Булгаков Михаил. Мертвые души

Чичиков. Два рублика.
Собакевич. Эко, право, затвердила сорока Якова. Вы давайте настоящую
цену.
Первый. ...Ну, уж черт его побери. По полтине ему прибавь - собаке на
орехи.
Чичиков. По полтине прибавлю.
Собакевич. И я вам скажу тоже мое последнее слово: пятьдесят рублей.
Чичиков. Да что, в самом деле! Как будто точно серьезное дело. Да я их
в другом месте нипочем возьму...
Собакевич. Ну, знаете ли, что такого рода покупки... и расскажи я
кому-нибудь...
Первый. Эк, куда метит, подлец!
Чичиков. Я покупаю не для какой-нибудь надобности... а так, по
наклонности собственных мыслей... Два с полтиной не хотите, прощайте.
Первый. ..."его не собьешь, не податлив", - подумал Собакевич.
Собакевич. Ну, Бог с вами, давайте по тридцати и берите их себе.
Чичиков. Нет, я вижу - вы не хотите продать. Прощайте, Михаил
Семенович.
Собакевич. Позвольте... позвольте... Хотите угол?
Чичиков. То есть двадцать пять рублей? Даже четверти угла не дам,
копейки не прибавлю.
Собакевич. Право, у вас душа человеческая все равно что пареная репа.
Уж хоть по три рубля дайте.
Чичиков. Не могу.
Собакевич. Ну, нечего с вами делать, - извольте. Убыток, да уж нрав
такой собачий: не могу не доставить удовольствия ближнему. Ведь, я чай,
нужно и купчую совершить, чтоб все было в порядке?
Чичиков. Разумеется.
Собакевич. Ну, вот то-то же. Нужно будет ехать в город. Пожалуйте
задаточек.
Чичиков. К чему же вам задаточек? Вы получите в городе за одним разом
все деньги.
Собакевич. Все, знаете, так уж водится.
Чичиков. Не знаю, как вам дать... Да вот десять рублей есть.
Собакевич. Дайте, по крайней мере, хоть пятьдесят.
Чичиков. Нету.
Собакевич. Есть.
Чичиков. Пожалуй, вот вам еще пятнадцать. Итого двадцать пять.
Пожалуйте только расписку.
Собакевич. Да на что ж вам расписка?
Чичиков. Не ровен час... Все может случиться...
Собакевич. Дайте же сюда деньги.
Чичиков. У меня вот они, в руке. Как только напишете расписку, в ту же
минуту их возьмете.
Собакевич. Да позвольте, как же мне писать расписку? Прежде нужно
видеть деньги... (Написал расписку.) Бумажка-то старенькая. А женского пола
не хотите?
Чичиков. Нет, благодарю.
Собакевич. Я бы недорого и взял. Для знакомства по рублику за штуку.
Чичиков. Нет, в женском поле не нуждаюсь.
Собакевич. Ну, когда не нуждаетесь, так нечего и говорить. На вкусы нет
закона.
Чичиков. Я хотел вас попросить, чтобы эта сделка осталась между нами.
Собакевич. Да уж само собой разумеется... Прощайте, благодарю, что
посетили.
Чичиков. Позвольте спросить: если выехать из ваших ворот к Плюшкину -
это будет направо или налево?
Собакевич. Я вам даже не советую дороги знать к этой собаке. Скряга!
Всех людей переморил голодом!
Чичиков. Нет, я спросил не для каких-либо... Интересуюсь познанием
всякого рода мест. Прощайте. (Уходит.)

Собакевич, подобравшись к окну, смотрит.

Первый. ...Кулак, кулак, да еще и бестия в придачу!..

Занавес

АКТ ВТОРОЙ

КАРТИНА ПЯТАЯ

[У Плюшкина]

Запущенный сад Гнилые колонны. Терраса, набитая хламом. Закат.

Первый. ...Прежде, давно, в лета моей юности, мне было весело
подъезжать в первый раз к незнакомому месту. Все останавливало меня и
поражало.
Теперь равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне и равнодушно
гляжу на ее пошлую наружность, моему охлажденному взору неприютно, мне не
смешно, и то, что пробудило бы в прежние годы живое движение в лице, смех и
немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои
недвижные уста. О, моя юность! О, моя свежесть!

Слышен стук в оконное стекло. Плюшкин показывается на террасе, смотрит
подозрительно.

Чичиков (идет к террасе). Послушайте, матушка, что барин?
Плюшкин. Нет дома. А что вам нужно?
Чичиков. Есть дело.
Плюшкин. Идите в комнаты. (Открывает дверь на террасу.)

Молчание.

Чичиков. Что ж барин? У себя, что ли?
Плюшкин. Здесь хозяин.
Чичиков (оглядываясь). Где же?
Плюшкин. Что, батюшка, слепы-то, что ли? Эхва! А вить хозяин-то я.

Молчат.

Первый. ...если бы Чичиков встретил его у церковных дверей, то,
вероятно, дал бы ему медный грош. Но перед ним стоял не нищий, перед ним
стоял помещик.
Чичиков. Наслышав об экономии и редком управлении имениями, почел за
долг познакомиться и принести личное свое почтение...
Плюшкин. А побрал черт бы тебя с твоим почтением. Прошу покорнейше
садиться. (Пауза.) Я давненько не вижу гостей, да признаться сказать, в них
мало вижу проку. Завели пренеприличный обычай ездить друг к другу, а в
хозяйстве-то упущения, да и лошадей их корми сеном. Я давно уже отобедал, а
кухня у меня низкая, прескверная, и труба-то совсем развалилась, начнешь то-
пить - пожару еще наделаешь.
Первый. ...Вон оно как!
Чичиков. Вон оно как.
Плюшкин. И такой скверный анекдот: сена хоть бы клок в целом хозяйстве.
Да и как прибережешь его? Землишка маленькая, мужик ленив... того и гляди,
пойдешь на старости лет по миру...
Чичиков. Мне, однако ж, сказывали, что у вас более тысячи душ.
Плюшкин. А кто это сказывал? А вы бы, батюшка, наплевали в глаза тому,
который это сказывал! Он пересмешник, видно, хотел пошутить над вами.
Последние три года проклятая горячка выморила у меня здоровый куш мужиков.
Чичиков. Скажите! И много выморила?
Плюшкин. До ста двадцати наберется.
Чичиков. Вправду, целых сто двадцать?
Плюшкин. Стар я, батюшка, чтобы лгать. Седьмой десяток живу.
Чичиков. Соболезную я, почтеннейший, соболезную.
Плюшкин. Да ведь соболезнование в карман не положишь. Вот возле меня
живет капитан, черт знает откуда взялся, говорит - родственник. "Дядюшка,
дядюшка" - и в руку целует. А я ему такой же дядюшка, как он мне дедушка. И
как начнет соболезновать, вой такой подымет, что уши береги. Верно, спустил
денежки, служа в офицерах, так вот он теперь и соболезнует.
Чичиков. Мое соболезнование совсем не такого рода, как капитанское. Я
готов принять на себя обязанность платить подати за всех умерших крестьян.
Плюшкин (отшатываясь). Да ведь как же? Ведь это вам самим-то в убыток?!
Чичиков. Для удовольствия вашего готов и на убыток.
Плюшкин. Ах, батюшка! Ах; благодетель мой! Вот утешили старика... Ах,
Господи ты мой! Ах, святители вы мои... (Пауза.) Как же, с позволения
вашего, вы за всякий год беретесь платить за них подать и деньги будете
выдавать мне или в казну?
Чичиков. Да мы вот как сделаем: мы совершим на них купчую крепость, как
бы они были живые и как бы вы их мне продали.
Плюшкин. Да, купчую крепость. Ведь вот, купчую крепость - все
издержки...
Чичиков. Из уважения к вам, готов принять даже издержки по купчей на
свой счет.
Плюшкин. Батюшка! Батюшка! Желаю всяких утешений вам и деткам вашим. И
деткам. (Подозрительно.) А недурно бы совершить купчую поскорее, потому что
человек сегодня жив, а завтра и Бог весть.
Чичиков. Хоть сию же минуту... Вам нужно будет для совершения крепости
приехать в город.
Плюшкин. В город? Да как же? А дом-то как оставить? Ведь у меня народ -
или вор, или мошенник: в день так оберут, что и кафтана не на чем будет
повесить.
Чичиков. Так не имеете ли какого-нибудь знакомого?
Плюшкин. Да кого же знакомого? Все мои знакомые перемерли или
раззнакомились. Ах, батюшка! Как не иметь. Имею. Ведь знаком сам
председатель, езжал даже в старые годы ко мне. Как не знать! Однокорытники
были. Вместе по заборам лазили. Уж не к нему ли написать?
Чичиков. И конечно, к нему.
Плюшкин. К нему! К нему!

Разливается вечерняя заря, и луч ложится на лицо Плюшкина.

В школе были приятели... (Вспоминает.) А потом я был женат?.. Соседи
заезжали... Сад, мой сад... (Тоскливо оглядывается.)
Первый. ...всю ночь сиял убранный огнями и громом музыки оглашенный
сад...
Плюшкин. Приветливая и говорливая хозяйка... Все окна в доме были
открыты... Но добрая хозяйка умерла, и стало пустее.
Чичиков. Стало пустее.
Первый. ...одинокая жизнь дала сытную пищу скупости, которая, как
известно, имеет волчий голод и, чем более пожирает, тем становится
ненасытнее.
Плюшкин. На дочь я не мог положиться... Да разве я не прав? Убежала со
штабс-ротмистром Бог весть какого полка...
Первый. ...Скряга, что же послал ей на дорогу?..
Плюшкин. Проклятие... И очутился я, старик, один и сторожем и
хранителем...
Первый. ...О, озаренная светом вечерним ветвь, лишенная зелени!
Чичиков (хмуро). А дочь?
Плюшкин. Приехала. С двумя малютками и привезла мне кулич к чаю и новый
халат. (Щеголяет в своих лохмотьях.) Я ее простил, я простил, но ничего не
дал дочери. С тем и уехала Александра Степановна...
Первый. ...О, бледное отражение чувства. Но лицо скряги вслед за
мгновенно скользнувшим на нем чувством стало еще бесчувственнее и пошлее...
Плюшкин. Лежала на столе четверка чистой бумаги, да не знаю, куда
запропастилась, люди у меня такие негодные. Мавра, Мавра!

Мавра появляется оборвана, грязна.

Куда ты дела, разбойница, бумагу?
Мавра. Ей-богу, барин, не видывала, опричь небольшого лоскутка, которым
изволили прикрыть рюмку.
Плюшкин. А я вот по глазам вижу, что подтибрила.
Мавра. Да на что ж бы я подтибрила? Ведь мне проку в ней никакого: я
грамоте не знаю.
Плюшкин. Врешь, ты снесла пономаренку; он маракует, так ты ему и
снесла.
Мавра. Пономаренок... Не видал он вашего лоскутка.
Плюшкин. Вот погоди-ко: на Страшном суде черти припекут тебя за это
железными рогатками.
Мавра. Да за что же припекут, коли я не брала и в руки четвертки. Уж
скорей другой какой бабьей слабостью, а воровством меня еще никто не
попрекал.
Плюшкин. А вот черти-то тебя и припекут. Скажут: "А вот тебя,
мошенница, за то, что барина-то обманывала". Да горячими-то тебя и припекут.
Мавра. А я скажу: "Не за что. Ей-богу, не за что. Не брала я". Да вот
она лежит. Всегда понапраслиной попрекаете. (Уходит.)
Плюшкин. Экая занозистая. Ей скажи только слово, а она уж в ответ
десяток... (Пишет.)
Первый. ...И до какой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти
человек. Все может статься с человеком!

Чичиков хмуро молчит.

Плюшкин. А не знаете ли какого-нибудь вашего приятеля, которому
понадобились беглые души?
Чичиков (очнувшись). А у вас есть и беглые?
Плюшкин. В том-то и дело, что есть.
Чичиков. А сколько их будет числом?
Плюшкин. Да десятков до семи наберется... (Подает список.) Ведь у меня
что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от праздности завел привычку
трескать, а у меня есть и самому нечего.
Чичиков. Будучи подвигнут участием, я готов дать по двадцати пяти
копеек за беглую душу.
Плюшкин. Батюшка, ради нищеты-то моей уж дали бы по сорока копеек!
Чичиков. Почтеннейший, не только по сорока копеек, по пятисот рублей
заплатил бы... Но состояния нет... По пяти копеек, извольте, готов
прибавить.
Плюшкин. Ну, батюшка, воля ваша, хоть по две копейки пристегните.
Чичиков. По две копеечки пристегну, извольте... Семьдесят восемь по
тридцати... двадцать четыре рубля. Пишите расписку.

Плюшкин написал расписку, принял деньги, спрятал. Пауза.

Плюшкин. Ведь вот не сыщешь, а у меня был славный ликерчик, если только
не выпили. Народ такие воры. А вот разве не это ли он? Еще покойница делала.
Мошенница-ключница совсем было его забросила и даже не закупорила, каналья.
Козявки и всякая дрянь было понапичкалась туда, но я весь сор-то повынул, и
теперь вот чистенькая, я вам налью рюмочку.
Чичиков. Нет, покорнейше благодарю... нет, пил и ел. Мне пора.
Плюшкин. Пили уже и ели? Да, конечно, хорошего общества человека хоть
где узнаешь: он не ест, а сыт. Прощайте, батюшка, да благословит вас Бог.
(Провожает Чичикова.)

Заря угасает. Тени.

Плюшкин (возвращается). Мавра! Мавра!

Никто ему не отвечает, слышно, как удаляются колокольчики Чичикова.

Занавес

КАРТИНА ШЕСТАЯ

В доме Ноздрева. На стене сабли и два ружья и портрет Суворова. Яркий день.
Кончается обед.

Ноздрев. Нет, ты попробуй. Это бургоньон и шампаньон вместе.
Совершенный вкус сливок... (Наливает.)
Мижуев (вдребезги пьян). Ну, я поеду...
Ноздрев. И ни-ни. Не пущу.
Мижуев. Нет, не обижай меня, друг мой, право, поеду я.
Ноздрев. "Поеду я"! Пустяки, пустяки. Мы соорудим сию минуту банчишку.
Мижуев. Нет, сооружай, брат, сам, а я не могу. Жена будет в большой
претензии, право: я должен ей рассказать о ярмарке...
Ноздрев. Ну ее, жену к... важное, в самом деле, дело станете делать
вместе.
Мижуев. Нет, брат, она такая добрая жена... Уж точно почтенная и
верная. Услуги оказывает такие... поверишь, у меня слезы на глазах.
Чичиков (тихо.) Пусть едет, что в нем проку.
Ноздрев. А и вправду. Смерть не люблю таких рхстепелей. Ну, черт с
тобой, поезжай бабиться с женой, фетюк.
Мижуев. Нет, брат, ты не ругай меня фетюком. Я ей жизнью обязан. Такая,
право, добрая, такие ласки оказывает. Спросит, что видел на ярмарке...
Ноздрев. Ну, поезжай, ври ей чепуху. Вот картуз твой.
Мижуев. Нет, брат, тебе совсем не следует о ней так отзываться.
Ноздрев. Ну, так и убирайся к ней скорее!
Мижуев. Да, брат, поеду. Извини, что не могу остаться.
Ноздрев. Поезжай, поезжай...
Мижуев. Душой бы рад был, но не могу...
Ноздрев. Да поезжай к чертям!

Мижуев удаляется.

Такая дрянь. Вон как потащился. Много от него жена услышит подробностей о
ярмарке. Конек пристяжной недурен, я давно хотел подцепить его.
(Вооружаясь колодой.) Ну, для препровождения времени, держу триста рублей
банку.
Чичиков. А, чтоб не позабыть: у меня к тебе просьба.
Ноздрев. Какая?
Чичиков. Дай прежде слово, что исполнишь.
Ноздрев. Изволь.
Чичиков. Честное слово?
Ноздрев. Честное слово.
Чичиков. Вот какая просьба: у тебя есть, чай, много умерших крестьян,
которые еще не вычеркнуты из ревизии?
Ноздрев. Ну, есть. А что?
Чичиков. Переведи их на меня, на мое имя.
Ноздрев. А на что тебе?
Чичиков. Ну, да мне нужно.
Ноздрев. Ну, уж, верно, что-нибудь затеял. Признайся, что?
Чичиков. Да что ж - затеял. Из этакого пустяка и затеять ничего нельзя.
Ноздрев. Да зачем они тебе?
Чичиков. Ох, какой любопытный. Ну, просто так, пришла фантазия.
Ноздрев. Так вот же: до тех пор, пока не скажешь, не сделаю.
Чичиков. Ну, вот видишь, душа, вот уж и нечестно с твоей стороны. Слово
дал, да и на попятный двор.
Ноздрев. Ну, как ты себе хочешь, а не сделаю, пока не скажешь, на что.
Чичиков (тихо). Что бы такое сказать ему... Гм... (Громко.) Мертвые
души мне нужны для приобретения весу в обществе...
Ноздрев. Врешь, врешь...
Чичиков. Ну, так я ж тебе скажу прямее... Я задумал жениться; но нужно
тебе сказать, что отец и мать невесты - преамбициозные люди...
Ноздрев. Врешь, врешь...
Чичиков. Однако ж, это обидно... Почему я непременно лгу?

Надвигается туча. Видимо, будет гроза.

Ноздрев. Ну да ведь я знаю тебя: ведь ты большой мошенник, позволь мне
это тебе сказать по дружбе. Ежели бы я был твоим начальником, я бы тебя
повесил на первом дереве. Я говорю тебе это откровенно, не с тем чтобы
обидеть тебя, а просто по-дружески говорю.
Чичиков. Всему есть границы... Если хочешь пощеголять подобными речами,
так ступай в казармы. (Пауза.) Не хочешь подарить, так продай.
Ноздрев. Продать? Да ведь я знаю тебя, ведь ты подлец, ведь ты дорого
не дашь за них.
Чичиков. Эх, да ты ведь тоже хорош! Что они у тебя, бриллиантовые, что
ли?
Ноздрев. Ну, послушай: чтобы доказать тебе, что я вовсе не какой-нибудь
скалдырник, я не возьму за них ничего. Купи у меня жеребца розовой шерсти, я
тебе дам их в придачу.
Чичиков. Помилуй, на что ж мне жеребец?
Ноздрев. Как на что? Да ведь я за него заплатил десять тысяч, а тебе
отдаю за четыре.
Чичиков. Да на что мне жеребец?
Ноздрев. Ты не понимаешь, ведь я с тебя возьму теперь только три
тысячи, а остальную тысячу ты можешь уплатить мне после.
Чичиков. Да не нужен мне жеребец, Бог с ним!
Ноздрев. Ну, купи каурую кобылу.
Чичиков. И кобылы не нужно.
Ноздрев. За кобылу и за серого коня возьму я с тебя только две тысячи.
Чичиков. Да не нужны мне лошади.
Ноздрев. Ты их продашь; тебе на первой ярмарке дадут за них втрое
больше.
Чичиков. Так лучше ж ты их сам продай, когда уверен, что выиграешь
втрое.
Ноздрев. Мне хочется, чтобы ты получил выгоду.
Чичиков. Благодарю за расположение. Не нужно мне каурой кобылы.
Ноздрев. Ну, так купи собак. Я тебе продам такую пару, просто мороз по
коже подирает. Брудастая с усами собака...
Чичиков. Да зачем мне собака с усами? Я не охотник.
Ноздрев. Если не хочешь собаки, купи у меня шарманку.
Чичиков. Да зачем мне шарманка?! Ведь я не немец, чтобы, тащася по
дорогам, выпрашивать деньги.
Ноздрев. Да ведь это не такая шарманка, как носят немцы. Это орган...
Вся из красного дерева. (Тащит Чичикова к шарманке.)

Та играет "Мальбруг в поход...". Вдали начинает погромыхивать.

Я тебе дам шарманку и мертвые души, а ты мне дай свою бричку и триста рублей
придачи.
Чичиков. А я в чем поеду?
Ноздрев. Я тебе дам другую бричку. Ты ее только перекрасишь - будет
чудо-бричка.
Чичиков. Эк, тебя неугомонный бес как обуял!
Ноздрев. Бричка, шарманка, мертвые души...
Чичиков. Не хочу...
Ноздрев. Ну, послушай, хочешь, метнем банчик? Я поставлю всех умерших
на карту... шарманку тоже... Будь только на твоей стороне счастье, ты можешь
выиграть чертову пропасть. (Мечет.) Экое счастье. Так и колотит. Вон она...
Чичиков. Кто?
Ноздрев. Проклятая девятка, на которой я все просадил. Чувствовал, что
продаст, да уж зажмурив глаза... Думаю себе, черт тебя подери, продавай,
проклятая. Не хочешь играть?
Чичиков. Нет.
Ноздрев. Ну, дрянь же ты.
Чичиков (обидевшись). Селифан. Подавай... (Берет картуз.)
Ноздрев. Я думал было прежде, что ты хоть сколько-нибудь порядочный
человек, а ты никакого не понимаешь обращения...
Чичиков. За что ты бранишь меня? Виноват разве я, что не играю?! Продай
мне души!..
Ноздрев. Черта лысого получишь! Хотел было даром отдать, но теперь вот
не получишь же!
Чичиков. Селифан!
Ноздрев. Постой. Ну, послушай... сыграем в шашки, выиграешь - все твои.
Ведь это не банк; тут никакого не может быть счастья или фальши. Я даже тебя
предваряю, что совсем не умею играть...
Первый (тихо). ..."Сем-ка, я... - подумал Чичиков. - В шашки игрывал я
недурно, а на штуки ему здесь трудно подняться".
Чичиков. Изволь, так и быть, в шашки сыграю.
Ноздрев. Души идут в ста рублях.
Чичиков. Довольно, если пойдут в пятидесяти.
Ноздрев. Нет, что ж за куш - пятьдесят... Лучше ж в эту сумму я включу
тебе какого-нибудь щенка средней руки или золотую печатку к часам.
Чичиков. Ну, изволь...
Ноздрев. Сколько же ты мне дашь вперед?
Чичиков. Это с какой стати? Я сам плохо играю.

Играют.

Ноздрев. Знаем мы вас, как вы плохо играете.
Чичиков. Давненько не брал я в руки шашек.
Ноздрев. Знаем мы вас, как вы плохо играете.
Чичиков. Давненько не брал я в руки шашек.
Ноздрев. Знаем мы вас, как вы плохо играете.
Чичиков. Давненько не брал я в руки... Э... э... Это что? Отсади-ка ее
назад.
Ноздрев. Кого?
Чичиков. Да шашку-то... А другая!.. Нет, с тобой нет никакой
возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг...
Ноздрев. За кого же ты меня почитаешь? Стану я разве плутовать?..
Чичиков. Я тебя ни за кого не почитаю, но только играть с этих пор
никогда не буду. (Смешал шашки.)
Ноздрев. Я тебя заставлю играть. Это ничего, что ты смешал шашки, я
помню все ходы.
Чичиков. Нет, с тобой не стану играть.
Ноздрев. Так ты не хочешь играть? Отвечай мне напрямик.
Чичиков (оглянувшись). Селиф... Если б ты играл, как прилично честному
человеку, но теперь не могу.
Ноздрев. А, так ты не можешь? А, так ты не можешь? Подлец! Когда
увидел, что не твоя берет, так ты не можешь? Сукина дочь! Бейте его!!
(Бросается на Чичикова, тот взлетает на буфет.)
Первый. ..."Бейте его!" - закричал он таким же голосом, как во время
великого приступа кричит своему взводу: "Ребята, вперед!" - какой-нибудь
отчаянный поручик, когда все пошло кругом в голове его!..

Раздается удар грома.

Ноздрев. Пожар! Скосырь! Черкан! Северга! (Свистит, слышен собачий
лай.) Бейте его!.. Порфирий! Павлушка!

Искаженное лицо Селифана появляется в окне.
Ноздрев хватает шарманку, швыряет ее в Чичикова, та разбивается, играет
"Мальбруга"...
Послышались вдруг колокольчики, с храпом стала тройка.

Капитан-исправник (появившись). Позвольте узнать, кто здесь господин
Ноздрев?
Ноздрев. Позвольте прежде узнать, с кем имею, честь говорить?
Капитан-исправник. Капитан-исправник.

Чичиков осторожно слезает с буфета.

Я приехал объявить вам, что вы находитесь под судом до времени окончания
решения по вашему делу. Ноздрев. Что за вздор? По какому делу?

Чичиков исчезает, и исчезает и лицо Селифана в окне.

Капитан-исправник. Вы замешаны в историю по случаю нанесения помещику
Максимову личной обиды розгами в пьяном виде.
Ноздрев. Вы врете! Я и в глаза не видел помещика Максимова!
Капитан-исправник. Милостивый государь!! Позвольте вам...
Ноздрев (обернувшись, увидев, что Чичикова нет, бросается к окну).
Держи его!.. (Свистит.)

Грянули колокольчики, послышался такой звук, как будто кто-то кому-то за
сценой дал плюху, послышался вопль Селифана: "Выноси, любезные,
грабят...", потом все это унеслось и остался лишь звук "Мальбруга" и
пораженный Капитан-исправник. Затем все потемнело и хлынул ливень, гроза!

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

[У Коробочки]

Грозовые сумерки. Свеча. Лампадка. Самовар. Сквозь грохот грозы смутно
послышался "Мальбруг"... Затем грохот в сенях.

Фетинья. Кто стучит?
Чичиков (за дверями). Пустите, матушка, с дороги сбились.
Коробочка. Да кто вы такой?
Чичиков (за дверью). Дворянин, матушка.

Фетинья открывает дверь. Входят Чичиков, у него на шинели оборван ворот, и
Селифан - мокрые и грязные, вносят шкатулку.

Чичиков. Извините, матушка, что побеспокоил неожиданным приездом...
Коробочка. Ничего, ничего... Гром такой... Вишь, сумятица какая... Эх,
отец мой, где так изволили засалиться?!
Чичиков. Еще, слава Богу, что только засалился; нужно благодарить, что
не отломали совсем боков.
Коробочка. Святители, какие страсти!
Селифан. Вишь ты, опрокинулись.
Чичиков. Опрокинулись... Ступай, да что б сейчас все было сделано в
город ехать...
Селифан. Время темное, нехорошее время...
Чичиков. Молчи, дурак!

Селифан уходит с шинелью Чичикова.

Коробочка. Фетинья, возьми-ка их платье да просуши.
Фетинья. Сейчас, матушка.
Чичиков. Уж извините, матушка! (Начинает снимать фрак.)
Коробочка. Ничего, ничего. (Скрывается.)

Чичиков в волнении и злобе сбрасывает фрак и надевает какую-то куртку.

Первый. ...зачем же заехал к нему? зачем же заговорил с ним о деле?!
Поступил неосторожно, как ребенок, как дурак! Разве дело такого роду, чтобы
быть вверену Ноздреву? Ноздрев человек дрянь, Ноздрев может прибавить,
наврать, распустить черт знает что!..
Чичиков. Просто дурак я! Дурак!
Коробочка (входя). Чайку, батюшка.
Чичиков. Недурно, матушка. А позвольте узнать фамилию вашу... Я так
рассеялся...
Коробочка. Коробочка, коллежская секретарша.
Чичиков. Покорнейше благодарю... Фу... Сукин сын.
Коробочка. Кто, батюшка?
Чичиков. Ноздрев, матушка... Знаете?
Коробочка. Нет, не слыхивала.
Чичиков. Ваше счастье. А имя, отчество?
Коробочка. Настасья Петровна.
Чичиков. Хорошее имя. У меня тетка, родная сестра моей матери, Настасья
Петровна.
Коробочка. А ваше имя как? Ведь вы, я чай, заседатель?
Чичиков. Нет, матушка, чай, не заседатель, а так - ездим по своим
делишкам.
Коробочка. А, так вы покупщик? Как же жаль, право, что я продала мед
купцам так дешево. Ты бы, отец мой, у меня, верно, его купил.
Чичиков. А вот меду и не купил бы.
Коробочка. Что ж другое? Разве пеньку?
Чичиков. Нет, матушка, другого рода товарец: скажите, у вас умирали
крестьяне?
Коробочка. Ох, батюшка, осьмнадцать человек. И умер такой все славный
народ. Кузнец у меня сгорел...
Чичиков. Разве у вас был пожар, матушка?
Коробочка. Бог приберег. Сам сгорел, отец мой. Внутри у него как-то
загорелось, чересчур выпил. Синий огонек пошел от него, истлел, истлел и
почернел, как уголь. И теперь мне выехать не на чем. Некому лошадей
подковать.
Чичиков. На все воля Божья, матушка. Против мудрости Божией ничего
нельзя сказать. Продайте-ка их мне, Настасья Петровна.
Коробочка. Кого, батюшка?
Чичиков. Да вот этих-то всех, что умерли.
Коробочка. Да как же? Я, право, в толк не возьму. Нешто хочешь ты их
откапывать из земли?
Чичиков. Э-э, матушка!.. Покупка будет значиться только на бумаге, а
души будут прописаны как бы живые.
Коробочка (перекрестясь). Да на что ж они тебе?!
Чичиков. Это уж мое дело.
Коробочка. Да ведь они же мертвые.

Гроза за сценой.

Чичиков. Да кто ж говорит, что они живые! Я дам вам пятнадцать рублей
ассигнациями.
Коробочка. Право, не знаю, ведь я мертвых никогда еще не продавала.
Чичиков. Еще бы! (Пауза.) Так что ж, матушка, по рукам, что ли?
Коробочка. Право, отец мой, никогда еще не случалось продавать мне
покойников. Боюсь на первых порах, чтобы как-нибудь не понести убытку. Может
быть, ты, отец мой, меня обманываешь, а они того... они больше как-нибудь
стоят?
Чичиков. Послушайте, матушка. Эк, какие вы. Что ж они могут стоить? На
что они нужны?
Коробочка. Уж это точно, правда. Уж совсем ни на что не нужно. Да ведь
меня только и останавливает, что они мертвые. Лучше уж я маленько повременю,
авось понаедут купцы, да применюсь к ценам.