Булычев Кир. Вид на битву с высоты

   – И мне все это предстоит? – без особого энтузиазма спросил я.
   – Это далеко не все! – Гость говорил напыщенно, словно продавал мне Британскую энциклопедию, а я, дурак, не мог оценить величия этого многотомника.
   – С меня достаточно.
   – Не пытайся показаться глупее, чем ты есть на самом деле. В отличие от друзей-детдомовцев, я вижу тебя насквозь.
   Я покорно склонил голову.
   Нельзя сказать, что я не был заинтригован. Более того, я вовсе не думал, что мой гость – фокусник или жулик. В нем была сногсшибательная искренность, граничившая с занудством. У таких людей не бывает чувства юмора.
   – Однако я должен тебя предупредить, – сообщил гость, – что в полном объеме ты сможешь раскрыть свои возможности, только если окажешься в окружении себе подобных.
   – Вы хотите сказать, что я мутант? – вздохнул я. – Что я генетический урод? Но не один в своей беде?
   – Нет, – серьезно возразил гость, – объяснение твоим странностям лежит в том, что ты здесь чужой.
   – Где здесь?
   – На Земле.
   – Нет. – Я сопротивлялся как лев. – Я родился в поселке Дворцы Вологодской области. Мои родители погибли при лесном пожаре. Вернее всего, они были туристами. От них и следа не осталось. А я выжил. Меня нашли пожарные и принесли в поселок.
   – Ты это помнишь?
   – Это есть в документах. Когда меня брали в детский приемник, то все это записали.
   – Ты сам не уверен в том, что говоришь.
   – Ну, я же был маленький! Вот такой маленький!
   – Тогда выслушай правду. И не возражай, хотя она покажется невероятной. Тебя потеряли. Тебя потеряли и думали, что ты погиб вместе с родителями.
   – Вот именно, – сказал я.
   – Не перебивай. Твои родители находились на космическом корабле. На разведывательном космическом корабле. Их корабль потерпел бедствие. Он погиб. Тебя успели выбросить из корабля в спасательной капсуле. Потом корабль упал. Лес загорелся. Пожарные очень удивлялись, почему ты не пострадал. Но тебя же окружало силовое поле. До тех пор, пока твоей жизни грозила опасность.
   Я слушал его и внутренне соглашался. Потому что он был вполне серьезен и деловит, как почтальон, принесший вам повестку в суд. Его дело – сообщить. Ваше дело – явиться. Но меня-то мучило совсем другое.
   – Допустим, – сказал я, – что вы правы. Тогда как я должен выглядеть... как я выгляжу на самом деле?
   – Примерно так же, как ты видишь себя в зеркале.
   – То есть я – человек?
   – Определение неточное. Но если ты слышал о панспермии...
   – Да. Если верить этой теории, все люди в Галактике произошли из одного семени. Они все – люди!
   – Именно так! Ты понимаешь, что мы не всесильны. Как мы могли бы запрограммировать тебя на много лет вперед?
   – Ну и слава богу, – сообщил я с облегчением. – Я боялся, что вы сейчас сообщите, что я – разумный паук в человеческой оболочке.
   – Глупости!
   – И генетически я тоже человек?
   – Разумеется. Ты можешь здесь жениться, иметь детей... Но этого не будет.
   – Почему же?
   – Неужели ты полагаешь, что мы потратили столько лет и невероятные усилия ради того, чтобы выслушать твой неразумный отказ?
   – Может быть.
   – Ты не поверил мне?
   – Я вам поверил. Вы не умеете врать!
   – Вот именно! – Впервые в его голосе прозвучало чувство. Он гордился своей правдивостью.
   – А я научился.
   – Разучишься. Тебе не понадобится более таиться и лгать.
   – Не хотите ли вы сказать, что приглашаете меня в гости?
   – Я предлагаю тебе вернуться домой.
   – Тогда я должен позвонить Крогиусу. У нас с ним общая работа. Я не могу его подвести.
   – Не надо ему звонить. Крогиус утешится через неделю. То, что вы с ним делаете, пока Земле не нужно. Вас не поймут. Над вами будут смеяться академики. Я вообще удивлен, как ты смог внушить Крогиусу эту дикую идею?
   – Вы только что высоко отзывались о моих способностях.
   Я поднял телефонную трубку.
   – Я просил тебя не звонить Крогиусу.
   – Хорошо, – ответил я и набрал телефон Катрин. Гость аккуратно ткнул пальчиком в рычажок.
   – Все это в прошлом, – сообщил он. – И твое бесконечное одиночество среди особей, столь уступающих тебе. Пришла пора человеку уйти из стаи горилл. Пойми же, что, если бы я не нашел тебя, ты бы погиб. Потому что ты не смог бы себя реализовать. С возрастом ты все более отказывался бы от своего «я». И стал бы приматом, подобно тем павианам, что тебя окружают.
   Я подумал, что в чем-то с ним согласен. Среди моих знакомых встречаются павианы. И другие животные. Но порой можно встретить очень милого кроманьонца.
   – Мы должны спешить, – продолжал мой гость. – Нас ждет корабль. Здесь наши корабли бывают редко... Запри квартиру, тебя никто не хватится.
   Я колебался.
   Ведь храбрился я скорее по инерции, так как чувство, схожее сразу и с восторгом, и с отчаянием, держало меня в когтях. Я был лишен возможности трезво и разумно выбирать. По нескольким причинам. Во-первых, я был ошарашен самим фактом того, что среди нас, людей, встречаются космические пришельцы. И я – один из них. Может быть, уникальное существо, может быть, обыкновенное, как поганка. Но для меня это не важно. Для себя, неповторимого, я уникален.
   На ошарашенность накладывалась необычность ситуации – появление незваного гостя, который может взлететь к тебе на четвертый этаж и знаком с деталями твоей прошлой жизни. Мне проще и спокойней было бы отнести эту историю к разряду снов или галлюцинаций. Но именно этого гость сделать не позволил. Он требовал от меня действий, решений, которые, оказывается, он за меня уже принял.
   Поэтому я и старался шутить – так мозгу было легче справляться с безумием.
   – Надо спешить, – сказал гость. Он снял очки, и они исчезли в его руке. – Каждая секунда пребывания корабля на низкой орбите обходится в миллионы единиц энергии, которая нужна для других целей. Но мы никогда не покидаем в беде соотечественников, даже если они об этом не подозревают.
   – Но я должен позвонить, объяснить...
   – Ты никому ничего не должен, – сказал гость. – О тебе все завтра забудут.
   «Ну уж не завтра!» – хотел возмутиться я. Но промолчал. Какое дело разумненькому гостю до моих личных проблем и связей с другими людьми?
   – Ну чего ты медлишь?
   – Трудно объяснить.
   Гость взял меня за локоть и повлек к открытой двери на балкон.
   – А может, выйдем через дверь?
   – Зачем? Чтобы нас увидели и потом поднялись лишние пересуды?
   – Какое нам с вами дело? – передразнил я гостя, но тому не были свойственны излишние чувства, и он игнорировал мою фразу. Ну хоть бы прислали кого-нибудь повеселее! Или у них... у нас там все такие?
   – Ну хотя бы подумай, – заявил гость, ступая на балкон и выволакивая меня за собой, – подумай о новых впечатлениях, новых открытиях, новых свершениях! Неужели ты уже закис в этом болоте?
   Так как я не закис в этом болоте, то, продолжая пребывать в шоке, я вышел на балкон и остановился у перил.
   Внизу, во дворе, на скамейке под тополями, Валя-пижон из шестой квартиры играл на гитаре, неумело, но старательно изображая Элвиса Пресли. Вокруг, как всегда, томились девицы.
   – Только не бойся. Держись за мою руку – ты не упадешь. Это даже приятно.
   Рука у него была сухая и уверенная.
   И тут зазвонил телефон. Я дернулся было обратно. Гость цепко держал меня.
   – Это Крогиус? – спросил я у гостя.
   – Это Крогиус, – уверенно ответил тот. – Он расстроен, он разочарован, он не уверен в себе, он намерен ближайший час плакать тебе в жилетку. Завтра он обо всем забудет.
   – Конечно, вы правы, – согласился я. – Это Крогиус.
   Лететь и в самом деле было приятно и совсем не страшно. Может быть, потому, что стояла теплая ночь.
   Мы быстро долетели до корабля.
   Корабль висел над Сетунью, над огородами и крапивными зарослями. Он был почти не виден – я догадался о его присутствии только потому, что в звездном небе обнаружилась черная дыра.
   Я обернулся к строкам освещенных окон над обрывом.
   – Постарайся преодолеть охватившую тебя печаль, – дал мне совет гость. – Она рождается внутри, она зависит от страха перед будущим. Прошлое тебя уже не интересует. Завтра ты лишь улыбнешься, вспомнив о мелких заботах и маленьких неприятностях, окружавших тебя в этом мире.
   В черной бездне корабля открылся люк – круг светлячкового света. Гость подтолкнул меня к кругу, и я врезался головой в нечто мягкое, податливое, прорвал эту пленку и оказался внутри корабля, который, разумеется, ничем не был похож на космические корабли, привычные по фантастическим фильмам. Это было пустое помещение, гладкость стен и округлость потолка которого говорили о серьезности намерений и привычек его обитателей. Даже кнопок, столь обычных по фильмам, в корабле не оказалось. Правда, при моем появлении из пола поднялось низкое мягкое сиденье. А может быть, плаха. Нет, об этом говорить моему гостю не стоит, он может и не понять.
   – Ну что ж, – сказал гость. – Прощайся со своим детством. Пора становиться взрослым.
   Я почувствовал, как корабль начал медленно набирать высоту. Сквозь полупрозрачный пол просвечивали огоньки фонарей, окон, бегущих автомобилей...
   – И чтобы у тебя не оставалось сомнений, – произнес гость, – я дам тебе послушать настоящую музыку. Музыку твоего мира...
   Музыка возникла извне, влилась в корабль, мягко подхватила мои чувства и понесла их к звездам. И была она гармонична, как само звездное небо. Это было то совершенство, к которому меня влекло пустыми ночами и в периоды раздражения и усталости.
   И тут сквозь музыку донесся звук телефона. Телефон звонил у меня в квартире, я в этом не сомневался.
   Телефон звонил в покинутой, неприбранной квартире. Его ручка замотана изоляционной лентой, потому что кто-то из друзей скинул аппарат со стола, чтобы освободить место для шахматной доски. Ему, видите ли, захотелось поиграть в шахматы после трех банок пива!
   – Я возвращаюсь, – сообщил я гостю.
   – Куда? – не понял гость.
   Казалось бы, если ты телепат, то загляни ко мне в душу и погляди, какой там творится кавардак. Наверное, гость страдал самоуверенностью – качеством, которое погубило многих славных полководцев.
   – Я возвращаюсь в мой старый дом. В тот самый, который грозит мне одиночеством и деградацией.
   – Возвращаться поздно! – закричал гость. – Возвращение в прошлое невозможно. В далеком темном прошлом тебе нечего делать.
   – До свидания, спасибо за урок!
   – Какой урок! Все, что делалось, делалось ради тебя! Мы спасаем тебя!
   – Скажите там, у себя, что не смогли меня обнаружить!
   – Я не умею лгать!
   – А я умею, – сказал я.
   Я прошел сквозь люк, ибо уже знал, как это делается, и полетел к Земле. Было очень холодно и трудно дышать. Пришлось отключить дыхание. Ну и залетели мы! Сюда не доберется даже горный орел!
   – Ты обрекаешь себя на жизнь, полную унижений и обманов, – булькал в ушах голос гостя. – Мы больше не сможем прилететь к тебе! Ты всю жизнь будешь стремиться возвратиться, но будет поздно.
   Я полетел быстрее и чуть не врезался в землю. Если он еще что-нибудь говорил, то я не слышал – я был занят тем, как погасить скорость.
   Дверь на балкон была по-прежнему распахнута. Телефон, конечно же, умолк. Не зажигая света, я нащупал трубку, позвонил Катрин и спросил ее:
   – Катюш, ты мне звонила?
   – У тебя занято. Это, наверное, твой сумасшедший Крогиус звонит! Он тебя по всему городу разыскивает, чтобы сообщить, как вы промахнулись со своими вятичами. Хоть этого тебе жалко?
   Я прошел к выключателю, не выпуская из руки аппарата, включил верхний свет.
   – А ты мне не звонила?
   – Я боюсь, что ты всех соседей перебудил. Уже первый час.
   – Так ты звонила?
   – Зачем я должна была тебе звонить?
   – Чтобы сказать, что ты от меня без ума.
   – Гарик, я иногда подозреваю, что ты – не наш человек. Ты – пришелец из космоса и притом моральный урод с даром внушения. Я не могу с тобой дружить, потому что не знаю, когда целую тебя, а когда Жан-Поля Бельмондо.
   – Я повешусь!
   – Пришельцы не вешаются.
   – У нас гильотины, – вспомнил я. – Мягкие гильотины. Пуховые плахи.
   – Ложись спать, а то я тебя возненавижу.
   – Ты завтра когда кончаешь работу?
   – Гарик, что-нибудь случилось? Скажи честно! Какие-то неприятности? Может, надо к тебе приехать?
   – Честная земная девушка не ездит ночью к космическим уродам.
   – Я не честная. Я за тебя отвечаю.
   – Может, ты тоже гость из космоса?
   – Нет, я в тебя влюблена – и это катастрофа.
   – Ты не ответила, когда ты завтра кончаешь работу?
   – Тебя это не касается. У меня свидание.
   – У тебя свидание со мной.
   – Ладно, пускай с тобой, – быстро согласилась Катрин. – Но сначала позвони Крогиусу.
   Я позвонил Крогиусу и успокоил его.
   Потом лег спать и старался не думать о госте и тайне моего рождения. Это меня не касается. Я не любитель фантастики. А вот кофе дома не осталось – придется с утра сбегать на угол в палатку.
 
   – Мне приснился странный сон, – сообщил я Катрин, когда мы сидели на террасе кафе в «Сокольниках» и пили почти настоящий капуччино. В трех метрах от нас хлестал неожиданный дождь, от которого мы еле успели скрыться на этой террасе. Сразу стало прохладно, почти холодно, но зато мы здесь были одни.
   – Наконец-то мы переходим в область снов и видений, – сказала Катрин. Она была задумчива, рассеянна и слушала мою исповедь без ожидаемого изумления. Я сказал:
   – Честно говоря, не знаю, показалось мне все это... странно, если показалось. Уж очень подробно я помню все, о чем мы с ним говорили. И когда мы расстались, я поглядел на часы. Прошло больше часа. Что ты думаешь?
   – Это очень похоже на фантастическую правду, – сказала Катрин. – Знаешь, на ту правду, которая порождена трезвым сознанием. Без логических провалов. А тебя в самом деле нашли в горящем лесу?
   – Я думал, что рассказывал тебе об этом.
   – Как видишь, упустил. И я не спросила.
   – Принести еще кофе?
   – Давай.
   Я принес две чашечки и поставил на стол.
   – Что же мне теперь делать? – спросил я.
   – Наверное, ничего, – сказала Катрин. – А может быть, ждать, не вернется ли он снова?
   – Он может вернуться?
   – Одно время мне снился один и тот же сон, правда, с вариациями, раз сто. Он мне так надоел, что я боялась идти спать.
   – И о чем был сон?
   Катрин задумалась. Я видел, как в ней борется желание поведать мне правду или, воспользовавшись случаем, удариться в какую-то выдумку.
   – Сон был о том, – решилась она наконец, – как мы с тобой расстаемся. По моей вине.
   – Вот это уже интересно.
   – Но в отличие от твоего сна мой – чистая правда.
   – Мой сон тоже был чистой правдой.
   – Неужели не понимаешь, что твое подсознание боролось с невозможностью объяснить с помощью Дарвина и Тимирязева некоторые свойства твоего организма?
   – Значит, свойства существуют?
   – Разумеется.
   – Это уже шаг вперед. А может, допустить, что я космический подкидыш?
   – Есть такая версия, – спокойно ответила Катрин.
   Я готов был ее разорвать – еще не хватало, чтобы и она оказалась пришельцем, готовым утащить меня с Земли.
   – Не думай, что я – космический странник, – сказала Катрин. – Но сейчас я тебе расскажу мой сон и боюсь, что ты повернешься и уйдешь. А мне этого не хочется.
   – Тогда не рассказывай.
   – Я должна. Я обязана.
   – Ну ладно, Катюша, если тебе не хочется.
   – Сон такой: я работаю в Институте экспертизы.
   – Нашла чем удивить!
   – Но ты ни разу не удосужился спросить, чем мы занимаемся.
   – Я знаю. Теорией криминалистики.
   – Лучше бы спросил, чем гадать.
   – Это секретная фирма.
   – Настолько, насколько идиотов не пускают внутрь, чтобы они не сломали ценные часики.
   – Значит, тебе рекомендовали познакомиться с космическим уродом? – догадался я. И мне стало грустно. Лучше бы я улетел.
   – Рекомендовали, – сказала Катрин.
   Чего ей стоило промолчать!
   – Больше можешь ничего не говорить, – сказал я.
   Катрин не стала возражать. Она смотрела на дождь, а я видел ее четкий профиль. Мне было видно, как блестят ее глаза, словно она собиралась разреветься.
   – С моей склонностью к анализу... – начал я.
   – С твоей чертовой склонностью все препарировать, словно перед тобой не люди, а бабочки!
   – На этот раз в роли бабочки выступаю я. И мне, признаюсь, грустно. Потому что, если бы на твоем месте сидел некий гражданин Кошкин, я бы повернулся, ушел и забыл бы о Кошкине. А ты меня обидела.
   – Честное слово, Гарик, я и не подозревала, что из этого выйдет. И если ты постараешься потерпеть немного, я расскажу тебе то, что знаю сама. Может, этого недостаточно, но по крайней мере ты будешь знать, какая роль в этом отведена мне.
   – Господи, – сказал я, – капуччино здесь без сахара!
   – А ты размешай.
   – Не выношу капуччино.
   – Тогда закажи себе водки.
   – Ты лучше расскажи мне. Если это, конечно, сон.
   – Конечно, сон! – Катрин облегченно улыбнулась. Больше всего на свете она боялась, когда я терял чувство юмора. Это было событием редким, но катастрофическим.
   – Не тяни, я умираю, так хочу узнать, что вы обо мне знаете. То же, что мой гость? Или меньше?
   – Ни черта мы о тебе не знаем! – призналась Катрин. – А как ты думаешь, дождик кончается?
   Уголки ее полных розовых губ дрогнули.
   – Только договорились – без слез, – сказал я. – Меня ведь обижает не то, что за мной кто-то наблюдает. За Пушкиным тоже наблюдало Третье отделение. Мне обидно, что некто изображает при этом нежные чувства и целуется со мной в подъезде, что я считаю более высоким проявлением любви, чем краткое свидание в квартире подруги Нелли.
   – У меня нет подруги Нелли, – возразила Катрин.
   – Тогда расскажи мне о подруге, которая велела тебе изображать чувства к отвратительному тебе существу!
   – Ну, честное слово, честное-пречестное слово, я к тебе так отношусь... так отношусь, что ты просто глупый идиот, который не хочет ничего замечать! Если бы ты сказал, чтобы я поехала с тобой к подруге Нелли...
   – Только не перегибай палку. Опошлить можно все, включая чувства. А склеить уже ничего нельзя. Так что, поплакав над черепками, расскажем жертве о тех ловушках, в которые она угодила.
   – О каких ловушках?
   – О твоих прекрасных синих глазах и твоих тонких щиколотках, о твоей высокой груди и очень красивых ушах...
   – Гарик, мне нельзя этого рассказывать. Я нарушаю правила.
   – Тогда не рассказывай.
   – Я не расскажу, и ты улетишь на свою планету.
   – Значит, в самом деле это не сон?
   – Может быть, и не сон.
   – Чем занимается твой институт?
   – Всем на свете, – сказала Катрин.
   – Чудесное объяснение! И что же вы можете сказать о падении популяции леммингов в Северной Норвегии?
   – Если падение популяции вызвано необъяснимыми причинами, наш институт направит туда экспедицию или хотя бы одного специалиста.
   – Точнее!
   – А точнее – наш институт имеет дело с вещами, людьми и проблемами, которым нет разумного объяснения. И ищет им разумное объяснение.
   – При чем тут я?
   – Зачем задавать вопрос, если ты знаешь на него ответ? – спросила Катрин, взглянув наконец на меня. Глаза ее были глубоки и печальны.
   – Какой ответ? – настаивал я.
   – Наш институт получил сигнал о том, что в аспирантуре при Государственном историческом музее, в отделе археологии, трудится молодой человек, который обнаруживает странные способности. Настолько странные, что они были замечены его друзьями, и друзья рассказали о них знакомым, а знакомые своим женам, а их жены – своим приятельницам, а у одной из приятельниц муж трудится в нашем институте... До сих пор значительная часть информации попадает к нам таким вот первобытным путем.
   – И тебя послали знакомиться со мной?
   – С тобой не надо было знакомиться, – возразила Катрин. – При виде меня ты кинулся на бедную девушку, как птеродактиль на питекантропа.
   – Никогда не видел, как птеродактили кидаются на добычу, но помню тебя на дне рождения Крогиуса. Это он про меня сообщил куда надо?
   – Куда надо про тебя, насколько мне известно, не сообщали. Все шло на более низком, любительском уровне.
   – И вы доверились информации, полученной таким путем?
   – Мы не жалеем сил проверять. Порой открываются любопытные вещи.
   – А теперь ты поняла, что исследование закончилось, что все оказалось банальным сном о пришельцах. И прощаешься с подопытным кроликом Юрием Гагариным, названным так в детском доме, потому что он имел счастье родиться в десятилетие героического полета первого космонавта. Знали бы мои крестные, как иронически обернется их предчувствие.
   – Как бы мне хотелось так же шутить, как ты, – сказала Катрин. – А я не умею.
   – Так плохо, мой следователь?
   – Так плохо, потому что я потеряла тебя, мой Гарик. Ты не простишь мне того, что я познакомилась с тобой специально. Что я наблюдала за тобой.
   – Ты наблюдала за мной?
   – Все эти недели. С марта месяца.
   – Ну и как?
   – Гарик, пойми, мне очень плохо!
   – Не капай слезы в капуччино. Кто будет допивать эту соленую бурду?
   Катрин потянулась ко мне, но стол мешал – он умудрился встать точно между нами. Мне даже не пришлось отстраняться.
   – Я, честное слово, очень расстроена. – Катрин старалась найти убедительные слова, чтобы я поверил, что лишь сначала она следила за мной, как за непонятной зверушкой, а потом уже общалась со мной, как с настоящим человеком. Я понимал ее и заранее знал все, что она хочет сказать. Но от этого моя обида на нее не проходила. Именно на нее, а не на идиотский Институт экспертизы, измышление нездорового ума. Институт не может целоваться, а Катрин целовалась сказочно, как самая страстная из десятиклассниц.
   – Значит, сначала ты изучала, а потом заинтересовалась? – сказал я.
   – Ты можешь издеваться надо мной сколько хочешь...
   – Тебе надо было еще несколько недель потерпеть. Может, тогда бы всем это надоело и ты взяла бы расчет в институте... по собственному желанию.
   – Я не могла... – Катрин достала платок и высморкалась. Это было неэстетично, но раздражения во мне не вызывало. У нее покраснел кончик носа, что тоже было неэстетично, но умилительно. – Я не могла, потому что завтра я должна привести тебя в институт и познакомить с нашей завлабораторией. С Калерией Петровной.
   – Зачем? Я же не умею стоять на голове.
   – Она предложит тебе переходить к нам на работу. Нам позарез нужны полевые сотрудники.
   – Это тоже твоя инициатива?
   – Я – винтик в машине, которая зовется Институтом экспертизы. Но нашему институту позарез нужны люди со всякими удивительными способностями. Потому что у нас бывают очень сложные экспедиции... и наши ребята даже порой... погибают.
   – Значит, наблюдение за мной не прекращается, но изымается из твоего ведения?
   – Значит, ты станешь одним из нас.
   – Все это глупо, Катька, – сказал я. – И дождик совсем прошел. Пошли погуляем. Допивай свой соленый напиток – и смываемся, не заплатив.
   – А как? – заинтересовалась Катрин.
   Моральные устои мои рухнули. Одно дело быть равноправным членом общества, молодым ученым, с которым здоровается в коридоре сам директор института Александр Иванович Шкурко. Другое – чувствовать себя поднадзорным существом неизвестного происхождения. Ну откуда у существа такого происхождения могут быть принципы и мораль?
   Я поманил к себе мелькнувшего в дверях официанта и показался ему в виде известного своей строгостью с цивильными людьми генерала Лебедя в парадной форме генерал-лейтенанта с орденами на груди, включая казачий крест за войну в Приднестровье, где генерал не воевал, но обеспечивал мир после войны.
   – Слушай, парень, – сказал ему Лебедь. – В каких войсках ты служил?
   – В пехоте, товарищ генерал-лейтенант, – обрадовался вниманию самого командарма-14 официант. – В семнадцатой отдельной мотострелковой бригаде.
   – Вот это лишнее, – сказал генерал-лейтенант. – Всякому постороннему запрещается выдавать сведения военного характера.
   – Ну какое же вы постороннее лицо? – удивился официант.
   – Ладно, ладно, я не сержусь, – ответил генерал-лейтенант.
   – А вы, значит, бумажник дома забыли? – спросил официант.
   Такая прозорливость официанта сразила меня в образе генерала. Не знаю, как бы повел себя генерал в такой ситуации, но я грозно проревел:
   – Это еще что за шутки?
   И тут же заплатил за двоих и даже потребовал сдачу, потому что должен быть порядок в мотострелковых войсках!
   Катрин отсмеялась на узкой аллее и остановилась, обернувшись ко мне. Ветки деревьев распрямлялись и сбрасывали на нас грозди капель.
   – Ты уже не сердишься? – с надеждой спросила она.
   – Я и не сердился, – ответил я. Такой ответ можно было трактовать двояко. Скорее всего он был аналогичен старинному «Бог простит», что означало «Пока не будет соответствующего указания свыше, нет тебе прощения».
   – Но ведь я совершенно не знала тебя, – сказала Катрин, глядя под ноги и обходя лужи, чтобы не замочить ноги. – Мне сказали просто: ознакомься с исходными, есть один странный парень, может быть, «чайник», а может, и в самом деле – по нашей части.
   – По вашей части?
   – Ну ты же понимаешь! Это значит, что в тебе есть некие свойства, которые явно отличают тебя от остальных людей. Мне предстояло узнать, существуют ли эти качества или придуманы сплетниками. А если есть, откуда они?