Брокуэй Конни. Герой ее мечты

   Гарри оттолкнулся от стены и, схватив Энтона за ворот рубашки, заставил его выпрямиться.
   – Пошли, малыш, нам нужно составить план.
   – Что еще за план? – отозвался Энтон.
   – Пока не знаю, но лучше составить его поскорее.
 
   Кейти откинулась на широкое бархатное сиденье и положила в рот еще конфету.
   – В свое время я бывала в нескольких по-настоящему потрясающих домах, но это побивает их полностью. – Пожалуй, в сотый раз она оценивающим взглядом обвела личный вагон Венис. Венис улыбалась, наблюдая, как взгляд Кейти скользил по красным бархатным шторам на окнах, персидским коврам на полу, полированному буфету из орехового дерева и вышитым драпировкам, скрывающим кровать в дальнем конце. – Изысканно. По-настоящему изысканно.
   – Спасибо, – поблагодарила Венис.
   – Да, у вас есть все: деньги, красота и ум. Много ума. Кто бы мог подумать, что за этим утонченным личиком скрывается прирожденная актриса!
   – Прошу прощения?
   – Я видела, как вы манипулировали инженером… и другим мужчиной, который случайно попался вам на глаза. И не притворяйтесь, будто не знаете, что делаете. Последний раз, когда вы превратили мужчину в круглого идиота, вы подмигнули мне! Черт! – Кейти засунула в рот еще одну шоколадку. – Мне стоит поучиться у вас. Я и сама не новичок в том, чтобы обводить мужчин вокруг пальца!
   – Мистера Джонса, – кивнула Венис.
   – Его и других, – пробормотала Кейти.
   – Вы с мистером Джонсом в ссоре?
   – Вовсе нет. Никакой ссоры. Нельзя поссориться с тем, кого здесь нет. Он и я, мы просто разбежались. Несколько лет назад.
   – Простите.
   – Не извиняйтесь. Не стоит вступать в брак, чтобы сожалеть об этом. Масло и вода, милая. – Она иронически фыркнула. – А что вы? Вы замужем?
   – Нет. Пока нет.
   – Как?! – Кейти покраснела и выпрямилась. – Простите. У вас, вероятно, есть кавалер, с которым вы души не чаете друг в друге?
   – Нет. – Венис улыбнулась и отошла к туалетному столику вишневого дерева под окном. – Я ни в кого не влюблена. Мое отношение к любви очень похоже на ваше. – Она раздвинула плотные расшитые шторы и выглянула наружу. – Скажите мне, мисс Джонс, как мне завоевать доброжелательное отношение людей?
   – Не знаю, – пожала плечами Кейти. – Я сказала бы: построить церковь, но это немного похоже на предложение пустить кошку в конюшню. О! Устроить праздник. Праздники все любят.
   – Я тоже люблю праздники.
   – Точно. Повесьте большое объявление. Будьте по-настоящему дружелюбной.
   – Могу понять, почему люди решают жить здесь. Здесь красиво. – Бросив последний взгляд на открывавшуюся панораму, Венис села за туалетный столик и принялась расчесывать волосы.
   – Неужели у вас нет для этого горничной или еще кого-нибудь? – удивилась Кейти.
   – Нет. Когда я была ребенком, горничных у меня было больше, чем положено. – Венис сделала паузу. – Но никто из них надолго не задерживался.
   У Венис возникло старое чувство, что ее бросили, как какую-то изношенную одежду, с которой просто слишком много хлопот, чтобы ее упаковывать, а с этим чувством явился и запретный образ худого парня со светло-карими глазами и встревоженным, сердитым лицом. Даже он уехал. Причем после того, как пообещал не уезжать. Веля себе прогнать прошлое, Венис со злостью потянула щеткой волосы.
   Дверь вагона распахнулась, и толпа на железнодорожной станции Сэлвидж хлынула вперед, стремясь увидеть прославленную мисс Венис Лейланд. Но когда наверху короткой лестницы вместо одной леди появились две, все остановились, как сбитые с толку овцы, потому что невозможно было определить, кто из них двоих Венис Лейланд.
   На обеих были яркие нарядные платья, обе носили шляпы. Та, что помоложе, брюнетка, была немного неряшливой, ее черные густые локоны в беспорядке падали на спину, а опрятные кудри блондинки слегка касались ее круглых румяных щек. Обе были симпатичными. Стройная светлокожая девушка, возможно, казалась более изящной, но блондинка с мягкими изгибами и розовой кожей – более женственной.
   Первой по ступенькам спустилась блондинка, оставив брюнетку наверху. Первой, наверное, должна спуститься мисс Лейланд. Толпа неуверенно зашевелилась.
   – Привет, Сэлвидж! – хриплым, низким голосом крикнула маленькая темноволосая леди, шагнув вперед, и над толпой повисла тишина. – Как насчет праздника?
   «Привет?» Никаких доказательств больше не требовалось. «Лига женских радостей Сэлвиджа» – все леди как одна – двинулась вперед, чтобы окружить самую прекрасную, самую белокурую «мисс Лейланд».

Глава 2

   Спустя два дня Венис, сидя в баре «Золотой жилы» перед тарелкой остывающей яичницы и постукивая пальцами по столу, смотрела на Тима Гилпина.
   – Ваша мать умерла, когда вам было?.. – говорил редактор.
   – Я была ребенком.
   – И все же хотя ваш отец – один из самых завидных холостяков страны, память о вашей матери удержала его от повторной же…
   – Довольно, мистер Гилпин, – оборвала его Венис. – Я ответила почти на все ваши вопросы. Я сделала это, твердо веря, что мои слова будут должным образом отредактированы, чтобы исключить любое нелепое представление обо мне, которое вы хотели бы создать, ибо прежде я уже становилась объектом нежных состраданий прессы. Я сделала одолжение, побеседовав с вами, и теперь ожидаю от вас того же. Где записи моего дяди, касающиеся счетов Фонда Лейланда?
   – Мисс Лейланд, это вовсе не означает, что кто-то желает активно воспрепятствовать вашим попыткам разобраться в финансовом положении Фонда Лейланда в Сэлвидже, – укоризненно сказал Тим.
   Венис оперлась изящными руками о стол и наклонилась вперед так, что ее нос оказался на расстоянии ладони от носа Тима.
   – Мистер Гилпин, – промурлыкала она, – извините меня, если я выскажу кое-что, мало похожее на доверие к вашему убеждению, но с момента моего приезда в этот город мне препятствуют постоянно. Сначала я обнаруживаю, что дом моего дяди занят скунсом, который после вежливого выселения оставил после себя устойчивое ароматное напоминание, делающее дом совершенно непригодным для проживания. Затем, когда я ищу жилье, я нахожу, что у милых «радующихся леди» города нет ни одной кровати, которой они могли бы поделиться, и единственный найденный всеми выход – это отправить меня обратно в Денвер. Только «безнравственная» мисс Кейти Джонс с готовностью предложила мне приют.
   – У нее много комнат, – пробурчал Тим. – Или по крайней мере много кроватей.
   – А теперь, – не обращая на него внимания, продолжала Венис, – теперь, мистер Гилпин, я узнаю, что ни одна душа – и здесь, мистер Гилпин, я делаю огромное послабление, приписывая наличие души существам, вряд ли водящим даже шапочное знакомство с мылом, – ни одна душа в городе не имеет даже смутного представления о том, куда уехал мой дядя, где его записи или хотя бы где находится счет Лейланда!
   Редактор выглядел жалким, но информацию ей выдавать не собирался.
   – Мистер Гилпин, – глубоко вздохнув, изменила тактику Венис, – я никогда еще не оказывалась в таком трудном положении, разыскивая утраченные сведения.
   Не торопясь, зажав в кулаке лацкан куртки Тима, Венис потащила редактора вперед, удивляясь силе, которую придала ей ее ярость.
   – Почему все такие несговорчивые? – взорвалась она. – Я старалась быть любезной. Я думала… э-э… танцевальная вечеринка будет лучшим способом представить себя, но только обнаружила, что ваши «радующиеся леди» объявили мне бойкот за приглашение на праздник «нежелательных элементов» вроде мисс Кейес Кейти. Не могу сказать, что меня это заботит, мистер Гилпин. – Она моргнула, прогоняя слезы, не позволяя себе заплакать. – Не могу сказать, что заботит, – твердо повторила Венис. – Но мне кажется, происходит полное самоуничтожение. Хотя того, кто происходит из народа, сознательно выбравшего жизнь в этой зловонной, отравляющей организм чертовой дыре, едва ли можно этим удивить.
   – Милая, – благоговейно прошептал Тим, – ваша манера выражаться красочнее, чем нижнее белье у французской проститутки.
   У Венис округлились глаза, а Тим прижал руку ко рту и поверх широкой ладони испуганно смотрел на Венис. Полминуты они сидели застыв, а затем она расхохоталась – заразительно, во все горло.
   – Я знаю, – сквозь смех призналась Венис. – Это ужасная привычка. Такое происходит каждый раз, когда я раздосадована. Я просто произношу самые скверные ругательства, какие только могу придумать. Всего лишь избалованный, капризный ребенок, испытывающий приступ раздражения. Во всяком случае, – ее улыбка смягчилась, – так заявлял мальчик, которого я когда-то знала.
   – Я не хотел, чтобы это прозвучало осуждающе, – поспешил заверить ее Тим. – У вас изумительные способности к журналистике.
   – Я очень не люблю газетчиков, мистер Гилпин, – снова рассмеялась Венис, – поэтому не пытайтесь меня умаслить. Это я буду здесь всех умасливать.
   – Я брошу работу, сожгу свой кабинет, сломаю пресс, только обещайте не менять прекрасную речь, порожденную вашим раздражением. Не меняйте ни единой фразы, ни единого слова.
   – Аминь! – произнес мужской голос, который перед этим взывал к Всевышнему, и Венис резко повернула голову.
   За соседним с ними столом сидел молодой человек, рукой он подпирал подбородок, его глаза блестели, и по веснушчатому лицу расплывалась блаженная, кривая улыбка.
   – Вы что-то сказали, молодой человек? – спросила Венис.
   – Да. Я сказал «аминь», – не смутившись, протяжно ответил юноша. Пальцем с грязным ногтем он сдвинул на затылок шляпу, открыв голову со светлыми волосами, тонкими и короткими, как шерсть новорожденного котенка.
   В памяти Венис всплыл образ Слэтса, у которого была подобная стрижка. Он был чем-то похож на этого молодого человека: долговязый, нескладный, напоминающий ириску, которую слишком сильно растянули, – бледный и напряженный.
   – И по поводу чего именно ты сказал «аминь», юный Фарли? – с возмущением спросил Тим.
   – По поводу того, что вы говорили, убеждая эту леди продолжать ругаться. Я и половины не понял, мадам, но с удовольствием слушал. Все изысканные проклятия, произнесенные вашим хорошеньким ртом, заставили меня подать голос.
   – Блейн Фарли, ты что, подкатываешь к мисс Лейланд? – строго спросил Тим.
   – Нет, сэр, нет! – воскликнул Блейн и резко выпрямился на стуле, как будто его лягнул в лицо мул. – Я никогда не оскорбил бы мисс Лейланд. Никогда, клянусь.
   Отчаяние юноши было столь очевидным, что Венис не могла не сжалиться над ним.
   – Никто этого и не думает, мистер Фарли.
   Решив, что, по-видимому, не получит от редактора никакой полезной информации – во всяком случае, сегодня, – Венис встала и стряхнула с юбки крошки.
   – Надеюсь, вы сможете прийти на мой праздник… мистер Фарли.
   Юноша вскочил на ноги, но Тим встал первым.
   – Всего доброго вам, джентльмены, – попрощалась Венис.
   Заметив, что Тим старается оттеснить Блейна в сторону, а Блейн издает звук, похожий на сердитое рычанье, Венис быстро вышла за дверь.
   Перед «Магазином Гранди» Венис, взявшись за столб для лошадей, спустилась с дощатого настила на дорогу и сразу на целых двадцать дюймов погрузилась в пыль, наполнявшую улицу. Топот грубых башмаков привлек ее внимание к трем женщинам, шагавшим прямо к ней, но они не остановились, а только коротко кивнули, проходя мимо.
   Никто из «радующихся леди» не хотел иметь с ней дела, хотя она пыталась объяснить, что смеялась не над ними, а над собой, когда ее по ошибке приняли за Кейти. Венис не была столь самонадеянной, чтобы рассчитывать на их дружбу, но разве просить взаимного уважения – это слишком много? Ей действительно очень хотелось устроить праздник для измученных заботами женщин и суровых мужчин этого города – пока в гостиницу «Золотая пыль» ни пришла анонимная записка, в которой говорилось, что достойные леди, независимо от того, каким состоянием владеют их семьи, не станут общаться с «женщинами дурной репутации». Мысль об этом оскорбительном послании до сих пор заставляла Венис злиться.
   Гостиница «Золотая пыль», куда направлялась Венис, отличалась тем, что была единственным по-настоящему двухэтажным зданием в городе. Ее первоначальный владелец, тоскующий по родине южанин, потратил свою последнюю драхму золота на то, чтобы окружить весь второй этаж верандой в южном стиле. Венис были видны ярко раскрашенные гирлянды из перьев, свисающие как подвески с верхних ограждений, и стеганные блестками покрывала, накинутые на деревянные перила и призрачно мигающие в искрящемся утреннем свете.
   Венис собиралась перейти усеянную рытвинами дорогу, когда что-то пролетело мимо ее уха, и она машинально шлепнула себя. Насекомые были неизбежностью во всех самых неприятных частях мира – в Калькутте, в Каире… в Сэлвидже. Один из паразитов с такой силой врезался в тулью соломенной шляпы, что ее поля опустились на глаза Венис.
   – Проклятое чудовище. – Проворчав, Венис поправила шляпу, и вдруг что-то твердое ударилось в ее пышно собранный турнюр.
   Это было не насекомое.
   Она обернулась, и из складок платья к ногами упал камень размером в четверть фута. Кто-то бросал в нее камни! Если бы не турнюр, то у нее был бы синяк на… Венис внимательно посмотрела кругом в поисках нападавшего. Спрятаться было негде, разве что позади огромного валуна, отмечавшего северную границу города.
   Венис решительно обошла его вокруг – никого. Но ее внимание привлекли признаки того, что камень недавно долбили. От мотыги в нем образовалась неглубокая, но явно заметная выбоина. Часть углубления заполнял еще не застывший цемент – Венис наклонилась ниже, чтобы лучше рассмотреть, – из сырой смеси под странным углом торчала кость.
   Венис осторожно протянула пальцы к тому, что было похоже на крошечное ребро, а затем из предосторожности натянула кожаную перчатку и несмело потянула находку. Когда она вытащила кость на свободу и бетонная смесь сырыми комьями упала с нее на гравий, Венис вздрогнула.
   Она держала в руке части скелетов представителей двух различных биологических видов. Тело выглядело принадлежащим какому-то грызуну, а голова определенно была птичья, возможно, воронья. Но самым отвратительным во всем этом было то, что кто-то, пристроивший птичью голову к телу грызуна, закрепил ее проволокой, продетой через основание черепа. Проволока была почти не видна, если не перевернуть отвратительное чучело.
   Где-то в этом городе прячутся злые дети. Или, возможно, приверженец какого-то странного культа, подумала Венис, и от этой мысли ее руки покрылись гусиной кожей.
   – Фу! – Она бросила на землю маленький скелет и заторопилась в «Золотую пыль».
 
   Высоко вверху, прижавшись животами к расколотой верхушке валуна, Энтон и Гарри Гранди наблюдали, как восточная девушка бросила их «ископаемое», словно это было свежее собачье дерьмо, и побежала к «Золотой пыли».
   – Ну, как по-твоему, какой бес в нее вселился? – спросил Энтон, вставая на колени, когда дверь гостиницы захлопнулась. – Думаешь, она купилась?
   Гарри презрительно скривился и, сняв с головы шляпу, с размаху шлепнул ею по лицу недоумка брата.
   – Заткнись, Энтон! – прошипел он и, похлопав его по спине, принялся ковырять в носу. – Мне нужно кое-что обдумать.
   – Привет, Венис, – угрюмо пробормотала Кейти, шурша по полу соломенным веником.
   – Мисс Джонс, – вежливо поздоровалась Венис.
   Бросив веник, Кейти рукавом кимоно вытерла глаза, размазав при этом вечернюю краску для век в грязную полоску, и подобрала с покрытого опилками пола мокрую, наполовину выкуренную сигару. Задумчиво покрутив ее в пальцах, Кейти достала из кармана спичку и зажгла ее, щелкнув по головке ногтем большого пальца. Затянувшись, она поймала выражение отвращения на лице Венис, но лишь пожала плечами.
   У Венис уже крутило желудок от яичницы на сале, а от запаха затхлого дыма он взбунтовался. С дрожащей улыбкой она прошмыгнула мимо Кейти и поспешила наверх, в свою комнату.
   Конский волос выцветшего дивана и ворс старых красных бархатных драпировок кровати сохраняли аромат последнего постояльца – сногсшибательную смесь запахов бетеля и сирени, и в желудке у Венис забурлило.
   Раздвинув двери на веранду второго этажа, Венис выскочила наружу и, зажмурившись, сделала несколько глубоких, спокойных вздохов. Лучше. Она медленно открыла глаза и снова моментально зажмурилась. Ранним утром «Золотая пыль» бросала длинную тень на раскинувшийся позади нее луг, где были разбросаны полосатые палатки, которые Венис заказала для праздника. На обращенной к западу веранде с нависающей крышей было темно, но отраженный от белых тентов палаток солнечный свет слепил глаза. Долетевший до Венис ветерок принес с собой благоухание высоких, заросших соснами гор и холодных как лед озер.
   Какая красота, подумала Венис, переводя взгляд с ковра сочной весенней травы на сияющие, покрытые снегом горные вершины, и шагнула вперед. Так чудесно и так спокойно. Если бы только не было необходимости повернуться и встретиться лицом к лицу с шумным, пронизанным зловонием, счастливо-нищим Сэлвиджем.
   Венис направилась к перилам, но, услышав звук плещущейся воды, остановилась и попятилась глубже в тень. Она не хотела встретить влюбленный взгляд еще одного мужчины. Венис была знакома с таким вниманием и избегала его.
   Плеск продолжался, и через мгновение Венис встала на цыпочки, чтобы увидеть, кто это полощет горло, брызгается и плещется внизу. Она осторожно двигалась вперед, пока в поле зрения не показался угол деревянного корыта для лошадей. Еще шаг вперед – и она увидела сильные загорелые пальцы, держащиеся за растрескавшийся борт поилки. Полшага – и она увидела крепкое бронзовое запястье и длинное предплечье с натянутыми, выпуклыми мускулами под золотистой кожей. Еще шаг – и Венис остановилась, как будто на бегу получила сильный удар в живот.
   Там, держась руками за борта корыта, стояло мужское существо, самое нелепое из всех, какие Венис когда-либо видела, готовое еще раз опустить голову в грязную, полную травы воду. Когда мужчина облокачивался на край корыта, по красно-коричневым мускулам, проходившим вдоль неглубокой ложбинки позвоночника, прокатывались волны; от движения изношенные брюки из грубой хлопчатобумажной ткани съехали вниз, открыв контрастную светлую полоску, свидетельствующую об истинном цвете кожи, замаскированном годами пребывания на жгучем горном солнце. Мужчина выпрямился, тряхнул головой, и длинные пряди цвета тусклого золота разлетелись во все стороны, разбрасывая брызги воды по широким покатым плечам. Из легких Венис с тихим свистом вышел воздух.
   Это был грек с Олимпа, сатир, языческое божество и христианский святой одновременно. Мужчина тщательно вытер полотенцем блестящую воду, стекавшую по его мускулистой груди, груди абсолютно гладкой, как отполированный металл, безусловно, такой же твердой и вдвойне привлекательной. Венис читала о влечении таком сильном, таком внезапном, что оно пугало, но она не принимала всерьез подобные рассуждения, считая их преувеличением, и оказалась не права – магнетизм незнакомца был очевиден.
   Венис слегка стукнула себя по груди, надеясь заставить легкие снова задышать, и, когда незнакомец повернулся к ней спиной, воздуху, который она вдохнула, удалось с тихим свистом миновать сжавшееся горло. Незнакомец изогнулся, ища что-то на земле, потом бросил на перекладину рубашку из шамбре и начал неторопливо, устало и, по мнению Венис, чрезвычайно чувственно потягиваться.
   Сцепив длинные тонкие пальцы, он поднял руки высоко над головой и тянулся вверх, целенаправленно растягивая лестницу из гладких ребер сначала на одном боку, потом на другом. Натягиваясь и расслабляясь, сухожилия и мускулы под кожей танцевали по плоскому, упругому животу, играли на напряженных предплечьях.
   Совершенно невозможно, чтобы такой физический идеал не обладал достойным его разумом, подумала Венис. «Пожалуйста, не опровергни это, сделав какую-нибудь глупость», – с безмолвной мольбой обратилась Венис к незнакомцу.
   В течение сорока секунд она не поддавалась атаковавшим ее чувствам, а потом громко вдохнула. Незнакомец мгновенно опустил руки, слегка пригнулся и, легко повернувшись на носках, поднял лицо вверх, к яркому утреннему солнцу, чтобы осмотреть балкон.
   Его лицо было так же прекрасно, как и тело. Подбородок, скулы и лоб были четко очерчены и идеально пропорциональны; из-за того, что он щурился от утреннего солнца, Венис не могла определить цвет глаз, но брови были темными, а ресницы густыми; у незнакомца был большой рот, говоривший о решительности, а над верхней губой располагалось его единственное несовершенство – нос. Хотя он имел красивую форму, но посередине когда-то был сломан и остался слегка кривым. Впрочем, это не имело значения. Нос только подчеркивал безупречность остальных черт.
   – Кто там, наверху? – спросил незнакомец.
   У Венис вырвался вздох, тихий звук истинного удовольствия. Голос незнакомца оказался таким же совершенным, как и все в нем: хорошо модулированный, с интригующими хриплыми нотками, окрашивающими мягкий тембр.
   – Давайте же показывайтесь! – приказал незнакомец.
   Венис попыталась заговорить, но у нее возникло странное ощущение, что все ее тело заполнила жидкость, и сердце, в отличие от дыхания, колотящееся в безумном ритме, казалось, не могло работать должным образом. У Венис промелькнуло опасение, не начался ли у нее какой-то приступ, так как единственное, что она, околдованная и застывшая, могла делать, – это смотреть на рассерженного незнакомца внизу.
   Раздраженно заворчав, он сдернул рубашку с перекладины и принялся просовывать руку в рукав. Охваченная страхом, что он собирается скрыть это изумительно вылепленное тело, Венис совершенно бессознательно сложила губы и испустила тихий, отчетливый, откровенно восхищенный свист.
   Незнакомец вскинул голову, и на этот раз Венис уловила янтарный блеск его глаз. Его взгляд двинулся по веранде в поисках ее, и настороженность на лице мужчины сменилась выражением озадаченности. А потом он продел в рукав вторую руку, и Венис вздохнула.
   – Зачем вы это делаете? – тихо спросила она, не узнавая собственный низкий, протяжный горловой голос. Она понимала, что потеряла рассудок, но была не в силах остановить вырывающиеся слова. – Вы такой… такой… просто прелестный!
   Слова остановили незнакомца на середине движения, он замер, и ни одна жилка не дрогнула. Потом по его лицу медленно, маняще расплылась мальчишеская улыбка, и, затрепетав от чистого восторга, Венис едва не упала на колени. Пожав плечами, незнакомец стянул рубашку и небрежно бросил ее на ограду.
   – Леди, – взглянув вверх, протянул он с улыбкой, открывшей ровные белые зубы, – вы еще ничего не видели.

Глава 3

   Вода в поилке для лошадей, нагревшаяся за несколько коротких часов пребывания на солнце, доставила удовольствие усталому телу Ноубла Маккэнихи, смыв верхний слой глубоко въевшейся грязи. Но ее воодушевляющее воздействие не шло ни в какое сравнение с тем, которое оказывала невидимая леди на затененном балконе. Прежде никто из женщин не свистел Ноублу. Подмигивали, кивали – если повезет, – но никогда не свистели.
   То, что он оказался целью такого дерзкого заигрывания, несколько обескуражило Ноубла. На секунду перед ним возник образ матери, ирландской католички, пораженной ужасом при виде такого бесстыдства, но Ноубл не задумываясь отправил ее дух обратно в Скенектади, к ее третьему и, нужно надеяться, последнему мужу.
   «Черт, – подумал Ноубл, с усмешкой глядя вверх, на темную фигуру на балконе, – быть может, я выгляжу не так ужасно, как себя чувствую?» При этой мысли его улыбка стала шире. Он спешил спуститься с гор, стремясь вернуться в Сэлвидж вовремя, чтобы успеть отправить со скоростной дорогой свой законопроект в Вашингтон. Теперь одобрение, которое хриплым шепотом произнес невидимый падший ангел над ним, каким-то образом хотело компенсировать трудности того адского путешествия.
   Как казалось Ноублу, у него было две возможности: стоять здесь и с откровенным восторгом недалекого простака, считающего себя знатоком по части мужской неотразимости, наслаждаться речами, от которых любого мужчину распирает от зазнайства, или таскать свой несчастный зад по Сэлвиджу в поисках галлона колесной мази и куска щелока, чтобы вычистить, выколотить и вычесать свою шкуру. Выбор действительно был невелик, и Ноубл сделал его в тот момент, когда дама назвала его прелестным.
   Ноубл понимал, что она проститутка, ведь здесь располагался бордель. Однако в этом простом свисте было что-то такое необъяснимо оригинальное и в то же время такое неожиданно чувственное. А ее голос, благослови ее душу, звучал так естественно и простодушно, как у любой девушки, вздыхающей по своей первой любви.
   Какая разница, что все это спектакль? Она заставила его почувствовать себя таким же юным, как Блейн Фарли, а Ноубл уже очень-очень давно не чувствовал себя таким молодым.
   Ну и будь все проклято, подумал Ноубл, наслаждаясь игрой.
   Подняв правую руку, он сжал кулак, так что его бицепсы вздулись. Сосредоточенно нахмурившись, Ноубл крепче сжал кулак, стремясь, чтобы мускулы приобрели более впечатляющие размеры, и был вознагражден восхищенным, в высшей степени женским вздохом наверху. В ответ у него приподнялся уголок рта и на худой щеке появилась глубокая ямочка.