Это была квартира на третьем этаже, в доме без лифта. Дверь открыла она. Маджа сидел на полу со своими бонгами и пил из горлышка недорогой портвейн. Он был босиком, в облегающих джинсах и белой футболке в черную полоску. Эстер оделась точно так же. Она принесла мне бутылку пива, я взял из пачки на столике сигарету и приступил к интервью.
– Когда вы с Маджой познакомились? Эстер назвала дату. Кроме того, она точно назвала время и место.
– Когда вы впервые почувствовали любовное влечение к Мадже? Какие обстоятельства этому сопутствовали?
– Ну что ж, – сказала Эстер, – это было…
– Она любить меня, когда я давать ей штуковину, – сообщил Маджа с ковра.
– Он довольно быстро выучил английский, не правда ли?
– Да, у него блестящие способности. Маджа взял свою бутылку и сделал изрядный глоток.
– Я втыкать в нее эту штуковину, она говорить: «О боже мой, боже мой, боже мой!» Ха-ха-ха!
– У Маджи изумительное телосложение, – сказала она.
– Она также глотать, – сказал Маджа, – хорошо глотать. Глубокая глотка, ха-ха-ха!
– Я сразу полюбила Маджу, – сказала Эстер, – меня сразило выражение глаз, лица… столь трагическое. И походка. Он ходит, да-да, он ходит почти как тигр.
– Ебля, – сказал Маджа, – мы ебать еблю, ебливую еблю. Я уставать.
Маджа выпил еще. Он посмотрел на меня:
– Ты ебать ее. Я устал. Она большой ненасытный туннель.
– Маджа обладает подлинным чувством юмора, – сказала Эстер, – это меня тоже в нем привлекает.
– Во мне тебя влекает одно, – сказал Маджа, – мой мочезарядный телеграфный столб.
– Маджа пьет с самого утра, – сказала Эстер, – вы должны его извинить.
– Может, я приду потом, когда он будет себя получше чувствовать?
– Да, наверное, это разумно.
Эстер назначила мне встречу на следующий день, в два часа пополудни.
Это ровным счетом ничего не меняло. Все равно мне были нужны фотографии. У меня был один знакомый спившийся фотограф, некто Сэм Джейкоби, который хорошо знал свое дело и взял бы за работу по-божески. Я привел его с собой. День выдался солнечный, слой смога был очень тонкий. Мы подошли к двери, и я позвонил. Ответа не последовало. Я позвонил еще раз. Дверь открыл Маджа.
– Эстер не дома, – сказал он, – она в магазин. – Мы условились встретиться ровно в два. Я хотел бы войти и подождать.
Мы вошли и сели.
– Я играть вам на барабанах, – сказал Маджа. Он сыграл на барабанах и спел несколько протяжных песен, рожденных в джунглях. У него получалось весьма неплохо. На нем были те же джинсы и полосатая футболка.
– Ебля, ебля, ебля, – сказал он, – это все, чего она хотеть. Она делать меня сумасшедший.
– Скучаешь по джунглям, Маджа?
– Главное – не срать против течения, папаша.
– Но она любит тебя, Маджа.
– Ха-ха-ха!
Маджа сыграл нам еще одно соло на барабанах. Даже пьяный он делал это неплохо.
Когда Маджа закончил, Сэм сказал мне: – Как по-твоему, у нее в холодильнике может быть пиво?
– Вполне.
У меня что-то нервишки пошаливают. Мне нужно пиво.
– Сходи посмотри. Возьми парочку. Я ей потом куплю. Надо было с собой взять.
Сэм встал и ушел на кухню. Я услышал, как открывается дверца холодильника.
– Я пишу о вас с Эстер статью, – сказал я Мадже.
– Не женщина, а большая яма. Никогда не заткнуть. Как вулкан.
Я услышал, как Сэм на кухне блюет. Он был запойным пьяницей. Я знал, что он пришел с похмелья. И тем не менее он был одним из лучших фотографов. Потом стало тихо. Сэм вышел. Он сел. Пива он не принес.
– Я снова играть на барабанах, – сказал Маджа.
Он снова сыграл на барабанах. У него все еще получалось неплохо. Хотя и похуже, чем в прошлый раз. Вино возымело действие.
– Идем отсюда, – сказал мне Сэм.
– Надо дождаться Эстер, – сказал я.
– Идем, старина, – сказал Сэм.
– Ребята, хотеть немного вина? – спросил Маджа.
Я встал и пошел на кухню за пивом. Сэм увязался за мной. Я направился к холодильнику.
– Прошу тебя, не открывай! – сказал он.
Сэм подошел к раковине и вновь принялся блевать. Я посмотрел на холодильник. Открывать не стал. Когда Сэм проблевался, я сказал:
– Ладно, идем.
Мы вышли в переднюю комнату, где все еще сидел подле своих бонгов Маджа.
– Я играть барабан еще раз, – сказал он.
– Спасибо, Маджа, не надо.
Мы вышли, спустились по лестнице и оказались на улице. Сели в мою машину. Я отъехал. Что сказать, я не знал. Сэм не сказал ни слова. Мы находились в деловом районе. Я подъехал к бензоколонке и велел служителю залить полный бак обычного. Сэм вышел из машины и направился к телефонной будке звонить в полицию. Я увидел, как Сэм выходит из будки. Заплатил за бензин. Интервью я не получил. И недосчитался пятисот долларов. Я ждал, когда Сэм дойдет до машины.
Убийцы
– Когда вы с Маджой познакомились? Эстер назвала дату. Кроме того, она точно назвала время и место.
– Когда вы впервые почувствовали любовное влечение к Мадже? Какие обстоятельства этому сопутствовали?
– Ну что ж, – сказала Эстер, – это было…
– Она любить меня, когда я давать ей штуковину, – сообщил Маджа с ковра.
– Он довольно быстро выучил английский, не правда ли?
– Да, у него блестящие способности. Маджа взял свою бутылку и сделал изрядный глоток.
– Я втыкать в нее эту штуковину, она говорить: «О боже мой, боже мой, боже мой!» Ха-ха-ха!
– У Маджи изумительное телосложение, – сказала она.
– Она также глотать, – сказал Маджа, – хорошо глотать. Глубокая глотка, ха-ха-ха!
– Я сразу полюбила Маджу, – сказала Эстер, – меня сразило выражение глаз, лица… столь трагическое. И походка. Он ходит, да-да, он ходит почти как тигр.
– Ебля, – сказал Маджа, – мы ебать еблю, ебливую еблю. Я уставать.
Маджа выпил еще. Он посмотрел на меня:
– Ты ебать ее. Я устал. Она большой ненасытный туннель.
– Маджа обладает подлинным чувством юмора, – сказала Эстер, – это меня тоже в нем привлекает.
– Во мне тебя влекает одно, – сказал Маджа, – мой мочезарядный телеграфный столб.
– Маджа пьет с самого утра, – сказала Эстер, – вы должны его извинить.
– Может, я приду потом, когда он будет себя получше чувствовать?
– Да, наверное, это разумно.
Эстер назначила мне встречу на следующий день, в два часа пополудни.
Это ровным счетом ничего не меняло. Все равно мне были нужны фотографии. У меня был один знакомый спившийся фотограф, некто Сэм Джейкоби, который хорошо знал свое дело и взял бы за работу по-божески. Я привел его с собой. День выдался солнечный, слой смога был очень тонкий. Мы подошли к двери, и я позвонил. Ответа не последовало. Я позвонил еще раз. Дверь открыл Маджа.
– Эстер не дома, – сказал он, – она в магазин. – Мы условились встретиться ровно в два. Я хотел бы войти и подождать.
Мы вошли и сели.
– Я играть вам на барабанах, – сказал Маджа. Он сыграл на барабанах и спел несколько протяжных песен, рожденных в джунглях. У него получалось весьма неплохо. На нем были те же джинсы и полосатая футболка.
– Ебля, ебля, ебля, – сказал он, – это все, чего она хотеть. Она делать меня сумасшедший.
– Скучаешь по джунглям, Маджа?
– Главное – не срать против течения, папаша.
– Но она любит тебя, Маджа.
– Ха-ха-ха!
Маджа сыграл нам еще одно соло на барабанах. Даже пьяный он делал это неплохо.
Когда Маджа закончил, Сэм сказал мне: – Как по-твоему, у нее в холодильнике может быть пиво?
– Вполне.
У меня что-то нервишки пошаливают. Мне нужно пиво.
– Сходи посмотри. Возьми парочку. Я ей потом куплю. Надо было с собой взять.
Сэм встал и ушел на кухню. Я услышал, как открывается дверца холодильника.
– Я пишу о вас с Эстер статью, – сказал я Мадже.
– Не женщина, а большая яма. Никогда не заткнуть. Как вулкан.
Я услышал, как Сэм на кухне блюет. Он был запойным пьяницей. Я знал, что он пришел с похмелья. И тем не менее он был одним из лучших фотографов. Потом стало тихо. Сэм вышел. Он сел. Пива он не принес.
– Я снова играть на барабанах, – сказал Маджа.
Он снова сыграл на барабанах. У него все еще получалось неплохо. Хотя и похуже, чем в прошлый раз. Вино возымело действие.
– Идем отсюда, – сказал мне Сэм.
– Надо дождаться Эстер, – сказал я.
– Идем, старина, – сказал Сэм.
– Ребята, хотеть немного вина? – спросил Маджа.
Я встал и пошел на кухню за пивом. Сэм увязался за мной. Я направился к холодильнику.
– Прошу тебя, не открывай! – сказал он.
Сэм подошел к раковине и вновь принялся блевать. Я посмотрел на холодильник. Открывать не стал. Когда Сэм проблевался, я сказал:
– Ладно, идем.
Мы вышли в переднюю комнату, где все еще сидел подле своих бонгов Маджа.
– Я играть барабан еще раз, – сказал он.
– Спасибо, Маджа, не надо.
Мы вышли, спустились по лестнице и оказались на улице. Сели в мою машину. Я отъехал. Что сказать, я не знал. Сэм не сказал ни слова. Мы находились в деловом районе. Я подъехал к бензоколонке и велел служителю залить полный бак обычного. Сэм вышел из машины и направился к телефонной будке звонить в полицию. Я увидел, как Сэм выходит из будки. Заплатил за бензин. Интервью я не получил. И недосчитался пятисот долларов. Я ждал, когда Сэм дойдет до машины.
Убийцы
Гарри только что слез с товарняка и шел теперь по Аламеда в бар Педро – выпить кофе за пятак. Было раннее утро, но он помнил, что открывают в пять. У Педро можно было за пятак сидеть часа два. Сидеть и думать. Вспоминать, в какие моменты все в жизни шло гладко, а в какие – наперекосяк.
Они уже открылись. Молодая мексиканка, подававшая кофе, посмотрела на него как на человека. Бедняки знают жизнь. Хорошая девчонка. Ну, неплохая. Они приносят горе. Все приносит горе. Он вспомнил где-то услышанное: «Жизнь – горе по определению».
Гарри уселся за дряхлый столик. Кофе подали хороший. Ему тридцать восемь, а он уже конченый. Он попивал кофе и вспоминал, когда у него все шло гладко, а когда – наперекосяк. Ему все надоело – фокусы со страховкой, малюсенькие конторы, высокие стеклянные перегородки, клиенты; ему надоело болтать с женой, щупать секретарш в лифтах и коридорах, надоели встречи Рождества и Нового года, дни рождения, взносы за автомобиль и за мебель, свет, газ, вода – весь этот чертов комплект бытовых потребностей.
Он устал и бросил все, вот. Вслед за тем развелся с женой, вслед за тем запил – и выпал из жизни. У него ничего не было, и он вдруг осознал, что ничего не иметь тоже непросто. Это тоже своего рода бремя. Найти компромиссный путь – и будет полегче. Но мужчине, похоже, особо выбирать не приходится – либо лезешь вон из кожи, либо оказываешься на дне.
Гарри поднял глаза и увидел напротив мужчину, который тоже пил кофе за пятак. Ему было лет сорок. В таких же лохмотьях, как и Гарри. Он скрутил папиросу и, закуривая, посмотрел на Гарри.
– Как дела?
– Вопрос что надо, – сказал Гарри.
– Ага, догадываюсь. Они пили кофе.
– Удивительно, как можно так низко пасть.
– Ага, – сказал Гарри.
– Кстати, если интересно, меня зовут Уильям.
Они уже открылись. Молодая мексиканка, подававшая кофе, посмотрела на него как на человека. Бедняки знают жизнь. Хорошая девчонка. Ну, неплохая. Они приносят горе. Все приносит горе. Он вспомнил где-то услышанное: «Жизнь – горе по определению».
Гарри уселся за дряхлый столик. Кофе подали хороший. Ему тридцать восемь, а он уже конченый. Он попивал кофе и вспоминал, когда у него все шло гладко, а когда – наперекосяк. Ему все надоело – фокусы со страховкой, малюсенькие конторы, высокие стеклянные перегородки, клиенты; ему надоело болтать с женой, щупать секретарш в лифтах и коридорах, надоели встречи Рождества и Нового года, дни рождения, взносы за автомобиль и за мебель, свет, газ, вода – весь этот чертов комплект бытовых потребностей.
Он устал и бросил все, вот. Вслед за тем развелся с женой, вслед за тем запил – и выпал из жизни. У него ничего не было, и он вдруг осознал, что ничего не иметь тоже непросто. Это тоже своего рода бремя. Найти компромиссный путь – и будет полегче. Но мужчине, похоже, особо выбирать не приходится – либо лезешь вон из кожи, либо оказываешься на дне.
Гарри поднял глаза и увидел напротив мужчину, который тоже пил кофе за пятак. Ему было лет сорок. В таких же лохмотьях, как и Гарри. Он скрутил папиросу и, закуривая, посмотрел на Гарри.
– Как дела?
– Вопрос что надо, – сказал Гарри.
– Ага, догадываюсь. Они пили кофе.
– Удивительно, как можно так низко пасть.
– Ага, – сказал Гарри.
– Кстати, если интересно, меня зовут Уильям.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента