Булыга Сергей. Красные сапоги (Черная сага - 4)

   А после - с просветлевшими лицами! - одновременно выпрямились и, как ни в чем не бывало, завели самый обычный разговор о простых корабельных делах. Мне было очень любопытно! Но кто я? Просто женщина. И потому уже только ночью, когда мы с Айгой уединились за почетной перегородкой, я спросила у него:
   - Муж мой, это действительно был Вепрь?
   - Да, милая, - ответил муж. - Он нас давно преследовал. И это меня очень беспокоило. Но Акси сказал так: "Если он до сих пор на нас не набросился, то, значит, ждет, когда мы от него откупимся". А еще он сказал, что когда откупаешься, то у Вепря можно о чем-нибудь попросить.
   - Ты попросил?
   - Да, - сказал муж. - Чтоб мы с тобой не разлучались. Никогда!
   О, Винн! О, Хрт и Макья! Как я тогда была счастлива! Еще раз и еще раз и еще раз говорю: мой муж - самый лучший на свете! Недаром же мать говорила мне...
   И с той поры мой муж уже не хмурился. Время от времени он, правда, по привычке еще поглядывал на волны, но Вепря в них уже не видел. Акси на то сказал:
   - И больше не увидит - Вепрь повернул назад. Сейчас, я думаю, он уже возле Счастливого Фьорда. Ведь у него Хозяйское Запястье и, значит, твоя бывшая усадьба теперь принадлежит ему по праву. Х-ха! Представляю, как вытянутся физиономии у Аудолфа и Гьюра, когда они узнают, что зря они все это затеяли! - и Акси хищно, гневно засмеялся.
   А я, немного помолчав, сказала:
   - Мне уже известно, какое желание загадал мой муж. А о чем просил ты?
   - Н-ну, - сказал Акси, покраснев, - в моей просьбе было больше смелости, нежели предусмотрительности, однако я пожелал того, чего больше всего хотел. И пока что не будем об этом! Ты обещаешь мне?
   Я обещала. И сдержала слово. Больше я о его мечте не спрашивала вначале не смела, а после...
   Ночью мы услышали шум волн, бьющихся о берег, а утром Акси первым закричал:
   - Йонсвик!
   А муж сказал:
   - Град Гортиг.
   Что, впрочем, означает одно и то же. Я много слышала о Граде Гортиге. И вот что любопытно! Кто попадает туда по собственному желанию, тот рассказывает о нем много хорошего. Но кого приводят туда на продажу и в ожидании щедрого покупателя загоняют в глубокие рвы, то те, конечно же, отзываются о нем очень резко!
   Но мы - нас хранил Винн (и Хрт) - пришли туда сами собой. Нас так и встретили - нам поднесли хлеб и вино, а мы в ответ бросали золото. Потом мой муж сказал, что мы сейчас пойдем в ту самую харчевню, где он когда-то ночевал, там, сказал он, хороший стол - и мы пошли. И Лайм с нами пошел. Это мне очень не понравилось. Я ведь тогда сильно опасалась Лайма. Ведь с ним был уговор, что как только мы ступим на твердую землю, то он и мой муж должны будут сойтись в смертном поединке. Конечно же, мой муж весьма искусен в ратном деле, но ведь и Лайма тоже нельзя назвать неумехой, и я сама неоднократно видела, как ловко он орудовал своим мечом по прозвищу Косторуб - я ведь уже говорила, что во время нашего похода мы несколько раз сходились со встречными кораблями и испытывали их на мужество...
   Но более всего меня страшило колдовство! Вначале Лайм только вскользь обмолвился о нем, когда пообещал, что он не будет применять его против нас. Но, значит, оно у него есть! А после еще Аудолф сказал о смерти, которую кто-то из нас носит за пазухой. И этим "кто-то" может быть только Лайм! Во время нашего путешествия через море я часто подолгу думала и о таинственном колдовстве Лайма, и о его предстоящем поединке с моим мужем. Честно сказать, все это меня очень тревожило! И вот мы в Граде Гортиге, и под ногами у нас твердая земля, и мы идем по улице, и Лайм с нами идет, рука его крепко лежит на рукояти меча. Но он молчит, он как будто бы забыл о поединке!
   Нет, не забыл; мне Акси объяснял - когда мы еще только подходили к берегу, Акси сказал:
   - А сразу ничего не будет, и не жди, ибо вначале, как положено, нужно сесть за стол и как следует отметить наше прибытие, а уже только потом можно начинать вспоминать о своих былых обидах. Но, думаю, я не позволю им скрестить мечи.
   - А почему? - спросила я. - Что, думаешь, мой муж не одолеет Лайма?
   - Нет, - Акси помрачнел, - тут дело посложней. Если бы они сошлись в обычном честном поединке, то их силы были бы примерно равны. И это был бы славный бой! Но если Лайм вздумает применять колдовство...
   - Какое?
   - А вот этого я тебе, к сожалению, сказать не могу, - со вздохом сказал Акси, - ибо мужчине не к лицу выбалтывать чужие, пусть даже и низкие, тайны. К тому же, - он опять вздохнул, - Лайм не посчитает свой поступок низким. Он после скажет так: "Я проучил того, кто оскорбил память Великого Винна!" И тогда Аудолф и Гьюр и прочие окрайские хозяева и даже многие в Йонсвике будут считать его героем.
   - Так как нам тогда быть?!
   - Пока никак. Но когда ярл и Лайм начнут вставать из-за стола и браться за оружие, то тогда я, думаю, найду нужное слово, которое заставит Лайма быть благоразумным. Ведь мне это однажды уже удалось. Надеюсь, это мне удастся и сегодня. И ты надейся, не робей.
   И вот я и надеюсь. И мы идем по городу. Мой муж идет. И Лайм. И Ак...
   А Акси-то и нет! Акси исчез! Я остановилась, принялась поспешно осматриваться по сторонам...
   И увидела Акси. Он стоял на углу возле какого-то невзрачного, почерневшего от времени дома и, задрав голову, смотрел в ближайшее окно.
   - Акси! Акси! - окликнула я.
   Нет, он явно не слышал меня. Он так был увлечен увиденным в окне, что поначалу я была этим очень удивлена, даже разгневана!
   Но потом, догадавшись, чем же это он так увлечен, я уже и сама забыла обо всем на свете - даже о собственном муже! Прости меня, Великий Винн, не упрекай меня, Великий Хрт, ибо одна лишь Макья... Да! Одна лишь Макья поняла бы меня! Но Макьи рядом не было, и я пошла одна, стараясь не привлечь к себе внимания, ступая осторожно, не спеша. "Лиса" - помню, смеялась надо мною мать. И пусть лиса! И я, еще немного подойдя...
   Увидела в окне ее - колдунью. Она была, конечно, хороша собой, но все же не настолько, чтобы можно было сказать о ней: "Очень красивая". Но колдовство есть колдовство! Колдунья, улыбаясь, протянула руку, Акси схватился за нее, полез в окно, колдунья рассмеялась, Акси ей ответил - и голос у него, как показалось мне, стал каким-то необычным, удивительным! Забыв об осторожности, я поспешно шагнула вперед, хотела его окликнуть...
   Но Акси уже исчез в окне. Окно с лязгом захлопнулось. Я постояла, подошла к двери. Потом, еще немного погодя, с опаской постучала. Хозяин, выйдя на крыльцо, нагло спросил:
   - Чего тебе?
   - Мой человек, - сказала я, - только что вошел сюда. Но я ему этого не позволяла. Я хочу забрать его отсюда.
   - Твой человек? - хозяин презрительно выпятил нижнюю губу. - Какой он из себя?
   - Н-ну, - растерялась я, - такой... Старик!
   - Старик! - хозяин рассмеялся. - Нет, стариков здесь не бывает. Чего им тут делать? Тут, знаешь ли...
   Но я не стала его дальше слушать, а оттолкнув его, вошла в тот дом...
   И замерла! И было отчего - колдунья сидела у Акси на коленях и жарко обнимала его, а он...
   Да только был ли это он? Ибо хоть был тот человек в одеждах Акси да и лицом на него походил... однако то был молодой, розовощекий йонс, и вообще...
   - Эй, девочка! - сказал тот йонс. - Пора бы тебе выйти вон. Тебя никто сюда не приглашал.
   Но я сказала:
   - Акси! Я не ошиблась? Ты ведь и правда Акси?
   - Да, я Акси, - насмешливо ответил йонс. - Или вот так: Акси Малютка из Окрайи. Счастливый Фьорд. Слыхала про такой?
   Я не ответила, а только покачала головой - нет, не слыхала. Да и зачем теперь мне было ему в чем-то признаваться, когда уже все кончено!
   Колдунья же сказала:
   - Ступай, голубушка. Мы ж с Акси столько лет не виделись!
   И я покорно вышла. Сойдя с крыльца, подумала: теперь-то мне известно, что Акси попросил у Вепря. И Вепрь его желание исполнил - да еще как! Вернул на сорок лет назад...
   На сорок! Винн! Я резко оглянулась...
   Да! Там уже не было и ни того окна и ни того крыльца, да и сам дом там был уже совсем другой. Тот, прежний дом стоял на этом месте сорок лет тому назад, а этот - новый, только что построенный. Акси остался там, в тех для него счастливых временах, когда он молод был, влюблен. А я... А мы... Придем в харчевню, будем пировать, а после муж и Лайм возьмутся за мечи, ибо раз Акси нет, кто теперь сможет их остановить?! И...
   Вот они! Совсем недалеко еще ушли. Я побежала вслед за ними, догнала, взяла мужа под руку, так и пошли. Он ни о чем меня не спрашивал. Ну а того, что рядом с ними нет Акси, он и вовсе не заметил. А все остальные тем более. Да и кто такой для них этот Акси? Так, старый, немощный, обуза да и только. А вот зато мой муж...
   О, мой муж никого не боится! Его даже сам Винн не одолел. Так как же мне тогда не стыдно трястись из-за какого-то Лайма?! Да и вообще: разве женщина имеет право встревать в мужские дела? Он, мужчина, на то и рожден, чтобы сражаться, и чем чаще он это делает, тем ему больше чести, а его жене - почета и уважения. Ну а то, что я нечто предчувствую, что вспоминаю слова матери о том, что счастье мое будет кратким, то почему это я решила, будто предел ему положит именно Лайм? Лайм! Х-ха! Куда ему! Еще посмотрим, что он наколдует! Да и опять же, я это прекрасно помню, мать так говорила: "Доченька, никогда не бойся того, чего ждешь, а бойся того, что приходит внезапно!" И, успокоившись, я еще крепче прижалась к мужу. Мы шли по улице. Я думала: все будет хорошо, Вепрь сдержит свое слово - и никогда нас не разлучит, он же обещал...
   Но Акси! Он же предал нас, забыл ради своей любви! И я, схвативши мужа за рукав, уже хотела было рассказать ему...
   Да не успела - мы в это время как раз вошли в ту самую харчевню, мой муж потребовал много вина и много мяса, и чтоб вино было крепкое, а мясо было сочное - и так и было подано. И я подумала: вот, в самый раз, когда все будут заняты едой и питьем, осторожно склониться к мужу и рассказать ему о том, что только что случилось с Акси и что он прежде говорил о колдовстве, о Лайме...
   Нет! И вновь я не осмелилась и скромно промолчала, ибо кто я такая и кто такой Акси, чтобы нарушать древний обычай? А посему мы, как всегда, трижды выпили - сперва за храбрых врагов, а после за острые мечи, а после за большую воду. Мой муж и его воины были веселы, благодушны и щедры, хозяин был очень доволен и, подойдя к нашему столу, почтительно спросил, куда же это направляются такие славные и храбрые герои. Мой муж сказал, куда. Тогда хозяин еще больше оживился и воскликнул:
   - О да, конечно же! Сейчас в Стране Опавших Листьев особый, небывалый спрос на воинов. И платят им там нынче очень хорошо. Ну а к кому, если конечно не секрет, вы нанимаетесь?
   Мой муж смолчал. Но я сразу заметила, как он насторожился...
   Ну а хозяин рассмеялся и сказал:
   - А, понимаю! Нынче у них не как в прошлом году. Теперь, когда ярл Айгаслав убит и все они передрались, поразделились, теперь разве поймешь, чей будет верх? Но вот вам мой совет: в Ярлград идите, к Барраславу.
   - К кому?! - переспросил мой муж.
   - Да к Барраславу, говорю. Это весьма достойный ярл. И щедр, как никто другой. И вообще, ярл Барраслав...
   Но тут мой муж вскочил и гневно перебил его:
   - Такого ярла нет и быть не может! Есть Верослав, есть Владивлад, есть Судимир. А Барраслав... Ты нагло лжешь!
   На что хозяин лишь пожал плечами и сказал:
   - Воля твоя, можешь не верить. Хотя куда разумней было бы сначала меня выслушать как следует, а уже только потом принимать какие-либо решения.
   Мой муж задумался. А после сел, дал знак - и хозяин принялся рассказывать о том, что же случилось за прошедший год в Ярлграде. Муж слушал и мрачнел. Мрачнел. Мрачнел! Великий Винн! Как моя мать была права, когда предупреждала: страшнее всего то, что происходит внезапно, а наибольшую беду приносит тот, о ком и в мыслях мы думали! Как теперь этот Барраслав! А Лайм? Что Лайм! Лайм вел себя в тот день весьма достойно - уже после того, как мы, выслушав хозяина, встали из-за столов и вышли на улицу, он подошел к моему мужу и сказал:
   - Почтенный Айгаслав! Да, я горел желанием сразиться с тобой и вызвал тебя на поединок потому, что мне тогда было бы очень лестно одолеть верховного правителя богатой и славной страны. Но так как ты теперь никто...
   - То что?! - гневно воскликнул муж.
   - То теперь, - ничуть не смутившись, все тем же твердым голосом продолжил Лайм, - теперь я хотел бы сперва дождаться того дня, когда ты вернешь себе всю свою прежнюю власть, а уже потом только мы с тобой обнажим свои мечи один против другого. Но чтобы этот день наступил как можно скорее... то отныне в любых своих предприятиях ты можешь рассчитывать на меня как на самого себя!
   Мой муж долго молчал, потом тихо сказал:
   - Завидую тебе! Ибо не всякий ярл способен на подобные слова.
   - А! Что слова! - воскликнул Лайм. - Нас ждут дела!
   А муж сказал:
   - Великие дела! Дай руку, Лайм!
   - Держи!
   Вот так оно тогда все кончилось - честь честью, а о колдовстве никто даже не вспомнил. Но зато сразу началось...
   3.
   Человек подобен птице; его речи - это ее перья. Бывают птицы черные и грозные, бывают яркие и неумолчные, а порою встречаются и такие, что сразу и не разберешь, какой они расцветки. Но если взять и ощипать всех этих таких как будто бы непохожих птиц, то нам откроется одно и то же неприглядное зрелище: тонкая шея, пупыристая кожа да тонкие кривые ноги. О крыльях я и вовсе умолчу, ибо они в ощипанном виде вообще ни на что не годятся. Я очень гневаюсь, если обнаруживаю в тарелке с супом эти обтянутые дряблой кожей кости, и я тогда могу потребовать, чтобы повару вырвали ногти.
   Ну а вообще-то я весьма терпелив к чужим глупостям. Порою я даже могу снести и чью-то подлость, ибо у меня одно мерило для всех - полезен человек Державе или нет. Вот, скажем, Твердолобый. Если строго следовать закону, то его давно уже надо было бы ослепить, оскопить и посадить на кол. Но я его терплю. Мало того, я доверяю ему армию, я оказываю ему совсем уже никак не приличествующие его поведению почести. А почему? Да потому что Твердолобый полезен Державе. Однако как только его полезность будет исчерпана, в силу немедленно вступит закон. И так же и с моей женой - как только я пойму, что она больше уже не оказывает опасного влияния на моих сыновей, я тут же прикажу поступить с ней так, как и положено поступать с женщиной, надругавшейся над святостью супружеского ложа, а именно - вначале ее, обнаженную, выставят на три дня у позорного столба, и всем, кто того пожелает, будет позволено...
   Да вы и без меня прекрасно знаете, что бывает в подобных случаях, ибо закону совершенно безразлично, кто перед ним - первая матрона или последняя нищенка, прославленный архистратиг или простой объездчик лошадей на ипподроме. Мой прадед был таким объездчиком, но он был храбр, умен, был полезен Державе - да так полезен, как никто другой! - и Благородный Синклит единогласно провозгласил его автократором. И это провозглашение лишний (да нет - совсем не лишний!) раз подтвердило, что нашей Державой правит закон, а не грязные подлые страсти. И как было при прадеде, так есть и при мне. Когда пять лет тому назад мой брат задумал низкое, мне было очень непросто решиться на то, чтобы привлечь его к ответу. Однако Держава превыше всего! И брату помогли покинуть этот мир. А если уже завтра интересы Державы потребуют и моего устранения, то я безо всякого промедления и тем более без всякого стороннего принуждения лягу в ванну, вскрою на запястьях вены, а после опущу руки в теплую воду - и она стремительно окрасится моею драгоценной или, как часто шепчут за спиной, плебейской кровью. Но тот, кто смеет утверждать, что моя кровь - плебейская, тот сам плебей. И я еще хочу сказать, что кровь у всех одна, даже у варваров, и потому людей нужно различать не по чистоте и благородству крови (ибо кровь всегда чиста и всегда благородна, так как она - носитель жизни), а по духу. А дух дарован нам Всевышним, и при нашем рождении мы получаем лишь малую толику духа, а уж потом за все наши дела мы либо возвышаемся, либо нищаем духом. Дух - вот чем отличается человек от скота и истинный от варвара и автократор от архистратига и всех прочих. И поэтому нечего гордиться тем, в чьем чреве ты выношен. Гордиться надо ду... Нет, и этим гордиться нельзя, ибо дух - он не твой, он дарован Всевышним. Как и твой разум Им дарован. И Он определил твою судьбу, и Он... Да, Твердолобый прав, подслушал где-то мудрые слова, гласящие о том, что люди только сражаются, а судьбу сражения решает Всевышний, дарующий силу тому или иному сопернику. На второй день после того, как Твердолобый отправился в Великую Пустыню, ко мне пришла Т... та женщина, которую все называют моей женой, и сказала:
   - Ты думаешь, что он оттуда не вернется!
   - О, нет! - ответил я. - Я так не думаю. Я думаю иначе: он отправлен туда потому, что так будет лучше для Державы.
   - Чем?!
   - Да хотя бы тем, что его отъезд еще на некоторое время отсрочит мятеж. А мятежи, как известно, ослабляют государственное устройство, пусть даже эти мятежи замышлены во благо.
   - О, да! - засмеялась она. - Это правда! Ибо свержение такого...
   - Деспота, как я? - спросил я. - Ты об этом хотела сказать?
   - Да, об этом.
   - Нет! - тут уж засмеялся я. - И вовсе не об этом. Державные дела тебя не могут беспокоить, ибо для того, чтобы мыслить державно, необходимо хоть некоторое наличие разума, но если человек заполнен только похотью...
   Но тут она ударила меня и я не смог договорить, ибо когда меня бьют по лицу, то у меня тут же начинается обильное кровотечение из носа и ушей. Даже несильного удара раскрытой женской ладонью достаточно для того, чтобы лишить меня возможности продолжать связную беседу. Так было и на этот раз я замолчал и стал пытаться остановить платком кровь. Однако руки у меня очень сильно дрожали, и тогда она вырвала у меня платок и все, что надо, сделала сама. А потом уложила меня на скамью, приладила мне под голову подушку, а сама села рядом и гневно сказала:
   - Какой позор! Какое унижение! Доколе же все это будет длиться?
   Я молчал. Я не мог... Да и не хотел я ей ничего отвечать. Ну почему я должен был жениться именно на ней? Что дал наш брак - военный союз между двумя державами? Торговые выгоды? Или хотя бы любовь? Ничего! Тогда, действительно, зачем весь этот многолетний позор, который я испытываю всякий раз, когда появляюсь на люди? А унижения?! Даже от собственных детей! И я лежал, молчал. Она еще некоторое время посидела возле меня, дождалась, пока я окончательно приду в себя, а после встала и сухо сказала:
   - Я была крайне несдержанна, прости.
   - Прощать не мне, - ответил я. - Пусть Он простит.
   - Я думаю, простит.
   - Тогда зачем ты ко мне обращаешься?
   - Так, по привычке. Ведь, как-никак, мы вместе уже двадцать лет.
   - Да, к сожалению, - с улыбкою ответил я. - А двадцатилетние каторжные работы обычно назначаются...
   - Но ведь у нас - пожизненно! - язвительно перебила меня Теодора.
   - Ты вновь права. И единственно, чем мы можем облегчить свою участь, так это сократить наш жизненный срок вдвое.
   - Что ты с успехом и делаешь! Особенно по отношению ко мне.
   Я не ответил - только усмехнулся. Водить с нею беседы совершенно бесполезно. Наверное поэтому даже Твердолобый, бывая у нее, молчит.
   Он и в Пустыне был не очень-то общителен. За целый год ни разу не представил мне отчета. И я терпел. А он продвигался все дальше и дальше в пески. Принимая очередного гонца из Южной Армии, я отмечал на карте пройденный Нечиппой путь, построенные им крепости... И видел, как он пусть медленно, но неумолимо приближался к заветной цели. И думал, что если он и действительно сумеет одолеть Великую Пустыню и вторгнется в благословенные южные земли, возьмет там баснословную добычу и вернется, и вновь, как и двенадцать раз до этого, торжественно прошествует по наипольским улицам, то этот его тринадцатый по счету - то есть уже априори несчастливый - триумф может и вовсе вскружить ему голову. А что такое пьяный от успеха, рвущийся к неограниченной власти солдафон? Это катастрофа для Державы! Так как же ее предотвратить, каким - конечно же, только законным - образом остановить сползание общественных симпатий к культу так называемой твердой руки? Вот примерно над чем я тогда долго и безрезультатно размышлял...
   Как вдруг известие: идет Старый Колдун, всех жжет, всех убивает, никто не может его задержать...
   И мне стало легко! Я успокоился, послал гонца в Пустыню. За ним второго. И Нечиппа клюнул! О, да, Нечиппа храбр, удачлив, мудр. Но мудр по-своему, по-строевому, по-военному. А вот по-житейски он очень глуп и, главное, легко предсказуем. Я изначально знал, что он затеет бунт. И знал, что он будет ждать, пока Старый Колдун ворвется в Наиполь, чтобы потом он, Твердолобый... Х-ха! Но тут я обошел его! А заодно и варваров. Иными словами, я - и только я один! - спас тогда столицу от их двойного нашествия. И плебс благотворил меня, и плебс прекрасно видел, как "этот безмозглый предатель", а именно такими словами они о нем тогда и отзывались...
   А ведь "предатель" мог остаться в Южной Армии, войти в благословенную страну, вернуться оттуда победителем...
   Но он вошел предателем, изменником, и окружил дворец, снял стражу и вошел ко мне, и угрожал мечом...
   Зачем?! Да если бы он тогда просто толкнул меня хоть пальцем, я бы упал и кровью изошел, и...
   Да! Ведь я тогда был чуть живой, меня качало, я даже сапоги в тот день не мог надеть - склонился к ним, упал... И потому предстал пред ним в сандалиях. А говорил я с ним - и даже самого себя не слышал, ибо пульс так гремел в ушах, что я боялся, как бы кровь сама собой не хлынула...
   Но я это все тогда выдержал, я довел свою речь до конца, он взял вино, выпил - и сразу присмирел, и стал, как верный пес. За это я ему очень благодарен. И вообще, если бы не он, не его помощь, я бы упал тогда, не вышел бы к войскам, а так он вел меня, поддерживал. И поэтому я... Я ж говорил уже - я не злопамятный! Я после повелел, чтобы его не трогали, а отпустили бы на Санти. И легионы я тогда не обманул - всем заплатил, как обещал. И Теодору я...
   А мог! А как того хотел! Но дети...
   Да! Сыновья мне того не простят. Они пошли в нее - и внешне, и характером. А Зоя - это я. О ней мне Полиевкт сказал:
   - Безголовый собрался жениться на ней, это его Старый Колдун так надоумил. Тогда ты, говорит, будешь по крови вровень с ярлиярлом, а твои дети, говорит, смогут претендовать на руммалийский престол.
   Я засмеялся. После того, как варвары ушли, Полиевкт наладил быструю связь с Ерлполем, и теперь частенько рассказывал мне о всяких тамошних диковинах. Вот и на этот раз он снова не был скучен. Так сказал ему я.
   Но Полиевкт, обидевшись, сказал мне так:
   - Это не так смешно, как кажется. Старый Колдун снова собирается в поход, и в этот раз, боюсь, все будет намного серьезней. Кроме того, я имел немало бесед с весьма и весьма сведущими людьми, и вот что любопытного...
   Но тут я поднял руку, и он замолчал. Дело в том, что я очень невысокого мнения о тех, кого достойный Полиевкт смеет именовать сведущими, ибо это, как правило, народ одержимый разными бредовыми идеями и настолько оторванный от жизненных реалий, что это даже трудно себе представить. Поэтому, чтобы поскорее перейти на другую тему, я и сказал:
   - Ты лучше мне расскажи, как поживает Твердолобый.
   - Пишет трактат.
   - Военный?
   - Да.
   - О чем?
   - Не знаю. Я его не видел. Я и на Санти не бывал уже лет пять.
   Ага, подумал я, раз лжет, значит, они уже что-то затеяли. Но виду я, конечно, не подал, а повел речь о всяких пустяках, а после отпустил его. И Полиевкт ушел...
   Назавтра он опять пришел! Мало того - он еще и привел с собой абву Гликериуса, того самого мошенника и лгуна, который уже однажды пытался одурачивать меня, утверждая, будто ему известен секрет превращения свинца в золото. Тогда я сразу напрямую спросил у него:
   - Ну а от меня ты чего хочешь?
   Он сказал:
   - Финансовой поддержки для проведения необходимых экспериментов.
   Я засмеялся и воскликнул:
   - Любезный чародей! Но если ты знаешь секрет производства дешевого золота, то это я должен обращаться к тебе за поддержкой. Ну а уж если ты не сможешь удовлетворить просьбу автократора, то, согласно закону...
   Он побелел тогда! А я сказал:
   - Прочь с глаз моих! Ибо еще мгновение, и я произнесу...
   И он, Гликериус, тогда весьма поспешно удалился...
   Но вот опять пришел! Каков наглец! И я так и сказал:
   - Наглец! Ты что, пришел затем, чтобы осыпать меня золотом?
   - Нет, - скромно сказал он, - я пришел, чтоб рассказать тебе о том, во что ты ни за что не поверишь.
   - Гм! - сказал я. - А золото добыл?
   - Нет, государь. Не получилось.
   - Будешь просить меня о чем-нибудь?
   - Нет, государь. Я только расскажу о том...
   - Рассказывай!
   И он взялся рассказывать: вначале об источнике, потом о письменах, начертанных на ножнах меча Хальдера, потом о том, как оживляли Айгаслава, потом о неком ярле Владивладе и о реке Рубон, потом о ключнице - у ключницы был сын, который вдруг... Ну, и так далее. И если б мне было пять, ну, восемь лет, я бы заслушался!
   Да я и так заслушался. Только, конечно, в эту милую и одновременно страшненькую сказку я нисколько не поверил. И сказал так:
   - Премного благодарен тебе, абва, за твой чудесный рассказ. Однако он (да ты и сам это знаешь) настолько необычен, что я не могу вот прямо так, сейчас, дать на него хоть какой-нибудь конкретный ответ, а посему... Ступай себе. И ты, достойный Полиевкт, ступай. Но как только я приму на этот счет пусть даже еще только самое приблизительное решение, то я незамедлительно призову вас к себе. А пока что ступайте.
   И они ушли. А я, отужинав, почувствовал в себе какую-то непривычную расслабленность, лег отдохнуть...