Бродский Иосиф. Мрамор

из хромированного железа. Да, старая -- как бы получше выразиться --
проржавела... да, только одну... Премного благодарен, г-н Претор. Пардон?
Лебединая песня? Что? Какой еще бес в ребро? Это я для г-на Публия Марцелла
заказываю. Что? Да он смущается. Премного благодарен. ([Вешает трубку.])
Будет тебе новая тумбочка.
Публий. Спасибо.
Туллий. Не за что.
Публий ([глядя на тумбочку]). Сразу ее, что ли?..
Туллий. Лучше сразу. С глаз долой -- из сердца вон. Помочь?
Публий ([ревниво]). Нет! Я сам.
Туллий. Как знаешь... Тяжелая только... И что ты в ней нашел? Тем более
-- квадратная.
Публий. А того и нашел, что квадратная. Ты вокруг посмотри. Все
круглое. Обтекаемое. Довели модернисты Рим до ручки... В квадратном-то есть
что-то доверие внушающее. Старорежимное. Сумма углов. Идея верности. Есть за
что зацепиться. Красное дерево. Мебель! Инициалы можно вырезать.
Туллий. Ну да, или: "Публий плюс тумбочка. Равняется любовь". Хотя
татуировка еще лучше будет. Зависит, конечно, где...
Публий ([задумчиво]). Да, татуировка, конечно, естественней. ([Начинает
двигать тумбочку.]) Нет ничего естественней, чем татуировка. Особенно, если
пожизненно.
Туллий. Помочь?
Публий ([кряхтя]). Ничего, я сам.
Туллий. Сам, сам... Смотри не надорвись.
Публий ([кряхтя]). Завидно, небось? Что человек делом занят... Нет уж,
я лучше сам.
Туллий. Ревнивый, значит. И, наверно, щекотки боишься. Все ревнивые
щекотки боятся.
Публий. Повторяешься, Туллий. ([Кряхтя.]) Пов-то-ряешь-шь-шь-ся. Я это
уже слышал... С другой стороны...
Туллий. Да, возьми ее с другой стороны. Слева.
Публий.С другой стороны, как и не повторяться, если пожизненно. До
известной степени ([кряхтя]), до известной степени, все, что ты можешь
сказать... ([кряхтит]). Все, что может быть сказано... Уже сказано. Тобой
или мной. Я уже это -- слышал. Или -- уже сказал. Разговор, до известной
степени, это и есть татуировка: ([передразнивая Туллия]) "Помочь?", "Я тебя
пожалею".
Туллий. Как, впрочем, ([передразнивая Публия]) и "Нет, я сам". Я это
тоже слышал. И столько раз. Как в записи. Точно магнитофон или телекамера.
Или -- хуже того -- на бумаге.
Публий. А письменность и есть татуировка. Черным по белому. Еще
неизвестно, что первым было. Вначале то есть. Особенно -- если слово.
Туллий. Варвар и есть. Начитался Писания.
Публий ([запальчиво]). А зачем тогда записывают! ([Тыча пальцем в
потолок и в стороны.]) Пленку переводят. Электричество.
Туллий ([миролюбиво]). Может, и не записывают. Может, просто
транслируют. Помочь?
Публий ([вздрагивает и -- нерешительно]). Ладно, возьми ее слева. Я
справа, а ты слева. Если не брезгуешь.
Туллий. Да чего там! Справа и возьму. Даже хорошо что квадратная.
Многосторонняя. Переносить удобнее.
Публий. Тем и жальче ([кряхтя]) выбрасывать. Потому что многосторонняя.
Туллий. Ну да, воображение разыгрывается. Варианты... Задняя стенка вон
совсем нетронутая. Не то что если круглая.
[Перетаскивают тумбочку к мусоропроводу.]
Публий. Круглое тоже ничего. Колонну напоминает. Тело вообще. И
капители эти как локоны. Если долго смотришь, особенно. Я когда молодой был,
у меня на колонну вставал.
Туллий. А теперь, значит, на квадратное.
Публий. Интересно, что раньше было: квадратное или же круглое. То есть
что естественней: круглое или квадратное.
Туллий. И то, и другое, Публий, искусственное.
Публий ([останавливается как вкопанный]). Тогда -- что же было вначале?
Треугольник, что ли? Или -- этот -- как его -- ромб?
Туллий. Вначале, Публий, сам знаешь, было слово. И оно же будет в
конце. Если, конечно, успеешь произнести.
Публий. В конце будет нечто квадратное. Во всяком случае,
четырехугольное.
Туллий. Если, конечно, не кремируют. Урны -- они тоже разные бывают.
Публий. От претора зависит... Возьми ее слева.
Туллий. Тут?
Публий. Ага. Осторожно руку.
[Поднимают тумбочку и засовывают ее в отверстие мусоропровода.]
Туллий ([кряхтя]). Э-э-х...
Публий ([кряхтя]). Э-э-э-х...
Туллий. Пошла-поехала...
Публий. Голубушка...
Туллий. С глаз долой, из сердца вон...
[Тумбочка исчезает.]
Публий ([продолжая смотреть в отверстие мусоропровода]). Это я уже
слышал.
Туллий. Не расстраивайся.
Публий. И это тоже.
Туллий. Считай, что ты столкнул ее за борт. И что мы на корабле.
Публий ([кричит, затыкая себе уши]). Заткниииись! ([Опомнившись.]) Я
уже это слышал. В прошлом году. Или в позапрошлом. Не помню. Не важно. Не в
словах дело: от голоса устаешь! От твоего -- и от своего тоже. Я иногда уже
твой от своего отличить не могу. Как в браке, но хуже... Годы все-таки...
Туллий. Ну да. И отсюда -- эрекция... Ладно... Руки пойти помыть...
Тебе бы тоже не мешало...
Публий ([затыкает уши]).
[Пауза. Туллий уходит в ванную, моет -- шум падающей воды -- руки,
возвращается и возобновляет прерванное чтение. Публий некоторое время
смотрит в окно, оставляя заткнутыми уши; поворачивается и возвращается в
свой альков. Садится на край постели и долго смотрит на то место, где стояла
тумбочка. Проводит пальцем по полу и подносит палец к глазам: пыль. Чертит
что-то снова пальцем по полу. Смотрит. Потом стирает ногой начертанное.
Подносит палец к лицу: пыль. Встает, крякнув. Идет к умывальнику и
споласкивает руки. Долго их вытирает. Подходит к клетке с канарейкой.
Открывает дверцу. Канарейка не вылетает. Захлопывает дверцу, потом открывает
снова. Поворачивается и отходит к весам. Встает на весы и взвешивается.
Весьма тщательно. Скидывает тогу и взвешивается опять. Надевает тогу, сходит
с весов, возвращается в свой альков. Садится и записывает результаты
взвешивания.]
Тога-то, Туллий, знаешь, все полкило потянет...
Туллий. М-м-м-м. ([Продолжает читать.])
Публий. ...четыреста сорок грамм, если быть точным. Байка потому что.
Хотя -- если вдуматься -- к чему здесь тога? Температура постоянная.
Компьютеры все-таки. Что называется, нормальная: на десять градусов ниже
тела. О гостях тут и речи нет. Даже о надзирателях... Сами в гости тоже не
ходим... Излишество. Только вес замерять точно мешает. Туллий!
Туллий. Ну чего?
Публий. На кой нам тоги? Проку же от них никакого. Только между ног
путается.
Туллий. Так ты на статую больше похож. В Риме все тогу носят. Смотри
инструкцию. Буква О: Одежда. Тога и сандалии.
Публий. Так то в Риме. Там погода меняется. Посторонние все время,
прохожие. Бабы. А тут все свои. Ты да я то есть.
Туллий. Так ты на статую больше похож, говорю. Особенно, если голову
отрубить. Или руки. Чтоб тумбочку не портил.
Публий. Я и без тоги похож. ([Распахивает тогу.]) А?
Туллий. Перестань, ты не в лупанарии... В тоге что главное? Складки.
Так сказать, мир в себе. Живет своей жизнью. Никакого отношения к
реальности. Включая тогоносителя. Не тога для человека, а человек для тоги.
Публий. Ничего не понимаю. Идеализм какой-то.
Туллий. Не идеализм, а абсолютизм. Абсолютизм мысли, понял? В этом --
суть Рима. Все доводить до логического конца -- и дальше. Иначе --
варварство.
Публий ([кричит]). Да как ее доводить?! Чем?! Куда?! И при чем тут
тога? Складки! Их разнообразие! Мир в себе! Это же просто одежда. На букву
"О". Не тога, говоришь, для человека, а человек для тоги, да? А вот скину я
ее ([срывает с себя тогу]) -- и что теперь? Тряпка -- тряпкой.
Туллий ([задумчиво]). Похоже на остановившееся море.
Публий ([опешив]). Ну даешь!.. Зачитался.
[Над мусоропроводом зажигается лампочка. Туллий поднимается с лежанки и
направляется к мусоропроводу. На ходу, через плечо, Публию:]
Туллий. Оденься, не пугай телекамеру. ([Открывает дверцу мусоропровода,
оттуда выплывает бюст.]) Гораций! Квинт Гораций Флакк собственной персоной.
([Пытается поднять.]) Не оригинал, но тяжелый. Килограмм полста в нем будет.
Публий! Ну-ка помоги.
[Публий надевает тогу и нехотя помогает Туллию водрузить бюст на полку,
где уже красуется дюжина других бюстов.]
Публий. Ни хрена себе поэт -- надорваться можно. Туллий. Классики они
все тяжелые. ([Кряхтит.]) Ээээх... Из мрамора потому что.
Публий. Из мрамора потому что классики? Уф! Или классики -- потому что
-- из мрамора?
Туллий. Чего это ты имеешь в виду? Что это значит: классики потому что
из мрамора? Ты на что намекаешь?
Публий. Да что мрамор такой прочный. И не всякому из него морду
вырубят. Неподатливый он очень, я слыхал. Хоть жги, хоть коли. Максимум, что
нос отвалится. Со временем. Но это и при жизни случается. А так -- очень
устойчивый материал. То-то из него статуи делают: ничто не берет.
Туллий ([внезапно заинтересованно]). Ну-ка, ну-ка, повтори.
Публий. Ага, статуи. Или, скажем, баню себе, как Каракала. Хотя он,
конечно, император, может себе позволить. Тем более, что они всегда на
потомство работают -- императоры то есть. Позерство, конечно, но уж они-то в
курсе, какой камень устойчивей будет. Это только потом из железа все
мастрячить стали. Эгоизм потому что. Про потомков уже никто не думает. Взять
ту же Башню. Если на то пошло, из мрамора и надо было варганить. А то сталь
эта хромированная -- насколько ее хватит? Ну еще сто лет, ну двести. Что там
Тиберий думал?.. Да чего там! сам Гораций вон про это самое и пишет, что он,
дескать,

воздвиг себе монумент.
превосходящий медь..

В школе учили, как сейчас помню. Вот ведь темный был, а знал, что с
железяками лучше не связываться.
Туллий. Ну и?
Публий. И правильно вообще, что ему из мрамора бюст заделали. Хотя и
копия. С другой стороны, копию не так жалко, если нос отвалится.
Туллий ([задумчиво, с отсутствующим выражением на лице]). Да, копию,
конечно, не так жалко.
Публий ([ложится]). Уф!.. ну и классик. Хорошо хоть -- только бюст, а
не целая статуя. Одна тога бы сколько пудов потянула. Складки эти...
Туллий ([задумчиво]). Статуй они не держат. Только бюсты.
Публий. Жалко. Хотя, с другой стороны, какие среди баб классики? Одна
Сафо, да и та двуснастная. Да еще тога.
Туллий. Туника.
Публий. Это что такое?
Туллий. Как тога, только короче. У женщин, например, выше колена.
Еле-еле причинное место прикрывает.
Публий. Елки-палки. Елки-палки. Елки-палки. Фасон что ли такой.
Туллий. Да нет, просто в Греции вообще теплее.
Публий. Елки-палки. Выше колена.
Туллий. Уймись, Публий.
Публий. Н-да. Греция, тепло. Кипарисы в небо торчат. Магнолия пахнет.
Лавр шелестит. Сафо эта; туника выше колена. "Взошли мои любимые Плеяды, а я
одна в постели, я одна..." Конец света.
Туллий. Да, хорошая поэтесса. Но не классик. Одни фрагменты. К тому же
-- гречанка.
Публий. Да хоть бы бюст...
Туллий. Вряд ли... еще заподозрят в республиканских чувствах. Ты еще
Перикла себе закажи, Демосфена...
Публий. А что они нам могут сделать-то?.. Куда дальше... Ну, наблюдение
усилят. Так мы же и не почувствуем. Телекамеры-то, поди, везде. Башня-то,
она же еще и телевизионная... Плюс еще ресторан... Только заметить их
трудно.
Туллий ([задумчиво, глядя в окно]). Мне иногда приходило в голову, что
окно и есть камера. Даже когда открыто.
Публий. Ну да, а облачность там всякая -- это как помехи. Или дождь...
Солнце тоже.
Туллий. Да. А вид Рима -- как заставка. Для отвода глаз.
Публий. То-то канарейка и не вылетает.
Туллий. Не дура... С другой стороны, надзор вещь естественная. Даже
логическая.
Публий. Какая ж тут логика? Что мы можем? Какое преступление? Ни
политического, ни даже уголовного. Разве что мне тебя зарезать или наоборот.
Но с кем тогда разговаривать? Замену, конечно, пришлют. Но замена и есть
замена. То есть то же самое... Смысл преступления -- он в чем? В
последствиях? В выгоде, в огласке, в том, что ловят. Что, поймав, судят и,
осудив, сажают. А мы -- мы же уже сидим. Обратный процесс -- он же
невозможен. От следствия к причине. Так не бывает. Какой же прок в
телекамерах? А?
Туллий. Чушь, Публий, преступление интересно именно когда вне
контекста. Когда нет ни мотива, ни наказания. Половина худ. литературы об
этом.
Публий. Но преступление вне контекста -- не преступление. Потому что
только мотив -- или наказание -- и делают его преступлением.
Туллий. Его -- кого?
Публий. Ну, это... поступок. Действие. Потому что все на свете
определяется тем, что до, и тем, что после. Без до и после событие не
событие.
Туллий. А что?
Публий. Да почем я знаю! Ожидание. Состояние "до". Или затянувшееся
"после".
Туллий. Варвар! Безнадежный, невыносимый варвар. Еще Горация себе
заказывает!
Публий. Да кончай ты лаяться!
Туллий. Я лаюсь? Варвар; тупой, бессмысленный варвар. Потому что
событие без до и после есть Время. В чистом виде. Отрезок Времени. Часть --
но Времени. То, что лишено причины и следствия. Отсюда -- Башня. И отсюда --
мы в Башне. Отсюда же и телекамеры: происходящее в Башне происходит в чистом
Времени. В его, так сказать, беспримесном варианте. Как в вакууме. Тем и
интересно. Особенно если зарежешь. Или если не зарежешь. Еще и интереснее...
Пускай смотрят! Может, чего-нибудь поймут. Жаль, Тиберий не дожил, он бы
понял. А эти -- Калигула, Сенат и т. д.-- где им! Но ими Рим не кончается.
Потому и на пленку записывают... И все равно ([свистящим шепотом, как бы в
трансе]), все равно... даже потомки... вряд ли. Ибо то, что происходит с
нами, может быть понято только нами. И никем иным. Ибо мы -- мы обладаем
Временем. Или -- оно нами. Все равно. Важно, что -- без посредников. Что
между ним и нами -- никого. Как вечером в поле, когда лежишь на спине и на
звезду смотришь. Никого между. Не помню, когда это в последний раз было.
Мальчиком. Но ощущение -- как сейчас. "Взошли мои любимые Плеяды, а я одна в
постели..." -- что Сафо эта твоя вообще понимала?! Одно слово -- Греция...
Эгоистка. Бесконечность восприняла как одиночество. Эгоистка и самка.
Римлянин бесконечность воспринимает как бесконечность. От этого бабой не
прикроешься. Ничем не прикроешься. И чем бесконечней, тем ты больше
римлянин. Того ради Тиберий Башню и строил... А ты, варвар тупоголовый,
такой шанс упускаешь. Но, так или иначе, и до тебя дойдет. Куда ты денешься!
И до остальных тоже. Потому что судьба Рима править миром. Как сказано у
поэта.
Публий. У какого?
Туллий. У Вергилия. И у Овидия тоже.
Публий ([обводя взглядом полку и ниши]). Эти у нас уже, по-моему,
есть...
[Занавес. Конец I акта.]

II акт

[Та же камера после обеда. За окном темнеет. Публий ковыряет во рту
зубочисткой. На голове наушники -- видимо, слушает музыку. Туллий, в кресле,
шелестит газетой. Картина мира и благополучия.]
Публий ([вздрогнув, настораживается: стаскивает наушники]). По-моему,
канарейка запела. Или мне показалось?
Туллий. Послышалось.
Публий. Я уверен, что слышал канарейкино пение. Странно... А ты не
врешь?
Туллий. Да пошел ты...
Публий. Может, они опять "Лесной Аромат" в камеру пустили? ([Тянет
носом.]) Хотя это только по пятницам... Туллий?
Туллий. Ну чего?
Публий. Какой сегодня день недели?
Туллий. Понятия не имею. Вроде эта, как ее? -- среда.
Публий. С тех пор как при Траяне летосчисление отменили, дни недели
тоже стали какими-то... как пальцы рук... безымянными, правда? То есть оно,
конечно, лучше, что мы на порядковые номера перешли. Потому что после
двухтысячного года как-то смысла нет года считать. Даже после тысячного уже
ничего непонятно. До тысячи еще можно досчитать, а потом засыпаешь... да и
для кого считать-то вообще? Это же не деньги. Ничего же не остается. Не
потрогаешь... И начали-то, наверно, считать от нечего делать... Хотя вот мы,
например, -- не считаем же. Хотя делать, вроде, и нечего... Пространство,
наверно, мерили. То есть расстояние. Столько-то дней пути. И так и пошло, по
инерции... остановиться не могли. Тысяча. Две тысячи. И т. д. Даже когда
километры появились... Спасибо Траяну, одумался. Теперь пускай компьютеры
этим занимаются, а то -- тысяча лет, тысяча километров... Бред какой-то...
Названий, конечно, жалко. Среда, пятница... Этот, как его? четверг...
Туллий! "Морской воздух" нам по четвергам пускают?
Туллий. По вторникам.
Публий. Красивое имя -- вторник... Как же это мне все-таки канарейка
послышалась? ([Направляется к клетке, открывает дверцу, заговаривает с
канарейкой.]) Ну, ты пела или не пела? А? Хули молчишь? Языка человеческого
не понимаешь, что ли? Все понимаешь, не ври. Если я тебя слышу, то и ты меня
тоже. Просто наплевать, да? Гора мяса трепыхается и все, правильно? Ох уж
эти мне пернатые-пархатые. Или не кормят тебя? Вот Туллий тебе целых
полтрюфеля оставил шоколадного. Из Галлии. А ты, сучка, брезгуешь. Голодовку
объявила. Ну, Рим от этого не рухнет. Даже если мы с Туллием объявим, не
рухнет. Да и как ее объявишь, когда то петушиные гребешки с хреном, то
фламинговы яйца, икрой начиненные? Задумаешься. Ули-тити-тюю. Ничего, еще
запоешь. Куда ты денешься? Бери пример с нас с Туллием... Туллий?
Туллий. Ну, чего тебе?
Публий. Может, она петь завязала, потому что высоко все-таки. Километр
почти над уровнем моря. Они ж тут не летают.
Туллий. А ты ее спроси. Ты же с ней разговариваешь. Прямо Святой
Франциск.
Публий. Не отвечает. Заперлась и не колется. Как блатная или
политическая. ([К канарейке.]) Ули-тити-тюю. Ты блатная или политическая?
Впрочем, блатных и политических в Башне не держат. Блатные и политические
теперь по улицам гуляют, на Капитолии сидят. Потому что все отчасти блатные
или отчасти политические. Кто больше, кто меньше. Дело не в сущности: только
в степени. А за степень в Башню сажать -- башен не напасешься, правильно?
Так что и ты тут не по делу, а просто так. Из-за реформы Тибериевой. Вот и
бери с нас пример. Мы же трекаем. Даже если тебе и непонятно. Тем более
пример брать должна. Это не фокус брать пример, когда все понятно.
Ули-тити-тюю.
Туллий. Да оставь ты птичку в покое. Далась она тебе!
Публий. А того и далась, что почему нам не подражает! Коли здесь
находится. А то можно подумать -- природа против нас. Она же природу
представляет. Ведь это же все искусственно!!! Включая нас!!! Она одна --
естественна...
Туллий. Ну, не горячись. Представляет и представляет. Даже если и
представляет, то -- низшую ступень развития.
Публий. Да я к тому и клоню. Попугай и тот лучше будет... Я, когда мы в
Ливии когортой стояли, в Лептис Магне, гетеру одну знал. Так она что, змея,
придумала. Рядом с постелью аквариум держала. Чтоб рыба, говорит, делу
училась. Эволюцию чтоб ускорить то есть. А то они больно икрой
разбрасываются. Вот я и думаю: чего ж канарейке с нас пример не взять. А то
молчит, артачится.
Туллий. Может, ей пару заказать. Позвони Претору.
Публий. Ну, этому она у нас не научится. Разве мы у нее.
Туллий. Опять, значит, свербит... Ну ничего, через пять минут прогулка.
([Потягивается.]) Малафью тебе растрясти. Чтоб, значит, в сыр не сбилась.
Публий. Груб ты, Туллий. Груб, но наблюдателен. ([Кивая на газету.])
Чего пишут-то?
Туллий. А-а-а, жвачка. Бои в Персии. Ураган в Океании... Еще про
высадку на Сириусе и Канопусе.
Публий. Ну и?
Туллий. Никаких признаков жизни.
Публий. Это я мог бы и без них сказать. Невооруженным глазом видно.
Туллий. То есть?
Публий. Была б там жизнь, хрен бы мы их вообще увидели. Ночью особенно.
Ночью спать ложатся и свет выключают... Жизнь... что они про это понимают...
Исследователи...
Туллий. А ты, Публий? Что ты понимаешь? По-твоему, жизнь -- это что
такое?
Публий. Это когда свет рубишь -- и на бабу. Вот это жизнь... Скорей бы
прогулка, что ли...
Туллий. Как это ни дико, но в том, что ты несешь, есть доля истины...
Как сказано у поэта, вокс попули, вокс деи. Глас народа -- глас божий... Или
что у трезвого на уме, у пьяного на языке... Темнота таки действительно
форма жизни. Так сказать, состояние света, но -- пассивное. Днем --
активное, а ночью -- пассивное. Но -- света. А свет у нас что -- форма
энергии, источник жизни. Для помидоров, по крайней мере, или лука зеленого.
И темнота тоже источник. Того же самого. Форма жизни. Материи, как они
говорят... И это бы еще ладно, что материи... но им подай пуговицы. То есть
чтоб блестели. Ибо жизнь, по-ихнему, есть что-то плотное, осязаемое. Из мяса
сделанное. Волокна из ткани. Клетки с молекулами. Берешь в руки -- маешь
вещь. Осязаемое и описанию поддающееся. Или сфотографировать. Всегда вовне.
А жизнь -- это то, в чем вещи существуют... Не сами они, а эта, как ее?
среда. И четверг, и вторник, и пятница. И когда светло, и когда темно.
Особенно, когда темно. Это не звезды ихние, а то, что между.
Публий. Да не расстраивайся ты. Подумаешь, газета. И вообще: только
жлобы обращают на звезды внимание...
Туллий ([продолжая свое]). Не жизнь для вещи, а вещь для жизни...
([Успокаиваясь.]) Интересно, как они там определяют ее отсутствие? Чем?
Миноискателем, что ли? Дозиметрами? Гейгером-Мюллером?
Публий. Может, они в миноискатель идею христианства вмонтировали. И
язычества. И буддизм с мусульманством... Мало ли что... За ними не
уследишь... Тумбочку новую до сих пор не прислали. Позвонить, что ли,
претору?
Туллий. После отбоя, наверно, пришлют. Тебе же еще и лучше. На ночь-то
глядя...
Публий. Груб ты, Туллий...
[Первые такты "Сказок Венского Леса", свет в плафонах убывает, и пол
приходит в движение; на трех стенах камеры появляется (спроецированное либо
сзади, из-за кулис, либо -- через окно) изображение парка с аллеями, прудом
и статуями. Изображение это может быть статичным, но лучше, если это фильм,
и лучше, если смена кадров скоординирована с движением фигур Публия и
Туллия.]
Ну, наконец-то... Что это у нас сегодня -- вилла Д'Эсте или вилла
Боргезе?
Туллий. Не-е. Это, вроде, где-то в Галлии. Тюильри, что ли. Или нет.
Это в Скифии Северной... Ну, в этой, в Европе Восточной. То есть в Западной
Азии. Город-то как этот ихний называется?
Публий. Да пес его знает. Хороший сад все-таки... Вот видишь, Вертумн и
Помона.
Туллий. Ага, а это "Похищение Сабинянки".
Публий. Точно. А вот "Сатурн, пожирающий своего младенца". Н-да,
сюжетик... И ограда ничего. И даже, вон, лебеди... Интересно, откуда у них
лебеди...
Туллий. Один лебедь.
Публий. А это что? ([Подходит к стене и тычет пальцем.])
Туллий. Отражение. Нет лебедя без отражения. Или человека без
биографии. Как сказано у поэта:

И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
любуясь красой своего двойника.

Публий. Это кто сказал?
Туллий. Не помню. Скиф какой-то. Наблюдательный они народ. Особенно по
части животных.
[Пауза. Прогуливаются.]
Публий. Что с поэтами интересно -- после них разговаривать не хочется.
То есть невозможно.
Туллий. То есть херню пороть невозможно?
Публий. Да нет. Вообще разговаривать.
Туллий. Самого себя стыдно становится. Ты это имеешь в виду?
Публий. Примерно. Голоса, тела и т. д. Как после этих строчек про
двойника... Ну-ка, повтори.

И лебедь, как прежде, плывет сквозь века, любуясь красой своего двойника.

Публий. Дальше ехать некуда...
[Пауза. Прогуливаются.]
Жить незачем. Жить, возможно, и не надо было. Детей делают по
неведению. Не зная, что это -- уже есть. Или по недоразумению...
Туллий. Либо надеясь, что они тоже стихи писать станут. И многие
пробуют. Но вскоре на прозу переходят. Речь в Сенате толкают. И т. д.
Публий. Я тоже баловался. Когда мы когортой в Ливии стояли...
Туллий. Опять похабель какая-нибудь...
Публий. Да нет, молодой еще был... Я тоже одно написал. Ничего не
помню; только две строчки, тоже про птицу:

Но порой меня от сплина
Не спасал и хвост павлина!

Туллий. Ха! Недурно. Совсем недурно, Публий. Не лишено изящества...
Больше не пробовал?
Публий. Не, завязал.
Туллий. Жалко... И не потому, что сидел бы ты сейчас не тут, скажем, а
на своей вилле на Яникулуме. Тут бы, положим, был твой бюст. Жалко потому,
что сказанное поэтом неповторимо, а тобой -- повторимо. То есть если ты не
поэт, то твоя жизнь -- клише. Ибо все -- клише: рождение, любовь, старость,
смерть, Сенат, война в Персии, Сириус и Канопус, даже цезарь. А про лебедя и
двойника -- нет. Чем Рим хорош, так это тем, что в нем столько поэтов было.
Цезарей, конечно, тоже. Но история -- не они, а то, что поэтами сказано.
Публий. Да? А Тиберий с Траяном, а Адриан? А новые территории в Африке?
Туллий. Зарезать, Публий, и легионер сумеет. И умереть за отечество
тоже. И территорию расширить, и пострадать... Но все это клише. Это, Публий,
уже было. Хуже того, это будет. По новой, то есть. В этом смысле, у истории
вариантов мало. Потому что человек ограничен. Из него, как молока из коровы,
много не выжмешь. Крови, например, только пять литров. Он, Публий,
предсказуем. Как сказка про белого бычка. Как у попа была собака. Да капо
аль финем. А поэт там начинает, где предшественник кончил. Это как лестница;
только начинаешь не с первой ступеньки, а с последней. И следующую сам себе
сколачиваешь... Например, в Скифии этой ихней кто бы теперь за перо ни
взялся, с лебедя этого начинать и должен. Из этого лебедя, так сказать, перо
себе выдернуть...
Публий ([приглядываясь к пейзажу]). Интересно, фильм это или прямая
трансляция?
Туллий ([взрываясь]). Да какая разница! Природа и есть природа. Деревья
эти зеленые. Вот уж, говоря о клише... Ствол от ствола еще отличить можно,
но лист от листа! Отсюда, я думаю, идея большинства и пошла... Природа сама
и есть трансляция... Из зала Сената... Сплошная овация...
Публий. Да успокойся ты, Туллий. Разнервничался. Вообще ты последнее
время... С пол-оборота заводишься. Ну хочешь, выключим. В нашей же власти.
Туллий. Выключи, действительно -- ужасная все-таки гадость...
Тавтология. Хуже всего, что -- естественная. Мать, так сказать, природа...
Публий. Выключаааююю... ([Нажимает кнопку; пол останавливается, аллеи
исчезают, зажигается свет.]) В следующий раз лучше заранее откажемся.
([Миролюбиво.]) В следующий раз...
Туллий. Варвар! В следующий раз!.. Откуда ты знаешь, каким он будет,
раз этот следующий! Привык к тому, что завтра наступает. Развратился.