– Я – нет, – покачал головой старик и сбросил кота с колен. Тот грациозно соскочил на пол, потянулся, мяукнул и забрался в свободное кресло. – Но что скажет Сэйтё-сан?
– Я – за, Ояма-сан. – Молодой японец встал, более ничего не объясняя. – Хорошо, господин Таманский. Мы согласны помочь вам. План у вас с собой?
– С собой. – Я подал ему копию дискеты, которую Сэйтё положил во внутренний карман пиджака.
– Что ж, ваша цена – место Тодзи, – произнес Ояма, не открывая глаз. – И не забудьте об этом. А что делать с НЕРвами, будем решать вместе. Сообразно участию каждого в деле, господин Таманский.
40. Артем Яковлев. Кличка Аякс.
Программист.
Без места работы
Когда Мартин и Таманский укатили, я остался сидеть у телевизора, стараясь разобраться в своих чувствах. Потому что именно в них наблюдался довольно неприятный сумбур, разброд и брожение.
Я перестал питать надежду разобраться в происходящем вокруг меня, поэтому теперь все силы сосредоточил на том, чтобы навести хотя бы приблизительный и общий порядок внутри.
И согласно советам популярных психологов я задался вопросом: «Что меня беспокоит?» И, что самое удивительное, получил на него довольно четкий и быстрый ответ. Меня беспокоит свое собственное душевное равновесие и собственная реакция на происходящее вокруг.
Дело в том, что я не впал в панику, как большинство обывателей, сидящих по квартирам в слепом ожидании окончания заварухи, я не впал в полубесконтрольное профессиональное оживление, как, например, Таманский, которому просто не терпелось посмотреть на все своими глазами, я и не пришел в состояние сосредоточенной решимости, готовности к любым действиям, как, например, Костя-боевик и вся его команда. И, что самое неприятное, я совершенно не переживал, как Тройка, за тех людей, которые забрасывали своих-других-таких же гранатами, выжигающими нервную систему, поливали улицы с верхних этажей самодельным напалмом, стреляли, убивали. Я не переживал. Совсем. Словно это был не мой народ, не моя страна, не мое… Все не мое. Словно есть я и есть страна. Отдельно от меня. Именно это и тревожило меня в первую очередь.
Глядя на экран, я попытался вызвать в себе сочувствие к убитым… Не получилось. Попробовал проникнуться презрением к политикам, которые все это допустили. Не вышло. Попытался вызвать в себе злобу к киберам… Даже эта привычная мысль не прошла. Я попытался ужаснуться творящемуся хаосу. И вдруг понял, что я пуст. Как старый орех. Во мне не осталось ничего. От этой мысли меня начало легко-легко трясти.
Я ощутил легкие позывы к рвоте, и невыносимо захотелось плакать.
Оказывается, я стал черствым, как корка хлеба, которая пролежала на столе многие недели. Стал невосприимчив к внешним раздражителям, горестям чужих людей, их проблемам… И сейчас мне страшно только от того, что это случилось со мной.
Как же так? Почему?
Моя память, как в замедленном кино, начала прокручивать передо мной события прошлых дней. Все смотрелось под каким-то другим углом, с той точки знания, с позиций того опыта, которого я набрался за эти дни. Какие-то шестеренки закрутились во мне, протаскивая пленку с моими воспоминаниями через сознание… Эти шестеренки щелкали, потрескивали, словно продираясь сквозь паутину. Меня бросало то в жар, то в холод. Голова становилась то похмельно тяжелой, то немыслимо легкой. События странно перемешались, потеряли свою хронологическую последовательность, а взамен обрели какую-то другую систему, другой порядок, понять который не смог бы никто.
Я вздрогнул. Я очнулся. Кто-то внутри крикнул: «Стоп!» И машина, крутившая ленту моей жизни, остановилась. Я подошел к Тройке.
– Слушай, старик…
– А! – Тройка встрепенулся. – Ты чего? На тебе лица нет.
– Да? Возможно… У меня тут проблемы. Ты…
– Чего? Поплохело? – Тройка поднялся с пола и взял меня под руку, (Неужели я действительно так плохо выглядел?)
– Ну не совсем… В общем… Ты не удивляйся, у тебя что-нибудь есть? В смысле дурь какая-нибудь?
– Не понял. Ты ж вроде не ширялся…
– И не собираюсь начинать. Мне… Мне бы в себе поковыряться. Знаешь, без напряжения так… Чтобы со стороны взглянуть и… Ну ты должен знать больше моего в этих делах. Я не в плане кайф получить, я просто сейчас если не расслаблюсь, то погорю. Пробки придется выворачивать. А я когда с катушек скатываюсь, я не в себе становлюсь… Ну… Ну есть у тебя что-нибудь?!!
– Угу… – Тройка оценивающе на меня посмотрел. – Наполняй ванну. Есть у меня тут кое-что.
– А ванну зачем? – Я подумал, не впал ли Тройка в очередное «шутливое» настроение.
– Ванну… Помоешься. А то запылился… Да и втыкает эта штучка именно в воде хорошо. В теплой. Горячей особенно не надо. Давай. Я с тобой посижу, за этой штукой пригляд нужен.
Тройка вошел в ванну, когда я уже лежал по самые уши в воде. Было очень приятно, но то состояние, которое погнало меня за наркотиками, не прошло. Тройка на всякий случай спросил:
– Ты точно этого хочешь?
– Да. Я, может быть, даже не хочу, просто надо. Чувствую.
– Ну, как знаешь… Это смесь. Тут психоделики, галлюциногены и что-то типа релаксина. Действительно релаксина, а не той бурды, которую продают на каждом углу.
– А называется-то как? Помру и не буду знать от чего. – Я как будто шутил, но слова вырывались сами по себе, они уже принадлежали не мне, а тому, кто завладел моим телом.
– Называется… коктейль «Маэстро». Уверен?
– Уверен… – сказал я, принимая из рук Тройки небольшой вытянутый прямоугольничек со скругленными краями. Белый, с мелкой кристаллической структурой.
– Положи под язык и жди. Подействует не сразу… Так что еще можем поговорить и все такое.
Не знаю почему, но Тройка смотрел на меня с нескрываемым беспокойством. Я никогда не замечал в нем этого. Или никогда он не видел меня в таком состоянии.
Дрянь оказалась на вкус никакой. Совсем никакой. Казалось, что во рту растворяется кусочек пластмассы. Ну и черт с ней… Не во вкусе дело.
– Слушай, а чего тебя так разобрало? – спросил Тройка. – Я что-то не пойму.
– Я и сам не пойму. Точнее… Слушай, ты вот что испытываешь, когда на экран смотришь?
– Ты имеешь в виду путч?
– Да.
– Ну… Целую гамму эмоций. От…
– Не продолжай. Вот именно, гамму! А я ничего не испытываю. Даже равнодушия не испытываю. – Терпеть не могу выкладывать все, что на душе скопилось, но, кажется, даже на это сейчас мне было наплевать. – Знаешь, как будто это все дурное и бесталанное кино… Или модулирование реальности в компьютере. Не с нами происходит и вообще не с людьми. У тебя такое было?
– Было… – сказал Тройка тихо. – Когда отец умер. Он в морге лежал, а я рядом сидел… И ничего.
Ни слез, ни злости, ни сожалений. Ничего. Мать там убивалась, рыдала… А я сижу как истукан… А потом вдруг как зареву. Не оттого, что отца не стало, а оттого, что стало страшно этого состояния своего. И стыдно. И еще долго потом меня по всяким мозгодавам водили… Они что-то такое там бредили в своем ключе. Про подавление эмоционального тонуса, кривые выводили, графики. Активность каких-то долей мозга. А потом заявили, что это у меня просто от шока. Ну, как будто я предохранители пережег в один миг, даже не заметил. Защита подсознания. Мозгодавов у нас тут нет… Так что помоги себе сам. По крайней мере, постарайся. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
– Тройка, ты вот мне скажи, зачем ты это все делаешь? Затеял это все зачем? Только честно. Мы, может быть, завтра-послезавтра на пули напоремся – и кранты.
– Помирать я не собираюсь. Рано еще. А про затеи… Ты имеешь в виду охоту за НЕРвами?
– Да. Все это.
– Хм… Мне самому НЕРвы-то и не нужны.
– Да я понимаю, они этому нужны, Антону. Зачем, правда, тоже непонятно. Без схем и документов в них никто не разберется. Государству это на фиг не надо, как всегда. Государство у нас само в себе и отдельно от народа. Знаешь, родители такие бывают… – Тройка кивнул. – Вот. А если с НЕРвами и разбираться, то только на госуровне. Если уж японцы не разобрались…
– Хех… – Тройка невесело усмехнулся. – Дурак ты, Артем. Не понимаешь ничего. НЕРвы, конечно, здорово и возможности их… тоже здорово. Но не в этом суть. Они, кроме узкого круга специалистов и фанатов типа тебя, никому и не нужны.
– А в чем тогда дело?
– В чем… Вот ты был в Белом Море? Был. И что, едва ноги унес? Именно так. Вот теперь и думай. В центре России, в столице, ты, коренной ее житель и представитель коренной национальности, не хозяин. Ты, конечно, можешь сказать, что я наци, шовинист и все такое… Только это не так. Я не против тех, у кого цвет кожи черный. Я не против еврея, китайца или японца. Я не призываю возжигать кресты и не кричу о ночи длинных ножей. Я просто хочу свободно гулять по своему городу, не опасаясь забрести на территорию, которая контролируется неграми, которые зарежут меня только за излишне бледный цвет кожи… Не я пришел в чужой монастырь со своим уставом. Ко мне пришли. На мою землю, на мою территорию… Кто-то допустил это. И меня не спросил. Не спросил, и вот теперь смотри: Северо-Запад взят под контроль почти полностью якудза, в Сибири ханами сидят китайские триады, центр поделен, как яблочный пирог, между крупными и не очень криминальными группировками мира. Такого не было даже с Соединенными Штатами в послевоенный период оккупации.
– А что же наши… Были же всякие… – Наркотик начал потихоньку действовать, и я почувствовал покалывание на внутренней поверхности глазных яблок.
– Наши… Знаешь, я тоже задался этим вопросом. И обнаружил интересную вещь: в годы раздела территорий в стране велась с преступностью серьезная борьба. Очень серьезная. Крестные отцы летели пачками. Было такое время.
– Так ведь это же хорошо… – Покалывание в глазах усилилось, и перспектива слегка уплыла.
– Не спорю. Я против организованной преступности. Против коррупции. Против! Хотя сейчас я принадлежу к очень серьезной группировке. Но если ее не станет, я буду только рад. Потому что я не люблю этот бизнес. Но в той борьбе с преступностью была и другая сторона. В одночасье была обезглавлена вся русская братва. В то время, как в Новой Москве активно начали разворачиваться те же якудза. Открыто разворачиваться. Не таясь, как они делали это у себя дома. Из города не пропали наркотики, левое оружие и все прочие атрибуты темного времени. Контроль за ними перешел в чужие руки. В черные и желтые руки. Наши еще что-то пытались сделать, но тут война… Дополнительные чистки. И только теперь наступил переломный момент. Мы наконец достигли равновесия сил. Как ты правильно заметил, правительству наплевать на все, что творится вокруг. У него свои интересы. У нас свои…
– Ты думаешь, что наш бандит чем-то отличается от японского?
– Знаешь… отличается. Якудза в Японии полностью вывели всю мелкую преступность еще в прошлом веке. Ты можешь пройтись по Токио ночью вдоль и поперек и не напороться на пулю из-за мелочи в твоем кармане. Там отсутствуют квартирные кражи. Любой мелкий преступник, однажды нарушив законы, установленные якудза, стремится сдаться в руки властей прежде, чем его найдут ребята с татуированными торсами. Такой порядок приносит выгоду государству. Но, как ты можешь заметить, якудза не стремятся наводить такие же порядки в Москве. Зачем? Тут не нужно напрягаться. По той простой причине, что тут не живут японцы. Тут живут другие, их не жалко… Понимаешь, про что я хочу сказать?
– Кажется. – Тройка перед моими глазами пьяно шатался. – Зверь не гадит там, где живет. А наши или ваши это понимают? Какой-нибудь амбал… он понимает?
– Должен понять. Поймет, – произнес Тройка убежденно. – Грядет другое время. Нельзя постоянно наступать на одни и те же грабли. Пришла пора учиться… управлять своим государством! Нам и своим государством. Хватит с нас чужеземных распорядителей. Им не нужна сильная Россия. Не из каких-то там соображений глобального заговора, просто не нужна. Она, по большому счету, никому не нужна, кроме нас. А правительство, как ты сказал, оно стоит в стороне. И чего-то ждет. Может быть, нас.
– А НЕРвы? – спросил я и не узнал свой голос. Он стал тягучим, вязким. – А НЕРвы? Я же про них…
– Действует? – спросил пьяно покачивающийся Тройка. – Вижу… Ты про НЕРвы? А подумай, хотя скоро ты меня и слышать перестанешь, подумай, из-за чего яки наехали на Белое Море? И из-за чего теперь Независимые Черные и другие японцы наедут на якудза? И сильно пострадают в этой драке… Ты подумай…
Но его голос тонул в белом шуме. Пропадал за шипением электронных разрядов, потому что я был Матрицей и плавно скользил по просторам Виртуальности от сервера к серверу, от одного объекта к другому, от жизни к смерти и снова к жизни. По волнам. Вверх, вниз… Я ищу. Ищу…
Что-то щелкнуло, внутри меня раздался крик: «Пошел!» – и я понял, что это снова заработал тот самый киноаппарат с пленкой моей памяти, который я остановил недавно. Я устроился во втором ряду моего кинозала, закинул ноги на передние сиденья, шикнул на самого себя, чтобы не шумел, и уставился в экран. Я уже позабыл, что был Матрицей… потому что…
В окно выпал Болтун. Он летел как птица, раскинув руки. И улыбался мне. Он был даже красив. Вот только развороченная спина портила впечатление. А еще он кричал мне:
– Ты ведь убьешь их?! Убьешь?! Обязательно убей! Им нет места в этом мире! Нет места! Нельзя создавать врата в ад, не создав к ним запора… Нельзя! Убей их! Ногой, ногооооо…
Его голос гармонично вплетался в эхо работающего пулемета, и в каждом повороте стволов я слышал: «Убей! Убей!» Так кричал на наших тренировках учитель. Бывший оперативник ТехНадзора, который обучал нас, совсем ничего не соображавших пацанов, куда нужно бить, чтобы выключить кибера в уличной драке. Он кричал нам: «Убей!» – и мы били в резиновую куклу, не имеющую лица. Совсем без лица… Это показалось мне значительным. И мысль о том, что мы были, по сути, нелегальным отделением ТехНадзора, пришла легко и осталась в моей голове. Все оказалось так просто… Мы выполняли мелкую и грязную работу за Технадзор. Создавали прецеденты, на которые должны были реагировать киборги, а на их действия уже в свою очередь реагировал Технадзор, И тем же объяснялись наши отмазки от уличных облав, арестов. Значит, я даже не был экстремистом, нелегально работал на государство. Смешно.
Я засмеялся. И вспомнил, что так смеялась Наташка… В постели, утром… У нее был до странного приятный смех. Лучистый. Как сияющее маленькое солнышко. Этот смех переливался, и я нежился в его лучах. Она так смеялась. Лучисто… Маленькое солнышко ее смеха стало наливаться красным, поплыло языками пламени и превратилось в пылающее окно нашей штаб-квартиры, как мы любили называть то место, где обычно собирались перед очередной акцией. Оплывающая краска эмблемы на стене… Расколотая микросхема. Наш штаб. И ракета, термическая, которую пустили к нам в окно в ответ на нашу очередную вылазку. А моя группа опоздала на пятнадцать минут. И поэтому мы стоим и смотрим снаружи, а я вижу, как солнышко Наташкиного смеха наливается красным… Она смеялась в постели. Наверное, черная малышка Вуду тоже смеялась бы… Но солнышко смеха может налиться красным… красным… красным… Слово дробится по уголкам моего сознания. Эхо.
Я снова увидел себя Матрицей, которая скользит по красным волнам Виртуальности. Идет по узким видеоканалам, скачет по кабелям оптоволокна. Странная и непонятная жизнь. Я-Матрица скачет по кабелям и смотрит через видеокамеру, подвешенную к потолку. Я вижу молодого японца, что согнулся в почтительном поклоне перед старым-старым черным королем… Это последняя почесть, я знаю. Или Матрица знает? Кто из нас кто…
Кто я? Ответ приходит сразу. Я большая Матрица. Живая, по странному стечению обстоятельств. Но чужая этому миру, чужая… Или я просто послан кем-то из Зеленограда, чтобы узнать, что такое ветер? Откуда я знаю про Зеленоград? Откуда? Ответ не приходит. Я все-таки не знаю, кто я. И зачем я.
А еще есть вопрос «Почему?» Вдруг всплывает в моем мире лицо Тройки. «Почему, – говорит Тройка, заслоняя собой мой кинозал, – почему я не хозяин у себя дома?!»
Я отталкиваю его… Кричу: «Но ведь это неправильные методы! Методы!!! Так нельзя!»
«А у тебя есть свои методы? – спрашивает Тройка и превращается в Антона. – Есть методы? Или нет? Ты хочешь что-то изменить? Измени! Если можешь. Можешь, но не делаешь… Методы… Теперь новое время! Мы устали быть чужими в своей стране! Хватит… хватит… хватит…»
Антон превращается в большого ворона, он взмахивает крыльями и садится рядом на кресло. Меня хлопают по плечу и я, обернувшись, вижу Костю Таманского, он протягивает мне микрофон и спрашивает: «А какое у вас мнение?!»
Я отталкиваюсь от него. Лечу куда-то в экран своего маленького кинозала и кричу: «Это все не мое! Не мое! Я тут чужой! Чужой!»
«Чужой!» – громко каркает большой ворон.
И лупит меня клювом в лоб. Мне не больно, а даже приятно. Я заворачиваюсь в медленном падении вдоль своей оси… И вижу большую, в мой рост, микросхему, которая надвигается на меня, надвигается… «Давай! – кричит позади ворон. – Давай!» Я размахиваюсь и бью изо всей силы в центр микросхемы! Боль в костяшках пальцев бьет в ответ. Микросхема раскалывается и…
И все пропало. Я один в комнате. Только я. И разбитое зеркало.
Я открыл глаза. На меня устало смотрел Тройка. Он сидел на маленькой корзинке для грязного белья и прихлебывал из бутылочки пиво.
– Прошло? – Его голос был непривычно звонким.
– Да вроде… – Я с трудом разлепил непослушные губы.
– Не торопись, «Маэстро» так быстро не уходит. Будет немного трудно говорить, и цветопередача будет хромать. Посиди.
– Откуда ты все знаешь? – Я почувствовал, что вода стала довольно прохладной. Сколько я тут пролежал?
– Знаю, – просто ответил Тройка. – Я много чего знаю. Достоинством этой дряни является довольно медленное привыкание. Иначе я бы на ней до конца своих дней сидел… Ладно. Ты давай горячий душик прими, вода небось окончательно остыла. Сразу в норму придешь… Вот. И вылезай, там Мартин с Таманским вернулись.
Я встал. Открыл воду… И вдруг увидел, что вода, в которой я сидел, была черной. Или это шалила цветопередача, как предупреждал Тройка?..
41. Константин Таманский.
Независимый журналист.
34 года
– Я бы им не доверял, – сказал Мартин, когда мы возвращались к нашему «саабу».
Возле него ожидали две маленькие фигурки, в одной из которых я опознал Цунэго. На сей раз японец был в мешковатых серых шортах и яркой футболке с изображением, кажется, горы Фудзи. А может, просто какого-нибудь вулкана Котопахи, черт их разберет, они все похожи.
– Этим двум или Ояме и Сэйтё?
– Ояме и Сэйтё. Про этих двух я еще ничего не знаю. Кто они?
– Можно сказать, наши люди. Нейтральные японцы, которым выгодно нагадить и Тодзи и Ояме. Анти-якудза плюс анти-гурэнтай.
– Бог мой, кого только нет в Москве…
Я искоса посмотрел на Мартина и подумал, что в первый раз он выглядит по-настоящему уставшим. Лейтенант-разведчик, он же гомосексуалист-премия, он же усталый и измотанный парнишка, влезший в самую гущу свалки и защищающий любимого человека… или любимых людей.
– Здравствуйте, господин Таманский, – сказал вежливо Цунэго, когда мы подошли вплотную. – Это – Акио, больше никого не смог найти. Обстановка, вы понимаете меня…
– Добрый день, господин Таманский, – сказал Акио.
Лицом он как две капли воды походил на Цунэго, но был повыше и одевался поскромнее – в дешевый синтетический костюм синего цвета, к тому же коротко стригся. В руках Акио держал металлопластовый чемоданчик подозрительно знакомого вида.
– Встреча прошла успешно, можете так и передать Мацумото-сан, – улыбнулся я. – Собственно, это все. Извините, что заставил вас сюда ехать. Никаких происшествий.
– Напрасно вы так думаете, господин Таманский, – покачал головой Цунэго. – Здесь с самого утра вертятся очень нехорошие люди. И сейчас эти нехорошие люди, кажется, ждут только одного – когда вы сядете в машину и поедете.
Мартин сразу насторожился.
– Где? – коротко спросил он.
– А вон, видите бронетранспортер?
Зеленая махина скрывалась за рекламным щитом «Сейко», наружу торчал лишь хобот башенной автоматической пушки. Кажется, это был наш БТР-24, внушительная шестиколесная машина, годная как для гонок по городским улицам, так и для боев на пересеченной местности. Но почему они уверены, что этот драндулет ждет именно нас?
– Почему вы думаете, что они имеют какое-то отношение к нам? – осведомился я. – Сейчас такие времена, ничего странного в броневике на улице нет…
– Да, но, во-первых, внутри японцы, а во-вторых, ими командует Фурукава, человек Тодзи. Мы попробуем их отсечь, а вы постарайтесь поскорее уехать. Они не будут затевать войну прямо возле «Хиросимы», официальная ссора с гурэнтай Тодзи не нужна. Я думаю, это не единственный броневик и не единственная засада, они сообщат своим направление, и вас попытаются перехватить еще не раз… – Цунэго взглянул на часы. – Вот-вот прибудет Кавабата, друг Мацумото-сан, он нам тоже поможет. Отправляйтесь, господин Таманский.
Я все это время не отрывал взгляд от чемоданчика Акио. На что же он похож?.. Точно! На выставке «Армэкспо» в Дар-эс-Саламе я видел такую вещь. Четырехзарядный противотанковый мини-комплекс «Бушмейстер», выпускается в Заире.
Кажется, людям Тодзи в броневике придется несладко, и я еще не знаю, что там везет таинственный Кавабата…
Мартин потащил меня в «сааб», отвлекая от воинственных мыслей. Я сунулся было за руль, но он решительно оттеснил меня плечом.
– Поехали! – заорал он, врубая мотор.
«Сааб» прыгнул вперед, и я успел увидеть, оглянувшись, как Акио вскидывает чемоданчик на плечо, а из-за веселенького щита «Сейко» медленно выползает бронетранспортер, разворачивая на ходу башню. Тут Мартин резко свернул налево, в проулок, и финал сцены остался для меня неизвестным. Я надеялся, что броневик для нас уже не представляет угрозы.
Машина мчалась по узкому проему меж бетонных стен, сшибая нагромождения мусора. Обыкновенно в таких завалах ночевали бомжи, но сейчас я старался о них не думать. На ветровое стекло налипли какие-то неприятные ошметки, Мартин смел их включенными «дворниками».
– Ты хоть знаешь, куда ехать? – спросил я у Мартина.
– Сейчас – нет, – честно ответил он. – В первый раз здесь.
– Ладно, рули. Потом сориентируемся.
Значит, якудза прекрасно осведомлена о наших переговорах с гурэнтай, но открытой войны с Оямой не хочет. Или надеется на мирный исход, что в нынешней ситуации, согласитесь, маловероятно, или думает, что нападать первыми нет смысла, лучше хорошо готовиться к обороне. Как там сказал Риттер фон Лееб?
Устоять легче, чем победить… Кажется, так. Ну и пусть их, А нам нужно выбраться из этого сомнительного района и вернуться к своим.
Проулок перешел в ободранный бульварчик; посередине, под сенью кленов и лип, шел маленький митинг, каковой мы осторожно объехали. Судя по лозунгам, это были бунтовщики.
Я посмотрел назад – хвоста вроде нет. Спасибо Цунэго. Будем надеяться, у них с Акио все хорошо.
– Впереди патруль, – сказал Мартин.
Армейские танки, здоровенные израильские «меркави» с плоскими башнями, гирляндами защитных пластин на броне. Два танка перекрывали улицу, третий наполовину торчал из арки двора. Возле танков – человек десять солдат, еще несколько сидят на броне. До них оставалось метров сто, когда один спрыгнул и что-то закричал остальным, показывая на нас. Башня одного из танков стала недвусмысленно поворачиваться.
То ли это был обычный патруль, то ли японцы успели ему что-то приплатить, но миролюбия в их действиях я не увидел.
– Сворачивай! – закричал я Мартину, но тот и сам все прекрасно понял.
«Сааб» влетел в большой двор, своротил крылом детский грибок и остановился. Я выскочил и побежал к ближайшему подъезду, Мартин не отставал.
– Черт!
Дверь подъезда была с охранной системой – простенькой, но без карточки-ключа все равно не откроешь… Я прикинул, чем бы ее выбить. Разогнать «сааб»?
Мартин бесцеремонно оттолкнул меня, порылся в кармане куртки, достал какую-то блестящую коробочку, приложил к прорези охранки. Дверь, щелкнув, открылась, и мы ринулись внутрь.
Пути у нас было два: наверх, на крышу, или через черный ход в другой двор. На раздумья времени не было, и я крикнул:
– Наверх!
И это было правильно. Крыши – место удобное для беглецов. Чердаки, перекрытия, трубы, слуховые окна, антенны, кожухи фильтров и вентиляторов… Прячься – не хочу. Я вспомнил, как меня на крыше словили ребята Спрогиса и как я познакомился с Артемом. Нет, все-таки крыши имеют свои изъяны. Что-то частенько я по ним лажу, вот что. Не нравится мне это, ой, не нравится…
Мы загрохотали по облезлому пластику, направляясь в сторону торчавшей над домами в километре от нас ретрансляционной башни. Почему-то оба, не сговариваясь, решили, что это наиболее безопасное направление. Башня здоровенная, шестьсот метров, видно ее отовсюду… Конечно, с Останкинской ее не сравнить, видел я старые фотографии.
Самое обидное, что мы оба без оружия… Хотя…
– Надул-таки меня?! – рявкнул я на Мартина, стараясь не отставать. – Ну, лейтенант, я тебе устрою, только с крыши слезу.
Он ухитрился на бегу окинуть меня на редкость презрительным взором, успевая при этом проверить обойму своего пистолета. Не знаю, где он его прятал, но пистолет был довольно крупный, неизвестной мне модели.