– Может быть, вы здесь не очень давно? Может, только что спустились?
Он рассмеялся. Некоторые посмотрели на часы.
– Мы тут стоим, наверное, минут двадцать. Мы ждем одну подружку, которая прихорашивается...
– Мы видели, как проходили люди, – добавил кто-то, – но никого похожего на унтер-офицера флота не было.
– Спасибо, – сказал Борис и бросился вверх по лестнице.
Энрике видел, как Данилов разговаривал с Хосе Моаресом, а затем уехал на машине вместе с одним из пассажиров самолета, которого высадил в городе. После этого он занял наблюдательный пост на руа до Кортуме, куда через десять минут приехал Моарес.
Невидимый, Энрике присутствовал при всех фазах разворачивающейся на его глазах интриги и догадался о ее смысле. Ему бы очень хотелось расстроить планы Бориса, но что он мог сделать в одиночку, не зная конечного пункта экспедиции?
Он проследовал за машиной журналиста, которая ехала за такси Моареса. Он увидел, что Моарес отправился в «Сертао», а Борис, выйдя из машины, оставил своего спутника за рулем, но в ресторан не пошел.
Энрике никому не мог оставить руль, а тем более бросить машину посреди Авениды, движение по которой было очень оживленным. Ему пришлось искать место для парковки.
Вернувшись к ресторану, Энрике совершенно неожиданным образом был «введен» в курс происшедших без него событий. Ему просто повезло. Минуту-другую он постоял, осматриваясь, и увидел журналиста. Данилов остановился практически рядом с Энрике, проинструктировал своего сотрудника и отправился в подъезд соседнего дома.
Вот так Сагарра, как ни в чем ни бывало выслушавший инструкции, отданные Борисом Кастро, и узнал, что моряк, прикончив Моареса, возможно, удрал внутрь дома. Энрике не смог удержаться от улыбки при мысли, что журналист, конечно, хотел не этого.
Дождавшись ухода Кастро, Сагарра с самым естественным видом, не торопясь, прошелся перед входом в дом. Борис разговаривал с группой людей. Энрике остановился недалеко от них, потом спокойно вернулся назад. На тротуаре была такая толпа, что его хождения туда-сюда мало отличались от перемещений остальных.
Сагарра увидел, что Борис побежал вверх по лестнице, и решил последовать за ним. С непринужденным видом он вошел в холл, серьезно поздоровался с группой, продолжавшей веселиться, и начал подниматься.
Гибкий и бесшумный, как кошка, он двигался, прижимаясь к стене. В этом случае его нельзя было увидеть, перегнувшись через перила. Он не знал, какое точно расстояние отделяет его от противника, но полагал, что этажа полтора – два. Сагарра решил, что высокий блондин не знает, куда идет; в противном случае он поднялся бы на лифте.
Энрике был уже на пятом этаже, когда услышал сильный голос внизу:
– Полиция! Никому не двигаться! Как долго вы здесь находитесь?
Энрике подумал, что правильно сделал, пойдя за журналистом, не раздумывая и не теряя времени. Этажом выше он услышал тот же голос, прокричавший приказ:
– Обыщите все квартиры одну за другой. Будьте осторожны: он может быть вооружен!
Обыскать все квартиры? Им будет непросто. В эту ночь мало людей сидели по домам. Если Рождество – семейный праздник, Новый Год обычно встречают вне дома. А в этом здании жили не нищие.
По дороге Энрике внимательно осматривал каждую дверь. Возможно, беглец взломал замок, чтобы найти себе иллюзорное убежище...
К десятому этажу топот внизу стал тише; он услышал слабый шум шагов поднимающегося впереди него. Звук был почти не слышен, но Энрике и этого было достаточно...
Он поднялся на верхний, пятнадцатый этаж, осторожно выглянул на площадку и вдруг заметил спину журналиста, медленно выходившего на крышу.
Пальцы Энрике убрали со лба непокорную прядь. Через большую стеклянную дверь свет с площадки попадал на плоскую крышу и ярко освещал ее. В этих условиях невозможно выйти, не подвергаясь большому риску быть замеченным.
Свет шел от электрических ламп, висевших по обеим сторонам площадки. Удача. Энрике достал носовой платок, накинул его, чтобы не обжечь пальцы, на лампочку и вывинтил ее, а потом и еще одну. Яркость освещения уменьшилась наполовину.
Он подошел к углу площадки, заметил дальше в тени спину остановившегося противника, быстро пересек опасную зону и вывинтил лампочки с другой стороны.
Блеклый свет еще шел с последнего этажа, но, приняв некоторые предосторожности, Энрике мог надеяться остаться незамеченным.
Борис обернулся, чтобы посмотреть назад. Его заинтересовало, почему погас свет. Пригнувшись, Энрике следил за ним одним глазом, зная, что небольшая часть его лица, высунувшаяся из-за стены, не может быть замечена с такого расстояния. Зато массивная фигура Бориса четко выделялась на более светлом фоне неба, красневшем от огней города.
Когда Борис двинулся вперед, Энрике открыл дверь и выскользнул на крышу очень быстро и бесшумно. Он тут же побежал налево вдоль широких окон квартир, закрытых в данный момент опущенными ставнями.
Вдруг он услышал умышленно приглушенный голос, звавший:
– Карлос!.. Карлос!.. Это я, Борис...
Энрике сказал себе, что «Карлос», очевидно, псевдоним, данный Бенто Итикире сетью, использовавшей его. По-прежнему пригнувшись, чтобы остальные не могли увидеть его фигуру над барьером, окружавшим крышу, Энрике направился к месту, откуда шел голос.
Он двигался с удивительной гибкостью, без малейшего шума, несмотря на гравий, которым в этом месте была посыпана крыша. В диверсионной школе, где он учился – уже довольно много лет назад – Энрике всегда был лучшим в упражнении по бесшумному приближению. Ни разу ни один из добровольных часовых не обнаружил его присутствие раньше, чем оказался в беспомощном состоянии, прижатым к земле. Вообще это целое искусство. Недостаточно абсолютно бесшумно двигаться. В подобные моменты Энрике старался ни о чем не думать, убежденный, что волны, излучаемые мозгом, особенно враждебные, могут насторожить противника. Особенно того, в ком привычка к постоянной опасности почти всегда развивала особую восприимчивость.
Дистанция быстро сокращалась. Борис остановился, вглядываясь в лес цементных труб, возвышавшийся в этой части огромной плоской крыши. Он снова позвал, приглушая голос:
– Карлос!.. Это я, Борис!.. Я знаю, что вы здесь. Внизу полиция. Она придет с минуты на минуту. Я могу вам помочь, Карлос!
Вдруг Энрике увидел какое-то движение у подножья одной из труб. Бенто Итикира вставал, отвечая на призывы Бориса.
– Я здесь.
Борис шумно вздохнул, как будто с него упал большой груз, и подбежал к моряку.
– Мне очень жаль, – начал он, сняв аппарат со вспышкой и положив его на подставку трубы. – Этот тип проскользнул у нас сквозь пальцы. Вы мне сказали, что он поплывет на пароходе, а он полетел самолетом. Я приехал предупредить вас, но было уже слишком поздно...
Бенто Итикира все еще был не в себе.
– Я убил его, – ответил он странным голосом. – Или он, или я...
Борис схватил его и встряхнул.
– Я спасу вас, Карлос. Я помогу вам. Вы уедете за границу, Марианна приедет к вам позже.
Бенто Итикира выглядел полной тряпкой. Драма, произошедшая в тот момент, когда он переживал чудесный сон, что-то в нем надломила. Борис взял его под руку.
– Подойдите сюда, – сказал он. – Посмотрите.
Он подвел его к краю крыши, нависавшей над Авенидой. Энрике догадался, что сейчас должно было произойти. Иной конец был невозможен, это входило в правила игры. Борис не мог допустить, чтобы его сеть подверглась угрозе из-за ареста агента, который явно не был героем. Энрике хотелось бы спасти моряка, но он сам не был чист в этом деле, а потому не рискнул впутаться, не зная, что конкретно известно унтер-офицеру. Бразильцы неплохие ребята, но им не очень понравится деятельность Энрике, если они о ней узнают...
Бесшумно, все так же пригнувшись, Энрике скользнул к месту, откуда только что ушли эти двое, и схватил фотоаппарат...
Борис Данилов подвел моряка к барьеру, не переставая бросать частые взгляды на стеклянную дверь с лестницы, откуда, как он ожидал, в любую секунду могли выскочить полицейские. Это был вопрос времени, может быть секунд...
– Посмотрите, – повторил он. – Потом я вам объясню...
Бенто Итикира позволил подвести себя к краю. Он подошел к цементному заграждению, не превышавшему метра в высоту. Великолепное зрелище. Над аэропортом Сантос Дюмон кружил самолет. Бенто Итикира повернулся и увидел освещенного Христа на вершине Корковадо. Неожиданно он ощутил в себе желание помолиться, но он забыл слова, которые нужно говорить.
– Посмотрите вниз, – велел Борис, заставляя его повернуться.
Бенто сделал то, о чем его попросили, наилучшим образом; он наклонился над барьером и посмотрел вниз. Там, глубоко внизу, как в пропасти, была Авенида, запруженная автомобилями, с полными народу мозаичными тротуарами. Он спросил себя, что же ему хочет показать Борис.
Журналист бросил последний взгляд в направлении лестницы, потом со всей быстротой, на которую был способен, нагнулся, схватил руками лодыжки моряка и сбросил его с крыши.
Ослепительная вспышка застала его посреди операции, когда его поднятые руки еще не отпустили ног жертвы, которую он столкнул в пустоту. Жуткий, нечеловеческий крик, превратившийся в бесконечный вой, внезапно оборвался. Снизу до крыши поднялось эхо глухого удара, потом испуганный вопль толпы...
Борис Данилов услышал это, не обратив ни малейшего внимания. Сразу после неожиданной молнии, в которой он узнал вспышку фотоаппарата, он резко обернулся, но ничего не увидел. Задыхаясь, с безумно бьющимся сердцем, он стоял, опираясь обеими руками на заграждение, настороженно вглядываясь в темную зону между трубами, расстилавшуюся перед ним...
Он был готов ко всему, но ничего не произошло. «Интересно, вместо того, чтобы помешать сбросить моряка с крыши, его фотографируют. Зачем? Чтобы шантажировать?» – задавал он себе вопросы.
Он спросил громко, но не очень уверенным голосом:
– Кто здесь?
Никакого ответа. Полная тишина. Он сделал шаг вперед, сильно встревоженный... В эту секунду с лестницы на крышу выскочила шумная группа. Торопливо бросив последний взгляд по сторонам, Борис Данилов направился к только что вошедшим. Это были полицейские и журналисты. Он представился, показав карточку иностранного корреспондента.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Я попытался его удержать, но он бросился вниз прежде, чем я успел до него добежать. Он потерял голову.
Галдя, журналисты и полицейские подошли к заграждению, чтобы посмотреть на толпу, собравшуюся внизу возле тела. Они громко разговаривали и не обращали внимания на Бориса Данилова, который воспользовался этим, чтобы вернуться к месту, где оставил свой фотоаппарат и вспышку.
Он их не нашел, посмотрел вокруг соседних труб и вдруг понял.
– Вы что-то потеряли?
Он резко обернулся. Это был полицейский в форме.
– Нет, – ответил он.
– Вы можете нам показать точно то место, откуда он спрыгнул? – спросил полицейский.
– Охотно.
В последний раз посмотрев вокруг себя, но так ничего и не увидев, Данилов пошел к ограждению. Полицейский двинулся за ним. По лестнице поднялись новые люди, и теперь на крыше было достаточно много народу, для того, чтобы тот, кто, вероятно, поздравлял себя с самым сенсационным снимком за свою жизнь, мог затеряться в толпе...
Внизу, недалеко от входа в дом, неподвижно, словно изваяние, стояла красивая женщина, тупо и бессмысленно уставившись на большое тело унтер-офицера флота, разбившееся о мозаичный тротуар. Это была Марианна Моарес, оглушенная и потрясенная неожиданным поворотом судьбы, так стремительно и так грубо разрушившей этой смертью ее счастье, потерянное почти сразу же после того, как оно было обретено...
Полицейские положили труп на носилки и задвинули его в «скорую». Там уже находился труп Хосе Моареса. Марианна подошла к машине. Ни единого взгляда не бросила она на останки своего мужа; она видела только любовника. Он был в ней, она чувствовала его в своей плоти и крови. Ей казалось, что его губы ласкали ее; она слышала его шепот: «Все началось в рождественскую ночь, не забывай этого». Слишком долго сдерживаемое ею рыдание поднялось к горлу. Она бросилась к открытому кузову «скорой», поглотившему ее любимого.
– Рождественская ночь!.. О, мой дорогой! Мой дорогой!
Полицейские остановили ее и осторожно увели. «Скорая» уехала, увозя обоих – мужа и любовника, соединенных последним путешествием. Никто и не подумал, что предсказание в отношении Хосе Моареса исполнилось, правда, несколько неожиданным образом: роковым для него стал ресторан «Сертао»...
Эпилог
Он рассмеялся. Некоторые посмотрели на часы.
– Мы тут стоим, наверное, минут двадцать. Мы ждем одну подружку, которая прихорашивается...
– Мы видели, как проходили люди, – добавил кто-то, – но никого похожего на унтер-офицера флота не было.
– Спасибо, – сказал Борис и бросился вверх по лестнице.
* * *
Энрике Сагарра не отставал от Бориса Данилова ни на шаг с того момента, как тот сел в машину Бенто Итикиры и уехал на ней с ипподрома. Сначала Борис Данилов вернулся к себе домой на руа до Пассейо, где пробыл около получаса. Потом он вышел оттуда и направился в посольство. Затем он поужинал в чураскарии на Авенида Мем де Са, а выйдя оттуда, отправился в аэропорт Галеао.Энрике видел, как Данилов разговаривал с Хосе Моаресом, а затем уехал на машине вместе с одним из пассажиров самолета, которого высадил в городе. После этого он занял наблюдательный пост на руа до Кортуме, куда через десять минут приехал Моарес.
Невидимый, Энрике присутствовал при всех фазах разворачивающейся на его глазах интриги и догадался о ее смысле. Ему бы очень хотелось расстроить планы Бориса, но что он мог сделать в одиночку, не зная конечного пункта экспедиции?
Он проследовал за машиной журналиста, которая ехала за такси Моареса. Он увидел, что Моарес отправился в «Сертао», а Борис, выйдя из машины, оставил своего спутника за рулем, но в ресторан не пошел.
Энрике никому не мог оставить руль, а тем более бросить машину посреди Авениды, движение по которой было очень оживленным. Ему пришлось искать место для парковки.
Вернувшись к ресторану, Энрике совершенно неожиданным образом был «введен» в курс происшедших без него событий. Ему просто повезло. Минуту-другую он постоял, осматриваясь, и увидел журналиста. Данилов остановился практически рядом с Энрике, проинструктировал своего сотрудника и отправился в подъезд соседнего дома.
Вот так Сагарра, как ни в чем ни бывало выслушавший инструкции, отданные Борисом Кастро, и узнал, что моряк, прикончив Моареса, возможно, удрал внутрь дома. Энрике не смог удержаться от улыбки при мысли, что журналист, конечно, хотел не этого.
Дождавшись ухода Кастро, Сагарра с самым естественным видом, не торопясь, прошелся перед входом в дом. Борис разговаривал с группой людей. Энрике остановился недалеко от них, потом спокойно вернулся назад. На тротуаре была такая толпа, что его хождения туда-сюда мало отличались от перемещений остальных.
Сагарра увидел, что Борис побежал вверх по лестнице, и решил последовать за ним. С непринужденным видом он вошел в холл, серьезно поздоровался с группой, продолжавшей веселиться, и начал подниматься.
Гибкий и бесшумный, как кошка, он двигался, прижимаясь к стене. В этом случае его нельзя было увидеть, перегнувшись через перила. Он не знал, какое точно расстояние отделяет его от противника, но полагал, что этажа полтора – два. Сагарра решил, что высокий блондин не знает, куда идет; в противном случае он поднялся бы на лифте.
Энрике был уже на пятом этаже, когда услышал сильный голос внизу:
– Полиция! Никому не двигаться! Как долго вы здесь находитесь?
Энрике подумал, что правильно сделал, пойдя за журналистом, не раздумывая и не теряя времени. Этажом выше он услышал тот же голос, прокричавший приказ:
– Обыщите все квартиры одну за другой. Будьте осторожны: он может быть вооружен!
Обыскать все квартиры? Им будет непросто. В эту ночь мало людей сидели по домам. Если Рождество – семейный праздник, Новый Год обычно встречают вне дома. А в этом здании жили не нищие.
По дороге Энрике внимательно осматривал каждую дверь. Возможно, беглец взломал замок, чтобы найти себе иллюзорное убежище...
К десятому этажу топот внизу стал тише; он услышал слабый шум шагов поднимающегося впереди него. Звук был почти не слышен, но Энрике и этого было достаточно...
Он поднялся на верхний, пятнадцатый этаж, осторожно выглянул на площадку и вдруг заметил спину журналиста, медленно выходившего на крышу.
Пальцы Энрике убрали со лба непокорную прядь. Через большую стеклянную дверь свет с площадки попадал на плоскую крышу и ярко освещал ее. В этих условиях невозможно выйти, не подвергаясь большому риску быть замеченным.
Свет шел от электрических ламп, висевших по обеим сторонам площадки. Удача. Энрике достал носовой платок, накинул его, чтобы не обжечь пальцы, на лампочку и вывинтил ее, а потом и еще одну. Яркость освещения уменьшилась наполовину.
Он подошел к углу площадки, заметил дальше в тени спину остановившегося противника, быстро пересек опасную зону и вывинтил лампочки с другой стороны.
Блеклый свет еще шел с последнего этажа, но, приняв некоторые предосторожности, Энрике мог надеяться остаться незамеченным.
Борис обернулся, чтобы посмотреть назад. Его заинтересовало, почему погас свет. Пригнувшись, Энрике следил за ним одним глазом, зная, что небольшая часть его лица, высунувшаяся из-за стены, не может быть замечена с такого расстояния. Зато массивная фигура Бориса четко выделялась на более светлом фоне неба, красневшем от огней города.
Когда Борис двинулся вперед, Энрике открыл дверь и выскользнул на крышу очень быстро и бесшумно. Он тут же побежал налево вдоль широких окон квартир, закрытых в данный момент опущенными ставнями.
Вдруг он услышал умышленно приглушенный голос, звавший:
– Карлос!.. Карлос!.. Это я, Борис...
Энрике сказал себе, что «Карлос», очевидно, псевдоним, данный Бенто Итикире сетью, использовавшей его. По-прежнему пригнувшись, чтобы остальные не могли увидеть его фигуру над барьером, окружавшим крышу, Энрике направился к месту, откуда шел голос.
Он двигался с удивительной гибкостью, без малейшего шума, несмотря на гравий, которым в этом месте была посыпана крыша. В диверсионной школе, где он учился – уже довольно много лет назад – Энрике всегда был лучшим в упражнении по бесшумному приближению. Ни разу ни один из добровольных часовых не обнаружил его присутствие раньше, чем оказался в беспомощном состоянии, прижатым к земле. Вообще это целое искусство. Недостаточно абсолютно бесшумно двигаться. В подобные моменты Энрике старался ни о чем не думать, убежденный, что волны, излучаемые мозгом, особенно враждебные, могут насторожить противника. Особенно того, в ком привычка к постоянной опасности почти всегда развивала особую восприимчивость.
Дистанция быстро сокращалась. Борис остановился, вглядываясь в лес цементных труб, возвышавшийся в этой части огромной плоской крыши. Он снова позвал, приглушая голос:
– Карлос!.. Это я, Борис!.. Я знаю, что вы здесь. Внизу полиция. Она придет с минуты на минуту. Я могу вам помочь, Карлос!
Вдруг Энрике увидел какое-то движение у подножья одной из труб. Бенто Итикира вставал, отвечая на призывы Бориса.
– Я здесь.
Борис шумно вздохнул, как будто с него упал большой груз, и подбежал к моряку.
– Мне очень жаль, – начал он, сняв аппарат со вспышкой и положив его на подставку трубы. – Этот тип проскользнул у нас сквозь пальцы. Вы мне сказали, что он поплывет на пароходе, а он полетел самолетом. Я приехал предупредить вас, но было уже слишком поздно...
Бенто Итикира все еще был не в себе.
– Я убил его, – ответил он странным голосом. – Или он, или я...
Борис схватил его и встряхнул.
– Я спасу вас, Карлос. Я помогу вам. Вы уедете за границу, Марианна приедет к вам позже.
Бенто Итикира выглядел полной тряпкой. Драма, произошедшая в тот момент, когда он переживал чудесный сон, что-то в нем надломила. Борис взял его под руку.
– Подойдите сюда, – сказал он. – Посмотрите.
Он подвел его к краю крыши, нависавшей над Авенидой. Энрике догадался, что сейчас должно было произойти. Иной конец был невозможен, это входило в правила игры. Борис не мог допустить, чтобы его сеть подверглась угрозе из-за ареста агента, который явно не был героем. Энрике хотелось бы спасти моряка, но он сам не был чист в этом деле, а потому не рискнул впутаться, не зная, что конкретно известно унтер-офицеру. Бразильцы неплохие ребята, но им не очень понравится деятельность Энрике, если они о ней узнают...
Бесшумно, все так же пригнувшись, Энрике скользнул к месту, откуда только что ушли эти двое, и схватил фотоаппарат...
Борис Данилов подвел моряка к барьеру, не переставая бросать частые взгляды на стеклянную дверь с лестницы, откуда, как он ожидал, в любую секунду могли выскочить полицейские. Это был вопрос времени, может быть секунд...
– Посмотрите, – повторил он. – Потом я вам объясню...
Бенто Итикира позволил подвести себя к краю. Он подошел к цементному заграждению, не превышавшему метра в высоту. Великолепное зрелище. Над аэропортом Сантос Дюмон кружил самолет. Бенто Итикира повернулся и увидел освещенного Христа на вершине Корковадо. Неожиданно он ощутил в себе желание помолиться, но он забыл слова, которые нужно говорить.
– Посмотрите вниз, – велел Борис, заставляя его повернуться.
Бенто сделал то, о чем его попросили, наилучшим образом; он наклонился над барьером и посмотрел вниз. Там, глубоко внизу, как в пропасти, была Авенида, запруженная автомобилями, с полными народу мозаичными тротуарами. Он спросил себя, что же ему хочет показать Борис.
Журналист бросил последний взгляд в направлении лестницы, потом со всей быстротой, на которую был способен, нагнулся, схватил руками лодыжки моряка и сбросил его с крыши.
Ослепительная вспышка застала его посреди операции, когда его поднятые руки еще не отпустили ног жертвы, которую он столкнул в пустоту. Жуткий, нечеловеческий крик, превратившийся в бесконечный вой, внезапно оборвался. Снизу до крыши поднялось эхо глухого удара, потом испуганный вопль толпы...
Борис Данилов услышал это, не обратив ни малейшего внимания. Сразу после неожиданной молнии, в которой он узнал вспышку фотоаппарата, он резко обернулся, но ничего не увидел. Задыхаясь, с безумно бьющимся сердцем, он стоял, опираясь обеими руками на заграждение, настороженно вглядываясь в темную зону между трубами, расстилавшуюся перед ним...
Он был готов ко всему, но ничего не произошло. «Интересно, вместо того, чтобы помешать сбросить моряка с крыши, его фотографируют. Зачем? Чтобы шантажировать?» – задавал он себе вопросы.
Он спросил громко, но не очень уверенным голосом:
– Кто здесь?
Никакого ответа. Полная тишина. Он сделал шаг вперед, сильно встревоженный... В эту секунду с лестницы на крышу выскочила шумная группа. Торопливо бросив последний взгляд по сторонам, Борис Данилов направился к только что вошедшим. Это были полицейские и журналисты. Он представился, показав карточку иностранного корреспондента.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Я попытался его удержать, но он бросился вниз прежде, чем я успел до него добежать. Он потерял голову.
Галдя, журналисты и полицейские подошли к заграждению, чтобы посмотреть на толпу, собравшуюся внизу возле тела. Они громко разговаривали и не обращали внимания на Бориса Данилова, который воспользовался этим, чтобы вернуться к месту, где оставил свой фотоаппарат и вспышку.
Он их не нашел, посмотрел вокруг соседних труб и вдруг понял.
– Вы что-то потеряли?
Он резко обернулся. Это был полицейский в форме.
– Нет, – ответил он.
– Вы можете нам показать точно то место, откуда он спрыгнул? – спросил полицейский.
– Охотно.
В последний раз посмотрев вокруг себя, но так ничего и не увидев, Данилов пошел к ограждению. Полицейский двинулся за ним. По лестнице поднялись новые люди, и теперь на крыше было достаточно много народу, для того, чтобы тот, кто, вероятно, поздравлял себя с самым сенсационным снимком за свою жизнь, мог затеряться в толпе...
Внизу, недалеко от входа в дом, неподвижно, словно изваяние, стояла красивая женщина, тупо и бессмысленно уставившись на большое тело унтер-офицера флота, разбившееся о мозаичный тротуар. Это была Марианна Моарес, оглушенная и потрясенная неожиданным поворотом судьбы, так стремительно и так грубо разрушившей этой смертью ее счастье, потерянное почти сразу же после того, как оно было обретено...
Полицейские положили труп на носилки и задвинули его в «скорую». Там уже находился труп Хосе Моареса. Марианна подошла к машине. Ни единого взгляда не бросила она на останки своего мужа; она видела только любовника. Он был в ней, она чувствовала его в своей плоти и крови. Ей казалось, что его губы ласкали ее; она слышала его шепот: «Все началось в рождественскую ночь, не забывай этого». Слишком долго сдерживаемое ею рыдание поднялось к горлу. Она бросилась к открытому кузову «скорой», поглотившему ее любимого.
– Рождественская ночь!.. О, мой дорогой! Мой дорогой!
Полицейские остановили ее и осторожно увели. «Скорая» уехала, увозя обоих – мужа и любовника, соединенных последним путешествием. Никто и не подумал, что предсказание в отношении Хосе Моареса исполнилось, правда, несколько неожиданным образом: роковым для него стал ресторан «Сертао»...
Эпилог
Энрике Сагарра перешагнул порог посольства совершенно спокойно, без малейшего неприятного предчувствия. Он часто играл неизмеримо более опасные партии, чем эта. Его ждали и сразу провели в один из кабинетов на втором этаже. Там уже находились два человека, один из них, он сидел за рабочим столом, был ему совершенно незнаком.
Чувствуя себя непринужденно, Энрике поклонился и сказал с улыбкой, в которой не ощущалось даже и тени иронии, она была простой и сердечной:
– Я уже имею честь знать господина... Бориса, но вот...
Дипломат слегка приподнялся со своего кресла и представился:
– Данила Монин.
Энрике поклонился.
– Очень приятно, – ответил он.
Все сели. Энрике очень элегантно, предварительно пригладив стрелку на брюках, закинул ногу на ногу.
– Мы вас слушаем, господин... Гимера.
Энрике улыбнулся дипломату.
– Я буду краток, – уверил он. – Я не мог это объяснить по телефону, но вы, несомненно, поняли, о чем идет речь?
Эти двое даже не пошевелились. Они казались спокойными и мало интересующимися происходящим. «Хорошие игроки», – подумал Энрике и продолжил:
– Мне очень повезло: я оказался на крыше в тот самый момент, когда господин... Борис слегка помог тому моряку сделать большой прыжок. Мне везло и дальше. Я запечатлел на пленку этот... памятный момент, причем с помощью аппарата, который господин... Борис почему-то ненадолго оставил, видимо, для большего удобства. Мне кажется, что эта фотография может произвести большую сенсацию... Я точно знаю, что одно крупное агентство печати предложит мне за нее кругленькую сумму... Я уж не говорю о том, что фото очень заинтересует полицию.
Двое мужчин спокойно слушали, но не больше того. Не смущаясь, Энрике продолжил тем же легким тоном:
– Господин... Борис, если мои сведения точны, работает на одно из самых известных международных агентств печати, и я подумал, что было бы честно оставить за ним приоритет и эксклюзивное право на публикацию фотографии.
Данила Монин спросил безразличным тоном:
– Мы можем ее увидеть?
Улыбка Энрике стала шире.
– Я подумал, что сначала нам лучше договориться в принципе.
Данила Монин заметил по-прежнему нейтральным тоном:
– Вы не лишены храбрости. А подумали ли, что вполне можете не выйти из этого здания живым?
Энрике сохранил улыбку.
– Да, конечно. Прежде чем прийти сюда, я оставил эту вещь в руках поверенного, которому велел отнести ее в полицию вместе с некоторыми необходимыми уточнениями, если я не подам признаков жизни через час.
Дипломат одобрил медленным наклоном головы.
– Прекрасно, – сказал он. – И во сколько вы оцениваете... ту вещь?
Энрике без колебаний ответил:
– В миллион крузейро.
Данила Монин иронично улыбнулся.
– Черт возьми! У вас большой размах!
– Что вы хотите... Я люблю деньги.
Дипломат принялся играть карандашом.
– Я это вижу. Но понимаете, господин... Гимера, агентство, в котором работает господин Борис, никогда не покупает фотографии в подобных обстоятельствах. Со снимков очень легко сделать копии, которые могут появиться затем в тот или иной подходящий момент...
Энрике поднял руку, успокаивая его.
– Я об этом подумал. Пленка не проявлена и по-прежнему находится в аппарате. Так что...
Вдруг Борис Данилов громко расхохотался. Монин тоже откровенно заулыбался, и Энрике вдруг почувствовал себя очень неуютно. Что-то шло не так, а он не знал, что. Немного успокоившись, журналист заговорил впервые с начала разговора:
– В действительности вам вовсе не так уж и повезло, как вы почему-то считаете, господин... Гимера. Я бы даже сказал, что вам очень не повезло. Ведь дело в том, что в моем аппарате не было пленки.
Энрике перестал улыбаться и почувствовал, что бледнеет. Каким бы хладнокровием ты ни обладал, выносить такие удары тяжело.
– Не было пленки?
– Нет, – объяснил Борис. – Аппарат со вспышкой в тот момент были для меня всего лишь камуфляжем, и я не счел нужным его заряжать. Поэтому-то нас так развеселила ваша история.
Теперь Энрике понимал, почему журналист не слишком-то трудился, чтобы найти свой фотоаппарат, когда понял, что он исчез. Данила Монин уверил очень светским тоном:
– В любом случае, господин Гимера, мы были очень счастливы познакомиться с вами.
Энрике тихо поднялся, поклонился дипломату и ответил слегка севшим, глуховатым голосом:
– Мне тоже было очень приятно. Простите, мне кажется, я заставил вас зря потерять время.
Он повернулся на каблуках и с большим достоинством направился к двери. Его визави не произнесли ни слова. Энрике взялся за ручку и повернул ее... Дверь была заперта на ключ. На мгновение он перестал дышать, слушая удары своего сердца. Ловушка... Он сам ведь бросился в нее очертя голову. Сагарра медленно, с улыбкой на губах, повернулся, но его черные глаза были холодны и жестки, как металл.
– Займите свое место, господин Гимера, – любезно пригласил дипломат. – Нам нужно поговорить.
Энрике стал дышать свободнее, сердцебиение вернулось в почти нормальный ритм. Он ожидал, что они выхватят пистолеты... Дипломат подождал, пока он снова сядет, и продолжил:
– Итак, вы любите деньги, господин Гимера?
– Да, из-за удовольствий, которые могу на них купить.
– Тогда мы, может быть, сумеем договориться.
Энрике сделал неопределенный жест, который мог означать многое. Борис Данилов спросил обычным тоном:
– Это вы свели счеты с Перо Кабралем, не так ли?
Энрике состроил осуждающую гримасу.
– Давайте не будем придираться друг к другу и сводить счеты по мелочам, – упрекнул он. – Вы сами пытались убрать меня.
– Мы вас ни в чем не упрекаем, – ответил Монин. – Не сомневаюсь, что вы только выполняли приказы. Тем не менее остается фактом, что из-за вас мы потеряли двух своих агентов из числа самых лучших. Вы, конечно, не сможете заменить моряка, но... Перо Кабраля?
Энрике почувствовал, что в нем что-то напряглось. Они просто-напросто предлагали ему классическую сделку; у него не было выбора, и они это отлично знали. Борис спросил:
– Кто погиб вместо вас на Такваре?
– Агент, постоянно живущий в этой стране, его дали мне для контакта.
Монин оценил:
– А вы хитрец!
– Какие приказы вы получили сейчас? – продолжал Борис.
Энрике ухватился за представившуюся возможность – надо было им немного помочь.
– Я проинформировал начальство, что с резидентом произошел несчастный случай, и предложил себя в качестве замены. Мое прекрасное знание бразилейро, несомненно, побудит их согласиться. Мне очень нравится Рио...
Монин продолжал играть со своим карандашом.
– Это не исключено, – сказал он. – Поймите: существуют два решения. Или мы вас ликвидируем, на что имеем право, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства. Или вы согласитесь сотрудничать, и мы позволим вам жить в Рио, как вы того желаете.
Энрике поморщился.
– Этот вид спорта оказался не слишком удачным для Кабраля.
Монин улыбнулся.
– Конечно. Но позвольте мне сказать вам две вещи: во-первых, у вас нет выбора... а потом, вы мне кажетесь гораздо хитрее Кабраля.
Энрике заерзал на стуле.
– Мне очень нравится атмосфера откровенности, в которой происходит эта беседа.
Борис тихо засмеялся.
– Это приятно, не так ли?
Монин добавил:
– Умные люди всегда могут договориться. Чтобы помочь вам принять решение, уточню, что мы можем платить вам пятнадцать тысяч крузейро в месяц. Сейчас нам достаточно прийти к принципиальному соглашению, а детали мы обсудим потом...
Энрике вздохнул:
– Пятнадцать тысяч крузейро в месяц и жизнь в Рио. Вы меня искушаете...
– Ну что? – спросил Монин. – Вы согласны?
Энрике спокойно закурил сигарету, прежде чем ответить:
– Конечно. Вы же сами сказали: у меня нет выбора.
Мистер Смит, Большой Босс ЦРУ, от этого упадет на задницу. Приехав в Рио ликвидировать двойного агента, который возомнил себя слишком хитрым, Энрике Сагарра занял место этого самого двойного агента... Он, Энрике, не был дураком. Он прекрасно знал, что не сможет уравновесить чаши весов, не рискуя получить по голове.
Для начала мистер Смит получит пакет сведений, собранных Бенто Итикирой для Бориса. Разумеется, Бразилия не входит в число вероятных противников США, но как знать. В этих южноамериканских странах революции происходят так быстро... В случае войны противник мог действовать изнутри. Лучше иметь избыток информации, чем ее недостаток.
Жизнь снова показалась Энрике прекрасной. Он останется в Рио... Ну да! Он даже знал, какую квартиру снимет: ту, где жил бедняга Вернер.
Она прекрасно расположена!
Карандаш выскользнул из рук дипломата, покатился по столу, упал и воткнулся в щель между досками паркета. По странной ассоциации Энрике вспомнил одну девушку, с которой познакомился в «особом» квартале Бомбея, в Индии. Она принимала клиентов на деревянной кровати, утыканной гвоздями острием вверх. Расположиться на ней, не поранившись, уже было целым искусством, а ведь самое сложное было впереди. Энрике не мог забыть, какого напряжения ума требовал этот подвиг. Весь местный гарнизон, в то время страной еще владели англичане, был охвачен своего рода спортивным азартом. Заключались пари, на каждого «уходящего» ставились крупные суммы, а по возвращении проводился медосмотр. Каждый, кто вернулся без уколов и царапин, признавался победителем. Чемпионом в этом забавном состязании был здоровенный старший сержант, который до того, как завербоваться в армию, работал в цирке эквилибристом: он совершил двадцать семь «заходов» без единой царапины. Никто не надеялся побить его рекорд.
– Мы бы все-таки хотели узнать, кто вывел вас на след Итикиры. Голос Бориса вернул Энрике к действительности, и он улыбнулся.
– Сейчас расскажу. Это была самая невероятная случайность...
Май 1956
Чувствуя себя непринужденно, Энрике поклонился и сказал с улыбкой, в которой не ощущалось даже и тени иронии, она была простой и сердечной:
– Я уже имею честь знать господина... Бориса, но вот...
Дипломат слегка приподнялся со своего кресла и представился:
– Данила Монин.
Энрике поклонился.
– Очень приятно, – ответил он.
Все сели. Энрике очень элегантно, предварительно пригладив стрелку на брюках, закинул ногу на ногу.
– Мы вас слушаем, господин... Гимера.
Энрике улыбнулся дипломату.
– Я буду краток, – уверил он. – Я не мог это объяснить по телефону, но вы, несомненно, поняли, о чем идет речь?
Эти двое даже не пошевелились. Они казались спокойными и мало интересующимися происходящим. «Хорошие игроки», – подумал Энрике и продолжил:
– Мне очень повезло: я оказался на крыше в тот самый момент, когда господин... Борис слегка помог тому моряку сделать большой прыжок. Мне везло и дальше. Я запечатлел на пленку этот... памятный момент, причем с помощью аппарата, который господин... Борис почему-то ненадолго оставил, видимо, для большего удобства. Мне кажется, что эта фотография может произвести большую сенсацию... Я точно знаю, что одно крупное агентство печати предложит мне за нее кругленькую сумму... Я уж не говорю о том, что фото очень заинтересует полицию.
Двое мужчин спокойно слушали, но не больше того. Не смущаясь, Энрике продолжил тем же легким тоном:
– Господин... Борис, если мои сведения точны, работает на одно из самых известных международных агентств печати, и я подумал, что было бы честно оставить за ним приоритет и эксклюзивное право на публикацию фотографии.
Данила Монин спросил безразличным тоном:
– Мы можем ее увидеть?
Улыбка Энрике стала шире.
– Я подумал, что сначала нам лучше договориться в принципе.
Данила Монин заметил по-прежнему нейтральным тоном:
– Вы не лишены храбрости. А подумали ли, что вполне можете не выйти из этого здания живым?
Энрике сохранил улыбку.
– Да, конечно. Прежде чем прийти сюда, я оставил эту вещь в руках поверенного, которому велел отнести ее в полицию вместе с некоторыми необходимыми уточнениями, если я не подам признаков жизни через час.
Дипломат одобрил медленным наклоном головы.
– Прекрасно, – сказал он. – И во сколько вы оцениваете... ту вещь?
Энрике без колебаний ответил:
– В миллион крузейро.
Данила Монин иронично улыбнулся.
– Черт возьми! У вас большой размах!
– Что вы хотите... Я люблю деньги.
Дипломат принялся играть карандашом.
– Я это вижу. Но понимаете, господин... Гимера, агентство, в котором работает господин Борис, никогда не покупает фотографии в подобных обстоятельствах. Со снимков очень легко сделать копии, которые могут появиться затем в тот или иной подходящий момент...
Энрике поднял руку, успокаивая его.
– Я об этом подумал. Пленка не проявлена и по-прежнему находится в аппарате. Так что...
Вдруг Борис Данилов громко расхохотался. Монин тоже откровенно заулыбался, и Энрике вдруг почувствовал себя очень неуютно. Что-то шло не так, а он не знал, что. Немного успокоившись, журналист заговорил впервые с начала разговора:
– В действительности вам вовсе не так уж и повезло, как вы почему-то считаете, господин... Гимера. Я бы даже сказал, что вам очень не повезло. Ведь дело в том, что в моем аппарате не было пленки.
Энрике перестал улыбаться и почувствовал, что бледнеет. Каким бы хладнокровием ты ни обладал, выносить такие удары тяжело.
– Не было пленки?
– Нет, – объяснил Борис. – Аппарат со вспышкой в тот момент были для меня всего лишь камуфляжем, и я не счел нужным его заряжать. Поэтому-то нас так развеселила ваша история.
Теперь Энрике понимал, почему журналист не слишком-то трудился, чтобы найти свой фотоаппарат, когда понял, что он исчез. Данила Монин уверил очень светским тоном:
– В любом случае, господин Гимера, мы были очень счастливы познакомиться с вами.
Энрике тихо поднялся, поклонился дипломату и ответил слегка севшим, глуховатым голосом:
– Мне тоже было очень приятно. Простите, мне кажется, я заставил вас зря потерять время.
Он повернулся на каблуках и с большим достоинством направился к двери. Его визави не произнесли ни слова. Энрике взялся за ручку и повернул ее... Дверь была заперта на ключ. На мгновение он перестал дышать, слушая удары своего сердца. Ловушка... Он сам ведь бросился в нее очертя голову. Сагарра медленно, с улыбкой на губах, повернулся, но его черные глаза были холодны и жестки, как металл.
– Займите свое место, господин Гимера, – любезно пригласил дипломат. – Нам нужно поговорить.
Энрике стал дышать свободнее, сердцебиение вернулось в почти нормальный ритм. Он ожидал, что они выхватят пистолеты... Дипломат подождал, пока он снова сядет, и продолжил:
– Итак, вы любите деньги, господин Гимера?
– Да, из-за удовольствий, которые могу на них купить.
– Тогда мы, может быть, сумеем договориться.
Энрике сделал неопределенный жест, который мог означать многое. Борис Данилов спросил обычным тоном:
– Это вы свели счеты с Перо Кабралем, не так ли?
Энрике состроил осуждающую гримасу.
– Давайте не будем придираться друг к другу и сводить счеты по мелочам, – упрекнул он. – Вы сами пытались убрать меня.
– Мы вас ни в чем не упрекаем, – ответил Монин. – Не сомневаюсь, что вы только выполняли приказы. Тем не менее остается фактом, что из-за вас мы потеряли двух своих агентов из числа самых лучших. Вы, конечно, не сможете заменить моряка, но... Перо Кабраля?
Энрике почувствовал, что в нем что-то напряглось. Они просто-напросто предлагали ему классическую сделку; у него не было выбора, и они это отлично знали. Борис спросил:
– Кто погиб вместо вас на Такваре?
– Агент, постоянно живущий в этой стране, его дали мне для контакта.
Монин оценил:
– А вы хитрец!
– Какие приказы вы получили сейчас? – продолжал Борис.
Энрике ухватился за представившуюся возможность – надо было им немного помочь.
– Я проинформировал начальство, что с резидентом произошел несчастный случай, и предложил себя в качестве замены. Мое прекрасное знание бразилейро, несомненно, побудит их согласиться. Мне очень нравится Рио...
Монин продолжал играть со своим карандашом.
– Это не исключено, – сказал он. – Поймите: существуют два решения. Или мы вас ликвидируем, на что имеем право, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства. Или вы согласитесь сотрудничать, и мы позволим вам жить в Рио, как вы того желаете.
Энрике поморщился.
– Этот вид спорта оказался не слишком удачным для Кабраля.
Монин улыбнулся.
– Конечно. Но позвольте мне сказать вам две вещи: во-первых, у вас нет выбора... а потом, вы мне кажетесь гораздо хитрее Кабраля.
Энрике заерзал на стуле.
– Мне очень нравится атмосфера откровенности, в которой происходит эта беседа.
Борис тихо засмеялся.
– Это приятно, не так ли?
Монин добавил:
– Умные люди всегда могут договориться. Чтобы помочь вам принять решение, уточню, что мы можем платить вам пятнадцать тысяч крузейро в месяц. Сейчас нам достаточно прийти к принципиальному соглашению, а детали мы обсудим потом...
Энрике вздохнул:
– Пятнадцать тысяч крузейро в месяц и жизнь в Рио. Вы меня искушаете...
– Ну что? – спросил Монин. – Вы согласны?
Энрике спокойно закурил сигарету, прежде чем ответить:
– Конечно. Вы же сами сказали: у меня нет выбора.
Мистер Смит, Большой Босс ЦРУ, от этого упадет на задницу. Приехав в Рио ликвидировать двойного агента, который возомнил себя слишком хитрым, Энрике Сагарра занял место этого самого двойного агента... Он, Энрике, не был дураком. Он прекрасно знал, что не сможет уравновесить чаши весов, не рискуя получить по голове.
Для начала мистер Смит получит пакет сведений, собранных Бенто Итикирой для Бориса. Разумеется, Бразилия не входит в число вероятных противников США, но как знать. В этих южноамериканских странах революции происходят так быстро... В случае войны противник мог действовать изнутри. Лучше иметь избыток информации, чем ее недостаток.
Жизнь снова показалась Энрике прекрасной. Он останется в Рио... Ну да! Он даже знал, какую квартиру снимет: ту, где жил бедняга Вернер.
Она прекрасно расположена!
Карандаш выскользнул из рук дипломата, покатился по столу, упал и воткнулся в щель между досками паркета. По странной ассоциации Энрике вспомнил одну девушку, с которой познакомился в «особом» квартале Бомбея, в Индии. Она принимала клиентов на деревянной кровати, утыканной гвоздями острием вверх. Расположиться на ней, не поранившись, уже было целым искусством, а ведь самое сложное было впереди. Энрике не мог забыть, какого напряжения ума требовал этот подвиг. Весь местный гарнизон, в то время страной еще владели англичане, был охвачен своего рода спортивным азартом. Заключались пари, на каждого «уходящего» ставились крупные суммы, а по возвращении проводился медосмотр. Каждый, кто вернулся без уколов и царапин, признавался победителем. Чемпионом в этом забавном состязании был здоровенный старший сержант, который до того, как завербоваться в армию, работал в цирке эквилибристом: он совершил двадцать семь «заходов» без единой царапины. Никто не надеялся побить его рекорд.
– Мы бы все-таки хотели узнать, кто вывел вас на след Итикиры. Голос Бориса вернул Энрике к действительности, и он улыбнулся.
– Сейчас расскажу. Это была самая невероятная случайность...
Май 1956