Страница:
Монин вздрогнул, и Данилов поспешил добавить:
– Разумеется, если вы не согласны с моим планом, еще есть время его изменить. Но позвольте мне изложить его до конца...
Не пытаясь скрыть свое удивление, Монин заметил:
– Меня очень удивляет, что Карлос так легко согласился кого-то убрать. Я считал, что он не способен на такое. Уж с чем, с чем, а с храбростью у него явный дефицит. Черт возьми.
– Сначала он возражал, – признал журналист, – но...
– Но вы предложили ему сделку: вы займетесь Моаресом, если он займется Гимерой.
Полные губы Бориса растянула жесткая улыбка.
– От вас ничего нельзя скрыть.
– Вы действительно намерены устранить этого Моареса во время его поездки?
Журналист отрицательно покачал головой:
– Вовсе нет. Я рассчитываю использовать его иначе. Слушайте внимательно: сегодня вечером, если все пойдет хорошо, Карлос избавит нас от Гимеры. Успокоившись и имея данное мною обещание, скопирует для нас план военно-морских сооружений в заливе Гуанабара. В субботу он передаст его мне вместе с ответами на вопросник, который я ему переслал раньше. Это будет его последнее задание. За сорок восемь часов ЦРУ не успеет среагировать, даже если будет немедленно извещено об исчезновении своего агента. Мы же спокойно дождемся возвращения Хосе Моареса и любезно сообщим ему, что сеньора Моарес спит с жильцом. Моарес, как и всякий нормальный бразилец, сочтет себя обязанным убить соблазнителя. Таким образом мы будем избавлены от ставшего опасным агента безо всякого риска для нас самих.
Монин крутил в руках шариковый карандаш.
– Все это кажется довольно ловким... Ну, что же, мой дорогой Борис, даю вам мое отеческое благословение.
– Они засмеялись. Журналист встал, посмотрел на часы.
– Уже половина десятого! Мне надо бежать. Сегодня утром в канцелярии президента будет пресс-конференция. Простите.
Монин улыбнулся.
– Конечно, конечно, должны же вы заниматься своей основной работой, – сказал он, улыбаясь. – Наблюдение за Гимерой ведется?
– Да, он не может закурить сигарету, чтобы мы об этом не узнали.
– Смотрите, главное, чтобы он ничего не заметил.
– Никакой опасности. Задействованы четыре человека, они постоянно сменяются, к тому же всякий раз изменяют свою внешность.
– Полагаюсь на вас.
Они пожали руки, и журналист вышел из кабинета.
– Добрый день, – сказал он. – Как поживаете?
Она не ответила, но посторонилась, пропуская его.
Марианна показалась ему сегодня очень хорошенькой и очень аппетитной.
Она не села и не предложила сесть ему.
– Вы очень красивы, – сказал он, кланяясь ей. – Я уверен, что моряк не смог перед вами устоять.
У нее было такое замкнутое лицо, что он встревожился:
– Вы получили известия от мужа?
– Нет.
Он вздохнул свободнее. Когда она узнает, что телеграмма, вызвавшая Моареса в Манаус, была фальшивой, то очень может заподозрить его. Он собирался спросить, что она смогла вытянуть из своего вздыхателя, но она сухо заговорила, глядя ему прямо в лицо:
– Итикира не захотел назвать мне имя своего корреспондента, но сказал, что сегодня, в семь часов вечера, встречается с ним на Морро да Таквара.
Морро да Таквара? Энрике хотел спросить ее, где это, но вовремя спохватился. Марианна по-прежнему принимала его за офицера бразильской службы безопасности и не поняла бы, как он может не знать, где находится место, несомненно, очень хорошо знакомое местным жителям.
– В семь часов вечера, сегодня, на Морро да Таквара, – медленно повторил он. – Он не дал вам других уточнений?
– Нет.
Она была откровенно враждебна. Хотелось бы знать, почему. Впрочем, почему бы ей не увлечься игрой и не проникнуться любовью к военной форме. В такой ситуации лучше не настаивать.
– Я надеюсь, этого нам будет достаточно.
– А я надеюсь, что теперь вы оставите меня в покое, – холодно сказала она.
– Если сегодня вечером мы получим результат, вас оставят в покое и никто никогда не узнает, какую роль вы сыграли в этом деле. Через некоторое время вы о нем даже не вспомните. До завтра.
Она даже не пошевелилась, чтобы освободить ему дорогу, но без смущения протянула руку.
– Разве сегодняшнее сообщение не стоит денег? Как вы себе это представляете, или я работаю теперь ради ваших прекрасных глаз?
Он улыбнулся.
– Простите, пожалуйста. Это просто забывчивость.
Он достал бумажник, извлек из него купюру в тысячу крузейро и отдал ей. Она твердой рукой подписала обычную расписку.
– Что вы себе купите на эти деньги? – любезно спросил он.
– Это вас не касается, – отрезала Марианна, сурово проводив его до двери.
– Если все пройдет хорошо, – сказал он, – вы меня больше не увидите.
– Это не доставит мне огорчения, – уверила она с ноткой сарказма в голосе.
Энрике вышел и быстро спустился по лестнице, задерживая дыхание и заткнув нос. Яркий свет улицы на секунду ослепил его. Мальчишки играли в войну. Они стали «расстреливать» Энрике, но сегодня он не обратил на них никакого внимания.
Что-то сегодня было как-то неуютно. Накануне, когда он преследовал моряка, случилась какая-то уж слишком глупая авария. Вечером, вернувшись к себе, Энрике зачем-то полез в шкаф, и ему показалось, что его вещи обыскивали. Как-то это все мало нравилось, к тому же он постоянно испытывал неприятное ощущение, словно за ним следят враждебные глаза.
Сагарра решил быть внимательнее и удвоить осторожность. Прошло уже три полных дня, как тело Перо Кабраля было извлечено из ущелья на дороге в Петрополис. За три дня люди, в пользу которых Кабраль предавал ЦРУ, могли сделать очень многое. Маловероятно, что они решили спустить все на тормозах, оставив без ответа и не поднимая перчатку.
Он сел в свою машину на руа Фигейра де Мело и поехал в центр, внимательно следя, нет ли за ним «хвоста». По дороге, не переставая смотреть в зеркало заднего обзора, он обдумывал информацию, переданную Марианной Моарес...
13
14
– Разумеется, если вы не согласны с моим планом, еще есть время его изменить. Но позвольте мне изложить его до конца...
Не пытаясь скрыть свое удивление, Монин заметил:
– Меня очень удивляет, что Карлос так легко согласился кого-то убрать. Я считал, что он не способен на такое. Уж с чем, с чем, а с храбростью у него явный дефицит. Черт возьми.
– Сначала он возражал, – признал журналист, – но...
– Но вы предложили ему сделку: вы займетесь Моаресом, если он займется Гимерой.
Полные губы Бориса растянула жесткая улыбка.
– От вас ничего нельзя скрыть.
– Вы действительно намерены устранить этого Моареса во время его поездки?
Журналист отрицательно покачал головой:
– Вовсе нет. Я рассчитываю использовать его иначе. Слушайте внимательно: сегодня вечером, если все пойдет хорошо, Карлос избавит нас от Гимеры. Успокоившись и имея данное мною обещание, скопирует для нас план военно-морских сооружений в заливе Гуанабара. В субботу он передаст его мне вместе с ответами на вопросник, который я ему переслал раньше. Это будет его последнее задание. За сорок восемь часов ЦРУ не успеет среагировать, даже если будет немедленно извещено об исчезновении своего агента. Мы же спокойно дождемся возвращения Хосе Моареса и любезно сообщим ему, что сеньора Моарес спит с жильцом. Моарес, как и всякий нормальный бразилец, сочтет себя обязанным убить соблазнителя. Таким образом мы будем избавлены от ставшего опасным агента безо всякого риска для нас самих.
Монин крутил в руках шариковый карандаш.
– Все это кажется довольно ловким... Ну, что же, мой дорогой Борис, даю вам мое отеческое благословение.
– Они засмеялись. Журналист встал, посмотрел на часы.
– Уже половина десятого! Мне надо бежать. Сегодня утром в канцелярии президента будет пресс-конференция. Простите.
Монин улыбнулся.
– Конечно, конечно, должны же вы заниматься своей основной работой, – сказал он, улыбаясь. – Наблюдение за Гимерой ведется?
– Да, он не может закурить сигарету, чтобы мы об этом не узнали.
– Смотрите, главное, чтобы он ничего не заметил.
– Никакой опасности. Задействованы четыре человека, они постоянно сменяются, к тому же всякий раз изменяют свою внешность.
– Полагаюсь на вас.
Они пожали руки, и журналист вышел из кабинета.
* * *
Энрике Сагарра поднялся на площадку, зажав нос. Марианна Моарес, должно быть, увидела его из окна, потому что дверь была приоткрыта. Он вошел и закрыл ее. Женщина стояла на пороге столовой.– Добрый день, – сказал он. – Как поживаете?
Она не ответила, но посторонилась, пропуская его.
Марианна показалась ему сегодня очень хорошенькой и очень аппетитной.
Она не села и не предложила сесть ему.
– Вы очень красивы, – сказал он, кланяясь ей. – Я уверен, что моряк не смог перед вами устоять.
У нее было такое замкнутое лицо, что он встревожился:
– Вы получили известия от мужа?
– Нет.
Он вздохнул свободнее. Когда она узнает, что телеграмма, вызвавшая Моареса в Манаус, была фальшивой, то очень может заподозрить его. Он собирался спросить, что она смогла вытянуть из своего вздыхателя, но она сухо заговорила, глядя ему прямо в лицо:
– Итикира не захотел назвать мне имя своего корреспондента, но сказал, что сегодня, в семь часов вечера, встречается с ним на Морро да Таквара.
Морро да Таквара? Энрике хотел спросить ее, где это, но вовремя спохватился. Марианна по-прежнему принимала его за офицера бразильской службы безопасности и не поняла бы, как он может не знать, где находится место, несомненно, очень хорошо знакомое местным жителям.
– В семь часов вечера, сегодня, на Морро да Таквара, – медленно повторил он. – Он не дал вам других уточнений?
– Нет.
Она была откровенно враждебна. Хотелось бы знать, почему. Впрочем, почему бы ей не увлечься игрой и не проникнуться любовью к военной форме. В такой ситуации лучше не настаивать.
– Я надеюсь, этого нам будет достаточно.
– А я надеюсь, что теперь вы оставите меня в покое, – холодно сказала она.
– Если сегодня вечером мы получим результат, вас оставят в покое и никто никогда не узнает, какую роль вы сыграли в этом деле. Через некоторое время вы о нем даже не вспомните. До завтра.
Она даже не пошевелилась, чтобы освободить ему дорогу, но без смущения протянула руку.
– Разве сегодняшнее сообщение не стоит денег? Как вы себе это представляете, или я работаю теперь ради ваших прекрасных глаз?
Он улыбнулся.
– Простите, пожалуйста. Это просто забывчивость.
Он достал бумажник, извлек из него купюру в тысячу крузейро и отдал ей. Она твердой рукой подписала обычную расписку.
– Что вы себе купите на эти деньги? – любезно спросил он.
– Это вас не касается, – отрезала Марианна, сурово проводив его до двери.
– Если все пройдет хорошо, – сказал он, – вы меня больше не увидите.
– Это не доставит мне огорчения, – уверила она с ноткой сарказма в голосе.
Энрике вышел и быстро спустился по лестнице, задерживая дыхание и заткнув нос. Яркий свет улицы на секунду ослепил его. Мальчишки играли в войну. Они стали «расстреливать» Энрике, но сегодня он не обратил на них никакого внимания.
Что-то сегодня было как-то неуютно. Накануне, когда он преследовал моряка, случилась какая-то уж слишком глупая авария. Вечером, вернувшись к себе, Энрике зачем-то полез в шкаф, и ему показалось, что его вещи обыскивали. Как-то это все мало нравилось, к тому же он постоянно испытывал неприятное ощущение, словно за ним следят враждебные глаза.
Сагарра решил быть внимательнее и удвоить осторожность. Прошло уже три полных дня, как тело Перо Кабраля было извлечено из ущелья на дороге в Петрополис. За три дня люди, в пользу которых Кабраль предавал ЦРУ, могли сделать очень многое. Маловероятно, что они решили спустить все на тормозах, оставив без ответа и не поднимая перчатку.
Он сел в свою машину на руа Фигейра де Мело и поехал в центр, внимательно следя, нет ли за ним «хвоста». По дороге, не переставая смотреть в зеркало заднего обзора, он обдумывал информацию, переданную Марианной Моарес...
13
Сирена корабля прогудела три раза. Стоя на носу, Хосе Моарес смотрел на белые дома Манауса, этого когда-то процветавшего города, сегодня почти разоренного кризисом производства каучука.
Хосе не жалел, что отправился водным путем. За два дня пути от Белена он проплыл мимо одного из самых прекрасных уголков мира. Обогнув остров Маражо, корабль вошел в Амазонку, ширина которой в этом месте равна двадцати километрам. Мало-помалу берега сблизились, сжимая бесконечную ленту воды, сверкавшую под палящим солнцем, словно она была из расплавленного металла. Оба берега реки заросли необыкновенно: огромные, гигантские деревья, разбросанные по всему видимому пространству, окружала и опутывала целая армия странных растений, выбравшихся из сумрака подлеска и отчаянно пробивавших себе путь к свету. Потревоженные птицы рассекали в разных направлениях перегревшийся воздух; яркие разноцветные длиннохвостые попугаи проносились, крича на лету, и потом пропадали в зарослях, некоторые из них садились на листья водных растений величиной в два-три метра – настоящие острова для этих птиц.
Корабль заходил в Сантарен, Обидус и Паринтину, проплывал, не останавливаясь, мимо деревень кабоклос[6], стоявших на сваях. Лесные жители плыли на своих танцующих пирогах следом за кораблем. И везде, по обеим сторонам реки, стояла нескончаемая зеленая стена, постепенно сближавшаяся, особенно после того, как пароход свернул в Рио Негро.
Корабль медленно вошел в порт. Мускулистые негры схватили тросы, брошенные с борта, и притянули большой корпус парохода к причалу. Через несколько минут пассажиры начали сходить на берег.
Хосе Моарес уже однажды приезжал в Манаус. Это было во время войны, когда добыча каучука имела колоссальное значение, и его отец, старший мастер на плантации, зарабатывал тогда много денег. Он все-таки расспросил о дороге, не полагаясь на свою память через столько лет.
Старый дребезжащий и громыхающий автобус довез его в северную часть города на своего рода кольцевой бульвар на границе леса, где домики из гофрированного железа или досок вырастали, как грибы.
Он прошел еще несколько сотен метров, провожаемый взглядами любопытных индейцев. Когда он приезжал сюда во время войны, этот квартал был совсем новым, недавно отвоеванным у леса. Новым был и дом, только что купленный отцом.
Хосе чуть было не прошел мимо, не узнав дом. Белая краска стен превратилась в грязно-желтую, там и тут расползлись черные пятна плесени. Наполовину сгнившие ставни висели на окнах. На крыше кто-то приспособил куски толя, чтобы закрыть дыры. Сад, когда-то хорошо ухоженный, трудно было отличить от подступавшего девственного леса.
Хосе Моарес был поражен этими переменами. Его одежда намокла от пота, влажное лицо блестело. Он почувствовал, что ноги у него стали ватными, и прислонился к одному из столбов, когда-то поддерживавших выкрашенный белой краской забор. Столб легко хрустнул и рухнул в облаке пыли. Хосе едва не упал вместе с ним.
Он подошел к дому. Дверь была открыта. Ступеньки опасно скрипели под его шагами. Ящерица, как стрела, пронеслась в коридор, где гудел рой больших мух.
Моарес чувствовал себя не в своей тарелке. Он явно приехал слишком поздно: отец умер, а дом покинут много дней назад.
Оттолкнул дверь, что была справа. Она распахнулась, и он увидел стол со стоявшими на нем грязными тарелками. Он открыл другую дверь. В комнате было темно. Видимо, ставни были закрыты. Шум дыхания указывал на присутствие человека. С сильно бьющимся сердцем Хосе Моарес подождал, пока его глаза привыкнут к темноте. Он увидел два тела, лежавших на матрасе в углу комнаты. Одно, покрупнее, одетое в кальсоны сиреневого цвета, принадлежало высокому худому мужчине с седыми волосами, который чем-то напоминал ему отца. Второе, совершенно голое, с прелестными выпуклостями, принадлежало молодой мулатке. Спящие не шевелились, безмятежно посапывая.
Хосе Моарес долго стоял неподвижно, не в силах принять решение. На первый взгляд его отец не был похож ни на больного, ни на раненого. Присутствие возле него хорошенькой мулатки, напротив, показывало, что он находится в неплохой форме.
Не в силах дольше оставаться в страшной неопределенности, Хосе отступил на шаг, закрыл дверь, вернулся к порогу и постучал кулаком во входную дверь.
Прошло несколько секунд, потом стены дома задрожали от зычного голоса:
– Кто там?
– Это я, Хосе.
Пауза, потом недоверчиво:
– Хосе? Какой Хосе?
– Хосе Моарес.
Это признание было встречено потоком ругательств. Старик растолкал девицу и велел ей одеться. Сам он вскоре появился на пороге комнаты босоногий, застегивая на ходу брюки. Как только он смог без опаски отпустить их, он тут же протянул руки к приехавшему.
– Сынок! Какая радость!
Они обнялись, потом старик спросил:
– Как это случилось, что ты здесь? Мог бы хоть предупредить.
Хосе Моарес почувствовал, что его наполняет холод.
– Предупредить? – пробормотал он. – Но вы же сами прислали телеграмму... Авария...
Старик нахмурил густые брови и провел узловатыми пальцами по седой шевелюре.
– Что ты мне плетешь? – спросил он с недоверчивым огоньком в глубине маленьких черных глаз.
Хосе был оглушен.
– Вы... Вы не посылали мне телеграмму?
Старик взорвался:
– Никогда! Зачем мне посылать тебе телеграмму? Это стоит дорого, а я еще совершенно здоров.
В этот момент хорошенькая, меднотелая мулатка, одетая в цветастое хлопковое платье вышла из комнаты.
– Представляю тебе Энграсию, – сказал старик, небрежно показывая рукой. – Энграсия моя... экономка. Она мне очень полезна. Для мужчины моего возраста большая удача иметь рядом с собой такую девушку, как она... Теперь я могу спокойно ждать смерти.
Мулатка засмеялась и побежала на кухню, сказав, что сварит кофе. Хосе Моарес стоял словно окаменевший.
– Не понимаю, – прошептал он. – Если ту телеграмму послали не вы, хотел бы я знать...
Отец Моареса вдруг рассмеялся, и его смех был таким звонким, что от него задрожал весь дом.
– Кто-то над тобой подшутил! – крикнул он. – Шутка просто великолепна! Великолепна! Заставить тебя приехать сюда из Рио! Бьюсь об заклад, ты летел на самолете?
Он изгибался от смеха.
– Только до Белена, – ответил Хосе. – Дальше я плыл на пароходе.
Старик сразу перестал смеяться.
– Ты приплыл сюда из Белена на пароходе? Ну и ну! А если бы я действительно был болен? Я бы мог сто раз умереть! Мерзавец!
– Я боюсь летать над лесом, – сказал Хосе в свое оправдание.
Но гнев старика уже улегся. Он снова смеялся, хлопая себя по ляжкам, и крупные слезы текли по выдубленной коже его щек.
– Отличная шутка! Ну, просто черт его знает, какая отличная шутка!
Хосе не смеялся.
Выйдя из машины, он не смог удержаться, чтобы не посмотреть назад. Если Борис сказал правду, то за ним должны были следить от Праса Maya и преследователь, стало быть, находится в одной из этих машин, которые он видел. Может быть, в той, что проехала, может, в той, которая остановилась в сотне метров от него у бензозаправочной станции.
Он вошел в кафе, где несколько негров, периодически взрываясь смехом, играли в кости. После некоторого колебания Бенто заказал чинзана.
Со вчерашнего дня он находился в состоянии постоянного возбуждения.Тот факт, что ему пришлось проработать всю ночь, копируя план, ничего не менял. Он нервничал, был встревожен, чувствовал себя неуютно.
Марианна была очень мила с ним.Они снова поужинали вместе, и она вела себя немного странно, иногда слишком спокойно, иногда слишком возбужденно, порой глядя на него почти с ненавистью. Он сумел непринужденно вставить в разговор заготовленное «откровение». Она как будто не обратила на это никакого внимания, но утром, когда он собирался уходить, остановила его у двери и, взяв его голову руками, поцеловала в губы с такой силой, что их зубы стукнулись.
Если бы Бенто еще колебался, соглашаться ли на навязываемую Борисом сделку, то этот поцелуй заставил бы его решиться. Теперь он знал, что Марианна тоже любит его и что он не сможет без нее жить.
Итак, он убьет человека, чтобы Борис избавил их от мужа. Жизнь за жизнь. В конце концов, это было честной сделкой.
Итикира выпил чинзано одним глотком и заказал вторую порцию. Пистолет, взятый им с собой, тяжело оттягивал правый карман брюк. Он еще не знал, как возьмется за дело. Возможно, завлечет преследователя на одну из многочисленных тропинок, вьющихся по склону горы, и будет ждать его за поворотом, спрятавшись за ствол дерева.
Бенто выпил третий стакан, чтобы придать себе мужества, расплатился и вышел. Быстро темнело. Когда он поднимется наверх, будет уже ночь... Его сотрясла дрожь, и ему пришлось признаться себе, что он боится. Перед тем как сесть в машину, он долго рассматривал другие автомобили, стоящие на улице, но не заметил ничего подозрительного. Однако, страх не оставлял его, и только мысль о Марианне удерживала его от того, чтобы развернуться.
Он тронулся с места. Солнце, заходившее за горами, четко очерчивало вершины Морро до Элефанте и Пико да Тижука. Мрачные склоны Педро до Конде еще скрывали вершину Таквары.
Зажглись уличные фонари, и ему пришлось включить фары. Теперь шоссе поднималось вверх. Скоро он достиг дороги на Корковадо, потом, у подножья Альто да Боа Виста, свернул направо, на эстрада до Асуде.
Здесь наклон был серьезнее, и ему пришлось сбросить скорость. Вираж следовал за виражом, открывая великолепный вид на долину рио да Кахоэйра и на огни Тижукамара, выделяющегося в море, как огромный корабль.
Он пользовался ровными участками, чтобы посмотреть назад, ища машину,следующую за ним. Но света фар он не видел. Ничего не было...
Итикира доехал до перекрестка и свернул налево, провал по мостику, переброшенному через быструю речку и скоро выехал на эстрада да Паз, ведущую на Таквару. Теперь он находился на высоте больше шестисот метров, и воздух стал прохладнее. Растительность тоже изменилась, банановые пальмы стали реже...
Когда он достиг гребня под вершиной, было около семи часов. После этого места дорога спускалась к Ларго до Танке и была в таком плохом состоянии, что табличка предупреждала автомобилистов: «Trafegavel so em tempo seco».
Бенто поставил машину на обочине, погасил фары и вышел. По привычке он запер дверцы на ключ. Необычный звук привлек его внимание, и он выхватил из кармана пистолет. Сердце билось, едва не разрываясь, и моряк подумал, что такие эмоции сильно вредят его здоровью.
Тем не менее Итикира ступил на тропинку, ведущую к вершине. С перехваченным горлом и сжавшимся желудком, сдерживая дыхание, стараясь ступать бесшумно, он шел, оборачиваясь каждую секунду.
По обеим сторонам тропинки поднималась плотная стена пышной растительности, непроницаемая и враждебная. С веток постоянно с громким шумом взлетали напуганные птицы, и каждый раз сердце Бенто Итикиры грозило остановиться.
Борис сказал, что за ним будут следить, но он не видел, чтобы за его машиной ехала какая-либо другая. Он был в этом уверен, потому что ни один водитель не смог бы ехать по такой дороге с выключенными фарами, не свалившись под откос. Нигде за все время он не увидел и проблеска света. Но противник знал место предполагаемой встречи, и ему ничего не стоило приехать заранее. Несомненно, он затаился в темноте, поджидая приезда Бенто...
Унтер-офицер понял, что из охотника превратился в дичь; это было очень неприятным чувством.
Он сделал несколько шагов, пятясь, вглядываясь в темноту тропинки, по которой только что прошел, и споткнулся о корень. Моряк не смог удержаться на ногах и тяжело упал на ягодицы. Бенто не выстрелил только потому, что ему помешал это сделать предохранитель, который он забыл снять. Придя в себя, он привел пистолет в боевое положение и неловко поднялся. Сердце его бешено колотилось.
Тропинка повернула вправо, огибая огромный ствол королевской пальмы, ветки которой тихо шелестели под ветром. Бенто Итикира решил устроить засаду в этом месте. Отсюда он мог одновременно следить за обоими концами дороги...
Прислонившись к шероховатому стволу, дыша прерывисто и со свистом, он прижал левую руку к сердцу и замер, пытаясь себя успокоить. На память, однако, приходили истории из всех прочитанных им книг. Он вдруг как-то ясно осознал, что судьба его, как у провалившегося агента, незавидна. В памяти всплыла фраза, употребленная в подобной ситуации: «Когда один орган поражен гангреной, его отрезают, чтобы спасти тело». Борис, зная, что он провалился, вполне мог намеренно послать его в смертельную западню.
Итикира отказывался в это поверить. Он пытался обмануть себя мыслями о том, что Борис очень дружелюбен и прекрасно понимает его ценность, как источника информации. Разве может он думать о его устранении.
Очень четкий звук шагов заставил его насторожиться. Он прислушался, затаив дыхание и борясь с паникой, поднимавшейся в нем...
Следующие секунды показались ему бесконечными. Иногда шум совсем прекращался, и ему казалось, что он стал жертвой собственного воображения. Ветер шевелил ветви, быстро разлетались птицы... Но внезапно покатившийся камень оживил его страхи.
Он услышал шум дыхания прежде, чем увидел темную фигуру приближавшегося человека. Итикира поднял руку с пистолетом и спросил себя, как удобнее стрелять: в лицо или в спину. Он еще не решил, когда неизвестный исчез за огромным стволом пальмы. Бенто не мог пошевелиться; не мог, даже если бы захотел.
Он подождал, пока человек появится снова. Ему казалось, что биение его сердца слышно метров за десять от него. Его руки дрожали, и он вынужден был положить ствол на левую руку, чтобы выстрелить.
Неизвестный сделал довольно длинную остановку на углу дорожки, потом пошел на верх горы. Его черный силуэт выделялся на светлом массиве зарослей. Бенто Итикира поднял пистолет и прицелился в спину противника...
От него потребовалось невероятное усилие, чтобы нажать на спусковой крючок. Выстрел показался ему таким громким, словно ударило корабельное орудие крупного калибра. Запах пороха шибанул ему в нос. В нервном рефлексе его палец нажал на спуск второй раз, потом третий...
Моряк остановился, только когда расстрелял всю обойму. Он дрожал с ног до головы, и панический ужас толкал его бежать. Он видел, как человек получал пули в спину, словно удары кулаком, а потом рухнул, медленно повернувшись. Большего ему не требовалось. Он ни секунды не думал убедиться, что смерть сделала свое дело.
С еще дымящимся пистолетом в руке, Бенто изо всех сил рванул по тропинке. На безумной скорости выскочил он на дорогу, споткнулся на гравии, еле-еле удержал равновесие и стукнулся о кузов своей машины. Через мгновение он сидел уже за рулем и, резко рванувшись с места, ничего толком не осознавая, развернулся. «Форд» помчался вниз по крутому склону в направлении Ларго до Танке. Глаза Бенто привыкли к темноте, и он долго ехал без света.
Выехав на перекресток эстрада до Сертао и эстрада да Кариока, Итикира нажал на тормоз, спрашивая себя, должен ли он вернуться внутренней дорогой или по берегу моря. Наконец моряк выбрал второй маршрут и свернул налево...
Хосе не жалел, что отправился водным путем. За два дня пути от Белена он проплыл мимо одного из самых прекрасных уголков мира. Обогнув остров Маражо, корабль вошел в Амазонку, ширина которой в этом месте равна двадцати километрам. Мало-помалу берега сблизились, сжимая бесконечную ленту воды, сверкавшую под палящим солнцем, словно она была из расплавленного металла. Оба берега реки заросли необыкновенно: огромные, гигантские деревья, разбросанные по всему видимому пространству, окружала и опутывала целая армия странных растений, выбравшихся из сумрака подлеска и отчаянно пробивавших себе путь к свету. Потревоженные птицы рассекали в разных направлениях перегревшийся воздух; яркие разноцветные длиннохвостые попугаи проносились, крича на лету, и потом пропадали в зарослях, некоторые из них садились на листья водных растений величиной в два-три метра – настоящие острова для этих птиц.
Корабль заходил в Сантарен, Обидус и Паринтину, проплывал, не останавливаясь, мимо деревень кабоклос[6], стоявших на сваях. Лесные жители плыли на своих танцующих пирогах следом за кораблем. И везде, по обеим сторонам реки, стояла нескончаемая зеленая стена, постепенно сближавшаяся, особенно после того, как пароход свернул в Рио Негро.
Корабль медленно вошел в порт. Мускулистые негры схватили тросы, брошенные с борта, и притянули большой корпус парохода к причалу. Через несколько минут пассажиры начали сходить на берег.
Хосе Моарес уже однажды приезжал в Манаус. Это было во время войны, когда добыча каучука имела колоссальное значение, и его отец, старший мастер на плантации, зарабатывал тогда много денег. Он все-таки расспросил о дороге, не полагаясь на свою память через столько лет.
Старый дребезжащий и громыхающий автобус довез его в северную часть города на своего рода кольцевой бульвар на границе леса, где домики из гофрированного железа или досок вырастали, как грибы.
Он прошел еще несколько сотен метров, провожаемый взглядами любопытных индейцев. Когда он приезжал сюда во время войны, этот квартал был совсем новым, недавно отвоеванным у леса. Новым был и дом, только что купленный отцом.
Хосе чуть было не прошел мимо, не узнав дом. Белая краска стен превратилась в грязно-желтую, там и тут расползлись черные пятна плесени. Наполовину сгнившие ставни висели на окнах. На крыше кто-то приспособил куски толя, чтобы закрыть дыры. Сад, когда-то хорошо ухоженный, трудно было отличить от подступавшего девственного леса.
Хосе Моарес был поражен этими переменами. Его одежда намокла от пота, влажное лицо блестело. Он почувствовал, что ноги у него стали ватными, и прислонился к одному из столбов, когда-то поддерживавших выкрашенный белой краской забор. Столб легко хрустнул и рухнул в облаке пыли. Хосе едва не упал вместе с ним.
Он подошел к дому. Дверь была открыта. Ступеньки опасно скрипели под его шагами. Ящерица, как стрела, пронеслась в коридор, где гудел рой больших мух.
Моарес чувствовал себя не в своей тарелке. Он явно приехал слишком поздно: отец умер, а дом покинут много дней назад.
Оттолкнул дверь, что была справа. Она распахнулась, и он увидел стол со стоявшими на нем грязными тарелками. Он открыл другую дверь. В комнате было темно. Видимо, ставни были закрыты. Шум дыхания указывал на присутствие человека. С сильно бьющимся сердцем Хосе Моарес подождал, пока его глаза привыкнут к темноте. Он увидел два тела, лежавших на матрасе в углу комнаты. Одно, покрупнее, одетое в кальсоны сиреневого цвета, принадлежало высокому худому мужчине с седыми волосами, который чем-то напоминал ему отца. Второе, совершенно голое, с прелестными выпуклостями, принадлежало молодой мулатке. Спящие не шевелились, безмятежно посапывая.
Хосе Моарес долго стоял неподвижно, не в силах принять решение. На первый взгляд его отец не был похож ни на больного, ни на раненого. Присутствие возле него хорошенькой мулатки, напротив, показывало, что он находится в неплохой форме.
Не в силах дольше оставаться в страшной неопределенности, Хосе отступил на шаг, закрыл дверь, вернулся к порогу и постучал кулаком во входную дверь.
Прошло несколько секунд, потом стены дома задрожали от зычного голоса:
– Кто там?
– Это я, Хосе.
Пауза, потом недоверчиво:
– Хосе? Какой Хосе?
– Хосе Моарес.
Это признание было встречено потоком ругательств. Старик растолкал девицу и велел ей одеться. Сам он вскоре появился на пороге комнаты босоногий, застегивая на ходу брюки. Как только он смог без опаски отпустить их, он тут же протянул руки к приехавшему.
– Сынок! Какая радость!
Они обнялись, потом старик спросил:
– Как это случилось, что ты здесь? Мог бы хоть предупредить.
Хосе Моарес почувствовал, что его наполняет холод.
– Предупредить? – пробормотал он. – Но вы же сами прислали телеграмму... Авария...
Старик нахмурил густые брови и провел узловатыми пальцами по седой шевелюре.
– Что ты мне плетешь? – спросил он с недоверчивым огоньком в глубине маленьких черных глаз.
Хосе был оглушен.
– Вы... Вы не посылали мне телеграмму?
Старик взорвался:
– Никогда! Зачем мне посылать тебе телеграмму? Это стоит дорого, а я еще совершенно здоров.
В этот момент хорошенькая, меднотелая мулатка, одетая в цветастое хлопковое платье вышла из комнаты.
– Представляю тебе Энграсию, – сказал старик, небрежно показывая рукой. – Энграсия моя... экономка. Она мне очень полезна. Для мужчины моего возраста большая удача иметь рядом с собой такую девушку, как она... Теперь я могу спокойно ждать смерти.
Мулатка засмеялась и побежала на кухню, сказав, что сварит кофе. Хосе Моарес стоял словно окаменевший.
– Не понимаю, – прошептал он. – Если ту телеграмму послали не вы, хотел бы я знать...
Отец Моареса вдруг рассмеялся, и его смех был таким звонким, что от него задрожал весь дом.
– Кто-то над тобой подшутил! – крикнул он. – Шутка просто великолепна! Великолепна! Заставить тебя приехать сюда из Рио! Бьюсь об заклад, ты летел на самолете?
Он изгибался от смеха.
– Только до Белена, – ответил Хосе. – Дальше я плыл на пароходе.
Старик сразу перестал смеяться.
– Ты приплыл сюда из Белена на пароходе? Ну и ну! А если бы я действительно был болен? Я бы мог сто раз умереть! Мерзавец!
– Я боюсь летать над лесом, – сказал Хосе в свое оправдание.
Но гнев старика уже улегся. Он снова смеялся, хлопая себя по ляжкам, и крупные слезы текли по выдубленной коже его щек.
– Отличная шутка! Ну, просто черт его знает, какая отличная шутка!
Хосе не смеялся.
* * *
Перед тем как выехать из Тижуки по руа Сан-Мигель, Бенто Итикара остановил машину перед кафе. Была всего половина седьмого, а до вершины Морро да Таквара оставалось не больше восьми километров. Так что у него было время выпить стаканчик.Выйдя из машины, он не смог удержаться, чтобы не посмотреть назад. Если Борис сказал правду, то за ним должны были следить от Праса Maya и преследователь, стало быть, находится в одной из этих машин, которые он видел. Может быть, в той, что проехала, может, в той, которая остановилась в сотне метров от него у бензозаправочной станции.
Он вошел в кафе, где несколько негров, периодически взрываясь смехом, играли в кости. После некоторого колебания Бенто заказал чинзана.
Со вчерашнего дня он находился в состоянии постоянного возбуждения.Тот факт, что ему пришлось проработать всю ночь, копируя план, ничего не менял. Он нервничал, был встревожен, чувствовал себя неуютно.
Марианна была очень мила с ним.Они снова поужинали вместе, и она вела себя немного странно, иногда слишком спокойно, иногда слишком возбужденно, порой глядя на него почти с ненавистью. Он сумел непринужденно вставить в разговор заготовленное «откровение». Она как будто не обратила на это никакого внимания, но утром, когда он собирался уходить, остановила его у двери и, взяв его голову руками, поцеловала в губы с такой силой, что их зубы стукнулись.
Если бы Бенто еще колебался, соглашаться ли на навязываемую Борисом сделку, то этот поцелуй заставил бы его решиться. Теперь он знал, что Марианна тоже любит его и что он не сможет без нее жить.
Итак, он убьет человека, чтобы Борис избавил их от мужа. Жизнь за жизнь. В конце концов, это было честной сделкой.
Итикира выпил чинзано одним глотком и заказал вторую порцию. Пистолет, взятый им с собой, тяжело оттягивал правый карман брюк. Он еще не знал, как возьмется за дело. Возможно, завлечет преследователя на одну из многочисленных тропинок, вьющихся по склону горы, и будет ждать его за поворотом, спрятавшись за ствол дерева.
Бенто выпил третий стакан, чтобы придать себе мужества, расплатился и вышел. Быстро темнело. Когда он поднимется наверх, будет уже ночь... Его сотрясла дрожь, и ему пришлось признаться себе, что он боится. Перед тем как сесть в машину, он долго рассматривал другие автомобили, стоящие на улице, но не заметил ничего подозрительного. Однако, страх не оставлял его, и только мысль о Марианне удерживала его от того, чтобы развернуться.
Он тронулся с места. Солнце, заходившее за горами, четко очерчивало вершины Морро до Элефанте и Пико да Тижука. Мрачные склоны Педро до Конде еще скрывали вершину Таквары.
Зажглись уличные фонари, и ему пришлось включить фары. Теперь шоссе поднималось вверх. Скоро он достиг дороги на Корковадо, потом, у подножья Альто да Боа Виста, свернул направо, на эстрада до Асуде.
Здесь наклон был серьезнее, и ему пришлось сбросить скорость. Вираж следовал за виражом, открывая великолепный вид на долину рио да Кахоэйра и на огни Тижукамара, выделяющегося в море, как огромный корабль.
Он пользовался ровными участками, чтобы посмотреть назад, ища машину,следующую за ним. Но света фар он не видел. Ничего не было...
Итикира доехал до перекрестка и свернул налево, провал по мостику, переброшенному через быструю речку и скоро выехал на эстрада да Паз, ведущую на Таквару. Теперь он находился на высоте больше шестисот метров, и воздух стал прохладнее. Растительность тоже изменилась, банановые пальмы стали реже...
Когда он достиг гребня под вершиной, было около семи часов. После этого места дорога спускалась к Ларго до Танке и была в таком плохом состоянии, что табличка предупреждала автомобилистов: «Trafegavel so em tempo seco».
Бенто поставил машину на обочине, погасил фары и вышел. По привычке он запер дверцы на ключ. Необычный звук привлек его внимание, и он выхватил из кармана пистолет. Сердце билось, едва не разрываясь, и моряк подумал, что такие эмоции сильно вредят его здоровью.
Тем не менее Итикира ступил на тропинку, ведущую к вершине. С перехваченным горлом и сжавшимся желудком, сдерживая дыхание, стараясь ступать бесшумно, он шел, оборачиваясь каждую секунду.
По обеим сторонам тропинки поднималась плотная стена пышной растительности, непроницаемая и враждебная. С веток постоянно с громким шумом взлетали напуганные птицы, и каждый раз сердце Бенто Итикиры грозило остановиться.
Борис сказал, что за ним будут следить, но он не видел, чтобы за его машиной ехала какая-либо другая. Он был в этом уверен, потому что ни один водитель не смог бы ехать по такой дороге с выключенными фарами, не свалившись под откос. Нигде за все время он не увидел и проблеска света. Но противник знал место предполагаемой встречи, и ему ничего не стоило приехать заранее. Несомненно, он затаился в темноте, поджидая приезда Бенто...
Унтер-офицер понял, что из охотника превратился в дичь; это было очень неприятным чувством.
Он сделал несколько шагов, пятясь, вглядываясь в темноту тропинки, по которой только что прошел, и споткнулся о корень. Моряк не смог удержаться на ногах и тяжело упал на ягодицы. Бенто не выстрелил только потому, что ему помешал это сделать предохранитель, который он забыл снять. Придя в себя, он привел пистолет в боевое положение и неловко поднялся. Сердце его бешено колотилось.
Тропинка повернула вправо, огибая огромный ствол королевской пальмы, ветки которой тихо шелестели под ветром. Бенто Итикира решил устроить засаду в этом месте. Отсюда он мог одновременно следить за обоими концами дороги...
Прислонившись к шероховатому стволу, дыша прерывисто и со свистом, он прижал левую руку к сердцу и замер, пытаясь себя успокоить. На память, однако, приходили истории из всех прочитанных им книг. Он вдруг как-то ясно осознал, что судьба его, как у провалившегося агента, незавидна. В памяти всплыла фраза, употребленная в подобной ситуации: «Когда один орган поражен гангреной, его отрезают, чтобы спасти тело». Борис, зная, что он провалился, вполне мог намеренно послать его в смертельную западню.
Итикира отказывался в это поверить. Он пытался обмануть себя мыслями о том, что Борис очень дружелюбен и прекрасно понимает его ценность, как источника информации. Разве может он думать о его устранении.
Очень четкий звук шагов заставил его насторожиться. Он прислушался, затаив дыхание и борясь с паникой, поднимавшейся в нем...
Следующие секунды показались ему бесконечными. Иногда шум совсем прекращался, и ему казалось, что он стал жертвой собственного воображения. Ветер шевелил ветви, быстро разлетались птицы... Но внезапно покатившийся камень оживил его страхи.
Он услышал шум дыхания прежде, чем увидел темную фигуру приближавшегося человека. Итикира поднял руку с пистолетом и спросил себя, как удобнее стрелять: в лицо или в спину. Он еще не решил, когда неизвестный исчез за огромным стволом пальмы. Бенто не мог пошевелиться; не мог, даже если бы захотел.
Он подождал, пока человек появится снова. Ему казалось, что биение его сердца слышно метров за десять от него. Его руки дрожали, и он вынужден был положить ствол на левую руку, чтобы выстрелить.
Неизвестный сделал довольно длинную остановку на углу дорожки, потом пошел на верх горы. Его черный силуэт выделялся на светлом массиве зарослей. Бенто Итикира поднял пистолет и прицелился в спину противника...
От него потребовалось невероятное усилие, чтобы нажать на спусковой крючок. Выстрел показался ему таким громким, словно ударило корабельное орудие крупного калибра. Запах пороха шибанул ему в нос. В нервном рефлексе его палец нажал на спуск второй раз, потом третий...
Моряк остановился, только когда расстрелял всю обойму. Он дрожал с ног до головы, и панический ужас толкал его бежать. Он видел, как человек получал пули в спину, словно удары кулаком, а потом рухнул, медленно повернувшись. Большего ему не требовалось. Он ни секунды не думал убедиться, что смерть сделала свое дело.
С еще дымящимся пистолетом в руке, Бенто изо всех сил рванул по тропинке. На безумной скорости выскочил он на дорогу, споткнулся на гравии, еле-еле удержал равновесие и стукнулся о кузов своей машины. Через мгновение он сидел уже за рулем и, резко рванувшись с места, ничего толком не осознавая, развернулся. «Форд» помчался вниз по крутому склону в направлении Ларго до Танке. Глаза Бенто привыкли к темноте, и он долго ехал без света.
Выехав на перекресток эстрада до Сертао и эстрада да Кариока, Итикира нажал на тормоз, спрашивая себя, должен ли он вернуться внутренней дорогой или по берегу моря. Наконец моряк выбрал второй маршрут и свернул налево...
14
Энрике Сагарра сидел в темноте на вершине Таквары, когда услышал выстрелы. В тот момент он смотрел на гигантскую ярко освещенную статую Христа-искупителя, возвышавшуюся в шести километрах от него, на Корковадо.
Он встал и прислушался к звукам, идущим от дороги. Через какое-то время до него донесся шум быстрого бега, а через минуту – шум автомобильного мотора, который водитель завел на полную мощность.
Энрике подождал, когда восстановится тишина, и не двигался еще несколько минут. Ситуация не казалась ему настолько ясной, чтобы отправиться посмотреть, что произошло, не приняв предосторожностей.
Наконец он решил спуститься, но сделал это с осторожностью индейца, совершенно бесшумно ступая на своих подошвах из натурального каучука.
Ему потребовалось почти пять минут, чтобы дойти до места драмы. Острый взгляд, позволявший ему видеть в темноте лучше, чем большинству людей, вдруг заметил тело, лежащее поперек дороги.
Он остановился, контролируя свое дыхание, напрягая все органы чувств. Бегство убийцы было настолько шумным, что он относился к нему с подозрением; это могло быть ловушкой. Энрике не любил ловушки, которые он не ставил.
После долгого наблюдения он решил, что место не так опасно, как это могло показаться. Его «локаторы» ничего не выявили. Сагарра тихо вынул из кармана электрический фонарик, потом свой автоматический «стар» калибра 9 мм – память об Испанской войне. Держа руку с фонарем как можно дальше от себя, он включил его.
Ничего не произошло. Он погасил фонарик, подошел к телу и опустился возле него на колени. Если человек получил в спину и не все пули, выпущенные убийцей, то огромное их большинство. В любом случае он получил их достаточно, чтобы умереть.
Энрике перевернул его на спину. Бедный Вернер! Успел ли он понять, что с ним произошло? Успел ли проклясть того, кто послал его на смерть? Это было маловероятно.
«В конце-то концов, – подумал Энрике, – это все же лучше, что погиб Вернер, а не он. И пусть мистер Смит думает об этом, что хочет. Тем более что обо всем этом „придется“ писать мне одному».
Он тщательно обыскал карманы убитого, вытащил все, что в них лежало, и завернул в газету, а потом спустился к дороге.
Сагарра убедился: противник раскрыл его и информация, переданная Марианной Моарес, была ловушкой. Его просто-напросто заманили в западню, чтобы убрать.
К счастью, он об этом догадался, потому что привык просчитывать вперед самые разные варианты, а особенно худшие. Поэтому он основательно потрудился, чтобы оторваться от самых упрямых и самых ловких преследователей, использовав все трюки и все дома с двумя выходами, известные ему. Проделав все это, он отправился на Копакабану к Вернеру. Сагарра не стал говорить ему правду. Он рассказал туманную историю о новом завербованном агенте – высокопоставленном политическом деятеле с настолько романтическими наклонностями, что Энрике пришлось назначить ему встречу после наступления темноты на вершине Таквары.
Энрике и Вернер выехали на встречу задолго до шести часов. Спрятав машину на лесной дороге, они разделились. Энрике поднялся на вершину, а Вернер стал дожидаться того момента, когда приедет автомобиль и вышедший из него человек пойдет по тропинке. По задумке Энрике Вернер должен был минуты две спустя направиться следом за ним и на подступах к вершине, где Энрике будет его ждать вместе с новым информатором, свистнуть три раза.
Он встал и прислушался к звукам, идущим от дороги. Через какое-то время до него донесся шум быстрого бега, а через минуту – шум автомобильного мотора, который водитель завел на полную мощность.
Энрике подождал, когда восстановится тишина, и не двигался еще несколько минут. Ситуация не казалась ему настолько ясной, чтобы отправиться посмотреть, что произошло, не приняв предосторожностей.
Наконец он решил спуститься, но сделал это с осторожностью индейца, совершенно бесшумно ступая на своих подошвах из натурального каучука.
Ему потребовалось почти пять минут, чтобы дойти до места драмы. Острый взгляд, позволявший ему видеть в темноте лучше, чем большинству людей, вдруг заметил тело, лежащее поперек дороги.
Он остановился, контролируя свое дыхание, напрягая все органы чувств. Бегство убийцы было настолько шумным, что он относился к нему с подозрением; это могло быть ловушкой. Энрике не любил ловушки, которые он не ставил.
После долгого наблюдения он решил, что место не так опасно, как это могло показаться. Его «локаторы» ничего не выявили. Сагарра тихо вынул из кармана электрический фонарик, потом свой автоматический «стар» калибра 9 мм – память об Испанской войне. Держа руку с фонарем как можно дальше от себя, он включил его.
Ничего не произошло. Он погасил фонарик, подошел к телу и опустился возле него на колени. Если человек получил в спину и не все пули, выпущенные убийцей, то огромное их большинство. В любом случае он получил их достаточно, чтобы умереть.
Энрике перевернул его на спину. Бедный Вернер! Успел ли он понять, что с ним произошло? Успел ли проклясть того, кто послал его на смерть? Это было маловероятно.
«В конце-то концов, – подумал Энрике, – это все же лучше, что погиб Вернер, а не он. И пусть мистер Смит думает об этом, что хочет. Тем более что обо всем этом „придется“ писать мне одному».
Он тщательно обыскал карманы убитого, вытащил все, что в них лежало, и завернул в газету, а потом спустился к дороге.
Сагарра убедился: противник раскрыл его и информация, переданная Марианной Моарес, была ловушкой. Его просто-напросто заманили в западню, чтобы убрать.
К счастью, он об этом догадался, потому что привык просчитывать вперед самые разные варианты, а особенно худшие. Поэтому он основательно потрудился, чтобы оторваться от самых упрямых и самых ловких преследователей, использовав все трюки и все дома с двумя выходами, известные ему. Проделав все это, он отправился на Копакабану к Вернеру. Сагарра не стал говорить ему правду. Он рассказал туманную историю о новом завербованном агенте – высокопоставленном политическом деятеле с настолько романтическими наклонностями, что Энрике пришлось назначить ему встречу после наступления темноты на вершине Таквары.
Энрике и Вернер выехали на встречу задолго до шести часов. Спрятав машину на лесной дороге, они разделились. Энрике поднялся на вершину, а Вернер стал дожидаться того момента, когда приедет автомобиль и вышедший из него человек пойдет по тропинке. По задумке Энрике Вернер должен был минуты две спустя направиться следом за ним и на подступах к вершине, где Энрике будет его ждать вместе с новым информатором, свистнуть три раза.