Буджолд Лоис Макмастер. Приманка

   «Он это уже сделал» – такой ответ, решила Фаун, не принес бы пользы.
   – Как, ты боишься, что меня принесут в жертву? Очень мило с твоей стороны, Рид.
   Рид возмущенно выпрямился.
   – Нечего смеяться! Я однажды видел женщину – Стража Озера, когда она останавливалась поесть в таверне в Вест-Блу. Мы с Санни Семеном поспорили, не побоюсь ли я заглянуть в ее седельные сумки. В них были кости – человеческие кости!
   – Скажи, волосы этой женщины были свернуты в узел?
   Рид вытаращил глаза.
   – Откуда ты знаешь?
   – Тебе повезло, что она тебя не поймала.
   – Да она и поймала... Она схватила меня и стала трясти, а еще сказала, что на меня ляжет проклятие, если я еще когда-нибудь трону что-нибудь, принадлежащее Стражам Озера. Она так хмурилась... она сказала, что поймает и съест меня!
   Фаун свела брови.
   – Сколько лет тебе тогда было?
   – Десять.
   – Господи, Рид, – воскликнула Фаун раздраженно, – а что сам ты сказал бы сопливому мальчишке, которого поймал за воровством из своих сумок, чтобы припугнуть его и чтобы он больше такого не делал? Тебе просто тогда повезло – ты не наткнулся за тетку Дага Мари: уж она бы рассказала тебе такую страшилку, что ты еще неделю писал бы в постель. – Фаун внезапно ощутила радость от того, что разделяющий нож хранится в ее вещах, но все же решила предупредить Дага, чтобы он присматривал за своими седельными сумками.
   Рид как будто несколько растерялся; было похоже что такая точка зрения никогда не приходила ему на ум, но тем не менее он продолжал гнуть свое:
   – Фаун, то были настоящие кости. И они были свежими.
   В этом-то Фаун не сомневалась. Ей также совершенно не хотелось вступать на скользкую почву объяснений с близнецами, которые только начнут расспрашивать, откуда она знает, и бесконечно изводить ее, когда ее ответы окажутся отличными от их представлений. Фаун молча докончила чистку боков Грейс и стала расчесывать ей гриву.
   Раш все бубнил насчет различий в возрасте.
   – Меня просто тошнит от мысли, что этот старик станет тебя лапать. А что, если он сделает тебе ребенка?
   Фаун определенно не была готова к столь быстрому развитию событий, но эта перспектива вовсе не наполняла ее ужасом. Может быть, если у них с Дагом будут дети, они не окажутся такими коротышками, как она сама и ее родичи – эта мысль ее явно порадовала. Фаун мягко улыбнулась, когда Грейс мягким замшевым носом ткнулась ей в ладонь и фыркнула.
   – Он ведь чуть ли не признался, – продолжал Раш, – что его план – держать тебя при себе, пока ты не забрюхатеешь, а потом спихнуть на нас.
   – Только в случае его смерти, Раш!
   – Ага, только этого недолго ждать.
   – Да какая вам разница? Вы же с Ридом собираетесь отправиться на запад поднимать целину. Вас здесь не будет. – Фаун вышла из стойла и закрыла ворота на щеколду.
   – Значит, все свалится на Флетча и Кловер.
   – Ух, до чего же вы двое... – Фаун не сразу нашла подходящее слово, – непроходимые дураки!
   – Ах вот как? – подхватил Раш. – Он-то говорил, что хочет жениться на тебе, потому что ты такая уж вся из себя умница, да только какой тупой нужно быть, чтобы поверить в его россказни? Он все это придумал, чтобы получить в свои стариковские руки твою молодую... задницу.
   – Получить мою руку, – холодно поправила его Фаун. Ах, как ей не хватало прикосновений Дага к ее молодому... всему. Как же ей не терпелось сбежать из Вест-Блу, с венчанием или без него...
   Раш весьма реалистично изобразил позыв к рвоте со всеми полагающимися звуками. Фаун решила, что ткнуть его вилами будет, пожалуй, чересчур, а вот по крайней мере огреть обухом по голове...
   – И как, по-твоему, – добавил Раш, – мы будем выглядеть перед своими друзьями, если в нашей семье заведется подобный тип?
   – Учитывая, что у вас за друзья, не могу сказать, что меня это так уж волнует.
   – Не вижу, чтобы ты в последнее время вообще с кем-нибудь, кроме себя, считалась!
   Рид настойчиво и со странным страхом в голосе проговорил:
   – Я знаю, в чем дело. Он каким-то образом тебя приворожил, вот что!
   – Не желаю больше слышать от вас ни слова!
   – И что? – осклабился Раш. – Ты никогда с нами больше не будешь разговаривать?
   – Я подумаю об этом, – прорычала Фаун и вышла из амбара.
   Однако не все разговоры были столь неприятными. Фаун неожиданно обнаружила союзницу в Кловер, с которой никогда раньше не находила общих интересов; теперь же Кловер и сама встала на сторону Фаун, и Флетча быстро привела в чувства. Две девушки теперь очень сочувствовали друг другу; они обнаружили, что могут стать навсегда лучшими подругами, а раньше ошибались. От такой перемены у Флетча голова шла кругом. Даг умело использовал впечатление, которое произвела новость о его возрасте: он поставил себя выше споров и по большей части беседовал наедине с мамой Блуфилд, папой Блуфилд или с Нетти. Вит продолжал говорить колкости, блаженно не обращая внимания на то, кого они задевали, так что в конце концов перессорился со всеми, за исключением Дага, который по-прежнему был терпелив и целеустремлен.
   – Мне приходилось наводить порядок в отряде вплоть до примирения противников, бросающихся друг на друга с ножами, – заверил он Фаун в один из особенно напряженных моментов. – Здесь ведь еще никто не пытался пырнуть другого.
   – До этого почти дошло, – проворчала Фаун.
   На второй день после предложения Дага родители Фаун запретили обсуждать эту тему за ужином, так что трапеза, к облегчению Дага, прошла тихо и спокойно. Даг начал думать, что его план изящно извлечь Фаун из семейных тисков осуществляется не так успешно, как он надеялся. Впрочем, сколько бы времени ни понадобилось – два дня, двадцать или двести, – он был намерен настаивать на своем; другое дело, что Фаун уже была близка к тому, чтобы расплавиться в родственном тигле. Напряжение, испытываемое Фаун, передавалось и Дагу: он не мог не замечать изменений, происходящих с ее Даром.
   Они и так уже потратили слишком много времени. Если еще задержаться в Вест-Блу, Даг может разминуться со своим отрядом в лагере Хикори, а тогда дозорные перепугаются и решат, что он снова пропал. На этот раз у него не будет оправдания – убитого Злого, – ценой которого можно было бы купить прощение.
   Блуфилды постепенно начинали ему симпатизировать. Флетч и Кловер открыто его поддерживали, Нетти спокойно кивала, хоть Трил по большей части и помалкивала. Виту было все равно, а папа Блуфилд все еще пребывал в нерешительности.
   Соррел и Трил Блуфилд напоминали Дагу двух командиров отряда, головы которых забиты слишком многими заботами и обязанностями, которым приходится помнить о слишком многих людях и их противоречивых потребностях и желаниях. Если проблема оказывалась неразрешимой, был хороший шанс на то, что ее просто отбросят. Даг думал, что Блуфилды могут сломаться просто потому, что не могут позволить себе тратить все время и силы на одну-единственную проблему, когда их внимания требуют еще многие. Даг иногда казался себе жестоким и безжалостным, но заставлял себя продолжать осаду, оказывая мягкое давление. Что касается давления не слишком мягкого, то его взяла на себя Фаун.
   Рид и Раш оставались упрямо враждебными. Лаг не мог понять причины этого, поскольку ни один из близнецов не желал с ним разговаривать, несмотря на несколько дружелюбных попыток со стороны Дага. Если бы ему удалось обработать их по одному, из этого еще мог бы выйти толк, но они держались вместе и сохраняли непреклонность. Когда Даг пытался расспросить Фаун о том, какие возражения те выдвигают, девушка только мрачно сжимала губы. Впрочем, горячие высказывания близнецов по крайней мере заставляли папу Блуфилда быстрее продвигаться в сторону согласия, чем случилось бы в противном случае – хотя бы по причине раздражения. Иногда оппозиция оказывается собственным злейшим врагом.
   «И все-таки... как мне хотелось бы, чтобы они стали мне настоящими братьями по шатру...»
   Нет, эту неразумную надежду нужно было выгнать из потайного уголка и уничтожить. Даг сердился сам на себя. Драгоценный дар дружбы, который он когда-то разделял с братьями Каунео в Лутлии, было так приятно иметь и так больно терять... Может быть, так, как теперь, и лучше.
   Закончив после ужина все дела, семья обычно собиралась в гостиной, где было не так жарко, как на кухне, чтобы всем можно было пользоваться светом одной лампы. Даг вместе с Фаун отправился кормить кур крошками; когда они проходили через холл, до них из гостиной донеслись раздраженные голоса. К этому времени Даг старался избегать пользоваться Даром в этой склочной компании, ни один член которой не был способен достойно приглушать свои эмоции, но сейчас голоса были слышны и без использования Дара – гулкий неприязненный рев Рида и высокий испуганный вскрик Трил:
   – Рид! Поставь на место! Фаун привезла ее мне из самого Глассфорджа!
   Фаун резко втянула воздух и кинулась в гостиную. Даг двинулся следом, заранее готовясь к неприятностям.
   В гостиной Рид и Раш, фигурально выражаясь, загнали родителей в угол. Трил сидела у стола, на которой горела яркая масляная лампа, опустив на колени какое-то рукоделие; Нетти в углу держала в руке веретено, с которым редко расставалась; Вит сидел рядом с ней, заинтересованный зритель, в порядке исключения никого не подзуживающий; Соррел и Рид стояли посередине комнаты лицом к лицу, и Раш нервно кружил вокруг них.
   Рид держал в руках стеклянную чашу и с пафосом – преувеличенным, на взгляд Дага – вопил:
   – Продать свою дочь кровопийце, пожирателю трупов за какой-то кусок стекла?
   – Рид! – яростно взвизгнула Фаун. – А ну отдай! Это не твое!
   Даг подумал, что ответное действие Рида было следствием привычки: в ответ на знакомое возмущение сестры он, не задумываясь, поднял чашу повыше, чтобы маленькая Фаун, даже подпрыгнув, не могла ее достать, а потом перебросил Рашу, который так же автоматически ее поймал.
   Из глаз Фаун брызнули слезы бессильной ярости.
   – Вы двое – просто пара дворовых псов!
   – Если бы ты не притащила с собой Бесполезного... – начал оправдываться Раш.
   Ах, еще одно прозвище для него, понял Даг. Их здесь набралось уже множество. Однако его собственное раздражение не шло ни в какое сравнение с яростью, рожденной в нем унизительной беспомощностью Фаун.
   Соррел бросил взгляд на свою огорченную жену, прижавшую руку к губам, и сердито рявкнул:
   – Хватит, парни! – Он сделал шаг вперед и попытался отнять чашу у Раша, но, не желая вступать в схватку с сыном, выпустил ее в тот же момент, что и Раш, испугавшийся отца.
   В случившемся ничьей вины не было – по крайней мере ни у кого не было намерения разбить чашу. И Даг, и Фаун поняли, что должно случиться, и Фаун горестно вскрикнула еще прежде, чем чаша упала на деревянный пол, разлетевшись на три больших куска и кучку блестящих осколков.
   Все в комнате замерли, одинаково скованные ужасом. Вит открыл было рот, но огляделся и снова его закрыл.
   Соррел опомнился первым и тихим хриплым голосом распорядился:
   – Вит, не двигайся: ты без башмаков.
   Трил воскликнула:
   – Рид! Раш! Как вы могли! – и начала всхлипывать, уткнувшись лицом в свое шитье.
   Материнский гнев скатывался с этой парочки, как с гуся вода, но искреннее отчаяние в голосе Трил произвело на Рида и Раша впечатление. Оба они начали сбивчиво извиняться.
   – Извинениями горю не поможешь! – воскликнула Трил и отшвырнула прочь свое рукоделие. Ткань была запятнана кровью – Трил нечаянно укололась иголкой, когда чаша разлетелась на куски. – Что за наказание мне с вами...
   Вопли Блуфилдов были так болезненны для Дара Дага... он пытался закрыться от них и не мог – слишком тесно был он связан с Фаун... что он помимо воли опустился на колени. Под гневные и огорченные выкрики семейства он пристально посмотрел на осколки стекла. Отгородиться от эмоций Блуфилдов Даг не мог, но мог направить свое внимание в другое русло – это был древний, древний способ справляться с невыносимым.
   Он освободил свою сломанную руку из перевязи и пальцами и крюком неуклюже сдвинул большие куски как можно ближе друг к другу. Теперь мелкие осколки... они ведь не крупнее, чем москиты. Если он мог отогнать москита, он сможет сдвинуть осколок... если сможет сдвинуть один осколок, сможет и два, четыре... много. Даг вспомнил, как нежно пел Дар чаши в солнечном свете в их комнате в Глассфордже, рождая радуги, и начал сам тихо напевать, подбирая правильный тон... да, вот такой.
   Стеклянные осколки замерцали, потом сдвинулись, потом поднялись над досками пола. Даг передвигал их не рукой, а Даром руки... Даром левой руки, которой у него не было... мысль об этом оказалась такой пугающей, что Даг в ужасе отшатнулся.
   Однако даже ужас не мог разрушить его сосредоточенность. Осколки кружились в воздухе вокруг чаши, как светлячки; каждый искал свое место. Золотой свет пробежал по тонким как паутинки линиям разлома – как жар тигля, как свет звезд, – много сравнения Даг не мог найти. Чаша засияла, отражая его бледное напряженное лицо. Даг продолжал тянуть почти неслышную ноту, и линии света завились водоворотами бледного золота, а потом растеклись по всей чаше, как по поверхности спокойного озера под лучами зимнего солнца.
   Свет начал меркнуть... и погас.
   Даг пришел в себя, стоя на коленях; волосы его свесились над покрытым потом лицом, как занавес, рот был открыт... и смотрел он на целую чашу. Его кожа была холодной и липкой, как свиной жир зимним утром, его трясло, желудок болел. Даг стиснул зубы, чтобы они не стучали.
   Единственными звуками в комнате было дыхание восьми человек: у кого-то тяжелое, у кого-то быстрое и судорожное; кто-то сдерживал слезы, кто-то задыхался от шока. Даг подумал, что может на слух определить, кто как дышит. Вот посмотреть на Блуфилдов он не мог себя заставить.
   Кто-то – Фаун, конечно – упал на колени с ним рядом.
   – Даг... – раздался ее неуверенный голос. Маленькая рука коснулась его подбородка и подняла голову Дага так, что он смог взглянуть в ее широко-широко раскрытые глаза.
   Даг подвинул к ней чашу левой рукой. Чаша была горячей, но не обжигающей. Она не расплавилась, не взорвалась, не распалась снова на тысячу кусков. Она просто тихонько зазвенела – обычный звон обычного стекла, если его двигать по доскам пола, – как будто никогда не разбивалась и не воссоздавалась. К Дагу вернулся голос – по крайней мере что-то похожее на голос, хоть он и казался самому Дагу совершенно незнакомым, словно доносился из-под земли или из воды.
   – Отдай ее обратно своей маме.
   Даг оперся протезом о плечо Фаун и с трудом поднялся на ноги. Комната кружилась вокруг него, и Даг внезапно испугался, что его сейчас вырвет – прямо посередине гостиной у всех на глазах. Фаун прижала чашу к груди и тоже поднялась, не сводя глаз с лица Дага.
   – С тобой все в порядке? – спросила она. Даг коротко кивнул, облизнул свои холодные губы и поковылял к двери, ведущей в холл. Он надеялся, что сумеет добраться до крыльца прежде, чем его вырвет. Трил, вскочив, кинулась было к нему, но застыла на месте. Фаун последовала за Дагом, задержавшись только на мгновение, чтобы сунуть чашу в руки матери.
   Даг услышал позади низкий и яростный голос Фаун:
   – С сердцами он делает то же самое, знаете ли.
   Девушка решительно вышла из гостиной следом за Дагом.

16

   Фаун последовала за Дагом на крыльцо и встревоженно следила, как он тяжело сел на ступеньку, оперся левым локтем на колено и опустил голову. Небо на западе за домом цвело красками заката, на востоке, над речной долиной, в темнеющей синеве загорались первые звезды. Дневная жара спала, воздух сделался мягким. Фаун уселась справа от Дага и нерешительно – протянула руку к его лицу. Кожа Дага показалась ей ледяной, его все еще сотрясал озноб.
   – Ты весь холодный...
   Даг покачал головой и сглотнул.
   – Дай мне немного... – Через несколько секунд он выпрямился и сделал глубокий вдох. – Я уж думал, что выверну весь ужин на землю, но, кажется, обошлось.
   – Так обычно и бывает? После подобных вещей...
   – Нет... не знаю. Я не мастер, это определили, когда мне было еще шестнадцать. Я не мог в достаточной мере сосредоточиться. Мне нужно было все время двигаться. Я не мастер, но это...
   – Это было... – подсказала Фаун, когда Даг надолго замолчал.
   – Это было творение. Отсутствующие боги... – Даг поднял левую руку и вытер рукавом лоб.
   Фаун обхватила его за плечи, пытаясь согреть своим теплом; она не была уверена, что ей это удалось, но Даг благодарно улыбнулся, хоть и чувствовал себя заледеневшим.
   – Лучше вернуться на кухню, к очагу. Я приготовлю тебе горячее питье.
   – Когда мне удастся встать... Может быть, лучше обойти дом и войти на кухню через заднюю дверь, – добавил Даг.
   «Так на них не набросится все семейство». Фаун понимающе кивнула.
   – Дар, – начал Даг и замолчал, потом все-таки продолжил: – Понимаешь, Дар Стражей Озера – их магия, если хочешь – заключается в том, что мы берем вещь и делаем ее более самой собой, подкрепляя ее собственный Дар. В лагере Хикори есть женщина, которая работает с кожей – делает ее водоотталкивающей. У нее есть сестра, умеющая заставлять кожу отражать стрелы. Она может сделать две такие куртки за месяц. Когда-то у меня была подобная куртка.
   – Она действительно обладала таким свойством?
   – У меня так и не было случая проверить это. Однако я однажды видел, как такая куртка спасла от копья, брошенного глиняным человеком. Железный наконечник только оставил царапину на коже... коже куртки, а не дозорного, – уточнил Даг.
   – Ты сказал «была». А что случилось с твоей курткой?
   – Я отдал ее своему старшему племяннику, когда он сделался дозорным, а он передал сестре, когда и она тоже вступила в отряд. Последнее, что я слышал о куртке, – что ее взял младший сын моего брата, отправляясь в путешествие. Я не так уж уверен в пользе подобных курток: они делают владельца беззаботным и к тому же не защищают лицо и ноги. А все-таки, знаешь... всегда беспокоишься за молодежь. – Даг выглядел уже не таким напряженным, но взгляд его оставался далеким. – Вот и эта чаша сейчас... Я вернул ее Дар к чистой идее чаши, и стекло просто послушалось. Я чувствовал это так ясно! Только вот... – Даг наклонился, прислонился лбом ко лбу Фаун и боязливо прошептал: – Я действовал Даром левой руки, а ведь она Дара не имеет. Что бы это ни было, сейчас оно исчезло. Я никогда ни о чем подобном не слышал. Правда, лучшие мастера не говорят о своем искусстве ни с кем, кроме таких же мастеров. Так что я не знаю... не знаю...
   Дверь распахнулась; из темноты выглянул Вит.
   – Э-э... Фаун...
   – Что тебе, Вит? – нетерпеливо спросила Фаун.
   – Э-э... Тетушка Нетти зовет. Она... э-э... говорит, глупости ей надоели, она хочет видеть вас с дозорным у себя, чтобы так или иначе положить глупостям конец, как только дозорный очухается... сэр.
   За свесившимися на лицо волосами губы Дага дрогнули в улыбке, и он поднял голову.
   – Спасибо, Вит, – сказал он серьезно. – Скажи тетушке Нетти, что мы скоро придем.
   Вит сглотнул, кивнул и припустил обратно.
   Даг и Фаун поднялись и обошли дом, направляясь к двери, ведущей в кухню. Даг тяжело опирался левой рукой на плечи Фаун, но все же дважды споткнулся. Девушка усадила его у очага, заварила чай с мятой и поднесла кружку к его губам. Выпив горячий напиток, Даг перестал дрожать, и его липкая кожа порозовела и стала теплой. Фаун видела, как ее родители и Флетч осторожно заглядывали в дверь из холла, однако не вошли и ничего не сказали.
   Тетушка Нетти появилась на пороге своей рабочей комнаты.
   – Ну, дозорный, – сказала она, – ты, как я понимаю, предпочел на некоторое время исчезнуть.
   – Да, мэм, – лукаво согласился Даг.
   – Фаун, возьми лампу и веди сюда дозорного. – Нетти повернулась и пошаркала, стуча палкой по полу, в темноту, – не потому, что устала, а, как иногда она делала, чтобы слышать хоть какие-то звуки.
   Фаун обеспокоенно взглянула на Дага. Огонь в очаге, который она раздула, бросал на него красно-оранжевые отсветы, ярко освещая его белую рубашку и перевязь на руке; широко раскрытые глаза Дага казались темными провалами. Он выглядел усталым и смущенным – его рука, должно быть, болела, – но успокаивающе улыбнулся Фаун. Она улыбнулась в ответ.
   – Ты готов?
   – Нет, наверное, но меня слишком мучает любопытство. Качество, не слишком способствующее долголетию дозорного, но что ж тут поделаешь.
   Фаун сняла с полки масляную лампу с треснувшим стеклом и зажгла ее, а также три огарка в железном подсвечнике, потом двинулась в рабочую комнату, держа лампу в одной руке, а подсвечник в другой. Даг с кряхтением поднялся со стула и поплелся следом.
   Нетти крикнула из их с Фаун спальни:
   – Закрой дверь, голубушка. Так мы избавимся от шума.
   «И от любопытных ушей», – подумала Фаун. Она ногой захлопнула ведущую на кухню дверь и осторожно прошла между прялкой и седельными сумками Дага. В спальне Нетти сидела на краешке своей узкой постели; она жестом предложила пришедшим сесть тоже. Фаун поставила лампу и подсвечник на стол, потом вернулась и закрыла дверь, ведущую в спальню. Даг оглянулся на нее, потом сел на заскрипевшую под его весом кровать. Фаун примостилась с ним рядом.
   – Вот и мы, тетушка Нетти, – объявила она, а Даг добавил:
   – Мэм...
   Нетти потянулась и поморщилась, потом наклонилась вперед, опираясь на палку; ее незрячие глаза, казалось, уставились на них с пугающей пронзительностью.
   – Знаешь, дозорный, я хочу рассказать тебе кое-что. И я хочу задать тебе вопрос. А потом мы посмотрим, куда это нас приведет.
   – Я в твоем распоряжении, – ответил Даг с подчеркнутой вежливостью, которая, как знала Фаун, часто скрывала настороженность.
   – Это мы еще посмотрим, – фыркнула Нетти. – Видишь ли, ты не первый Страж Озера, которого я повстречала.
   – Я это почувствовал.
   – Я веду по большей части унылую жизнь. Живу в этом доме с тех пор, как Трил вышла за Соррела, – уже почти тридцать лет. Я почти никогда не покидаю ферму, только изредка выбираюсь в Вест-Блу по рыночным дням или на посиделки рукодельниц.
   На самом деле Нетти делала это регулярно, будучи лучшей мастерицей-ткачихой и любительницей деревенских сплетен, но Фаун поостереглась вмешаться в поток... чего? воспоминаний?
   По-видимому, так и было; Нетти продолжала:
   – Лето перед тем, как родилась Фаун, было для нас нелегким. Трил немоглось, мальчишки стали непослушными, а Соррел, как всегда, слишком много работал. Я спала плохо, а потому по ночам, когда все укладывались, отправлялась в северный лес собирать травы. Мальчишки были в таком возрасте, что больше мешали, чем помогали в этом деле.
   Им было от пяти до десяти лет, сообразила Фаун и поежилась.
   – Корни и травы для снадобий и краски, знаете ли... Ночью не только спокойнее, но и запахи чувствуются острее. Мне особенно был нужен дикий имбирь, чтобы сделать питье для бедняжки Трил, которую все время тошнило. Только вышло так, что однажды ночью я пожалела, что кругом никого нет, потому что упала и повредила колено. Сначала я пыталась кричать, но я была слишком далеко от дома, и меня не слышали.
   Действительно, лес на крутом склоне долины тянулся мили на три; Фаун сочувственно поцокала языком: Нетти не увидела бы, если бы она просто кивнула.
   – Я уже решила, что мне придется лежать в мокрой от росы траве до утра, когда меня хватятся, но тут я услышала шорох и испугалась, что волк или медведь могут меня загрызть, только это был дозорный – Страж Озера. Сначала я решила, что лучше бы на меня напал медведь, но дозорный оказался славным молодым парнем. Он положил руки на мою ногу, боль удивительно ослабла, а потом он поднял меня и отнес к дому. Я была тогда более тощей, чем теперь, вроде мелкой рыбешки. Он был совсем не таким высоким, как ты, – Нетти кивнула в сторону Дага, – но крепким. И голос у него был приятный – почти такой же глубокий, как твой. Он рассказал, что прибыл по обмену из какого-то лагеря на севере и что он впервые в дозоре в здешних краях... одинокий и скучающий по дому, решила я. Как бы то ни было, я тихо накормила его на кухне, а он очень здорово забинтовал мне колено – туго, так что оно почти не болело.
   Не знаю, счел ли он меня своей приемной тетушкой или птичкой с пораненным крылом, которую он нашел и пригрел, только на следующую ночь кто-то постучал в мое окно. Тот дозорный вернулся и принес мне снадобья – одно для моего колена, другое – для Трил. Он не задержался, только отдал лекарства. Его порошки подействовали просто чудесно, должна сказать. – Нетти вздохнула, с благодарностью вспомнив Стража Озера.
   – Потом он ушел, и я больше о нем не думала, только на следующее лето ночью опять раздался стук в мое окно. Мы устроили что-то вроде пикника на заднем крыльце и славно поговорили. Парень был рад узнать, что Трил благополучно разрешилась тобой, Фаун. Он принес мне маленькие подарки, а я дала ему с собой еды и сотканное мной полотно. То же случилось и еще через год. Я уже привыкла ждать его.
   Через год он явился опять, но не один. Он привел свою молодую жену – похвастаться ею передо мной, я думаю, уж очень он ею гордился. Он показал мне свои брачные браслеты – они называли их узами, – зная, что я, как мастерица, интересуюсь всем, что относится к ремеслу: нитками, тесьмой, плетением, а не только пряжей и вязаньем. Они позволили мне взять браслеты в руки и ощупать, и тут я испытала потрясение. Это были не просто красивые вещи. В них была магия.