Страница:
Конни Брокуэй
Герой ее мечты
Пролог
Манхэттен, 1862 год
Это не были… трущобы в полном смысле этого слова, но по сравнению с окраинами Нижнего Ист-Сайда громоздившиеся здесь доходные многоквартирные дома были гораздо выше, и улица производила гнетущее впечатление. Покрытые копотью кирпичные и деревянные горы поднимались до самого затянутого дымом неба, а внизу по глубокому бетонному ущелью катилась волнами и бурлила водоворотами людская река.
Появившийся из узкого переулка мужчина с сальным лицом, с вызывающим отвращение довольством поглаживавший грязными руками свой огромный живот, прищурил глаза с покрасневшими веками при виде проходивших мимо женщины и девочки лет одиннадцати или двенадцати – они в чистой нарядной одежде были не к месту в море грязных фабричных рабочих и галдящих наемных служащих магазинов, торопливо, с причмокиванием пьющих слабый чай под еще более слабым солнцем осеннего полудня. Алчный взгляд мужчины с явным интересом остановился на ребенке. Небрежно, слишком уж небрежно он подстраивал свой шаг под шаг девочки и так сосредоточился на своей жертве, что не заметил долговязого, неуклюжего подростка, который шел позади него.
И почему он должен был обратить на парня внимание? Стриженый подросток в болтающейся на хрупких плечах одежде вполне мог быть одним из тысяч детей иммигрантов. Пожалуй, он был чище, а его спина прямее, но настороженное, понимающее выражение на взрослом не по возрасту лице Ноубла Маккэнихи, Слэтса, было таким же, как и у всех вокруг.
Девочка и женщина свернули в менее людную боковую улицу, а толстяк, юркнув за повозку, свиными глазками следил за их продвижением. Ноубл выругался себе под нос. Он уже не раз говорил Тревору, что эта женщина, Нэн, – неподходящая няня для Венис, единственного ребенка Лейланда. Нэн все чаще и чаще возвращалась сюда, где изначально Лейланд впервые повстречал ее, а потом, сделав характерный для него благородный жест, привез на Парк-авеню, уверенный, что работа станет ее спасением. Но Ноубл понимал, что Лейланд заблуждается. Деньгами нельзя купить избавление от пагубной привычки, а Нэн была такой заядлой алкоголичкой, каких Ноубл еще не видывал.
Когда Ноубл предупредил об этом Лейланда, Тревор с натянутой улыбкой и холодным взглядом заметил, что Ноубл и его мать – наглядные примеры того, чего можно достигнуть такой необычайной щедростью. Три года назад они были немногим лучше Нэн. Его мать, вдова, недавно эмигрировавшая из Ирландии, стала кухаркой у Лейланда, а Ноубл, смышленый уличный мальчишка, обучался наравне с дочерью хозяина и теперь, в свои почти семнадцать лет, должен был начать учебу в Йеле… исключительно благодаря щедрости Лейланда.
Ноублу надо бы на коленях благодарить своего патрона, а вместо этого он злился на хозяина из-за Венис, маленькой, беззащитной, уязвимой дочери Тревора, потому что однажды один из тех, на кого Лейланд обращал свою благотворительность, может обидеть Венис…
Но сегодня этого не произойдет.
Толстяк согнул руки. Какой-нибудь безмозглый болван мог бы недооценить его силу, но Ноубл был достаточно сообразительным, чтобы понять, что в толстом, трясущемся теле мужчины достаточно мускулов и он сможет легко схватить Венис. Она будет приносить хорошие деньги в каком-нибудь дорогом борделе – разумеется, после того как свиноподобный мужчина представит свой товар.
От этой мысли Ноублу стало плохо. Он знал о двенадцати– и даже десятилетних проститутках, но они не были… детьми. А Венис была ребенком, самым невинным и очаровательным из всех, кого он встречал. И Ноубл, который никогда не знал настоящего детства, никому не позволит разрушить детство этой девочки.
Потирая мясистые руки, мужчина протискивался сквозь людскую толчею: там были старьевщики, толкающие нагруженные тележки, девушки – продавщицы сигарет, с испачканными никотином пальцами и пустыми глазами, торговцы бельем, рабочие котельных, печатники, швеи и попрошайки. И все они пели одну и ту же песню нужды, безнадежности и отчаяния: «Купите, подайте, помогите!»
Ноубл увидел, что Венис остановилась перед разбитой витриной магазина и нагнула темную голову, чтобы рассмотреть что-то за тонким оконным стеклом, а Нэн, явно скучая, пошла дальше по улице в сторону сияющих изделий на тележке торговца бижутерией. Ноубл с удовольствием задушил бы глупую гусыню за то, что она оставила Венис одну.
Жирные, бледные губы толстяка растянулись в улыбку. Двигаясь медленно, засунув руки в карманы, он пробирался сквозь кучу людского мусора, не отрывая взгляда от хрупкой фигуры Венис. Еще несколько шагов, и он поравняется с девочкой. Ноубл, прежде уже видевший подобного рода захваты и знавший, что в одной руке у толстяка кляп, а в другой – маленький, наполненный свинчаткой кожаный мешочек, быстро поравнялся с негодяем.
Тот огляделся по сторонам, спокойно скользнув взглядом по Ноублу и уверившись, что тот не представляет абсолютно никакой угрозы. Поблизости не было никого, кто мог бы помешать ему, там даже не было никого, кто мог попытаться это сделать. Все лица были одинаковыми – бледными, оцепенелыми, не выражающими ничего, кроме мыслей о голоде. Внезапно толстяк сделал рывок: он бросился вперед быстро и решительно, с удивительной легкостью для столь тучного человека.
Ноубл оказался проворнее.
Он метнулся вперед и загородил толстяку дорогу. Противник резко остановился, упершись в Ноубла своим торчащим животом. Ноубл устоял, а толстяк нахмурился так, что на его сальном лбу пролегли глубокие складки.
– Убирайся отсюда, проклятая помойная крыса! – проворчал он с ноткой замешательства в голосе. Дети трущоб не оказывают сопротивления тем, кто больше их, – если только не хотят встретить свой конец и оказаться до смерти забитыми в переулке. Вмешательство Ноубла выбило толстяка из колеи. Это хорошо, подумал Ноубл. Они стояли лицом к лицу, и, хотя Ноубл из-за внушительного объема противника казался меньше, их взгляды встретились на одном уровне. Ноубл не сделал ни малейшего движения, чтобы уйти с дороги.
– Чего тебе надо? – шепотом прорычал толстяк, очевидно боясь спугнуть Венис, продолжавшую разглядывать витрину магазина, расположенного на расстоянии нескольких ярдов.
Все еще загораживая своим тощим телом дорогу негодяю, Ноубл отрывисто кивнул в сторону Венис и со спокойствием, которого совсем не чувствовал, медленно покачал головой, ни на миг не спуская глаз с лица толстяка.
С перекошенных губ негодяя слетело отвратительное ругательство; откровенно сбитый с толку безмолвной угрозой Ноубла он рассматривал парнишку и, явно не зная, что делать, переступал с ноги на ногу.
Толстяк взглянул на Венис, и Ноубл еще раз покачал головой. В словах не было необходимости, толстяк уже понял, что если попытается схватить Венис, парень не даст ему утащить ее. Ноубл, возможно, и не возьмет верх, но он будет сражаться, как пес с помойки, – это умеют все дети трущоб. А если попытаться сначала схватить Ноубла, это только послужит для Венис предупреждением о грозящей ей опасности. В любом случае толстяк упустит возможность, а Ноубл в итоге отделается небольшой потерей крови и синяками. Это был риск, на который Ноубл не раз шел ради Венис, и обычно победа оставалась за ним.
Направив смачный плевок на изношенный сапог Ноубла, толстяк начал разворачиваться, но тут Ноубл услышал оклик Венис:
– Слэтс! Что ты здесь делаешь?
Толстяк быстро оглянулся на Ноубла, но взгляд Ноубла так и не оторвался от него. Если бы Ноубл повернул голову на оклик Венис, то можно было бы нанести парню удар.
Расстроившись, толстяк шаркающей походкой поплелся к расположенной в нише двери и, перешагнув через ящики и мусор, которыми были завалены ступеньки, скрылся в полутемном помещении. Уголком глаза наблюдая за приближением Венис, Ноубл подождал целых две минуты, а потом решил, что толстяк окончательно отказался от преследования. Положив руку Ноублу на локоть, Венис посмотрела вверх, в лицо спасителя, и ее милые черты засветились радостью. Венис открыла рот, но Ноубл оборвал ее, не дав заговорить:
– Ты идешь домой. Сейчас же.
Радость медленно исчезла из ее глаз и сменилась обидой. Ноубл слышал, что рычит от раздражения, и чувствовал себя грубияном из-за того, что лишил Венис удовольствия. Но черт побери, ей пора научиться осторожности.
Через несколько месяцев он уедет, оставив позади этот грязный, ненавистный город.
– Не понимаю, как эта пьянчужка посмела притащить тебя сюда.
– Нэн никуда меня не тащила, Слэтс, – возразила Венис. – Это была полностью моя идея. Клянусь. Пожалуйста, не рассказывай никому. – Ее глаза наполнились слезами.
Ноубл и не собирался. Венис была исключительно добросердечной, но крайне избалованной. Как только Венис начинала проливать слезы, Лейланд позволял ей все – только чтобы она не устроила сцену, не привлекла внимание; он отдавал ей все, что угодно, только не свое время.
– Это правда. Отдаю себя в твое распоряжение, – театрально провозгласила Венис. – Но… узнав, что ты когда-то жил здесь… я просто должна была увидеть, на что это похоже.
– Настоящий ад, – пробурчал Ноубл. – Надеюсь, это место соответствует всем твоим мрачным ожиданиям. А теперь, когда твое низменное любопытство удовлетворено, уходи!
– Это совсем не любопытство, Слэтс. – От обиды и смущения у Венис задрожал голос.
– Прекрасно. Теперь мы найдем эту… твою няню и уйдем отсюда. Здесь небезопасно.
– Хорошо. Но я думаю, ты слишком преувеличиваешь. Ничего не случится. Сейчас разгар дня, и улицы полны людей. – Ее доверчивая, счастливая, безмятежная улыбка заставила Ноубла почувствовать, что ему неизмеримо больше семнадцати лет. – И ты со мной.
Застонав, Ноубл взял ее под локоть и, повернув кругом, мягко подтолкнул вперед:
– Иди.
Он не видел, что толстяк, выбравшись из укрытия, наблюдает, как они идут по заполненной людьми улице.
– И кем, черт побери, ты себя возомнил? – тихо проворчал толстяк. – Каким-то чертовым героем?
Это не были… трущобы в полном смысле этого слова, но по сравнению с окраинами Нижнего Ист-Сайда громоздившиеся здесь доходные многоквартирные дома были гораздо выше, и улица производила гнетущее впечатление. Покрытые копотью кирпичные и деревянные горы поднимались до самого затянутого дымом неба, а внизу по глубокому бетонному ущелью катилась волнами и бурлила водоворотами людская река.
Появившийся из узкого переулка мужчина с сальным лицом, с вызывающим отвращение довольством поглаживавший грязными руками свой огромный живот, прищурил глаза с покрасневшими веками при виде проходивших мимо женщины и девочки лет одиннадцати или двенадцати – они в чистой нарядной одежде были не к месту в море грязных фабричных рабочих и галдящих наемных служащих магазинов, торопливо, с причмокиванием пьющих слабый чай под еще более слабым солнцем осеннего полудня. Алчный взгляд мужчины с явным интересом остановился на ребенке. Небрежно, слишком уж небрежно он подстраивал свой шаг под шаг девочки и так сосредоточился на своей жертве, что не заметил долговязого, неуклюжего подростка, который шел позади него.
И почему он должен был обратить на парня внимание? Стриженый подросток в болтающейся на хрупких плечах одежде вполне мог быть одним из тысяч детей иммигрантов. Пожалуй, он был чище, а его спина прямее, но настороженное, понимающее выражение на взрослом не по возрасту лице Ноубла Маккэнихи, Слэтса, было таким же, как и у всех вокруг.
Девочка и женщина свернули в менее людную боковую улицу, а толстяк, юркнув за повозку, свиными глазками следил за их продвижением. Ноубл выругался себе под нос. Он уже не раз говорил Тревору, что эта женщина, Нэн, – неподходящая няня для Венис, единственного ребенка Лейланда. Нэн все чаще и чаще возвращалась сюда, где изначально Лейланд впервые повстречал ее, а потом, сделав характерный для него благородный жест, привез на Парк-авеню, уверенный, что работа станет ее спасением. Но Ноубл понимал, что Лейланд заблуждается. Деньгами нельзя купить избавление от пагубной привычки, а Нэн была такой заядлой алкоголичкой, каких Ноубл еще не видывал.
Когда Ноубл предупредил об этом Лейланда, Тревор с натянутой улыбкой и холодным взглядом заметил, что Ноубл и его мать – наглядные примеры того, чего можно достигнуть такой необычайной щедростью. Три года назад они были немногим лучше Нэн. Его мать, вдова, недавно эмигрировавшая из Ирландии, стала кухаркой у Лейланда, а Ноубл, смышленый уличный мальчишка, обучался наравне с дочерью хозяина и теперь, в свои почти семнадцать лет, должен был начать учебу в Йеле… исключительно благодаря щедрости Лейланда.
Ноублу надо бы на коленях благодарить своего патрона, а вместо этого он злился на хозяина из-за Венис, маленькой, беззащитной, уязвимой дочери Тревора, потому что однажды один из тех, на кого Лейланд обращал свою благотворительность, может обидеть Венис…
Но сегодня этого не произойдет.
Толстяк согнул руки. Какой-нибудь безмозглый болван мог бы недооценить его силу, но Ноубл был достаточно сообразительным, чтобы понять, что в толстом, трясущемся теле мужчины достаточно мускулов и он сможет легко схватить Венис. Она будет приносить хорошие деньги в каком-нибудь дорогом борделе – разумеется, после того как свиноподобный мужчина представит свой товар.
От этой мысли Ноублу стало плохо. Он знал о двенадцати– и даже десятилетних проститутках, но они не были… детьми. А Венис была ребенком, самым невинным и очаровательным из всех, кого он встречал. И Ноубл, который никогда не знал настоящего детства, никому не позволит разрушить детство этой девочки.
Потирая мясистые руки, мужчина протискивался сквозь людскую толчею: там были старьевщики, толкающие нагруженные тележки, девушки – продавщицы сигарет, с испачканными никотином пальцами и пустыми глазами, торговцы бельем, рабочие котельных, печатники, швеи и попрошайки. И все они пели одну и ту же песню нужды, безнадежности и отчаяния: «Купите, подайте, помогите!»
Ноубл увидел, что Венис остановилась перед разбитой витриной магазина и нагнула темную голову, чтобы рассмотреть что-то за тонким оконным стеклом, а Нэн, явно скучая, пошла дальше по улице в сторону сияющих изделий на тележке торговца бижутерией. Ноубл с удовольствием задушил бы глупую гусыню за то, что она оставила Венис одну.
Жирные, бледные губы толстяка растянулись в улыбку. Двигаясь медленно, засунув руки в карманы, он пробирался сквозь кучу людского мусора, не отрывая взгляда от хрупкой фигуры Венис. Еще несколько шагов, и он поравняется с девочкой. Ноубл, прежде уже видевший подобного рода захваты и знавший, что в одной руке у толстяка кляп, а в другой – маленький, наполненный свинчаткой кожаный мешочек, быстро поравнялся с негодяем.
Тот огляделся по сторонам, спокойно скользнув взглядом по Ноублу и уверившись, что тот не представляет абсолютно никакой угрозы. Поблизости не было никого, кто мог бы помешать ему, там даже не было никого, кто мог попытаться это сделать. Все лица были одинаковыми – бледными, оцепенелыми, не выражающими ничего, кроме мыслей о голоде. Внезапно толстяк сделал рывок: он бросился вперед быстро и решительно, с удивительной легкостью для столь тучного человека.
Ноубл оказался проворнее.
Он метнулся вперед и загородил толстяку дорогу. Противник резко остановился, упершись в Ноубла своим торчащим животом. Ноубл устоял, а толстяк нахмурился так, что на его сальном лбу пролегли глубокие складки.
– Убирайся отсюда, проклятая помойная крыса! – проворчал он с ноткой замешательства в голосе. Дети трущоб не оказывают сопротивления тем, кто больше их, – если только не хотят встретить свой конец и оказаться до смерти забитыми в переулке. Вмешательство Ноубла выбило толстяка из колеи. Это хорошо, подумал Ноубл. Они стояли лицом к лицу, и, хотя Ноубл из-за внушительного объема противника казался меньше, их взгляды встретились на одном уровне. Ноубл не сделал ни малейшего движения, чтобы уйти с дороги.
– Чего тебе надо? – шепотом прорычал толстяк, очевидно боясь спугнуть Венис, продолжавшую разглядывать витрину магазина, расположенного на расстоянии нескольких ярдов.
Все еще загораживая своим тощим телом дорогу негодяю, Ноубл отрывисто кивнул в сторону Венис и со спокойствием, которого совсем не чувствовал, медленно покачал головой, ни на миг не спуская глаз с лица толстяка.
С перекошенных губ негодяя слетело отвратительное ругательство; откровенно сбитый с толку безмолвной угрозой Ноубла он рассматривал парнишку и, явно не зная, что делать, переступал с ноги на ногу.
Толстяк взглянул на Венис, и Ноубл еще раз покачал головой. В словах не было необходимости, толстяк уже понял, что если попытается схватить Венис, парень не даст ему утащить ее. Ноубл, возможно, и не возьмет верх, но он будет сражаться, как пес с помойки, – это умеют все дети трущоб. А если попытаться сначала схватить Ноубла, это только послужит для Венис предупреждением о грозящей ей опасности. В любом случае толстяк упустит возможность, а Ноубл в итоге отделается небольшой потерей крови и синяками. Это был риск, на который Ноубл не раз шел ради Венис, и обычно победа оставалась за ним.
Направив смачный плевок на изношенный сапог Ноубла, толстяк начал разворачиваться, но тут Ноубл услышал оклик Венис:
– Слэтс! Что ты здесь делаешь?
Толстяк быстро оглянулся на Ноубла, но взгляд Ноубла так и не оторвался от него. Если бы Ноубл повернул голову на оклик Венис, то можно было бы нанести парню удар.
Расстроившись, толстяк шаркающей походкой поплелся к расположенной в нише двери и, перешагнув через ящики и мусор, которыми были завалены ступеньки, скрылся в полутемном помещении. Уголком глаза наблюдая за приближением Венис, Ноубл подождал целых две минуты, а потом решил, что толстяк окончательно отказался от преследования. Положив руку Ноублу на локоть, Венис посмотрела вверх, в лицо спасителя, и ее милые черты засветились радостью. Венис открыла рот, но Ноубл оборвал ее, не дав заговорить:
– Ты идешь домой. Сейчас же.
Радость медленно исчезла из ее глаз и сменилась обидой. Ноубл слышал, что рычит от раздражения, и чувствовал себя грубияном из-за того, что лишил Венис удовольствия. Но черт побери, ей пора научиться осторожности.
Через несколько месяцев он уедет, оставив позади этот грязный, ненавистный город.
– Не понимаю, как эта пьянчужка посмела притащить тебя сюда.
– Нэн никуда меня не тащила, Слэтс, – возразила Венис. – Это была полностью моя идея. Клянусь. Пожалуйста, не рассказывай никому. – Ее глаза наполнились слезами.
Ноубл и не собирался. Венис была исключительно добросердечной, но крайне избалованной. Как только Венис начинала проливать слезы, Лейланд позволял ей все – только чтобы она не устроила сцену, не привлекла внимание; он отдавал ей все, что угодно, только не свое время.
– Это правда. Отдаю себя в твое распоряжение, – театрально провозгласила Венис. – Но… узнав, что ты когда-то жил здесь… я просто должна была увидеть, на что это похоже.
– Настоящий ад, – пробурчал Ноубл. – Надеюсь, это место соответствует всем твоим мрачным ожиданиям. А теперь, когда твое низменное любопытство удовлетворено, уходи!
– Это совсем не любопытство, Слэтс. – От обиды и смущения у Венис задрожал голос.
– Прекрасно. Теперь мы найдем эту… твою няню и уйдем отсюда. Здесь небезопасно.
– Хорошо. Но я думаю, ты слишком преувеличиваешь. Ничего не случится. Сейчас разгар дня, и улицы полны людей. – Ее доверчивая, счастливая, безмятежная улыбка заставила Ноубла почувствовать, что ему неизмеримо больше семнадцати лет. – И ты со мной.
Застонав, Ноубл взял ее под локоть и, повернув кругом, мягко подтолкнул вперед:
– Иди.
Он не видел, что толстяк, выбравшись из укрытия, наблюдает, как они идут по заполненной людьми улице.
– И кем, черт побери, ты себя возомнил? – тихо проворчал толстяк. – Каким-то чертовым героем?
Глава 1
Денвер, территория Колорадо, 1872 год
Стоя на платформе номер три железнодорожного вокзала Денвера, главный инженер железной дороги смотрел в самые восхитительные, самые печальные глаза, какие он когда-либо видел. Они были серыми, как крылья умирающего голубя, нежными, как туман, стелющийся над вереском его родной Ирландии, и вдвойне вдохновляющими.
Инженер вздохнул и с удовольствием сдался.
– О, мисси, не плачьте! Я все сделаю. Я назначу дополнительный рейс из Денвера в Сэлвидж. Для меня это не составит труда. А ваш багаж доставят к середине недели.
Как солнечный свет прорывается сквозь темные облака, так и глаза молодой леди прояснились словно по волшебству. Там, где всего мгновением раньше была печаль, теперь сияла радость.
– О, это замечательно! Всех благодарностей будет мало, сэр! – воскликнула леди и тыльной стороной руки вытерла влажные щеки. – И раз уж вы взялись за это, не могли бы вы оказать мне еще одну крошечную услугу? – продолжила она. – Сущий пустяк. Не найдете ли для меня шампанское? Я не уверена, что в этом Сэлвидже оно есть.
Чудесное исцеление маленькой леди свершилось, и теперь ее симпатичное личико по-настоящему сияло. В мозг инженера закралось болезненное подозрение, что его дурачат, и он пристально посмотрел на леди, но она в ответ улыбнулась так лучезарно, что он мгновенно прогнал от себя подлую мысль. Девушка, несомненно, была ангелом. Улыбнувшись и кивнув, инженер поспешил исполнить распоряжение ангела.
– Милая, вы играете им, как двадцатипятицентовой рыбой на пятидесятицентовом крючке, – со смехом и уважением произнес женский голос за спиной Венис Лейланд.
Венис, в этот момент потиравшая от удовольствия руки, резко обернулась, так что ее темные волосы рассыпались по плечам. Из-под экстравагантной шляпы, с полей которой свисали яркие крылья несчастной канарейки, на Венис пристально смотрела леди в платье из зеленой тафты, с красными накрашенными губами, растянутыми в восхищенной ухмылке, а по обе стороны ее миловидного широкоскулого лица кудрявились осветленные волосы, цвет которых никоим образом не затмевался ярко-желтыми перьями над ними.
– Я неисправима, правда? – У Венис, как у проказливого ребенка, на щеках тотчас появились ямочки.
– Я ничего не знаю о «неисправимости», но могу держать пари: вы настоящая лулу, когда хотите этого.
– Лулу?
– Конечно, милая. Ну, знаете, этакая штучка, чертовка, настоящая колдунья, – ответила леди.
– Восхитительно.
Леди острым, оценивающим взглядом окинула сверху вниз идеально сидящее на Венис бледно-желтое платье.
– Мисс Лейланд? – промямлил проводник в форме и в фуражке. – Могу я что-нибудь сделать для вас?
– Вы действительно Венис Лейланд? Дочь Тревора Лейланда? – спросила леди, и в ее гнусавом, протяжном произношении появилось что-то, что, возможно, было вызвано смущением.
Всем было известно, что Тревор Лейланд владел половиной Нью-Йорка. А еще к тому же Тревор и его брат Милтон являлись главными держателями Фонда Лейланда, благотворительной организации, которая финансировала «Скоростную дорогу Лейланда – Хокнесса». Эта скоростная дорога поднималась на семьдесят миль к крошечному городку Сэлвидж, самому отдаленному поселению в Скалистых горах. И это, в свою очередь, делало Сэлвидж одним из самых прибыльных мест для торговли, так что городок был просто предназначен стать местом рождения нового женского предприятия, гостиницы «Золотая пыль».
Проводник прищурился и, встав перед Венис, помахал пальцем перед носом ее бойкой собеседницы:
– Проваливай, сестрица. Таких, как ты, здесь не принимают.
– Кейес Кейти везде принимают!
Проводник угрожающе шагнул вперед.
– Ах, заткнись, я участница танцевальной вечеринки в буйволовой яме! – задиристо выкрикнула Кейти, однако поправила на плечах накидку и подобрала свои пышные юбки.
– Что вы имели в виду, сказав «заткнись»? И что такое «танцевальная вечеринка в буйволовой яме»? – заинтересовалась Венис.
Кейти решила доставить удовольствие маленькой леди.
– Пожалуй, мне лучше представиться. Кейес Кейти Джонс, мадам. Уроженка Скалистых гор, владелица гостиницы «Золотая пыль» в Сэлвидже, Колорадо.
– Вы местная? Из Сэлвиджа? – Не дожидаясь ответа, Венис положила обе руки на плечи Кейти и заглянула ей прямо в удивительные карие глаза. – Мисс Джонс, я должна попросить вас об огромной услуге.
– Держу пари, это не та услуга, о которой ее просят обычно, – фыркнул проводник.
Бросив проводнику предупреждающий взгляд, Кейти снова перенесла все свое внимание на Венис.
– Да? И что же это?
– Я поспешила сюда, когда работники скоростной дороги прислали телеграмму, сообщая в Фонд, что от моего дяди уже шесть месяцев нет известий. – Ее тревога о благополучии Милтона, тревога, которую она тщательно скрывала от всех, угрожала выдать себя. – Нельзя сказать, что в этом есть что-то чрезвычайно необычное, – откашлявшись, продолжала Венис, – но дядя Милтон не удосужился оставить распоряжение, чтобы во время его отсутствия служащим скоростной дороги выплачивалась зарплата. Финансирование своей экспедиции он организовывал сам.
– Экспедиции?
– Да. Мой дядя – палеонтолог. В последние семь лет он именно этим и занимался в Сэлвидже – искал останки вымерших животных.
– А-а. – На лице Кейти появилось выражение вежливого интереса.
Это выражение было хорошо знакомо Венис, но она не стала заострять на нем внимание. Не было причин вдаваться в объяснения, признаваясь, как близок Фонд к закрытию финансирования милтоновского исследования Скалистых гор. Даже ее дядя Милтон был почти готов признать свое поражение и прекратить поиски костей огромных динозавров. Он написал, что проведет здесь последний сезон и успокоится, если не добьется успеха.
– Вы говорили?.. – напомнила Кейти.
– Мисс Джонс, я хочу помочь Сэлвиджу, но чтобы это осуществить, мне нужно знать о городе все, что можно: его активы и долги, его возможности или их отсутствие. У меня нет времени изучать здоровье городской экономики. Мой отец захотел, чтобы меня не было в Нью-Йорке во время его избирательной компании в городской совет.
Кейти вопросительно наморщила брови, и Венис покраснела.
– Понимаете, нью-йоркские газеты опубликовали те россказни о моем последнем африканском сафари, – объяснила Венис. – Они объявили, что я стала членом племени каннибалов, и это просто потому, что на благотворительный бал я надела определенного рода артефакты. – У Венис задрожали губы, и она замолчала. – То ожерелье было сделано не из человеческих костей! – воскликнула она. – Это были кости бабуина!
Кейти открыла рот, чтобы ответить, но Венис опередила ее:
– Через месяц я стала сенсацией. К сожалению, статьи обо мне появляются не в первый раз. Но это была пресловутая соломинка, которая сломала верблюду спину. В данный момент отец не может купить голоса.
– Купить можно все, – сухо заметила Кейти.
– Существует одна вещь, мисс Джонс, которую нельзя купить за деньги: доброжелательное отношение среднего класса.
– Милая, мне ли этого не знать, – с жаром согласилась Кейти. – Но почему вы мне все это рассказываете?
– Почему? Потому что я хочу, чтобы вы мне посочувствовали и оказали услугу, – откровенно ответила Венис. – Я приехала сюда, надеясь ликвидировать беспорядок, в котором мой дядя оставил город – город, в который вы едете. Я хочу, чтобы вы рассказали мне все, что знаете о Сэлвидже, все.
– И только? Вы хотите просто поговорить? – уточнила Кейти.
– Да, поговорить, и, конечно, я хочу, чтобы вы разделили со мной мой пульмановский вагон. Вы не откажетесь провести со мной остаток путешествия в Сэлвидж?
В ответ на вздох ужаса, вырвавшийся у проводника, мгновенно последовала улыбка Кейти.
– Мисс Лейланд, прошу вас, вы же не хотите, чтобы подобные… – Проводник запнулся.
– Что ж, конечно, проведу, мисс Лейланд, – перебила его Кейти.
– Замечательно. Кстати, нет ли здесь мистера Джонса?
– О, он где-то там! – Кейти неопределенно махнула рукой на север. – Там. И он, по-видимому, не так глуп, чтобы показываться рядом со мной. Он не дурак, если не собирается получить по полной, – спокойно сказала Кейти, улыбнувшись удивлению на лице Венис, но в подробности вдаваться не стала.
– Хм… Да. Конечно. Мой вагон здесь. – Венис взяла Кейти под руку и мягко потянула к пульмановскому вагону, стоявшему в нескольких ярдах, а проводник бросился вперед, чтобы открыть отделанную медью дверь. – И прошу вас, мисс Джонс, называйте меня Венис.
Кейти, подобрав подол своей зеленой юбки, наступила на ногу внезапно ставшего предупредительным проводника и, проходя мимо него в вагон, наградила парня своей фирменной ослепительной улыбкой.
– Конечно, Венис, милая, как скажете.
«Лига женских радостей Сэлвиджа», которая включала всех девятерых достойных женщин города, ожидала на заполненной народом, покосившейся станционной платформе. Твердо решив исполнить свой долг, они стояли, как строй солдат, ожидающих инспекции придирчивого командира. Выпрямив спины и глядя прямо перед собой, огрубевшими от работы руками, которые скрывались под легкими перчатками, они сжимали шнурки связанных вручную сумочек, а шляпами защищали носы от жгучего горного солнца.
Они были здесь для того, чтобы оказать мисс Венис Лейланд прием, которого достойна леди ее положения, ведь, кроме всего прочего, благотворительный Фонд ее семьи поддерживал тонкую артерию, от которой зависела жизнь Сэлвиджа, – «Скоростную дорогу Лейланда – Хокнесса».
На противоположном конце платформы стояла другая группа женщин, во всех отношениях так же, как и их сестры, приверженных радостям – только более осязаемым.
На перекладины станционного забора взгромоздились, как домашние птицы причудливой породы, двадцатилетние девушки в платьях из красного атласа и полосатого крепа, с напудренными и разукрашенными лицами, с волосами, извивавшимися, как угри на сковороде. И щебетали они тоже как птички, их непрерывное кудахтанье время от времени разнообразилось отдельными пронзительными взрывами хриплого смеха. Большинство из них пришли сюда, чтобы увидеть леди, которая парой бросков выиграла «Золотую пыль», – Кейти Джонс.
А кроме этих двух групп, рассыпавшись по улицам позади станции, поезд встречал и остальной Сэлвидж – почти весь, то есть три с лишним сотни человек: шахтеры, завсегдатаи пивнушек, искатели приключений, торговцы разного рода и золотоискатели. Они ходили туда-сюда между двумя группами женщин, не желая слишком определенно причислять себя к какой-либо из них. Сделай они окончательный выбор, и любая группа могла превратить человеческую жизнь в ад на земле.
Но любой мужчина проклинал бы себя, если бы пропустил прибытие этих двух леди, самых знаменитых в короткой истории Сэлвиджа: новой владелицы гостиницы, Кейес Кейти Джонс, и мисс Венис Лейланд, которая, если верить слухам, была вольной, как ветер, прелестной, как горный лавр, и быстрой, как кнут.
Именно последняя метафора беспокоила Тима Гилпина, редактора «Рупора Сэлвиджа», а все дело в том, что ему нравилось жить в Сэлвидже.
Хотя прошло уже больше десяти лет с тех пор, как Тим откликнулся на предложение Грилли и «рванул на Запад», он все еще поддерживал кое-какие связи с тем отделом новостей в Нью-Йорке, где начинал работать. Он многое знал о красавице мисс Лейланд, и самое важное – что Венис не была ветреной болтушкой, какой любили представлять ее газетчики.
Она не только с отличием окончила Вассар, но еще и, как поговаривали, управляла несколькими мелкими программами Фонда Лейланда. Что ж, если никто больше не принимал всерьез дипломы маленькой леди, то Тим Гилпин – не из них. Подняв короткий, испачканный чернилами палец, он принялся нервно грызть ноготь.
Тим уже собирался взяться за другой ноготь, когда услышал, как кто-то выкрикнул его имя. Встав на цыпочки, он вытянул шею, чтобы узнать, кто его зовет. Энтон и Гарри Гранди, владельцы местного магазина, с широкими улыбками на лицах стояли в отдалении, прислонясь к стене.
– Тимми! Ти-им-ми-и! – прокричал тощий рыжеволосый Гарри и, подняв бутылку, покрутил ею над головой.
Вздохнув, Тим локтями проложил себе дорогу сквозь толпу. Он знал, что Гарри будет продолжать орать, пока Тим не поприветствует его.
– Привет, Гарри, – сказал Тим. – Энтон.
Энтон, сильный, как бык, вполовину такой же умный и вдвойне агрессивный, когда был пьян, затуманенным взглядом выглянул из-за полногрудой женщины, которую обнимал.
Через несколько месяцев после того, как они отправились на Запад искать свое счастье, братья оказались на пороге магазина своего дяди Зеба Гранди. Они были пьяны и без гроша в кармане, но не унывали. Зеб, много лет не видевший своих единственных оставшихся в живых родственников, бросил взгляд на наследников, схватился за сердце и попросил перо. Он умер еще до того, как успел изменить завещание.
Спустя четыре месяца открылась скоростная дорога, а через два года Энтон и Гарри, вероятно, до того наименее преуспевающая пара из всех никудышных людей штата, стали по-настоящему богатыми людьми.
– Какую из прелестных леди ты пришел увидеть воочию, Тим? – хитро подмигнув, поинтересовался Гарри.
– Ты, сынок, вероятно, последний раз видишь железную дорогу, когда глазеешь на таких, как мисс Венис Лейланд, – грустно ответил Тим.
– Что ты хочешь сказать? – не понял Энтон.
– Подумай, Энтон. – Он похлопал Энтона по спине. – Единственное, почему Сэлвидж вообще существует, так это потому, что по какой-то причине богатый старик решил, будто в этих горах что-то ожидает своего открытия.
– Он уже несколько лет ищет эти свои древние скелеты. – Гарри глуповато ухмыльнулся и, поднеся бутылку ко рту, сделал большой глоток.
– Семь лет. В течение семи лет Милтон поддерживал работу скоростной дороги, которая обеспечивала Сэлвидж товарами, сделавшими этот маленький город богатым. – Тим взглянул, чтобы проверить, произвели ли его слова какое-нибудь впечатление. Гарри блаженно мусолил свою бутылку с выпивкой, а Энтон усердно старался заглянуть в лиф платья своей подружки. – И вот теперь, – Тим кашлянул, – прибывает его племянница, мисс Венис Лейланд, одна из молодых членов правления Фонда Лейланда. Пришла пора задать себе вопрос, ребята. Думаете, Милт найдет кости в этих холмах?
– Конечно, нет, – усмехнулся Энтон. – Старина Милти к этому времени нашел бы их, если бы было что искать.
– Совершенно верно. Милт уже сказал, что он уедет, если не найдет чего-нибудь, ради чего стоит торчать здесь. Скажите мне, джентльмены, что, по-вашему, делает здесь мисс Лейланд?
Энтон и Гарри тупо уставились на него, и Тим вздохнул:
– Давайте скажем так. Если вы семь лет финансируете шахту и в конце концов приходите к заключению, что чертова дыра достала вас и в балансе вы имеете большой жирный ноль, что вы будете делать?
– Закроем ее! – одновременно выпалили Энтон и Гарри, довольно улыбаясь, уверенные, что дали правильный ответ.
– Совершенно верно. – Тим бросил взгляд на их торжествующие улыбки и, покачав головой, повернулся и пошел обратно через толпу.
Улыбки оставались на лицах братьев Гранди целую минуту, но резко исчезли в то мгновение, когда до них начал доходить смысл сказанного.
Стоя на платформе номер три железнодорожного вокзала Денвера, главный инженер железной дороги смотрел в самые восхитительные, самые печальные глаза, какие он когда-либо видел. Они были серыми, как крылья умирающего голубя, нежными, как туман, стелющийся над вереском его родной Ирландии, и вдвойне вдохновляющими.
Инженер вздохнул и с удовольствием сдался.
– О, мисси, не плачьте! Я все сделаю. Я назначу дополнительный рейс из Денвера в Сэлвидж. Для меня это не составит труда. А ваш багаж доставят к середине недели.
Как солнечный свет прорывается сквозь темные облака, так и глаза молодой леди прояснились словно по волшебству. Там, где всего мгновением раньше была печаль, теперь сияла радость.
– О, это замечательно! Всех благодарностей будет мало, сэр! – воскликнула леди и тыльной стороной руки вытерла влажные щеки. – И раз уж вы взялись за это, не могли бы вы оказать мне еще одну крошечную услугу? – продолжила она. – Сущий пустяк. Не найдете ли для меня шампанское? Я не уверена, что в этом Сэлвидже оно есть.
Чудесное исцеление маленькой леди свершилось, и теперь ее симпатичное личико по-настоящему сияло. В мозг инженера закралось болезненное подозрение, что его дурачат, и он пристально посмотрел на леди, но она в ответ улыбнулась так лучезарно, что он мгновенно прогнал от себя подлую мысль. Девушка, несомненно, была ангелом. Улыбнувшись и кивнув, инженер поспешил исполнить распоряжение ангела.
– Милая, вы играете им, как двадцатипятицентовой рыбой на пятидесятицентовом крючке, – со смехом и уважением произнес женский голос за спиной Венис Лейланд.
Венис, в этот момент потиравшая от удовольствия руки, резко обернулась, так что ее темные волосы рассыпались по плечам. Из-под экстравагантной шляпы, с полей которой свисали яркие крылья несчастной канарейки, на Венис пристально смотрела леди в платье из зеленой тафты, с красными накрашенными губами, растянутыми в восхищенной ухмылке, а по обе стороны ее миловидного широкоскулого лица кудрявились осветленные волосы, цвет которых никоим образом не затмевался ярко-желтыми перьями над ними.
– Я неисправима, правда? – У Венис, как у проказливого ребенка, на щеках тотчас появились ямочки.
– Я ничего не знаю о «неисправимости», но могу держать пари: вы настоящая лулу, когда хотите этого.
– Лулу?
– Конечно, милая. Ну, знаете, этакая штучка, чертовка, настоящая колдунья, – ответила леди.
– Восхитительно.
Леди острым, оценивающим взглядом окинула сверху вниз идеально сидящее на Венис бледно-желтое платье.
– Мисс Лейланд? – промямлил проводник в форме и в фуражке. – Могу я что-нибудь сделать для вас?
– Вы действительно Венис Лейланд? Дочь Тревора Лейланда? – спросила леди, и в ее гнусавом, протяжном произношении появилось что-то, что, возможно, было вызвано смущением.
Всем было известно, что Тревор Лейланд владел половиной Нью-Йорка. А еще к тому же Тревор и его брат Милтон являлись главными держателями Фонда Лейланда, благотворительной организации, которая финансировала «Скоростную дорогу Лейланда – Хокнесса». Эта скоростная дорога поднималась на семьдесят миль к крошечному городку Сэлвидж, самому отдаленному поселению в Скалистых горах. И это, в свою очередь, делало Сэлвидж одним из самых прибыльных мест для торговли, так что городок был просто предназначен стать местом рождения нового женского предприятия, гостиницы «Золотая пыль».
Проводник прищурился и, встав перед Венис, помахал пальцем перед носом ее бойкой собеседницы:
– Проваливай, сестрица. Таких, как ты, здесь не принимают.
– Кейес Кейти везде принимают!
Проводник угрожающе шагнул вперед.
– Ах, заткнись, я участница танцевальной вечеринки в буйволовой яме! – задиристо выкрикнула Кейти, однако поправила на плечах накидку и подобрала свои пышные юбки.
– Что вы имели в виду, сказав «заткнись»? И что такое «танцевальная вечеринка в буйволовой яме»? – заинтересовалась Венис.
Кейти решила доставить удовольствие маленькой леди.
– Пожалуй, мне лучше представиться. Кейес Кейти Джонс, мадам. Уроженка Скалистых гор, владелица гостиницы «Золотая пыль» в Сэлвидже, Колорадо.
– Вы местная? Из Сэлвиджа? – Не дожидаясь ответа, Венис положила обе руки на плечи Кейти и заглянула ей прямо в удивительные карие глаза. – Мисс Джонс, я должна попросить вас об огромной услуге.
– Держу пари, это не та услуга, о которой ее просят обычно, – фыркнул проводник.
Бросив проводнику предупреждающий взгляд, Кейти снова перенесла все свое внимание на Венис.
– Да? И что же это?
– Я поспешила сюда, когда работники скоростной дороги прислали телеграмму, сообщая в Фонд, что от моего дяди уже шесть месяцев нет известий. – Ее тревога о благополучии Милтона, тревога, которую она тщательно скрывала от всех, угрожала выдать себя. – Нельзя сказать, что в этом есть что-то чрезвычайно необычное, – откашлявшись, продолжала Венис, – но дядя Милтон не удосужился оставить распоряжение, чтобы во время его отсутствия служащим скоростной дороги выплачивалась зарплата. Финансирование своей экспедиции он организовывал сам.
– Экспедиции?
– Да. Мой дядя – палеонтолог. В последние семь лет он именно этим и занимался в Сэлвидже – искал останки вымерших животных.
– А-а. – На лице Кейти появилось выражение вежливого интереса.
Это выражение было хорошо знакомо Венис, но она не стала заострять на нем внимание. Не было причин вдаваться в объяснения, признаваясь, как близок Фонд к закрытию финансирования милтоновского исследования Скалистых гор. Даже ее дядя Милтон был почти готов признать свое поражение и прекратить поиски костей огромных динозавров. Он написал, что проведет здесь последний сезон и успокоится, если не добьется успеха.
– Вы говорили?.. – напомнила Кейти.
– Мисс Джонс, я хочу помочь Сэлвиджу, но чтобы это осуществить, мне нужно знать о городе все, что можно: его активы и долги, его возможности или их отсутствие. У меня нет времени изучать здоровье городской экономики. Мой отец захотел, чтобы меня не было в Нью-Йорке во время его избирательной компании в городской совет.
Кейти вопросительно наморщила брови, и Венис покраснела.
– Понимаете, нью-йоркские газеты опубликовали те россказни о моем последнем африканском сафари, – объяснила Венис. – Они объявили, что я стала членом племени каннибалов, и это просто потому, что на благотворительный бал я надела определенного рода артефакты. – У Венис задрожали губы, и она замолчала. – То ожерелье было сделано не из человеческих костей! – воскликнула она. – Это были кости бабуина!
Кейти открыла рот, чтобы ответить, но Венис опередила ее:
– Через месяц я стала сенсацией. К сожалению, статьи обо мне появляются не в первый раз. Но это была пресловутая соломинка, которая сломала верблюду спину. В данный момент отец не может купить голоса.
– Купить можно все, – сухо заметила Кейти.
– Существует одна вещь, мисс Джонс, которую нельзя купить за деньги: доброжелательное отношение среднего класса.
– Милая, мне ли этого не знать, – с жаром согласилась Кейти. – Но почему вы мне все это рассказываете?
– Почему? Потому что я хочу, чтобы вы мне посочувствовали и оказали услугу, – откровенно ответила Венис. – Я приехала сюда, надеясь ликвидировать беспорядок, в котором мой дядя оставил город – город, в который вы едете. Я хочу, чтобы вы рассказали мне все, что знаете о Сэлвидже, все.
– И только? Вы хотите просто поговорить? – уточнила Кейти.
– Да, поговорить, и, конечно, я хочу, чтобы вы разделили со мной мой пульмановский вагон. Вы не откажетесь провести со мной остаток путешествия в Сэлвидж?
В ответ на вздох ужаса, вырвавшийся у проводника, мгновенно последовала улыбка Кейти.
– Мисс Лейланд, прошу вас, вы же не хотите, чтобы подобные… – Проводник запнулся.
– Что ж, конечно, проведу, мисс Лейланд, – перебила его Кейти.
– Замечательно. Кстати, нет ли здесь мистера Джонса?
– О, он где-то там! – Кейти неопределенно махнула рукой на север. – Там. И он, по-видимому, не так глуп, чтобы показываться рядом со мной. Он не дурак, если не собирается получить по полной, – спокойно сказала Кейти, улыбнувшись удивлению на лице Венис, но в подробности вдаваться не стала.
– Хм… Да. Конечно. Мой вагон здесь. – Венис взяла Кейти под руку и мягко потянула к пульмановскому вагону, стоявшему в нескольких ярдах, а проводник бросился вперед, чтобы открыть отделанную медью дверь. – И прошу вас, мисс Джонс, называйте меня Венис.
Кейти, подобрав подол своей зеленой юбки, наступила на ногу внезапно ставшего предупредительным проводника и, проходя мимо него в вагон, наградила парня своей фирменной ослепительной улыбкой.
– Конечно, Венис, милая, как скажете.
«Лига женских радостей Сэлвиджа», которая включала всех девятерых достойных женщин города, ожидала на заполненной народом, покосившейся станционной платформе. Твердо решив исполнить свой долг, они стояли, как строй солдат, ожидающих инспекции придирчивого командира. Выпрямив спины и глядя прямо перед собой, огрубевшими от работы руками, которые скрывались под легкими перчатками, они сжимали шнурки связанных вручную сумочек, а шляпами защищали носы от жгучего горного солнца.
Они были здесь для того, чтобы оказать мисс Венис Лейланд прием, которого достойна леди ее положения, ведь, кроме всего прочего, благотворительный Фонд ее семьи поддерживал тонкую артерию, от которой зависела жизнь Сэлвиджа, – «Скоростную дорогу Лейланда – Хокнесса».
На противоположном конце платформы стояла другая группа женщин, во всех отношениях так же, как и их сестры, приверженных радостям – только более осязаемым.
На перекладины станционного забора взгромоздились, как домашние птицы причудливой породы, двадцатилетние девушки в платьях из красного атласа и полосатого крепа, с напудренными и разукрашенными лицами, с волосами, извивавшимися, как угри на сковороде. И щебетали они тоже как птички, их непрерывное кудахтанье время от времени разнообразилось отдельными пронзительными взрывами хриплого смеха. Большинство из них пришли сюда, чтобы увидеть леди, которая парой бросков выиграла «Золотую пыль», – Кейти Джонс.
А кроме этих двух групп, рассыпавшись по улицам позади станции, поезд встречал и остальной Сэлвидж – почти весь, то есть три с лишним сотни человек: шахтеры, завсегдатаи пивнушек, искатели приключений, торговцы разного рода и золотоискатели. Они ходили туда-сюда между двумя группами женщин, не желая слишком определенно причислять себя к какой-либо из них. Сделай они окончательный выбор, и любая группа могла превратить человеческую жизнь в ад на земле.
Но любой мужчина проклинал бы себя, если бы пропустил прибытие этих двух леди, самых знаменитых в короткой истории Сэлвиджа: новой владелицы гостиницы, Кейес Кейти Джонс, и мисс Венис Лейланд, которая, если верить слухам, была вольной, как ветер, прелестной, как горный лавр, и быстрой, как кнут.
Именно последняя метафора беспокоила Тима Гилпина, редактора «Рупора Сэлвиджа», а все дело в том, что ему нравилось жить в Сэлвидже.
Хотя прошло уже больше десяти лет с тех пор, как Тим откликнулся на предложение Грилли и «рванул на Запад», он все еще поддерживал кое-какие связи с тем отделом новостей в Нью-Йорке, где начинал работать. Он многое знал о красавице мисс Лейланд, и самое важное – что Венис не была ветреной болтушкой, какой любили представлять ее газетчики.
Она не только с отличием окончила Вассар, но еще и, как поговаривали, управляла несколькими мелкими программами Фонда Лейланда. Что ж, если никто больше не принимал всерьез дипломы маленькой леди, то Тим Гилпин – не из них. Подняв короткий, испачканный чернилами палец, он принялся нервно грызть ноготь.
Тим уже собирался взяться за другой ноготь, когда услышал, как кто-то выкрикнул его имя. Встав на цыпочки, он вытянул шею, чтобы узнать, кто его зовет. Энтон и Гарри Гранди, владельцы местного магазина, с широкими улыбками на лицах стояли в отдалении, прислонясь к стене.
– Тимми! Ти-им-ми-и! – прокричал тощий рыжеволосый Гарри и, подняв бутылку, покрутил ею над головой.
Вздохнув, Тим локтями проложил себе дорогу сквозь толпу. Он знал, что Гарри будет продолжать орать, пока Тим не поприветствует его.
– Привет, Гарри, – сказал Тим. – Энтон.
Энтон, сильный, как бык, вполовину такой же умный и вдвойне агрессивный, когда был пьян, затуманенным взглядом выглянул из-за полногрудой женщины, которую обнимал.
Через несколько месяцев после того, как они отправились на Запад искать свое счастье, братья оказались на пороге магазина своего дяди Зеба Гранди. Они были пьяны и без гроша в кармане, но не унывали. Зеб, много лет не видевший своих единственных оставшихся в живых родственников, бросил взгляд на наследников, схватился за сердце и попросил перо. Он умер еще до того, как успел изменить завещание.
Спустя четыре месяца открылась скоростная дорога, а через два года Энтон и Гарри, вероятно, до того наименее преуспевающая пара из всех никудышных людей штата, стали по-настоящему богатыми людьми.
– Какую из прелестных леди ты пришел увидеть воочию, Тим? – хитро подмигнув, поинтересовался Гарри.
– Ты, сынок, вероятно, последний раз видишь железную дорогу, когда глазеешь на таких, как мисс Венис Лейланд, – грустно ответил Тим.
– Что ты хочешь сказать? – не понял Энтон.
– Подумай, Энтон. – Он похлопал Энтона по спине. – Единственное, почему Сэлвидж вообще существует, так это потому, что по какой-то причине богатый старик решил, будто в этих горах что-то ожидает своего открытия.
– Он уже несколько лет ищет эти свои древние скелеты. – Гарри глуповато ухмыльнулся и, поднеся бутылку ко рту, сделал большой глоток.
– Семь лет. В течение семи лет Милтон поддерживал работу скоростной дороги, которая обеспечивала Сэлвидж товарами, сделавшими этот маленький город богатым. – Тим взглянул, чтобы проверить, произвели ли его слова какое-нибудь впечатление. Гарри блаженно мусолил свою бутылку с выпивкой, а Энтон усердно старался заглянуть в лиф платья своей подружки. – И вот теперь, – Тим кашлянул, – прибывает его племянница, мисс Венис Лейланд, одна из молодых членов правления Фонда Лейланда. Пришла пора задать себе вопрос, ребята. Думаете, Милт найдет кости в этих холмах?
– Конечно, нет, – усмехнулся Энтон. – Старина Милти к этому времени нашел бы их, если бы было что искать.
– Совершенно верно. Милт уже сказал, что он уедет, если не найдет чего-нибудь, ради чего стоит торчать здесь. Скажите мне, джентльмены, что, по-вашему, делает здесь мисс Лейланд?
Энтон и Гарри тупо уставились на него, и Тим вздохнул:
– Давайте скажем так. Если вы семь лет финансируете шахту и в конце концов приходите к заключению, что чертова дыра достала вас и в балансе вы имеете большой жирный ноль, что вы будете делать?
– Закроем ее! – одновременно выпалили Энтон и Гарри, довольно улыбаясь, уверенные, что дали правильный ответ.
– Совершенно верно. – Тим бросил взгляд на их торжествующие улыбки и, покачав головой, повернулся и пошел обратно через толпу.
Улыбки оставались на лицах братьев Гранди целую минуту, но резко исчезли в то мгновение, когда до них начал доходить смысл сказанного.