Страница:
А вот и Вероника. Дювалю совсем не хотелось сцены. Он молча следил за ее приближением: вот она уже за стеклянной дверью, ищет его глазами. Он встал. Стоя удобнее защищаться.
Он попытался снова разгневаться, разозлиться, ожесточиться, чтобы казаться невинным, может быть для того, чтобы бросить ей в лицо всю правду, как выплескивают серную кислоту… Дверь бесшумно распахнулась. Вероника предстала перед Раулем во всем белом, возникнув из ночи, словно призрак. Бессонные лампы странным образом высветили ее лицо. Она остановилась в нескольких шагах от Рауля, словно обремененная смертельной ношей.
– Ты сделал это нарочно, – прошипела она.
Дюваль ничего не ответил. Когда-то в школе он бывал в таком же положении: отказываясь отвечать, опирался на правую ногу, с поникшей головой. Все думали, что он притворщик и упрямец, а он искренне не мог найти слов, чтобы все объяснить. За это молчание его всегда били: мать, учитель, унтер-офицер, полиция, а теперь вот его жена, которая сейчас настаивала на том, чтобы он во всем сознался.
– Отвечай! Скажи хоть что-нибудь!
– Все в порядке. Не нужно кричать. Да. Это я. Я сделал это нарочно.
– Но зачем?
– Чтобы проверить.
– Что проверить? Что?
– Можем ли мы продолжать жить вместе.
Вероника пыталась осознать услышанное. Сжала губы. Сощурила глаза. Сразу подурнела.
– Что это значит?
– А то, что с меня хватит.
– И ты хотел меня угробить?
– Нет, не специально тебя. Это было как пари… Да, вот именно, пари…
– Ты форменный псих.
– Возможно. Мне уже это говорили.
Вероника умолкла. Ее упорядоченный мирок распадался на части. Дюваль переменил ногу, сделал шаг. Она вдруг отпрянула от него, да так быстро, что задела витрину.
– Не дотрагивайся до меня!
Закричала она сипло. В ее голосе была готовность позвать на помощь. Она потерла ушибленную руку, не спуская с него глаз.
– Я не хотел тебе плохого, – сказал Рауль.
– Нет, ты хотел убить меня.
Она по-прежнему верила в преднамеренное убийство и никак не хотела сообразить, что он-то был в большей опасности.
– Это тебе даром не пройдет.
У тех, других, в детстве была точно такая же реакция, те же слова, угрозы, готовность к наказанию…
– Ты думаешь донести на меня? – спросил он. – Но кто тебе поверит? Я же был рядом, на месте смертника, и даже не пристегнулся.
Она была так потрясена, возмущена, вне себя, что слезы выступили у нее на глазах.
– Я больше с тобой не останусь! – воскликнула Вероника.
– Ты свободна!
– Я встречусь со своим адвокатом и тебе это дорого обойдется.
Он бы здорово удивился, если бы эта баба не заговорила о деньгах. Рауль глядел на нее сверху вниз, разбирая по деталям: белый костюм сработан известным портным, плетеный золотой браслет, дорогая дамская сумка. Она была дальше от него, чем дикарь с Амазонки.
– Я согласен, – сказал он, – разводимся! Так лучше. Положение прояснялось. Вероника немного угомонилась.
Она знала с чего начинать при разводе. Она посмотрела в окно: рабочие трудились над „Триумфом". Сказала тихо:
– Это правда? Ты решил?
–Да.
Она еще помялась. Рауль с нетерпением ждал. Он ни о чем больше не жалел. Будущее прояснилось. Он готов на все уступки, лишь бы все это побыстрей кончилось.
– Если это необходимо, я оплачу твое содержание, – сказал Рауль.
– Содержание? Из каких средств? И добавила:
– А в ожидании развода, кто меня приютит? Рауль удивился.
– Приютит?
– О! Не строй из себя дурака. Кто заверит меня, что ты не начнешь все снова?
– Я? Чего ты боишься?
Она ничего не поняла и ничего не поймёт, уверенная, что он мелкий злодей и преступник. Рауль не удержался от презрительного смеха.
– Я вижу, – сказал он, – ты не доверяешь мне.
– Есть отчего!
– Итак, что ты хочешь?
– Я хочу…, чтобы ты подписал одну бумагу.
– Я не против, объясни – какую?
– Бумагу, в которой ты напишешь, что попытался убить меня.
– Нет. Никогда. Не: рассчитывай на это. Она отступила к двери.
– Я их сейчас всех позову. Скажу, что ты повредил колесо нарочно и только что в этом сознался.
Вероника приоткрыла дверь наполовину.
– Если ты шевельнешься, я закричу.
– Что же ты думаешь делать с этой бумагой?
– Я положу ее в конверт, отдам адвокату. Знаешь зачем?… Если ты вздумаешь…
– „Открыть в случае несчастья", – усмехнулся он. – Забавно!
Этот спор был ему отвратителен. Уж лучше стерпеть удар. Но его загнали в угол. Честно говоря, он ведь пытался ее убить. Напрасно искать оправдание. У нее есть все основания настаивать на этом.
– Я не знаю, зачем ты этого хотел, – начала она, – но я буду чувствовать себя спокойнее. Поставь себя на мое место.
Ее послушать, так нужно всегда вставать на чье-то место. А кто когда-нибудь встал на его? Рауль придвинул стул. Как он устал!
Beроника отпустила дверь и подошла.
– Я прошу у тебя только две строчки, – сказала она. – Если у тебя есть немного сердца, ты мне в этом не откажешь. Это даже больше в твоих интересах, чем в моих, подумай о себе, бедный Рауль.
– Ах, поменьше слов.
Он поискал в карманах и достал блокнот, вырвал листок и приготовился писать, держа его на колене. В это время его осенило.
– Знаешь, – сказал Рауль, – эта бумага ничего не стоит. Если немного подумать, то это в общем-то глупо.
Он пожал плечами и добавил.
– Это напоминает сделку для облечения развода. Я тоже схожу к адвокату… завтра. Я объясню ему, что составил эту бумагу из любезности… Поскольку у меня нет любовницы, и я не ушел из дома, то в твоем требовании я усматриваю лишь предлог для оскорбления или давления на меня. Не так ли?
Вероника молчала. Она следила за ним так, словно ожидала нового подвоха.
– А впрочем, – продолжил Рауль, – может это и неплохая мысль. Так дело пойдет быстрее. Я приложу все силы. Я ведь к этому привык.
Он начал писать.
„Я, нижеподписавшийся Дюваль Рауль, признаю, что подстроил несчастный случай…" Вероника сухо оборвала.
– Нет! Отметь, что ты хотел убить свою жену.
– Но это ложь, – сказал он. – Я не хотел убить тебя. Он продолжил письмо.
„При следующих обстоятельствах: 6 июля на автомагистрали А-7, машина марки „Триумф", регистрационный номер 5530 RB75-A должна была остановиться в результате поломки заднего левого колеса…". Он прервался, поискал более точную формулировку, чтобы доказать свое бесстрастие и показать, как ему это все теперь безразлично. Пока Рауль писал, он монотонно читал этот текст, словно какой-нибудь чиновник за окошечком кассы. „Я заменил колесо и нарочно не закрутил гайки ключом, сделав таким образом аварию неизбежной…".
– Согласна?
– Напиши, что были свидетели.
– Хорошо… „Авария произошла вблизи автостанции перед поворотом от Авиньона на север. Все обошлось, поскольку машина была заторможена для остановки на станции. Двое дежурных механиков обнаружили поломку и приступили к ее устранению".
Рауль вырвал листок, быстро перечитал, добавил несколько запятых, поставил дату и подпись, протянул его жене. Потом положил блокнот в карман так спокойно, как будто Вероники здесь не было. Поднялся, подошел к кофейному автомату и опустил монету в щель. Стаканчик с кофе обжег ему пальцы. Рауль пригубил кипящую жидкость, зашагал взад-вперед. Ни одного взгляда на Веронику, но повсюду, во всех витринах были ее отражения. Она прочитала слова признания, неподвижная словно манекен. Подумала, не обманули ли ее, заботливо сложила бумагу и положила ее в сумочку. Замок щелкнул. Они оба почувствовали, что нужно что-то сказать друг другу или сделать какой-либо жест, прежде чем расстаться навсегда. Хорошо, они враги. Но глупо расставаться среди тарелок с нугой и янтарных тюбиков! Вероника вышла, не повернув головы. Прощай, Вероника! Отныне между ними – война.
Дюваль собрал мелочь и автомат выдал ему пачку сигарет. Он закурил одну, сильно затянулся. „Зачем Вы женились?" – спросит адвокат. Доводы, к которым прибегают, не всегда истинные. Начнем с того, что Вероника первая бросилась на него. Она так хотела его заполучить, как хотят какую-нибудь собаку редкой породы или еще неизвестно чего. Вот и „Триумф", как только она его увидела, тотчас же купила. Правда, в кредит. У нее есть какой-то доход, но не настоящий капитал, а как у содержанки. А кстати, откуда она появилась? Может, подобно ему, росла, как трава на улице? Она никогда не говорила о своем происхождении. У нее обманчивая внешность, свободные манеры, элегантность, вкус, которые так быстро перенимают женщины. Уж он-то очень хорошо их узнал во время массажей. Не всегда-то легко уловить разницу между настоящей и поддельной дамой, он этому так и не научился. В чем он действительно был уверен, так это лишь в том, что Веронику никог-да не любил. В этом не так уж к лицу сознаваться тому, кто посвящен в женские тайны больше, чем священник.
Мимо по шоссе проезжали тяжелые грузовики, перемигивались огни. Дюваль вышел. Он задыхался в этом бункере, пропахшем бакалеей. Ночь истекала медленно, как ликер. Вероника была там, у машины. Голоса разносились далеко. Старик в куртке отложил в сторону молоток.
– Советую остановиться в Авиньоне. Болты сточились. Медленно двигаясь, вы ничем не рискуете. Тормозной барабан придется заменить. Колесо же нужно просто выбросить.
Дюваль должен был подойти, стараясь выглядеть непринужденным, чтобы сгладить плохое впечатление, которое он произвел.
– Ну, как дела? Лучше? – спросил молодой без всякой иронии.
– Да, все прошло. Немного побаливает голова.
Старик залез в „Триумф", медленно поехал и сделал круг. Другой механик следил за задним колесом, присев на корточки, чтобы лучше видеть его в движении.
– Можно ехать, – сказал он. – Колесо, конечно, виляет, но до Авиньона доберетесь.
– Идут ли автобусы? – спросила Вероника.
– Да, но не в это время! И не здесь. Нужно идти к дороге № 7. А зачем вам автобусы? Вы что, не хотите ехать сами на машине? Но бояться же нечего, уверяю вас.
„Триумф" остановился около них.
– Эй, Пепе? Оно крутится, не так ли? Мадам боится.
– Я предпочитаю добираться до Авиньона автостопом, – объявила Вероника. – Наверняка, найдется кто-либо, кто подбросит меня.
Старик медленно вылез из машины, дружески пнул покрышку ногой.
– Хороший товар. Умеют они работать, эти англичане.
– Я бы предпочла подождать, – сказала Вероника. – Не потому, что боюсь, но как-то не доверяю, что ли.
Оба механика посмотрели на Дюваля. Они ждали, что он поставит жену на место. Он же муж. Ему решать. Но тут Вероника нарушила молчание.
– Я хочу посидеть, – сказала она. – Если кто-то поедет, предупредите меня.
И она неторопливо ушла, раскачивая сумочкой. Мужчины проводили ее взглядами.
– Да, она не очень-то сговорчива, – пробормотал старик. По-моему, она заблуждается. После того, как тебя скинет лошадь, нужно тотчас же на нее сесть. После автокатастрофы то же самое, иначе рискуешь разбиться.
– Я предпочитаю ей не перечить, – сказал Дюваль с покорной улыбкой. – Мы уже и так повздорили.
– Оба виноваты, – сказал молодой, смеясь.
– Точно. Хорошо. Я поехал вперед. Ей придется сесть в поезд до Авиньона. Сколько я вам должен?
Пока старик считал, молодой протер ветровое стекло. Он был настроен сочувственно и даже готов был признать, что у Дюваля не было иного выбора.
– Лучше, пожалуй, ехать одному. Когда Тони выедет на своей трехтонке, он доставит мадам на вокзал. Он всегда здесь останавливается.
– Не говорите больше о случившемся, – сказал Дюваль. – Как это глупо! Угораздило же меня!
– Идет, не будем больше об этом!
Счет был умеренным. Дюваль округлил сумму.
– Мы за ней присмотрим, – сказал старик. – Можете спокойно отправляться. Езжайте потихоньку.
Рукопожатья. Они безусловно думают, что у этого путника трудная жена. Если однажды их придется пригласить в свидетели, то они, скорее, будут держать его сторону.
Последний взгляд. Вероника стоит за дверью. Он неторопливо отчалил… Дорога еще черна… как его жизнь… но восток уже занялся обещанием дня.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Он попытался снова разгневаться, разозлиться, ожесточиться, чтобы казаться невинным, может быть для того, чтобы бросить ей в лицо всю правду, как выплескивают серную кислоту… Дверь бесшумно распахнулась. Вероника предстала перед Раулем во всем белом, возникнув из ночи, словно призрак. Бессонные лампы странным образом высветили ее лицо. Она остановилась в нескольких шагах от Рауля, словно обремененная смертельной ношей.
– Ты сделал это нарочно, – прошипела она.
Дюваль ничего не ответил. Когда-то в школе он бывал в таком же положении: отказываясь отвечать, опирался на правую ногу, с поникшей головой. Все думали, что он притворщик и упрямец, а он искренне не мог найти слов, чтобы все объяснить. За это молчание его всегда били: мать, учитель, унтер-офицер, полиция, а теперь вот его жена, которая сейчас настаивала на том, чтобы он во всем сознался.
– Отвечай! Скажи хоть что-нибудь!
– Все в порядке. Не нужно кричать. Да. Это я. Я сделал это нарочно.
– Но зачем?
– Чтобы проверить.
– Что проверить? Что?
– Можем ли мы продолжать жить вместе.
Вероника пыталась осознать услышанное. Сжала губы. Сощурила глаза. Сразу подурнела.
– Что это значит?
– А то, что с меня хватит.
– И ты хотел меня угробить?
– Нет, не специально тебя. Это было как пари… Да, вот именно, пари…
– Ты форменный псих.
– Возможно. Мне уже это говорили.
Вероника умолкла. Ее упорядоченный мирок распадался на части. Дюваль переменил ногу, сделал шаг. Она вдруг отпрянула от него, да так быстро, что задела витрину.
– Не дотрагивайся до меня!
Закричала она сипло. В ее голосе была готовность позвать на помощь. Она потерла ушибленную руку, не спуская с него глаз.
– Я не хотел тебе плохого, – сказал Рауль.
– Нет, ты хотел убить меня.
Она по-прежнему верила в преднамеренное убийство и никак не хотела сообразить, что он-то был в большей опасности.
– Это тебе даром не пройдет.
У тех, других, в детстве была точно такая же реакция, те же слова, угрозы, готовность к наказанию…
– Ты думаешь донести на меня? – спросил он. – Но кто тебе поверит? Я же был рядом, на месте смертника, и даже не пристегнулся.
Она была так потрясена, возмущена, вне себя, что слезы выступили у нее на глазах.
– Я больше с тобой не останусь! – воскликнула Вероника.
– Ты свободна!
– Я встречусь со своим адвокатом и тебе это дорого обойдется.
Он бы здорово удивился, если бы эта баба не заговорила о деньгах. Рауль глядел на нее сверху вниз, разбирая по деталям: белый костюм сработан известным портным, плетеный золотой браслет, дорогая дамская сумка. Она была дальше от него, чем дикарь с Амазонки.
– Я согласен, – сказал он, – разводимся! Так лучше. Положение прояснялось. Вероника немного угомонилась.
Она знала с чего начинать при разводе. Она посмотрела в окно: рабочие трудились над „Триумфом". Сказала тихо:
– Это правда? Ты решил?
–Да.
Она еще помялась. Рауль с нетерпением ждал. Он ни о чем больше не жалел. Будущее прояснилось. Он готов на все уступки, лишь бы все это побыстрей кончилось.
– Если это необходимо, я оплачу твое содержание, – сказал Рауль.
– Содержание? Из каких средств? И добавила:
– А в ожидании развода, кто меня приютит? Рауль удивился.
– Приютит?
– О! Не строй из себя дурака. Кто заверит меня, что ты не начнешь все снова?
– Я? Чего ты боишься?
Она ничего не поняла и ничего не поймёт, уверенная, что он мелкий злодей и преступник. Рауль не удержался от презрительного смеха.
– Я вижу, – сказал он, – ты не доверяешь мне.
– Есть отчего!
– Итак, что ты хочешь?
– Я хочу…, чтобы ты подписал одну бумагу.
– Я не против, объясни – какую?
– Бумагу, в которой ты напишешь, что попытался убить меня.
– Нет. Никогда. Не: рассчитывай на это. Она отступила к двери.
– Я их сейчас всех позову. Скажу, что ты повредил колесо нарочно и только что в этом сознался.
Вероника приоткрыла дверь наполовину.
– Если ты шевельнешься, я закричу.
– Что же ты думаешь делать с этой бумагой?
– Я положу ее в конверт, отдам адвокату. Знаешь зачем?… Если ты вздумаешь…
– „Открыть в случае несчастья", – усмехнулся он. – Забавно!
Этот спор был ему отвратителен. Уж лучше стерпеть удар. Но его загнали в угол. Честно говоря, он ведь пытался ее убить. Напрасно искать оправдание. У нее есть все основания настаивать на этом.
– Я не знаю, зачем ты этого хотел, – начала она, – но я буду чувствовать себя спокойнее. Поставь себя на мое место.
Ее послушать, так нужно всегда вставать на чье-то место. А кто когда-нибудь встал на его? Рауль придвинул стул. Как он устал!
Beроника отпустила дверь и подошла.
– Я прошу у тебя только две строчки, – сказала она. – Если у тебя есть немного сердца, ты мне в этом не откажешь. Это даже больше в твоих интересах, чем в моих, подумай о себе, бедный Рауль.
– Ах, поменьше слов.
Он поискал в карманах и достал блокнот, вырвал листок и приготовился писать, держа его на колене. В это время его осенило.
– Знаешь, – сказал Рауль, – эта бумага ничего не стоит. Если немного подумать, то это в общем-то глупо.
Он пожал плечами и добавил.
– Это напоминает сделку для облечения развода. Я тоже схожу к адвокату… завтра. Я объясню ему, что составил эту бумагу из любезности… Поскольку у меня нет любовницы, и я не ушел из дома, то в твоем требовании я усматриваю лишь предлог для оскорбления или давления на меня. Не так ли?
Вероника молчала. Она следила за ним так, словно ожидала нового подвоха.
– А впрочем, – продолжил Рауль, – может это и неплохая мысль. Так дело пойдет быстрее. Я приложу все силы. Я ведь к этому привык.
Он начал писать.
„Я, нижеподписавшийся Дюваль Рауль, признаю, что подстроил несчастный случай…" Вероника сухо оборвала.
– Нет! Отметь, что ты хотел убить свою жену.
– Но это ложь, – сказал он. – Я не хотел убить тебя. Он продолжил письмо.
„При следующих обстоятельствах: 6 июля на автомагистрали А-7, машина марки „Триумф", регистрационный номер 5530 RB75-A должна была остановиться в результате поломки заднего левого колеса…". Он прервался, поискал более точную формулировку, чтобы доказать свое бесстрастие и показать, как ему это все теперь безразлично. Пока Рауль писал, он монотонно читал этот текст, словно какой-нибудь чиновник за окошечком кассы. „Я заменил колесо и нарочно не закрутил гайки ключом, сделав таким образом аварию неизбежной…".
– Согласна?
– Напиши, что были свидетели.
– Хорошо… „Авария произошла вблизи автостанции перед поворотом от Авиньона на север. Все обошлось, поскольку машина была заторможена для остановки на станции. Двое дежурных механиков обнаружили поломку и приступили к ее устранению".
Рауль вырвал листок, быстро перечитал, добавил несколько запятых, поставил дату и подпись, протянул его жене. Потом положил блокнот в карман так спокойно, как будто Вероники здесь не было. Поднялся, подошел к кофейному автомату и опустил монету в щель. Стаканчик с кофе обжег ему пальцы. Рауль пригубил кипящую жидкость, зашагал взад-вперед. Ни одного взгляда на Веронику, но повсюду, во всех витринах были ее отражения. Она прочитала слова признания, неподвижная словно манекен. Подумала, не обманули ли ее, заботливо сложила бумагу и положила ее в сумочку. Замок щелкнул. Они оба почувствовали, что нужно что-то сказать друг другу или сделать какой-либо жест, прежде чем расстаться навсегда. Хорошо, они враги. Но глупо расставаться среди тарелок с нугой и янтарных тюбиков! Вероника вышла, не повернув головы. Прощай, Вероника! Отныне между ними – война.
Дюваль собрал мелочь и автомат выдал ему пачку сигарет. Он закурил одну, сильно затянулся. „Зачем Вы женились?" – спросит адвокат. Доводы, к которым прибегают, не всегда истинные. Начнем с того, что Вероника первая бросилась на него. Она так хотела его заполучить, как хотят какую-нибудь собаку редкой породы или еще неизвестно чего. Вот и „Триумф", как только она его увидела, тотчас же купила. Правда, в кредит. У нее есть какой-то доход, но не настоящий капитал, а как у содержанки. А кстати, откуда она появилась? Может, подобно ему, росла, как трава на улице? Она никогда не говорила о своем происхождении. У нее обманчивая внешность, свободные манеры, элегантность, вкус, которые так быстро перенимают женщины. Уж он-то очень хорошо их узнал во время массажей. Не всегда-то легко уловить разницу между настоящей и поддельной дамой, он этому так и не научился. В чем он действительно был уверен, так это лишь в том, что Веронику никог-да не любил. В этом не так уж к лицу сознаваться тому, кто посвящен в женские тайны больше, чем священник.
Мимо по шоссе проезжали тяжелые грузовики, перемигивались огни. Дюваль вышел. Он задыхался в этом бункере, пропахшем бакалеей. Ночь истекала медленно, как ликер. Вероника была там, у машины. Голоса разносились далеко. Старик в куртке отложил в сторону молоток.
– Советую остановиться в Авиньоне. Болты сточились. Медленно двигаясь, вы ничем не рискуете. Тормозной барабан придется заменить. Колесо же нужно просто выбросить.
Дюваль должен был подойти, стараясь выглядеть непринужденным, чтобы сгладить плохое впечатление, которое он произвел.
– Ну, как дела? Лучше? – спросил молодой без всякой иронии.
– Да, все прошло. Немного побаливает голова.
Старик залез в „Триумф", медленно поехал и сделал круг. Другой механик следил за задним колесом, присев на корточки, чтобы лучше видеть его в движении.
– Можно ехать, – сказал он. – Колесо, конечно, виляет, но до Авиньона доберетесь.
– Идут ли автобусы? – спросила Вероника.
– Да, но не в это время! И не здесь. Нужно идти к дороге № 7. А зачем вам автобусы? Вы что, не хотите ехать сами на машине? Но бояться же нечего, уверяю вас.
„Триумф" остановился около них.
– Эй, Пепе? Оно крутится, не так ли? Мадам боится.
– Я предпочитаю добираться до Авиньона автостопом, – объявила Вероника. – Наверняка, найдется кто-либо, кто подбросит меня.
Старик медленно вылез из машины, дружески пнул покрышку ногой.
– Хороший товар. Умеют они работать, эти англичане.
– Я бы предпочла подождать, – сказала Вероника. – Не потому, что боюсь, но как-то не доверяю, что ли.
Оба механика посмотрели на Дюваля. Они ждали, что он поставит жену на место. Он же муж. Ему решать. Но тут Вероника нарушила молчание.
– Я хочу посидеть, – сказала она. – Если кто-то поедет, предупредите меня.
И она неторопливо ушла, раскачивая сумочкой. Мужчины проводили ее взглядами.
– Да, она не очень-то сговорчива, – пробормотал старик. По-моему, она заблуждается. После того, как тебя скинет лошадь, нужно тотчас же на нее сесть. После автокатастрофы то же самое, иначе рискуешь разбиться.
– Я предпочитаю ей не перечить, – сказал Дюваль с покорной улыбкой. – Мы уже и так повздорили.
– Оба виноваты, – сказал молодой, смеясь.
– Точно. Хорошо. Я поехал вперед. Ей придется сесть в поезд до Авиньона. Сколько я вам должен?
Пока старик считал, молодой протер ветровое стекло. Он был настроен сочувственно и даже готов был признать, что у Дюваля не было иного выбора.
– Лучше, пожалуй, ехать одному. Когда Тони выедет на своей трехтонке, он доставит мадам на вокзал. Он всегда здесь останавливается.
– Не говорите больше о случившемся, – сказал Дюваль. – Как это глупо! Угораздило же меня!
– Идет, не будем больше об этом!
Счет был умеренным. Дюваль округлил сумму.
– Мы за ней присмотрим, – сказал старик. – Можете спокойно отправляться. Езжайте потихоньку.
Рукопожатья. Они безусловно думают, что у этого путника трудная жена. Если однажды их придется пригласить в свидетели, то они, скорее, будут держать его сторону.
Последний взгляд. Вероника стоит за дверью. Он неторопливо отчалил… Дорога еще черна… как его жизнь… но восток уже занялся обещанием дня.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
У мэтра Тессие была замечательная седина, образующая на затылке беспорядочную пену. Это придавало ему сходство со стареющим актером или маститым музыкантом. На Лазурном Берегу никто не знал его настоящего занятия. Пока адвокат отдавал распоряжения секретарше, которая казалась голой в своем узеньком платьице, Дюваль сидел в широком кресле.
– Слушаю вас, месье Дюваль, – сказал адвокат, садясь за письменный стол, заваленный делами.
– О! – сказал Дюваль. – Речь идет об обычном разводе. Я женился в конце декабря… Впрочем сначала я должен вам кое-что объяснить…
Зазвонил телефон и мэтр Тессие долго слушал, подняв глаза к потолку и поигрывая пальцами свободной руки словно на пианино. Затем, зажав трубку между головой и плечом, сделал отметку о свидании и закончил разговор.
– Прошу прощения, месье Дюваль… Слушаю вас… погодите… Я бы просил вас очень коротко резюмировать разногласия между вами и супругой. Ваш жизненный путь… факты. Понятно? Ничего лишнего. У закона нет чувств. Дети?
– Нет.
– Мадам Дюваль не беременна?
– Нет.
– У вас, безусловно, есть доказательства измены?
– Измены нет.
Телефон зазвонил снова. Адвокат поднес трубку к уху округлым красивым жестом. Дюваль начал испытывать к нему недоверие. Впрочем, Рауль уже почувствовал недоброе, проходя через приемную. У него было впечатление, что он в гнезде врага. Как он мог забыть то время, когда вместе с товарищами в продрогших пригородах торопливо писал большими буквами на стенах заводов: „Долой спекулянтов!?" А теперь… Все это из-за Вероники… Они все сговорились за его спиной. Они все соучастники! Метр Тессие прекратил разговор, нажал на кнопку внутреннего селектора.
– Очень прошу больше меня не беспокоить. Затем обратился к Дювалю.
– Итак! У вас, конечно, есть обоснование жалобы?
– Развод просит моя жена.
– Ах, так! Прекрасно! Вы, видимо, ищите защиты… В чем же она обвиняет вас?
– Она полагает, что я хотел ее убить.
– У вас вид вовсе не убийцы, – сказал адвокат. – Не знаете ли кто ее представляет?
– Нет.
– Рассказывайте, ничего не утаивая!
Дюваль попытался объяснить случай с русской рулеткой. Наверняка адвокат не очень-то хорошо все понял.
– Ваше душевное состояние заслуживает внимания, дорогой месье… Не забудьте рассказать о вашем детстве. В конце-концов возникает единственный вопрос: о чем вы думали, когда закручивали гайки?
– Я не помню.
– Продолжайте.
Дюваль описал сцена на автостанции, не забыв упомянуть о бумаге, которую он подписал.
Адвокат закрыл глаза, словно пытаясь увидеть обстановку.
– Невероятно! Невероятно!
Затем уставился на Дюваля и покачал головой.
– Что же вы от меня хотите? Все козыри у вашей жены. Мы у нее в руках… Если она захочет, то сможет обратиться к прокурору республики… Ведь есть свидетели. Отдаете вы в этом себе отчет? Ваше положение безвыходное.
– Я написал это признание для облегчения процедуры развода, – сказал Дюваль.
– Нет, нет, вы слишком наивны, дорогой. Всегда можно найти причины для развода. Для того мы и существуем. Но никогда, слышите меня, никогда, никто так не поступал со своим противником, как вы.
Адвокат поиграл ножом для бумаги.
– Вы, наверное, почувствовали, что у нас будут большие затруднения.
– На каких условиях заключен ваш брак?
– На равных. Но все внесла жена. У меня же есть лишь мое ремесло. Я ведь кинезитерапевт.
– Она потребует средств на содержание и получит их сполна. Сколько вы зарабатываете?
– Это зависит… примерно от трех до четырех тысяч франков в месяц. Да! Я забыл вам сказать, что моя жена уже была в разводе.
– Замечательно! По ее вине?
– Нет. Чарльз Эйнольт, первый ее муж, все взял на себя.
– Жаль!… Во всяком случае, в данный момент мы сделаем вот что. Прежде всего, вы должны покинуть ваш общий дом.
– Я уже сделал это, – сказал Дюваль. – Я снял номер в гостинице.
– Хорошо! Там и оставайтесь. Это необходимо. Представьте, что вдруг у вашей жены пищевое отравление. Вообразите свое положение, если вы будете продолжать совместную жизнь. Вас сразу же заподозрят. Затем вы мне пришлете небольшое заявление… Попытайтесь как можно яснее изложить соображенья, которые привели вас к подобным действиям. Попытайтесь найти точные определения. После этого приходите ко мне через восемь дней… В следующую пятницу можете?
– Так не скоро? Я хотел бы поговорить о суде.
– Это всегда долго. По меньшей мере несколько месяцев. Адвокат поднялся.
– Мы попытаемся уменьшить неприятности, но ждите грубых выходок. Почему вы не пришли за советом, прежде, чем что-либо предпринять?… И потом это признание, надо же такое придумать!? Моя секретарша вам сообщит о сумме предварительного взноса.
Он проводил Дюваля, вяло пожал его руку.
– До скорой встречи, мужайтесь.
В передней ожидало человек двенадцать. Окинув всех взглядом, Дюваль почувствовал, что от них пахнет деньгами. Контора адвоката преуспевала. Внезапно Дюваль ощутил, что, покупая свой развод, он живет не по средствам. Он подписал чек на тысячу франков и попытался вспомнить свою часть на общем счете с Вероникой. Если вдруг она без предупреждения опустошит их счет, он останется без единого су. Дюваль так взволновался, что позвонил ей из кафе.
– Вероника… я только что виделся с адвокатом. Я хочу тебя спросить по поводу нашего счета в „Societe generate", да… Я хотел бы снять то, что мне принадлежит… Возможно, это мелочи, но у меня уже есть расходы… ты понимаешь…
– Понимаю, у тебя право на половину… Я хочу быть абсолютно честной с тобой.
Ни малейшего следа гнева. Она, видимо, только что после дневного сна. В ее голосе были слышны его остатки. Обычно она не была такой покладистой.
– Я выбрал мэтра Тессие, – продолжал Дюваль. – Он бы хотел знать, что ты предпринимаешь.
– Я еще не знаю, не думала об этом.
– Я еду домой, чтобы забрать свои вещи. Отныне мы не должны жить вместе.
– Хорошо, но ты сможешь вернуться, когда захочешь. Я же не выбрасываю тебя за дверь.
Он подождал еще немного. Она незаметно положила трубку. Дюваль был смущен ее дружеским тоном. Он бы предпочел ругань, ненависть.
Стояла жара. Улица была забита туристами. Вскоре Дюваль захотел снова позвонить Веронике, чтобы попросить ее поспешить, как она ему обещала. Получить свидание с адвокатом было просто. Уже три дня прошло с того шоссе!… Он посмотрел на часы. Было поздно. Месье Джо, конечно, скорчит мину. Мысли в голове его спутались… Как они были правы, его бывшие товарищи, в своих требованиях перемен. Ему уже двадцать пять лет и еще тридцать-сорок лет он должен массировать больные тела, в то время как месье Джо будет покупать квартиру в Суперканне, затем катер, дом в горах. Нет, он не желал богатства…, но лишь немного свободы, иметь право, как все эти бездельники, расслабиться, немного понежиться… Все это было ужасно банально. Обычно рабов жалеют, думают, что они несчастные. Но на самом деле, в действительности нас разрушает однообразие. Я молод, но уже поизносился, потому что варился в собственном соку. В конечном счете наш развод будет моей удачей, если только не отбросит меня в прежнее существование. Но может произойти и худшее.
Он осушил стакан „кока-колы", подсчитал монеты на ладони. Сколько нужно на алименты? Три – четыре сотни? Прикинул в уме, взяв цифру поменьше. Снова нужно будет заботиться о расходах на квартиру, питание. Необходимо сократить ненужные траты, экономить на табаке… Сколько он себя помнил до встречи с Вероникой, он всегда кому-то подчинялся. И это тоже надо объяснять адвокату… Так много, оказывается, нужно рассказывать. Он вышел и отправился по улице Антиб. Как это тяжело!
Месье Джо как обычно сидел за кассой. Прическа по моде отставного офицера, элегантная шелковая блуза, в руках „Экип".
– Мадам Верморель вас ждет, – сказал месье Джо. – Поторопитесь.
Упоминание о мадам Верморель вызывало в воображении у Дюваля лишь растяжение связок. Он не помнил ее лица, но знал наизусть ее ноги. Рауль натянул халат, тот самый, что застегивался на плече, долго мыл руки. Вокруг жужжали кондиционеры, доносился легкий шум разговоров, как это бывает в парикмахерских. Два других массажиста вовсю работали в соседнем кабинете. В конце коридора священодействовала маникюрша. Дюваль раздернул занавес, открыв то, что сам называл операционной. Мадам Верморель уже растянулась на смотровой кушетке. Сорок пять лет. Жена одного промышленника из Рубекса. Великолепное растяжение связок во время игры в теннис. „Богачка, – доверительно сказал месье Джо, – займись ею подольше". Пока Рауль снимал повязку, мадам вновь рассказывала, как все у нее произошло.
– Я хотела прыгнуть…
Как жаль, что нельзя было бросить этим бабам: „А мне наплевать! Дайте же мне спокойно работать!" Чтобы заставить ее замолчать, Рауль сильно нажал в месте растяжения. Пациентка застонала, и он тотчас же о ней забыл. Он превратился в глаза и руки. Повреждение почти зажило. Еще пару сеансов и третий, чтобы ублажить хозяина… Он посыпал тальком с ладони, слегка провел по коже. Боль похожа на недоверчивое животное, которое нужно успокоить, уговорить, приласкать… Если бы он мог, то стал бы нашептывать, как и делал иногда. Пациентки тогда думали, что Рауль обращался к ним, хотя на самом деле он заговаривал боль. Он видел, как она пробиралась сквозь нервы, сосуды, мышцы, преследовал ее кончиками пальцев, осторожно выдавливал ее и извлекал словно змею. Больная внезапно успокоилась, ее тело расслабилось, лицо, искаженное страданием, медленно разгладилось, и глаза засветились благодарностью.
У Рауля бывали настоящие больные, уставшие от страданий.
Они обращались к Дювалю за рекомендациями и готовы были платить любую цену, назначенную месье Джо. Для них он готовился специально и требовал от своих рук чуда. Но, к сожалению, других было большинство: бездельниц, любопытных, неутомимых, богатых, легковерных, требовательных, для которых он был немым магом. Некоторые из них справлялись у Дюваля о диете и рецептах косметики. Другие спрашивали, не лучше ли применять вместо таблеток другие противозачаточные средства. Рауль был в курсе их сердечных огорчений, проигрышей в казино. Если бы он хотел, то имел бы кучу приключений. Но он держался скромно. К тому же он был для них скорее другом и одновременно слугой, которому платили, и каждая банкнота в его руке была для него смертельной несправедливостью. Мадам Верморель радостно пошевелила ногой.
– Я ничего больше не чувствую. Великолепно! Какой же вы мастер!
Ах, комплименты их стоили дешево.
– Следующая!
Следующей была старая англичанка. Она жила с собакой и мужем на борту одной из яхт, которая никогда не снималась с якоря. Прежде чем лечь, она снимала колье, серьги, браслеты. Как говорил месье Джо: „Она таскает на себе сумму, достаточную, чтобы купить неплохой домик". Ее мучил ревматизм. Она никогда не жаловалась, что позволяло думать о своем… Вероника! Да, Вероника, была совсем другой. Она говорила, как и другие, но только в меру, проявляя интерес к нему самому.
– Как вы, должно быть, устаете к концу дня!
Обычно никто не думал о его усталости, поэтому такие речи трогали Дюваля. И оттого он любил ей рассказывать сам, а она слушала. Вероника приходила два раза в неделю, болтая, без стеснения раздевалась. Настоящая приятельница.
– Знаете, что вам надо делать? Вам нужно свое дело, здесь вас эксплуатируют.
– У меня нет средств.
– Я могу вам одолжить.
Бот так все и началось. Сначала говорили о делах, в чем, казалось, приходили к полному взаимопониманию… Старая англичанка, лежа на животе, держалась руками за края постели. Ей было больно. Она состояла из одних костей и была так же жалка, как те голодающие туземцы, скелеты которых часто фотографируют на обложках иллюстрированных журналов. Дюваль растирал ей спину, словно столяр, снимал стружку фуганком… Почему так неудачно все получилось с Вероникой? Это было неясно. Когда он задавался подобными вопросами, то всегда вспоминал свою мать. Она была „яблоком раздора". Если бы он смог полюбить ее… Раулю захотелось даже пойти к психиатру, но он не доверял медикам. Ему никак не удавалось увидеть правду, которая пряталась от него, натягивала на себя личину, драпируясь в мишуру медицинских терминов. Дюваль мог сам до всего дойти.
Он вспотел, поднялся и вытер лоб отворотом рукава.
– Ну все, бабуся, гоп! Вставайте.
Англичанка не понимала по-французски и никогда даже не пыталась этого делать. Она ему сказала что-то по-английски, наверное, поблагодарила, а он помог ей привести себя в порядок. Старуха посмотрела в зеркало, нацепила свои украшения, взбила сиреневые волосы. В этом старом остове еще тлело кокетство. Дюваль протянул ей трость и помог выйти за дверь.
– Слушаю вас, месье Дюваль, – сказал адвокат, садясь за письменный стол, заваленный делами.
– О! – сказал Дюваль. – Речь идет об обычном разводе. Я женился в конце декабря… Впрочем сначала я должен вам кое-что объяснить…
Зазвонил телефон и мэтр Тессие долго слушал, подняв глаза к потолку и поигрывая пальцами свободной руки словно на пианино. Затем, зажав трубку между головой и плечом, сделал отметку о свидании и закончил разговор.
– Прошу прощения, месье Дюваль… Слушаю вас… погодите… Я бы просил вас очень коротко резюмировать разногласия между вами и супругой. Ваш жизненный путь… факты. Понятно? Ничего лишнего. У закона нет чувств. Дети?
– Нет.
– Мадам Дюваль не беременна?
– Нет.
– У вас, безусловно, есть доказательства измены?
– Измены нет.
Телефон зазвонил снова. Адвокат поднес трубку к уху округлым красивым жестом. Дюваль начал испытывать к нему недоверие. Впрочем, Рауль уже почувствовал недоброе, проходя через приемную. У него было впечатление, что он в гнезде врага. Как он мог забыть то время, когда вместе с товарищами в продрогших пригородах торопливо писал большими буквами на стенах заводов: „Долой спекулянтов!?" А теперь… Все это из-за Вероники… Они все сговорились за его спиной. Они все соучастники! Метр Тессие прекратил разговор, нажал на кнопку внутреннего селектора.
– Очень прошу больше меня не беспокоить. Затем обратился к Дювалю.
– Итак! У вас, конечно, есть обоснование жалобы?
– Развод просит моя жена.
– Ах, так! Прекрасно! Вы, видимо, ищите защиты… В чем же она обвиняет вас?
– Она полагает, что я хотел ее убить.
– У вас вид вовсе не убийцы, – сказал адвокат. – Не знаете ли кто ее представляет?
– Нет.
– Рассказывайте, ничего не утаивая!
Дюваль попытался объяснить случай с русской рулеткой. Наверняка адвокат не очень-то хорошо все понял.
– Ваше душевное состояние заслуживает внимания, дорогой месье… Не забудьте рассказать о вашем детстве. В конце-концов возникает единственный вопрос: о чем вы думали, когда закручивали гайки?
– Я не помню.
– Продолжайте.
Дюваль описал сцена на автостанции, не забыв упомянуть о бумаге, которую он подписал.
Адвокат закрыл глаза, словно пытаясь увидеть обстановку.
– Невероятно! Невероятно!
Затем уставился на Дюваля и покачал головой.
– Что же вы от меня хотите? Все козыри у вашей жены. Мы у нее в руках… Если она захочет, то сможет обратиться к прокурору республики… Ведь есть свидетели. Отдаете вы в этом себе отчет? Ваше положение безвыходное.
– Я написал это признание для облегчения процедуры развода, – сказал Дюваль.
– Нет, нет, вы слишком наивны, дорогой. Всегда можно найти причины для развода. Для того мы и существуем. Но никогда, слышите меня, никогда, никто так не поступал со своим противником, как вы.
Адвокат поиграл ножом для бумаги.
– Вы, наверное, почувствовали, что у нас будут большие затруднения.
– На каких условиях заключен ваш брак?
– На равных. Но все внесла жена. У меня же есть лишь мое ремесло. Я ведь кинезитерапевт.
– Она потребует средств на содержание и получит их сполна. Сколько вы зарабатываете?
– Это зависит… примерно от трех до четырех тысяч франков в месяц. Да! Я забыл вам сказать, что моя жена уже была в разводе.
– Замечательно! По ее вине?
– Нет. Чарльз Эйнольт, первый ее муж, все взял на себя.
– Жаль!… Во всяком случае, в данный момент мы сделаем вот что. Прежде всего, вы должны покинуть ваш общий дом.
– Я уже сделал это, – сказал Дюваль. – Я снял номер в гостинице.
– Хорошо! Там и оставайтесь. Это необходимо. Представьте, что вдруг у вашей жены пищевое отравление. Вообразите свое положение, если вы будете продолжать совместную жизнь. Вас сразу же заподозрят. Затем вы мне пришлете небольшое заявление… Попытайтесь как можно яснее изложить соображенья, которые привели вас к подобным действиям. Попытайтесь найти точные определения. После этого приходите ко мне через восемь дней… В следующую пятницу можете?
– Так не скоро? Я хотел бы поговорить о суде.
– Это всегда долго. По меньшей мере несколько месяцев. Адвокат поднялся.
– Мы попытаемся уменьшить неприятности, но ждите грубых выходок. Почему вы не пришли за советом, прежде, чем что-либо предпринять?… И потом это признание, надо же такое придумать!? Моя секретарша вам сообщит о сумме предварительного взноса.
Он проводил Дюваля, вяло пожал его руку.
– До скорой встречи, мужайтесь.
В передней ожидало человек двенадцать. Окинув всех взглядом, Дюваль почувствовал, что от них пахнет деньгами. Контора адвоката преуспевала. Внезапно Дюваль ощутил, что, покупая свой развод, он живет не по средствам. Он подписал чек на тысячу франков и попытался вспомнить свою часть на общем счете с Вероникой. Если вдруг она без предупреждения опустошит их счет, он останется без единого су. Дюваль так взволновался, что позвонил ей из кафе.
– Вероника… я только что виделся с адвокатом. Я хочу тебя спросить по поводу нашего счета в „Societe generate", да… Я хотел бы снять то, что мне принадлежит… Возможно, это мелочи, но у меня уже есть расходы… ты понимаешь…
– Понимаю, у тебя право на половину… Я хочу быть абсолютно честной с тобой.
Ни малейшего следа гнева. Она, видимо, только что после дневного сна. В ее голосе были слышны его остатки. Обычно она не была такой покладистой.
– Я выбрал мэтра Тессие, – продолжал Дюваль. – Он бы хотел знать, что ты предпринимаешь.
– Я еще не знаю, не думала об этом.
– Я еду домой, чтобы забрать свои вещи. Отныне мы не должны жить вместе.
– Хорошо, но ты сможешь вернуться, когда захочешь. Я же не выбрасываю тебя за дверь.
Он подождал еще немного. Она незаметно положила трубку. Дюваль был смущен ее дружеским тоном. Он бы предпочел ругань, ненависть.
Стояла жара. Улица была забита туристами. Вскоре Дюваль захотел снова позвонить Веронике, чтобы попросить ее поспешить, как она ему обещала. Получить свидание с адвокатом было просто. Уже три дня прошло с того шоссе!… Он посмотрел на часы. Было поздно. Месье Джо, конечно, скорчит мину. Мысли в голове его спутались… Как они были правы, его бывшие товарищи, в своих требованиях перемен. Ему уже двадцать пять лет и еще тридцать-сорок лет он должен массировать больные тела, в то время как месье Джо будет покупать квартиру в Суперканне, затем катер, дом в горах. Нет, он не желал богатства…, но лишь немного свободы, иметь право, как все эти бездельники, расслабиться, немного понежиться… Все это было ужасно банально. Обычно рабов жалеют, думают, что они несчастные. Но на самом деле, в действительности нас разрушает однообразие. Я молод, но уже поизносился, потому что варился в собственном соку. В конечном счете наш развод будет моей удачей, если только не отбросит меня в прежнее существование. Но может произойти и худшее.
Он осушил стакан „кока-колы", подсчитал монеты на ладони. Сколько нужно на алименты? Три – четыре сотни? Прикинул в уме, взяв цифру поменьше. Снова нужно будет заботиться о расходах на квартиру, питание. Необходимо сократить ненужные траты, экономить на табаке… Сколько он себя помнил до встречи с Вероникой, он всегда кому-то подчинялся. И это тоже надо объяснять адвокату… Так много, оказывается, нужно рассказывать. Он вышел и отправился по улице Антиб. Как это тяжело!
Месье Джо как обычно сидел за кассой. Прическа по моде отставного офицера, элегантная шелковая блуза, в руках „Экип".
– Мадам Верморель вас ждет, – сказал месье Джо. – Поторопитесь.
Упоминание о мадам Верморель вызывало в воображении у Дюваля лишь растяжение связок. Он не помнил ее лица, но знал наизусть ее ноги. Рауль натянул халат, тот самый, что застегивался на плече, долго мыл руки. Вокруг жужжали кондиционеры, доносился легкий шум разговоров, как это бывает в парикмахерских. Два других массажиста вовсю работали в соседнем кабинете. В конце коридора священодействовала маникюрша. Дюваль раздернул занавес, открыв то, что сам называл операционной. Мадам Верморель уже растянулась на смотровой кушетке. Сорок пять лет. Жена одного промышленника из Рубекса. Великолепное растяжение связок во время игры в теннис. „Богачка, – доверительно сказал месье Джо, – займись ею подольше". Пока Рауль снимал повязку, мадам вновь рассказывала, как все у нее произошло.
– Я хотела прыгнуть…
Как жаль, что нельзя было бросить этим бабам: „А мне наплевать! Дайте же мне спокойно работать!" Чтобы заставить ее замолчать, Рауль сильно нажал в месте растяжения. Пациентка застонала, и он тотчас же о ней забыл. Он превратился в глаза и руки. Повреждение почти зажило. Еще пару сеансов и третий, чтобы ублажить хозяина… Он посыпал тальком с ладони, слегка провел по коже. Боль похожа на недоверчивое животное, которое нужно успокоить, уговорить, приласкать… Если бы он мог, то стал бы нашептывать, как и делал иногда. Пациентки тогда думали, что Рауль обращался к ним, хотя на самом деле он заговаривал боль. Он видел, как она пробиралась сквозь нервы, сосуды, мышцы, преследовал ее кончиками пальцев, осторожно выдавливал ее и извлекал словно змею. Больная внезапно успокоилась, ее тело расслабилось, лицо, искаженное страданием, медленно разгладилось, и глаза засветились благодарностью.
У Рауля бывали настоящие больные, уставшие от страданий.
Они обращались к Дювалю за рекомендациями и готовы были платить любую цену, назначенную месье Джо. Для них он готовился специально и требовал от своих рук чуда. Но, к сожалению, других было большинство: бездельниц, любопытных, неутомимых, богатых, легковерных, требовательных, для которых он был немым магом. Некоторые из них справлялись у Дюваля о диете и рецептах косметики. Другие спрашивали, не лучше ли применять вместо таблеток другие противозачаточные средства. Рауль был в курсе их сердечных огорчений, проигрышей в казино. Если бы он хотел, то имел бы кучу приключений. Но он держался скромно. К тому же он был для них скорее другом и одновременно слугой, которому платили, и каждая банкнота в его руке была для него смертельной несправедливостью. Мадам Верморель радостно пошевелила ногой.
– Я ничего больше не чувствую. Великолепно! Какой же вы мастер!
Ах, комплименты их стоили дешево.
– Следующая!
Следующей была старая англичанка. Она жила с собакой и мужем на борту одной из яхт, которая никогда не снималась с якоря. Прежде чем лечь, она снимала колье, серьги, браслеты. Как говорил месье Джо: „Она таскает на себе сумму, достаточную, чтобы купить неплохой домик". Ее мучил ревматизм. Она никогда не жаловалась, что позволяло думать о своем… Вероника! Да, Вероника, была совсем другой. Она говорила, как и другие, но только в меру, проявляя интерес к нему самому.
– Как вы, должно быть, устаете к концу дня!
Обычно никто не думал о его усталости, поэтому такие речи трогали Дюваля. И оттого он любил ей рассказывать сам, а она слушала. Вероника приходила два раза в неделю, болтая, без стеснения раздевалась. Настоящая приятельница.
– Знаете, что вам надо делать? Вам нужно свое дело, здесь вас эксплуатируют.
– У меня нет средств.
– Я могу вам одолжить.
Бот так все и началось. Сначала говорили о делах, в чем, казалось, приходили к полному взаимопониманию… Старая англичанка, лежа на животе, держалась руками за края постели. Ей было больно. Она состояла из одних костей и была так же жалка, как те голодающие туземцы, скелеты которых часто фотографируют на обложках иллюстрированных журналов. Дюваль растирал ей спину, словно столяр, снимал стружку фуганком… Почему так неудачно все получилось с Вероникой? Это было неясно. Когда он задавался подобными вопросами, то всегда вспоминал свою мать. Она была „яблоком раздора". Если бы он смог полюбить ее… Раулю захотелось даже пойти к психиатру, но он не доверял медикам. Ему никак не удавалось увидеть правду, которая пряталась от него, натягивала на себя личину, драпируясь в мишуру медицинских терминов. Дюваль мог сам до всего дойти.
Он вспотел, поднялся и вытер лоб отворотом рукава.
– Ну все, бабуся, гоп! Вставайте.
Англичанка не понимала по-французски и никогда даже не пыталась этого делать. Она ему сказала что-то по-английски, наверное, поблагодарила, а он помог ей привести себя в порядок. Старуха посмотрела в зеркало, нацепила свои украшения, взбила сиреневые волосы. В этом старом остове еще тлело кокетство. Дюваль протянул ей трость и помог выйти за дверь.