Присутствующие ели и пили мало. Они предавались разговорам. В основном. Многие просто сидели, очень тихо, с закрытыми глазами, со склоненными на грудь головами, полностью ушедшие в себя. Очень часто кто-нибудь из присутствующих улыбался Джексону, поднимал в его сторону приветственно руку, в лицах явственно читалось удовольствие видеть его. Но никто из них даже не пытался с ним заговорить. Казалось, что их гораздо больше интересует происходящее в их головах, то, что они обдумывают, ожидая начала вечеринки.
Первой оказалась Виксен. Все время она простояла отдельно от других, слегка нахмурившись и тихо покачиваясь из стороны в сторону. Джексон, в ожидании прихода Дастин и Пэлл и того, что последует за этим, с немалым удивлением посматривал на нее. Виксен неожиданно резко щелкнула пальцами и с удовлетворением громко сказала, так чтобы услышали все:
– Все, придумала!
– Что? Что ты придумала? – крикнула ей Джинджер, но Виксен только таинственно улыбнулась. Все взоры были обращены к ней.
Девушка сделала два или три шага вперед, двигаясь весьма забавно. С каждым шагом ее уверенность в себе (таким было впечатление) возрастала; ее жесты становились более четкими и выразительными, уголки рта чуть заметно поднялись вверх в легкой улыбке. Она пошла дальше, и остановилась в центре круга, представляющего собой пол Шипа. Теперь она приковала к себе всеобщее внимание, и в этот самый миг свет начал меркнуть. Сияние, пронизывающее кристаллические драпировки, поднялось вверх и ушло, его место заняло мягкое, золотое свечение, разлившееся от пола Шипа и скользнувшее по стенам вверх. Оно заполнило все помещение, создавалось впечатление, будто люди стоят на дне бассейна, погруженные с головой в кристально-чистую золотую воду.
– Джексон! Джексон, смотри!
Виксен снова двинулась вперед, в его сторону, уперев одну руку в бедро, а другую подняв над головой в виде изящной арки, раскрыв ладонь. Когда до Джексона оставалось пять шагов, девушка остановилась и подняла вверх вторую руку, взяла и сняла с головы что-то воображаемое. Слегка поклонившись ему, она протянула ему невидимый предмет, который держала в руках:
– Ты хочешь пить, Почтенный?
Зал взорвался аплодисментами. Виксен застенчиво улыбнулась, тихо рассмеялась и убежала в тень. Только что продемонстрированное ею очевидно было чем-то вроде пантомимы. "Но на голове воду никто не носит; воду носят просто в руках".
– Что ж, прекрасное начало, не правда ли? – спросил Джексона Крингл, хлопая его по плечу. – Я бы сказал, она верно выразила саму идею, как ты думаешь? – он на мгновение замолчал и внимательно всмотрелся в лицо Джексона. – Ты хочешь сказать нет? Возможно в ее представлении были некоторые мелкие неточности.
Вокруг Виксен собралась небольшая кучка ее близких друзей – они наперебой поздравляли ее.
– Но для начала, тем не менее, это неплохо, – закончил Крингл.
В центр круга выступил Дондер. Он замер, потом небрежным движением вскинул руку. Под сводами Шипа воцарила тишина. Дондер глубоко вздохнул и начал декламировать.
Со всех сторон полетели аплодисменты. Потом кто-то начал громко прищелкивать пальцами. Эхо щелчков эхом разносилось под сводами Шипа.
– А как тебе понравились стихи, Джексон? – крикнул ему Дондер. – В двух словах, скажи что-нибудь?
Джексон обратился к Кринглу:
– Что означали его слова – он что же, считает, что мы так думаем о Шипе? Я хочу сказать, о том Шипе, который давал нам жизнь?
Крингл нахмурился.
– Мне кажется, что если бы ты сейчас взглянул на свою прошлую жизнь, на этот раз со стороны, то смог бы увидеть в ней такое, что прежде просто не замечал.
Потом он продолжил, уже громче и обращаясь к Дондеру:
– Прекрасно, сынок! Слушайте все, – выкрикнул он, перекрывая шум голосов собравшихся, – мы должны иметь в виду, что наш гость еще не полностью освоился с нашими правилами. Все должны помнить, что у него на это просто не было времени.
Комп прошептал Джексону на ухо:
– Послушайте, им нужна обратная связь – ваше одобрение, иначе вся вечеринка развалится.
– Ах, вот оно что! – ответил Джексон.
– Смотрите туда! Это Пэлл! – Кларк указал рукой в сторону входа.
Пэлл вошла несмело, смущенно сложив перед собой руки. С ее бедер ниспадала драпировка из белой, неровно оборванной по краям ткани – простой, но девственно чистой, без единого пятнышка – высоко поднятой с одной стороны, опущенной почти до колена с другой. Длинные пряди бахромы по краям драпировки сдвигались и раздвигались в такт движениям ее ног. Она направлялась прямо к Джексону, не отрывая глаз от пола. Когда она приблизилась, Джексон заметил, что ее волосы осыпаны песком, каким-то образом удерживающимся среди прядей, а кроме того, песчинки покрывали все ее тело. Песчаные пятна были четкими с хорошо очерченными краями. На ее коленях песок был немного темнее, чем в остальных местах, песка не было на ее запястьях и не было у рта и основания носа.
В ее костюме была идея, и Джексон ее понял.
– Добро пожаловать домой, Почтенный, – смиренно проговорила она, и сразу же после этих слов Шип наполнился гулом общего одобрения.
– Потрясающе! – сказал Крингл. – Ты только посмотри на нее, Джексон! – Крингл понизил голос. – Дорогая, неужели это твой собственный проект? Это просто изумительно, изумительно. Джексон, ты согласен со мной, не так ли? То, что она сделала с собой, это шедевр. Это потрясает до глубины души. Наша маленькая Пэлл…
Пэлл покраснела.
– Большое спасибо, Крингл.
Она не знала куда девать руки; было видно, что подобного комплимента она удостоилась впервые.
– По правде говоря, – продолжила она, обращаясь к Джексону, – да ты и сам наверно уже заметил это, я довольно наивный человек – Крингл, конечно, сразу же скажет тебе, что это не так, но это будет лишь проявлением вежливости с его стороны – и зная это, я подумала: "Уж если ты наивна от природы и ничего не можешь с собой поделать, то может быть тебе удастся извлечь из своей наивности какую-то пользу? И если это так, тогда почему бы тебе не…" И я так и сделала! Все, что ты видишь, было сделано под влиянием такой мысли. Я сказала себе: "Нужно исходить из того, что у тебя есть, и воспользоваться этим с умом".
– Мне кажется, что у тебя все вышло очень хорошо, – ответил Джексон. – Мне кажется, в том, как ты представила себя, имеется не только отличная художественная работа, но еще и неуловимая связь с реальной жизнью.
Он улыбнулся Пэлл и легко прикоснулся к ее плечу. Присутствующие снова захлопали в ладоши.
– И основой того, что позволило твоему произведению оказать такой эффект, является именно эта неуловимая, но очень трудно выразимая подразумеваемость реального, – закончил он, честно и прямо глядя ей в глаза, которые блестели от счастья. Внезапно они переполнились этим счастьем и две большие слезы скатились по ее щекам.
– Благодарю тебя, – выдохнула она настолько мягко и тихо, что двум ближайшим к ней звуковым рецепторам, маячившим в воздухе наподобие блестящих металлических колибри, пришлось стремглав кинуться к ее губам, чтобы уловить хотя бы окончание фразы.
3
Глава восемнадцатая
Первой оказалась Виксен. Все время она простояла отдельно от других, слегка нахмурившись и тихо покачиваясь из стороны в сторону. Джексон, в ожидании прихода Дастин и Пэлл и того, что последует за этим, с немалым удивлением посматривал на нее. Виксен неожиданно резко щелкнула пальцами и с удовлетворением громко сказала, так чтобы услышали все:
– Все, придумала!
– Что? Что ты придумала? – крикнула ей Джинджер, но Виксен только таинственно улыбнулась. Все взоры были обращены к ней.
Девушка сделала два или три шага вперед, двигаясь весьма забавно. С каждым шагом ее уверенность в себе (таким было впечатление) возрастала; ее жесты становились более четкими и выразительными, уголки рта чуть заметно поднялись вверх в легкой улыбке. Она пошла дальше, и остановилась в центре круга, представляющего собой пол Шипа. Теперь она приковала к себе всеобщее внимание, и в этот самый миг свет начал меркнуть. Сияние, пронизывающее кристаллические драпировки, поднялось вверх и ушло, его место заняло мягкое, золотое свечение, разлившееся от пола Шипа и скользнувшее по стенам вверх. Оно заполнило все помещение, создавалось впечатление, будто люди стоят на дне бассейна, погруженные с головой в кристально-чистую золотую воду.
– Джексон! Джексон, смотри!
Виксен снова двинулась вперед, в его сторону, уперев одну руку в бедро, а другую подняв над головой в виде изящной арки, раскрыв ладонь. Когда до Джексона оставалось пять шагов, девушка остановилась и подняла вверх вторую руку, взяла и сняла с головы что-то воображаемое. Слегка поклонившись ему, она протянула ему невидимый предмет, который держала в руках:
– Ты хочешь пить, Почтенный?
Зал взорвался аплодисментами. Виксен застенчиво улыбнулась, тихо рассмеялась и убежала в тень. Только что продемонстрированное ею очевидно было чем-то вроде пантомимы. "Но на голове воду никто не носит; воду носят просто в руках".
– Что ж, прекрасное начало, не правда ли? – спросил Джексона Крингл, хлопая его по плечу. – Я бы сказал, она верно выразила саму идею, как ты думаешь? – он на мгновение замолчал и внимательно всмотрелся в лицо Джексона. – Ты хочешь сказать нет? Возможно в ее представлении были некоторые мелкие неточности.
Вокруг Виксен собралась небольшая кучка ее близких друзей – они наперебой поздравляли ее.
– Но для начала, тем не менее, это неплохо, – закончил Крингл.
В центр круга выступил Дондер. Он замер, потом небрежным движением вскинул руку. Под сводами Шипа воцарила тишина. Дондер глубоко вздохнул и начал декламировать.
Молодой человек поклонился Джексону, вспыхнул – его лоб блестел от пота.
– Умереть.
Родиться, жить, быть сильным и свободным, но умереть.
Мы, рожденные дети Шипа, впитали это с молоком.
Мы ненавидим тебя, Шип;
И мы бросаем свой ответ к твоим стенам.
Со всех сторон полетели аплодисменты. Потом кто-то начал громко прищелкивать пальцами. Эхо щелчков эхом разносилось под сводами Шипа.
– А как тебе понравились стихи, Джексон? – крикнул ему Дондер. – В двух словах, скажи что-нибудь?
Джексон обратился к Кринглу:
– Что означали его слова – он что же, считает, что мы так думаем о Шипе? Я хочу сказать, о том Шипе, который давал нам жизнь?
Крингл нахмурился.
– Мне кажется, что если бы ты сейчас взглянул на свою прошлую жизнь, на этот раз со стороны, то смог бы увидеть в ней такое, что прежде просто не замечал.
Потом он продолжил, уже громче и обращаясь к Дондеру:
– Прекрасно, сынок! Слушайте все, – выкрикнул он, перекрывая шум голосов собравшихся, – мы должны иметь в виду, что наш гость еще не полностью освоился с нашими правилами. Все должны помнить, что у него на это просто не было времени.
Комп прошептал Джексону на ухо:
– Послушайте, им нужна обратная связь – ваше одобрение, иначе вся вечеринка развалится.
– Ах, вот оно что! – ответил Джексон.
– Смотрите туда! Это Пэлл! – Кларк указал рукой в сторону входа.
Пэлл вошла несмело, смущенно сложив перед собой руки. С ее бедер ниспадала драпировка из белой, неровно оборванной по краям ткани – простой, но девственно чистой, без единого пятнышка – высоко поднятой с одной стороны, опущенной почти до колена с другой. Длинные пряди бахромы по краям драпировки сдвигались и раздвигались в такт движениям ее ног. Она направлялась прямо к Джексону, не отрывая глаз от пола. Когда она приблизилась, Джексон заметил, что ее волосы осыпаны песком, каким-то образом удерживающимся среди прядей, а кроме того, песчинки покрывали все ее тело. Песчаные пятна были четкими с хорошо очерченными краями. На ее коленях песок был немного темнее, чем в остальных местах, песка не было на ее запястьях и не было у рта и основания носа.
В ее костюме была идея, и Джексон ее понял.
– Добро пожаловать домой, Почтенный, – смиренно проговорила она, и сразу же после этих слов Шип наполнился гулом общего одобрения.
– Потрясающе! – сказал Крингл. – Ты только посмотри на нее, Джексон! – Крингл понизил голос. – Дорогая, неужели это твой собственный проект? Это просто изумительно, изумительно. Джексон, ты согласен со мной, не так ли? То, что она сделала с собой, это шедевр. Это потрясает до глубины души. Наша маленькая Пэлл…
Пэлл покраснела.
– Большое спасибо, Крингл.
Она не знала куда девать руки; было видно, что подобного комплимента она удостоилась впервые.
– По правде говоря, – продолжила она, обращаясь к Джексону, – да ты и сам наверно уже заметил это, я довольно наивный человек – Крингл, конечно, сразу же скажет тебе, что это не так, но это будет лишь проявлением вежливости с его стороны – и зная это, я подумала: "Уж если ты наивна от природы и ничего не можешь с собой поделать, то может быть тебе удастся извлечь из своей наивности какую-то пользу? И если это так, тогда почему бы тебе не…" И я так и сделала! Все, что ты видишь, было сделано под влиянием такой мысли. Я сказала себе: "Нужно исходить из того, что у тебя есть, и воспользоваться этим с умом".
– Мне кажется, что у тебя все вышло очень хорошо, – ответил Джексон. – Мне кажется, в том, как ты представила себя, имеется не только отличная художественная работа, но еще и неуловимая связь с реальной жизнью.
Он улыбнулся Пэлл и легко прикоснулся к ее плечу. Присутствующие снова захлопали в ладоши.
– И основой того, что позволило твоему произведению оказать такой эффект, является именно эта неуловимая, но очень трудно выразимая подразумеваемость реального, – закончил он, честно и прямо глядя ей в глаза, которые блестели от счастья. Внезапно они переполнились этим счастьем и две большие слезы скатились по ее щекам.
– Благодарю тебя, – выдохнула она настолько мягко и тихо, что двум ближайшим к ней звуковым рецепторам, маячившим в воздухе наподобие блестящих металлических колибри, пришлось стремглав кинуться к ее губам, чтобы уловить хотя бы окончание фразы.
3
Пэлл отправилась к зрителям, и все ее поздравляли. Не только ближайшие друзья. Она шла с видом успешной дебютантки.
Джексон стоял, задумчиво потирая локоть левой руки.
За спинами зрителей над чем-то уже давно трудился Перри.
– Эй, посмотрите-ка, что здесь вышло у Перри! – воскликнул кто-то – люди повернулись на крик, толпа подалась вперед и сплотилась, любопытные привставали на цыпочки и заглядывали через плечи стоящих впереди.
– Подождите минутку! Сейчас все смогут это увидеть! – добродушно пробасил Перри.
Экстроаффекторы подняли его произведение в воздух, перенесли через головы публики и поставили на пол в середине зала, водрузив картину на стройной подпорке о трех ногах из легкого металла. Сверху вниз, чудом миновав гирлянды кристаллов, на картину Перри упал узкий луч света.
– Джексон! Иди же сюда, Джексон! – Перри нетерпеливо махнул ему рукой, переминаясь с ноги на ногу около картины. – Я посвятил эту работу тебе.
"О, Иисусе!" Джексон заставил себя сдвинуться с места, переставляя свои ноги с трудом, как будто идти ему приходилось сквозь вязкий тягучий клей. Он подошел к художнику и взглянул на его шедевр.
Техника Перри была свободной и работа вышла просторной, частью тщательно выписанной, частью только обозначенной широкими, быстрыми мазками. Большинство цветов были совершенно неправильными. На ней был изображен Шип Джексона, как будто бы видимый издали, и бледное солнце, восходящее из-за Шипа. У подножия Шипа ютились квадратные, почти бесформенные возвышения, которые, очевидно, должны были изображать дома, потому что в них имелись окошки и в окошках был свет. На переднем плане картины был набросан очерченный тенями силуэт амрса, лежащего на противоположном Шипу темном склоне дюны, высовывающегося осторожно из-за ее гребня и наблюдающего за Шипом и домишками. Оппозицией амрсу на картине являлся крадущийся к нему Почтенный, также нарисованный весьма обще и быстро. Основной приметой Почтенного в символизирующем его человекоподобном пятне было нечто, имеющееся у него на голове и представляющее собой смесь немецких шлемов времен Второй Мировой войны и Франко-Прусской. Этот головной убор должен был изображать шлем, понял Джексон.
Картина была плохой, но не по причине недостатков техники письма. Подобное занятие автору, по всей видимости, было не в новинку. Можно было также покритиковать композицию, но делать это следовало только на профессиональной основе. В общем и целом работа была недурной, художнику следовало отдать в этом должное. Но, Господи Иисусе, все, что было у Компа в файлах, было совершенно верно. Они собрались здесь только ради себя. Все, что от Джексона требовалось – это только на них смотреть.
– Что скажешь? – спросил его Перри, поднимая голос, чтобы перекрыть нарастающий в окружающей их толпе одобрительный шум. Потом прибавил еще:
– Само собой, ты можешь выражать свое мнение свободно, в любых подходящих на твой взгляд словах – нет необходимости специально вспоминать термины из области графического искусства, – на губах художника при этом играла легкая понимающая усмешка. – В конце концов, большинство моих друзей тоже говорят на языке мирян.
Джексон открыл рот, потом закрыл его. Он почувствовал, как его язык стучится кончиком во внутреннюю поверхность стиснутых зубов, просится на волю.
– Скажи что-нибудь, прошу тебя, – сказал Перри.
– Комп, – сказал Джексон. – Мне нужны мольберт, подставка, лист бумаги для угля и несколько палочек угля. Прямо сейчас и быстрее.
На лице у Перри появилось озадаченное выражение. Люди в толпе перестали обмениваться мнениями и затихли. Экстроаффекторы поспешно принялись за работу.
Еще один луч упал из-под свода Шипа вниз – на этот раз на лист бумаги на мольберте Джексона. Зажав в правой руке палочку угля, он отступил от мольберта на шаг и обвел взглядом окружающих, одновременно подбрасывая в другой руке запасные палочки. Потом коротко и звонко цыкнул языком и принялся за работу. Он прикоснулся кончиком угля к белому листу. Сначала он нарисовал для них амрса: отважного фанатика, со стрелой, торчащей из дырки в одном из его главных пузырей, согнувшегося вперед и сгорбившегося, старающегося зажать эту дырку в пузыре пальцами своей маленькой ручки. И конвоирующего прямо перед собой по направлению к краю мира Почтенного, завернутого в плащ из человеческой кожи и потягивающего воздух из специальной бутыли.
Его рисунок был закончен. О том, сколько времени ушло у него на работу, Джексон понятия не имел. Никто не пытался его прервать или помешать ему. Толпа ожидающе дышала ему в спину, переминалась с ноги на ногу, изредка до его слуха долетали нервные шепотки, но он не обращал на них внимания.
Джексон отступил от мольберта на несколько шагов и увидел, что все сделал правильно; все было на своих местах. Ладонь его левой руки была черна от угольной пыли и пуста. Он бросил остаток последней палочки к ногам Перри.
– Вот, что я думаю по поводу твоей картины, – сказал он. – В техническом смысле.
За его спиной несколько человек дружно выдохнули. Перри нахмурился и обошел мольберт Джексона кругом, чтобы посмотреть на его работу. Он остановился прямо перед рисунком, поднял руку и поскреб подбородок, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую.
– Боюсь… боюсь, что я не понял тебя, Джексон. Что ты хочешь этим сказать?
За их спинами согласно забормотали:
– Да… вот именно… что это доказывает?
– Дайте-ка мне взглянуть, так будет лучше, – сказал Крингл, проталкиваясь вперед. Он встал рядом с Перри; Джексон отступил назад, уступая ему место.
– Гммм… Ты что же, пытаешься сравнивать уголь с маслом? – почти без наигранного удивления спросил Крингл Джексона. – Довольно трудно сравнивать работы, выполненные в разной технике, или ты не согласен со мной? По сути, – отметил он со знанием дела, – искусство вообще не поддается сравнению. N'estce pas?
– А главное, я не понял, в чем причина того, почему он так неприязненно отнесся к моей работе. Вот перед нами его рисунок, но это же совершенно другая сцена. Как тут можно найти основу для сравнения?
Дондер взял слово:
– А мне кажется, тут все предельно ясно, все равно, чтобы он там не нарисовал! Я говорю о том, что Перри посвятил свою работу ему, на его вечеринке – и мы все делаем то же самое и все для него. А чем он отвечает нам, позвольте спросить?
Джексон стоял, задумчиво потирая локоть левой руки.
За спинами зрителей над чем-то уже давно трудился Перри.
– Эй, посмотрите-ка, что здесь вышло у Перри! – воскликнул кто-то – люди повернулись на крик, толпа подалась вперед и сплотилась, любопытные привставали на цыпочки и заглядывали через плечи стоящих впереди.
– Подождите минутку! Сейчас все смогут это увидеть! – добродушно пробасил Перри.
Экстроаффекторы подняли его произведение в воздух, перенесли через головы публики и поставили на пол в середине зала, водрузив картину на стройной подпорке о трех ногах из легкого металла. Сверху вниз, чудом миновав гирлянды кристаллов, на картину Перри упал узкий луч света.
– Джексон! Иди же сюда, Джексон! – Перри нетерпеливо махнул ему рукой, переминаясь с ноги на ногу около картины. – Я посвятил эту работу тебе.
"О, Иисусе!" Джексон заставил себя сдвинуться с места, переставляя свои ноги с трудом, как будто идти ему приходилось сквозь вязкий тягучий клей. Он подошел к художнику и взглянул на его шедевр.
Техника Перри была свободной и работа вышла просторной, частью тщательно выписанной, частью только обозначенной широкими, быстрыми мазками. Большинство цветов были совершенно неправильными. На ней был изображен Шип Джексона, как будто бы видимый издали, и бледное солнце, восходящее из-за Шипа. У подножия Шипа ютились квадратные, почти бесформенные возвышения, которые, очевидно, должны были изображать дома, потому что в них имелись окошки и в окошках был свет. На переднем плане картины был набросан очерченный тенями силуэт амрса, лежащего на противоположном Шипу темном склоне дюны, высовывающегося осторожно из-за ее гребня и наблюдающего за Шипом и домишками. Оппозицией амрсу на картине являлся крадущийся к нему Почтенный, также нарисованный весьма обще и быстро. Основной приметой Почтенного в символизирующем его человекоподобном пятне было нечто, имеющееся у него на голове и представляющее собой смесь немецких шлемов времен Второй Мировой войны и Франко-Прусской. Этот головной убор должен был изображать шлем, понял Джексон.
Картина была плохой, но не по причине недостатков техники письма. Подобное занятие автору, по всей видимости, было не в новинку. Можно было также покритиковать композицию, но делать это следовало только на профессиональной основе. В общем и целом работа была недурной, художнику следовало отдать в этом должное. Но, Господи Иисусе, все, что было у Компа в файлах, было совершенно верно. Они собрались здесь только ради себя. Все, что от Джексона требовалось – это только на них смотреть.
– Что скажешь? – спросил его Перри, поднимая голос, чтобы перекрыть нарастающий в окружающей их толпе одобрительный шум. Потом прибавил еще:
– Само собой, ты можешь выражать свое мнение свободно, в любых подходящих на твой взгляд словах – нет необходимости специально вспоминать термины из области графического искусства, – на губах художника при этом играла легкая понимающая усмешка. – В конце концов, большинство моих друзей тоже говорят на языке мирян.
Джексон открыл рот, потом закрыл его. Он почувствовал, как его язык стучится кончиком во внутреннюю поверхность стиснутых зубов, просится на волю.
– Скажи что-нибудь, прошу тебя, – сказал Перри.
– Комп, – сказал Джексон. – Мне нужны мольберт, подставка, лист бумаги для угля и несколько палочек угля. Прямо сейчас и быстрее.
На лице у Перри появилось озадаченное выражение. Люди в толпе перестали обмениваться мнениями и затихли. Экстроаффекторы поспешно принялись за работу.
Еще один луч упал из-под свода Шипа вниз – на этот раз на лист бумаги на мольберте Джексона. Зажав в правой руке палочку угля, он отступил от мольберта на шаг и обвел взглядом окружающих, одновременно подбрасывая в другой руке запасные палочки. Потом коротко и звонко цыкнул языком и принялся за работу. Он прикоснулся кончиком угля к белому листу. Сначала он нарисовал для них амрса: отважного фанатика, со стрелой, торчащей из дырки в одном из его главных пузырей, согнувшегося вперед и сгорбившегося, старающегося зажать эту дырку в пузыре пальцами своей маленькой ручки. И конвоирующего прямо перед собой по направлению к краю мира Почтенного, завернутого в плащ из человеческой кожи и потягивающего воздух из специальной бутыли.
Его рисунок был закончен. О том, сколько времени ушло у него на работу, Джексон понятия не имел. Никто не пытался его прервать или помешать ему. Толпа ожидающе дышала ему в спину, переминалась с ноги на ногу, изредка до его слуха долетали нервные шепотки, но он не обращал на них внимания.
Джексон отступил от мольберта на несколько шагов и увидел, что все сделал правильно; все было на своих местах. Ладонь его левой руки была черна от угольной пыли и пуста. Он бросил остаток последней палочки к ногам Перри.
– Вот, что я думаю по поводу твоей картины, – сказал он. – В техническом смысле.
За его спиной несколько человек дружно выдохнули. Перри нахмурился и обошел мольберт Джексона кругом, чтобы посмотреть на его работу. Он остановился прямо перед рисунком, поднял руку и поскреб подбородок, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую.
– Боюсь… боюсь, что я не понял тебя, Джексон. Что ты хочешь этим сказать?
За их спинами согласно забормотали:
– Да… вот именно… что это доказывает?
– Дайте-ка мне взглянуть, так будет лучше, – сказал Крингл, проталкиваясь вперед. Он встал рядом с Перри; Джексон отступил назад, уступая ему место.
– Гммм… Ты что же, пытаешься сравнивать уголь с маслом? – почти без наигранного удивления спросил Крингл Джексона. – Довольно трудно сравнивать работы, выполненные в разной технике, или ты не согласен со мной? По сути, – отметил он со знанием дела, – искусство вообще не поддается сравнению. N'estce pas?
– А главное, я не понял, в чем причина того, почему он так неприязненно отнесся к моей работе. Вот перед нами его рисунок, но это же совершенно другая сцена. Как тут можно найти основу для сравнения?
Дондер взял слово:
– А мне кажется, тут все предельно ясно, все равно, чтобы он там не нарисовал! Я говорю о том, что Перри посвятил свою работу ему, на его вечеринке – и мы все делаем то же самое и все для него. А чем он отвечает нам, позвольте спросить?
Глава восемнадцатая
Просто для того, чтобы убедиться в том, что все правильно, Джексон еще раз отметил для себя разницу между своим рисунком и произведением Перри. После этого он повернулся и пошел к выходу, разрезая толпу. Многие до сих пор еще не получили возможности взглянуть на предмет спора и силились пробиться вперед, чтобы увидеть его хоть одним глазком. Другие бросали на Джексона неодобрительные взгляды. Кое-кто смотрел на него с откровенной неприязнью, остальные просто не знали, что теперь делать, и никто из них, ни те, ни другие, ни третьи, так и не смог понять, что же он хотел своим рисунком выразить. Так или иначе, пройти сквозь толпу он смог ни к кому не прикоснувшись. Он вытер пот со лба, и только потом, взглянув на свою влажную перепачканную угольной пылью ладонь, понял, что здорово испачкал себе лицо. Он вышел через основной вход Шипа на воздух и остановился, глядя на павильоны, полотняные стены которых все так же игриво полоскались на ветру.
– Комп, мне нужен корабль.
– Это невозможно. Это очень опасно. И вы достаточно знаете о дисциплине, чтобы понимать это. Послушайтесь моего совета, – успокоительно сказал ему Комп, – сейчас вы в отчаянии. Не стоит принимать скоропалительных решений. Причиной вашего отчаяния является неудачная попытка наладить контакт с этими людьми…
– Или их неудачная попытка наладить контакт со мной…
– Не стоит давать волю эмоциям и переживать так сильно. Кстати, мне не кажется, что вы настолько гениальны, как художник, каким пытаетесь показаться. Мне кажется, что особого смысла в том, чтобы доказывать всем разницу между собой и человеком по имени Перри, нет и никогда не было. Потому что причина появления всех до одной ваших отрицательных эмоций, связанных с его работой, кроется в том, что себя вы видите лучшим оратором в той сфере отображения действительности, к которой обратился он. Может быть вы и правы, но стоит помнить о том, что одно отображение действительности никогда не бывает лучше другого – все они стоят друг друга. Для самовыражения Перри пользовался тем опытом знания мира, который у него имелся и был лично им получен. Он сделал это, а вы попытались его исправить, и вне зависимости от того, насколько ваш опыт в познании действительности (может быть не одной, а нескольких) богаче его, или насколько вдохновенней его вы себя в тот момент ощущали, то, что представил он, не менее достоверно, чем то, что представили вы. Может ли его работа быть ошибочной в корне? Нет, и Перри был прав, когда грубо заявил об этом. И он имел полное право дать грубый и драматический отпор подобной демонстрации превосходства. А на вашей стороне грех непростительный – вы так и не смогли убедительно отстоять свою точку зрения. В данный момент все, что вы делали, работало против вас. Но, поверьте мне, все не так уж далеко зашло и все еще можно исправить. Мне кажется, что найти способ самовыражения, который смог бы удовлетворить и вас и общество, невозможно. Хотя, может быть, шанс имеется. Но, по крайней мере, для поисков этого способа потребуется немало времени. Расслабьтесь и успокойтесь – осмотритесь вокруг. Выясните, что здесь вам подойдет лучше всего. А пока… секундочку…
Экстроаффекторы тихо дотронулись до его лба. Он снова был чист, свеж и голова его прояснилась. Его кожу обдало теплом. Он поднял руку и потер свой локоть. "Могут они в один прекрасный день так взять и полностью очистить меня изнутри?"
– Но что я могу – предложить прочитать курс по "Метательному Посоху"? А как насчет рисования? Я хочу сказать, что я могу сделать что-нибудь, на выбор, ты остановишься на чем-то, и посмотришь, подходит оно или нет. Может быть здесь будет достаточно простого голосования, и большинство решит "за", а потом я открою школу…
– Думаю, что все это нам по силам, – ответил Комп.
– Отлично сказано, – согласился Джексон. – Послушай, в этом мире есть еще что-нибудь, с чем можно поговорить, кроме этих пчел и тому подобного?
– Все это, есть я. Со мной вы можете говорить сколько хотите, и я не устану никогда. Кроме того, я самый лучший в мире учитель, больше всего на свете любящий обучать. Я могу учить очень многому и очень углубленно. Уверяю вас, если вы выберете этот путь – это будет вам занятие на всю жизнь. Постоянно расширяющийся объем знаний. Например, в настоящий момент я получаю интереснейшую телеметрию о необыкновенно плодотворной деятельности некоторых моих экстрорецепторов, посланных в межзвездное путешествие…
Джексон улыбнулся улыбкой Первого Почтенного.
– А когда ты умрешь, я смогу занять твое место.
– О, Небеса, конечно нет! Я никогда не умру!
– Все вы так думаете, – вздохнул Джексон. – А чем сейчас занимается Ахмул? – внезапно он почувствовал себя очень одиноким.
– С Ахмулом все хорошо. Вот, прошу вас… – нежное, как поцелуй, прикосновение экстроаффекторов к его векам.
С начала он принял это за бурлящий поток, кувыркающийся, играющий, быстрый и коричневый, прыгающий среди камней. Потом он понял, что смотрит с большой высоты на простор прерии. Внезапно изображение камнем, подобно пикирующему на добычу ястребу, упало к земле, и глаза Джексона очутились прямо над стадом беспомощно мечущихся покрытых густой коричневой шерстью, высоких и сильных животных, с массивными головами, украшенными рогами, и с красными глазами. Пара экстроаффекторов зависла около его ушей и он услышал могучее сопение бизоньего стада.
Следом за стадом, не слишком уверено держась на ногах, шатаясь и раскачиваясь, но все-таки очень быстро, прыжками, мчался Ахмул, молча и целеустремленно. Он бежал что есть духу, выжимая из себя всю предельную мощность, и это было ясно видно по тому, как развевалась его кожа, как поток воздуха сносил ее назад и натягивал на лице и плечах. Рот Ахмула был широко открыт, язык вывалился наружу и свесился на один бок.
– Это Центрально-американский заповедник, – сообщил Комп. – Если вы внимательно присмотритесь, то убедитесь в том, что ландшафт слегка изменен в соответствии с особыми нуждами вашего спутника.
И в самом деле, вглядевшись, Джексон обнаружил, что одинокий гранитный выступ-скала, обтекаемый в данный момент стадом бизонов с двух сторон, которое соединялось за скалой снова, превращалось там в свалку, и опять устремлялось по кругу назад, спасаясь от неутомимо преследующего его Ахмула, был обильно покрыт лишайниками. Пробегая мимо скалы, Ахмул взмахнул рукой, сорвал на полном ходу горсть пищи и одним махом запихнул ее в рот. Невозможно было понять, что ему нужно от бизонов – переловить их всех и убить, или просто присоединиться к их стаду. Огибая утес в обратную сторону, стадо приходило в полное замешательство, животные неслись во все стороны, как от Ахмула, так и за ним, а один раз или два несколько очутившихся в скальном тупике и охваченных паникой быков, звонко цокающих копытами по камню и храпящих, попросту обогнали Ахмула, пробежав рядом с ним бок о бок.
– А что будет, если они собьют его с ног и растопчут?
– О, с этим не будет никаких проблем. Он немедленно получит медицинскую помощь.
– И так будет продолжаться до конца его дней?
– Таковы мои обязанности. Несчастные случаи не должны мешать живому существу двигаться избранным путем.
Ахмул забежал за скальный уступ и исчез из поля зрения экстроаффектора.
– Хотите, чтобы я показывал вам, что будет дальше или желаете взглянуть на Дастин?
Джексон открыл глаза и услышал ее голос – девушка стояла прямо перед ним:
– Мне было интересно, сколько времени пройдет, прежде чем ты заметишь меня?
Возвращение к реальности далось Джексону с большим трудом. На то, чтобы перенастроить должным образом свой мозг, у него ушло несколько секунд. Придя в себя, он обнаружил, что на голове Дастин красуется сложный головной убор в виде вычурного шлема с большим гребнем, причем передняя часть шлема, составленная в виде забрала из сложенных под острыми углами пластин, закрывала верх ее лица, оставляя свободными подбородок и губы. Следом за этим он увидел, что Дастин, в отличие от остальных людей находящихся сейчас внутри Шипа, одета в некое подобие мантии. Дастин сделала шаг назад, вокруг ее тела заколебалось облако поблескивающего белого газа, который мог быть как из множества отдельных пигментированных фрагментов, самостоятельно висящих в воздухе вокруг ее тела, так и быть какой-то сказочной тканью.
В любом случае, наряд, схваченный на талии Дастин, прикрепленный к ее плечам и локтям, был поистине удивительным. Довольная произведенным эффектом, она засмеялась и поднялась на мыски, сначала раскинув руки в стороны, а потом резко согнув их в локтях в его сторону. Движение ее рук и тела развернуло на одеянии полосы бахромы, заставило вскинуться гребень ее маски, раскрыло ее крылья. Она снова засмеялась звонким серебряным радостным смехом.
– Ты понял? Я точно знала, что тебе понравится, что тебе хочется больше всего! И теперь я твоя, твоя! – воскликнула она, томно и покорно падая к нему на грудь.
Он не смог заставить себя поднять руки, чтобы поймать ее, и вздрогнул, ощутив на себе ее прикосновение.
– Ты сделала все с точностью до наоборот, – сказал он, пораженный ее выбором. – Однако я должен отметить в тебе глубину познаний.
– Что? Что такое? – она отпрянула и схватила его руки. – Да что творится с тобой?
– Не только со мной, но и с тобой тоже, – заметил он, поворачивая ее кругом, чтобы толкнуть к двери. "А что бы в таком случае сделал Эльмо Линкольн?"
– Уходи. Уходи прочь, мангани! – выкрикнул он и резко толкнул ее вперед, в водовороте и кружении блесток ее газа. Его просто трясло от злости; он услышал, как над ухом у него хихикнул Комп.
Он обвел вокруг себя горящими от ярости глазами. Смотреть было абсолютно не на что, все было лживым, начиная от голубизны неба и заканчивая серебристыми вспышками рецепторов над головой. Ни разу, ни разу за всю свою жизнь он не испытывал такой ярости, а Комп, похоже, и не думал прекращать смеяться над ним. Джексон выбросил в сторону одной из пчел руку и попытался схватить ее на лету. Но он не был настолько быстрым, как Ахмул.
Он пригнулся и посмотрел на дверь Шипа. Каждого, кто выйдет оттуда, ждут серьезные неприятности, и он об этом позаботится. Все вокруг плавало в красном рябом тумане, но в то же время внутри себя он ощущал то ужасное, чистейшее спокойствие. И это оправдывало все. Человек, который чувствует внутри себя такое, становится на одну полку с такими монархами, как тиранозавр рекс и тому подобное. Он начал красться к двери на расслабленных и согнутых ногах, а руки его были как стальные канаты, поддерживающие пролет моста.
Из дверей на встречу ему появилась Пэлл – застенчивая и неуверенная в себе.
– Не сходи с ума, Джексон, – сказала она ему. – Я знаю, что ты расстроен, – она вытянула вперед руку и дотронулась до его стиснутого кулака. – Мне знакомо это чувство. Мне доводилось бывать на твоем месте. Но я научилась игнорировать их отношение ко мне. И я не сдалась. Я все время старалась исправить себя, и однажды… – она потупила взгляд. – Тебе просто нужно, – воскликнула она в порыве искреннего переживания, – как бы это сказать… научиться выражать свои чувства. Именно свои собственные чувства. Понимаешь, если бы ты научился верить в себя, в то, кто ты есть, если бы ты стал уверен в том, кто ты есть, тогда… ты и сам знаешь, что будет. Если ты станешь уверенным… и полюбишь кого-нибудь, кто сможет дать тебе эту уверенность, или просто сможешь увидеть хорошее в этих людях, ты обязательно станешь уверенным в себе… ну, а после этого, ты сможешь продолжать жить и заниматься тем же, чем занимаются все остальные, при этом точно выражая собственные чувства, и только так ты сможешь находиться среди людей, при этом оставаясь самим собой. Я хочу сказать, что только поняв, кто ты есть на самом деле, ты сможешь жить среди людей. Ты же видел – в конце концов они приняли меня. И в этом есть польза, потому что с этого момента я знаю, что только среди людей я могу быть собой. Я могу научить этому и тебя. Позволь мне остаться с тобой. Я помогу тебе.
Джексон поднял голову вверх и посмотрел на носящиеся по спиралям серебряные блестки.
– Ты видишь их? – спросил он ее. – Ты слышишь их?
– Конечно. Может быть ты хочешь увидеть действительность Петры Джован?
Джексон вздрогнул.
– Нет. Никогда не говори мне о Петре Джован.
Пэлл взяла его руку и приложила ее к своим губам.
– Прошу тебя, Джексон, – повторяла она, – я смогу понять тебя.
"Боже мой", подумал он. А потом: "Я единственный разумный человек на этой Земле. А она сумасшедшая, потому что хочет, чтобы я взял ее с собой".
– Ладно, пойдем, – сказал он, повернулся к Шипу спиной, взял ее за руку и зашагал прочь.
Она послушно пошла с ним рядом – красиво и грациозно.
– А куда мы идем?
– Не знаю.
Он вывел ее в чистое поле. В живой изгороди нашлась небольшая брешь, от нее в прерию змеилась еле заметная тропинка, и Джексон уверено зашагал по ней. Над ним сновали экстроаффекторы.
– Прекрасное решение! – сказал ему Комп. Начало Нового Рая! Мужчина и его подруга в их бесконечном путешествии…
– Дерьмо собачье, – ответил ему Джексон.
Пэлл удивленно посмотрела на него.
– Но за чем все это?
За чем все это? У всего должна была быть своя причина, верно? Джексон покачал головой.
– Ты в самом деле хочешь это знать? Ты в самом деле хочешь, чтобы я выразил свои чувства?
Она кивнула.
– Да, очень.
Хорошо. И он начал:
– От края до края дно мира было покрыто плавными линиями дюн, очень похожими на те, которые покрывают дно океана. Края мира были высокими и изломанными. На закате дальней стеной кратера становился западный горизонт. Этот горизонт был черным. Сине-черным….
– Прекрасно! Потрясающе! – восхищенно зашептал Комп ему на ухо. – Прошу у вас прощения. Мне показалось, что вы собираетесь отделаться каким-нибудь очередным клише. Конечно, любое клише в вашем исполнении становится восхитительно драматичным, великим и призывным в своей дикости. Но я не хочу, чтобы вы хоть на секунду усомнились в том, что я не способен оценить чистый, хрустальный звон правды. Ваша аудитория на текущий момент не особенно велика, но это ничего – тем лучше для нее. Не соглашайтесь на компромиссы. Не смягчайтесь духом только потому, что вам хочется доставить приятное ей. Звени дальше, мальчик! Расскажи ей, как все было!
– …А ты будешь петь мне вслед в моих скитаниях, – пробормотал себе под нос Джексон. Пэлл семенила рядом с ним и глаза ее сияли, соревнуясь в блеске с экстроаффекторами. И он продолжил свой рассказ:
– Солнечный свет еще касался верхнего края кратера, выбивая из него цвет ржавчины. Сияющая и выгнутая аркой ржавая дуга, простираясь своими концами направо и налево так далеко, насколько хватало глаз, как стена, или лук, или как след от чего-то, что пролетело над краем незамеченным, а увидеть удалось только его хвост. На дне кратера тут и там были разбросаны скалы. Солнечный свет, перед тем как умереть совсем, бил и в них тоже, окрашивая их в ярко-оранжевый. А наверху уже висели звезды – четкие и неподвижные крапины света.
– К этому горизонту ты гнал амрса?
– Да. Но прежде я выследил эту птицу.
– Комп, мне нужен корабль.
– Это невозможно. Это очень опасно. И вы достаточно знаете о дисциплине, чтобы понимать это. Послушайтесь моего совета, – успокоительно сказал ему Комп, – сейчас вы в отчаянии. Не стоит принимать скоропалительных решений. Причиной вашего отчаяния является неудачная попытка наладить контакт с этими людьми…
– Или их неудачная попытка наладить контакт со мной…
– Не стоит давать волю эмоциям и переживать так сильно. Кстати, мне не кажется, что вы настолько гениальны, как художник, каким пытаетесь показаться. Мне кажется, что особого смысла в том, чтобы доказывать всем разницу между собой и человеком по имени Перри, нет и никогда не было. Потому что причина появления всех до одной ваших отрицательных эмоций, связанных с его работой, кроется в том, что себя вы видите лучшим оратором в той сфере отображения действительности, к которой обратился он. Может быть вы и правы, но стоит помнить о том, что одно отображение действительности никогда не бывает лучше другого – все они стоят друг друга. Для самовыражения Перри пользовался тем опытом знания мира, который у него имелся и был лично им получен. Он сделал это, а вы попытались его исправить, и вне зависимости от того, насколько ваш опыт в познании действительности (может быть не одной, а нескольких) богаче его, или насколько вдохновенней его вы себя в тот момент ощущали, то, что представил он, не менее достоверно, чем то, что представили вы. Может ли его работа быть ошибочной в корне? Нет, и Перри был прав, когда грубо заявил об этом. И он имел полное право дать грубый и драматический отпор подобной демонстрации превосходства. А на вашей стороне грех непростительный – вы так и не смогли убедительно отстоять свою точку зрения. В данный момент все, что вы делали, работало против вас. Но, поверьте мне, все не так уж далеко зашло и все еще можно исправить. Мне кажется, что найти способ самовыражения, который смог бы удовлетворить и вас и общество, невозможно. Хотя, может быть, шанс имеется. Но, по крайней мере, для поисков этого способа потребуется немало времени. Расслабьтесь и успокойтесь – осмотритесь вокруг. Выясните, что здесь вам подойдет лучше всего. А пока… секундочку…
Экстроаффекторы тихо дотронулись до его лба. Он снова был чист, свеж и голова его прояснилась. Его кожу обдало теплом. Он поднял руку и потер свой локоть. "Могут они в один прекрасный день так взять и полностью очистить меня изнутри?"
– Но что я могу – предложить прочитать курс по "Метательному Посоху"? А как насчет рисования? Я хочу сказать, что я могу сделать что-нибудь, на выбор, ты остановишься на чем-то, и посмотришь, подходит оно или нет. Может быть здесь будет достаточно простого голосования, и большинство решит "за", а потом я открою школу…
– Думаю, что все это нам по силам, – ответил Комп.
– Отлично сказано, – согласился Джексон. – Послушай, в этом мире есть еще что-нибудь, с чем можно поговорить, кроме этих пчел и тому подобного?
– Все это, есть я. Со мной вы можете говорить сколько хотите, и я не устану никогда. Кроме того, я самый лучший в мире учитель, больше всего на свете любящий обучать. Я могу учить очень многому и очень углубленно. Уверяю вас, если вы выберете этот путь – это будет вам занятие на всю жизнь. Постоянно расширяющийся объем знаний. Например, в настоящий момент я получаю интереснейшую телеметрию о необыкновенно плодотворной деятельности некоторых моих экстрорецепторов, посланных в межзвездное путешествие…
Джексон улыбнулся улыбкой Первого Почтенного.
– А когда ты умрешь, я смогу занять твое место.
– О, Небеса, конечно нет! Я никогда не умру!
– Все вы так думаете, – вздохнул Джексон. – А чем сейчас занимается Ахмул? – внезапно он почувствовал себя очень одиноким.
– С Ахмулом все хорошо. Вот, прошу вас… – нежное, как поцелуй, прикосновение экстроаффекторов к его векам.
С начала он принял это за бурлящий поток, кувыркающийся, играющий, быстрый и коричневый, прыгающий среди камней. Потом он понял, что смотрит с большой высоты на простор прерии. Внезапно изображение камнем, подобно пикирующему на добычу ястребу, упало к земле, и глаза Джексона очутились прямо над стадом беспомощно мечущихся покрытых густой коричневой шерстью, высоких и сильных животных, с массивными головами, украшенными рогами, и с красными глазами. Пара экстроаффекторов зависла около его ушей и он услышал могучее сопение бизоньего стада.
Следом за стадом, не слишком уверено держась на ногах, шатаясь и раскачиваясь, но все-таки очень быстро, прыжками, мчался Ахмул, молча и целеустремленно. Он бежал что есть духу, выжимая из себя всю предельную мощность, и это было ясно видно по тому, как развевалась его кожа, как поток воздуха сносил ее назад и натягивал на лице и плечах. Рот Ахмула был широко открыт, язык вывалился наружу и свесился на один бок.
– Это Центрально-американский заповедник, – сообщил Комп. – Если вы внимательно присмотритесь, то убедитесь в том, что ландшафт слегка изменен в соответствии с особыми нуждами вашего спутника.
И в самом деле, вглядевшись, Джексон обнаружил, что одинокий гранитный выступ-скала, обтекаемый в данный момент стадом бизонов с двух сторон, которое соединялось за скалой снова, превращалось там в свалку, и опять устремлялось по кругу назад, спасаясь от неутомимо преследующего его Ахмула, был обильно покрыт лишайниками. Пробегая мимо скалы, Ахмул взмахнул рукой, сорвал на полном ходу горсть пищи и одним махом запихнул ее в рот. Невозможно было понять, что ему нужно от бизонов – переловить их всех и убить, или просто присоединиться к их стаду. Огибая утес в обратную сторону, стадо приходило в полное замешательство, животные неслись во все стороны, как от Ахмула, так и за ним, а один раз или два несколько очутившихся в скальном тупике и охваченных паникой быков, звонко цокающих копытами по камню и храпящих, попросту обогнали Ахмула, пробежав рядом с ним бок о бок.
– А что будет, если они собьют его с ног и растопчут?
– О, с этим не будет никаких проблем. Он немедленно получит медицинскую помощь.
– И так будет продолжаться до конца его дней?
– Таковы мои обязанности. Несчастные случаи не должны мешать живому существу двигаться избранным путем.
Ахмул забежал за скальный уступ и исчез из поля зрения экстроаффектора.
– Хотите, чтобы я показывал вам, что будет дальше или желаете взглянуть на Дастин?
Джексон открыл глаза и услышал ее голос – девушка стояла прямо перед ним:
– Мне было интересно, сколько времени пройдет, прежде чем ты заметишь меня?
Возвращение к реальности далось Джексону с большим трудом. На то, чтобы перенастроить должным образом свой мозг, у него ушло несколько секунд. Придя в себя, он обнаружил, что на голове Дастин красуется сложный головной убор в виде вычурного шлема с большим гребнем, причем передняя часть шлема, составленная в виде забрала из сложенных под острыми углами пластин, закрывала верх ее лица, оставляя свободными подбородок и губы. Следом за этим он увидел, что Дастин, в отличие от остальных людей находящихся сейчас внутри Шипа, одета в некое подобие мантии. Дастин сделала шаг назад, вокруг ее тела заколебалось облако поблескивающего белого газа, который мог быть как из множества отдельных пигментированных фрагментов, самостоятельно висящих в воздухе вокруг ее тела, так и быть какой-то сказочной тканью.
В любом случае, наряд, схваченный на талии Дастин, прикрепленный к ее плечам и локтям, был поистине удивительным. Довольная произведенным эффектом, она засмеялась и поднялась на мыски, сначала раскинув руки в стороны, а потом резко согнув их в локтях в его сторону. Движение ее рук и тела развернуло на одеянии полосы бахромы, заставило вскинуться гребень ее маски, раскрыло ее крылья. Она снова засмеялась звонким серебряным радостным смехом.
– Ты понял? Я точно знала, что тебе понравится, что тебе хочется больше всего! И теперь я твоя, твоя! – воскликнула она, томно и покорно падая к нему на грудь.
Он не смог заставить себя поднять руки, чтобы поймать ее, и вздрогнул, ощутив на себе ее прикосновение.
– Ты сделала все с точностью до наоборот, – сказал он, пораженный ее выбором. – Однако я должен отметить в тебе глубину познаний.
– Что? Что такое? – она отпрянула и схватила его руки. – Да что творится с тобой?
– Не только со мной, но и с тобой тоже, – заметил он, поворачивая ее кругом, чтобы толкнуть к двери. "А что бы в таком случае сделал Эльмо Линкольн?"
– Уходи. Уходи прочь, мангани! – выкрикнул он и резко толкнул ее вперед, в водовороте и кружении блесток ее газа. Его просто трясло от злости; он услышал, как над ухом у него хихикнул Комп.
Он обвел вокруг себя горящими от ярости глазами. Смотреть было абсолютно не на что, все было лживым, начиная от голубизны неба и заканчивая серебристыми вспышками рецепторов над головой. Ни разу, ни разу за всю свою жизнь он не испытывал такой ярости, а Комп, похоже, и не думал прекращать смеяться над ним. Джексон выбросил в сторону одной из пчел руку и попытался схватить ее на лету. Но он не был настолько быстрым, как Ахмул.
Он пригнулся и посмотрел на дверь Шипа. Каждого, кто выйдет оттуда, ждут серьезные неприятности, и он об этом позаботится. Все вокруг плавало в красном рябом тумане, но в то же время внутри себя он ощущал то ужасное, чистейшее спокойствие. И это оправдывало все. Человек, который чувствует внутри себя такое, становится на одну полку с такими монархами, как тиранозавр рекс и тому подобное. Он начал красться к двери на расслабленных и согнутых ногах, а руки его были как стальные канаты, поддерживающие пролет моста.
Из дверей на встречу ему появилась Пэлл – застенчивая и неуверенная в себе.
– Не сходи с ума, Джексон, – сказала она ему. – Я знаю, что ты расстроен, – она вытянула вперед руку и дотронулась до его стиснутого кулака. – Мне знакомо это чувство. Мне доводилось бывать на твоем месте. Но я научилась игнорировать их отношение ко мне. И я не сдалась. Я все время старалась исправить себя, и однажды… – она потупила взгляд. – Тебе просто нужно, – воскликнула она в порыве искреннего переживания, – как бы это сказать… научиться выражать свои чувства. Именно свои собственные чувства. Понимаешь, если бы ты научился верить в себя, в то, кто ты есть, если бы ты стал уверен в том, кто ты есть, тогда… ты и сам знаешь, что будет. Если ты станешь уверенным… и полюбишь кого-нибудь, кто сможет дать тебе эту уверенность, или просто сможешь увидеть хорошее в этих людях, ты обязательно станешь уверенным в себе… ну, а после этого, ты сможешь продолжать жить и заниматься тем же, чем занимаются все остальные, при этом точно выражая собственные чувства, и только так ты сможешь находиться среди людей, при этом оставаясь самим собой. Я хочу сказать, что только поняв, кто ты есть на самом деле, ты сможешь жить среди людей. Ты же видел – в конце концов они приняли меня. И в этом есть польза, потому что с этого момента я знаю, что только среди людей я могу быть собой. Я могу научить этому и тебя. Позволь мне остаться с тобой. Я помогу тебе.
Джексон поднял голову вверх и посмотрел на носящиеся по спиралям серебряные блестки.
– Ты видишь их? – спросил он ее. – Ты слышишь их?
– Конечно. Может быть ты хочешь увидеть действительность Петры Джован?
Джексон вздрогнул.
– Нет. Никогда не говори мне о Петре Джован.
Пэлл взяла его руку и приложила ее к своим губам.
– Прошу тебя, Джексон, – повторяла она, – я смогу понять тебя.
"Боже мой", подумал он. А потом: "Я единственный разумный человек на этой Земле. А она сумасшедшая, потому что хочет, чтобы я взял ее с собой".
– Ладно, пойдем, – сказал он, повернулся к Шипу спиной, взял ее за руку и зашагал прочь.
Она послушно пошла с ним рядом – красиво и грациозно.
– А куда мы идем?
– Не знаю.
Он вывел ее в чистое поле. В живой изгороди нашлась небольшая брешь, от нее в прерию змеилась еле заметная тропинка, и Джексон уверено зашагал по ней. Над ним сновали экстроаффекторы.
– Прекрасное решение! – сказал ему Комп. Начало Нового Рая! Мужчина и его подруга в их бесконечном путешествии…
– Дерьмо собачье, – ответил ему Джексон.
Пэлл удивленно посмотрела на него.
– Но за чем все это?
За чем все это? У всего должна была быть своя причина, верно? Джексон покачал головой.
– Ты в самом деле хочешь это знать? Ты в самом деле хочешь, чтобы я выразил свои чувства?
Она кивнула.
– Да, очень.
Хорошо. И он начал:
– От края до края дно мира было покрыто плавными линиями дюн, очень похожими на те, которые покрывают дно океана. Края мира были высокими и изломанными. На закате дальней стеной кратера становился западный горизонт. Этот горизонт был черным. Сине-черным….
– Прекрасно! Потрясающе! – восхищенно зашептал Комп ему на ухо. – Прошу у вас прощения. Мне показалось, что вы собираетесь отделаться каким-нибудь очередным клише. Конечно, любое клише в вашем исполнении становится восхитительно драматичным, великим и призывным в своей дикости. Но я не хочу, чтобы вы хоть на секунду усомнились в том, что я не способен оценить чистый, хрустальный звон правды. Ваша аудитория на текущий момент не особенно велика, но это ничего – тем лучше для нее. Не соглашайтесь на компромиссы. Не смягчайтесь духом только потому, что вам хочется доставить приятное ей. Звени дальше, мальчик! Расскажи ей, как все было!
– …А ты будешь петь мне вслед в моих скитаниях, – пробормотал себе под нос Джексон. Пэлл семенила рядом с ним и глаза ее сияли, соревнуясь в блеске с экстроаффекторами. И он продолжил свой рассказ:
– Солнечный свет еще касался верхнего края кратера, выбивая из него цвет ржавчины. Сияющая и выгнутая аркой ржавая дуга, простираясь своими концами направо и налево так далеко, насколько хватало глаз, как стена, или лук, или как след от чего-то, что пролетело над краем незамеченным, а увидеть удалось только его хвост. На дне кратера тут и там были разбросаны скалы. Солнечный свет, перед тем как умереть совсем, бил и в них тоже, окрашивая их в ярко-оранжевый. А наверху уже висели звезды – четкие и неподвижные крапины света.
– К этому горизонту ты гнал амрса?
– Да. Но прежде я выследил эту птицу.