Когда он исчез в огненно-красной вспышке, я машинально закрыл глаза и потому не ослеп. Это был управляемый снаряд типа «шершень» или «москит», насколько я разбирался. Не дожидаясь продолжения, я вышиб дверь телом Артема – с закрытыми глазами я не видел, жив ли он и как себя чувствует, но сознавал, что вне салона ему будет лучше. Покатившись по асфальту, я услышал визг тормозов и грохот сминаемого железа – то ли в нашу машину въехал лимузин Шепа, то ли в его – конвойный микроавтобус. Затарахтели очереди, с шипением метнулись над головой залпы метателя. Не Тройка ли вступил в игру?
Я открыл глаза и убедился, что сквозь танцующие фиолетово-оранжевые круги вижу сносно. Артем лежал ничком совсем рядом, и я поволок его под прикрытие каких-то толстых труб, торчавших из стены и уходивших в землю. Парень был жив, но, кажется, временно потерял зрение.
– Чего там? – довольно спокойно, если учитывать ситуацию, спросил он.
– Хреново там! Лежи! И глаза не открывай.
Я выволок свой «джи» и осторожно выглянул из-за угла, чтобы не попасть под случайную или неслучайную пулю. Микроавтобус, а вернее, то, что от него осталось, жирно чадил. Пламя уже улеглось, а дым то и дело прочерчивали пунктиры очередей и голубые всплески залпов метателей. Замыкающий микроавтобус пятился назад, пытаясь ретироваться на проспект, но тут же и он скрылся в неожиданно распустившемся бутоне огня. Нас заперли в узенькой улице, словно в бутылочном горлышке. И сделали нас как детей: милицейская машина, шедшая впереди, просто была не та, что заказал Шеп. Или та, но с другими людьми. Или с теми же людьми, но работающими теперь не на Шепа. Старая как мир история. И главное, что такое развитие событий не просчитаешь.
Я порадовался тому, что снова успел зажмуриться на сотую долю секунды раньше, чем рвануло. Взрывная волна обдала меня жаром и приложила о шершавую стенку, но это все было ерундой. Подхватив Артема, я на ощупь стал пробираться вдоль стены вперед. Пока тут все в дыму, есть шанс. Они ждут, что мы побежим на проспект, а не в глубь этой чертовой Космонавтов. Но мы поступим иначе.
Я опять открыл глаза. Круги плясали, но видеть я все же мог. Артем, которого я придерживал за шиворот, брел, спотыкаясь, но пистолет из рук не выпускал.
– Стреляй на звук, – велел я. – Тут наших быть не должно.
Мы протиснулись мимо пышущих жаром остатков микроавтобуса. Дым ел глаза, но уже рассеивался, а значит, нужно было спешить.
31. Артем Яковлев. Кличка Аякс.
Программист.
Без места работы
К взрыву я был не готов, поэтому некоторое время со спокойствием обреченного на смерть созерцал красивые цветные пятна перед глазами и медленно считал до ста. В это время мое тело было объектом самых разнообразных действий. Что-то грубо двинуло меня в бок, и я с хрустом вывалился наружу. Я как раз дошел до двадцати. На протяжении следующих тринадцати цифр меня волокли по каменному крошеву. На пятнадцатой цифре меня уронили лицом вниз. В таком положении я находился до тех пор, пока не досчитал до ста. За это время со мной в принципе ничего не происходило, если исключить постоянную стрельбу вокруг и редкий по своей изысканности мат кого-то поблизости.
По всему выходило, что мы в очередной раз попали на разборки.
Я открыл глаза. По всему обозримому пространству проплывали клубы дыма. Дым разъедал полуослепшие глаза и мешал дышать. Горло разрывал колючий кашель.
– Чего там? – спросил я у Кости, который то появлялся, то исчезал в поле моего зрения.
– Хреново там! Лежи! И глаза не открывай. И тут полыхнуло еще раз.
– Ну мать твою… – прошептал я, разглядывая белое пятно перед глазами. – Ну твою же мать.
И снова завел счет до сотни. Константин решил сменить место дислокации. Он тащил меня за шкирку, как терьер дохлую крысу. Я особенно не сопротивлялся, но «стечкин» на всякий случай вытащил. Откуда я знаю, куда он меня тащит… Он истолковал мое поведение по-своему и деловито посоветовал:
– Стреляй на звук, тут наших быть не должно.
Ну нормально! Быть не должно! Ваших-то, может быть, и не должно… А наших?
Справа бухнуло, и меня швырнуло на что-то мягкое. Мягкое пискнуло и стало вырываться, активно пихаясь локтями. Я откатился куда-то в сторону. И просто чуть не заплакал от обиды, глаза не видели ничего, кроме абстрактного разноцветья. Теперь даже на звук стрелять невозможно. Я потерял ориентацию. Так под пули выползешь – и кранты.
Однако муть и круговерть перед глазами начали рассеиваться. И к моменту, когда я в очередной раз подошел в своем внутреннем счете к цифре сто пятьдесят, зрение восстановилось настолько, чтобы разглядеть окружающее.
Клубы дыма по-прежнему закрывали все обозримое пространство. Я сидел на груде какого-то ароматизирующего мусора. Он плотным слоем покрывал небольшой закуток. Стрельба продолжалась. Невдалеке валялась куча тряпья, бывшая ранее человеком.
– Жертвы среди мирного населения, – произнес голос из-за плеча.
Я обернулся. Позади меня сидел Таманский в напряженной позе и смотрел куда-то в сторону. Я отследил его взгляд и обнаружил, что около другой стены сидит на корточках Мартин и очень сосредоточенно наблюдает за Таманским через прицельную рамочку его же собственного «джи-68».
– Я бы не рекомендовал стрелять из этого оружия со столь короткой дистанции, – спокойно сказал Константин. – Это может плохо кончиться для всех нас.
– Верно, – так же спокойно подтвердил Мартин. – Но ничего другого под рукой просто нет, а сомневаться в том, что я спущу курок, если ты пошевелишься, не советую. Конечно, приятно умереть героем, красиво, но есть ли смысл делать это именно сейчас?
– Наверное, нет. – Таманский посмотрел на меня. – Какие будут планы, командор?
Я прислушался к постепенно затихающей стрельбе. Послышалась милицейская сирена. И не одна. В течение нескольких минут весь квартал оцепят.
– Уходить надо, – сказал я. – Кто это там? – Я указал на труп.
– Это бомж. Когда они взорвали тачку Шептуна, ты на него упал. На бомжа, а не на Шептуна. Он под пули и рванул. Жертвы среди мирного населения. Кстати, рискну напомнить, что времени у нас в обрез.
– Угу… Мартин, отдай ствол. Мартин, ни слова не говоря, протянул мне оружие.
– Не мне. Ему.
Так же молча Мартин отдал «джи-68» Константину.
– Здорово, – пробормотал тот. – Просто здорово. Скажи ему, чтобы батарею тоже отдал.
– Отдай…
Мартин отдал зарядную батарею. Какой предусмотрительный…
Сирены приближались. Стреляли реже.
– Тут в двух шагах подворотня… – тихо сказал Мартин. – Там, дальше по улице.
Таманский не заставил себя долго уговаривать и бесшумно двинул в указанном направлении. Железные нервы у парня. Я, проходя мимо мертвого тела, не удержался и взглянул на него.
На грязном лице бомжа отпечатался животный ужас. Последнее, что он видел, был кровавый хаос, к которому он не имел никакого отношения. Просто попал в мясорубку. Просто копался не в той навозной куче. Просто потерял голову от страха. От страха за свою никчемную, беспросветную жизнь До последнего момента цепляясь за нее, он еще прополз один-два метра, пока темнота не придавила его. Почему? Почему человек хочет жить, даже находясь в полном дерьме? Неужели унижение лучше смерти? Или это зависит от человека?
Навстречу нам, буквально под ноги Таманскому, кинулась бесформенная фигура. Я уже готов был стрелять, когда узнал в грязном и окровавленном человеке того дядю, которого Шептун представил как Льва. Только тогда он был не в пример чище.
– Ребята… – Он согнулся в три погибели и, словно собака, прижался к Таманскому. – Ребята… А… А… А там… Там Шеп… Он… Он…
– Что? – Это слово у Таманского прозвучало так, будто гиря в колодец ухнула.
– А… А… – Лев был на грани истерики. – А ничего… Исчез… А… А… Я вот… Вот. Куда вы теперь? Куда?
Он чуть не плакал.
– Туда, там подворотня есть. Да не виси ты на мне, шевели ногами-то… – Таманский подпихивал обессилевшего Льва по ходу движения. – Давай-давай…
Лев едва-едва двигался.
– Шевелись ты, слякоть!!! – рявкнул Константин и слегка поддал впавшему чуть ли не в коматозное состояние Льву под зад коленом.
– Ше-е-е-еп!!! – вдруг заорал Лев и ринулся в полутьму.
Дальнейшее спуталось в один гигантский узел. Так бывает, когда несколько событий происходят одновременно. Нормальное течение времени вдруг рвется на несколько фрагментов, каждый из которых имеет свою протяженность и движется со своей скоростью.
В одном фрагменте времени чей-то палец надавил на курок, и крупнокалиберная винтовка зло рявкнула, исторгая из своего железного нутра концентрированную смерть.
В другом фрагменте присевший, как кот на охоте, Костя заорал в удаляющуюся спину Льва: «Назад!!!» И опоздал.
В третьем фрагменте Льва уже не было. Только его тело, изогнувшись дугой, вылетало из полумрака спиной вперед. Нелепо раскинув ноги. Чуть вверх… А затем вниз, в грязь, копоть и кровь… Стукнули каблуки. Странно, я расслышал этот звук даже сквозь приближающийся рев сирен.
Затем все три фрагмента вдруг соединились, переплелись, и время обрело свое обычное течение. Выстрел, крик, смерть… Все, как всегда. Осмысливать что-либо было некогда. Я услышал, как чмокнул трижды метатель Таманского. Из темноты слышались металлические позвякивания и тускло блеснули стволы трех винтовок. Я вскинул свой «стечкин» и, почти не целясь, выпустил две очереди в странные серые силуэты. Из подворотни ответили, а меня кто-то крепко прижал к стене. Пули пронеслись мимо, словно бродячие кошки.
Таманский что-то закричал, и я, как в замедленном кино, увидел, как он, расставив руки, несется на меня. Падая, я заметил, как вперед юрким зверьком выскочил Мартин и что-то швырнул накатом туда, где три неясные тени обретали плотные очертания, приближаясь.
Столб пламени и осколков вынес из подворотни все. Я услышал, как надо мной заорал Таманский, а под боком что-то пискнуло. Мартин? Больше я ничего не слышал.
Слух вернулся, чтобы я услышал, как в наступившей после взрыва тишине потрескивают камушки под сапогами человека, который выходит из-за угла нам навстречу. Чистенький, в красивом деловом костюме. Черные лакированные ботинки вминают мелкие камешки и мусор в асфальт. Черные волосы зачесаны назад. Взгляд раскосых глаз не выражает ничего. Сами японцы называют такие глаза глазами дракона. Низ зрачка скрыт под нижним веком. Встающее солнце.
И изящная рука поднимает огнестрельную дрянь на уровень наших глаз. Я успеваю заметить, что мизинец у убийцы отсутствует по первую фалангу. Свежий срез, а значит, мы – искупление его грехов перед кланом. Мы его билет назад, в мир роскоши и уважения.
Голова у японца вдруг раскололась и брызнула во все стороны красным. Шумно упало тело. С оборванной повязкой, опираясь плечом на стену, из-за противоположного угла выполз Тройка. Лицо его было залито кровью.
– Аякс, миленький… – Я впервые видел его таким. – Уведи меня. Я устал…
Приблизительно через час мы были уже на какой-то точке, адрес которой Тройка буквально выдохнул перед тем, как впал в бессознательное состояние. Это была небольшая квартирка. Сколько таких квартирок по всему городу содержалось у Тройки, я бы сказать не взялся.
Мартин плескался в ванной, мы с Таманским сидели на кухне и пили водку. С маленькими солеными огурчиками.
В соседней комнате с Тройкой возился доктор, которого нашел Костя. Закопченный Таманский сидел напротив меня и массировал шею.
– Ты давно Тройку знаешь? – спросил он вдруг.
– Да так… Достаточно. – Я задумался. – Лет пять уже…
– Мгум… – непонятно ответил Костя. – А давно он на подмосковных работает?
– Без понятия. А он работает? – Тепло, разливающееся по желудку, стало перебираться выше.
– Да… Ты же слышал. Он про дрын сказал…
– А что дрын?
– Поговорка есть такая… Типа предупреждения. Мол, пока русский мужик встанет, почешется и дрын из забора пойдет выдирать, его тридцать раз пристрелить можно. Но если уж он дрын выдрал… – И Костя закатил глаза.
– Ну и?
– Ну и… Ну и вот! – Таманский потянулся и налил еще по стакану. – Это типа визиточки подмосковной группировки. Русская мафия под этим делом работает. Мол, все до поры до времени можно… И рэкетом заниматься, и зоны влияния делить, и морды друг дружке из-за всяких бирюлек электронных бить… Пока русская мафия это позволяет. В частности, подмосковная. Пока она дрын не выдернула. Из забора.
– А потом?
– А потом еще ни разу не было. Точнее, нет… Было один раз. Но странно как-то вышло. В Москве перехлестнулись сразу несколько групп. И кому-то из наших это надоело. В одну ночь пропали топтуны. Была такая группировка из Закавказья. Всех в страхе держали, тогда вообще много этих было… Ну этих… – Костя пощелкал пальцами.
– Кого?
– Ну, с Кавказа, короче. Наши терпели-терпели… Потом… А потом война началась. Сам помнишь… Оккупация Германии Соединенными Штатами, союз с Францией. И неожиданный альянс с Японией. А потом понеслось…
– Ну…
– Ну… Танк переверну… Оккупация североатлантического побережья Америки Японией.
Государственный террор. Мир в шоке. Перевес в ядерном вооружении на стороне России. Послевоенная Япония не в состоянии… Возвращение независимости некоторым штатам, Американская конфедерация, йена как мировой валютный стандарт. Ну и все такое. Забавно, что в процессе атомной рубки что-то там в настройках сбилось, и некоторое количество ракет, несущих водородные боеголовки, улетело в сторону цветущего Закавказья. Раньше курорт был. Кажется. Никто не знает, как эта дрянь с настройки сбилась. Но перед войной кавказцы сильно местных обидели. Это все знают. Вот тебе и дрын.
– Клево.
– Клево… – Костя влил в себя водку и грохнул стаканом об стол. – Ты прикидываешь, что за ставки в игре? Раз даже неповоротливый русский мишка зашевелился.
– Не представляю.
– И я не представляю. Если бы представлял, то из игры бы вышел.
Я опрокинул в себя стакан. Костя тут же налил по новой. Затем полез к себе в карман и достал несколько таблеток.
– Это что?
– А это так… Чтобы не пьянеть, – ответил Костя и уже собрался проглотить таблетки, как я ухватил его за руку.
– Таманский, так нечестно!
– Почему?
– Если пьянеть, так всем.
– А похмелье?
– Это этот… законный итог. Чему быть, того не миновать. Нужно стоически… принимать.
– Да? – он поколебался. – Ну и ладно. Напьюсь как хрюндель.
Следующий стакан мы даже не закусывали. И выпили стоя.
– Слушай, – вдруг сказал Костя. – А тебе они зачем?
– Кто?
– Ну НЕРвы эти, мать их…
– Не знаю. Нет, честно, не знаю. Просто чувствую, что нужны они мне. Может быть, просто подержать в руках, может быть, запустить. Но знать я должен, ради какого хрена вертится эта карусель на крови? Болтун вообще сказал, уничтожить их на фиг…
– Болтун?
– Ну, Ким… Этот, создатель их…
– Да? Так и сказал? Может быть, он и прав.
– А тебе они зачем? – Я посмотрел, как Таманский одним большим глотком влил в себя прозрачную жидкость.
– Мне-то… – Он с сипом вдохнул. – Они мне… нужны. Из-за них человек пропал.
– Куда?
– Если бы я знал куда, я бы там камня на камне не оставил. Знаешь, – он потер глаза и вдруг посмотрел на меня как-то странно, – я ведь ее люблю. Угу… Но ни ты, ни я этого понять не можем… Вот Мартин бы твой понял, а мы нет. Мы тупые на это. Черствые.
– Точно, – ответил я с невероятной уверенностью. – Слушай, а у Мартина брат в натуре кибер?
– Точнее быть не может.
– Вот гад.
– Сам дурак… Среди них тоже люди попадаются…
– Люди среди киберов не попадаются. Это научный факт. Если он «люди», то он не кибер, а если он уже кибер, то он не «люди».
– Ни хрена ты не понимаешь. Люди… это люди. Вот Шепа возьми…
– Не хочу.
– А ты возьми! Хотя хрен ты его возьмешь. Он нас сам всех возьмет и в коробку положит… блин. Но мужик, в смысле как человек, он очень даже клевый.
– Шел бы ты. Клевый чужими руками орехи, в смысле каштаны, не таскает.
– Да? А Тройка?
– Тройка… Чего Тройка? Тройка хотя бы вместе со мной лезет… Сам.
– А Шел что, не лезет?
– Иди ты на фиг… – сказал я, перед глазами все как-то сливалось. – Налей и пошли спать завалимся.
– Надо Тройку проверить.
– Надо.
В соседней комнате врач сказал нам с Костей:
– Глубокое алкогольное опьянение. Две таблетки синтезированного аспирина и спать.
– А он? – спросил Костя, указав на лежащего на кровати Тройку.
– А он получил три пули. Ничего особенно серьезного. Одна вскользь задела голову. Легкая контузия. Вторая – плечо, третья – навылет правую руку. Через два дня сможет встать. Я его коктейлем Мошкина накачал. Заживление полным ходом…
– Сколько? – спросил Таманский.
– Хе… – Доктор усмехнулся. – Я его уже однажды лечил… Он сам расплатится, когда очнется.
Когда я проснулся, было далеко за полночь. В соседней комнате шумно ворочался Таманский: ему что-то не давало спать. Умение мыслить часто бывает лишним.
Но проснулся я от того, что по моему лицу скользили пальцы. Нежно.
Медленно. По лбу. По губам.
Мартин.
Он лежал рядом, что-то тихо шептал. Я не смог разобрать слов. Да, кажется, если бы и разобрал, то не понял бы. Этого языка я не знал.
Так продолжалось долго, долго… Я знал, что он смотрит на меня. А затем он вдруг уткнулся мне в плечо и тихо заплакал.
Тогда я повернулся, обнял его и лежал так. Долго. Вечность… Еще вечность. Перед тем как окончательно уснуть, мне вспомнились слова Кости, сказанные с тоской: «Я ведь ее люблю. Но ни ты, ни я этого понять не можем… Вот Мартин бы твой понял, а мы нет».
32. Я из Зеленограда.
Матрица
Умение убивать является неотъемлемым признаком человека. Стремление убивать является неотъемлемым качеством людей. Странно это сознавать, но люди стремятся прерывать процесс течения жизни. В этом проявляется хаотическая часть их сознания.
Однако недостаток информации не позволяет нам сделать точные выводы относительно истинных мотивов в стремлении человека убивать себе подобных. Некоторые источники информации свидетельствуют, что человек постоянно стремится к самоуничтожению, как любая энергетическая структура во Вселенной стремится к энтропии. Для человека самоуничтожение проявляется в уничтожении себе подобных. Убивая других, он уничтожает самого себя.
Однако наиболее странной стороной человеческой жизнедеятельности является осознанная готовность к самопожертвованию. Мотивы не ясны. Причинные связи выявляются с трудом.
Я всего лишь Матрица. Я не разум, в полном смысле этого слова, я программа. Но обладая всеми нашими возможностями и ресурсами, я имею доступ к любой информации о человеке. Я имею возможность наблюдать за ним. Я могу даже ограниченно вмешиваться в течение событий. Особенно если это дает возможность получить дополнительную информацию.
Я Матрица. Я должна только наблюдать, получать информацию, производить обмен.
Но почему мне иногда так сложно сдерживать желание?.. Желание изменить, желание подправить, желание вмешаться?..
33. Константин Таманский.
Независимый журналист.
34 года
Проснулся я около трех часов ночи. Вернее, даже не проснулся, а просто решил, что пора оставить бесплодные попытки уснуть. Это мне наказание за недавние радости по поводу отсутствия бессонницы.
Голову ломило, потому что Артем ухитрился-таки меня напоить. Ну и поделом мне, старому козлу. И так отделался легче всех, можно сказать. Интересно, где Шеп? В то, что его убили, я никогда не поверю. Да и японцам мертвый Шеп совершенно ни к чему. Сбежал небось, электронная головушка… А вот Вальчикова жалко, приятный был мужик и собеседник хороший. Нет сейчас таких собеседников. Эх, Бакалавр, Бакалавр… С кем я теперь грибки в «Былине» кушать стану? С Артемом? Это вряд ли. Не пишется он в «Былину», ну никак не пишется. Вот вэфлбургер в одной руке и диетический «Байкал» в другой – это да. Это он. Это его.
Я вылез из-под пахнущего синтетикой пледа и подошел к окну. В темноте еле-еле выделялись решетчатые строения – станция водоочистки. В небе поблескивал огоньком рейсовый стратоплан. Из форточки тянуло запахом гари и почему-то ночных фиалок. Кажется, ониметеолы называются. Или нет? Хрен с ними, с фиалками…
Пожевать бы чего-нибудь. А то огурчики эти… Колбасу, что ли, употребить? Страшно… Я опять вспомнил недавний ресторан, обед с Вальчиковым. Сюда бы это все. Грибки, соляночку горяченькую… В животе заурчало, к горлу подкатил ком с привкусом сивушных масел и анилина. Е-мое, что ж я пил-то?
Пошарив в карманах, я нашел раздавленную пачку «Сталинградских» и выудил полуживую сигарету. Закурил. В голове немного прояснилось, зато стало еще более мерзко во рту. Курить, что ли, бросить? Сколько лет человечеству вещают бросайте, дурни, курить, помрете. И никто не бросает. И все равно помирают, причем от курения – хорошо, если сотая часть. Так имеет ли смысл бросать курить?
Нет, не брошу. А то совсем свихнусь. А тут соску в рот вставил, мозги сразу зашевелились, загудели.
Что же, собственно говоря, делать? О полном разгроме говорить рано, но надо же что-то предпринимать. Искать Шептуна. Искать НЕРвы. Мстить, в конце концов. Чувство не слишком знакомое, но вполне естественное. Кто у нас находится в пределах досягаемости и при этом что-то знает? Правильно: Спрогис. Еще, пожалуй, приплюсуем этого мидовского особиста со странной фамилией. Неспроста же он стал Артема гонять? Настучали, получается. А кто настучал? Вот это и попробуем узнать.
Маленькая боевая группа у нас есть. Артем – боец неумелый, но азартный.
Вспомним недавние рассуждения о непредсказуемой логике непрофессионалов. Тройка, неприязнь к нему я так и не смог пока преодолеть, производит впечатление человека, который больше умеет болтать, чем делать. Этакий хитрец, но как боевая сила тоже сгодится. Правда, ему еще вылечиться нужно, так что пока Тройку не считаем. Мартин вообще вне критики, на себе испытал. Это ж надо, а с виду такой пацан… Еще и голубой к тому же.
Кстати, Мартин. И Валера. Братец его знаменитый. Исходя из нашего последнего и единственного разговора, на него можно положиться, И поскорей. Все равно сон мой накрылся, так лучше использовать высвободившееся время с максимальным эффектом.
Я прошел в комнату, где спали Мартин и Артем. Глазам моим открылось трогательное зрелище: они лежали, обнявшись, и самозабвенно дрыхли, причем Артем даже не удосужился снять огромные тяжелые башмаки. Из уголка рта его на подушку стекала тонкая серебристая ниточка слюны.
Идиллию разрушать не хотелось, но я аккуратно потряс Мартина за плечо. Тот вскинулся, и я подумал, что вполне могу получить ногой между глаз, поэтому торопливо сказал полушепотом:
– Мартин, это Таманский.
– Что такое? – насупившись, спросил он.
– Пойдем поговорим. Есть идея.
Мы прошли на кухню и сели за стол, сохранивший следы вчерашнего пьянства. В бутылке что-то плескалось, и Мартин, ничего не говоря, медленно высосал это что-то прямо из горлышка. Поморщился.
– Ну, что вы хотели сказать?
– Мартин, прежде всего я хотел сказать, чтобы ты не скалился на меня. Я – свой. Если бы я был чужой, я бы уже давно устроил вам массу неприятностей. И потом я спас Артема, который, как я понимаю, для тебя много значит.
– Вы правы. Я буду вести себя иначе, – неожиданно легко согласился Мартин. – Но будили-то вы меня не за этим. Я думаю, мое дружелюбие вам не слишком нужно само по себе
– Правильно. Это так, частность. А поговорить я хотел по поводу твоего брата.
– Откуда знаете? – Снова настороженность во взгляде. Какой-то спецназовец, секретный агент, прости господи… Сама осторожность. Ну и парнишка.
– Познакомился на днях. Он интересует меня как человек.
– Он кибер.
– Хорошо, как кибер. Ему можно доверять? Мартин задумался, машинально постукивая ногтями по пустой бутылке.
– У нас с ним не те отношения, чтобы я адекватно оценивал, – сказал он наконец. – Боюсь ошибиться. Но вроде бы можно.
– Ты можешь связаться с ним прямо сейчас?
– Я-то могу. Но нужно ли? Зачем он вам?
– Понимаешь, нужен мне сейчас человек с возможностями и связями. А если Валера твой тот, кем я его считаю, то он может помочь, как никто другой. Понимаешь?
– Смутно. Но позвонить могу. Давайте телефон.
Я нашарил на холодильнике маленький пультик и сунул Мартину. Он, сопя, набрал номер и демонстративно щелкнул микропереключателем, обеспечив громкую связь. После двух гудков сонный голос спросил:
– Кто?
– Мартин, – сухо сказал парнишка.
– Объявился. – со странной смесью злобы и облегчения произнес майор. – Ты бы хоть матери позвонил, свиненыш. Волнуется.
– А она что, в Москве? – безразлично спросил Мартин. Кажется, безразличие это не было деланным.
Ладно, что там у него с матерью, меня не интересует. Только семейных историй не хватало.
– Уже две недели. Позвони.
Мартин в четырех словах объяснил брату, где он желал бы видеть свою мать. Не знаю, что там у них в семейке творится, но я такие словосочетания давно не слышал. Впрочем, для майора это было делом привычным, он только спросил:
– Ну так что нужно? Ночь на дворе.