Брокуэй Конни. Мой милый враг

   — Вы опаздываете на вашу встречу? Лили, которая теперь почти бежала по тропинке, окаймлявшей пруд, замедлила шаг.
   — Нет, вовсе нет. Прошу прощения.
   Эйвери задержался у мельничной запруды и окинул взглядом береговые террасы, вероятно, недоумевая, почему она не приказала укрепить их заранее, чтобы защитить поля от наводнения, погубившего этой весной урожай озимой пшеницы. Ответ был прост — у нее просто не хватило на это денег, а обращаться в банк с просьбой о кредите ей не хотелось.
   Пока он стоял тут, осматривая местность, Лили направилась в сторону конюшни. Дверь ее была открыта, давая выход теплому пыльному воздуху, смешанному с запахом лошадиного пота. Она снова замедлила шаг. Тихое ржание приветствовало ее приход. Лили улыбнулась. Похоже, это была Индия.
   Не в силах удержаться от соблазна, она зашла в конюшню, вдыхая такой привычный, такой земной запах навоза и свежего сена — сена, которое ей приходилось покупать за счет своего скромного и оттого еще более драгоценного запаса наличных.
   Она медленно шла вдоль длинного ряда стойл, бесшумно погружая ноги в мягкий песок, которым недавно посыпали проход. Лучи солнца, проникая сквозь доски крыши, образовали на полу лужицы золотистого света. По мере того как она проходила мимо стойл, цокот копыт усиливался, словно звуки праздничного песнопения в рождественскую ночь.
   Это было ее любимое место. Здесь, в конюшне, нашли себе приют двадцать лошадей, большинство из которых даже не были объезжены. Эйвери, должно быть, сочтет такие траты с ее стороны чистым сумасбродством.
   Поверх загородки ближайшего к ней стойла появилась изящная лошадиная морда. Лили погладила мягкий, бархатистый нос.
   — Индия! Привет, дорогая.
   Она бросила взгляд через плечо. Эйвери не последовал за ней в конюшню и остался стоять у порога. Его высокая широкоплечая фигура вырисовывалась силуэтом на фоне яркого майского неба. Он не мог не любить лошадей. Как вообще можно было их не любить? Попрощавшись с Индией, она присоединилась к нему.
   — Они стоили недорого. Сущую мелочь.
   — О ком это вы? — спросил он.
   — О лошадях. Они достались мне почти даром. Он насмешливо фыркнул:
   — Я так и понял.
   Эйвери хотел было следовать дальше, но она остановила его, потянув за рукав. Удивленный, он обернулся к ней, на лице его появилось настороженное выражение. В любое другое время она была бы уязвлена его насмешкой, однако на сей раз вопрос был слишком важным. Если ей не удастся унаследовать Милл-Хаус, ему придется взять на себя заботу ' о ее питомцах.
   — Нет, вы не поняли. Если бы я их не купила, их либо отдали бы под нож мясника, либо продали по дешевке, чтобы они таскали плуги в поле или тяжелые повозки на городских улицах. Они же скаковые лошади! У них совсем другое сложение, более хрупкое. Не прошло бы и месяца, как их загоняли бы до смерти.
   Эйвери снова усмехнулся.
   — Это так несправедливо! Они служили людям верой и правдой. Не их вина, если им не удалось выиграть эти проклятые скачки.
   Взгляд его был сосредоточен на ее пальцах, все еще цеплявшихся за рукав его пиджака. Покраснев, Лили отпустила его, разгладив оставшиеся на рукаве складки.
   — Значит, вы держите у себя заведомых неудачников. — Голос его показался ей грубым и каким-то чужим.
   — Вовсе нет, — ответила она. — Индия занимала призовые места чуть ли не на всех скачках в этом графстве, а один из моих меринов когда-то успешно выступал против самого Гладиатора.
   — Примите мои поздравления.
   — Оставьте этот ваш покровительственный тон, — отрезала она. — Я прекрасно знаю, какой ущерб наносит содержание этих лошадей моим финансам. Но во всяком случае, сейчас речь идет о моих финансах.
   — А я и не предполагал ничего другого.
   Эйвери откашлялся. Лили посмотрела в его необычные сине-зеленые глаза, пытаясь понять, говорит он серьезно или шутит, "однако в них не было ни следа насмешки. Напротив, они подозрительно покраснели по краям, а выступившая на них влага придавала им ослепительный блеск. И тут ее поразила внезапная догадка. Он был взволнован… нет, тронут до глубины души ее рассказом о лошадях. Девушка уставилась на него с нескрываемым изумлением.
   — Не пора ли нам продолжить путь? — осведомился он тем же грубоватым тоном.
   Эйвери наверняка должен был счесть содержание двадцати никому не нужных лошадей безумным расточительством. Однако он не стал с ней спорить, и только лицо его с опущенными уголками широких губ казалось непривычно грустным.
   — Не хотите ли… — она заколебалась, — не хотите ли на них взглянуть?
   Эйвери сдвинул брови, словно подозревая ее в каком-то бесчестном умысле.
   — Нет. — Он снова откашлялся. — Нет. Думаю, нам лучше поскорее уйти отсюда.
   Он пропустил ее вперед и поравнялся с ней, только когда они свернули с тропинки и углубились в сад. Старые, сучковатые ветки яблонь гнулись под тяжестью плодов. Пчелы лениво жужжали, снуя из стороны в сторону в теплой розовой тени, похожие на крохотных придворных в золотистых панталонах. Случайный порыв ветерка подхватывал тучи мелких цветочных лепестков, которые кружились в воздухе и падали им на головы, словно конфетти.
   — Мне казалось, что этот сад гораздо больше, — заметил Эйвери.
   — Он остался таким же, как и пять лет назад, — быстро ответила Лили.
   Здесь, среди деревьев, его глаза казались темнее и глубже, приобретя оттенок дымчатого сине-зеленого нефрита.
   — Я только хотел сказать, — он подобрал с земли сучок, — что когда я был ребенком, то воображал, будто этот сад тянется до самого моря. То был огромный неизведанный мир, в котором за каждым поворотом меня поджидали удивительные приключения. Робин Гуд, Ланселот — все они жили здесь, и я встречал их всех на своем пути.
   Эйвери сделал выпад, как будто держал в руках шпагу. Быстро парировав мнимый удар, он шутливо отдал ей честь. Лили не задумываясь подобрала с земли тонкую веточку, на конце которой все еще виднелся хохолок из листьев, и подняла ее вверх.
   — Защищайтесь, сударь!
   На миг его глаза округлились от изумления. Лили тотчас воспользовалась этим, метнувшись в его сторону и ткнув кончиком ветки в середину его груди.
   — Туше!
   Глаза его превратились в щелочки — от восторга или предвкушения мести? Скорее всего от того и другого.
   — Торны так легко не сдаются, моя дорогая, — произнес он и попытался выбить ветку у нее из рук, то нанося по ней удары, то делая обманные движения своей импровизированной шпагой, так что Лили волей-неволей пришлось отступить.
   — Так нечестно, — проговорила она, задыхаясь. — Вы же смертельно ранены.
   — Простая царапина, — отозвался он, сбивая один за другим листья с кончика ее деревянной шпаги. — Никогда нельзя недооценивать силу простой решимости.
   — Или упрямства? — спросила она, поспешно отступив за шишковатый ствол старой яблони и взглянув на него с дерзкой ухмылкой на лице.
   — Да, и этого тоже, — согласился он и тут же скрылся за другим деревом.
   Притаившись за стволом яблони, Лили перевела дух, затем осторожно высунула голову и осмотрелась, отыскивая взглядом Эйвери. Его нигде не было видно. Вдруг она заметила торчавший неподалеку краешек его пиджака и с торжествующей улыбкой подкралась к нему. Ну, теперь-то он попался!
   Издав ликующий крик, Лили обогнула дерево, держа ветку наготове и заложив другую руку за голову, как предписывали правила. С горящими глазами она воскликнула:
   — Сдавайтесь!
   Его пиджак висел на сломанном суку.
   — Да, именно это я и хотел вам предложить.
   Она резко обернулась. Эйвери стоял за ее спиной, прислонившись плечом к яблоне и скрестив ноги. Небрежно поигрывая веткой, словно дирижерской палочкой, он произнес, приподняв темную, похожую на крыло птицы бровь:
   — Выражаясь языком популярной мелодрамы, ваша жизнь теперь в моих руках.
   Его слова явно скрывали за собой иной, более глубокий смысл, и на какой-то миг его необычного цвета глаза потемнели от внезапно пришедшей ему в голову мысли… или от чего-то еще? Но это длилось только миг.
   — Да, сэр. Я целиком в вашей власти, — озорным тоном ответила она и швырнула свою деревянную шпагу к его ногам.
   — По правде говоря, мне с трудом в это верится, — улыбнулся он, и на его смуглой, дочерна загорелой щеке проступила ямочка.
   Он отбросил ветку в сторону.
   — Вам не откажешь в мудрости, — согласилась она.
   Если женщина просто сидит сложа руки и ждет, пока ей преподнесут желаемое на блюдечке, вряд ли ей стоит жаловаться на то, что ей достаются лишь жалкие остатки. Будь она неладна, эта Франциска!
   Лили прочистила горло.
   — Я… я думаю, нам лучше идти.
   Не дожидаясь ответа, она развернулась и поспешила вперед, пока они не вышли из сада на поляну, обсаженную старой живой изгородью. Там, среди густых зарослей шиповника, они обнаружили высокую деревянную лестницу, с помощью которой можно было перебраться на другую сторону. Если бы Лили была одна, она бы не колеблясь взобралась вверх по лестнице и отправилась дальше через поле, чтобы сократить себе путь.
   — Когда-то мне часто приходилось пересекать этот луг, навещая старого Драммонда. Таким способом мне удавалось сэкономить четверть часа, — заметил Эйвери.
   Он сорвал темно-малиновую розу и принялся вертеть ее между пальцами. Руки его казались сильными и гибкими, ногти были аккуратно подстрижены, а ладони загрубели от мозолей. И все же он вращал в них хрупкий маленький цветок движением столь же нежным, сколь и лишенным видимой цели.
   — Вот как? — пробормотала она.
   Он поднял розу повыше и, прищурившись, взглянул на нее сквозь лепестки — очевидно, сравнивая их цвет с румянцем, жаркой волной затопившим ее щеки, Черт бы побрал эту Франциску за то, что она вздумала забивать ей голову всякими бреднями!
   — Да. — Эйвери протянул руку и воткнул цветок ей в прическу чуть повыше виска. Его поступок в какой-то степени застал ее врасплох, что она широко раскрыла рот. — Хотите сберечь для себя немного времени?
   — Я… видите ли… я…
   Он положил руку на верхний брусок и без труда перескочил через изгородь, мягко опустившись на землю по другую сторону кустарника.
   — Ну же! — Он протянул ей руку.
   Лили вдруг захотелось принять предложенную им помощь, довериться ему хотя бы в таком ничтожном деле, и именно поэтому она отвергла его руку. Поставив ногу на нижнюю перекладину, она неуклюже вскарабкалась по лестнице и уселась на самом верху, осматривая неровную почву под собой в поисках места, куда можно было бы спрыгнуть.
   — Стало быть, вы твердо намерены придерживаться своего правила — делать все самой?
   — Именно. — Она подняла глаза, и они оказались почти на одном уровне с его глазами, разве что чуть повыше. Зрелище, открывшееся с этого места ее взору, завораживало. Его бритва, судя по всему, была не слишком острой, так как на подбородке уже проступала темная щетина. По какой-то непонятной причине эта мысль подняла ей настроение. Это делало его менее чужим, но зато куда более человечным. Бритве удалось взять над ним верх. Кроме того, ей было приятно отсюда, с высоты, смотреть на Эйвери Торна. Поэтому она просто перекинула ноги через перекладину лестницы, не желая оставлять столь выгодную позицию.
   — Я отношусь к своей независимости вполне серьезно, — ответила она. — Будь вы женщиной, вы поступали бы точно также.
   Эйвери положил локоть на перекладину совсем рядом с ее бедром, наклонился к ней и лениво произнес:
   — К счастью, я не женщина.
   Воздух с шумом вырвался из ее груди. Ей показалось, что дыхание ее остановилось. Нет. Ни в коем случае.
   — И поскольку я мужчина, — продолжал он, — мне нет необходимости прибегать к столь крайним средствам, чтобы отстоять свою независимость. Как, должно быть, утомительно все время держаться начеку, чтобы кто-нибудь не посягнул на ваше право самой перелезать через ограду.
   — Вам легко язвить, — ответила Лили. — Однако если бы вы были женщиной, то поняли бы, что каждый шаг к свободе должен приветствоваться. Маленькие стычки — это лишь прелюдия к более крупным. — Как, например, равенство мужа и жены перед законом, закрепленное в брачном контракте, подумала она, однако предпочла не высказывать свою мысль вслух.
   — Могу вас заверить, мисс Бид, что у меня нет никакого желания посягать на ваши права. Я просто предложил вам помощь, которую любой джентльмен на моем месте обязан предложить леди.
   — Мистер Торн, у моего отца имелась родословная, но к моей матери это не относится. Ее предки были просто сезонными рабочими, кочевавшими с места на место. Их можно назвать цыганами, если не бродягами. Эйвери насупился.
   — Это многое объясняет.
   — Вы, наверное, имеете в виду, что мне не хватает утонченности? Вас это задевает, правда? — спросила она, не испытывая, однако, ни малейшего удовлетворения от того, что ей удалось шокировать самого Эйвери Торна.
   — Ни в коей мере, — отозвался он с наигранным простодушием. — Своим замечанием я только хотел сказать, что мне наконец-то стало ясно, откуда взялся этот необычный цвет вашей кожи. Вы просто сноб, мисс Бид. Мне уже не раз случалось сталкиваться с людьми вашей породы.
   — Моей породы? — ошеломленно пролепетала Лили.
   — Да. Людьми, которые придают слишком большое значение своему происхождению и тому, какое впечатление оно производит на окружающих. Уверяю вас, мне ровным счетом наплевать, кем были ваши предки и чем они зарабатывали себе на жизнь. Если верить мистеру Дарвину, все наши прародители жили на деревьях. Люди вроде вас вечно обсуждают вопрос, кто из них висел на более высокой ветке.
   — О!
   Стало быть, он воспринимал все ее страхи и сомнения как проявление самого вульгарного снобизма?
   — И как бы мало мне ни хотелось с вами спорить, мисс Бид…
   — Да вам просто нравится со мной спорить! В каждом присланном вами письме вы…
   — И как бы мало мне ни хотелось с вами спорить, — повторил он, повышая голос, чтобы заглушить ее протесты, — я настаиваю на том, что способен безошибочно узнать леди, когда вижу ее перед собой. Вы с ног до головы настоящая леди.
   Сделав это последнее заявление, он кивнул, как будто считал вопрос исчерпанным, и отвернулся, опершись обоими локтями о перекладину и любуясь с безмятежным видом пейзажем, словно собирался оставаться здесь так долго, как ей заблагорассудится. Ведь он же, что ни говори, джентльмен! Во всем его облике чувствовалось такое спокойствие и собранность, он казался ей таким восхитительно мужественным, а она… Как там выразилась на ее счет Франциска? Она была в таком состоянии…
   Эйвери обернулся и одарил ее благодушной улыбкой. Это стало последней каплей, переполнившей чашу.
   — Как по-вашему, способна леди на что-нибудь подобное? — Она нагнулась, обхватила руками его голову и поцеловала в губы.
   Эйвери невольно отпрянул, и она вцепилась в его плечи, чтобы не упасть, тем самым неумышленно прижавшись к нему еще крепче. Его губы оказались теплыми и мягкими, словно нагретая солнцем плюшевая ткань, и представляли собой изысканное сочетание твердости и податливости. Трепет восторга пробежал по ее телу, и она с неожиданной для себя готовностью отзывалась на каждое их движение.
   Ее руки медленно поползли вверх от его широких плеч вдоль шеи к гладким щекам, и она сжала их ладонями. Щетина на его лице была колючей, теплая кожа согревала кончики ее пальцев, которыми она поглаживала еле заметные впадины под его высокими скулами, линию подбородка и уголки губ. Издав приглушенный стон, она отдалась потоку ощущений, от которых у нее сердце замирало.
   Она целовала его горячо, страстно. У нее слегка кружилась голова, она забыла обо всем на свете, едва сознавая, где она и что делает, не замечая ничего, кроме его губ.
   Эйвери не мог сказать о себе то же самое. Он сознавал, даже слишком хорошо сознавал близость Лили, чувствовал каждый дюйм ее стройного тела, большая часть которого, увы, находилась куда дальше от него, чем ему хотелось бы. И что хуже всего, он ничего не мог с этим поделать!
   Одному Богу было ведомо, зачем ей понадобилось его Целовать. Сам он, во всяком случае, этого не знал. Еще минуту назад Эйвери готов был поздравить себя с тем, что ему удалось так тонко и деликатно разрешить ее сомнения и в придачу удостоить ее весьма лестным комплиментом, а теперь она ответила ему поцелуем, в котором было больше гнева, чем страсти. По крайней мере так все начиналось, но уже несколько мгновений спустя гнев улетучился, сменившись иным чувством, неизмеримо превосходившим его по накалу.
   Где-то в глубине его опутанного чарами, близкого к панике мозга промелькнула мысль, что наверняка эта уловка была задумана ею неспроста. Однако он не в состоянии был рассуждать, да и вообще действовать сколько-нибудь сознательно. Только глубоко укоренившийся в нем инстинкт самосохранения помешал ему стащить ее с перекладины, разложить на земле и накрыть ее тело своим. Жажда ею обладать, видеть ее под собой, ощущать всем своим существом каждый изгиб ее дивной фигуры едва не поставила его на колени. О да, он хотел, чтобы она отдалась ему! Он хотел видеть ее губы открытыми — открытыми, черт возьми, а не терзающими край его рта с такой убийственной медлительностью. Его охватила сильнейшая дрожь, но он не двинулся с места.
   Сила воли помогла ему совладать с собой. Ее поцелуй пробудил в нем жгучую потребность, дразня несбыточными надеждами, и, словно человек, брошенный связанным в пустыне и изнывающий от жажды, он стремился испить как можно больше из этого неисчерпаемого источника наслаждения. Он наклонил голову и провел кончиком языка по краю ее мягких, бархатистых уст. Ее нежные губы приоткрылись. Издав хриплый стон, он проник глубоко внутрь ее рта, слившись с ней воедино и упиваясь ее теплым сладковатым ароматом.
   Так много. И так мало.
   Эйвери сделал шаг — всего один шаг — вперед, пока их груди не соприкоснулись, и по всему его телу пробежала дрожь неукротимого желания. С каждым его судорожным охом ее соски, два твердых катышка, оставляли на его коже огненные следы. Ее ноги безвольно разошлись, и он воспользовался этим, прижавшись к ней и расположившись между ними так, что ее груди всей своей тяжестью, легли на него. Та призрачная защита, под которой он находился, влекла его к себе, подобно магниту.
   Голова Лили была запрокинута, шея выгнулась дугой. Помоги ему Бог, он просто обязан был поцеловать эту стройную колонну, слизнуть языком солоноватый налет с кожи у ее основания, нежно ущипнуть тонкую мочку уха, между тем как ее гортанное мурлыканье эхом отдавалось в его сознании, опьяняя и возбуждая его.
   Но он не станет прикасаться к ней, нет! Только не руками. По' крайней мере на это у него хватало выдержки. Однако надолго ли? Плотское влечение в сочетании с паническим страхом довело его почти до исступления. О Господи, он хотел видеть ее под собой, а не просто стоять тут, чувствуя себя опустошенным и разбитым — состояние, которого он не испытывал никогда прежде. И вместе с тем он не осмеливался ни на что большее.
   Ибо та крохотная частица его мозга, которая еще не утратила способность рассуждать здраво, подсказывала ему, что как только он позволит себе до нее дотронуться, она тут же прикажет ему собирать вещи.
   Поэтому он оставался на месте, мускулы на его руках раздувались от усилий удержать их как можно дальше от нее, тело изнывало от неутоленного желания. Ему казалось, что он парит между небом и землей, и, тяжело дыша, он приник к ее жарким губам, в лихорадочной спешке пробуя их на вкус и на ощупь.
   Не прикасайся к ней. Не прикасайся к ней. Ради всего святого, не прикасайся к ней!
   Внезапно она открыла глаза и с криком отшатнулась от него.
   — О Господи!
   Она не удержалась на перекладине и упала на спину. Какое-то мгновение он не в состоянии был пошевелиться от гнева и досады, но в следующую секунду перескочил следом за ней через изгородь и встал рядом, тогда как она с ужасом уставилась на него снизу вверх.
   — Я к вам не притрагивался!
   — Знаю! — крикнула она в ответ и принялась яростно метаться из стороны в сторону, пытаясь встать. Ее юбка задралась выше колен, открывая взору кружевное нижнее белье — Лили Бид, и вдруг кружева? — а также украшенные тончайшей вышивкой шелковые чулки. Шпильки выскочили из ее прически, и целая россыпь иссиня-черных кудрей упала ей на шею и плечи, обвиваясь вокруг них, словно змеи, — картина поистине феерическая!
   Ей почти удалось подняться на ноги, но тут она наступила на подол и снова рухнула на землю. Лежа на спине, Лили гневно молотила каблуками по земле. Наконец после долгих и бесплодных усилий она успокоилась, сделала глубокий вдох, откинула волосы с лица и, сердито сверкнув на него глазами, произнесла тоном человека, которому лишь благодаря неимоверной силе воли удается держать себя в руках:
   — Вы так любите похваляться тем, что вы — джентльмен. Помогите же мне встать!
   Он бросил на нее осторожный взгляд.
   — Да, конечно.
   Он протянул ей руку. Издав приглушенное ворчание или, быть может, всхлипывание — даже ради спасения собственной жизни он не мог бы сказать, что именно, — Лили поднялась на ноги.
   — Вы, наверное, захотите сначала привести в порядок вашу… вашу одежду.
   Она тут же одернула юбки, натянув их до самых кончиков башмаков, после чего принялась смахивать с них приставшие к ним травинки и листья.
   — И волосы тоже.
   — А что с ними?
   — Они у вас разлохматились.
   — О! — Она тут же схватила в охапку беспорядочную %ассу волос и воткнула в них несколько шпилек, пустив в ход чисто женские колдовские способности, чтобы заставить их снова выглядеть чистыми и опрятными, хотя еще несколько секунд назад ее прическа казалась безнадежно испорченной. Затем она сделала еще один глубокий вдох и посмотрела ему прямо в глаза. Эйвери словно зачарованный не сводил с нее взгляда, задаваясь вопросом, каким будет ее следующий шаг.
   — Я… я должна перед вами извиниться. — Щеки ее залил густой румянец.
   Он ожидал чего угодно, но только не этого.
   — Ничто не может служить оправданием моего поступка. Я вела себя как… как…
   — Как какой-нибудь хам? — подсказал Эйвери, используя то самое определение, которое он мысленно относил к себе самому.
   — Да, вот именно! Как хам! — подхватила она, охотно уцепившись за последнее слово.
   Ему следовало бы догадаться, что любое прозвище, обычно применяемое к лицам противоположного пола, пусть даже отрицательного свойства, должно ей польстить.
   — Я прошу прощения, и давайте забудем об этом прискорбном случае раз и навсегда.
   То, каким тоном она это произнесла — так хладнокровно, так бесстрастно, — окончательно вывело его из себя. Ему и прежде случалось проходить через искушения, но ни одно из них даже отдаленно не могло сравниться с тем, через которое ему только что пришлось пройти. Его тело до сих пор изнывало от неутоленной страсти. Он все еще чувствовал ее вкус и запах, наслаждался ее близостью… О нет, это не сойдет так просто ей с рук! Из того, что пущенная ею в ход уловка не принесла видимых плодов, вовсе не следовало, что ей не придется отвечать за свои действия.
   — Вы можете забыть, если хотите. Но не я.
   — Но… как в таком случае я могу искупить вину?
   — Искупить вину? — В том, что Лили Бид считала себя перед ним в долгу, бесспорно, имелись свои привлекательные стороны. — Я, право, не представляю себе, каким образом вы сумеете оправдаться передо мной за то, что вы… — тут он сделал паузу для большего эффекта, — бросились мне на шею. Но поскольку вы женщина, у меня, похоже, не остается другого выбора, как только принять ваши извинения. Вместе с тем, Бог свидетель, если бы мы с вами поменялись местами, вы бы подняли шум на всю округу. Что, разве я не прав? Тогда вы вряд ли удивитесь, узнав, что мне очень трудно изгладить из памяти этот случай.
   Ее дивные темные глаза были подозрительно прищурены.
   — Стало быть, вы не сможете о нем забыть?
   О Господи, если бы она только знала! Конечно, не сможет, хотя совсем по иной причине, чем та, которую он только что привел. В его сознании уже возникали образы бесчисленных купаний в ледяной воде, и голос его прозвучал грубо, хрипло:
   — А что в этом странного? Женщины отнюдь не обладают исключительным правом на чувствительность. Из того, что я мужчина, вовсе не следует, что я не способен воспринимать обиду. Но поскольку эту обиду нанесли мне вы, женщина, мне остается только не обращать на нее внимания.
   — Но ведь это несправедливо! — не сдержалась Лили и посмотрела на него с таким видом, словно хотела взять свои слова обратно.
   Он добродушно улыбнулся:
   — Согласен. Впрочем, уж кто-кто, а вы-то должны знать, что отношения между нашими полами редко бывают «справедливыми». Однако вы, по-видимому, не приняли в расчет того, что женщины при этом далеко не всегда оказываются пострадавшей стороной.
   — Но ведь должен же быть у меня какой-нибудь способ возместить вам ущерб! Если бы подобное оскорбление нанес вам мужчина…
   — Моя дорогая мисс Бид, — прервал ее Эйвери, — если бы подобное оскорбление нанес мне мужчина, дело в лучшем случае кончилось бы кровопролитием.
   — Я вовсе не это имела в виду! Я просто хотела спросить: если бы мужчина чем-либо вас обидел и затем попросил прощения, неужели вы бы не приняли его извинений?
   — Но, мисс Бид, — произнес Эйвери бесстрастно, — вы не просто обидели меня. Вы воспользовались моей уверенностью в том, что в вашем обществе я буду огражден от любых недостойных поступков.