Булгакова Ирина. Черный завет

   Хорошо, что не с двух сторон. Скромное деревце вполне справилось со своей задачей: прикрыть спину. Когда первый шакал получил нож в горло и закружился на месте, его пронзительный визг заставил Донату взмолиться: сдохни, да Тьма возьми, когда же ты сдохнешь! Но шакал не слушался и продолжал визжать.
   К тому времени ее нож нашел себе новые ножны, погрузившись в шею настигнутой в прыжке твари. Остался последний нож, и сразу два шакала кинулись в схватку. Нанося режущие удары направо и налево, она следила лишь за тем, чтобы на ноге не сомкнулись челюсти: перегрызет тварь сухожилие, что тогда делать?
   На ее счастье, инстинкт охотника отступил перед инстинктом самосохранения. Получив ранения, шакалы откатились. Но и она была ранена: как ни старалась уберечься, рука немела и по кисти, сжимавшей нож, струилась кровь. Штаны ниже колена были разорваны. Правая нога еще ничего, но левая, судя по всему, серьезно повреждена. Она хотела отступить, потихоньку подбираясь к намеченному для ночлега дереву, но оступилась и упала. Резкая боль в ноге пронзила тело. И вот тут-то на нее бросился вожак.
   Доната видела перед собой оскаленную пасть, сочащуюся слюной, клыки и опаленные ненавистью глаза. Подняться она уже не успевала. Рука, державшая нож, слабела от потери крови. И те звери, которые еще не лишены способности передвигаться, доберутся до ее ног, и будут рвать, рвать…
   Все, что она успела: тяжело откатиться в сторону.
   И вдруг вожак, пронзенный стрелой с трепещущим опереньем, рухнул к ее ногам, едва не придавив ее собственным телом.
   – Ну вот, в нашем лагере прибыль, – перед ней стоял плохо различимый в сумерках, но вполне угадываемый бритый мужчина. – Посвети, Натан.
   Стало светлее. Черноусый Натан, в одной руке сжимающий обнаженный меч, в другой факел, появился на поляне, полный решимости защищать жизнь командира. Но его решимость не понадобилась. Отвергнув протянутую руку, Доната поднялась без посторонней помощи. И тут же скривилась от боли.
   – Боец, парень, – бритый широко улыбнулся в бороду, – вот такие мне и нужны. Страна нуждается в тебе, парень. Наши южные рубежи в опасности. Готов послужить отечеству?
   Теперь Донате стал понятен и синяк под глазом Ладимира, и рассеченная губа, и связанные руки. Набор в армию, судя по всему, не всегда сопровождался добровольным согласием. Но командир нуждался в определенном ритуале. И теперь все зависело от Донаты: пойдет ли она добровольно, или будет доставлена к обозу со связанными руками.
   – Я рад послужить отечеству! – вполне бодро ответила Доната, подражая грубоватому мужскому голосу.
   – Вот это я понимаю! – бритый хлопнул ее по плечу. Несмотря на его старания, ей удалось удержаться на ногах. – Называй меня «господин десятник». Как звать тебя?
   – Дон, – не задумываясь, ответила Доната, просто горло перехватило после первого слога.
   – Отлично, Дон. Настоящий боец. Ты что делаешь в лесу, ночью?
   – Иду в Гранд. Сестра у меня удрала туда с кавалером. Мать велела вернуть ее. Вот и выполняю, – и чуть не добавила ненавистное «Истину». Но даже угроза смерти не заставит ее применить к себе это ужасное понятие. Видно, «брат с сестрой» прочно засели у нее в голове.
   – В Гранд, – присвистнул бритый, – далеко. Но не до Гранда теперь, сынок. И не до сестер. Если хан перейдет наши южные рубежи – все мы лишимся и сестер, и братьев. Натан, определи бойца в обоз. Подлатай. Молодец, парень, – и красноречиво посмотрел на трупы шакалов. В сумерках они выглядели внушительно.
   Припадая на левую ногу, хлюпая сапогом, тотчас пропитавшимся кровью, Доната старалась не отставать от Натана. Ей не хотелось принимать от него помощь, пусть даже в виде руки, поддерживающей ее под локоть. Все оставшиеся в ее распоряжении силы она тратила на то, чтобы отогнать видение, ожидающие ее в лагере, расширенные от ужаса глаза Ладимира.

7

   Военный поселок, с казармой, конюшней, хозяйственными пристройками, садом, огородами, полем для занятий – да всего и не перечислишь – был окружен добротным частоколом, с вышками для караульных. Днем и ночью зоркие глаза всматривались вдаль, не скрывая своего интереса к тому, что творилось в поселке. Во всяком случае, у Донаты складывалось такое впечатление. Уж больно быстро любое происшествие, буде таковое случалось, становилось достоянием господина десятника со звучным именем Исидор. Того самого, бритого, которому Доната была обязана жизнью. Она и относилась к нему соответствующим образом. Без подобострастия, естественно.
   Как раз об этом Ладимир и говорил ей, облокотившись о деревянный столб, поддерживающий крышу, выступающую вперед. От всей души отчитывал ее за старание, с которым она выполняла приказы господина десятника. Конечно, не преминул снова коснуться того вопроса, что она самая распоследняя дура, раз решилась примерить на себя мужскую роль, с которой ей никогда не справиться.
   Помнится, не так давно она не выдержала и сорвалась в ответ на очередную мораль.
   – Хочешь, чтобы меня, как девку, переместили туда? – она кивнула головой, благо Веселый домик был неподалеку.
   Ладимир замолчал, глядя на нее округлившимися глазами. А возразить было нечего. Со всеми девушками, подобранными на многочисленных дорогах, поступали соответствующим образом. Никого не интересовал вопрос, есть у них родственники – не сегодня-завтра война все спишет. Их отправляли в Веселый домик, где они справлялись с возложенными на них обязанностями – ублажать мужчин. Не сразу и далеко не все. Кое кому рассказывали историю, как затеявшая побег девка получила стрелу в спину.
   «Самое страшное на войне – шпионы», – громогласно заявил господин сотник, и все с ним согласились. Кто с готовностью, кто с оглядкой.
   Этой стрелой были убиты сразу два зайца: с одной стороны, еще один наглядный урок для тех новобранцев, кто не осознал до конца, какая честь им выпала. С другой стороны – внушительный довод для непокорных девушек, склонных к побегу. Нравится-не нравится, а уж лучше мужчин ублажать, чем лежать под могильным холмом. С той поры девичьих побегов не наблюдалось.
   Военная наука давалась тяжело. Исидор гонял новобранцев с утра до вечера. Даже у Ладимира порой сбивалось дыхание от долгих поединков на мечах, хотя Доната видела, что многих он запросто заткнет за пояс.
   Доната пока наблюдала со стороны. На ее счастье – вот оказывается, как на это можно посмотреть, ноге досталось от шакальих укусов больше, чем хотелось. В тот же вечер, как она, ведомая Исидором, вышла из лесу, лекарь зашил ее, плотно стянув края рваной раны. Не услышав за время болезненной процедуры ни звука, лекарь одобрительно крякнул, а Исидор, тоже наблюдавший за лечением, так дружески хлопнул ее по плечу, что у Донаты зазвенело в ушах. И теперь звенело каждый раз, стоило столкнуться с Исидором. Самое интересное заключалось в том, что он хлопал лишь ее одну. Что-то оживало в его глазах, как только он видел Донату. Быть может, она напоминала ему погибшего брата – имелся такой факт в биографии десятника.
   Из чувства благодарности Доната терпела. Как известно, нет греха хуже, чем неблагодарность. Но на задворках ее сознания наметилась чаша, грозя в единый момент выплеснуть то, что накопилось.
   Так или иначе, но ее, хромающую на левую ногу, Исидор пока не трогал. Более того, увидев, как она бросает метательные ножи, разволновался и пустился во все тяжкие, пытаясь поразить далекую мишень. Доната ревниво наблюдала за тем, как он пользуется ее ножами. Но беспокоилась она зря: Исидор не попал ни разу. Ему потребовалось время, чтобы осознать, что Донату ему не превзойти. Надо отдать ему должное – раз уяснив этот вопрос, он больше к нему не возвращался. Наоборот, отдал ей в подчинение пяток способных к метанию новобранцев с тем, чтобы она обучила их простейшим приемам.
   – Может, среди них и отыщется еще один такой ухарь, как ты, Дон, – сурово сказал десятник, напоследок дружески хлопнув ее по плечу. Потом развернулся и пошел прочь. А она, исподтишка выравнивая дрогнувшее плечо, прислушивалась к себе – не эта ли капля переполнила чашу терпенья?
   – Эй, бастард! – на окрик Доната вскинула голову. И не хотела, а вскинула – уж больно громко он раздался. Конечно, Вавила, кто же еще? – Иди, о мечах позаботься, Исидор приказал.
   Вот наградил лекарь прозвищем, не отвертишься. В ту же ночь, зашивая ей рану, он с усмешкой разглядывал ее ступню.
   – Откуда ж ты такой взялся? – запрятал улыбку в бороду, столкнувшись с ее, еще полным невысказанной боли взглядом. – Не деревенский ты парень, Дон. С такими-то ногами. У матери своей спроси, как пить дать, заезжий вельможа постарался. Ноги у тебя, как у графа, ступни маленькие. Не иначе, бастард ты, Дон.
   Она ничего не ответила. Тогда сил на ответы не было. А кличка прицепилась.
   – Я говорил тебе, Вавила, – стараясь сделать голос грубее, сказала Доната, – чтобы ты так меня не называл? – и для подтверждения слов повертела в руках вытянутый из гнезда нож. – В следующий раз, когда тренироваться буду, ты мимо не ходи. Я от злости промазать могу. Вот, господин десятник знает, что такое бывает.
   – А чего я! – пожал плечами здоровяк Вавила. Его глаза, и так на выкате, чуть не выпали из глазниц. – Забыл я, бывает. Ладно, Дон. В следующий раз не забуду.
   – Ты уж постарайся, – и не сдержалась. Метнула нож так, чтобы свистнул он у самого уха отшатнувшегося в испуге парня и воткнулся, дрожа от возбуждения в деревянный столб, что поддерживал крышу.
   – Ты что, – побелел тот от страха, а больше оттого, что выдал свой страх. – Смотри, за такие-то дела парни могут и темную устроить.
   И ушел, заставив Донату кусать губы от ярости.
   За это стремление отстаивать свое имя, пусть даже ту малую часть, что от него осталась, Ладимир тоже ее ругал.
   – Не лезь на рожон! – шипел ей в ухо. – Привязалось прозвище, ножом не отрежешь. Каждому доказывать – себе дороже. Захотят парни тебя наказать, что делать будешь? С такими настырными не церемонятся. И запомни – ты слабее самого отъявленного хлюпика! Сиди тихо!
   Но она не слушала, каждый раз занимаясь тем, что Ладимир называл «пересчитывать шакалу зубы».
 
   Доната поднялась с лавки, опираясь на здоровую ногу. Надо привести в порядок оружие, и лучше сделать это до ужина. Раненная нога давно не болела, но привычка хромать оказалась Донате на руку. Исидор за ужином непременно интересовался ее здоровьем, но на общие учения направлять не спешил.
   Проходя мимо Веселого домика, Доната сознательно отвернулась в сторону. Однако толку от этого не было: отворачивайся – не отворачивайся, если угораздило влипнуть вчера в историю, от тебя ничего уже не зависит. Оставалось терпеливо пожинать плоды.
   – Эй, Дон!
   Вот и первый плод, в лице шикарной по меркам мужчин девицы. Тереса щурилась под лучами закатного Гелиона. Темно-каштановые пряди на затылке стянула заколка. Пухлые щеки, вздернутый нос, а уж то богатство, которое из отворота рубахи, расстегнутой чуть ли не до пояса, просилось на белый свет, не оставляло равнодушным никого.
   – Зайдешь вечерком? Дон, не смотри на меня, как на врага. Запомни, Тереса умеет быть благодарной. Видишь? – она крутанула головой, и на белой шее Доната увидела укус – красные полукружья, почти слитые в овал. – Это Сазон. Если бы не ты, вообще вчера бы загрыз, поганец.
   А что такого Доната вчера сделала? Да почти ничего. Так же, как и сегодня шла себе в оружейную мимо Веселого домика. Правда, дело было уже после ужина. Шла, стараясь не смотреть по сторонам. И не остановилась бы, если бы не раздался болезненный визг, тут же сменившийся полузадушенным стоном.
   – Я сказал тебе, не ори, тварь, не убудет, – услышала Доната мужской голос. И тут же, не отдавая себе отчета, пнула ногой в дверь, ведущую в сени Веселого домика. Чутье не обмануло. Невысокий темноволосый парень прижимал девицу. Добро бы просто прижимал, уж разобрались бы как-нибудь без ее помощи. Но когда он обернулся на шум, зажимая рот девицы рукой, Донату передернуло от отвращения. Его рот был испачкан в крови, а на шее девицы выступили красные капли. Обругав себя за отличный слух, Доната ступила в сени.
   – Отпусти ее, – тихо сказала она. – Видишь, она тебя не хочет.
   – А кого она хочет? – огрызнулся парень. – Тебя что ли, сопляк? Вали отсюда, дойдет и до тебя очередь.
   – В каком смысле? – оторопела Доната. Кто их поймет, этих мужчин? – Ты на что намекаешь, говнюк?
   По всей видимости, озабоченная желанием подражать мужской манере в разговоре, она переборщила. Но слово, как известно, что птица – в руке не удержишь.
   Парень отшвырнул в сторону пискнувшую девицу. В отличие от Вавилы, он не мог похвастаться развитой мускулатурой – это Доната отметила с удовольствием. Темноволосый не стал долго раздумывать. Воспользовавшись тем, что их разделяла пара шагов, он ударил Донату ногой в живот. Однако настоящего удара не получилось. Ей было грех, глядя в сузившиеся от ярости глаза, пропустить ожидаемый удар. А куда было бить такому злобному зверьку, если на силу мускул он не полагался?
   Доната цепко схватила его за щиколотку, как хваталась за ускользавшие из рук ветви деревьев. И резко крутанула, заставив перевернуться. Чтобы не ткнуться лицом в пол, он упал на руки. И надо было сдержаться, просто толкнуть его посильнее, чтобы влетел в распахнутую в комнату дверь. Но увидела в последний момент, как в углу сидит девица, размазывая по пухлым щекам кровь и слезы. Не сдержалась – как подтолкнуло что. Правой ногой крепко ударила темноволосого в беззащитное лицо. И оттолкнула подальше от греха – не убить бы.
   Что было у парня на уме, то ясно отразилось на лице, когда он поднялся с пола, вытирая кровавый рот руками и выплевывая зуб – нечем кусаться будет. Имел бы возможность – убил бы. Он и оглядывался вокруг, в поисках чего потяжелее.
   Но уже тонко визжала очнувшаяся девица, и в открытую дверь входил Ладимир.
   – Сочтемся, – на прощанье парень улыбнулся Донате разбитыми губами.
   А Ладимир, переводя недоуменный взгляд с враз успокоившейся девицы на Донату, не удержался.
   – На девочек уже потянуло, Дон? – и добавил, чтобы фраза не прозвучала двусмысленно: – Нога зажила, стало быть?
   Это было вчера. А сегодня:
   – В оружейную, Дон? Помочь?
   А вот и второй плод. Рядом с дверью в оружейную, картинно облокотившись на косяк, стоял темноволосый парень. Как выяснилось, звали его Сазон. Стоял, и улыбался щербатым ртом. Вот этот зуб она вчера и выбила. Доната хмуро глянула на него и смело вошла в оружейную.
   – Сам справлюсь. Помощников мне не надо, – буркнула она, смерив его дотошным взглядом с ног до головы. Точно змей лесной. Напасть сразу не решился, остыл. Теперь будет искать больное место, подкараулит и укусит. Мало не покажется. Если выжить доведется.
   – А я все-таки помогу. Добрый я. За свою доброту и страдаю, – и ненавистью так и ожог. Эх, сушняка бы ему – как бы полыхнуло!
   Но Доната не успела ответить.
   – Дон! Где ты ходишь? – из глубины оружейной раздался знакомый голос. – Один я тут за тебя отдуваться буду? Шевелись, давай!
   – А, Влад, – Сазон столкнулся в дверях с Ладимиром. – Ладно, тогда. И без меня справитесь. Хотел по доброте душевной помочь Дону.
   Волчком крутанулся между открытой дверью и Донатой, и был таков.
   – А с ним ты что успела не поделить? – простонал Ладимир, как только Сазона и след простыл.
   – А то не знаешь? – удивилась Доната. – Девку, конечно.
   – Ага, – Ладимир от злости чуть не задохнулся. – Нам затаиться надо и о побеге думать, а она все шутит! Вавила уже на тебя зуб имеет, очень ты ему не нравишься, а теперь еще и Сазон! Гнилой парень… И Исидор к тебе по-дружески относится – тоже отнеси к неприятностям!
   – Почему это еще?
   – Да потому! Не всем нравится, что пока мы там по доскам стреляем, да чучела на полном скаку рубим, кто-то с ножами упражняется! Как нарочно, ты на неприятности нарываешься! Неужели понять трудно, случись что, я и защитить тебя толком не сумею. Короче, хватит дурака играть. Что за отношения между парнями бывают кроме дружбы, знаешь? То-то и оно. Припишут что такое, не отмоешься по гроб, будешь кроме учения и другим заниматься… не скажу чем. После Веселый домик тебе Небесной Обителью покажется.
 
   – Нет, парень, так мы с тобой ни о чем не договоримся, – голос Исидора стал вкрадчивым, и подслушивающей у двери Донате стало не по себе. – Этак ко мне завтра все придут и скажут: прости, десятник, у меня Истина, не могу я здесь оставаться, мне отец запретил.
   – Господин десятник, я не обманываю вас, – Доната расслышала в его словах сдерживаемую злость и мысленно пожалела – сорвется парень, а Исидор шутить не любит, наказания тогда не миновать.
   – Да и не сможешь, даже не пытайся, – довольно усмехнулся Исидор. – Что такое Истина, без тебя знаю. Вот и посмотрим, как подыхать начнешь… Так и все равно, парень, от войны не уйдешь. Скоро мы все с места тронемся, вот тебе и дорога – вперед, за родину!
   – Но у меня уже сейчас…
   – Без разницы мне, что там у тебя сейчас. Когда это «сейчас» начнется, я увижу. А сейчас бери пример хоть с Дона. У парня только нога зажила, а он в строю со всеми. Боец!
   Доната поспешила убраться подальше от двери. К Исидору она заглянет позже, а сталкиваться лицом к лицу с разъяренным Ладимиром не хотелось.
   Несмотря на похвалы Исидора, последняя неделя далась Донате потом и кровью. Исидор перевел ее на общий режим и поблажек не делал. Но Донате сдавалось, что оказалась она в общем строю с подсказки злых языков, что постоянно твердили десятнику о любимчиках. Упражняясь на мечах, бросая на бегу нож по мишени, проводя в седле весь день в полном снаряжении: кирасе и шлеме, она то и дело ловила на себе заинтересованные взгляды Исидора.
   Кстати, о мечах. Часто, наблюдая со стороны за поединком, Исидор срывался с места и становился в пару с Донатой.
   – Дон, – с досадой поучал он. – Куда ты все время отступаешь? Ты же заранее неудачу себе приписал! Чего бояться? Да, с приемами у тебя не очень, и видно, что дело для тебя незнакомое, но руки цепкие. Попробуй у такого меч из рук выбить! А удержал – давай бей смелее! Верткий ты, такие и нужны в боевом деле, сила решает, когда у тебя ни оружия, ни умения нет. А ты и без оружия, как я знаю, из себя чего-то представляешь…
   И уже не раз, не два, ловила она на себе мечущийся в желании напакостить взгляд Сазона. Но время шло, и если тот что задумал, то взвешивал тщательно и к вопросу мести подходил дотошно. Доната чувствовала, как нечто зреет в гнилом нутре, но идти на обострение не спешила. Что бы ее ни ждало, больше, чем мысли о Сазоне, занимали мысли о возможном побеге.
   Частокол, окружающий поселок, был высоким, караульные на вышках не дремали. Кроме того, по ночам вдоль забора вышагивали часовые – не один Ладимир пополнил ряды новобранцев, взятых насильно. Дело осложнялось еще и тем, что до настоящего Леса было далеко, а редколесье – плохой попутчик. Любой беглец, как на ладони. Как быстро ни беги, а на лошадях в два счета догонят, и мало не покажется. У загона для скота, на видном месте, висел истлевший труп – в назидание прытким бегунам.
   – Родину защищать – не пирожное с кремом лопать, – пояснил новобранцам Исидор после первого же утреннего построения.
   У Донаты не было желания разделить перекладину с трупом, на котором гроздьями висели вороны. Поэтому она сидела тихо, мало-помалу наживая себе врагов.
   Даже Тереса, бьющая себя в пышную грудь со словами благодарности, подстерегала ее в укромных уголках, и так настойчиво приглашала зайти вечером, что Донату, задолго до похода в оружейную, начинало тошнить при одном воспоминании о запахе пудры.
   Никто не спорит, были в общем распорядке и положительные моменты. Когда Доната птицей летела в седле и ветер свистел в ушах, или когда руки чесались, так хотелось поразить далекую мишень. Или когда Исидор позволял себе скупо похвалить ее незавидные успехи в упражнениях с мечом.
   – Боец Дон, – Исидор улыбался в усы, – чем дольше наблюдаю за тобой, тем скорее убеждаюсь: правильно говорят в поселке, что ты чей-то бастард, из высокородных, искусство владеть мечом у тебя в крови. Хвалю. Все бы так. А то ходят тут со своими Истинами…
   И совсем уж собирался хлопнуть ее по плечу, как делал десятки раз на дню. Но в тот раз чаша терпения Донаты переполнилась, и она решилась на откровенное неповиновение. Тяжелая ладонь почти коснулась ее плеча, только не нашла его. Доната вовремя отодвинула плечо в сторону и успела скривиться «дескать, нога раненная дает о себе знать». Исидор, потеряв опору, споткнулся на ровном месте. Выпрямившись, он перевел недоуменный взгляд на Донату, но та уверенно морщилась, растирая «раненную» ногу. С тех пор что-то сдвинулось в голове у Исидора. Уже настроенный на дружеский хлопок, он вдруг замирал, задумчиво смотрел на нее и бормотал нечто среднее между «ну-ну» и «посмотрим».
   Были положительные моменты, никто не спорит. Но были и отрицательные. К ним Доната в первую очередь относила отправление естественных надобностей. И если с уборной, где имелись укромные уголки, дело обстояло неплохо, то с помывочной, где ежедневно мылись три десятка потных мужчин, дело обстояло с точностью до наоборот. К радости Донаты, не все парни отличались избыточным стремлением к чистоте тела, поэтому никого особенно не волновал вопрос, почему она ни разу не мылась со всеми. Кто-то успевал помыться до света, кто-то поздним вечером. А кто-то вставал и ночью. Всегда оставалась возможность скрыть свое пагубное пристрастие к мытью в полном одиночестве.
   В тот вечер праздновали день Милосердной Истины. Только услышав ненавистное слово, ее как ветром сдуло из-за стола. Исидор расщедрился и выкатил новобранцам бочку молодого вина. Сидеть за столом, выслушивая бесконечные рассказы о бессмысленных Истинах, не было ни малейшего желания. Доната повела глазом в сторону Ладимира, убедилась, что он ее понял, и ужом выскользнула из-за стола.
   Последние закатные лучи Гелиона чертили в небе огненные дорожки. Воздух пах свежестью и ожиданием близкого снега. Но до настоящей зимы было далеко. Да и какая зима на юге? Выпадет снежок, и тут же растает, чтобы назавтра повторить все сначала.
   Доната не стала дожидаться Ладимира у дверей столового зала: и так знает, куда идти.
   В помывочной устало села на лавку и прислушалась к звуку шагов. Тело так и чесалось от въевшегося в кожу пота. Весь день Исидор гонял их, как зайцев, заставляя бегать в полном снаряжении.
   – Я быстро, – сказала Доната, и застывший в дверях Ладимир кивнул головой.
   Она с наслаждением натирала себя куском золы, смешанной с травами, дававшими обильную пену, и поливала водой из ведра, когда открылась дверь и появился Ладимир. Как только она поймала тяжелый, остановившийся взгляд, сразу поняла, зачем он здесь.
   – Ты сошел с ума! – Кошкой зашипела она, отступая к стене.
   – Да, – его губы шевельнулись.
   – Нас услышат.
   – Да.
   И подходил ближе. Она нагнулась, чтобы окатить его водой из ведра, но не успела. Сильные руки сомкнулись у нее за спиной, и горячие губы закрыли ей рот. Она сопротивлялась, выворачиваясь из его рук, боясь позволить себе хоть один громкий звук. Рот в рот – и привкус крови на губах – она прокусила ему язык, но ничто не могло его остановить. Он жал ее тело, разрывая ее на части, стремясь слиться, стремясь навсегда потерять себя в душном, жестком объятии. Она схватила его за волосы, но как ни старалась, оторвать от себя не могла. Более того, чем ожесточенней она сопротивлялась, чем больше прикладывала усилий к тому, чтобы образумить лишенного человеческого подобия зверя, тем менее ей этого хотелось.
   Собственное тело предательски подвело ее. Боль, которую ей причинял каждый поцелуй, каждое движение Ладимира, скорее вернула к памяти ту забытую ночь у реки. Молча, не издавая ни звука, он держал ее тело, бьющееся в трепетном желании освободиться, и срывал с себя последнее препятствие между ним и его желанием. Его обнаженная кожа коснулась ее, и в тот же миг тонкая корка льда, за которой скрывалось то, что таило до поры ее тело, истаяла.
   И вот тогда Доната поняла, что даже явление черной твари ее не остановит.
   Остановил тихий хлопок входной двери. От которой до двери, ведущей в помывочную, пара десятков шагов. И шаги приближались.
   Оглушенная, потерявшая представление о реальности, она сидела на полу у стены. Ладимир, застегивая на ходу штаны, схватил валяющуюся тут же рубаху и уже отрывал дверь, готовясь встречать непрошенного гостя.
   – Чё, Влад, помыться решил? – голосок с трещиной вернул Донату к жизни.
   Она стояла в небрежно накинутой на мокрые плечи рубахе и застегивала штаны, когда дверь распахнулась, пропуская Сазона.
   – Ага, – кивнул он головой, словно ему сообщили о том, что давно уже не тайна. – И ты, Дон. Тоже решил помыться. Так я и знал, – он жадно улыбнулся. – Доигрались, голубки.
   В дверях темной тенью возник Ладимир, но Доната остановила его взглядом.
   – Ты, Сазон, перепил, что ли малость? – Доната старательно выговаривала слова – ток крови рвал дыхание на части. Хорошо, что в помывочной было темно: не видно, какой краской покрыты ее щеки.
   – Я не пил сегодня вообще. За вами, голубками, наблюдал. Как все перемигивались вы, и шасть в помывочную. Все видел, чем вы здесь занимались…