Бродский Иосиф. Мрамор

отчасти, конечно, потому, что Сенеки -- племянник... и, конечно, потому что
тоже самоубился, хотя и молодым... то есть сам вскрыл вены, чтоб Нерон не
зарезал... Ничего это, между прочим, у него про вены эти самые:

...Никогда столь широкой дорогой не изливалася жизнь...

бррр, конечно; но -- здорово. Хорошие были в Риме авторы. Тяжелые только...
Вот и ворочай их теперь только потому, что невежда и варвар считается, тем
не менее, римским гражданином, и Тибериева реформа распространяется на него
тоже, со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая снотворное.
Пережитки республики все-таки... Ведь ни строчки из Марциала не знает, ни
Ювенала, ни Персия -- а туда же: снотворное принимает... Ведь никакой
душевной деятельности: одно пищеварение -- а вот поди ж ты, -- подай ему
барбитурат кальция, и все! Демократия... И через это такие ребята ([жест в
сторону бюстов]) носы и уши теряют!.. Эх! выпить, что ли. ([Направляется к
амфоре.]) Посошок на дорожку. "Пьяной горечью Фалерна / Чашу мне наполни,
[малчик]..." ([Отходит, наполнив стакан, в сторону.]) Ну-с, классики.
Отрубленные головы цивилизации... Властители умов. Сколько раз литературу
обвиняли в том, что она облегчает бегство от действительности! Самое время
воспринять упреки буквально. Пора спуститься с облаков ([распахивает дверцу
мусоропровода]) на землю. От звезд, так сказать, восвояси к терниям. В
Тибра, точнее, мутные воды. Как сказано у поэта...
[С этими словами Туллий принимается спихивать один за другим бюсты
классиков в отверстие мусоропровода. В камере остаются только два бюста --
Овидия и Горация. Туллий запихивает в мусоропровод матрац, подушки и, пятясь
раком, сам пролезает в отверстие.]
Туллий ([обращаясь к оставшимся бюстам]). Вас все-таки жалко. Ты же,
небось ([похлопывает по темени Горация]), еще и обжиться тут не успел. А ты
([к Овидию]) ...как это там... Нек сине те, нек текум вивере поссум. Ни с
тобой, ни без тебя жить невозможно... Что да, то да. ([С этими словами
Туллий зажимает нос и исчезает в мусоропроводе.])
Занавес. Конец II акта.

III акт

[Та же камера. Раннее утро. Солнечные лучи окрашивают потолок, проникая
сюда как бы снизу. Громкое пение канарейки; оно и будит Публия.]
Публий ([потягиваясь]). У-ли-тититююююю, ули-ти-ти-тюююю, тююю...
Тибулл, Катулл, Проперций... Тююю, тююю... Запела-таки, сучка... слышь.
Туллий... а?.. спит еще... О-о! ([Садится на постели, держась за голову.])
О-о, барбитураты эти... дают себя знать... Кофе, значит. ([Бессознательным
жестом, прожимает ладонь к пульту, где вспыхивает имя, номер камеры и слово
"Заказ"; столь же машинально Публий нажимает кнопку -- в ответ вспыхивает
"Кофе"; рука безжизненно падает, и раздается характерный шум заваривающей
"экспресс"-машины, и в зале разносится запах кофе.]) ...Ули-тити-тюю... А
ничего себе, между прочим стоит, а!.. Сколько же в тебе сантиметров,
красавец, будет?.. Ууууууу... моща-а-а... у-у-у-, щас бы я... как говорил --
кто же? Нерон или Клавдий -- в общем, из древних: Не верь хую поутру
стоячему: он не ебать, он ссать просит. Ыыы-эххх-што ты!..
[Публий откидывает полог и спускает ноги с кровати на пол. Некоторое
время он так и сидит; потом встает и направляется к туалету; те же самые
звуки, что мы слышали в конце предыдущего акта. Выходит из туалета,
возвращается в свой альков, садится, наливает себе кофе, встает, подходит к
окну, потягивается, делает первый глоток, достает сигарету, закуривает.]
День-то какой, ликторы-преторы! Тибр извивается, горы синеют. Рим,
сука, весь как на ладони. Пинии шумят -- каждую иголочку видно. Фонтаны
сверкают, как люстры хрустальные... Всю Империю, можно сказать, видать: от
Иудеи до Кастрикума... Принцепсом себя чувствуешь... Хотя, конечно, может
это только нам... так... показывают... А, Туллий, как ты думаешь!.. Спит,
зараза... Такой день пропускает... Наверно, все же в прямой трансляции... Но
даже если и в записи... Потому, видать, и записали, что лучше не бывает...
([Пьет кофе.]) Туллий, эй, Туллий! Вставай, сколько валяться можно...
День-то какой!.. Эй, Туллий!
[Публий оборачивается и только тут замечает что-то неладное: отсутствие
бюстов и общий беспорядок в алькове Туллия.]
Туллий!!! ([Кидается к алькову.]) Туллий, где ты!?!? Туллий!!!
Туллий!!! ([С тревогой, переходящей в ужас понимания, что Туллий исчез.])
Туллий, ты где? ([Кидается в туалет, из которого -- сознает на бегу --
только что сам вышел; заглядывает под кровать, ищет везде, где человеческое
тело могло бы спрятаться.]) ...И классики... ([Мечется по сцене: целая
пантомима, состоящая из бессмысленных, но общих в своей отчаянности порывов:
нюхает исподнее, быстро перелистывает валяющийся томик, включает и выключает
лампу, ощупывает стекло окна и т. п.]) Туллий! Как же так. И Овидий. Овидий
и Гораций. Пятнадцать минус два. Равняется тринадцати. Несчастливое число.
Так я и знал. Что? Знал -- что? Чисел больше нет. При чем тут числа! При чем
тут числа! Туллия нет. Такой день пропускает. Что же я буду -- с кем же я
буду? Я же с ума сойду! На кого же ты меня, зараза, покинуууул. На кого же
([падает на колени]) ты меня оставил, а, ([широко раскрывая рот]) а?-а?-а?
Вот оно, надвигается на меня, вот оно, вот оно -- Время-я-а-а-а. ([Глаза
полные ужаса, пятится в глубину сцены.]) Больше же ничего-ооо не-еееет...
([Пауза: спокойным тоном.]) С другой стороны, кого-нибудь, конечно,
подселят. Свято место пусто не бывает. И лучше бы молоденького... Ведь
подселят. Не могут не подселить. Независимо от либералов сенатских. Ведь
площадь пропадает. В конце концов, восемь квадратных метров на брата
положено. Что же я с этим пространством делать буду, а? Кровать вторая...
Чашка... тога лишняя... Туллий, как же это, а? Так это и будет выглядеть,
когда меня тоже... когда я... "Ничего от них в итоге / не осталось, кроме
тоги..." Главное -- чашка лишняя. Пустая. Туллий!!!.. Стоп. Может, это они
просто показывают... В записи, конечно. Стереоскопическое, трехмерное -- в
газете было: изобрели. То-то он и не откликается. Потому что -- в записи...
([Внезапно хватает свой еще дымящийся кофейник и бежит через сцену к алькову
Туллия, хватает пустую чашку, наливает в нее кофе и пьет.]) Либо -- либо --
либо -- это -- ему -- меня -- показывают! В трансляции, конечно. Потому и не
откликается. Стоп! Этого не может быть! ([Хватается за виски.]) Либо -- либо
это -- накладка! Двойная экспозиция! Совмещение записей! или -- записи с
трансляцией! Что, собственно, и есть жизнь! То есть -- реальность! Оттого и
лучше, чем есть, быть стараешься. Живот втягиваешь... Но что же тогда --
экран?!! ([Наливает кофе в свою чашку, пьет.]) Или -- это -- запись --
показывает -- себя -- трансляции. Что есть определение действительности.
Формула реальности... В любом случае -- как же ему все-таки удалось?
([Приоткрывает дверцу мусоропровода, заглядывает вниз.]) Туллий! Эгегей!.. В
любом случае, если подселят, то лучше молоденького. Даже в случае записи...
И чем раньше, тем лучше. ([Снимает телефон, набирает номер.]) И чем раньше,
тем луч... Г-н Претор, это Публий Марцелл из 1750-го. Да, доброе утро. Г-н
Претор, Туллий Варрон исчез. Да, не могу его найти. Предполагаю, что бежал.
Да. Как? Известно? Вам известно!??! К-к-каким образом? Небось, телекамеры,
да? Прямая трансляция... Ну да, так я вам и поверил: "ничего общего".
Чтоооооо? Сам позвонил? С какой-такой улицы? С виа деи Фунари?! Но это...
это же в двух шагах от Капитолия! Господин Претор, этот человек опасен... А?
Как? Просил передать, что купил просо? Просо? ([Кричит.]) Какое
просо!!!???.. Какое просо, господин Претор!? Вы что? Рехнулись?.. Как? Для
канарейки? Мать честная! Где?! В заведении "Сельва"? Что -- два кило?
Извиняется, что только два кило? Что было только полсестерция? А-а-а-а!!!
([Хватается за голову.]) По дороге -- куда? Домой??? Г-н Претор, что вы
имеете в виду... Как? Возвращается?? Что значит -- возвращается? Что значит
успокоиться? А? Так точно... транкливи... транквилли... транкви-ли-заторы...
Есть принять!.. Но он же... Что? Через пять минут? Если не раньше? Сразу
после санобработки??? ...Есть запить водой... ([Вешает трубку.]) Е-мое...
Е-мое... Е-мое... Что же это, вброд-коня-купать, творится...
([Бессознательно шарит ладонью по пульту: там загорается имя-номер заказа:
транквилизатор, затем из отверстия появляется коробочка с таблетками и
стакан воды.]) ...С другой стороны... с другой стороны, могли и старика
подселить. Никакой гарантии... Закон на всех распространяется... Хотя
[малчика] тоже могли... ([Спохватывается.]) Снотворное. ([Хватает флакон и
начинает метаться по камере, ища куда бы его спрятать.]) Найдет... здесь
найдет... и здесь тоже... в книги... нет... Эврика! ([Кидается к алькову
Туллия и прячет флакон ему под кровать. В этом положении и застает его
Туллий, выходя из лифта.])
Туллий. Чего ты там роешься?
Публий. А, это ты? ([С деланным спокойствием.]) Сандалий ищу. Я
сандалий свой потерял.
Туллий. Левый или правый?
Публий. Правый. Хотя вообще они одинаковые.
Туллий. Как и сами ноги. Как и сами ноги.
Публий. Завтракал?
Туллий. Да, с претором. Но от кофе не откажусь. ([Замечает остатки кофе
в своей чашке.]) Это что такое? Кто пил из моей чашки!
Публий. Я думал...
Туллий. Обнаглел, мерзавец! И как быстро! Спал-то хоть в своей? Варвар
паршивый.
Публий. Я думал -- не вернешься...
Туллий. Да если б даже не вернулся!!! На кой тебе две чашки? Срач
разводить? По помойке соскучился. Ностальжи де ла бю. Зов предков. Восточный
базар. Мухи навозные. ([Споласкивает чашку в раковине.]) Микробы.
Публий. Расист... Я думал, не вернешься и, это, ну, как его,
стосковался. Дай, думаю, из его чашки выпью. Может, думаю, еще Туллием
пахнет.
Туллий. Ну и? Чем же это таким Туллий пахнет?
Публий ([взрываясь]). Ссакой! Канализацией и ссакой! Дерьмом! Чего ради
ты вернулся, а? Ведь сбежал -- нет? Рванул когти. На хрена -- на хрена -- на
хрена -- возвращаться было?!..
Туллий. А снотворное?
Публий. Что -- снотворное?
Туллий. Мы же поспорили.
Публий. Ну?
Туллий. И ты проиграл.
Публий. Ну?
Туллий. Потому и вернулся: а) Доказать, что ты проиграл, б) За
снотворным.
Публий. Ты сошел с ума! Ты сошел с ума! Как ты мог! Ведь сбежал! Не
просто сбежал, а -- из Башни! Был на свободе! Мог -- куда угодно -- и -- и
([не находит слов]) променял свободу на снотворное!..
Туллий. А тебе не приходило в голову, душка Публий, что снотворное -- и
есть свобода? И что наоборот тоже.
Публий. Да пошел ты со своими парадоксами! Ведь сбежал! Ведь нашел же
способ! И мне, зараза, не сказал!
Туллий. Ну, ты б тоже со мной не поделился -- будь ты на моем месте.
Публий. Да. Но я бы и не вернулся! Из чего бы следовало, что
возможность сбежать все-таки есть! А ты -- ты сократил шансы! Минус еще один
способ! Который был. А теперь его -- нет.
Туллий. Способ сбежать, Публий, всегда есть. А вот способ остаться...
Побег -- он что доказывает? Что система несовершенна. Тебя это, конечно,
устраивает. Потому что ты, Публий, кто? -- варвар. Потому что для тебя
Претор -- враг, Башня -- узилище. И так далее. Для меня он -- никто, она --
ничто. И они -- никто и ничто -- должны быть совершенны. В противном случае,
почему не вернуться к бараку.
Публий. И то веселее.
Туллий. Рано или поздно все становится предметом ностальгии. Потому
элегия и есть самый распространенный жанр.
Публий. И эпитафия.
Туллий. Да. В отличие от утопии. Говоря о которой -- где мое
снотворное?
Публий. Мало ли где! Ты же вернулся. Сам, конечно; но это все равно,
что поймали. Не важно, чем. Голыми руками или идеей. Идеи -- они самые
овчарки и есть!
Туллий. Даже если и так, мы же поспорили. И ты проиграл. Я выиграл. За
выигрышем и вернулся. ([Чеканя каждый слог.]) Где мое -- снотворное?
Публий. Да почем я знаю... да на свободе таблеток этих завались.
Бесплатно дают -- указ сенатский. Протяни руку -- и готово... Свобода и есть
снотворное... Навалом... А ты...
Туллий. Речь, Публий, шла не о вообще снотворном.
Публий. То есть?
Туллий. А о [твоем] снотворном.
Публий ([вздрагивает]). То есть о моей свободе?
[Пауза.]
Туллий. Оставим громкие слова, Публий. Где флакончик-то?
Публий. Где правый сандалий. У тебя под кроватью.
Туллий. Гм. Хитро. ([Смотрит с интересом на Публия.]) Я б ни в жисть не
догадался. ([Достает флакон из-под кровати и прячет его в складках тоги.])
Переоденусь пойду -- промок весь. Льет, как из ведра.
Публий ([бросая быстрый взгляд в окно, где -- сияющий полдень]). Но --
сейчас лето, да?
Туллий ([из-за ширмы]). В Риме, Публий, всегда лето. Даже зимой.
Публий ([снова глядя в окно]). По крайней мере, утро сейчас, а? Часов,
как говорили при христианстве, десять.
Туллий. Утро, утро. Не волнуйся. С этим они еще дурака валять не
научились.
Публий. Не в их интересах. Я имею в виду -- сокращать сутки.
Туллий. Это почему же?
Публий. Да потому что пожизненно. И удлинять не в их интересах тоже.
Туллий ([задумчиво]). Н-да, чревато эпосом. Ни больше, ни меньше.
([Выходит из-за ширмы, в свежевыглаженной тоге, направляется к столу,
подливает себе кофе, достает из недр тоги сигару и разваливается на лежанке.
Первое кольцо дыма.])
Публий. Не поделишься?
Туллий. ?
Публий. Ну, этим -- как тебе это провернуть удалось. Планом -- и так
далее. Теперь ведь все равно. Так сказать, постфактум.
Туллий. Ты снотворным своим и постфактум бы не поделился.
Публий. Да при чем тут таблетки!? Мог же все забрать -- пока я спал...
Туллий ([четко и раздельно]). Я не вор, Публий. Я не вор. Даже ты из
меня вора не сделаешь. Я -- римлянин, а римляне не воруют. Я этот флакончик
заработал. Понял? За-ра-бо-тал. Своим горбом. Причем, буквально.
Публий. Подумаешь, горбом. Классиков в шахту покидал. Так и христиане
делали.
Туллий. Христианам легче было. Во-первых, шахты и были шахты. Им ведь
-- что им шахту, может, только показывают -- сомневаться не приходилось.
Во-вторых, не только покидал, но и сам последовал...
Публий. На то они и классики. Властители умов... Словом, сам себе
палач, сам себе мученик. И все из-за снотворного несчастного.
Туллий. Что интересно ([вертя в пальцах флакон с таблетками]), это что
именно он, флакончик этот ([встряхивает таблетки]), идею подсказал.
Публий. То есть как?! ([Вскакивает.])
Туллий. А так, что это -- цилиндр, и ствол шахты -- цилиндр. Только
длиннее. И не такой прозрачный. Хотя тоже узкий. Метра в диаметре не будет.
Сантиметров 75, не больше. И стенки, зараза, очень скользкие.
Публий. Смазаны, что ли?
Туллий. Это; и еще от сырости. Плесень местами.
Публий. Ну и?
Туллий. Я и решил: не просто солдатиком, а матрац сначала туда
засунуть, пополам сложенный. Он же, матрац этот, распрямиться захочет -- то
есть, застревать станет. Трение создаст. Чего, если солдатиком лететь, может
и не случиться.
Публий. Это точно.
Туллий. Так мы вместе вниз и поехали. Ускорение как возникает -- матрац
к стенке ствола ногой прижимаешь. Вроде как тормозишь...
Публий. Долго заняло?
Туллий. Примерно как -- э-э -- по-большому сходить. Или если душ
принимаешь. Хотя пахло, как по-большому. И темно.
Публий. А потом?
Туллий. Потом -- сечка, классиками разрушенная. Потом -- клоака:
катакомбы бывшие. И тебя в Тибр сбрасывает... Потом поплыл.
Публий. Когда мы в Лептис Магне когортой стояли...
Туллий. Публий! умоляю...
Публий. Да нет; просто у меня лавровый венок по плаванью был... Э-э, да
чего там. ([Машет рукой.]) Они там сейчас, поди, похуже прежней сечку
заделают. Электронную. Либо лазерную. По последнему слову.
Туллий. Ага -- распылители. Элементарные частицы... С другой стороны:
мы у них тоже не одни. Ресторан все-таки... Опять же антенны телевизионные.
Другие камеры. Может быть, даже ПВО. Отходов-то сколько.
Публий. А где, думаешь, у них кухня? Под или над нами?
Туллий. Под, наверное. Все равно же продуктам, в итоге, вниз канать,
да. А так у них шанс подняться имеется. На мир взглянуть.
Публий ([тоскливо]). Мир лучше вблизи рассматривать... Чем ближе,
знаешь, тем чувства сильней обостряются.
Туллий. Только обоняние... Если ты по миру так стосковался, я могу и не
спускать после себя в уборной.
Публий. Острослов. Думаешь, есть какая-то разница? После тебя то есть?
Этих-то ([с внезапной надеждой в голосе, тыча пальцем в два оставшихся
бюста]), их-то ты -- зачем оставил?
Туллий ([качая головой]). Нет, не за этим... Просто на развод, на
племя... Большая личная привязанность. С детства Назона любил. Знаешь, как
"Метаморфозы" кончаются?

Вот завершился мой труд, и его ни Юпитера злоба
не уничтожит, ни медь, ни огнь, ни алчная старость.
Всюду меня на земле, где б власть ни раскинулась Рима,
будут народы читать, и на вечные веки во славе
([ежели только певцов предчувствиям верить]) -- пребуду.

Публий. Да положить я хотел на "Метаморфозы"!..
Туллий ([продолжая]). Обрати внимание на оговорку эту: про
предчувствия. Да еще -- певцов. Вишь, понесло его вроде: "...и на вечные
веки во славе..." Так нет: останавливается, рубит, так сказать, сук, сидючи
на коем, распелся: "ежели только певцов предчувствиям верить" -- и только
потом: "пребуду". Завидная все-таки трезвость.
Публий ([с отчаянием]). Да какое это имеет отношение?! Ты -- про
предчувствия, а они -- новую сечку устанавливают! Это и есть предчувствие!
Туллий. А то отношение, что он прав оказался. Действительно, "на веки
вечные" и действительно "во славе". А почему? Потому что сомневался. Это
"ежели только певцов предчувствиям верить" -- от сомнения. Потому что у него
тоже впереди ничего, кроме "вечных веков", не было. Кроме Времени то есть.
Потому что тоже на краю пространства оказался -- когда его, пацана твоего
тезка, Октавиан Август, из Рима попер. Только он на горизонтальном краю был,
а мы -- на вертикальном... "Всюду меня на земле, где б власть ни раскинулась
Рима..." Что да, то да: раскинулась. Все-таки тыща почти метров над уровнем
моря. Да еще две тыщи лет спустя... А если их еще перемножить... Этого он,
конечно, не предполагал -- что его в разреженном воздухе читать будут.
Публий. Что значит быть классиком!
Туллий. Осел ты, Публий; осел, а не варвар. Верней -- варвар и его
осел. ...Как сказано -- у поэта. Про другого поэта... Классик классиком
становится, Публий, из-за времени. Ни того, которое после его смерти
проходит, а того, которое для него и при жизни и потом -- одно. И одно оно
для него, заметь, уже при жизни. Потому что поэт -- он всегда дело со
Временем имеет. Молодой или старый -- все равно. Даже когда про пространство
сочиняет. Потому что песня -- она что? Она -- реорганизованное Время...
Любая. Даже птичкина. Потому что звук -- или там нота -- он секунду
занимает, и другой звук секунду занимает. Звуки, они, допустим, разные, а
секунды -- они всегда те же. Но из-за звуков, Публий, -- из-за звуков и
секунды становятся разными. Спроси канарейку свою -- ты же с ней
разговариваешь. Думаешь, она о чем поет? о Времени. И когда не поет -- тоже
о Времени.
Публий. Я думал -- просто жрать хочется. Когда поет -- надеется. Не
поет -- бросила.
Туллий. Кстати, я тут ей проса достал. Два кг. Больше денег не было.
Публий. Знаю. На виа деи Фунари купил.
Туллий. Ага, в "Сельве". Откуда ты знаешь?
Публий. Претор сказал... Это где та стела, на которой "Мементо Мори"
написано?
Туллий. Ага. Я там гетеру одну когда-то знал. Совершенная прелесть
была. Брюнетка, глаза -- как шмели мохнатые. Своих павлинов держала. Грамоте
знала; с богдыханом китайским была знакома... Откупщик ее, за которого она
потом своим чередом замуж вышла, эту "Сельву" и открыл -- птичьим кормом
чтоб торговала, при деле была. Скотина он был порядочная, с мечом за мной по
всему Форуму гонялся...
Публий. Звучит элегически.
Туллий. Это от избытка глаголов прошедшего времени.
[Пауза.]
Пофехтуем?
Публий. С утра пораньше? Как сказала девушка легионеру.
Туллий. Именно. Размяться. Кровь разогнать... Взвешивался сегодня?
Публий. Нет еще. Но вчера -- да. Та же самая история -- полнею. Почему
это, интересно, прибавить гораздо проще, чем потерять? Теоретически должно
быть одинаково просто. Либо одинаково сложно. ([Встает и подходит к
пульту.]) Мечи или кинжалы?
Туллий. Мечи. А то у тебя изо рта...
Публий. У меня только пахнет. У тебя вываливается... Парфянские или
греческие?
Туллий. Греческие.
Публий ([нажимая на кнопку пульта, где появляется текст заказа]). Что
все-таки природа хочет сказать этим? Что увеличиваться в объеме --
естественней, чем уменьшаться?
[Появляются мечи; Публий и Туллий разбирают их, продолжая беседовать.]
И -- до каких пределов? То есть, с одной стороны, когда развиваешься --
из мальчика в мужа -- то увеличиваешься. На протяжении лет примерно
двадцати-тридцати. И -- возникает инерция. Но почему именно живот? Оттого
что вперед двигаешься, что ли?.. С другой стороны -- куда двигаешься-то?
Известно, куда. Где он вообще не понадобится. Ни его отсутствие. На том-то
свете...
Туллий ([примеряясь к мечу]). Может, чем больше объем, тем подольше на
этом задержишься. Гнить, по крайней мере, дольше будешь. Распад, Публий,
тоже форма присутствия.
Публий. Да -- если не кремируют. От претора, конечно, зависит.
...Начали! До первой крови.
Туллий. До первой крови.
[Фехтуют.]
Публий. Но если увеличиваться ([выпад]) естественно, то уменьшаться
([отскок]) -- искусственно.
Туллий. А что плохого в искусственном? ([Выпад.]) Все искусственное
естественно. ([Еще выпад.]) Точней, искусственное начинается там, где
естественное ([отскок]) кончается.
Публий. А где кончается ([выпад]) искусственное?
Туллий. Весь ужас в том, Публий ([контрвыпад]), что искусственное нигде
не кончается. Естественное естественно и кончается. ([Теснит Публия к его
алькову.]) То есть становится искусственным. А искусственное не кончается
([выпад]) нигде ([еще выпад]), никогда ([еще выпад]), ни под каким видом.
([Публий падает в альков.]) Потому что за ним ничего не следует. И, как
сказано у поэта,

это хуже, чем детям
сделанное бобо.
Потому что за этим
не следует ничего.

Публий. У какого поэта?
Туллий. У восточного.
Публий. Может, искусственное, если долго продолжает быть искусственным,
в конце концов становится естественным. Яичко-то становится курочкой. А
ведь, глядя со стороны, ни за что не скажешь. Изнутри -- тоже вряд ли.
Потому что искусственным выглядит... Мне всегда казалось, Туллий, на яичко
глядя, -- особенно утром, когда разбиваешь, чтоб глазунью сделать, -- что
существовала некогда цивилизация, наладившая выпуск консервов органическим
способом.
Туллий. В этом смысле мы все -- консервы. Чья-то будущая яичница. Если,
конечно, не кремируют... Меч возьми.
Публий ([нехотя выбирается из алькова]). Отяжелел я. Вот в Ливии,
помню... ([Внезапно в сердцах.]) Да на кой ляд эту форму поддерживать!
Худеть! Особенно -- если чья-то будущая яичница... Либо если кремируют... Да
и тебе же лучше: чем я толще, тем больше пространства занимаю. Тем больше
тебе времени этого твоего остается-- Ведь всем все равно, с тебя начиная,
есть ли Публий Марцелл, нет ли его. И если даже есть, какое кому дело, как
он выглядит. Кого это интересует? Богов? Природу? Цезаря? Кого?.. Богам
вообще на все положить. Цезарю -- тоже. В этом смысле он -- точно помазанник
ихний. Природе?.. Безразличны ли природе очертания дерева?
Туллий. Похоже на тему для диспута.
Публий. Я думаю, природе на силуэт дерева накласть! Хотя оно его четыре
раза в году меняет. Но в этом-то безразличие и сказывается. Пресыщенность.
Листики обдирает... А у него, может, только и есть что листики. Оно, может,
всю дорогу только тем и занято было, что их пересчитывало. Денежку свою
зелененькую золотую... И -- рраз...
Туллий. Ну, распустил сопли. Меч, говорю, возьми... И вообще --
вечнозеленые тоже есть. Лавр, допустим. Хвоя. И так далее.
Публий. Меч я, допустим, могу взять. Дальше что? Скрестим мы их.
Разойдемся. Выпад, контрвыпад, дистанция... Дальше что? Устанем. Дальше что?
Ты выиграешь -- я проиграю. Или наоборот. Какая разница? Кто этот поединок
увидит? Даже если я тебя убью -- или наоборот. Хотя мы договорились. До
первой крови. Но -- кто это увидит? Кто это добро смотреть станет? Тем более
в прямой трансляции. Даже претор не будет. Претор это в записи посмотрит и,
если смертоубийства нет, еще, неровен час, запись сотрет. В конце рабочего
дня. Не потому, что пленки жалко или бобины тоже смазывать надо: потому что
сюжета нет.
Туллий. Нет. Они пишут все без разбору. Стирать им декретом запрещено.
Мало ли -- можно почерк преступника установить. Даже если преступление и не
совершено. Все равно -- почерк. Возможного преступника. Чтоб раскрыть
возможное преступление. Что есть формула реальности... Так что сюжет есть,
Публий. Сюжет всегда возникает независимо от автора. Больше того --
независимо от действующих лиц. От актера. От публики. Потому что подлинная
аудитория -- не они. Не партер и галерка. Они тоже действующие лица. Верней,
бездействующие. У нас один зритель -- Время. Так что -- пофехтуем.
Публий ([нехотя беря меч]). Ну, от этого зрителя аплодисментов хрен
дождешься. Даже если выиграешь. Тем более если проиграешь. Гарде.
[Фехтуют.]
Туллий. Потому что выигрыш ([выпад]) -- мелодрама и проигрыш ([снова
выпад]) -- мелодрама. ([Отступая под натиском Публия.]) Побег -- мелодрама,
самоубийство -- тоже. Время, Публий, большой стилист... ([Наступает.])
Публий. Что же ([защищаясь]) не мелодрама? Туллий. А вот ([выпад]) --
фехтование. ([Отступает назад.]) Вот это движение -- взад-вперед по сцене.
Наподобие маятника. Все, что тона не повышает... Это и есть искусство...
Все, что не жизни подражает, а тик-так делает... Все, что монотонно... и
петухом не кричит... Чем монотонней, тем больше на правду похоже.
Публий ([бросая меч]). Туше; но так можно махаться до
светопреставления.
Туллий ([продолжая еще некоторое время проделывать соответствующие