Булычев Кир. Возвращение из Трапезунда (Река Хронос - 3)

   - Я отдаю мое оружие морю! - воскликнул адмирал.
   Он выхватил саблю из ножен, поцеловал ее клинок и широким жестом кинул ее за борт.
   Палуба ахнула - это была реакция не только на вызывающий поступок адмирала, но в нем выразилась и жалость к сабле - такой красивой, дорогой, георгиевской сабле, сделанной на заказ златоустовским мастером. И этот жест уже к вечеру стал известен последнему мальчишке в Севастополе, а завтра всей России. "Вы слышали, как адмирал Колчак бросил в море свое георгиевское оружие?"...
   Колчак резко обернулся к маленькой кучке только что очень уверенных в себе людей. Он победил комиссаров, понимая, что слаб для открытого возмущения.
   Повернувшись как на параде, Колчак пошел к трапу - каблуки зацокали по ступенькам.
   Коля Беккер, спеша, прежде чем спадет колдовство момента, отстегнул от портупеи кортик и побежал к борту.
   - Лейтенант, вы куда? - крикнул вслед опомнившийся Легвольд.
   Но Беккер уже успел выкинуть свой кортик за борт и смотрел, как он косо и четко, не подняв и капли, рыбкой вошел в воду.
   Жест Беккера вернул всех к действительности.
   Коля хотел уйти следом за адмиралом, но его остановил один из членов комиссии, человек немолодой и очень громогласный:
   - Молодой человек, вам велели сдать оружие, а не передать рыбам. То, что дозволено Юпитеру, категорически воспрещено телятам.
   Кто-то в комиссии засмеялся - с облегчением. Самое неприятное было позади.
   Коля побежал следом за адмиралом.
   Он догнал его в каюте, куда, не подумавши, ворвался без стука.
   Адмирал сидел в кресле, погрузив голову в ладони.
   - Кто? - вскинулся он. - Кто еще?
   - Это я, - сказал Коля. - Я тоже кинул кортик!
   - Ну и дурак, - ответил адмирал Колчак.
   Коля сразу осекся. Словно набежал на стену.
   - Чего стоите? - грубо спросил Колчак. - Вы свободны, прапорщик! Кончено. Все кончено, а вы тут, видите, раскидались кортиками. Вы на него и права не имеете...
   - Но ведь вы...
   - Когда это делаю я - я совершаю точно выверенный акт, которому суждено войти в историю. И это уже вошло в историю. Когда же это совершаете вы, вы пародируете мой исторический акт. Неужели вам надо объяснять элементарные вещи?
   Коля вернулся домой подавленный и разбитый, словно весь день таскал камни.
   Раиса была дома, она стала собирать обед, а ее сын закидал вопросами.
   - Дядя, а дядя, где твой ножик? Ты его потерял?
   - И в самом деле! - сказала Раиса.
   Коля только тут спохватился - что он наделал! Кортик был особенный, заказной, дорогой - его купила ему на день рождения Раиса - заплатила тридцать пять рублей - это при ее небольших средствах! Раиса последние дни тешила себя надеждой на то, что Коля на ней женится. Даже перестала принимать своего поклонника Елисея Мученика, когда тот приезжал в Севастополь по революционным делам.
   - Нас разоружали, - сказал Коля. - Даже у адмирала отобрали саблю.
   Одна была надежда, что никто не прибежит завтра к Раисе, не сообщит, что он кинул кортик вслед за адмиралом, хотя никто его за руку не тянул мог бы спрятать дома, как все офицеры.
   - Как же так! Как же так! - закудахтала Раиса. - Чего же ты не сказал, что это мой подарок?
   Раиса была так расстроена крайностями революции, что плакала весь вечер. И тогда Коля понял, что пора подумывать о другой квартире, хоть он и привязался к Раисе Федотовне и ее мальчишке.
   Но на следующий день Колчак вызвал к себе Колю и принял его с глазу на глаз.
   - Слушайте меня внимательно, - сказал он. - Я уезжаю. Когда вернусь, не знаю, но точно вернусь. И надеюсь, что мое возвращение сыграет некоторую роль в истории нашей отчизны. Я не могу пригласить вас с собой в Америку, но обращаюсь к вам с просьбой остаться здесь в штабе моими глазами и ушами. Вопрос стоит не только в вашей преданности, но и в том, что вы умный человек, вы увидите то, что пройдет мимо внимания Баренца или Свиридова...
   Так, отметил про себя Коля, теперь мы знаем, кого он оставляет здесь помимо меня.
   - Я оставлю вам адрес, по которому можно будет сообщать мне, что вы сочтете нужным. Когда вы мне понадобитесь, я вам сообщу об этом через доверенного человека, который скажет вам, что пришла посылка от тети из Одессы, надо ехать получить ее. Пока что прошу вас об одном - берегите себя, не ввязывайтесь в авантюры, постарайтесь быть угодным правительству - будьте мудрым и осторожным, как змей. Обязательно зайдите к полковнику Баренцу и получите от него пакет. Прощайте, мой молодой друг.
   Они обнялись. От адмирала пахло хорошими мужскими духами и помадой для волос.
   Затем Коля прошел к начальнику контрразведки полковнику Баренцу, которого он недолюбливал, зная, что именно полковнику Колчак давал указание проверить его прошлое.
   Баренц передал Коле небольшой пакет.
   Дома Коля обнаружил, что в нем - три тысячи рублей пятирублевками. На расходы из особого адмиральского фонда.
   Колчак уехал из Севастополя на следующий день. Коля провожал его на станции. Было много народу, хоть адмирал того не хотел. Пришли даже делегации матросов от кораблей - самая большая от "Свободной России".
   Из Петрограда, почти не задерживаясь, Колчак отплыл в Америку, где пробыл больше года.
   ***
   - Андрюша, - сказал Ахмет доверительно, - ты своей археологией-мархеологией, пожалуйста, подальше от моего отряда занимайся. Мои аскеры тебя не поймут. Для них ты или осквернитель могил, или искатель клада. Первого они зарежут как мерзавца, второго, чтобы завладеть его богатствами. Не знаю, какой вид смерти тебе приятнее.
   - Ты же знаешь, что я ничего не нашел и даже не ищу - мне просто нравится копаться в земле.
   - Это меня очень беспокоит, Андрюша. Нормальный человек в земле не копается. Значит, ты ненормальный.
   Андрей послушался Ахмета и перенес свои археологические раскопки подальше от лагеря, куда аскеры не заходили - на безводный пустырь за Ласточкиным гнездом. Там над морем он в своих прогулках нашел фундамент небольшого строения и остатки стен из тщательно подогнанных плит, скрытых колючим кустарником, который надежно скрывал Андрея от случайного взгляда со стороны дороги.
   Копать было трудно - порода внутри стен часовни, как окрестил свой археологический памятник Андрей, представляла собой спекшийся сплав из песка, камней и черепицы, а орудия Андрея были первобытными - кирка, лопатка и широкий рыбацкий нож. Неподалеку от часовни Андрей отыскал нечто вроде собачьей конуры, видно, осенью там прятался сторож виноградника. Раздобыв кошму, Андрей зачастую не возвращался в убежище к аскерам, а ночевал возле своих раскопок.
   Несмотря на неуверенность в будущем и непрочность сегодняшнего дня, на непривычное одиночество, на царивший вокруг разброд, Андрей был необыкновенно счастлив. Ощущение счастья происходило от непривычного, но понятного чувства радости человека, который нашел свое жизненное занятие, прикосновение к которому необходимо как любовь, как еда. Другому человеку недоступно счастье от возможности копаться в ссохшейся земле, доставать ржавые железки и замирать в глубинном восторге перед возможностью превращения округлого края керамики в целый, сохранившийся сосуд.
   Как находка спутника жизни, так и находка собственной работы - явление, к сожалению, редкое. Существуют семьи, которые скреплены обычаем, привычкой, обязанностями, терпением. Куда реже встречаются семьи, в которых обстоятельства и время превратили обязанность в радость, подчинение обстоятельствам в кажущуюся свободу выбора. Это как бы благоприобретенное, заработанное десятилетиями счастье. То же происходит и с трудом. В большинстве случаев люди терпят свой труд, ожидая момента пенсии как освобождения от рабства. Но совсем редко, и в человеческих союзах, и в отношении человека с работой, стороны совпадают, как половинки разорванной пополам открытки.
   Вологодская экспедиция была лишь подготовкой Андрея к встрече с возлюбленным трудом. Там было интересно, но сам процесс раскопок еще не овладевал Андреем, как состояние, близкое к экстазу. Главное произошло весной, в Крыму. Видно, к тому моменту и завершился процесс его духовного созревания.
   Андрей рано утром просыпался в кособокой хижине, под жесткой кошмой. Волосы были влажными от росы, ложе из прошлогодней соломы было колючим и пахло гнилью.
   Еще не открыв глаз, Андрей начинал думать о работе. Не о Лидочке, не о судьбах России. Он представлял себе, что его ждет раскоп, что сегодня случится невероятная находка: допустим, греческая статуя, надпись с именами местных властителей. Пожалуй, нет другого занятия на свете, цель которого заключалась бы в том, чтобы отыскать Неизвестное. Любой ученый, практик, может либо словами описать желаемый результат, либо изобразить его визуально. Но археолог мечтает о том, чего сам не знает. Все величайшие открытия в археологии заключаются именно в этом.
   Раскапывая гробницы фараонов, Картер не мог знать и даже не осмеливался мечтать о том, как выглядит посмертная маска Тутанхамона либо украшения на его мумии. Представлял ли себе Шлиман, отправляясь на поиски Трои, что отыщет драгоценности, которыми он украсит свою прекрасную Елену? Половина настоящих археологов бросила бы свое занятие, если б они знали точно, где и что найдут.
   Ранее труд археолога был малозаметен и близок к преступлению, ибо археологи были грабителями могил по заказам вельмож, увлекающихся античностью. Теперь же существуют колоссальные институты и экспедиции, масса справочников и правил, определяющих труд археолога - но в самом-то деле ничего не изменилось! Археолог - тот же авантюрист, гробокопатель, грабитель, охотник за сокровищами, но теперь он совмещает в одном лице и наемного грабителя, и вельможу, потому что награбленное у вечности он волочит к себе - в музей, в институт, в сокровищницу. И не поддавайтесь обману, когда услышите горячие речи археологов, что их волнуют лишь типы стеклянных бус либо особенности орнамента ночных горшков дьяковской культуры. Чушь все это - поглядите в глаза археологу, когда под его рукой в породе сверкнула золотая пуговица королевского одеяния... или палец античной статуи.
   Нет, не деньги и не денежная стоимость предметов волнуют археолога. Разумеется, он не лишен определенного тщеславия и с интересом и удовлетворением читает в газете бойкий репортаж о его находке, в котором сообщается, что вазе, найденной им, и цены нет, а нечто подобное было продано на аукционе Сотби за два миллиона долларов. Но это вторичное. Главный момент в жизни - кульминация его любви к археологии миновала куда раньше - в тот момент, когда Нечто еще Неведомое, но Невероятное показалось из-под земли.
   Ах, думают непосвященные - какой неинтересный труд! Все время в пыли, все время согбенный, вдали от благ курортной цивилизации. Жара и жажда, пыльные бури и проливные дожди...
   Археологи сами распускают подобные бредни о своих несчастьях. Говорить о климатических неудобствах для археолога - все равно, что утверждать, якобы пираты вели неподвижный образ жизни, будучи ограничены в движениях тесными бортами своего кораблика. И какой человек пойдет в пираты, если там так скучно, неделя за неделей тянется однообразное плавание - только волны вокруг и солонина на обед! И все это ради нескольких часов боя, который может и не принести добычи!
   Андрей блаженно потягивался на своем неудобном ложе, радовался тому, какой сухой и теплый выдался май в Крыму. Потом спускался вниз, к морю, чтобы совершить утреннее омовение, завтракал куском сыра и лепешкой, а различные мысли одаривали его своим посещением. Разумеется, он помнил о том, что ждет Лиду, и ходил к заветному платану. Как-то его посетила мысль, что Лида ошиблась и появится только осенью. Может быть, самому проплыть еще полгода?
   И тут же Андрей отмахнулся от таких мыслей. Это значит - пропустить целый сезон раскопок! Осенью особо не поработаешь. Нет уж, лучше мы подождем Лидочку с пользой для дела.
   Андрей не был по-настоящему профессиональным археологом - впрочем, много ли их было тогда в России, да и во всем мире? Кое-чего он насмотрелся в экспедиции и узнал на семинарах профессора Авдеева. Так что он предпринял некоторые меры для того, чтобы его раскопки не показались коллегам варварскими. Для этого он на толстой слоновой бумаге, наклеенной на кусок картона, изобразил план своей часовни в масштабе 1: 10. Затем Андрей разделил его на квадраты и начал планомерно снимать слои земли. Правда, практически сделать этого он не сумел, потому что в западном углу часовни находок встречалось много, а у противоположной стенки - ничего, ровным счетом ничего. Будь у Андрея хоть один рабочий, он бы приказал ему выгрести землю из пустого угла ради того, чтобы опускаться в прошлое последовательно, но рабочего не было, а самому копать впустую плотный грунт не хотелось.
   9 мая Андрей проснулся в предчувствии особенного счастливого открытия. Его не смутило даже то, что от съестных припасов остался всего огрызок лепешки. Но солнце грело замечательно, работа захватила его, и он забыл о голоде.
   Примерно в десять утра пришлось отложить кирку и взять в руки нож, потому что изменившийся цвет породы подсказал, что близко лежит некий металлический предмет.
   Андрей принялся соскабливать с темного пятна светлую землю. Было еще не жарко, Андрей работал обнаженным по пояс и успел загореть, как местный рыбак. Из-за сильного загара волосы выгорели и казались светлее кожи лица, а зубы белели, как у негра. Нечто крупное загородило солнце. - Что мы видим! послышался самоуверенный утробный баритон. - Мы видим жалких кладоискателей, которые и не подозревают, что здесь уже побывал в конце прошлого века граф Уваров, а также Крестинский с компанией.
   Андрей вскочил, не выпуская ножа, но не смог разглядеть визитера или визитеров, потому что они стояли спинами к солнцу.
   - Эй, юноша, с ножиком осторожнее! - раздался другой голос. Молодой, с кавказским акцентом.
   Андрей отступил и приставил ладонь ко лбу. Теперь он мог разглядеть, что в гости к нему пожаловал не Вревский, чего Андрей всегда опасался, а компания дам и барышень, в которой было лишь двое мужчин. Обладатель кавказского акцента был в форме поручика, у него было крупное восточного типа лицо с тяжелым носом, черные кудри выбивались из-под фуражки.
   Баритон принадлежал профессору Авдееву, бывшему покровителю и наставнику Андрея по Московскому университету.
   Княгиня Ольга узнала Андрея и всплеснула руками:
   - Берестов! Андрюша! Блудный сын нашего сообщества! Ты что здесь делаешь?
   - У меня летняя практика, - сказал Андрей, смутившись своего вида и того, что он был застигнут за делом предосудительным - за частными раскопками на чужой земле.
   - Чудесная шутка! - возрадовался профессор Авдеев. - Ваше величество, прошу любить и жаловать! Этот бандит - мой любимый талантливый ученик, Андрей Берестов.
   - Очень приятно в такие дни увидеть юношу, которому интересы науки дороже, чем участие в митингах и манифестациях, - сказала императрица Мария Федоровна, которую Андрей узнал не сразу, хотя видел ее близко в доме своего отчима.
   Андрей смущенно поклонился.
   - Берестов? - сказала императрица. - Берестов? - Она как бы покатала в сознании фамилию как шарик, но не вспомнила. Обратилась к молодой девушке, стоявшей рядом. Господи, это же княжна Полина, которую стервец Ахмет за коленку схватил, понял Андрей.
   - Что мне напоминает эта фамилия? - спросила княжну императрица.
   Полина пожала плечами и ответила длинной французской фразой, которую Андрей не понял.
   Оказывается, профессор Авдеев остановился в Ялте по дороге на раскопки в Трапезунд. Он был приглашен в гости знавшей о нем еще по довоенным временам императрицей Марией Федоровной, скучавшей под домашним арестом на вилле Ай-Тодор, которую охранял бравый поручик Джорджилиани. Сочетая приятное с полезным, профессор повел высокопоставленных знакомых на экскурсию по окрестностям их имения, дабы показать некоторые забытые, таящиеся в зарослях памятники античности и средневековья, которыми столь славен Крым. И надо же было на руинах встретить студента Берестова! Встреча эта была приятна профессору - значит, он смог заложить нечто важное в душу этого молодого человека, если тот даже в такое время продолжает заниматься любимым делом. Так что все прежние обиды и недоразумения были тотчас забыты, и Андрей получил приглашение к профессору, остановившемуся со своей свитой в гостинице "Ореанда".
   Андрей отнекивался; потом честно признался, что у него нет костюма для того, чтобы пойти в гости.
   - Ах, пустяки, - сказала княгиня Ольга, - неужели мы не придумаем чего-нибудь? Нет, не надо оправдываться и объясняться. В эти ужасные времена вполне приличные люди оказываются в безвыходном положении! Если бы вы знали, что творится в Москве!
   - И здесь не сладко, - сказала вдовствующая императрица. - Я вам скажу честно, что мечтаю об одном - покинуть это обезумевшее государство.
   - Как я вас понимаю! - сказала Ольга. - Мне порой жаль, что я русская.
   - Но долг есть долг, - сказал профессор Авдеев.
   Этот разговор происходил уже не на раскопках, а в беседке Ай-Тодора, где Андрей чувствовал себя одетым в лохмотья, бродягой, какие бывают только в операх.
   Княжна Полина глядела на него с девичьей тоской, любуясь загорелыми мышцами, видными в прорывах рукава, а поручик Джорджилиани, очевидно имевший свои виды на княжну, тяжело вздыхал и часто покидал комнату, как предположил Андрей, - чтобы наточить нож, которым он зарежет соперника.
   В дом Андрея все же не пригласили, да он и не пошел бы. Императоры и императрицы чувствуют предел дозволенного.
   Автомобиль императрицы был реквизирован революцией, так что обратно в Ялту поехали на извозчике, который, оказывается, ждал с утра перед воротами, потому ворчал, по виду мадам Авдеевой почувствовав, что его долгое стояние не будет оплачено как должно.
   На коленях у Андрея лежал объемистый сверток, который принесла к отъезду очаровательная полногрудая горничная Таня. Как сказала на прощание Мария Федоровна, эти вещи остались после великого князя Гавриила Константиновича, который здесь когда-то жил. Андрей стал отнекиваться, но с ним никто не разговаривал - ему приказали рассматривать подарок не более как дружескую помощь хорошему человеку в тяжелые времена.
   - Надеюсь, что и мы, слабые женщины, можем рассчитывать на вашу помощь, - сказала императрица, протягивая на прощание руку.
   Андрей поцеловал сухие прохладные пальцы вдовствующей императрицы ныне опальной, плененной женщины без прав и имущества, и произнес:
   - Я буду счастлив положить жизнь за Ваше величество.
   Это совсем не означало, что Андрей в одночасье стал монархистом. Он оставался социалистом и сторонником равенства всех людей. Но в одном конкретном случае, когда речь шла о Марии Федоровне, он отступал с социалистических позиций и как честный человек ощущал себя рыцарем Лансеолотом.
   ***
   Вечером на ужин к Авдеевым Андрей пришел в охотничьем костюме великого князя, который был худее, но выше Андрея. Увидев гостя, княгиня Ольга тут же потащила его в номер, там велела снять сюртук и почитать последний номер "Русской старины". Тем временем она принялась что-то распарывать и перешивать, потому что она была настоящей женой археолога - она умела шить, готовить, перевязывать раны, торговаться с поставщиками и ругаться с рабочими.
   Вскоре пришел профессор Авдеев, начал расспрашивать, что делал Андрей последние три года. Андрей не очень убедительно рассказал, что был в армии, его контузили и он приехал в Крым. Тетя его, единственная родственница, скончалась - вот он и занялся раскопками.
   - Судьба! - гудел профессор Авдеев, шагая по номеру между ящиками с экспедиционным добром, которое они везли из Петербурга и хранили на виду, чтобы не растащили революционеры. - Сама судьба привела тебя сюда. Надо же было именно мне оказаться в нужном месте в нужную минуту. Фатум! И ты никому ничем не обязан?
   - Я? Никому.
   - Замечательно. Мне нужен умный, преданный делу помощник, - сказал профессор Авдеев и посмотрел на жену, словно отговорил текст, отрепетированный заранее, и забыл слова дальше.
   - Но я не знаю, куда вы намереваетесь ехать.
   - Это дело второе, - прогудел Авдеев. - Едем мы в Турцию копать Трапезунд. Трапезундскую империю. Это тебе что-нибудь говорит?
   - Очень немного. Византия, средние века, царица Тамара...
   - Достаточно, - сказала Ольга. - Ты выдержал экзамен. Если тебе позволяет здоровье, лучшее для тебя - поехать с нами. Нам остро не хватает интеллигентных сотрудников. Из старой компании с нами смог поехать только палеограф Россинский. Ты его помнишь?
   - Конечно, помню.
   - Он - полиглот и отличный специалист. Из-за близорукости его не взяли в армию.
   Андрей приоткрыл было рот, чтобы спросить, не приедет ли нескладная Тилли.
   - Что касается наших девушек, - продолжала Ольга, - то вопрос остается нерешенным. По крайней мере Матильда - ты ее должен помнить - обещала приехать позже...
   - Платить мы тебе много не сможем - сами едем не за золотом, - загудел Авдеев. - Но голодать не будешь.
   - Он согласен, - сказала княгиня Ольга, откусывая нитку и протягивая пиджак Андрею. - Не очень убедительно, но крепко.
   Андрей обещал подумать, хотя в душе сразу согласился с археологами. Ожидание Лидочки в значительной степени определялось чувством долга. Он обязан был ее дождаться и сделать так, чтобы ей было хорошо. А вот чувство, близкое к любовному томлению, Андрей испытывал именно от возможной поездки в Трапезунд. Это настоящие раскопки! Это же сказочное везение, которое выпадает археологу раз в жизни! Но конечно же, я не поеду, конечно, останусь, потому что Лидочка обидится, что я предпочел экспедицию...
   В таком ожесточенном состоянии человека, который уже принял благородное решение отказаться от счастья ради долга и потому крайне несчастлив, Андрей и объявился в отряде аскеров.
   Появление Андрея в зеленом сюртуке и черных брюках, из-под которых выглядывали носки кое-как почищенных рваных ботинок, вызвало в лагере небольшую сенсацию. Аскеры окружили Андрея и дали волю своему застоявшемуся остроумию.
   К счастью, Ахмет, который собрался уехать в тот вечер в Симферополь, задержался и вышел на шум.
   Андрей потребовал уделить ему хотя бы пять минут времени, Ахмет вздохнул, но согласился.
   Они отошли в лес, и там Андрей изложил Ахмету свою дилемму: либо он ждет Лидочку и отказывается от дела своей жизни. Либо едет в Трапезунд, но Лидочка ему этого не простит и вообще он может ее упустить...
   Тут Андрей совсем смешался и замолк.
   - В Трапезунд тянет? - спросил тогда Ахмет.
   Андрей кивнул.
   - Я тебя понимаю, - сказал Ахмет. - Это Турция, настоящая страна, великая держава - тебе надо съездить туда, потому что со дня на день вас оттуда вышвырнут.
   - Ты серьезно?
   - Совершенно серьезно. После правительственного кризиса в Петрограде любому ребенку, кроме тебя, ясно, что Россия больше воевать не может и не станет. И окончательно в революции победит тот, кто сможет внятно доказать всей стране, что воевать не нужно. Сейчас это все понимают, а сказать никто толком не может.
   - Честно говоря, Ахмет, все это мне не очень интересно.
   - Тогда поезжай в Трапезунд. Если только ты не намерен осквернить могилы ислама.
   Последнюю фразу Ахмет сказал вполне серьезно.
   - Извини, я тебе не сказал, - спохватился Андрей. - Все совсем не так, как ты думаешь. Когда в шестнадцатом году наши войска захватили северную Турцию, туда поехал профессор Успенский, он специалист по Византии, по христианству. Мы ищем там остатки Трапезундской империи. Ее создали грузины. О царице Тамаре слышал?
   - Конечно, она как демон коварна и зла.
   - Я обещаю тебе, что мы не тронем ни одной мусульманской святыни.
   - Тогда поезжай.
   - Нет, я не могу.
   - Мои аскеры будут каждый вечер ходить на набережную. Как только Лидочка приедет, я ее устрою, а тебе дам телеграмму.
   - Ахмет, ты настоящий друг, - Андрей кинулся обниматься, словно Ахмет открыл невероятный путь к решению задачи.
   - Только тогда возвращайся сразу, - сказал Ахмет, - а то я сам на ней женюсь.
   ***
   Транспорт "Измаил" отходил в семь часов утра, когда уже поднялось солнце. Аскеры, к удивлению Андрея, были огорчены его отъездом, долго желали счастья и проводили Андрея до шоссе. Там ждала крытая повозка. Правил один из аскеров, Ахмет сидел рядом с Андреем. По дороге Ахмет передал Андрею письмо в белом конверте и сказал:
   - Отнесешь и отдашь.
   - Хорошо, - сказал Андрей равнодушно. Он смотрел в щель между плечом аскера и пологом, с каждым шагом все более раскаиваясь в том, что предает Лидочку. Он повернул конверт - на нем ничего не было написано.
   - Я бы не хотел, чтобы оно попало к чужим, - сказал Ахмет, - это важное политическое послание.
   - Бог с ними, с вашими играми, - сказал Андрей, - враги, республики, партии, выборы - неужели не надоело?
   - А ты кто, господь Бог, да? Всем не наплевать, а ему наплевать! Пока девушку желаешь, наплевать, пока в Трапезунд хочешь, наплевать, а потом спохватишься - поздно будет.
   - Ты даже не сказал, куда отнести письмо, - сказал Андрей.
   - На улице, что ведет вверх от порта, в угловом доме - кофейня. Над дверью деревянный фрегат и написано "Синдбад" - латинскими буквами. Не забыл? Спросишь Юсуфа, отдашь письмо. Как в романе про шпионов. Добро?
   - Сделаю, - сказал Андрей.
   Транспорт, покрашенный в неуютный шаровый цвет, стоял у пирса. Погрузка заканчивалась. Последними на борт поднимались серые солдаты в одинаковых папахах, с одинаковыми лицами. Шли они уныло, как на похороны. Ахмет протянул Андрею темные синие очки. Андрей отказался - очки больше привлекут внимания. Он надвинул пониже на глаза кепку, обнялся с Ахметом и аскером, который вез их. Авдеев, что стоял у борта, увидел Андрея и стал махать: