Он сильно страдает? — спросил я.
— Да сэр, он, кажется, очень мучается.
— В таком случае пошлите немедленно за врачом, — сказал я, наливая себе чай.
Это было ужасно досадно. Я, конечно, не хотел лишиться услуг единственного человека, которому, согласно словам Норскотта, мог вполне доверяться.
— Не послать ли мне за доктором Ричи? — спросила горничная.
Я кивнул головой в знак согласия.
— Попросите его прийти как можно скорее. После завтрака я сам навещу Мильфорда.
Девушка ушла, а я уселся в кровати и стал рассматривать лежащую на подносе груду писем. Большинство из них было, очевидно, делового характера. Но одно письмо, с гербом на конверте, показалось мне более важным. Я его вскрыл.
»105, Бельграв-сквер, Ю-Э.
Дорогой Норскотт, вчера у меня был разговор с Рездэлом, и, насколько я мог понять, дело налажено. Рездэл предлагает открыть «Общество» в первых числах октября. Имеются два вопроса, по которым мне хотелось бы с вами поговорить, и в среду вечером нам это удастся.
Соскочив с кровати, я сунул ноги в туфли, перебежал комнату и отпер дверь. Я ожидал увидеть Мильфорда, но вместо него столкнулся с хорошенькой девушкой в опрятном ситцевом платье и белой наколке. В руках она держала поднос, на котором был чай и несколько писем.
— Войдите, — сказал я, заметив ее замешательство.
Сбросив туфли, я залез обратно в постель.
Она подошла и поставила поднос на столик около меня.
— Сегодня я принесла вам чай, сэр. Мистер Мильфорд плохо себя чувствует.
— Мне очень жаль. Что с ним? Вчера вечером он был совсем здоров.
Она покачала головой.
— Не знаю, сэр, но ему, кажется, очень плохо.
— Он сильно страдает? — спросил я.
— Да сэр, он, кажется, очень мучается.
— В таком случае пошлите немедленно за врачом, — сказал я, наливая себе чай.
Это было ужасно досадно. Я, конечно, не хотел лишиться услуг единственного человека, которому, согласно словам Норскотта, мог вполне доверяться.
— Не послать ли мне за доктором Ричи? — спросила горничная.
Я кивнул головой в знак согласия.
— Попросите его прийти как можно скорее. После завтрака я сам навещу Мильфорда.
Девушка ушла, а я уселся в кровати и стал рассматривать лежащую на подносе груду писем. Большинство из них было, очевидно, делового характера. Но одно письмо, с гербом на конверте, показалось мне более важным. Я его вскрыл.
»105, Бельграв-сквер, Ю-Э.
Дорогой Норскотт, вчера у меня был разговор с Рездэлом, и, насколько я мог понять, дело налажено. Рездэл предлагает открыть «Общество» в первых числах октября. Имеются два вопроса, по которым мне хотелось бы с вами поговорить, и в среду вечером нам это удастся.