Бурцев Виктор. Алмазные нервы

   – Не в курсе.
   – А мне зачем сказал?
   – Я вам доверяю.
   – А Артему?
   – Артему я доверяю, но ему эта информация ни к чему. А вам, я думаю, пора знать.
   – Послушай, у меня возник ряд вопросов… Ничего? – Я устроился на сиденье поудобнее. Все-таки мой «ниссан» куда комфортабельнее. Буду жив, куплю себе опять «ниссан».
   – Задавайте.
   – Артем и вся история с НЕРвами – это часть задания?
   – Не совсем. Считайте, что я не имею права ответить на ваш вопрос.
   – Брат в курсе?
   – Нет. Зачем? У нас не те отношения… Кстати, не только личные, но и ведомственные.
   – Ч-черт… – Я выругался, потому что хотел спросить очень многое, но знал, что Мартин ничего мне не скажет.
   СВР – контора серьезная и законспирированная. До такой степени законспирированная, что многие о ее существовании уже давно забыли. При нашей очень странной независимости внешняя разведка в принципе нелепа по сути своей, так что это неудивительно… МВД и прочие правоохранительные органы всегда на виду, а СВР уже из области слухов и сплетен.
   – Понимаю, – улыбнулся Мартин, который почему-то сразу стал выглядеть старше. – И хочется и колется… Не ломайте голову. Я уже давно действую сам по себе. Уверяю, за мои проделки начальство по головке не погладит… Им стоило огромных трудов внедрить меня в «Змеиную кучу», и вот – на тебе…
   – Извини, а как же… ну…
   – В смысле голубизны? – правильно понял мое замешательство Мартин. – Да никак. Все на самом деле. Сочетаю, если хотите, приятное с полезным. Ну да вы не гомофоб, так что не берите в голову. Договорились?
   – Договорились. Вон, кстати, «Хиросима»…
   Клуб ничуть не изменился со времени моего последнего визита. Тот же уродливо-напыщенный ядерный гриб, те же пластиковые тачки на стоянке. Путч, казалось, не отразился на размеренной жизни московских японцев-гурэнтай.
   Я огляделся, но давнего знакомца Иунэго нигде не увидел. Впрочем, на то они и японцы, чтобы уметь быть незаметными. Уверен, он где-то тут. До поры до времени не показывается, как и в прошлый раз.
   – Пойдешь со мной? – спросил я Мартина.
   – А можно?
   – Можно, наверное. В прошлый раз ко мне здесь отнеслись с пониманием и уважением.
   – В таком случае пойду.
   – Оружие только оставь. В клубе оно навредит, а не поможет. Мы-то вроде как к друзьям и союзникам идем… У них на тебя точно ничего нет? Не хочу в самый эпохальный момент услышать возглас: «А парень-то из разведки!» Мало ли какая там система идентификации.
   – Мы тоже не дураки. – Он, кажется, немного обиделся. – Ничего у них на меня нет и быть не может. Я по Востоку никогда не работал. Не моя специфика…
   Мартин спрятал пистолет под сиденье, и мы отправились.
   У входа дежурил один из парней в зеленых майках. То ли он меня уже видел, то ли нет, но моему появлению он не удивился. Японец сидел за высокой стойкой, рядом, возле старомодного телефонного аппарата, лежал маленький штурмовой швейцарский автомат. Японец что-то предупредительно зашипел, но я пресек его красноречие:
   – Скажите господину Ояме или господину Сэйте, что пришел господин Таманский. Есть интересная информация.
   Тут же появился второй японец и сразу исчез, видно, пошел передавать патронам новость.
   – Прохладительные напитки? Кофе? Чай? – спросил первый, почему-то по-немецки.
   – Не стоит, – ответствовал я по-немецки же. – Недосуг.
   Опять выскочил второй японец, кланяясь, заговорил:
   – Ояма-сан ждет вас… Проходите, пожалуйста.
   Обыскивать нас не стали, что говорило либо об универсальных детекторах, либо о доверии. А может быть, и о том, и о другом.
   Мы поднялись в давешнюю комнату, только несколько иным, кружным путем. Там также ничего не изменилось. Ояма сидел в прохладной темноте, привязанный проводами и шлангами к своей тележке, и гладил большого сиамского кота, разлегшегося у него на коленях.
   – Здравствуйте, господин Ояма, – сказал я. Мартин коротко поклонился, лицо его не выразило ни удивления, ни брезгливости.
   – Присаживайтесь, господин Таманский. И вы, молодой господин, садитесь. Сейчас подойдет Сэйтё, он собирался уехать по делам, но специально задержался, узнав о вашем визите.
   – Очень учтиво с его стороны, – кивнул я, опускаясь в кресло. Мартин сел рядом.
   Ояма прикрыл глаза и продолжал ласкать кота, перебирая короткую шерстку пятнистыми пальцами. Я теребил торчавшую из плаща нитку, а Мартин откровенно озирался, видимо просчитывая возможные варианты отступления в случае драки. Сэйтё появился бесшумно, буквально возник у меня за плечом. Сегодня молодой японец был облачен в темно-коричневый костюм и ослепительно голубую рубашку, кажется, от Нидзанга.
   – Здравствуйте, – сказал он и сел в кресло рядом с Оямой. – Итак, у вас есть информация. Я полагаю, это достаточно важная информация, иначе вы не прибыли бы сюда, тем более в такой день.
   – Разумеется, – наклонил я голову. – Правда, у нас не получилось с творцом НЕРвов, вы знаете, чем все кончилось.
   Оба молчали. Знали, конечно.
   – Далее мы собирались провести встречу, так сказать, на высшем уровне, но вмешались… м-м-м… обстоятельства.
   – Мы знаем и об этом, в связи с чем выражаем соболезнование, – сказал Сэйтё. – Тем не менее господин Шептун не погиб, и это главное. Все достигнутые договоренности остаются в силе. Но что же дальше?
   – А дальше я могу дать вам план штаб-квартиры якудза. Сейчас наиболее подходящее время для решительных действий, не так ли?
   – Так, – согласился Ояма. – И все-таки вы нас еще не убедили.
   – Я и не собираюсь вас убеждать, господин Ояма. Вы – мудрый человек и сами понимаете, что другого подобного случая не будет. На нашей стороне – подмосковная группировка, на нашей стороне – Независимые Черные. На нашей стороне – Шептун, который, несмотря ни на что, остается значительной силой. Неужели вы способны отказаться?
   – Я – нет, – покачал головой старик и сбросил кота с колен. Тот грациозно соскочил на пол, потянулся, мяукнул и забрался в свободное кресло. – Но что скажет Сэйтё-сан?
   – Я – за, Ояма-сан. – Молодой японец встал, более ничего не объясняя. – Хорошо, господин Таманский. Мы согласны помочь вам. План у вас с собой?
   – С собой. – Я подал ему копию дискеты, которую Сэйтё положил во внутренний карман пиджака.
   – Что ж, ваша цена – место Тодзи, – произнес Ояма, не открывая глаз. – И не забудьте об этом. А что делать с НЕРвами, будем решать вместе. Сообразно участию каждого в деле, господин Таманский.

40. Артем Яковлев. Кличка Аякс.
Программист.
Без места работы

   Когда Мартин и Таманский укатили, я остался сидеть у телевизора, стараясь разобраться в своих чувствах. Потому что именно в них наблюдался довольно неприятный сумбур, разброд и брожение.
   Я перестал питать надежду разобраться в происходящем вокруг меня, поэтому теперь все силы сосредоточил на том, чтобы навести хотя бы приблизительный и общий порядок внутри.
   И согласно советам популярных психологов я задался вопросом: «Что меня беспокоит?» И, что самое удивительное, получил на него довольно четкий и быстрый ответ. Меня беспокоит свое собственное душевное равновесие и собственная реакция на происходящее вокруг.
   Дело в том, что я не впал в панику, как большинство обывателей, сидящих по квартирам в слепом ожидании окончания заварухи, я не впал в полубесконтрольное профессиональное оживление, как, например, Таманский, которому просто не терпелось посмотреть на все своими глазами, я и не пришел в состояние сосредоточенной решимости, готовности к любым действиям, как, например, Костя-боевик и вся его команда. И, что самое неприятное, я совершенно не переживал, как Тройка, за тех людей, которые забрасывали своих-других-таких же гранатами, выжигающими нервную систему, поливали улицы с верхних этажей самодельным напалмом, стреляли, убивали. Я не переживал. Совсем. Словно это был не мой народ, не моя страна, не мое… Все не мое. Словно есть я и есть страна. Отдельно от меня. Именно это и тревожило меня в первую очередь.
   Глядя на экран, я попытался вызвать в себе сочувствие к убитым… Не получилось. Попробовал проникнуться презрением к политикам, которые все это допустили. Не вышло. Попытался вызвать в себе злобу к киберам… Даже эта привычная мысль не прошла. Я попытался ужаснуться творящемуся хаосу. И вдруг понял, что я пуст. Как старый орех. Во мне не осталось ничего. От этой мысли меня начало легко-легко трясти.
   Я ощутил легкие позывы к рвоте, и невыносимо захотелось плакать.
   Оказывается, я стал черствым, как корка хлеба, которая пролежала на столе многие недели. Стал невосприимчив к внешним раздражителям, горестям чужих людей, их проблемам… И сейчас мне страшно только от того, что это случилось со мной.
   Как же так? Почему?
   Моя память, как в замедленном кино, начала прокручивать передо мной события прошлых дней. Все смотрелось под каким-то другим углом, с той точки знания, с позиций того опыта, которого я набрался за эти дни. Какие-то шестеренки закрутились во мне, протаскивая пленку с моими воспоминаниями через сознание… Эти шестеренки щелкали, потрескивали, словно продираясь сквозь паутину. Меня бросало то в жар, то в холод. Голова становилась то похмельно тяжелой, то немыслимо легкой. События странно перемешались, потеряли свою хронологическую последовательность, а взамен обрели какую-то другую систему, другой порядок, понять который не смог бы никто.
   Я вздрогнул. Я очнулся. Кто-то внутри крикнул: «Стоп!» И машина, крутившая ленту моей жизни, остановилась. Я подошел к Тройке.
   – Слушай, старик…
   – А! – Тройка встрепенулся. – Ты чего? На тебе лица нет.
   – Да? Возможно… У меня тут проблемы. Ты…
   – Чего? Поплохело? – Тройка поднялся с пола и взял меня под руку, (Неужели я действительно так плохо выглядел?)
   – Ну не совсем… В общем… Ты не удивляйся, у тебя что-нибудь есть? В смысле дурь какая-нибудь?
   – Не понял. Ты ж вроде не ширялся…
   – И не собираюсь начинать. Мне… Мне бы в себе поковыряться. Знаешь, без напряжения так… Чтобы со стороны взглянуть и… Ну ты должен знать больше моего в этих делах. Я не в плане кайф получить, я просто сейчас если не расслаблюсь, то погорю. Пробки придется выворачивать. А я когда с катушек скатываюсь, я не в себе становлюсь… Ну… Ну есть у тебя что-нибудь?!!
   – Угу… – Тройка оценивающе на меня посмотрел. – Наполняй ванну. Есть у меня тут кое-что.
   – А ванну зачем? – Я подумал, не впал ли Тройка в очередное «шутливое» настроение.
   – Ванну… Помоешься. А то запылился… Да и втыкает эта штучка именно в воде хорошо. В теплой. Горячей особенно не надо. Давай. Я с тобой посижу, за этой штукой пригляд нужен.
   Тройка вошел в ванну, когда я уже лежал по самые уши в воде. Было очень приятно, но то состояние, которое погнало меня за наркотиками, не прошло. Тройка на всякий случай спросил:
   – Ты точно этого хочешь?
   – Да. Я, может быть, даже не хочу, просто надо. Чувствую.
   – Ну, как знаешь… Это смесь. Тут психоделики, галлюциногены и что-то типа релаксина. Действительно релаксина, а не той бурды, которую продают на каждом углу.
   – А называется-то как? Помру и не буду знать от чего. – Я как будто шутил, но слова вырывались сами по себе, они уже принадлежали не мне, а тому, кто завладел моим телом.
   – Называется… коктейль «Маэстро». Уверен?
   – Уверен… – сказал я, принимая из рук Тройки небольшой вытянутый прямоугольничек со скругленными краями. Белый, с мелкой кристаллической структурой.
   – Положи под язык и жди. Подействует не сразу… Так что еще можем поговорить и все такое.
   Не знаю почему, но Тройка смотрел на меня с нескрываемым беспокойством. Я никогда не замечал в нем этого. Или никогда он не видел меня в таком состоянии.
   Дрянь оказалась на вкус никакой. Совсем никакой. Казалось, что во рту растворяется кусочек пластмассы. Ну и черт с ней… Не во вкусе дело.
   – Слушай, а чего тебя так разобрало? – спросил Тройка. – Я что-то не пойму.
   – Я и сам не пойму. Точнее… Слушай, ты вот что испытываешь, когда на экран смотришь?
   – Ты имеешь в виду путч?
   – Да.
   – Ну… Целую гамму эмоций. От…
   – Не продолжай. Вот именно, гамму! А я ничего не испытываю. Даже равнодушия не испытываю. – Терпеть не могу выкладывать все, что на душе скопилось, но, кажется, даже на это сейчас мне было наплевать. – Знаешь, как будто это все дурное и бесталанное кино… Или модулирование реальности в компьютере. Не с нами происходит и вообще не с людьми. У тебя такое было?
   – Было… – сказал Тройка тихо. – Когда отец умер. Он в морге лежал, а я рядом сидел… И ничего.
   Ни слез, ни злости, ни сожалений. Ничего. Мать там убивалась, рыдала… А я сижу как истукан… А потом вдруг как зареву. Не оттого, что отца не стало, а оттого, что стало страшно этого состояния своего. И стыдно. И еще долго потом меня по всяким мозгодавам водили… Они что-то такое там бредили в своем ключе. Про подавление эмоционального тонуса, кривые выводили, графики. Активность каких-то долей мозга. А потом заявили, что это у меня просто от шока. Ну, как будто я предохранители пережег в один миг, даже не заметил. Защита подсознания. Мозгодавов у нас тут нет… Так что помоги себе сам. По крайней мере, постарайся. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
   – Тройка, ты вот мне скажи, зачем ты это все делаешь? Затеял это все зачем? Только честно. Мы, может быть, завтра-послезавтра на пули напоремся – и кранты.
   – Помирать я не собираюсь. Рано еще. А про затеи… Ты имеешь в виду охоту за НЕРвами?
   – Да. Все это.
   – Хм… Мне самому НЕРвы-то и не нужны.
   – Да я понимаю, они этому нужны, Антону. Зачем, правда, тоже непонятно. Без схем и документов в них никто не разберется. Государству это на фиг не надо, как всегда. Государство у нас само в себе и отдельно от народа. Знаешь, родители такие бывают… – Тройка кивнул. – Вот. А если с НЕРвами и разбираться, то только на госуровне. Если уж японцы не разобрались…
   – Хех… – Тройка невесело усмехнулся. – Дурак ты, Артем. Не понимаешь ничего. НЕРвы, конечно, здорово и возможности их… тоже здорово. Но не в этом суть. Они, кроме узкого круга специалистов и фанатов типа тебя, никому и не нужны.
   – А в чем тогда дело?
   – В чем… Вот ты был в Белом Море? Был. И что, едва ноги унес? Именно так. Вот теперь и думай. В центре России, в столице, ты, коренной ее житель и представитель коренной национальности, не хозяин. Ты, конечно, можешь сказать, что я наци, шовинист и все такое… Только это не так. Я не против тех, у кого цвет кожи черный. Я не против еврея, китайца или японца. Я не призываю возжигать кресты и не кричу о ночи длинных ножей. Я просто хочу свободно гулять по своему городу, не опасаясь забрести на территорию, которая контролируется неграми, которые зарежут меня только за излишне бледный цвет кожи… Не я пришел в чужой монастырь со своим уставом. Ко мне пришли. На мою землю, на мою территорию… Кто-то допустил это. И меня не спросил. Не спросил, и вот теперь смотри: Северо-Запад взят под контроль почти полностью якудза, в Сибири ханами сидят китайские триады, центр поделен, как яблочный пирог, между крупными и не очень криминальными группировками мира. Такого не было даже с Соединенными Штатами в послевоенный период оккупации.
   – А что же наши… Были же всякие… – Наркотик начал потихоньку действовать, и я почувствовал покалывание на внутренней поверхности глазных яблок.
   – Наши… Знаешь, я тоже задался этим вопросом. И обнаружил интересную вещь: в годы раздела территорий в стране велась с преступностью серьезная борьба. Очень серьезная. Крестные отцы летели пачками. Было такое время.
   – Так ведь это же хорошо… – Покалывание в глазах усилилось, и перспектива слегка уплыла.
   – Не спорю. Я против организованной преступности. Против коррупции. Против! Хотя сейчас я принадлежу к очень серьезной группировке. Но если ее не станет, я буду только рад. Потому что я не люблю этот бизнес. Но в той борьбе с преступностью была и другая сторона. В одночасье была обезглавлена вся русская братва. В то время, как в Новой Москве активно начали разворачиваться те же якудза. Открыто разворачиваться. Не таясь, как они делали это у себя дома. Из города не пропали наркотики, левое оружие и все прочие атрибуты темного времени. Контроль за ними перешел в чужие руки. В черные и желтые руки. Наши еще что-то пытались сделать, но тут война… Дополнительные чистки. И только теперь наступил переломный момент. Мы наконец достигли равновесия сил. Как ты правильно заметил, правительству наплевать на все, что творится вокруг. У него свои интересы. У нас свои…
   – Ты думаешь, что наш бандит чем-то отличается от японского?
   – Знаешь… отличается. Якудза в Японии полностью вывели всю мелкую преступность еще в прошлом веке. Ты можешь пройтись по Токио ночью вдоль и поперек и не напороться на пулю из-за мелочи в твоем кармане. Там отсутствуют квартирные кражи. Любой мелкий преступник, однажды нарушив законы, установленные якудза, стремится сдаться в руки властей прежде, чем его найдут ребята с татуированными торсами. Такой порядок приносит выгоду государству. Но, как ты можешь заметить, якудза не стремятся наводить такие же порядки в Москве. Зачем? Тут не нужно напрягаться. По той простой причине, что тут не живут японцы. Тут живут другие, их не жалко… Понимаешь, про что я хочу сказать?
   – Кажется. – Тройка перед моими глазами пьяно шатался. – Зверь не гадит там, где живет. А наши или ваши это понимают? Какой-нибудь амбал… он понимает?
   – Должен понять. Поймет, – произнес Тройка убежденно. – Грядет другое время. Нельзя постоянно наступать на одни и те же грабли. Пришла пора учиться… управлять своим государством! Нам и своим государством. Хватит с нас чужеземных распорядителей. Им не нужна сильная Россия. Не из каких-то там соображений глобального заговора, просто не нужна. Она, по большому счету, никому не нужна, кроме нас. А правительство, как ты сказал, оно стоит в стороне. И чего-то ждет. Может быть, нас.
   – А НЕРвы? – спросил я и не узнал свой голос. Он стал тягучим, вязким. – А НЕРвы? Я же про них…
   – Действует? – спросил пьяно покачивающийся Тройка. – Вижу… Ты про НЕРвы? А подумай, хотя скоро ты меня и слышать перестанешь, подумай, из-за чего яки наехали на Белое Море? И из-за чего теперь Независимые Черные и другие японцы наедут на якудза? И сильно пострадают в этой драке… Ты подумай…
   Но его голос тонул в белом шуме. Пропадал за шипением электронных разрядов, потому что я был Матрицей и плавно скользил по просторам Виртуальности от сервера к серверу, от одного объекта к другому, от жизни к смерти и снова к жизни. По волнам. Вверх, вниз… Я ищу. Ищу…
   Что-то щелкнуло, внутри меня раздался крик: «Пошел!» – и я понял, что это снова заработал тот самый киноаппарат с пленкой моей памяти, который я остановил недавно. Я устроился во втором ряду моего кинозала, закинул ноги на передние сиденья, шикнул на самого себя, чтобы не шумел, и уставился в экран. Я уже позабыл, что был Матрицей… потому что…
   В окно выпал Болтун. Он летел как птица, раскинув руки. И улыбался мне. Он был даже красив. Вот только развороченная спина портила впечатление. А еще он кричал мне:
   – Ты ведь убьешь их?! Убьешь?! Обязательно убей! Им нет места в этом мире! Нет места! Нельзя создавать врата в ад, не создав к ним запора… Нельзя! Убей их! Ногой, ногооооо…
   Его голос гармонично вплетался в эхо работающего пулемета, и в каждом повороте стволов я слышал: «Убей! Убей!» Так кричал на наших тренировках учитель. Бывший оперативник ТехНадзора, который обучал нас, совсем ничего не соображавших пацанов, куда нужно бить, чтобы выключить кибера в уличной драке. Он кричал нам: «Убей!» – и мы били в резиновую куклу, не имеющую лица. Совсем без лица… Это показалось мне значительным. И мысль о том, что мы были, по сути, нелегальным отделением ТехНадзора, пришла легко и осталась в моей голове. Все оказалось так просто… Мы выполняли мелкую и грязную работу за Технадзор. Создавали прецеденты, на которые должны были реагировать киборги, а на их действия уже в свою очередь реагировал Технадзор, И тем же объяснялись наши отмазки от уличных облав, арестов. Значит, я даже не был экстремистом, нелегально работал на государство. Смешно.
   Я засмеялся. И вспомнил, что так смеялась Наташка… В постели, утром… У нее был до странного приятный смех. Лучистый. Как сияющее маленькое солнышко. Этот смех переливался, и я нежился в его лучах. Она так смеялась. Лучисто… Маленькое солнышко ее смеха стало наливаться красным, поплыло языками пламени и превратилось в пылающее окно нашей штаб-квартиры, как мы любили называть то место, где обычно собирались перед очередной акцией. Оплывающая краска эмблемы на стене… Расколотая микросхема. Наш штаб. И ракета, термическая, которую пустили к нам в окно в ответ на нашу очередную вылазку. А моя группа опоздала на пятнадцать минут. И поэтому мы стоим и смотрим снаружи, а я вижу, как солнышко Наташкиного смеха наливается красным… Она смеялась в постели. Наверное, черная малышка Вуду тоже смеялась бы… Но солнышко смеха может налиться красным… красным… красным… Слово дробится по уголкам моего сознания. Эхо.
   Я снова увидел себя Матрицей, которая скользит по красным волнам Виртуальности. Идет по узким видеоканалам, скачет по кабелям оптоволокна. Странная и непонятная жизнь. Я-Матрица скачет по кабелям и смотрит через видеокамеру, подвешенную к потолку. Я вижу молодого японца, что согнулся в почтительном поклоне перед старым-старым черным королем… Это последняя почесть, я знаю. Или Матрица знает? Кто из нас кто…
   Кто я? Ответ приходит сразу. Я большая Матрица. Живая, по странному стечению обстоятельств. Но чужая этому миру, чужая… Или я просто послан кем-то из Зеленограда, чтобы узнать, что такое ветер? Откуда я знаю про Зеленоград? Откуда? Ответ не приходит. Я все-таки не знаю, кто я. И зачем я.
   А еще есть вопрос «Почему?» Вдруг всплывает в моем мире лицо Тройки. «Почему, – говорит Тройка, заслоняя собой мой кинозал, – почему я не хозяин у себя дома?!»
   Я отталкиваю его… Кричу: «Но ведь это неправильные методы! Методы!!! Так нельзя!»
   «А у тебя есть свои методы? – спрашивает Тройка и превращается в Антона. – Есть методы? Или нет? Ты хочешь что-то изменить? Измени! Если можешь. Можешь, но не делаешь… Методы… Теперь новое время! Мы устали быть чужими в своей стране! Хватит… хватит… хватит…»
   Антон превращается в большого ворона, он взмахивает крыльями и садится рядом на кресло. Меня хлопают по плечу и я, обернувшись, вижу Костю Таманского, он протягивает мне микрофон и спрашивает: «А какое у вас мнение?!»
   Я отталкиваюсь от него. Лечу куда-то в экран своего маленького кинозала и кричу: «Это все не мое! Не мое! Я тут чужой! Чужой!»
   «Чужой!» – громко каркает большой ворон.
   И лупит меня клювом в лоб. Мне не больно, а даже приятно. Я заворачиваюсь в медленном падении вдоль своей оси… И вижу большую, в мой рост, микросхему, которая надвигается на меня, надвигается… «Давай! – кричит позади ворон. – Давай!» Я размахиваюсь и бью изо всей силы в центр микросхемы! Боль в костяшках пальцев бьет в ответ. Микросхема раскалывается и…
   И все пропало. Я один в комнате. Только я. И разбитое зеркало.
   Я открыл глаза. На меня устало смотрел Тройка. Он сидел на маленькой корзинке для грязного белья и прихлебывал из бутылочки пиво.
   – Прошло? – Его голос был непривычно звонким.
   – Да вроде… – Я с трудом разлепил непослушные губы.
   – Не торопись, «Маэстро» так быстро не уходит. Будет немного трудно говорить, и цветопередача будет хромать. Посиди.
   – Откуда ты все знаешь? – Я почувствовал, что вода стала довольно прохладной. Сколько я тут пролежал?
   – Знаю, – просто ответил Тройка. – Я много чего знаю. Достоинством этой дряни является довольно медленное привыкание. Иначе я бы на ней до конца своих дней сидел… Ладно. Ты давай горячий душик прими, вода небось окончательно остыла. Сразу в норму придешь… Вот. И вылезай, там Мартин с Таманским вернулись.
   Я встал. Открыл воду… И вдруг увидел, что вода, в которой я сидел, была черной. Или это шалила цветопередача, как предупреждал Тройка?..

41. Константин Таманский.
Независимый журналист.
34 года

   – Я бы им не доверял, – сказал Мартин, когда мы возвращались к нашему «саабу».
   Возле него ожидали две маленькие фигурки, в одной из которых я опознал Цунэго. На сей раз японец был в мешковатых серых шортах и яркой футболке с изображением, кажется, горы Фудзи. А может, просто какого-нибудь вулкана Котопахи, черт их разберет, они все похожи.
   – Этим двум или Ояме и Сэйтё?
   – Ояме и Сэйтё. Про этих двух я еще ничего не знаю. Кто они?
   – Можно сказать, наши люди. Нейтральные японцы, которым выгодно нагадить и Тодзи и Ояме. Анти-якудза плюс анти-гурэнтай.
   – Бог мой, кого только нет в Москве…
   Я искоса посмотрел на Мартина и подумал, что в первый раз он выглядит по-настоящему уставшим. Лейтенант-разведчик, он же гомосексуалист-премия, он же усталый и измотанный парнишка, влезший в самую гущу свалки и защищающий любимого человека… или любимых людей.
   – Здравствуйте, господин Таманский, – сказал вежливо Цунэго, когда мы подошли вплотную. – Это – Акио, больше никого не смог найти. Обстановка, вы понимаете меня…
   – Добрый день, господин Таманский, – сказал Акио.
   Лицом он как две капли воды походил на Цунэго, но был повыше и одевался поскромнее – в дешевый синтетический костюм синего цвета, к тому же коротко стригся. В руках Акио держал металлопластовый чемоданчик подозрительно знакомого вида.