Булычев Кир. Возвращение из Трапезунда (Река Хронос - 3)

   Потом Мария Павловна призвала к себе Нину и отдала ей вторые ключи от ворот и дома для Андрея, чтобы, вернувшись, Андрей мог без помощи полиции прийти в свой дом...
   Нина достала ключи из нижнего ящика комода, где хранила их под бельем, но сейчас, когда уже стемнело, не было смысла идти к себе домой. Дом промерз за зиму, там холодно и темно. А свечу не зажжешь - сразу заметят соседи и могут позвать полицию. Так что визит домой лучше перенести на утро. На чем и порешили.
   Нина рассказала, что Коля переехал в Севастополь - оттуда он написал ей поздравление ко дню ангела, но обратного адреса не оставил, потому что находится на секретной службе. Андрей улыбнулся - он понял, что Коле просто не хотелось, чтобы Ниночка нагрянула к нему - наверное, он своим коллегам и товарищам рассказал, что его сестра - баронесса ослепительной красоты, а теперь не желал, чтобы объявилась эта баронесса в потертом мамином салопе.
   Сидеть здесь весь вечер и слушать скучные рассказы Нины Андрей был не в силах. Он сказал, что пойдет погулять.
   - Я с тобой, - сразу сказала Нина.
   - Нет, - возразил Андрей. - Если меня кто-нибудь узнает, то придется убегать, а ты не умеешь бегать.
   - Но мы погуляем здесь, подальше от центра.
   - Именно в центре мне и хотелось побывать.
   Нина замолчала. Ее никогда не приглашали гулять, она привыкла к этому, но все равно каждый раз обижалась.
   - Шла бы ты в монастырь, - не очень деликатно сказал Андрей, натягивая тужурку. - Там и дело, и забота, и не скучно.
   - Мне нельзя, - возразила Нина, - у меня хозяйство, дом. К тому же я замуж пойду. Я буду хорошей хозяйкой, не веришь?
   - Верю.
   Провожая, Нина умоляла Андрея, чтобы он не ходил темными переулками там грабят. Она даже стала рассказывать, кого и когда ограбили, но Андрей уже не слушал.
   Он оглянулся от угла - Нина стояла у ворот и смотрела ему вслед. Господи, подумал Андрей, до чего же ей одиноко!
   Фонарей в городе стало втрое меньше, да и те, что были, горели плохо. Прохожих было мало - и только мужчины. На Пушкинской, у витрины - Андрей запомнил этот момент, ему вдруг стало страшно в этом чужом обреченном городе - и он поспешил обратно.
   Нина ждала его за калиткой. Вернее всего, она так и простояла за калиткой те полтора часа, что Андрей гулял. Увидав вопрос в глазах Андрея, она быстро сказала:
   - Прости. Мне стало так скучно, что я вышла тебя встретить. Минуту назад.
   Она шла рядом с ним, говоря монотонным высоким голосом:
   - Знаешь, Андрюшенька, когда я обыкновенно живу, приду со службы и от усталости буквально валюсь - нарочно так, чтобы не скучать. А сегодня ты приехал и сидел, чай пил, а я поняла, что завтра ты уедешь, и такое одиночество на меня напало, ты просто не представляешь.
   - Представляю, - искренне сказал Андрей. - Тебе замуж пора.
   - Ой, кто меня возьмет, я же некрасивая, - сказала Ниночка. - Сам же мне монастырь предлагал. Я помню.
   - Это неправда, - сказал Андрей почти убежденно, - для того, чтобы выйти замуж, быть счастливой и сделать счастливым другого человека... Андрей перевел дух - словно говорил с амвона перед онемевшей аудиторией старых дев, - не нужна яркая красота. А ты привлекательная и умеешь вести дом...
   - Я всю жизнь мечтала о горничной, я ненавижу мыть пол. Кто мыл пол, тот никогда не станет богатым.
   - Прекрати эти пустые речи! - сказал Андрей. - Я тебе даю слово, что ты еще найдешь свое счастье. Вот посмотри, я сам не такой уж красивый, а ведь не расстраиваюсь.
   - Вот и возьми меня замуж, - сказала громко Нина, и после длинной неловкой паузы она покраснела, пальцами стала поправлять завязки пелерины и сказала: - Ты только не воображай, что я серьезно, я просто тебя поймала на лжи. Ты солгал мне.
   - Нет, - сказал Андрей, - я не лгал. Но мое сердце обещано другой девушке. Я не могу ее обмануть.
   - И где же она? - спросила Нина со злостью. С такой неожиданной злостью, что Андрей, не понимая, против кого она направлена, осекся. Потом сказал:
   - Вот если у нас с ней не получится, я приеду к тебе и женюсь.
   - Слово? - спросила Нина.
   - Слово, - сказал Андрей.
   Они вернулись в скрипучий паутинный дом.
   Ниночка достала чистое белье и постелила Андрею в комнате Коли. Они говорили о разных людях - больше о тех, кого уже нет - так получилось, что вокруг обоих была пустота. Но если Андрей мог увидеть и понять одиночество Нины - оно было на виду, на глазах, то Нина многого не знала об Андрее. И разговаривала с ним как со старшим - а Андрей уже стал моложе ее.
   Нина спала в маминой комнате.
   Андрей сел на Колину кровать - узкую и скрипучую и увидел, какой толстый слой пыли на письменном столе и какая густая паутина в углу комнаты. Он хотел было сказать Нине, что если ее и не возьмут замуж, то из-за этой паутины и пыли, но потом подумал - она обидится. Ведь она думает, что эта пыль и запущенность от бедности.
   - Я хотела сдавать, - сказала Нина из-за перегородки - Андрей уже погасил лампу у себя, дверь в соседнюю комнату была открыта, и была видна длинная тень Нины, которая ходила там, раздевалась, что-то еще делала, порой заглядывала в комнату к Андрею. - Сейчас в Симферополе довольно много приезжих - с севера едут, тут теплее и сытнее, можно сдать, но как-то даже на вокзале предложила одной паре - милые такие люди, но им не понравилось они сказали, что представляли все каким-то горным, южным, а здесь почти подвал. Больше я не сдавала, не предлагала. Впрочем, мне много не нужно - на хлеб хватает, и Бог с ним... - последние слова звучали совсем уж по-старушечьи.
   Андрей ничего не сказал.
   - Ну что ж, будем спать, - промолвила Нина. Заскрипели пружины ее кровати. Потом как шуршание бумаги - ее шепот - она молилась.
   За окном было синее небо и на нем как нарисованная луна. Точно такой же вид был его окна - окна их выходили в одну сторону.
   Вот сейчас в соседней комнате лежит девушка, которая мучается оттого, что она одинока и никто не хочет ее обнять, целовать, сделать женой. И может быть, она даже ждет, что я приду к ней - ведь она оставила дверь открытой. А совсем недавно я сам мучился - я хотел, чтобы меня целовала Глаша - и Глаши нет давным-давно.
   У меня еще не зажила царапина на пальце, а Глаша уже превратилась в прах.
   Заскрипела кровать в соседней комнате.
   - Ты не спишь, Андрюша? - спросила Нина.
   Андрей не хотел было отвечать, а потом подумал, что этим он может обидеть Нину.
   - Нет, не сплю, - сказал он.
   - А какая она, твоя девушка? Я ее знаю? Она здешняя?
   - Нет, она из Ялты.
   - Коля мне говорил о ней?
   - Может быть, - Андрей не стал спорить, но он знал, что Коля никогда не делился с сестрой своими тайнами. И относился к ней снисходительно, а порой и с презрением.
   - Ты любишь ее как женщину или платонически?
   - По-разному, - сказал Андрей. - Когда как...
   - А вы были... вы были с ней близки?
   - Нет, - сказал Андрей и удивился собственному ответу - об этом он не думал.
   - Если ты был близок с другой девушкой, ты бы ей не изменил?
   - Не знаю, - сказал Андрей.
   Кровать Нины заскрипела резко, как будто она подпрыгнула на ней. Но тут же зашлепали шаги - оказывается, Нина пошла на кухню. И слышно было, как журчит вода, - она наливала себе из чайника.
   - Ты хочешь пить? - спросила Нина громко.
   - Спасибо.
   - Так принести или нет?
   - Спасибо, принеси.
   Нина вошла, подобная привидению. Нечто белое, высокое, грациозно плывущее в воздухе, чуть касаясь земли.
   Она была в одной рубашке. Волосы были распущены.
   Луч лунного света, упавший на нее, высветил голубизну лица и ослепительно вспыхнул в стакане с водой.
   Андрей привстал - неловко принимать от дамы воду лежа, если ты не болен, но привстав, он замер, так как понял, что совсем обнажен и его движение может быть неправильно истолковано.
   Нина присела на край кровати, и жидкие пружины сжались так, что Андрей съехал к краю, навалившись бедрами на Нину, но та словно не заметила этого и, наклонившись, подложила ладонь под затылок Андрея, приподняла его голову, чтобы удобнее было пить - от этого движения висок Андрея коснулся ее груди от Нины исходил такой жгучий жар, что Андрею почудилось: вода сейчас окажется горячей. Но вода была прохладной.
   - Пей, - шептала Нина, - пей, мой милый...
   И в шепоте было столько страсти, словно Андрей пил не воду, а амброзию, после чего должен кинуться в вакхические пляски...
   Парадокс этой сцены был в том, что Андрей даже в горячей, шипучей темноте отлично знал, что на постели, прижимаясь к нему бедром и грудью, сидит сестра Коли, существо некрасивое, доброе и обделенное жизнью. Он отлично понимал, что Нина ждет от него ласки, что ей страшно и одиноко в этом пыльном паучьем доме, но Андрей не мог соответствовать ей.
   - Ты напился? - спросила Нина.
   - Спасибо.
   Нина молчала. Андрей слышал, как она дышит - легко, но часто, как собака, учуявшая хозяина.
   - А ты Колю давно видела? - спросил Андрей.
   - Он в Севастополе, - сказала Нина. - Он поступил во флот.
   - Это очень интересно, - сонно сказал Андрей.
   Он со вкусом потянулся в постели - пружины взвизгнули от такого насилия.
   - Ну, спокойной ночи, - сказал он.
   - Спокойной ночи, - печально сказала Нина.
   Андрей стал уже засыпать. Завтра с утра надо пойти в свой дом, может быть, там есть какие-нибудь вести от тети Маруси или от Лидочки. Тетя Маруся с ее любовью к письмам наверняка оставила ему весточку. И Андрей даже знал где. В правом ящике его письменного стола. Как всегда. Об этом только они с тетей Марусей знали... И что же, она больше не напишет?..
   Мысли покатились куда-то с горки... Но тут кровать вздрогнула, Андрей чуть не свалился - так резко вскочила Нина.
   - Я тебя ненавижу! - закричала она. Андрей рывком сел на кровати, не совсем
   соображая, что же произошло.
   - За что? - глупо спросил он.
   - Как ты смел... как ты смел захрапеть?
   Нина рыдала в той комнате, но Андрей не посмел ее утешать.
   ***
   Когда Андрей проснулся, его взгляд упал на вершины тех же тополей, что росли и перед его окном. Но он спал не дома, а в комнате Коли Беккера, и ночью случилась глупая история с Ниной, и та на него обиделась. Наверное, она права, потому что, окажись на ее месте красивая девушка, он вел бы себя иначе.
   Андрей спустил ноги на пол и встал, стараясь не шуметь.
   Затем быстро оделся и прошел в большую комнату. Там было пусто. Дверь в маленькую комнатку, где спала Нина, была открыта. Кровать ее измята, не убрана, но Нины не видно.
   Андрей обошел весь домик - благо, там негде было спрятаться. Никаких следов Нины. Какая-то тайна "Марии Целесты". Андрей прошел на кухню. Чайник был холодный. Часы с маятником в большой комнате прохрипели восемь раз. На вешалке в прихожей было несколько разных пальто, плащей, накидок различной степени ветхости.
   Тогда Андрей пришел к выводу, что Нина побежала с утра на базар, чтобы что-нибудь купить гостю на завтрак. Неизвестно было, сколько ждать хозяйку, и Андрей, умывшись, решил, что пока суд да дело, он сходит к себе. Он взял ключ со стола и натянул тужурку.
   Выйдя из калитки, он посмотрел в обе стороны вдоль переулка, не желая, чтобы его увидели - Бог его знает, какие указания дал Вревский на подобный случай. Переулок был пуст, заборы высоки, и вряд ли кто увидит его из окна.
   Андрей вошел в калитку своего дворика. Здесь следовало быть осторожнее, потому что в этот же двор выходили окна соседнего дома. Но терять нечего - и Андрей быстро прошел к чуть покосившейся двери. Рука с трудом повернула ключ в заржавевшем замке. Андрей потянул дверь на себя, она нехотя открылась, и изнутри дома повеяло подвальным сырым холодом.
   В прихожей было темно, и влажный холод отбил знакомый запах дома.
   Андрей вошел в маленькую гостиную. Здесь было еще холоднее, чем в прихожей. Стол был без скатерти - темный и сырой, зеркало запотело наверное, из-за того, что сквозь щели в окнах в зимний мертвый дом начал проникать весенний теплый воздух.
   Вещей стало куда меньше - видно, многое из мелочей добрые соседки разобрали по домам. Андрей заглянул в комнату тети - ее кровать была аккуратно заправлена, но не так, как это делала тетя Маня. Андрею стало больно. Наверное, потому, что кровать - это самое свое. И если ее заправили не так, как привычно, значит, тебя уже нет окончательно.
   Андрей стоял, глядел на тетину кровать и плакал. Он сам не замечал, что плачет. Он, наверное, лет пять уже не плакал. А тут заплакал. Только когда слеза покатилась по щеке и капнула на руку, Андрей понял, что плачет, и перестал плакать.
   Надо взять с собой тетину фотографию - где же альбом? Вот он, под зеркалом в большом ящике вместе с девичьими дневниками тети, которые она вела лет сорок. Альбом распух от фотографий - визиток толстых дам и суровых чиновников, групповых и семейных снимков на картонных паспарту со множеством медалей на обороте над именем и адресом фотографа.
   Андрею жаль было оставлять альбом здесь, в холоде и сиротстве. Но взять его с собой он не мог. Андрей перелистал его и отобрал две фотографии тети Мани - девичью и взрослую в пенсне, а также снимок матери, неудачный, расплывчатый. Почему-то мать не любила фотографироваться, или, может быть, фотографии ее остались у Сергея Серафимовича? Почему мы ни о чем не думаем вовремя? Где их теперь искать?
   Была ли в альбоме фотография отца, Андрей не знал. Об отце в доме не говорили.
   Закрыв альбом, Андрей хотел было положить его обратно, но тут из него выпала визитка Сергея Серафимовича, будто просила забрать и ее. На визитке Сергей Серафимович был куда благообразнее и глаже, чем в жизни.
   Андрей огляделся и вдруг понял, что больше он сюда никогда не попадет. И тогда дом показался ему схожим с тонущим кораблем. И прежде чем волны времени поглотят его окончательно, требуется спасти с него самое необходимое.
   Осознав это, Андрей поспешил в прихожую, вытащил с низких антресолей старый чемодан и, открыв его посреди комнаты, стал складывать в него вещи, которым нельзя было умирать.
   Первым в чемодане оказался альбом, потом любимые тетины подсвечники, некоторые книги и старые тетрадки Андрея, Андрей открывал ящики столов и комода, он укладывал в чемодан, почти не глядя, лишь самое ценное - и чемодан распух так, что потом пришлось сесть на него, чтобы запереть.
   Отдельно Андрей взял пакет, ожидавший его в нижнем правом ящике стола. На пакете было написано: "Андрюше в собственные руки". Там были письма от тети Маруси - она, оказывается, два года писала Андрюше, раз в неделю, глубоко убежденная, что Андрюшу, когда он вернется, будут интересовать новости Глухого переулка и некоторых других мест города Симферополя. Но о Лидочке в письмах не было ни слова. Лежали там немногочисленные "ценные бумаги" тети Маруси и облигации военного займа.
   Там было завещание тети Маруси, заверенное и выправленное по всем правилам. По нему Андрей становился наследником всего ее имущества. И что трогательно - в пакете было новое портмоне - как бы напутствие молодому человеку. Там были собраны наличные деньги более ста рублей пятерками и трешками, а в отдельном кармашке даже мелочь - все предусмотрела дорогая тетя.
   ***
   Андрей не стал задерживаться в Симферополе. Лидочки здесь не было. Он отволок чемодан к Нине и оставил его с запиской - просьбой сохранить.
   Обратно в Ялту Андрей поехал на извозчике с ночевкой в Бахчисарае.
   К Ялте подъезжали в сумерках. Извозчик перестал рассуждать, тоже уморился - ему приходилось многократно слезать и идти рядом с лошадью, помогая ей.
   Вокруг щебетали миллионы птиц, празднуя весну, жужжали первые насекомые - будто и тут бушевала революция.
   На всей дороге встретилось лишь две маленькие деревни да усадьба лесника, который вышел к ним, узнал извозчика, поздоровался. Они поделились с лесником табаком, лошадь отдыхала, лесник говорил, что здесь еще недавно была банда, "ваша, татарская", но вроде бы милиция третьего дня их прогнала.
   Они поехали дальше - скоро уже должна была быть яйла - оттуда начнется спуск к Ялте. Полдень уже миновал.
   Лошадь совсем уморилась. Андрей сошел с пролетки и шагал рядом, тем более что было приятно вдыхать морской воздух.
   С гор скатывались серые, быстрые облака, которые скользили по вершинам деревьев.
   Когда спереди, на очередном повороте Андрей увидел двух всадников - они показались порождением тумана, столь неподвижны и неслышны они были.
   Но татарин возчик сразу начал осаживать лошадь и заговорил, словно обращался к языческим богам, обитающим тут. Он твердил, что у него ничего нет и у пассажира ничего нет, что можно все карманы показать, но всадники не двигались и ничего не отвечали.
   Один из всадников соскочил на дорогу и быстро подошел к повозке. Он был в военной одежде, без погон.
   Андрей узнал его, когда он подошел к самой пролетке, улыбнулся и сказал:
   - Подвинься, чего расселся, граф Монте-Кристо!
   Затем Ахмет впрыгнул в пролетку и крикнул возчику по-татарски:
   - Гони, друг! Тебе повезло, что встретил Ахмета-Справедливого!
   Возчик изобразил неестественную радость по поводу этого события. Пролетка тронулась, а второй всадник с лошадью Ахмета на поводу поехал сзади.
   - Ну, ты совсем не изменился, покойничек!- сказал Ахмет. - Совсем такой же.
   - А ты возмужал, - сказал Андрей.
   - Правильная формулировка, - сказал Ахмет.
   Он отпустил усы, на голове у него была низко сидящая небольшая каракулевая папаха, в углах глаз и губ обнаружились первые морщинки возможно, не от возраста, а от жизни на свежем воздухе, под ветром и дождем.
   - Мне сказали, что ты приходил, - сказал Ахмет. - Только я не смог в тот же день тебя найти. Занят был. Не сердись.
   - За что я могу на тебя сердиться? - Андрей был рад, что увидел Ахмета - и тот тоже обрадовался.
   - Ты в глубине души думаешь, что, когда ты белая кость и голубая кровь, свистнешь, татарские мальчишки должны бежать с кувшинами мыть тебе ноги - не отрицай, не спорь! Я люблю страдать от унижений.
   - Как ты меня нашел?
   - Мне вчера сказали, что ты отправился в Симферополь, - я послал туда телеграмму, и мне ответили, что утром тебя видели у Марии Павловны в доме.
   - Я все забываю, что мы живем в двадцатом веке.
   - А где ты пропадал столько времени?
   - Далеко, - сказал Андрей. - Потом расскажу.
   - А как Лидочка?
   - Она должна сюда приехать. Я буду ждать. Только я не знаю точно, когда она приедет.
   - Вряд ли тебе разумно ждать на виду у всех. Обвинений с тебя никто не снимал.
   - Знаю, Ахмет. Наверное, мне следует пожить в деревне неподалеку от Ялты. Ты сможешь достать квартиру? Деньги у меня есть.
   - Деньги - не проблема, - сказал Ахмет. - Мы, разбойники, их не считаем и храним в пещере в сундуках. Слышал, наверное?
   - С каких пор ты разбойник?
   - Я тебя сейчас в мою сторожку отвезу, - сказал Ахмет. - Есть у меня в лесу под Ялтой такое убежище.
   - Но мне надо каждый день приходить на место встречи с Лидочкой. Я думаю, что она со дня на день должна здесь появиться.
   - Если разок не придешь, я своего аскера пришлю.
   Пролетка резво покатилась по вьющейся в сосновом лесу дороге к Ялте.
   - А что расскажешь о себе? - спросил Андрей.
   - Тебя в самом деле интересует, чем я занимаюсь?
   - Ты мне предложил пожить с тобой. Я тебе благодарен, но могу же знать - кто ты, мой хозяин, кто твои друзья и враги. Ведь мне достаются и те, и другие.
   - Разумно. Тогда слушай. Никакой я не бандит. И не убийца. Но власти меня не любят. Любые власти.
   - А кто же тебя любит?
   - Мои люди.
   - Это очень похоже на бандита. Самого обыкновенного, - сказал Андрей. Даже Робин Гуда любило хотя бы местное население.
   - Вот именно, - обрадовался Ахмет. - Я забыл, как его звали, а спрашивать неудобно. Я - Робин Гуд Ялтинский.
   - Продолжай, - сказал Андрей, хватаясь за край разогнавшейся пролетки, чтобы не свалиться под откос.
   - Я борец за свободу, - сказал Ахмет, - и не смейся! Я ушел в лес, чтобы добиваться справедливости, чтобы вернуть Крым тем, кто его всегда населял.
   - Сарматам или скифам? - спросил Андрей.
   - Твоя острота попала мимо цели, - сказал Ахмет. Он не смотрел на Андрея - глядел вперед, говорил тихо, медленно, словно подстраиваясь под мерный скрип колес. - Во мне течет скифская и сарматская кровь. Во мне есть кровь греков и турок - я не знаю, из какого сплава Аллах выковал мой народ но мы недаром не раз и не два брали штурмом твою Москву.
   - А теперь ты хочешь взять штурмом Симферополь?
   - Я не сержусь на тебя, Андрей, - сказал Ахмет, - потому что ты мой друг.
   - А когда захватишь власть, поставишь меня к стенке!
   - Мы никого не хотим ставить к стенке. Мы хотим только своей власти на своей земле, своей религии, своего права.
   - Кто тебе запрещает ходить в мечеть?
   - Мне не надо запрещать или разрешать. Это решаю я сам.
   - Мне кажется, все это несерьезно.
   - Ты провел эти годы где-то в холодильнике! - возмутился наконец Ахмет. - Неужели ты не видишь, что ваша дряхлая Римская империя разваливается?! Это же, как говорил Лермонтов, - страна рабов, страна господ. В ней не только сильный и богатый угнетает слабого, но и один избранный судьбой народ измывается над прочими, малыми народами! И этому пришел конец. Завтра империи не будет.
   - Значит, ты собрал отряд Робина Оглы-Гуда и отправился освобождать свою страну?
   - Мой отряд - не единственный. Мы - зародыш будущей армии. Судьбу страны решит народ, Учредительное собрание.
   - И здесь тоже Учредительное собрание? Может, и хана подыщете?
   - Андрей, я знаю, что ты не хочешь меня обижать, но ты все время обижаешь, потому что ты русский и тебе вроде бы можно иметь все то, чего другие не имеют. И потом спрашивать так, свысока: "А зачем тебе свобода, бедный ребенок?"
   - А зачем? - упрямо повторил Андрей. - Раньше тобой правили из Петербурга, издалека, а вместо господ далеких вы хотите посадить себе на шею своих, местных - так они будут похуже петербургских. Поглупее.
   - С этим тоже можно поспорить, - сказал Ахмет. - У нас общая история, общий язык, главное - общая вера. А тебе я напомню - зачем вы, русские, устраивали битву на Куликовом поле? Хотели вместо господ далеких, ордынских, посадить себе на шею своих?
   - Все, сдаюсь!- засмеялся Андрей. - Ты победил меня формальной логикой. По тебе Сорбонна плачет.
   - Мы будем посылать наших детей в Сорбонну, - сказал Ахмет.
   С каждой минутой воздух становился теплее и влажней. Пахло морем. Все чаще на дороге встречались прохожие, большей частью татары из деревень, что были расположены вдоль дороги и над Ялтой, где разводили виноград и пасли овец.
   - Ты думаешь, что судьба империи тревожна? - спросил Андрей.
   - Я уверен. Ты не представляешь, что творится в других местах. Я знаю, что Грузия и Армения готовы отложиться, что независимости требуют Польша и Финляндия, Эстляндия и Курляндия.
   - Бред какой-то! - в сердцах воскликнул Андрей. - Эстляндская республика! Ты знаешь, я не шовинист и не черносотенец, но скажи, пожалуйста, чем будет заниматься Эстляндская республика? Молоко в Петроград на продажу возить?
   Но получилось не смешно, потому что Ахмет не поддержал Андрея, а Андрей вдруг понял непоправимую истину: Ахмет стал старше его. На три года старше. Еще вчера они были одногодки, а теперь, оказывается, Ахмет прожил почти три года лишних. Прожил в спорах, может быть, лишениях и опасностях...
   - Ты в тюрьме сидел? - спросил Андрей.
   - Недолго, - сказал Ахмет, - четыре месяца. Меня революция освободила.
   Ахмет - и старший... И он больше знает, не потому, что он умней, а потому, что он учился, когда Андрей плыл по течению с закрытыми глазами.
   - Ладно, еще посмотрим, - сказал Андрей вслух. - Может, и обойдется.
   - Все-таки ты типичный русский, - сказал Ахмет недовольно, - когда дело касается свободы - ты первый. Да здравствует свобода для нас! А как только разговор идет, чтобы дать свободу другим, ты сразу на дыбы: как они посмели?
   ***
   Ахмет отпустил извозчика на шоссе верстах в пяти от Ялты.
   - Ты с извозчиком расплатился? - спросил он.
   - Да.
   - Такая дорога плохая! Как домой поеду? Совсем поздно! - начал стенать извозчик, обращаясь то к Ахмету, то к Андрею. Но Ахмет его оборвал:
   - Раньше надо было торговаться.
   Извозчик не стал спорить. Уехал.
   - Нам предстоит небольшая пешая прогулка под названием моцион, - сказал Ахмет.
   Он послал своего спутника с лошадьми вперед, а они с Андреем прошли еще версты две лесом до хижины. По дороге они больше уже не спорили, а говорили о вещах обычных, будто расстались всего неделю назад - о тете Марусе, о Беккерах. Но более всего Андрея изумили новости о Маргарите.
   Оказывается, ее исключали в четырнадцатом году из гимназии. И не зря. Теперь она считается среди одесских эсеров одним из первых людей. Злая, худая, как увидит врага революции - сразу норовит его расстрелять...
   - Ну уж ты и преувеличиваешь, - рассмеялся Андрей.
   - Почему?
   - Потому что у нее папа судовладелец.
   - А у Софьи Перовской? А у Александра Ульянова? У них папы генералы - а каких крошек вырастили! Подожди, доедем до моего убежища, я тебе такое покажу, что просто ахнешь!
   - А о Вревском не слышал?
   - Говорят, он в Киеве. Но ты не думай, что все обошлось - мне кажется, Вревский до конца жизни будет тебя искать. Раз он считает тебя убийцей.
   Некоторое время они шли молча. Потом, как бы завершая разговор, Ахмет произнес:
   - Ты свои великоросские взгляды с моими аскерами не обсуждай. Они в гимназии не учились. А если в гнев войдут, зарежут тебя, мон шер ами, поздно будет расстраиваться. Мне и без того трудно объяснить, почему я русского к нам в лес привел. Им даже девушку нельзя, даже брата нельзя - а тебя привел, ай, как нехорошо!