Булычев Кир. Старый год

   – Марфута была боевой подругой, – пояснил Партизан. – Мы таких, как она, понимали, но не уважали.
   – Всю войну, – подтвердила Марфута, – не отходила. Раны перевязывала, самогоном отпаивала, на руках от поля боя до «Виллиса» носила. На Новый, 1946 победный год стояли мы тогда в стратегическом резерве главнокомандующего в Польше на случай обострения. Пошла я в парикмахерскую, чтобы маникюр сделать, краковская была там парикмахерская, но маникюр хорошо делали. Платье на мне гражданское было, трофейное, из крепдешина, пальто на заказ, а он ждал меня на торжественный ужин. Я прихожу без пятнадцати двенадцать, как сейчас помню, меня его денщик Эдик встречает, с такой гадкой улыбкой. К генералу, говорит, нельзя. У них сурприз. Какой еще сурприз? А такой, что приехала к нему его супруга Мария Тихоновна с их сыном Матвеем... Так что генерал Василий Федорович делает вид, что праздник готовил к приезду жены, а мои шмотки, какие дома были, покидал в заднее окно, а офицерские жены их разобрали. Ах! Если бы вы знали, как гадко он смотрел на меня! Это за то, что я раньше отвергла все его притязания. Я вышла. Путь один – кидайся в реку Вислу, но даже смерти не хотелось. Главное, не хотелось жить на одной земле вместе с ним. Он же обещал мне жениться, говорил, что как только первая возможность – развод. Понимаешь?
   Она взмахнула толстыми руками, и зазвенели браслеты. Егор увидел ее иначе, чем до рассказа. Это была пышная, курчавая, чернокудрая, страстная женщина. Егор мысленно употребил эти слова, хотя они были книжными и в жизни Егор их никогда не употреблял.
   – Со Старым годом! – воскликнула Марфута, поднимая свою недопитую чашку с водкой. – За Родину! За Сталина! За Победу!
   – Совсем рехнулась старая, – сказал Пыркин. – Пойду погляжу, как на том берегу, продолжают наблюдение?
   Он взял с полки бинокль. Егор тоже поднялся.
   – Я с вами, – произнес он.
   Он услышал, как за спиной Марфута сказала:
   – Вот тебе, Людмила, новогодний подарок. Сережки из чистого золота с малахитом. Носи от моего имени.
   – У меня уши непроколотые, – ответила Люська.
   Пыркин стал смотреть в бинокль на тот берег, не обращая внимания на гостей, которые появились на набережной.
   Плотная сутулая девушка с длинными черными волосами, в бесформенном сером платье с накладными карманами и в шлепанцах, толкала перед собой инвалидное кресло, в котором обвисло сидел толстый юноша со спутанными длинными жирными космами.
   – Кто это? – спросил Егор.
   – Не обращай внимания, – сказал Пыркин. – Психи разного рода. Здесь кого только нет. Это скоро кончится.
   – Кончится? Как стулья?
   – Да. Как стулья. Соня Рабинова, я с ней знаком, хорошая была девушка, ее хотели на вокзал взять, но она объяснила, что попала сюда из-за сифилиса. Представляешь, ее завкафедрой заразил. Здесь она этого нашла... идиот, идиот, а ведь тоже сюда захотел. Тоже ему дома, видите ли, плохо было. Вот она его и возит. Искупает свои грехи.
   Марфута услышала этот разговор, вышла из бытовки и крикнула длинноволосой девушке:
   – Сонька, заходи к нам, мы Новый год провожаем.
   – Нет, спасибо, – ответила девушка. – Это развлечение не для нас.
   – Откуда тебе знать? – сказал Пыркин. – Может, твой идиот желает с нами выпить водки?
   – Нет, я знаю, он не пьет, – ответила девушка. – Он думает.
   Здесь есть вокзал, подумал Егор. И есть Париж. Значит, здесь не кусочек Земли, а целая планета. Наверное, здесь много людей.
   Он встретился взглядом с идиотом. Глаза смотрели сосредоточенно и остро. Шевельнулись толстые мокрые губы, шепча что-то. Егор испугался, потому что понял притворство юноши. И тут же его взгляд погас.
   Сердце Егора сжалось. По набережной не спеша ехал велосипедист. Может быть, здесь один велосипедист, а может быть, их много, но они одинаково одеты.
   – Смотри! – сказал он Пыркину. Пыркин быстро обернулся. Велосипедист уже подъезжал к ним.
   Тот же велосипедист. В черном блестящем плаще, в пожарной каске, надвинутой на уши, и в черных очках, отчего его лицо казалось маленьким.
   – Эй, Марфута! – крикнул он. – Подержи велосипед.
   – Я сам, сам, – отозвался Пыркин.
   Он сбежал по ступенькам и затрусил к велосипеду.
   – Марфута, – сказал велосипедист, – я тобой недоволен. Неужели все еще генералу верность хранишь?
   – Храню, – ответила Марфута.
   – А ведь я тебя в Париж отвезти могу, – сказал велосипедист.
   – Кишка тонка, – сказала Марфута.
   Велосипедист сошел с велосипеда. Пыркин держал машину, как боевого коня, за сиденье. Переднее колесо было с него ростом.
   – Показывай, какого полку у вас прибыло, – спросил велосипедист.
   – Малолетки, – сказала Марфута.
   Из бытовки вышел и Партизан.
   – Я бы завтра с докладом пришел, – сказал он.
   – Велели сегодня. Есть мнение, что вы заманили к себе чужих людей.
   – Это еще почему? – обиделся Партизан. – Они же добровольно.
   – Не скажи, – возразил велосипедист. – Я этого парнишку наверху видел у метро. Видел я тебя?
   – Не знаю, – сказал Егор. – Вас же угадать нельзя.
   – Дурак, меня угадать надо обязательно. Я же исполнитель.
   Велосипедист обернулся к Партизану:
   – Документы должны быть в порядке.
   – Послушай, Грымза, глаза твои пустые, – сказала Марфута. – У прокаженных не спрашивают билетов на бал.
   – Ты не намекай, – ответил велосипедист. – Все должно быть путем. Их должны в книгу занести. А где вторая персона?
   – Люська, выходи, – сказал Пыркин. – Власти желают сделать с тебя фотографию.
   – Значит, ты... – Велосипедист откинул полу плаща. Мешка с головой под плащом не было. – Ты будешь у нас Георгий Артурович Чехонин, возраст шестнадцать лет...
   Странно было это слышать. Значит, о нем все известно?
   Вышла Люська. Она явно боялась велосипедиста.
   Велосипедист записал данные Егора, кое о чем спросив его для уточнения. Потом обратился к ней:
   – Тихонова, Людмила Георгиевна. Двенадцать лет. Порядок должен быть во всем.
   Записав, он спросил у Партизана:
   – Значит, оставляете их при себе?
   – Конечно, – сказал Партизан. – У меня совсем людей не осталось.
   – Да, ты прав, – согласился велосипедист. – Нельзя форпосты оголять. Может, тебе еще людей подошлют. Но если подошлют, считай, что молодежь отберут. Сам понимаешь, молодежь к нам редко попадает, молодежь на вокзале требуется. Император невесту ищет. А так чего нового?
   – Там вон, за рекой, – сказал Пыркин. – Наблюдают.
   – Чего ж ты сразу не сказал! – рассердился велосипедист. – Это же главнее, чем ваш Новый год. Сколько их там?
   – Двое с биноклем, – сказал Пыркин.
   – Вот это я доложу.
   Он взобрался на велосипед и медленно поехал по набережной, глядя на тот берег, видно, надеялся увидеть наблюдателей.
   – А на том берегу кто был? – спросил Егор.
   – Плохие люди, – сказала Марфута.
   – Плохие люди, – повторила Люська. – Это же надо – всюду плохие люди.
   – От этого никуда не денешься, – добавила Марфута. – Куда ни кинь, всюду встречаются фашисты. Не добили мы их.
   – Я не знаю о фашистах, – возразил Партизан. – Не было в мое время фашистов. Но для меня есть большевики, порождение темных сил. Ох, сколько я их пострелял!
   – А потом пошел на службу фашистам! – сказала Марфута.
   – Я сюда пошел на службу.
   – А если бы не сюда, наверняка бы ушел к фашистам, как генерал Власов!
   – Вот так они каждый день, – сказал Егору Пыркин. – Не понимают, что все это – история, материал для изучения. Но, к сожалению, человечество совершенно не умеет извлекать уроков из прошлого. Через десять лет сюда завалится новенький и удивится, кто такой президент Буш.
   – А кто это такой? – спросила Люська.
   – Вот видишь!
   Война между Партизаном и Марфутой между тем утихала. Марфута вспоминала о Сталинграде, а Партизан обвинял Троцкого в расстрелах и зверствах. Марфута торжественно объявила, что Троцкого убрали. Потому что он был фашистским шпионом...
   Егору и на самом деле было неинтересно, о чем собачатся привидения. Он думал о том, что, наверное, на настоящей Земле появился второй Егор, пришел домой и сейчас спит, не вспоминая о магнитофоне. «А если это и не так – все равно мы привидения. Они старые привидения, а мы с Люськой новые привидения. Глупо». Вот Егор всегда хотел стать археологом, находить забытые цивилизации, спасать их от забвения. Серега, который еще не решил, кем станет, смеялся над Егором за то, что тот хочет копаться в старых могилах, – это не занятие для человека XXI века. Ничего Серега не понимал – археология самая оптимистическая из наук. Она спасает память человечества. Егор много читал исторических книг и записок археологов. Знаете ли вы, какое счастье – заглянуть в гробницу Тутанхамона, которую пощадили древние грабители? Понимаете ли, что значит развернуть берестяную грамоту и увидеть слова, написанные тысячу лет назад, – детские каракули или приглашение на свидание. «Ничего ты, Серега, не понимаешь». А тот отвечает: «Ты, Егор, готовишься в охотники за привидениями». Вот почему Егор вспомнил Серегу. Ведь история не может остановиться.
   – Что Марфута имеет в виду под плохими людьми? – спросил Егор.
   – Каждое общество, даже общество призраков, – рука Пыркина дернулась в направлении откоса, где на них напали призраки, – даже общество призраков стремится к организации. Таким образом оно защищает себя. Понимаешь?
   – Понимаю, проходили, – сказал Егор.
   – Некоторые проходили, а другие самый нужный урок проспали. Продолжаю: каждое общество за пределами первобытной стаи делится на вождей, воинов и землепашцев. Одни командуют, другие защищают или нападают, третьи обеспечивают прибавочный продукт. Так и здесь. Это еще до меня случилось. Может, тысячу лет назад...
   – А давно этот мир существует?
   – Не перебивай преподавателя. Мир этот существует неведомо с каких пор. Здесь нет часов и даже солнца и небесных тел, которые помогают понять время. Вижу в твоих глазенках очередной вопрос и спешу удовлетворить твое любопытство. Здесь времени нет. Нет минут, часов и даже самой жизни. Но ты можешь договориться со мной, что песок высыпается вниз, допустим, за десять минут. Мы и пользуемся таким счетом. Можешь услышать: «Приду через один песок» или «Приду через три песка». У нас тоже есть, я из аптеки унес – страшный дефицит.
   – Значит, никто не знает, сколько он прожил?
   – Есть другой способ мерить время. Не догадываешься какой?
   – Догадываюсь, – сказал Егор. – По нам.
   – Правильно. Вот прибыл сюда Партизан. А мы с тобой знаем, что события, которые его погубили, произошли больше семидесяти лет назад. Вот тебе и точка отсчета.
   – А как ваше общество организовано?
   – Хватит! Это напряжение невыносимо для моей головы. Поживешь здесь, узнаешь.
   – Я не хочу здесь жить.
   – Все мы прошли этот этап, – сказала Марфута.
   Люська уверенно заявила:
   – Мы с Егором уйдем.
   – Ну ладно, чего маленьких обижать, – вздохнула Марфута. – Пускай поищут.
   – Чего поищем? – не понял Егор.
   – Выхода отсюда поищете. А выхода нет!
   – Как вошли, так и выйдем! – крикнула Люська. – Нам с вами не нравится.
   – Вот в этом и заключается твоя методологическая ошибка, – произнес Пыркин. – Откуда ты ушла в ночь под Новый год? Момент прорыва сюда – это момент во времени, а не в пространстве. Ты следишь за моей мыслью?
   – Слежу, – растерянно сказала Люська.
   Пыркин повернулся к Егору. Он больше надеялся на его понимание.
   – Ты уходишь сюда в определенное мгновение и попадаешь в мир, в котором нет мгновений.
   – Вот именно! – сказал Партизан. – Мгновенье, ты прекрасно!
   «Они ненастоящие, – подумал Егор. – Беззаботные, как микробы».
   – А раз здесь нет мгновений, то здесь и не может быть Нового года. Скажи, пожалуйста, где же то мгновение, в которое ты собираешься вернуться?
   – Я его найду, – сказал Егор.
   – Тогда мой тебе совет, – сказал Пыркин. – Ищи не мгновение, а точку в пространстве. Мысли философски. Понимаешь, что это такое?
   – Спасибо, постараюсь, – сказал Егор.
   Марфута потянулась, зазвенели золотые браслеты и ожерелья. Гигантская грудь издала глубокий звук, словно пустая бочка.
   – И охота вам, хлопчики, время впустую тратить, – сказала она. – Ой, доля моя бабья! Где ты, мой генерал, запропастился! Верно, от старости помер. Поехал бы сюда со мной, до сих пор был бы живой. Знаешь что, Партизан? Вот откроют когда-нибудь сообщение между нашими мирами. И будут сюда путевки продавать. Для достойных людей. Как мой генерал.
   – Ох и набежит сюда жулья! – вздохнул Пыркин.
   – Не скажи! Сюда путевки ВЦСПС будет распространять. Передовикам труда и классовых битв, – возразила Марфута.
   – А знаешь ли ты, что на вокзале сама Крупская живет!
   – Помолчи, дурень!
   – А кто такая Крупская? – спросил Партизан.
   – Это вдова, – сказал Пыркин. – А чья – не скажем. Не дорос ты еще.
   – Если не скажете, значит, вдова Троцкого, – догадался Партизан.
   И хоть Егору не очень приятно было слышать, как говорят о жене товарища Ленина, в глубине души он понимал, насколько все во времени относительно. И кто вспомнит о нас через пятьсот лет? И кто мог знать о нас всего пятьдесят лет назад?
   – Внимание! – сказал Пыркин. – Смотрите на тот берег.
   – Вижу, – сказала Марфута.
   – Принимаем меры! – Партизан кинулся внутрь бытовки.
 
   Егор посмотрел на реку и увидел, как от дальнего берега отчаливает лодка. В ней сидят несколько человек.
   Из бытовки доносился шум. Егор заглянул внутрь через окно. Партизан, сменив цилиндр на военную фуражку, дергал за гирю, висевшую у дальней стены. Провод, к которому была прикреплена гиря, выходил наружу над головой Егора. Провод дергался. Егор проследил, куда он идет. Провисая, провод тянулся к кривому столбу и уходил дальше вдоль берега.
   «Странно, – почему-то подумал Егор. – В этом мире есть миллион пустых квартир и даже дворцов. Занимай – не хочу. Но люди сбиваются в кучки в каких-то жалких бытовках. То ли потому, что им ничего не нужно, то ли потому, что в большом городе страшно и одиноко. Скорее им ничего не нужно. Ведь если человек чего-то добивается, он спешит или считает минуты, он смотрит, как растут дети и как умирают старики. А здесь – какой смысл во дворце, если ты можешь занять десять дворцов? И все пыльные. И будешь изнашиваться вместе с дворцом, как старый стул».
   Партизан вышел из бытовки.
   – Я подал сигнал, – сказал он. – Будем сопротивляться или как?
   – Я бы убежал, – сказал Пыркин, – да Марфута плохо бегает.
   – Я вообще не бегаю, – сказала женщина. – Мне стыдно бегать.
   – Тогда оставайся, – сказал Партизан. – А мы спрячемся.
   – Меня нельзя бросать, мальчики! – испугалась Марфута. – А если бросите, я им сразу скажу, где вы спрятались.
   – Тогда беги! – велел Партизан.
   Странно – они боялись. Они очень боялись лодки, которая медленно двигалась через реку. Значит, на самом-то деле они держатся за это подобие жизни, как человек в тюрьме или в яме все равно старается выжить.
   – А что они нам сделают? – спросил Егор.
   – Тебе хорошо, – огрызнулась Марфута, – тебя они не догонят. А меня догонят.
   – Это изверги, – сказал Пыркин. – Побежали, что ли?
   Марфута возилась в бытовке, собирая вещи.
   – Ну что ты возишься! – крикнул Партизан.
   Пыркин пошел первым. Его черное пальто с оранжевым рукавом развевалось, как бурка героя Гражданской войны. Он не оборачивался, но крикнул на ходу:
   – Молодежь, не отставать, если жизнь дорога!
   – Мальчики! – закричала с порога бытовки Марфута. – Прикройте меня. Задержите их!
   – Я уже вызвал помощь, – сказал Партизан. Он бегом догонял Пыркина.
   – Когда она еще придет! – отозвалась Марфута. Она пошла следом. Но толстые, распухшие ноги с трудом держали ее, она переваливалась, как гусыня. В руке, унизанной браслетами, она тащила мешок.
   – Дура, – окликнул ее Пыркин. – Ты чего с собой золотишко взяла? Оно тебе не пригодится.
   – Я лучше знаю, что пригодится, а что нет.
   Жулик бежал рядом, ему нравилось новое приключение, он прыгал и бегал вокруг.
   – Если он там будет лаять, придется ликвидировать.
   – Ты у меня доликвидируешься! – пригрозил Пыркин. Жулик как будто понял, замолчал.
   – Давай мы поможем Марфуте... – неуверенно произнес Егор.
   – И не мечтай. Ее не спасем, сами погибнем.
   Они бежали к устоям Метромоста. Егор краем глаза увидел нелюдей. Несколько призраков появились в стороне у высохшего дерева.
   – Ату их! – крикнул Пыркин.
   Жулик послушался и понесся к призракам. Егор оглянулся. Лодка была уже близко от берега. Марфута сильно отстала. Даже отсюда было слышно, как тяжело она дышит.
   Партизан снял фуражку, нагнулся и исчез за крайней опорой моста.
   Пыркин последовал за ним.
   Когда Егор с Люськой оказались в тени нависшего над ними моста, они услышали голос Пыркина:
   – Иди ко мне, нагнись только.
   Они оказались в пещере, образованной бетонными плитами моста и склоном. Пещера была кем-то углублена, свет в нее попадал со стороны реки сквозь щель, как раз над головами.
   – Егор, выйди на разведку, – приказал Партизан. – Осторожно ползи вперед, не высовывайся. Если что – прячься немедленно! Главное, доложи, как там Марфута!
   Егор подчинился. Он подполз на животе ко входу в пещеру и выглянул наружу.
   Марфута так и не достигла укрытия – до нее еще метров сто. Затем он увидел людей из лодки, их было четверо, они были одеты разнообразно и неряшливо, словно играли в разбойников.
   Все четверо шустро бежали вверх по склону, весело крича на ходу, чтобы Марфута остановилась и их подождала. Они казались совсем неопасными.
   Марфута бежала из последних сил. Наконец ее пальцы сами разжались, и она уронила свой мешок. Ей бы побежать быстрее, но она остановилась, расплылась грудой мяса и стала собирать в мешок высыпавшиеся оттуда драгоценности. Партизан просунул голову рядом с Егором.
   – Дура, – прошептал он. – Как Тарас Бульба.
   Егор вспомнил, что Тарас Бульба попал в плен к ляхам, потому что вернулся за своей трубкой. Оказывается, Партизан тоже читал Гоголя. А что в том удивительного? Ведь Гоголь жил еще раньше.
   Марфута не сумела собрать добро в мешок, веселые разбойники догнали ее.
   – Вот и славно, – сказал первый из них.
   Неожиданно он ударил Марфуту в бок так, что она упала на землю.
   – Ой, миленькие хлопчики! – завопила Марфута. – Да за что ж вы на бабу старую навалились! Отпустите меня, вы ж меня знаете, я всегда здесь живу.
   Второй молодец поднял мешок.
   – Тяжелый, – сказал он. – Наверное, с полпуда.
   – И все ворованное, – сказал третий. – Безобразие.
   Они засмеялись.
   – Это мы конфискуем, – сказал первый и, видно, главный. У него была черная бородка клинышком, как у Мефистофеля, и небольшие торчащие усы.
   – Конфискуйте, конфискуйте, – согласилась Марфута.
   – И все бранзулетки, которые ты на себя навешала, тоже конфискуем.
   – Это правильно. – Марфута начала сдирать с себя браслеты и ожерелья.
   Она очень торопилась, руки тряслись, она старалась стать маленькой, незаметной, послушной, как ребенок, чтобы злые дяди не обижали ее. Егор понял, что не может больше смотреть на страдания Марфуты, – он рванулся, чтобы вылезти из пещеры, но Партизан, видно, догадался об этом и прижал Егора к земле – рука у него оказалась сильной.
   – Ты с ума сошел, – прошептал Партизан. – Ты же всех погубишь и себя тоже. А ей только Бог поможет.
   – Егор, – пискнула сзади Люська, – не ходи, пожалуйста.
   – Где другие? – спросил бородатый в камуфляже. – Новенькие где?
   – Я не знаю, – завыла Марфута. – Не знаю.
   Она закричала, и ее вой поднялся до визга, потому что бородатый завернул ей за спину толстую руку и Марфута, стоя на коленях, склонилась головой к его сапогам.
   – Та-ам... – забулькала Марфута, – под мостом.
   – Показывай!
   – Так я и знал, – прошептал Партизан.
   Он сделал паузу, прислушиваясь, затем заговорил:
   – Побежали дальше. Есть запасной вариант. Ползком направо, а как крыша кончится, сразу вниз, за мной.
   Никто не задавал вопросов. Даже Люська понимала, что разговаривать некогда. Но удивительнее всех вел себя Жулик. Он первым выполз из убежища и на полусогнутых лапах побежал именно туда, куда велел бежать Партизан.
   Партизан пополз следом за ним. Егору показалось, что место настолько открытое, что их сразу заметят.
   Но заметили их не сразу. Крики послышались тогда, когда последний из них, Пыркин, покинул убежище и, пригибаясь, помчался за остальными.
   – Вот они! Держи!
   Партизан скатился вниз по склону, как куль с картошкой. Егор тоже потерял равновесие и старался удержаться за какие-то палки и железки, которые торчали из земли. Люська бежала легко, она была невесомая и ловкая.
   Уже внизу, схватившись за вылезающий из асфальта кусок рельса, Егор смог посмотреть наверх, откуда доносились крики, неслышные, пока бежишь, и громкие, стоит тебе остановиться.
   И он увидел, как Пыркин стоит на пути противников, размахивая толстым дрыном.
   – Не подходи! – кричит он. – Убью! Всех перестреляю!
   Мефистофель сделал шаг вперед и вытащил из-за пояса саблю. Пыркин крутил палкой так отчаянно, что Мефистофель не смел приблизиться к нему.
   – Заходи сбоку, Мартын! – закричал Мефистофель своему помощнику.
   Тот начал обходить Пыркина, но сделать это было нелегко, потому что слева от Пыркина была стена, справа – крутой откос. Мартын старался пробраться по крутизне, но сорвался вниз и хлопнулся на живот, чтобы не скатиться в воду.
   Третий бандит никак не мог придумать, как подобраться к Пыркину, и метался за спиной Мефистофеля.
   – Убери его! – кричал Мефистофель.
   Партизан толкнул Егора в сторону, где оказалась дыра, прикрытая стоявшей под острым углом гигантской плитой.
   Люська прыгнула внутрь первой, за ней – Партизан, который тянул за собой Егора, но Егор смотрел, как Пыркин сражался с бандитами.
   И успел увидеть, как бандит по имени Мартын, поднявшись на ноги и с трудом балансируя на крутом склоне, вытащил из-за пазухи пистолет.
   – Давай же! – крикнул Мефистофель.
   Мартын прицелился, и больше Егор ничего не увидел и даже не услышал выстрела, потому что Партизан утащил его внутрь, в черную нору.
   – Ползи! – приказал он.
   Егор послушно пробирался в полной темноте, осыпалась земля, что-то холодное и скользкое упруго дернулось под рукой, Егор сжался от ужаса, а Партизан все торопил и торопил его:
   – Ползи, ползи!
   – Все, – глухо ахнула спереди Люська. – Здесь стена.
   – Тогда сиди и молчи, – проговорил Партизан.
   Наступила тишина.
   Все слушали, что происходит снаружи, но нора, в которую они забрались, была достаточно глубокой, и не было слышно ни звука.
   – Боюсь, – вдруг произнес Партизан, – что Жулик к нам побежит. Он их наверняка на нас выведет.
   – Там что-то было, – сказал Егор. Он вытер влажные ладони.
   – Не бойся, – сказал Партизан. – Здесь улитки бывают. Крупные улитки. Давно завелись. Они не кусаются. И слизь у них не опасная. Но если будут Марфуту пытать, она наверняка на нас покажет. Она это убежище знает. Лучше бы ее сразу убили.
   – Ой, что вы говорите! – ахнула Люська.
   – Фуражку потерял, вот что говорю, – ответил Партизан.
   Было душно. Долго не просидишь.
   – Нам долго здесь сидеть? – Люська как будто угадала мысль Егора.
   – Пока не уйдут, – ответил Партизан. – Ты не бойся, не задохнемся. Мы как-то здесь вчетвером сидели. Часа два. Но живые остались.
   – Что им от нас нужно? – спросил Егор.
   – Вы им нужны, – сказал Партизан. – Они выследили, что у нас молодежь.
   – А почему молодежь?
   – Глупый, молодежи здесь нехватка. Молодежь всем нужна. И новенькие тоже. А если молодежь и новенькие, то тут цены нет.
   – На что я им?
   – Продать, – сказал Партизан. – Или использовать.
   – Как?
   – Как, как! Рано тебе еще знать как! – рассердился Партизан. – Твое дело сидеть.
   – Уйду я от вас, – сказала Люська. – Нельзя мне с вами жить. Лучше уж дома.
   – Надоело, – сказал Партизан. От него пахло немытым телом и дешевым одеколоном. Задохнуться можно от такого одеколона. – Никто отсюда не уходит.
   – А кто нам скажет, когда выходить? – спросил Егор.
   – Птичка пропоет, – ответил Партизан. – Помолчи.
   Они молчали. Чтобы не было грустно, Егор стал думать. Он уже немного привык к своему положению и даже поверил в то, что стал как бы привидением. Ведь невероятно то, что происходит с другими. С тобой невероятного не бывает. Дядя Боря когда-то любил повторять: «Будем решать проблемы по мере их возникновения».
   «Вот мы сейчас сидим в черной дыре. Я, один пожилой человек, которого не успели уменьшить до нужного ничтожества, девочка Люська, не очень образованная, по-своему симпатичная, и ее жалко. И надо отсюда выбираться. Как с необитаемого острова. Как из тюрьмы. Не может быть, чтобы отсюда нельзя было выбраться. Нет тюрем, из которых не убегали бы графы Монте-Кристо».
   Совсем близко, как будто в ухо, залаял Жулик. Ну просто заливался отчаянно, будто хотел сказать что-то важное.
   – Молчи! – зашипел Партизан.
   Жулик замолчал, будто удивился.
   Снаружи зашуршало.
   – Ох и выдаст он нас! – прошептал Партизан.