Страница:
Жуков не мог везде поспеть, и даже обеими руками ему не удержать тысячи и тысячи рук коммунистов, тянувшихся прилежно отправить на смерть своих товарищей. "К сожалению, - подчеркивал Жуков, - многие товарищи погибли, не получив дружеской помощи при обсуждении их в партийных организациях, а ведь от партийной организации много тогда зависело; так, после исключения из партии тут же следовал арест".
Только проявив величайшее бесстрашие, Георгий Константинович отбился от политработников, возжаждавших и его крови. Едва Жуков занял пост командира 6-го кавкорпуса, освободившийся после самоубийства Е. И. Горячева, совсем недавно осудившего Тухачевского и других, его поставили перед лицом партактива, собранного доказать, что новый комкор "применял вражеские методы" в воспитании кадров. Все пошло по заведенному порядку: зачитали заявления клеветников, выслушали их самих, выступил начальник политотдела 4-й кавдивизии Тихомиров, разглагольствовавший о том, что Жуков-де "недооценивает политработников". Организаторы судилища, по-видимому, ожидали, что Жуков будет каяться и т. д. В ответ: "Да, действительно, я не люблю и не ценю таких политработников, как, например, Тихомиров", какие хотят быть "добрыми дядюшками за счет дела".
Резко рубя фразы, Жуков смело и логично доказал свою правоту. Победил! Терзающий сердце вывод спустя десятилетия в мемуарах: "Хорошо, что парторганизация тогда не пошла по ложному пути и сумела разобраться в существе вопроса. Ну а если бы парторганизация послушала Тихомирова и иже с ним, что тогда могло получиться? Ясно, моя судьба была бы решена в застенках НКВД, как и многих других наших честных людей".
Он не строил иллюзий. Удалось отбиться от подлецов невысокого полета. Политработники дивизионного и корпусного звена, да последние особенно, не активничали. Дело шили белыми нитками умельцы не первого положения. Жуков подсознательно чувствовал, а в работе ощущал - начальство оконфузившихся подлецов не простило ему победы. В сумерках позднего вечера жизни перед лицом вечности честнейший солдат не строил из себя героя в этом отношении, а откровенно признавал - его спас случай:
"Первое тяжелое переживание в моей жизни было связано с 37-м и 38-м годами. На меня готовились соответствующие документы, видимо, их было уже достаточно, уже кто-то где-то бегал с портфелем, в котором они лежали. В общем, дело шло к тому, что я мог кончить тем же, чем тогда кончали многие другие. И вот после всего этого - вдруг вызов и приказание ехать на Халхин-Гол. Я поехал туда с радостью. А после завершения операции испытал большое удовлетворение. Не только потому, что была удачно проведена операция, которую я до сих пор люблю, но и потому, что я своими действиями там как бы оправдался, как бы отбросил от себя все те наветы и обвинения, которые скапливались против меня в предыдущие годы и о которых я частично знал, а частично догадывался. Я был рад всему: нашему успеху, новому воинскому званию, получению звания Героя Советского Союза. Все это подтверждало, что я сделал то, чего от меня ожидали, а то, в чем меня раньше пытались обвинить, стало наглядной неправдой".
Халхин-Гол, июнь - август 1939 года, до Великой Отечественной всего два года. В это критическое время, когда все силы нужно было отдавать делу и только делу, Г. К. Жукову приходилось постоянно думать об элементарной безопасности, быть сдержанным в поступках и словах.
* * *
Уже неслыханные масштабы второй мировой войны предъявили невиданные требования к полководцам. Могли выделиться только очень крупные личности. В Германии нацистским заговорщикам верой и правдой отслужил Эрвин Роммель, самый популярный в глазах немцев военачальник той войны. Он (1891 года рождения) младшим офицером пехоты отвоевал четыре года в 1914-1918 годах. Был изобильно награжден за храбрость и сметку и с глубоким отвращением служил в рейхсвере, ограниченном Версальским договором. Хотя Роммель всегда был далек от политики, он быстро нашел общий язык с нацистами, открывшими дорогу для карьеры в стремительно наращивавшем мускулы вермахте. Больше того, исправный офицер с осени 1938 года командир батальона личной охраны фюрера, следовательно, обратил на себя внимание Гитлера.
Этот ефрейтор первой мировой войны спросил Роммеля накануне вступления немецких войск в Прагу: "Как бы поступили на моем месте, полковник?" Ответ Роммеля привел в дикий восторг Гитлера: "Я бы в открытом автомобиле проехал по улицам в Градчаны без охраны". Гитлер так и поступил. Роммель наверняка знал этих чехов, теперь узнал их и Гитлер: никто и пальца не поднял, ни возгласа, ни плевка. При ставке Гитлера Роммель провел польскую кампанию. "Я с ним намучился, - признался он жене, - этот всегда рвался быть впереди с солдатами и, по-видимому, наслаждался под огнем".
По весне 1940 года Роммель выпросил у Гитлера командование 7-й танковой дивизии. В 5 утра 10 мая во главе ее он перешел бельгийскую границу и закончил войну на Западе, приняв капитуляцию Шербура 19 июня 1940 года. В плен 30-тысячный гарнизон увели пять адмиралов. Геббельсовская пропаганда раздула вне всяких пропорций деяния роммелевских танкистов, которых окрестили "дивизия-призрак". В берлинских редакциях особо нажимали - дивизия, потеряв 42 танка, взяла 97 тысяч одних пленных! В тени оставалось: она потеряла до 3 тысяч, из них около 700 убитых. Таких потерь не знала ни одна дивизия вермахта во Франции, включая пехотные.
Разумеется, берлинские мифотворцы сочинили легенду о рыцарском ведении войны Роммелем. Он сам, теперь генерал, делился драгоценными впечатлениями: в ходе головокружительного марша к океану схватили французского подполковника. Роммель любезно предложил ему место в своем командирском танке - катить с "призраками" далее, на запад. Увы, глаза француза "горели ненавистью и бессильной злобой". Он "отказался, и резко, - целых три раза - следовать с нами, посему не оставалось ничего другого, как шлепнуть его". О "дивизии-призраке" в нацистской Германии сняли фильм, выпустили книгу, а благороднейшего ее командира Гитлер направил в Северную Африку, помочь итальянцам отбиться от англичан, грозивших очистить от них Ливию, тогда колонию Италии.
С февраля 1941 года за несколько недель немцы перебросили туда пару дивизий, которые получили звонкое название Африканский корпус, его командир Роммель еще более пышный титул - главнокомандующий немецких войск в Ливии. Ему предстояло провести на этом театре примерно два года, большую часть которых Африканский корпус бил лучшие дивизии, которые направляли на него страны Британской империи. В эти годы, когда Советский Союз истекал кровью в единоборстве с Германией и ее сателлитами, Северная Африка была единственным местом, где Англия, а затем США сражались с державами фашистской "оси". Успехи или неудачи западных союзников в борьбе с Роммелем в глазах мира были критерием их военных усилий.
Роммель, быстро получивший международное прозвище "Лис Пустыни", нанес серию страшных и унизительных поражений англичанам. В марте 1942 года генерал К. Окинлек, противник Роммеля, обратился к своим генералам и офицерам на североафриканском театре: "Существует реальная угроза, что наш друг Роммель превратится в жупел для наших войск, ибо они слишком много говорят о нем. Он не сверхчеловек, хотя и энергичен и способен. Но даже если бы он был таковым, крайне нежелательно, чтобы наши солдаты наделяли его сверхчеловеческими качествами. Что до меня, то я не завидую Роммелю".
Внушение не подействовало, и Окинлек через полгода потерял свой пост, хотя и получил чин фельдмаршала. Стал примерно тогда же и генерал-фельдмаршалом Роммель. Первый в утешение за поражения, второй в поощрение за победы. На исходе лета 1942 года он привел свой корпус, переименованный в "танковую группу Роммель", то есть армию, на ближние подступы к Александрии! Его имя повергало в трепет не только английских генералов, но и вывело из себя даже весьма уравновешенного У. Черчилля, который в ярости сказал в это время: "Роммель! Роммель! Роммель! Нет ничего важнее, как побить его". И это тогда, когда для Берлина Ливия была по существу, но не пропагандистски забытым театром военных действий. Как так?
А так, объяснил уже в 1950 году, по-видимому, лучший по тем временам биограф Роммеля Д. Янг, английский генерал, навоевавшийся досыта с Африканским корпусом: "Положение Роммеля было незавидным. Взоры немецкого высшего командования были прикованы к России, и его не интересовала Северная Африка. Конечно, в дальнейшем могло состояться наступление на Суэцкий канал и даже Иран. С этим, однако, можно было повременить до разгрома России. Но и тогда оно пошло бы через Анатолию и Кавказ. На долю немецкой армии в Ливии выпала лишь вспомогательная роль, и ей нечего было ожидать прибытия новых дивизий".
Хотя по сравнению с исполинскими сражениями на советско-германском фронте у Роммеля были мизерные силы (не более двух немецких и с полдюжины итальянских дивизий), бились они против Великобритании, страны, которой завидовали и втайне восхищались фюрер и его ближайшее окружение. Дрались с цивилизованными "европейцами", создателями Британской империи, а не с русскими "ордами". Отсюда ореол, окружавший в Германии Роммеля. По взаимному молчаливому согласию с "цивилизованными" англичанами умалчивалось, что они не раз пытались физически уничтожить Роммеля, заслав даже группу убийц, которые не преуспели вломились не в тот дом.
Как подобало высокомерному тевтону, Роммель не желал и слышать об этих "русских", что не помешало ему добиться присылки нескольких советских 76-мм противотанковых орудий из числа захваченных на Восточном фронте. Он лично наблюдал за испытанием орудий, которые оказались "отличными". В бою 22 июля 1942 года, когда Окинлек пытался разбить танковые дивизии Роммеля, ударная колонна английских "валентайнов" вышла к последнему рубежу немецкой обороны двум таким пушкам. Девятнадцатилетний немецкий наводчик Г. Халм в две минуты подбил четыре английских танка, колонна остановилась, открыла бешеный огонь. За считанные минуты до вывода орудия из строя Халм подбил еще пять машин. Он выиграл время, дав возможность подойти немецким танкам, которые добили атакующих. Через неделю Роммель вручил Халму рыцарский крест, первая такая награда рядовому вермахта, под пронзительный вой геббельсовской пропаганды.
Когда к весне 1943 года западные союзники задавили остатки воинства Роммеля с востока и запада и конец был не за горами, Гитлер отозвал его в Германию. Наверняка после капитуляции Паулюса в Сталинграде он не хотел, чтобы мир был свидетелем, как еще один генерал-фельдмаршал во главе унылых толп пленных плетется в лагерь. В ставке фюрера какое-то время размышляли, куда назначить спасенного от плена полководца. Гитлер поначалу даже заикнулся о том, чтобы дать Роммелю группу армий на Восточном фронте. Но, подумав, отказались от этой идеи - Красная Армия наверняка собьет в самый кратчайший срок позолоту с немецкого военного божества. Посему Роммель какое-то время поболтался на вторых ролях на Балканах и в Италии, а затем был назначен командовать группой армий во Франции - именно там, где Англии и США предстояло открыть "второй фронт".
Он быстро обнаружил, что немцам никак не выстоять, если англо-американцы начнут вторжение - вермахт скован на Восточном фронте, во Франции отъедались, отдыхали и пополнялись дивизии в промежутках между избиениями Красной Армией. Широко разрекламированный "Атлантический вал" существовал на газетной бумаге.
Все еще любимец фюрера, он рьяно взялся крепить оборону и, надо. отдать ему должное, много сделал за полгода с небольшим своего командования. Фото-, кино- и иные нацистские корреспонденты сопровождали генерал-фельдмаршала в бесконечных разъездах, преимущественно по побережью. Они прилежно раздули свершения своего идола. Итог: привольная чернильная рать Геббельса, воздав хвалу Роммелю, напугала до синевы английских и американских стратегов. Не в силах достать Роммеля военными средствами, они ввели в дело против него могучий арсенал спецслужб. Увы, этот эпизод в истории войны, по понятным причинам, остается по сей день темным и загадочным.
Точно известно разве то, что 25 июля 1944 года, ровно через полтора месяца после открытия второго фронта, во Францию была выброшена диверсионная группа из пяти человек. Руководитель группы Р. Ли получил приказ "убить или похитить и доставить в Англию фельдмаршала Роммеля". Он уже стал профессиональным убийцей, мистер Ли, гордившийся полудюжиной зарубок на прикладе своего автомата. Но еще 17 июля машина Роммеля попала под пушечно-пулеметную очередь английского истребителя. Машина перевернулась. Роммель был тяжело ранен. Критерий осведомленности союзных разведок - Ли со своей группой объявился в районе предполагаемого штаба Роммеля спустя неделю после "дорожного инцидента", и еще несколько недель искали генерал-фельдмаршала, который был намертво прикован к койке.
Как раз в это время верхние эшелоны власти рейха были потрясены до основания - гестапо хватало направо и налево участников заговора против Гитлера, потерпевшего неудачу 20 июля, или хотя бы заподозренных в симпатиях к заговорщикам. Без задержки их - в народный суд, где председательствовал Г. Фрейслер ("Наш Вышинский!" - восхищался Гитлер), выполнявший наказ фюрера "вешать как скот". Суд и расправа в Германии подвигли союзные спецслужбы завершить операцию против Роммеля. Они уже смогли умелой дезинформацией возбудить подозрения гестапо в отношении Роммеля. На первый взгляд пустяки избыток честолюбия, некие замыслы.
Этому не придали бы значения, если бы не 20 июля. Припомнили: в последние месяцы Роммель несколько раз пытался высказать фюреру свое, клонившееся к тому, что пора искать политический выход из войны. Терпение Гитлера лопнуло, когда Роммель в ставке 29 июня, сославшись на то, что "весь мир противостоит Германии", попытался "заявить от имени германского народа, перед которым я также несу ответственность". Гитлер резко оборвал его, разнес в пух и прах действия группы армий Б, а когда по завершении обсуждения Роммель попытался снова завести речь "по вопросу о Германии", Гитлер заорал: "Фельдмаршал, будьте добры выйти из зала. Думаю, что так будет лучше". То была последняя встреча Роммеля с Гитлером.
Вынашивал ли он какие-либо планы? Трудно сказать. За день до фатального ранения Роммель, вернувшийся к своей последней, пожалуй, навязчивой идее нельзя допустить вступления Красной Армии в Германию, объяснил доверенному собеседнику полковнику Г. Латтману: "Я попытаюсь использовать мое доброе имя у врага и пойти против воли Гитлера на сделку с Западом, но только при условии его согласия воевать бок о бок с нами против России". Он не планировал большего, чем сделал Гитлер, открывший фронт на Западе в апреле 1945 года в тщетной надежде столкнуть Англию и США с Советским Союзом.
Решающий удар Роммелю нанесли незадачливые заговорщики. Под пытками в подвалах гестапо они, повинуясь следователям, мололи любой угодный им вздор. На выбор. Всплыло имя Роммеля, он-де знал о подготовке покушения на жизнь Гитлера. Подключились завистники и соперники Роммеля, включая М. Бормана и генерала Г. Гудериана. Каждый внес свою лепту...
Роммель с 8 августа жил в своем доме в деревушке Херлинген, что у Ульма. Мучительно медленное выздоровление, которому не способствовало ощущение того, что над ним сгущаются тучи. 14 октября обстановка разъяснилась. На виллу Роммеля приехал главный адъютант Гитлера В. Бергдорф. Он вручил генерал-фельдмаршалу извлечение из протоколов допросов о его мнимой причастности к заговору. "Знает ли фюрер об этом?" - спросил Роммель. Бергдорф кивнул. Глаза старого вояки увлажнились, объяснять что-либо было бесполезно. Бергдорф передал предложение Гитлера - самоубийство, "измену" сохранят в тайне от немецкого народа. Генерал-фельдмаршалу гарантируются государственные похороны, "прекрасный памятник", полная пенсия вдове. При отказе - народный суд, известные меры в отношении родственников. Роммель заикнулся было, что не сумеет справиться с пистолетом. Не беда, заверил Бергдорф, "я привез с собой средство, действует в три секунды". Он достал из портфеля ампулу с цианистым калием.
Помолчали. Бергдорф спустился во двор к двум генералам, стоявшим у входа. За воротами мощный автомобиль, набитый гестаповцами в штатском. Роммель поднялся на второй этаж к жене. Отменный семьянин, он счел необходимым попрощаться. Несколькими фразами объяснил: "Меня запутали в заговор 20 июля, кажется, я значусь в их списке как новый президент рейха... По приказу фюрера передо мной выбор - самоубийство или предстать перед народным судом. Жить осталось 15 минут". Прощальное объятье, поцелуй - и вниз по лестнице. Где сын?
Адъютант подозвал шестнадцатилетнего Манфреда, рядового зенитной батареи, по случаю ранения отца отпущенного в отпуск и жившего с родителями. Коротко повторил ему сказанное жене. Фельдмаршальский жезл в руку - и в машину вместе с Бергдорфом и другим генералом. Метров через двести Бергдорф приказал остановиться. Водитель-эсэсовец и генерал отошли на порядочное расстояние. Минут через десять Бергдорф поманил их. "Я увидел Роммеля, - рассказывал водитель, - на заднем сиденье, очевидно умирающего. Он был без сознания, обмяк и всхлипывал, не в агонии и не стонал, а всхлипывал. Фуражка упала на пол. Я выпрямил его и надел фуражку". Тело доставили в ближайший госпиталь. Диагноз: смерть от кровоизлияния в мозг. Вскрытие запретили. Через пару часов супругу допустили к покойному. "На лице мужа, - повествовала фрау Роммель, - я увидела выражение величайшего презрения, какого не было за всю его жизнь".
18 октября прошли похороны. Тело Роммеля выставили в большом зале ратуши. Почетный караул несли офицеры в форме Африканского корпуса, генералы вермахта. Венки, поток речей. От имени Гитлера говорил старейший генерал-фельдмаршал Рундштедт: Роммель "пал на поле чести", а сердце его "принадлежало фюреру". Он добавил к горе венков пугающе громадный венок от Гитлера. В заключение бронетранспортер оттащил лафет с гробом Роммеля к крематорию. Фотографы запечатлели церемонию: внушительный парад с участием частей всех видов вооруженных сил, внесение гроба, укутанного гигантским флагом со свастикой, в крематорий и т. д. Под звуки солдатских песен и траурных мелодий тело испепелили. Не в обычае нацистских бонз оставлять следы.
Фрау Роммель оставалось перебирать послания с соболезнованиями. "Примите выражение моей глубочайшей скорби по поводу утраты вашего супруга. Имя фельдмаршала Роммеля навсегда будет связано с героическими сражениями в Северной Африке" - гласила одна из телеграмм. Подписано - Адольф Гитлер. Гиммлер послал к вдове личного адъютанта. Его шеф заверял, что знает все, потрясен и не имеет к случившемуся никакого отношения, от себя адъютант добавил - и Гитлер не виноват. Смерть Роммеля дело рук Кейтеля и Йодля.
Урну с прахом Роммеля захоронили на кладбище у церкви в Херлингене. Среди могил павших в Африке, Италии или просто "на Востоке". Последняя надпись решительно преобладает.
* * *
Не будет преувеличением утверждение о том, что в Великую Отечественную и вслед за ней вплоть до смерти Сталина советская правящая элита была самой информированной в мире. По различным, разумеется, как правило, служебным каналам лица, занимавшие высшие посты в государстве, получали информацию о международных событиях. Материалы ТАСС - несколько сот страниц в день, среди которых был "красный" ТАСС, - перевод важнейших статей и книг. Официально предназначенные для нужд газет эти пакеты доставляли бесцензурную информацию тем, кому надлежало знать. Объем ее был таков, что если бы читать ее всю, то и рабочего дня не хватило на что-нибудь другое. Но не об этом речь - получатель материалов ТАСС и служебных переводов самых примечательных книг мог составить объективное представление о происходившем в мире.
Надо думать, немало из этих именовавшихся тогда "ответственных" работников поднимали брови, получив в двадцатых числах мая 1945 года перевод статьи о Г. К. Жукове из американского журнала "Лайф" от 12 февраля. Почему нарушена хваленая оперативность, отчего такая задержка? Безусловно, заинтересованные уже этим, они с удвоенным вниманием вникали в содержание статьи биографический очерк о прославленном нашем маршале. Люди, в общем сведущие, отмечали нелепости и неточности: у Георгия Константиновича, например, не было сына, он был отцом дочерей. Но все это никак не снижало общей оценки полководца в то время, когда мир с затаенным дыханием следил за маршем 1-го Белорусского фронта на Берлин. Падение столицы проклятого рейха ожидали с недели на неделю, и к тому были веские основания. Итак:
"Жуков промчал свои танковые авангарды и моторизованную пехоту за первые 18 дней кампании по болотистой и лесистой местности более чем за 300 миль рекордная быстрота наступления, значительно превосходящая темпы наступления немцев в 1941 году... Быстрота его наступления заставляла лондонцев в шутку говорить, что Жуков торопится, чтобы освободить острова, занятые немцами в Ла-Манше... Лорд Бивербрук как-то заметил, что коммунизм дал лучших генералов этой войны. Жуков - коммунист. Он не верит в бога, но он верит в историю, в прогресс, в благопристойность. Ради этого, ради своей семьи, своей жены, детей и России он ведет эту победоносную войну...
Что бы ни произошло в течение ближайших недель, Георгий Константинович Жуков войдет в историю как один из крупнейших полководцев второй мировой войны. Занимая в настоящее время пост командующего отборными войсками в центральном секторе Восточного фронта, он явно предназначен Сталиным для роли завоевателя Берлина...
Его успехи на поле боя не имеют себе равных в нынешней войне. Ни среди союзных армий, ни в германской армии нельзя найти ни одного генерала, равного Жукову".
Прекрасно написано! Опытнейшие редакторы "Лайфа", тогда популярнейшего в США иллюстрированного журнала, знали дело и запросы многомиллионной читательской массы. Они торопились объяснить поражавшие воображение свершения Красной Армии, острием которой был жуковский 1-й Белорусский, устремленный прямо в сердце Германии - Берлин. Имя Георгия Константиновича Жукова на устах миллионов и миллионов на Западе. Избавитель от фашистской чумы!
Эта репутация маршала не устраивала как окружение Сталина, так, по-видимому, и его самого. Создавая незадолго до смерти эссе "Коротко о Сталине" (этот человек не заслуживал большего или то было введение в серьезный труд?), Георгий Константинович не без сарказма написал: на исходе войны "Сталин при проведении крупнейших операций, когда они нам удавались, как-то старался отвести в тень их организаторов, лично же себя выставить на первое место, прибегая для этого к таким приемам: когда становилось известно о благоприятном ходе операции, он начинал обзванивать по телефону командование и штабы фронтов, командование армий, добирался иногда до командования корпусов и, пользуясь последними данными обстановки, составленной Генштабом, расспрашивал их о развитии операции, подавал советы, интересовался нуждами, давал обещания и этим самым создавал видимость, что их Верховный Главнокомандующий зорко стоит на своем посту, крепко держит в своих руках управление проводимой операцией.
О таких звонках Верховного мы с А. М. Василевским узнавали только от командования фронтов, так как он действовал через нашу голову...
Расчет был здесь ясный. Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, то есть повторить то, что сделал в 1813 году Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя верховное командование с тем, чтобы прогарцевать на белом коне при въезде в Париж во главе русских доблестных войск, разгромивших армию Наполеона".
Хотя Сталин не ездил на лошади, "прогарцевать", фигурально выражаясь, ему страсть как хотелось. И вот препятствие - Г. К. Жуков, победитель вермахта, приведший Красную Армию в Берлин. Учитывавшие психологию вождя и учителя интриганы из сталинского окружения и подбросили в мае 1945 года февральский материал из "Лайфа". Говоря словами Жукова, "расчет был ясный" продемонстрировать верхушке московской бюрократии, помимо прочего, претензии маршала на всемирную известность. В ущерб "товарищу Сталину", разумеется. То, что Жуков в войну приказал своей охране не допускать к нему ни журналистов, ни кино- или фоторепортеров, тем более иностранных, и посему к статье не мог иметь никакого касательства, в расчет не принималось.
Описанная история лишь верхушка айсберга планомерной травли прославленного полководца в годы сталинщины после Великой Отечественной. Было логичным, что победитель рейха стал главноначальствующим в советской зоне оккупации Германии и главкомом находившейся там группировки наших войск. Дел по горло. Но уже на исходе 1945 года серьезнейшая стычка с пресловутыми органами. В Берлин явился матерый сталинский палач Абакумов арестовывать генералов и офицеров. Жуков приказал чекисту явиться к нему и задал два вопроса: почему не изволил представиться по прибытии главкому, почему без его ведома хватает "моих подчиненных". Ответы чекиста Жуков счел невразумительными и коротко приказал: арестованных освободить, самому возвратиться откуда явился - в Москву. В случае отказа уедет под конвоем. Абакумов счел за благо подчиниться, убрался, кипя злобой на Жукова, и не нужно богатого воображения, чтобы представить, какие гадости о маршале он распространял в коридорах власти.
Только проявив величайшее бесстрашие, Георгий Константинович отбился от политработников, возжаждавших и его крови. Едва Жуков занял пост командира 6-го кавкорпуса, освободившийся после самоубийства Е. И. Горячева, совсем недавно осудившего Тухачевского и других, его поставили перед лицом партактива, собранного доказать, что новый комкор "применял вражеские методы" в воспитании кадров. Все пошло по заведенному порядку: зачитали заявления клеветников, выслушали их самих, выступил начальник политотдела 4-й кавдивизии Тихомиров, разглагольствовавший о том, что Жуков-де "недооценивает политработников". Организаторы судилища, по-видимому, ожидали, что Жуков будет каяться и т. д. В ответ: "Да, действительно, я не люблю и не ценю таких политработников, как, например, Тихомиров", какие хотят быть "добрыми дядюшками за счет дела".
Резко рубя фразы, Жуков смело и логично доказал свою правоту. Победил! Терзающий сердце вывод спустя десятилетия в мемуарах: "Хорошо, что парторганизация тогда не пошла по ложному пути и сумела разобраться в существе вопроса. Ну а если бы парторганизация послушала Тихомирова и иже с ним, что тогда могло получиться? Ясно, моя судьба была бы решена в застенках НКВД, как и многих других наших честных людей".
Он не строил иллюзий. Удалось отбиться от подлецов невысокого полета. Политработники дивизионного и корпусного звена, да последние особенно, не активничали. Дело шили белыми нитками умельцы не первого положения. Жуков подсознательно чувствовал, а в работе ощущал - начальство оконфузившихся подлецов не простило ему победы. В сумерках позднего вечера жизни перед лицом вечности честнейший солдат не строил из себя героя в этом отношении, а откровенно признавал - его спас случай:
"Первое тяжелое переживание в моей жизни было связано с 37-м и 38-м годами. На меня готовились соответствующие документы, видимо, их было уже достаточно, уже кто-то где-то бегал с портфелем, в котором они лежали. В общем, дело шло к тому, что я мог кончить тем же, чем тогда кончали многие другие. И вот после всего этого - вдруг вызов и приказание ехать на Халхин-Гол. Я поехал туда с радостью. А после завершения операции испытал большое удовлетворение. Не только потому, что была удачно проведена операция, которую я до сих пор люблю, но и потому, что я своими действиями там как бы оправдался, как бы отбросил от себя все те наветы и обвинения, которые скапливались против меня в предыдущие годы и о которых я частично знал, а частично догадывался. Я был рад всему: нашему успеху, новому воинскому званию, получению звания Героя Советского Союза. Все это подтверждало, что я сделал то, чего от меня ожидали, а то, в чем меня раньше пытались обвинить, стало наглядной неправдой".
Халхин-Гол, июнь - август 1939 года, до Великой Отечественной всего два года. В это критическое время, когда все силы нужно было отдавать делу и только делу, Г. К. Жукову приходилось постоянно думать об элементарной безопасности, быть сдержанным в поступках и словах.
* * *
Уже неслыханные масштабы второй мировой войны предъявили невиданные требования к полководцам. Могли выделиться только очень крупные личности. В Германии нацистским заговорщикам верой и правдой отслужил Эрвин Роммель, самый популярный в глазах немцев военачальник той войны. Он (1891 года рождения) младшим офицером пехоты отвоевал четыре года в 1914-1918 годах. Был изобильно награжден за храбрость и сметку и с глубоким отвращением служил в рейхсвере, ограниченном Версальским договором. Хотя Роммель всегда был далек от политики, он быстро нашел общий язык с нацистами, открывшими дорогу для карьеры в стремительно наращивавшем мускулы вермахте. Больше того, исправный офицер с осени 1938 года командир батальона личной охраны фюрера, следовательно, обратил на себя внимание Гитлера.
Этот ефрейтор первой мировой войны спросил Роммеля накануне вступления немецких войск в Прагу: "Как бы поступили на моем месте, полковник?" Ответ Роммеля привел в дикий восторг Гитлера: "Я бы в открытом автомобиле проехал по улицам в Градчаны без охраны". Гитлер так и поступил. Роммель наверняка знал этих чехов, теперь узнал их и Гитлер: никто и пальца не поднял, ни возгласа, ни плевка. При ставке Гитлера Роммель провел польскую кампанию. "Я с ним намучился, - признался он жене, - этот всегда рвался быть впереди с солдатами и, по-видимому, наслаждался под огнем".
По весне 1940 года Роммель выпросил у Гитлера командование 7-й танковой дивизии. В 5 утра 10 мая во главе ее он перешел бельгийскую границу и закончил войну на Западе, приняв капитуляцию Шербура 19 июня 1940 года. В плен 30-тысячный гарнизон увели пять адмиралов. Геббельсовская пропаганда раздула вне всяких пропорций деяния роммелевских танкистов, которых окрестили "дивизия-призрак". В берлинских редакциях особо нажимали - дивизия, потеряв 42 танка, взяла 97 тысяч одних пленных! В тени оставалось: она потеряла до 3 тысяч, из них около 700 убитых. Таких потерь не знала ни одна дивизия вермахта во Франции, включая пехотные.
Разумеется, берлинские мифотворцы сочинили легенду о рыцарском ведении войны Роммелем. Он сам, теперь генерал, делился драгоценными впечатлениями: в ходе головокружительного марша к океану схватили французского подполковника. Роммель любезно предложил ему место в своем командирском танке - катить с "призраками" далее, на запад. Увы, глаза француза "горели ненавистью и бессильной злобой". Он "отказался, и резко, - целых три раза - следовать с нами, посему не оставалось ничего другого, как шлепнуть его". О "дивизии-призраке" в нацистской Германии сняли фильм, выпустили книгу, а благороднейшего ее командира Гитлер направил в Северную Африку, помочь итальянцам отбиться от англичан, грозивших очистить от них Ливию, тогда колонию Италии.
С февраля 1941 года за несколько недель немцы перебросили туда пару дивизий, которые получили звонкое название Африканский корпус, его командир Роммель еще более пышный титул - главнокомандующий немецких войск в Ливии. Ему предстояло провести на этом театре примерно два года, большую часть которых Африканский корпус бил лучшие дивизии, которые направляли на него страны Британской империи. В эти годы, когда Советский Союз истекал кровью в единоборстве с Германией и ее сателлитами, Северная Африка была единственным местом, где Англия, а затем США сражались с державами фашистской "оси". Успехи или неудачи западных союзников в борьбе с Роммелем в глазах мира были критерием их военных усилий.
Роммель, быстро получивший международное прозвище "Лис Пустыни", нанес серию страшных и унизительных поражений англичанам. В марте 1942 года генерал К. Окинлек, противник Роммеля, обратился к своим генералам и офицерам на североафриканском театре: "Существует реальная угроза, что наш друг Роммель превратится в жупел для наших войск, ибо они слишком много говорят о нем. Он не сверхчеловек, хотя и энергичен и способен. Но даже если бы он был таковым, крайне нежелательно, чтобы наши солдаты наделяли его сверхчеловеческими качествами. Что до меня, то я не завидую Роммелю".
Внушение не подействовало, и Окинлек через полгода потерял свой пост, хотя и получил чин фельдмаршала. Стал примерно тогда же и генерал-фельдмаршалом Роммель. Первый в утешение за поражения, второй в поощрение за победы. На исходе лета 1942 года он привел свой корпус, переименованный в "танковую группу Роммель", то есть армию, на ближние подступы к Александрии! Его имя повергало в трепет не только английских генералов, но и вывело из себя даже весьма уравновешенного У. Черчилля, который в ярости сказал в это время: "Роммель! Роммель! Роммель! Нет ничего важнее, как побить его". И это тогда, когда для Берлина Ливия была по существу, но не пропагандистски забытым театром военных действий. Как так?
А так, объяснил уже в 1950 году, по-видимому, лучший по тем временам биограф Роммеля Д. Янг, английский генерал, навоевавшийся досыта с Африканским корпусом: "Положение Роммеля было незавидным. Взоры немецкого высшего командования были прикованы к России, и его не интересовала Северная Африка. Конечно, в дальнейшем могло состояться наступление на Суэцкий канал и даже Иран. С этим, однако, можно было повременить до разгрома России. Но и тогда оно пошло бы через Анатолию и Кавказ. На долю немецкой армии в Ливии выпала лишь вспомогательная роль, и ей нечего было ожидать прибытия новых дивизий".
Хотя по сравнению с исполинскими сражениями на советско-германском фронте у Роммеля были мизерные силы (не более двух немецких и с полдюжины итальянских дивизий), бились они против Великобритании, страны, которой завидовали и втайне восхищались фюрер и его ближайшее окружение. Дрались с цивилизованными "европейцами", создателями Британской империи, а не с русскими "ордами". Отсюда ореол, окружавший в Германии Роммеля. По взаимному молчаливому согласию с "цивилизованными" англичанами умалчивалось, что они не раз пытались физически уничтожить Роммеля, заслав даже группу убийц, которые не преуспели вломились не в тот дом.
Как подобало высокомерному тевтону, Роммель не желал и слышать об этих "русских", что не помешало ему добиться присылки нескольких советских 76-мм противотанковых орудий из числа захваченных на Восточном фронте. Он лично наблюдал за испытанием орудий, которые оказались "отличными". В бою 22 июля 1942 года, когда Окинлек пытался разбить танковые дивизии Роммеля, ударная колонна английских "валентайнов" вышла к последнему рубежу немецкой обороны двум таким пушкам. Девятнадцатилетний немецкий наводчик Г. Халм в две минуты подбил четыре английских танка, колонна остановилась, открыла бешеный огонь. За считанные минуты до вывода орудия из строя Халм подбил еще пять машин. Он выиграл время, дав возможность подойти немецким танкам, которые добили атакующих. Через неделю Роммель вручил Халму рыцарский крест, первая такая награда рядовому вермахта, под пронзительный вой геббельсовской пропаганды.
Когда к весне 1943 года западные союзники задавили остатки воинства Роммеля с востока и запада и конец был не за горами, Гитлер отозвал его в Германию. Наверняка после капитуляции Паулюса в Сталинграде он не хотел, чтобы мир был свидетелем, как еще один генерал-фельдмаршал во главе унылых толп пленных плетется в лагерь. В ставке фюрера какое-то время размышляли, куда назначить спасенного от плена полководца. Гитлер поначалу даже заикнулся о том, чтобы дать Роммелю группу армий на Восточном фронте. Но, подумав, отказались от этой идеи - Красная Армия наверняка собьет в самый кратчайший срок позолоту с немецкого военного божества. Посему Роммель какое-то время поболтался на вторых ролях на Балканах и в Италии, а затем был назначен командовать группой армий во Франции - именно там, где Англии и США предстояло открыть "второй фронт".
Он быстро обнаружил, что немцам никак не выстоять, если англо-американцы начнут вторжение - вермахт скован на Восточном фронте, во Франции отъедались, отдыхали и пополнялись дивизии в промежутках между избиениями Красной Армией. Широко разрекламированный "Атлантический вал" существовал на газетной бумаге.
Все еще любимец фюрера, он рьяно взялся крепить оборону и, надо. отдать ему должное, много сделал за полгода с небольшим своего командования. Фото-, кино- и иные нацистские корреспонденты сопровождали генерал-фельдмаршала в бесконечных разъездах, преимущественно по побережью. Они прилежно раздули свершения своего идола. Итог: привольная чернильная рать Геббельса, воздав хвалу Роммелю, напугала до синевы английских и американских стратегов. Не в силах достать Роммеля военными средствами, они ввели в дело против него могучий арсенал спецслужб. Увы, этот эпизод в истории войны, по понятным причинам, остается по сей день темным и загадочным.
Точно известно разве то, что 25 июля 1944 года, ровно через полтора месяца после открытия второго фронта, во Францию была выброшена диверсионная группа из пяти человек. Руководитель группы Р. Ли получил приказ "убить или похитить и доставить в Англию фельдмаршала Роммеля". Он уже стал профессиональным убийцей, мистер Ли, гордившийся полудюжиной зарубок на прикладе своего автомата. Но еще 17 июля машина Роммеля попала под пушечно-пулеметную очередь английского истребителя. Машина перевернулась. Роммель был тяжело ранен. Критерий осведомленности союзных разведок - Ли со своей группой объявился в районе предполагаемого штаба Роммеля спустя неделю после "дорожного инцидента", и еще несколько недель искали генерал-фельдмаршала, который был намертво прикован к койке.
Как раз в это время верхние эшелоны власти рейха были потрясены до основания - гестапо хватало направо и налево участников заговора против Гитлера, потерпевшего неудачу 20 июля, или хотя бы заподозренных в симпатиях к заговорщикам. Без задержки их - в народный суд, где председательствовал Г. Фрейслер ("Наш Вышинский!" - восхищался Гитлер), выполнявший наказ фюрера "вешать как скот". Суд и расправа в Германии подвигли союзные спецслужбы завершить операцию против Роммеля. Они уже смогли умелой дезинформацией возбудить подозрения гестапо в отношении Роммеля. На первый взгляд пустяки избыток честолюбия, некие замыслы.
Этому не придали бы значения, если бы не 20 июля. Припомнили: в последние месяцы Роммель несколько раз пытался высказать фюреру свое, клонившееся к тому, что пора искать политический выход из войны. Терпение Гитлера лопнуло, когда Роммель в ставке 29 июня, сославшись на то, что "весь мир противостоит Германии", попытался "заявить от имени германского народа, перед которым я также несу ответственность". Гитлер резко оборвал его, разнес в пух и прах действия группы армий Б, а когда по завершении обсуждения Роммель попытался снова завести речь "по вопросу о Германии", Гитлер заорал: "Фельдмаршал, будьте добры выйти из зала. Думаю, что так будет лучше". То была последняя встреча Роммеля с Гитлером.
Вынашивал ли он какие-либо планы? Трудно сказать. За день до фатального ранения Роммель, вернувшийся к своей последней, пожалуй, навязчивой идее нельзя допустить вступления Красной Армии в Германию, объяснил доверенному собеседнику полковнику Г. Латтману: "Я попытаюсь использовать мое доброе имя у врага и пойти против воли Гитлера на сделку с Западом, но только при условии его согласия воевать бок о бок с нами против России". Он не планировал большего, чем сделал Гитлер, открывший фронт на Западе в апреле 1945 года в тщетной надежде столкнуть Англию и США с Советским Союзом.
Решающий удар Роммелю нанесли незадачливые заговорщики. Под пытками в подвалах гестапо они, повинуясь следователям, мололи любой угодный им вздор. На выбор. Всплыло имя Роммеля, он-де знал о подготовке покушения на жизнь Гитлера. Подключились завистники и соперники Роммеля, включая М. Бормана и генерала Г. Гудериана. Каждый внес свою лепту...
Роммель с 8 августа жил в своем доме в деревушке Херлинген, что у Ульма. Мучительно медленное выздоровление, которому не способствовало ощущение того, что над ним сгущаются тучи. 14 октября обстановка разъяснилась. На виллу Роммеля приехал главный адъютант Гитлера В. Бергдорф. Он вручил генерал-фельдмаршалу извлечение из протоколов допросов о его мнимой причастности к заговору. "Знает ли фюрер об этом?" - спросил Роммель. Бергдорф кивнул. Глаза старого вояки увлажнились, объяснять что-либо было бесполезно. Бергдорф передал предложение Гитлера - самоубийство, "измену" сохранят в тайне от немецкого народа. Генерал-фельдмаршалу гарантируются государственные похороны, "прекрасный памятник", полная пенсия вдове. При отказе - народный суд, известные меры в отношении родственников. Роммель заикнулся было, что не сумеет справиться с пистолетом. Не беда, заверил Бергдорф, "я привез с собой средство, действует в три секунды". Он достал из портфеля ампулу с цианистым калием.
Помолчали. Бергдорф спустился во двор к двум генералам, стоявшим у входа. За воротами мощный автомобиль, набитый гестаповцами в штатском. Роммель поднялся на второй этаж к жене. Отменный семьянин, он счел необходимым попрощаться. Несколькими фразами объяснил: "Меня запутали в заговор 20 июля, кажется, я значусь в их списке как новый президент рейха... По приказу фюрера передо мной выбор - самоубийство или предстать перед народным судом. Жить осталось 15 минут". Прощальное объятье, поцелуй - и вниз по лестнице. Где сын?
Адъютант подозвал шестнадцатилетнего Манфреда, рядового зенитной батареи, по случаю ранения отца отпущенного в отпуск и жившего с родителями. Коротко повторил ему сказанное жене. Фельдмаршальский жезл в руку - и в машину вместе с Бергдорфом и другим генералом. Метров через двести Бергдорф приказал остановиться. Водитель-эсэсовец и генерал отошли на порядочное расстояние. Минут через десять Бергдорф поманил их. "Я увидел Роммеля, - рассказывал водитель, - на заднем сиденье, очевидно умирающего. Он был без сознания, обмяк и всхлипывал, не в агонии и не стонал, а всхлипывал. Фуражка упала на пол. Я выпрямил его и надел фуражку". Тело доставили в ближайший госпиталь. Диагноз: смерть от кровоизлияния в мозг. Вскрытие запретили. Через пару часов супругу допустили к покойному. "На лице мужа, - повествовала фрау Роммель, - я увидела выражение величайшего презрения, какого не было за всю его жизнь".
18 октября прошли похороны. Тело Роммеля выставили в большом зале ратуши. Почетный караул несли офицеры в форме Африканского корпуса, генералы вермахта. Венки, поток речей. От имени Гитлера говорил старейший генерал-фельдмаршал Рундштедт: Роммель "пал на поле чести", а сердце его "принадлежало фюреру". Он добавил к горе венков пугающе громадный венок от Гитлера. В заключение бронетранспортер оттащил лафет с гробом Роммеля к крематорию. Фотографы запечатлели церемонию: внушительный парад с участием частей всех видов вооруженных сил, внесение гроба, укутанного гигантским флагом со свастикой, в крематорий и т. д. Под звуки солдатских песен и траурных мелодий тело испепелили. Не в обычае нацистских бонз оставлять следы.
Фрау Роммель оставалось перебирать послания с соболезнованиями. "Примите выражение моей глубочайшей скорби по поводу утраты вашего супруга. Имя фельдмаршала Роммеля навсегда будет связано с героическими сражениями в Северной Африке" - гласила одна из телеграмм. Подписано - Адольф Гитлер. Гиммлер послал к вдове личного адъютанта. Его шеф заверял, что знает все, потрясен и не имеет к случившемуся никакого отношения, от себя адъютант добавил - и Гитлер не виноват. Смерть Роммеля дело рук Кейтеля и Йодля.
Урну с прахом Роммеля захоронили на кладбище у церкви в Херлингене. Среди могил павших в Африке, Италии или просто "на Востоке". Последняя надпись решительно преобладает.
* * *
Не будет преувеличением утверждение о том, что в Великую Отечественную и вслед за ней вплоть до смерти Сталина советская правящая элита была самой информированной в мире. По различным, разумеется, как правило, служебным каналам лица, занимавшие высшие посты в государстве, получали информацию о международных событиях. Материалы ТАСС - несколько сот страниц в день, среди которых был "красный" ТАСС, - перевод важнейших статей и книг. Официально предназначенные для нужд газет эти пакеты доставляли бесцензурную информацию тем, кому надлежало знать. Объем ее был таков, что если бы читать ее всю, то и рабочего дня не хватило на что-нибудь другое. Но не об этом речь - получатель материалов ТАСС и служебных переводов самых примечательных книг мог составить объективное представление о происходившем в мире.
Надо думать, немало из этих именовавшихся тогда "ответственных" работников поднимали брови, получив в двадцатых числах мая 1945 года перевод статьи о Г. К. Жукове из американского журнала "Лайф" от 12 февраля. Почему нарушена хваленая оперативность, отчего такая задержка? Безусловно, заинтересованные уже этим, они с удвоенным вниманием вникали в содержание статьи биографический очерк о прославленном нашем маршале. Люди, в общем сведущие, отмечали нелепости и неточности: у Георгия Константиновича, например, не было сына, он был отцом дочерей. Но все это никак не снижало общей оценки полководца в то время, когда мир с затаенным дыханием следил за маршем 1-го Белорусского фронта на Берлин. Падение столицы проклятого рейха ожидали с недели на неделю, и к тому были веские основания. Итак:
"Жуков промчал свои танковые авангарды и моторизованную пехоту за первые 18 дней кампании по болотистой и лесистой местности более чем за 300 миль рекордная быстрота наступления, значительно превосходящая темпы наступления немцев в 1941 году... Быстрота его наступления заставляла лондонцев в шутку говорить, что Жуков торопится, чтобы освободить острова, занятые немцами в Ла-Манше... Лорд Бивербрук как-то заметил, что коммунизм дал лучших генералов этой войны. Жуков - коммунист. Он не верит в бога, но он верит в историю, в прогресс, в благопристойность. Ради этого, ради своей семьи, своей жены, детей и России он ведет эту победоносную войну...
Что бы ни произошло в течение ближайших недель, Георгий Константинович Жуков войдет в историю как один из крупнейших полководцев второй мировой войны. Занимая в настоящее время пост командующего отборными войсками в центральном секторе Восточного фронта, он явно предназначен Сталиным для роли завоевателя Берлина...
Его успехи на поле боя не имеют себе равных в нынешней войне. Ни среди союзных армий, ни в германской армии нельзя найти ни одного генерала, равного Жукову".
Прекрасно написано! Опытнейшие редакторы "Лайфа", тогда популярнейшего в США иллюстрированного журнала, знали дело и запросы многомиллионной читательской массы. Они торопились объяснить поражавшие воображение свершения Красной Армии, острием которой был жуковский 1-й Белорусский, устремленный прямо в сердце Германии - Берлин. Имя Георгия Константиновича Жукова на устах миллионов и миллионов на Западе. Избавитель от фашистской чумы!
Эта репутация маршала не устраивала как окружение Сталина, так, по-видимому, и его самого. Создавая незадолго до смерти эссе "Коротко о Сталине" (этот человек не заслуживал большего или то было введение в серьезный труд?), Георгий Константинович не без сарказма написал: на исходе войны "Сталин при проведении крупнейших операций, когда они нам удавались, как-то старался отвести в тень их организаторов, лично же себя выставить на первое место, прибегая для этого к таким приемам: когда становилось известно о благоприятном ходе операции, он начинал обзванивать по телефону командование и штабы фронтов, командование армий, добирался иногда до командования корпусов и, пользуясь последними данными обстановки, составленной Генштабом, расспрашивал их о развитии операции, подавал советы, интересовался нуждами, давал обещания и этим самым создавал видимость, что их Верховный Главнокомандующий зорко стоит на своем посту, крепко держит в своих руках управление проводимой операцией.
О таких звонках Верховного мы с А. М. Василевским узнавали только от командования фронтов, так как он действовал через нашу голову...
Расчет был здесь ясный. Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, то есть повторить то, что сделал в 1813 году Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя верховное командование с тем, чтобы прогарцевать на белом коне при въезде в Париж во главе русских доблестных войск, разгромивших армию Наполеона".
Хотя Сталин не ездил на лошади, "прогарцевать", фигурально выражаясь, ему страсть как хотелось. И вот препятствие - Г. К. Жуков, победитель вермахта, приведший Красную Армию в Берлин. Учитывавшие психологию вождя и учителя интриганы из сталинского окружения и подбросили в мае 1945 года февральский материал из "Лайфа". Говоря словами Жукова, "расчет был ясный" продемонстрировать верхушке московской бюрократии, помимо прочего, претензии маршала на всемирную известность. В ущерб "товарищу Сталину", разумеется. То, что Жуков в войну приказал своей охране не допускать к нему ни журналистов, ни кино- или фоторепортеров, тем более иностранных, и посему к статье не мог иметь никакого касательства, в расчет не принималось.
Описанная история лишь верхушка айсберга планомерной травли прославленного полководца в годы сталинщины после Великой Отечественной. Было логичным, что победитель рейха стал главноначальствующим в советской зоне оккупации Германии и главкомом находившейся там группировки наших войск. Дел по горло. Но уже на исходе 1945 года серьезнейшая стычка с пресловутыми органами. В Берлин явился матерый сталинский палач Абакумов арестовывать генералов и офицеров. Жуков приказал чекисту явиться к нему и задал два вопроса: почему не изволил представиться по прибытии главкому, почему без его ведома хватает "моих подчиненных". Ответы чекиста Жуков счел невразумительными и коротко приказал: арестованных освободить, самому возвратиться откуда явился - в Москву. В случае отказа уедет под конвоем. Абакумов счел за благо подчиниться, убрался, кипя злобой на Жукова, и не нужно богатого воображения, чтобы представить, какие гадости о маршале он распространял в коридорах власти.