Страница:
Личность обмерила мужа, заглянула в смущенные глазки, приняла во внимание густую красноту лица и сложила палец крючком, что означало «да».
— Изменяет, — со вздохом ответила Жанна.
— С кем? — спросила зловещим голосом Дашенька.
«Как, черт, ее зовут? — подумала личность. — Дай Бог памяти… да, да, да жена этого… ах ты, черт… вспомнил — Анна».
— Дорогая Ж…анна, скажите, Ж…анна, с кем изменяет ихний супруг?
— С Анной, — уверенно ответила Жанна.
— Так я и знала! — с рыданием воскликнула Дашенька. — Давно догадывалась. Мерзавец!
И с этими словами хлопнула мужа ридикюлем по правой, гладко выбритой щеке.
И зал разразился бурным хохотом.
Комментарии. В. И. Лосев
Кондуктор и член императорской фамилии
Кондуктора совершенно ошалели.
Бумага была глянцевитая, плотная, казенная, пришедшая из центра, и на бумаге было напечатано:
«Буде встретишь кого-либо из членов профсоюза железнодорожников, приветствуй его вежливым наклонением головы и словами: „Здравствуйте, товарищ“. Можно прибавить и фамилию, если таковая известна.
А буде появится член императорской фамилии, то приветствовать его отданием чести согласно формы № 85 и словами." «Здравия желаю, ваше императорское высочество!» А ежели это окажется сверх всяких ожиданий и сам государь император, то слово «высочество» заменяется словом «величество».
Получив эту бумагу, Хвостиков пришел домой и от огорчения сразу заснул. И лишь только заснул, оказался на перроне станции. И пришел поезд.
«Красивый поезд, — подумал Хвостиков, — кто бы это такой, желал бы я знать, мог приехать в этом поезде?»
И лишь только он это подумал, зеркальные стекла засверкали электричеством, двери растворились и вышел из синего вагона государь император. На голове у него лихо сидела сияющая корона, а на плечах белый с хвостиками горностай. Сверкающая орденами свита, шлепая шпорами, высыпалась следом.
«Что же это такое, братцы?» — подумал Хвостиков и оцепенел.
— Ба! Кого я вижу? — сказал государь император прямо в упор Хвостикову, — если глаза меня не обманывают, это бывший мой верноподданный, а ныне товарищ, кондуктор Хвостиков? Здравствуй, дражайший!
— Караул… Здравия желаю… засыпался… ваше… пропал, и с детками… императорское величество, — совершенно синими губами ответил Хвостиков.
— Что ж ты какой-то кислый, Хвостиков? — спросил государь император.
— Смотри веселей, сволочь, когда разговариваешь! — шепнул сзади свитский голос.
Хвостиков попытался изобразить на лице веселье. И оно вышло у него странным образом. Рот скривился направо, и сам собой закрылся левый глаз.
— Ну, как же ты поживаешь, милый Хвостиков? — осведомился государь император.
— Покорнейше благодарим, — беззвучно ответил полумертвый Хвостиков.
— Все ли в порядке? — продолжал беседу государь император. — Как касса взаимопомощи поживает? Общие собрания?
— Все благополучно, — отрапортовал Хвостиков.
— В партию еще не записался? — спросил император.
— Никак нет.
— Ну, а все-таки сочувствуешь ведь? — осведомился государь император и при этом улыбнулся так, что у Хвостикова по спине прошел мороз градусов на пять.
— Отвечай, не заикаясь, к-каналья, — посоветовал сзади голос.
— Я немножко, — ответил Хвостиков, — самую малость…
— Ага, малость. А скажи, пожалуйста, дорогой Хвостиков, чей это портрет у тебя на грудях?
— Это… Это до некоторой степени т. Каменев, — ответил Хвостиков и прикрыл Каменева ладошкой.
— Тэк-с, — сказал государь император, — очень приятно. Но вот что: багажные веревки у вас есть?
— Как же, — ответил Хвостиков, чувствуя холод в желудке.
— Так вот: взять этого сукиного сына и повесить его на багажной веревке на тормозе, — распорядился государь император.
— За что же, товарищ император? — спросил Хвостиков, и в голове у него все перевернулось кверху ногами.
— А вот за это самое, — бодро ответил государь император, — за профсоюз, за «Вставай, проклятьем заклейменный», за кассу взаимопомощи, за «Весь мир насилья мы разроем», за портрет, за «до основанья, а затем»… и за тому подобное прочее. Взять его!
— У меня жена и малые детки, ваше товарищество, — ответил Хвостиков.
— Об детках и о жене не беспокойся, — успокоил его государь император, — и жену повесим, и деток. Чувствует мое сердце, и по твоей физиономии я вижу, что детки у тебя — пионеры. Ведь пионеры?
— Пи… — ответил Хвостиков, как телефонная трубка.
Затем десять рук схватили Хвостикова.
— Спасите! — закричал Хвостиков, как зарезанный.
И проснулся.
В холодном поту.
Комментарии. В. И. Лосев
Праздник с сифилисом
Комментарии. В. И. Лосев
Банщица Иван
ПРЕДИСЛОВИЕ
I. В БАНЕ
II. В ПИВНОЙ
III. В СУДЕ
Комментарии. В. И. Лосев
О пользе алкоголизма
ПРОЛОГ
ЭПИЛОГ
Комментарии. В. И. Лосев
Как Бутон женился
Железнодорожник Валентин Аркадьевич Бутон-Нецелованный, человек упорно и настойчиво холостой, явился в административный отдел управления и вежливо раскланялся с провизионным начальством.
— Вам чего-с? Ишь ты, какой вы галстук устроили — горошком!
— Как же-с. Провизионочку пришел попросить.
— Так-с. Женитесь.
Бутон дрогнул:
— Как это?
— Очень просто. Загс знаете? Пойдете туды, скажете: так, мол, и так. Люблю ее больше всего на свете. Отдайте ее мне, в противном случае кинусь в Днепр или застрелюсь. Как вам больше нравится. Ну, зарегистрируют вас. Документики ее захватите, да и ее самое.
— Чьи? — спросил зеленый Бутон.
— Ну, Варенькины, скажем.
— Какой… Варенькины?..
— Машинистки нашей.
— Не хочу, — сказал Бутон.
— Чудачина. Желая добра тебе говорю. Пойми в своей голове. Образ жизни будешь вести! Ты сейчас что по утрам пьешь?
— Пиво, — ответил Бутон.
— Ну, вот. А тогда шоколад будешь пить или какао!
Бутона слегка стошнило.
— Ты глянь на себя в зеркало Управления Юго-Западных железных дорог. На что ты похож? Галстук, как бабочка, а рубашка грязная. На штанах пуговицы нет, — ведь это ж безобразие холостяцкое! А женишься, — глаза не успеешь продрать, тут перед тобой супруга: не желаете ли чего? Как твое имя, отчество?
— Валентин Аркадьевич…
— Ну, вот, Валюша, стало быть, или Валюн. И будет тебе говорить: не нужно ли тебе чего, Валюн, не нужно ли другого, не нужно ли тебе, Валюша, кофейку, Валюте — то, Валюте — другое… Взбесишься прямо!.. То есть что это я говорю?.. не будешь знать, в раю ты или в Ю.-З. же-де!
— У ней зуб вставной!
— Вот дурак, прости Господи. Зуб! Да разве зуб — рука или нога? Да при этом ведь золотой же зуб! Вот чудачина, его в крайнем случае в ломбард можно заложить. Одним словом, пиши заявление о вступлении в законный брак. Мы тебя и благословим. Через год зови на октябрины, выпьем!
— Не хочу! — закричал Бутон.
— Ну ладно, вижу, вы упрямец. Вам хоть кол на голове теши. Как угодно. Прошу не задерживать занятого человека.
— Провизионочку позвольте.
— Нет!
— На каком основании?
— Не полагается вам.
— А почему Птюхину дали?
— Птюхин почише тебя, он женатый!
— Стало быть, мне без провизии с голоду подыхать?
— Как угодно, молодой человек.
— Это что же такое выходит, — забормотал Бутон, меняясь в лице. — Мне нужно или жизни лишиться с голоду, или свободы моей драгоценной?!
— Вы не кричите.
— Берите! — закричал Бутон, впадая в истерику, — жените, ведите меня в загс, ешьте с кашей!! — и стал рвать на себе сорочку.
— Кульер! Зови Вареньку! Товарищ Бутон предложение им будет делать руки и сердца.
— А чего они воют? — осведомился курьер.
— От радости ошалел. Перемена жизни в казенном доме.
Комментарии. В. И. Лосев
Смычкой по черепу
Дождалось наконец радости одно из сел Червонного, Фастовского района, что на Киевщине! Сам Сергеев, представитель райисполкома, он же заместитель предместкома, он же голова охраны труда ст. Фастов, прибыл устраивать смычку с селянством.
Как по радио стукнула весть о том, что сего числа Сергеев повернется лицом к деревне!
Селяне густыми косяками пошли в хату-читальню. Даже 60-летний дед Омелько (по профессии — середняк), вооружившись клюкой, приплелся на общее собрание.
— Изменяет, — со вздохом ответила Жанна.
— С кем? — спросила зловещим голосом Дашенька.
«Как, черт, ее зовут? — подумала личность. — Дай Бог памяти… да, да, да жена этого… ах ты, черт… вспомнил — Анна».
— Дорогая Ж…анна, скажите, Ж…анна, с кем изменяет ихний супруг?
— С Анной, — уверенно ответила Жанна.
— Так я и знала! — с рыданием воскликнула Дашенька. — Давно догадывалась. Мерзавец!
И с этими словами хлопнула мужа ридикюлем по правой, гладко выбритой щеке.
И зал разразился бурным хохотом.
Комментарии. В. И. Лосев
Мадмазель Жанна
Впервые — Гудок. 1925. 25 февраля. С подписью: «Михаил Булгаков».
Печатается по тексту газеты — «Гудок».
Этот фельетон словно предвосхищает знаменитый «сеанс черной магии» в романе «Мастер и Маргарита».
Печатается по тексту газеты — «Гудок».
Этот фельетон словно предвосхищает знаменитый «сеанс черной магии» в романе «Мастер и Маргарита».
Кондуктор и член императорской фамилии
Кондуктора Московско-Белорусско-Балтийской
дороги снабжены инструкцией № 85, составлен-
ной во времена министерства путей сообщения,
об отдании разных почестей членам император-
ской фамилии.
Рабкор
Кондуктора совершенно ошалели.
Бумага была глянцевитая, плотная, казенная, пришедшая из центра, и на бумаге было напечатано:
«Буде встретишь кого-либо из членов профсоюза железнодорожников, приветствуй его вежливым наклонением головы и словами: „Здравствуйте, товарищ“. Можно прибавить и фамилию, если таковая известна.
А буде появится член императорской фамилии, то приветствовать его отданием чести согласно формы № 85 и словами." «Здравия желаю, ваше императорское высочество!» А ежели это окажется сверх всяких ожиданий и сам государь император, то слово «высочество» заменяется словом «величество».
Получив эту бумагу, Хвостиков пришел домой и от огорчения сразу заснул. И лишь только заснул, оказался на перроне станции. И пришел поезд.
«Красивый поезд, — подумал Хвостиков, — кто бы это такой, желал бы я знать, мог приехать в этом поезде?»
И лишь только он это подумал, зеркальные стекла засверкали электричеством, двери растворились и вышел из синего вагона государь император. На голове у него лихо сидела сияющая корона, а на плечах белый с хвостиками горностай. Сверкающая орденами свита, шлепая шпорами, высыпалась следом.
«Что же это такое, братцы?» — подумал Хвостиков и оцепенел.
— Ба! Кого я вижу? — сказал государь император прямо в упор Хвостикову, — если глаза меня не обманывают, это бывший мой верноподданный, а ныне товарищ, кондуктор Хвостиков? Здравствуй, дражайший!
— Караул… Здравия желаю… засыпался… ваше… пропал, и с детками… императорское величество, — совершенно синими губами ответил Хвостиков.
— Что ж ты какой-то кислый, Хвостиков? — спросил государь император.
— Смотри веселей, сволочь, когда разговариваешь! — шепнул сзади свитский голос.
Хвостиков попытался изобразить на лице веселье. И оно вышло у него странным образом. Рот скривился направо, и сам собой закрылся левый глаз.
— Ну, как же ты поживаешь, милый Хвостиков? — осведомился государь император.
— Покорнейше благодарим, — беззвучно ответил полумертвый Хвостиков.
— Все ли в порядке? — продолжал беседу государь император. — Как касса взаимопомощи поживает? Общие собрания?
— Все благополучно, — отрапортовал Хвостиков.
— В партию еще не записался? — спросил император.
— Никак нет.
— Ну, а все-таки сочувствуешь ведь? — осведомился государь император и при этом улыбнулся так, что у Хвостикова по спине прошел мороз градусов на пять.
— Отвечай, не заикаясь, к-каналья, — посоветовал сзади голос.
— Я немножко, — ответил Хвостиков, — самую малость…
— Ага, малость. А скажи, пожалуйста, дорогой Хвостиков, чей это портрет у тебя на грудях?
— Это… Это до некоторой степени т. Каменев, — ответил Хвостиков и прикрыл Каменева ладошкой.
— Тэк-с, — сказал государь император, — очень приятно. Но вот что: багажные веревки у вас есть?
— Как же, — ответил Хвостиков, чувствуя холод в желудке.
— Так вот: взять этого сукиного сына и повесить его на багажной веревке на тормозе, — распорядился государь император.
— За что же, товарищ император? — спросил Хвостиков, и в голове у него все перевернулось кверху ногами.
— А вот за это самое, — бодро ответил государь император, — за профсоюз, за «Вставай, проклятьем заклейменный», за кассу взаимопомощи, за «Весь мир насилья мы разроем», за портрет, за «до основанья, а затем»… и за тому подобное прочее. Взять его!
— У меня жена и малые детки, ваше товарищество, — ответил Хвостиков.
— Об детках и о жене не беспокойся, — успокоил его государь император, — и жену повесим, и деток. Чувствует мое сердце, и по твоей физиономии я вижу, что детки у тебя — пионеры. Ведь пионеры?
— Пи… — ответил Хвостиков, как телефонная трубка.
Затем десять рук схватили Хвостикова.
— Спасите! — закричал Хвостиков, как зарезанный.
И проснулся.
В холодном поту.
Комментарии. В. И. Лосев
Кондуктор и член императорской фамилии
Впервые — Гудок. 1925. 27 февраля. С подписью: «Михаил Булгаков».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Фельетон написан как раз в те дни, когда создавалась повесть «Собачье сердце». Настроение писателя было боевым, и он ждал решительных перемен в «Рэсэфэсэре». «Сон» Хвостикова заставлял читателей задуматься о возможных изменениях в стране.
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Фельетон написан как раз в те дни, когда создавалась повесть «Собачье сердце». Настроение писателя было боевым, и он ждал решительных перемен в «Рэсэфэсэре». «Сон» Хвостикова заставлял читателей задуматься о возможных изменениях в стране.
Праздник с сифилисом
В день работницы, каковой празднуем каждогодно марта восьмого дня, растворилась дверь избы-читальни, что в деревне Лака-Тыжма, находящейся под благосклонным шефством Казанской дороги, и впустила в избу-читальню местного санитарного фельдшера (назовем его хотя бы Иван Иванович).
Если бы не то обстоятельство, что в день 8 Марта никакой сознательный гражданин не может появиться пьяным, да еще и на доклад, да еще в избу-читальню, если бы не обстоятельство, что фельдшер Иван Иванович, как хорошо известно, в рот не берет спиртного, можно было бы побиться об заклад, что фельдшер целиком и полностью пьян.
Глаза его походили на две сургучные пробки с сороковок русской горькой, и температура у фельдшера была не свыше 30 градусов. И до того ударило в избе спиртом, что председатель собрания курение прекратил и предоставил слово Ивану Ивановичу в таких выражениях:
— Слово для доклада по поводу Международного дня работницы предоставляется Ивану Ивановичу.
Иван Иванович, исполненный алкогольного достоинства, за третьим разом взял приступом эстраду и доложил такое:
— Прежде чем говорить о Международном дне, скажем несколько слов о венерических болезнях!
Вступление это имело полный успех: наступило могильное молчание, и в нем лопнула электрическая лампа.
— Да-с… Дорогие мои международные работницы, — продолжал фельдшер, тяжело отдуваясь, — вот я вижу ваши личики передо мной в количестве восьмидесяти штук…
— Сорока, — удивленно сказал председатель, глянув в контрольный лист.
— Сорока? Тем хуже… То есть лучше, — продолжал оратор, — жаль мне вас, дорогие мои девушки и дамы… пардон, — женщины! Ибо чем меньше населения в данной области, как показывает статистика, тем менее заболеваний венерическими болезнями, и наоборот. И в частности, сифилисом… Этим ужасающим бичом для пролетариата, не щадящим никого… Знаете ли вы, что такое сифилис?
— Иван Иванович! — воскликнул председатель.
— Помолчи минутку. Не перебивай меня. Сифилис, — затяжным образом икая, говорил оратор, — штука, которую схватить чрезвычайно легко! Вы тут сидите и думаете, что, может быть, вы застрахованы? (Тут фельдшер зловеще засмеялся…) Хм! Шиш с маслом. Вот тут какая-нибудь девушка ходит в красной повязке, радуется, восьмые там марты всякие и тому подобное, а потом женится и, глядишь, станет умываться в один прекрасный день… сморкнется — и хлоп! Нос в умывальнике, а вместо носа, простите за выражение, дыра!
Гул прошел по всем рядам, и одна из работниц, совершенно белая, вышла за дверь.
— Иван Иванович! — воскликнул председатель.
— Виноват. Мне поручено, я и говорю. Вы думаете, что, может, невинность вас спасет? Го-го-го!.. Да и много ли среди вас неви…
— Иван Иванович!! — воскликнул председатель.
Еще две работницы ушли, оглянувшись в ужасе на эстраду.
— Придете вы, например, сюда. Ну, скажем, бак с кипяченой водой… То да се… Жарко, понятное дело, — расстегивая раскисший воротничок, продолжал оратор, — сейчас, понятное дело, к кружке… Над вами: «Не пейте сырой воды» и тому подобные плакаты Коминтерна, а пред вами сифилитик пил со своей губой… Ну, скажем, наш же председатель…
Председатель без слов завыл. Двадцать работниц с отвращением вытерли губы платками, а кто их не имел — подолами.
— Что ты воешь? — спросил фельдшер у председателя.
— Я никаким сифилисом не болел!!! — закричал председатель и стал совершенно такой, как клюква.
— Чудак… Я к примеру говорю… Ну, скажем, она, — и фельдшер ткнул трясущимся пальцем куда-то в первый ряд, который весь и опустел, шурша юбками.
— Когда женщина 8 Марта… Достигает половой, извиняюсь, зрелости, — пел с кафедры оратор, которого все больше развозило в духоте, — что она себе думает?
— Похабник! — сказал тонкий голос в задних рядах.
— Единственно, о чем она мечтает в лунные ночи, — это устремиться к своему половому партнеру, — доложил фельдшер, совершенно разъезжаясь по швам.
Тут в избе-читальне начался стон и скрежет зубовный. Скамьи загремели и опустели. Вышли поголовно все работницы, многие — с рыданием.
Остались двое: председатель и фельдшер.
— Половой же ее партнер, — бормотал фельдшер, качаясь и глядя на председателя, — дорогая моя работница, предается любви и другим порокам…
— Я не работница! — воскликнул председатель.
— Извиняюсь, вы мужчина? — спросил фельдшер, тараща глаза сквозь пелену.
— Мужчина! — оскорбленно выкрикнул председатель.
— Не похоже, — икнул фельдшер.
— Знаете, Иван Иванович, вы пьяный, как хам, — дрожа от негодования, воскликнул председатель, — вы мне, извините, праздник сорвали! Я на вас буду жаловаться в центр и даже выше!
— Ну, жалуйся, — сказал фельдшер, сел в кресло и заснул.
Михаил
Если бы не то обстоятельство, что в день 8 Марта никакой сознательный гражданин не может появиться пьяным, да еще и на доклад, да еще в избу-читальню, если бы не обстоятельство, что фельдшер Иван Иванович, как хорошо известно, в рот не берет спиртного, можно было бы побиться об заклад, что фельдшер целиком и полностью пьян.
Глаза его походили на две сургучные пробки с сороковок русской горькой, и температура у фельдшера была не свыше 30 градусов. И до того ударило в избе спиртом, что председатель собрания курение прекратил и предоставил слово Ивану Ивановичу в таких выражениях:
— Слово для доклада по поводу Международного дня работницы предоставляется Ивану Ивановичу.
Иван Иванович, исполненный алкогольного достоинства, за третьим разом взял приступом эстраду и доложил такое:
— Прежде чем говорить о Международном дне, скажем несколько слов о венерических болезнях!
Вступление это имело полный успех: наступило могильное молчание, и в нем лопнула электрическая лампа.
— Да-с… Дорогие мои международные работницы, — продолжал фельдшер, тяжело отдуваясь, — вот я вижу ваши личики передо мной в количестве восьмидесяти штук…
— Сорока, — удивленно сказал председатель, глянув в контрольный лист.
— Сорока? Тем хуже… То есть лучше, — продолжал оратор, — жаль мне вас, дорогие мои девушки и дамы… пардон, — женщины! Ибо чем меньше населения в данной области, как показывает статистика, тем менее заболеваний венерическими болезнями, и наоборот. И в частности, сифилисом… Этим ужасающим бичом для пролетариата, не щадящим никого… Знаете ли вы, что такое сифилис?
— Иван Иванович! — воскликнул председатель.
— Помолчи минутку. Не перебивай меня. Сифилис, — затяжным образом икая, говорил оратор, — штука, которую схватить чрезвычайно легко! Вы тут сидите и думаете, что, может быть, вы застрахованы? (Тут фельдшер зловеще засмеялся…) Хм! Шиш с маслом. Вот тут какая-нибудь девушка ходит в красной повязке, радуется, восьмые там марты всякие и тому подобное, а потом женится и, глядишь, станет умываться в один прекрасный день… сморкнется — и хлоп! Нос в умывальнике, а вместо носа, простите за выражение, дыра!
Гул прошел по всем рядам, и одна из работниц, совершенно белая, вышла за дверь.
— Иван Иванович! — воскликнул председатель.
— Виноват. Мне поручено, я и говорю. Вы думаете, что, может, невинность вас спасет? Го-го-го!.. Да и много ли среди вас неви…
— Иван Иванович!! — воскликнул председатель.
Еще две работницы ушли, оглянувшись в ужасе на эстраду.
— Придете вы, например, сюда. Ну, скажем, бак с кипяченой водой… То да се… Жарко, понятное дело, — расстегивая раскисший воротничок, продолжал оратор, — сейчас, понятное дело, к кружке… Над вами: «Не пейте сырой воды» и тому подобные плакаты Коминтерна, а пред вами сифилитик пил со своей губой… Ну, скажем, наш же председатель…
Председатель без слов завыл. Двадцать работниц с отвращением вытерли губы платками, а кто их не имел — подолами.
— Что ты воешь? — спросил фельдшер у председателя.
— Я никаким сифилисом не болел!!! — закричал председатель и стал совершенно такой, как клюква.
— Чудак… Я к примеру говорю… Ну, скажем, она, — и фельдшер ткнул трясущимся пальцем куда-то в первый ряд, который весь и опустел, шурша юбками.
— Когда женщина 8 Марта… Достигает половой, извиняюсь, зрелости, — пел с кафедры оратор, которого все больше развозило в духоте, — что она себе думает?
— Похабник! — сказал тонкий голос в задних рядах.
— Единственно, о чем она мечтает в лунные ночи, — это устремиться к своему половому партнеру, — доложил фельдшер, совершенно разъезжаясь по швам.
Тут в избе-читальне начался стон и скрежет зубовный. Скамьи загремели и опустели. Вышли поголовно все работницы, многие — с рыданием.
Остались двое: председатель и фельдшер.
— Половой же ее партнер, — бормотал фельдшер, качаясь и глядя на председателя, — дорогая моя работница, предается любви и другим порокам…
— Я не работница! — воскликнул председатель.
— Извиняюсь, вы мужчина? — спросил фельдшер, тараща глаза сквозь пелену.
— Мужчина! — оскорбленно выкрикнул председатель.
— Не похоже, — икнул фельдшер.
— Знаете, Иван Иванович, вы пьяный, как хам, — дрожа от негодования, воскликнул председатель, — вы мне, извините, праздник сорвали! Я на вас буду жаловаться в центр и даже выше!
— Ну, жалуйся, — сказал фельдшер, сел в кресло и заснул.
Михаил
Комментарии. В. И. Лосев
Праздник с сифилисом
Впервые — Гудок. 1925. 27 марта. С подписью: «Михаил».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Банщица Иван
В бане на станции Эсино Муромской линии
в женский день, пятницу, неизменно присутст-
вует один и тот же банщик дядя Иван, при ко-
тором посетительницам бани приходится разде-
ваться, пользуясь тазами вместо фиговых лист-
ков.
Неужели нельзя поставить в пятницу в ба-
ню одну из женщин, работающих в ремонте?
Рабкор
ПРЕДИСЛОВИЕ
До того неприлично про это писать, что перо опускается.
I. В БАНЕ
— Дядь Иван, а дядь Иван!
— Што тебе? Мыло, мочалка имеется?
— Все имеется, только умоляю тебя: уйди ты к чертям!
— Ишь, какая прыткая, я уйду, а в энто время одежу покрадут. А кто отвечать будет — дядя Иван. Во вторник мужской день был, у начальника станции порцыгар свистнули. А кого крыли? Меня, дядю Ивана!
— Дядя Иван! Да хоть отвернись на одну секундочку, дай пробежать!
— Ну, ладно, беги!
Дядя Иван отвернулся к запотевшему окошку предбанника, расправил рыжую бороду веером и забурчал:
— Подумаешь, невидаль какая. Чудачка тоже. Удовольствие мне, что ли? Должность у меня уж такая похабная… Должность заставляет.
Женская фигура выскочила из простыни и, как Ева по раю, побежала в баню.
— Ой, стыдобушка!
Дверь в предбанник открылась, выпустила тучу пара, а из тучи вышла мокрая, распаренная старушка, тетушка дорожного мастера. Старушка выжала мочалку и села на диванчик, мигая от удовольствия глазами.
— С легким паром, — поздравил ее над ухом сиплый бас.
— Спасибо, голубушка. Спас… Ой! С нами крестная сила. Да ты ж мужик?!
— Ну и мужик, дак что… Простыня не потребуется?
— Казанская Божья Мать! Уйди ты от меня со своей простыней, охальник! Что ж это у нас в бане делается?
— Что вы, тетушка, бушуете, я же здесь был, когда вы пришли!
— Да не заметила давеча я! Плохо вижу я, бесстыдник. А теперь гляжу, а у него борода, как метла! Манька, дрянь, простыней закройся!
— Вот мученье, а не должность, — пробурчал дядя Иван, отходя.
— Дядя Иван, выкинься отсюда! — кричали женщины с другой стороны, закрываясь тазами, как щитами от неприятеля.
Дядя Иван повернулся в другую сторону, оттуда завыли, дядя Иван бросился в третью сторону, оттуда выгнали. Дядя Иван плюнул и удалился из предбанника, заявив зловеще:
— Ежели что покрадут, я снимаю с себя ответственность.
— Што тебе? Мыло, мочалка имеется?
— Все имеется, только умоляю тебя: уйди ты к чертям!
— Ишь, какая прыткая, я уйду, а в энто время одежу покрадут. А кто отвечать будет — дядя Иван. Во вторник мужской день был, у начальника станции порцыгар свистнули. А кого крыли? Меня, дядю Ивана!
— Дядя Иван! Да хоть отвернись на одну секундочку, дай пробежать!
— Ну, ладно, беги!
Дядя Иван отвернулся к запотевшему окошку предбанника, расправил рыжую бороду веером и забурчал:
— Подумаешь, невидаль какая. Чудачка тоже. Удовольствие мне, что ли? Должность у меня уж такая похабная… Должность заставляет.
Женская фигура выскочила из простыни и, как Ева по раю, побежала в баню.
— Ой, стыдобушка!
Дверь в предбанник открылась, выпустила тучу пара, а из тучи вышла мокрая, распаренная старушка, тетушка дорожного мастера. Старушка выжала мочалку и села на диванчик, мигая от удовольствия глазами.
— С легким паром, — поздравил ее над ухом сиплый бас.
— Спасибо, голубушка. Спас… Ой! С нами крестная сила. Да ты ж мужик?!
— Ну и мужик, дак что… Простыня не потребуется?
— Казанская Божья Мать! Уйди ты от меня со своей простыней, охальник! Что ж это у нас в бане делается?
— Что вы, тетушка, бушуете, я же здесь был, когда вы пришли!
— Да не заметила давеча я! Плохо вижу я, бесстыдник. А теперь гляжу, а у него борода, как метла! Манька, дрянь, простыней закройся!
— Вот мученье, а не должность, — пробурчал дядя Иван, отходя.
— Дядя Иван, выкинься отсюда! — кричали женщины с другой стороны, закрываясь тазами, как щитами от неприятеля.
Дядя Иван повернулся в другую сторону, оттуда завыли, дядя Иван бросился в третью сторону, оттуда выгнали. Дядя Иван плюнул и удалился из предбанника, заявив зловеще:
— Ежели что покрадут, я снимаю с себя ответственность.
II. В ПИВНОЙ
В воскресный день измученный недельной работой дядя Иван сидел за пивом в пивной «Красный Париж» и рассказывал:
— Чистое мученье, а не должность. В понедельник топить начинаю, во вторник всякие работники моются, в среду которые с малыми ребятами, в четверг просто рядовые мужчины, в пятницу женский день. Женский день мне самый яд. То есть глаза б мои не смотрели. Набьется баб полные бани, орут, манатки свои разбросают. И главное, на меня обижаются, а я при чем? Должен я смотреть или нет, если меня приставили к этому делу. Должен! Нет, хуже баб нету народа на свете. Одна и есть приличная женщина — жена нашего нового служащего Коверкотова. Аккуратная бабочка. Придет, все свернет, разложит, только скажет: «Дядя Иван, провались ты в преисподнюю»… Одно нехорошо: миловидная такая бабочка с лица, а на спине у нее родинка, да ведь до чего безобразная, как летучая мышь прямо, посмотришь, плюнуть хочется…
— Что-о-о-о?! Какая такая мышь?.. Ты про кого говоришь, рыжая дрянь?
Дядя Иван побледнел, обернулся и увидал служащего Коверкотова. Глаза у Коверкотова сверкали, руки сжимались в кулаки.
— Ты где ж мышь видал? Ты что же гадости распространяешь? А?
— Какие гадости, — начал было дядя Иван и не успел окончить… Коверкотов подвинулся к нему вплотную и…
— Чистое мученье, а не должность. В понедельник топить начинаю, во вторник всякие работники моются, в среду которые с малыми ребятами, в четверг просто рядовые мужчины, в пятницу женский день. Женский день мне самый яд. То есть глаза б мои не смотрели. Набьется баб полные бани, орут, манатки свои разбросают. И главное, на меня обижаются, а я при чем? Должен я смотреть или нет, если меня приставили к этому делу. Должен! Нет, хуже баб нету народа на свете. Одна и есть приличная женщина — жена нашего нового служащего Коверкотова. Аккуратная бабочка. Придет, все свернет, разложит, только скажет: «Дядя Иван, провались ты в преисподнюю»… Одно нехорошо: миловидная такая бабочка с лица, а на спине у нее родинка, да ведь до чего безобразная, как летучая мышь прямо, посмотришь, плюнуть хочется…
— Что-о-о-о?! Какая такая мышь?.. Ты про кого говоришь, рыжая дрянь?
Дядя Иван побледнел, обернулся и увидал служащего Коверкотова. Глаза у Коверкотова сверкали, руки сжимались в кулаки.
— Ты где ж мышь видал? Ты что же гадости распространяешь? А?
— Какие гадости, — начал было дядя Иван и не успел окончить… Коверкотов подвинулся к нему вплотную и…
III. В СУДЕ
— Гражданин Коверкотов, вы обвиняетесь в том, что 21 марта сего года нанесли оскорбление действием служащему при бане гражданину Ивану.
— Гражданин судья, он мою честь опозорил!
— Расскажите, каким образом вы опозорили честь гражданина Коверкотова?
— Ничего я не позорил… Чистое наказанье. Прошу вас, гражданин судья, уволить меня с должности банщицы. Сил моих больше нет.
Через несколько дней дядю Ивана освободили от присутствия в пятницу в женской бане и назначили вместо него женщину из ремонта.
Таким образом, на станции вновь наступили ясные дни.
— Гражданин судья, он мою честь опозорил!
— Расскажите, каким образом вы опозорили честь гражданина Коверкотова?
— Ничего я не позорил… Чистое наказанье. Прошу вас, гражданин судья, уволить меня с должности банщицы. Сил моих больше нет.
* * *
Судья долго говорил с жаром, прикладывая руки к сердцу, и дело кончилось мировой.Через несколько дней дядю Ивана освободили от присутствия в пятницу в женской бане и назначили вместо него женщину из ремонта.
Таким образом, на станции вновь наступили ясные дни.
Комментарии. В. И. Лосев
Банщица Иван
Впервые — Гудок. 1925. 9 апреля. С подписью: «Михаил».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
О пользе алкоголизма
На собрание по перевыборам месткома на ст. N
член союза Микула явился вдребезги пьяный.
Рабочая масса кричала: «Недопустимо!», но
представитель учка выступил с защитой Мику-
лы, объяснив, что пьянство — социальная бо-
лезнь и что можно выбирать и выпивая в состав
месткома.
Рабкор 2619
ПРОЛОГ
— К черту с собрания пьяную физиономию. Это недопустимо! — кричала рабочая масса.
Председатель то вставал, то садился, точно внутри у него помещалась пружинка.
— Слово предоставляется! — кричал он, простирая руки, — товарищи, тише!.. Слово предостав… товарищи, тише! Товарищи! Умоляю вас выслушать представителя учк…
— Долой Микулу! — кричала масса, — этого пьяницу надо изжить!
Лицо представителя появилось за столом президиума. На учкином лице плавала благожелательная улыбка. Масса еще поволновалась, как океан, и стихла.
— Товарищи! — воскликнул представитель приятным баритоном.
— Стихами говорит!
— Кормилец ты наш! — восхищенно воскликнула какая-то старушка и зарыдала. После того, как ее вывели, представитель продолжал:
— О чем шумите вы, народные витии?! [2]
— Насчет Микулы шумим! — отвечала масса.
— Вон его! Позор!
— Товарищи! Именно по поводу Микулы я и намерен говорить.
— Правильно! Крой его, алкоголика!
— Прежде всего перед нами возникает вопрос: действительно ли пьян означенный Микула?
— Ого-го-го-го! — закричала масса.
— Ну, хорошо, пьян, — согласился представитель. — Сомнений, дорогие товарищи, в этом нет никаких. Но тут перед нами возникает социальной важности вопрос: на каком таком основании пьян уважаемый член союза Микула?
— Именинник он! — ответила масса.
— Нет, милые граждане, не в этом дело. Корень зла лежит гораздо глубже. Наш Микула пьян, потому что он… болен.
Масса застыла, как соляной столб. [3]
Багровый Микула открыл один совершенно мутный глаз и в ужасе посмотрел на представителя.
— Да, — милейшие товарищи, пьянство есть не что иное, как социальная болезнь, подобная туберкулезу, сифилису, чуме, холере и… Прежде чем говорить о Микуле, подумаем, что такое пьянство и откуда оно взялось?.. Некогда, дорогие товарищи, бывший великий князь Владимир, прозванный за свою любовь к спиртным напиткам Красным Солнышком, воскликнул: «Наше веселие есть пити!»
— Здорово загнул!
— Здоровее трудно. Наши историки оценили по достоинству слова незабвенного бывшего князя и начали выпивать по малости, восклицая при этом: «Пьян, да умен — два угодья в нем!»
— А с князем что было? — спросила масса, которую заинтересовал доклад секретаря.
— Помер, голубчики. В одночасье от водки сгорел, — с сожалением пояснил всезнайка-секретарь.
— Царство ему небесное! — пискнула какая-то старушечка. — Хуть и совецкий, а все ж святой.
— Ты религиозный дурман на собрании не разводи, тетя, — попросил ее секретарь, — тут тебе царств небесных нету. Я продолжаю, товарищи. После чего в буржуазном обществе выпивали девятьсот лет подряд, всякий и каждый, не щадя младенцев и сирот. «Пей, да дело разумей», — воскликнул знаменитый поэт буржуазного периода Тургенев. После чего составился ряд пословиц народного юмора в защиту алкоголизма, как-то: «Пьяному море по колено», «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», «Не вино пьянит человека, а время», «Не в свои сани не садись», и какие, бишь, еще?
— Чай не водка, много не выпьешь! — ответила крайне заинтересованная масса.
— Верно, мерси. «Разве с полведра напьешься». «Курица и та пьет». «И пить — умереть, и не пить — умереть». «Налей, налей, товарищ, заздравную чару!..»
— Бог зна-е-ет, что с нами случится, — подтянул пьяный засыпающий Микула.
— Товарищ больной, прошу вас не петь на собрании, — вежливо попросил председатель, — продолжайте, товарищ оратор.
— «Помолимся, — продолжал оратор, — помолимся Творцу, мы к рюмочке приложимся, потом и к огурцу», «господин городовой, будьте вежливы со мной, отведите меня в часть, чтобы в грязь мне не упасть», «неприличными словами прошу не выражаться и на чай не выдавать», «февраля двадцать девятого выпил штоф вина проклятого», «ежедневно свежие раки», «через тумбу, тумбу раз»…
— Куда?! — вдруг рявкнул председатель.
Пять человек вдруг, крадучись, вылезли из рядов и шмыгнули в дверь.
— Не выдержали речи, — пояснила восхищенная масса, — красноречиво убедил. В пивную бросились, пока не закрыли.
— Итак! — гремел оратор, — вы видите, насколько глубоко пронизала нас социальная болезнь. Но вы не смущайтесь, товарищи. Вот, например, наш знаменитый самородок Ломоносов восемнадцатого века в высшей степени любил поставить банку, а, однако, вышел первоклассный ученый и товарищ, которому даже памятник поставили у здания Университета на Моховой улице. Я бы еще мог привести выдающиеся примеры, но не хочу… Я заканчиваю, и приступаем к выборам…
Председатель то вставал, то садился, точно внутри у него помещалась пружинка.
— Слово предоставляется! — кричал он, простирая руки, — товарищи, тише!.. Слово предостав… товарищи, тише! Товарищи! Умоляю вас выслушать представителя учк…
— Долой Микулу! — кричала масса, — этого пьяницу надо изжить!
Лицо представителя появилось за столом президиума. На учкином лице плавала благожелательная улыбка. Масса еще поволновалась, как океан, и стихла.
— Товарищи! — воскликнул представитель приятным баритоном.
Такое начало польстило массе чрезвычайно.
— Я представитель! И если он — Волна!
А масса вы — Советская Россия, [1]
то учк не может быть не возмущен,
когда возмущена стихия!
— Стихами говорит!
— Кормилец ты наш! — восхищенно воскликнула какая-то старушка и зарыдала. После того, как ее вывели, представитель продолжал:
— О чем шумите вы, народные витии?! [2]
— Насчет Микулы шумим! — отвечала масса.
— Вон его! Позор!
— Товарищи! Именно по поводу Микулы я и намерен говорить.
— Правильно! Крой его, алкоголика!
— Прежде всего перед нами возникает вопрос: действительно ли пьян означенный Микула?
— Ого-го-го-го! — закричала масса.
— Ну, хорошо, пьян, — согласился представитель. — Сомнений, дорогие товарищи, в этом нет никаких. Но тут перед нами возникает социальной важности вопрос: на каком таком основании пьян уважаемый член союза Микула?
— Именинник он! — ответила масса.
— Нет, милые граждане, не в этом дело. Корень зла лежит гораздо глубже. Наш Микула пьян, потому что он… болен.
Масса застыла, как соляной столб. [3]
Багровый Микула открыл один совершенно мутный глаз и в ужасе посмотрел на представителя.
— Да, — милейшие товарищи, пьянство есть не что иное, как социальная болезнь, подобная туберкулезу, сифилису, чуме, холере и… Прежде чем говорить о Микуле, подумаем, что такое пьянство и откуда оно взялось?.. Некогда, дорогие товарищи, бывший великий князь Владимир, прозванный за свою любовь к спиртным напиткам Красным Солнышком, воскликнул: «Наше веселие есть пити!»
— Здорово загнул!
— Здоровее трудно. Наши историки оценили по достоинству слова незабвенного бывшего князя и начали выпивать по малости, восклицая при этом: «Пьян, да умен — два угодья в нем!»
— А с князем что было? — спросила масса, которую заинтересовал доклад секретаря.
— Помер, голубчики. В одночасье от водки сгорел, — с сожалением пояснил всезнайка-секретарь.
— Царство ему небесное! — пискнула какая-то старушечка. — Хуть и совецкий, а все ж святой.
— Ты религиозный дурман на собрании не разводи, тетя, — попросил ее секретарь, — тут тебе царств небесных нету. Я продолжаю, товарищи. После чего в буржуазном обществе выпивали девятьсот лет подряд, всякий и каждый, не щадя младенцев и сирот. «Пей, да дело разумей», — воскликнул знаменитый поэт буржуазного периода Тургенев. После чего составился ряд пословиц народного юмора в защиту алкоголизма, как-то: «Пьяному море по колено», «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», «Не вино пьянит человека, а время», «Не в свои сани не садись», и какие, бишь, еще?
— Чай не водка, много не выпьешь! — ответила крайне заинтересованная масса.
— Верно, мерси. «Разве с полведра напьешься». «Курица и та пьет». «И пить — умереть, и не пить — умереть». «Налей, налей, товарищ, заздравную чару!..»
— Бог зна-е-ет, что с нами случится, — подтянул пьяный засыпающий Микула.
— Товарищ больной, прошу вас не петь на собрании, — вежливо попросил председатель, — продолжайте, товарищ оратор.
— «Помолимся, — продолжал оратор, — помолимся Творцу, мы к рюмочке приложимся, потом и к огурцу», «господин городовой, будьте вежливы со мной, отведите меня в часть, чтобы в грязь мне не упасть», «неприличными словами прошу не выражаться и на чай не выдавать», «февраля двадцать девятого выпил штоф вина проклятого», «ежедневно свежие раки», «через тумбу, тумбу раз»…
— Куда?! — вдруг рявкнул председатель.
Пять человек вдруг, крадучись, вылезли из рядов и шмыгнули в дверь.
— Не выдержали речи, — пояснила восхищенная масса, — красноречиво убедил. В пивную бросились, пока не закрыли.
— Итак! — гремел оратор, — вы видите, насколько глубоко пронизала нас социальная болезнь. Но вы не смущайтесь, товарищи. Вот, например, наш знаменитый самородок Ломоносов восемнадцатого века в высшей степени любил поставить банку, а, однако, вышел первоклассный ученый и товарищ, которому даже памятник поставили у здания Университета на Моховой улице. Я бы еще мог привести выдающиеся примеры, но не хочу… Я заканчиваю, и приступаем к выборам…
ЭПИЛОГ
«…после чего рабочие массы выбрали в кандидаты месткома известного алкоголика, и на другой же день он сидел пьяный, как дым, на перроне и потешал зевак анекдотами, рассказывая, что разрешено пить, лишь бы не было вреда».
(Из того же письма рабкора)
(Из того же письма рабкора)
Комментарии. В. И. Лосев
О пользе алкоголизма
Впервые — Гудок. 1925. 15 апреля. С подписью: «Из того же письма рабкора, Михаил».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Как Бутон женился
В управлении Юго-Западных провизионки вы-
дают только женатым. Холостым — шиш. Стало
быть, нужно жениться. Причем управление бу-
дет играть роль свахи.
Рабкор № 2626
А не думает ли барин жениться.
Н. В. Гоголь («Женитьба»)
Железнодорожник Валентин Аркадьевич Бутон-Нецелованный, человек упорно и настойчиво холостой, явился в административный отдел управления и вежливо раскланялся с провизионным начальством.
— Вам чего-с? Ишь ты, какой вы галстук устроили — горошком!
— Как же-с. Провизионочку пришел попросить.
— Так-с. Женитесь.
Бутон дрогнул:
— Как это?
— Очень просто. Загс знаете? Пойдете туды, скажете: так, мол, и так. Люблю ее больше всего на свете. Отдайте ее мне, в противном случае кинусь в Днепр или застрелюсь. Как вам больше нравится. Ну, зарегистрируют вас. Документики ее захватите, да и ее самое.
— Чьи? — спросил зеленый Бутон.
— Ну, Варенькины, скажем.
— Какой… Варенькины?..
— Машинистки нашей.
— Не хочу, — сказал Бутон.
— Чудачина. Желая добра тебе говорю. Пойми в своей голове. Образ жизни будешь вести! Ты сейчас что по утрам пьешь?
— Пиво, — ответил Бутон.
— Ну, вот. А тогда шоколад будешь пить или какао!
Бутона слегка стошнило.
— Ты глянь на себя в зеркало Управления Юго-Западных железных дорог. На что ты похож? Галстук, как бабочка, а рубашка грязная. На штанах пуговицы нет, — ведь это ж безобразие холостяцкое! А женишься, — глаза не успеешь продрать, тут перед тобой супруга: не желаете ли чего? Как твое имя, отчество?
— Валентин Аркадьевич…
— Ну, вот, Валюша, стало быть, или Валюн. И будет тебе говорить: не нужно ли тебе чего, Валюн, не нужно ли другого, не нужно ли тебе, Валюша, кофейку, Валюте — то, Валюте — другое… Взбесишься прямо!.. То есть что это я говорю?.. не будешь знать, в раю ты или в Ю.-З. же-де!
— У ней зуб вставной!
— Вот дурак, прости Господи. Зуб! Да разве зуб — рука или нога? Да при этом ведь золотой же зуб! Вот чудачина, его в крайнем случае в ломбард можно заложить. Одним словом, пиши заявление о вступлении в законный брак. Мы тебя и благословим. Через год зови на октябрины, выпьем!
— Не хочу! — закричал Бутон.
— Ну ладно, вижу, вы упрямец. Вам хоть кол на голове теши. Как угодно. Прошу не задерживать занятого человека.
— Провизионочку позвольте.
— Нет!
— На каком основании?
— Не полагается вам.
— А почему Птюхину дали?
— Птюхин почише тебя, он женатый!
— Стало быть, мне без провизии с голоду подыхать?
— Как угодно, молодой человек.
— Это что же такое выходит, — забормотал Бутон, меняясь в лице. — Мне нужно или жизни лишиться с голоду, или свободы моей драгоценной?!
— Вы не кричите.
— Берите! — закричал Бутон, впадая в истерику, — жените, ведите меня в загс, ешьте с кашей!! — и стал рвать на себе сорочку.
— Кульер! Зови Вареньку! Товарищ Бутон предложение им будет делать руки и сердца.
— А чего они воют? — осведомился курьер.
— От радости ошалел. Перемена жизни в казенном доме.
Комментарии. В. И. Лосев
Как Бутон женился
Впервые — Гудок. 1925. 28 апреля. С подписью: «Михаил».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Смычкой по черепу
В основе фельетона — истинное про-
исшествие, описанное рабкором № 742
Дождалось наконец радости одно из сел Червонного, Фастовского района, что на Киевщине! Сам Сергеев, представитель райисполкома, он же заместитель предместкома, он же голова охраны труда ст. Фастов, прибыл устраивать смычку с селянством.
Как по радио стукнула весть о том, что сего числа Сергеев повернется лицом к деревне!
Селяне густыми косяками пошли в хату-читальню. Даже 60-летний дед Омелько (по профессии — середняк), вооружившись клюкой, приплелся на общее собрание.