Буркин Юлий Сергеевич. Бриллиантовый дождь

   – Да! – заорал я. – Мы отрезаны огнем от выхода! Мы задыхаемся!
   Боб метнулся в соседнюю комнату, и наш разговор стал слышен всем.
   – Каков ваш номер?
   – Шестнадцать-сорок семь!
   – Вы в порядке?
   – Да какой в порядке! Кто-нибудь что-нибудь делает, чтобы нас отсюда вытащить?!
   – Пожарная служба уже оповещена. Не покидайте комнату и ожидайте прибытие помощи.
   – Да куда мы ее покинем?! В окно, что ли?! Скоро они приедут?!
   – Скоро. К сожалению, пожар был обнаружен только сейчас, так как в комнатах вашего крыла была отключена противопожарная сигнализация. – Тут только я почувствовал, что голос женщины отнюдь не бесстрастен, просто она старательно подавляет возбуждение. – Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Если это возможно, не открывайте окна, так как приток свежего воздуха ускорит процесс проникновения огня в вашу комнату. Если вас беспокоит дым, дышите через смоченные полотенца. Только что стало известно, что вы действительно отрезаны от выхода, и пытаться покинуть комнату самостоятельно через дверь нельзя ни в коем случае. Откройте все источники воды и постарайтесь…
   Тут связь внезапно прервалась, видно сгорел какой-то кабель этой проклятой допотопной системы.
   – Всё, – сказал я и за ненадобностью бросил трубу на пол.
   – Давайте зальем тут все водой, – предложил Боб, – запремся в дальней комнате и попробуем выбраться через окно.
   – Ты слышал, что она сказала? – возразил я. – Окно открывать нельзя.
   – Если слушаться эту корову, мы тут быстро изжаримся. Давайте таскать воду!
   Мы бросились в ванную. Но ничего подходящего, кроме какого-то изящного кувшинчика там не нашли.
   – Все это херня, – сказал Пилецкий. – Надо запираться в комнате и ждать. Со стороны двери помощь к нам не придет, – и добавил: – Нет, не люблю я такую романтику…
   Пока он всё это говорил, Чуч отвинтил от душевого шланга насадку и пустил в коридор струю воды.
   – Вот это что-то! – одобрил Боб. – Облей тут все, закрепи так, чтобы вода хлестала, и айда отсюда.
   Было уже нестерпимо жарко, потому, когда Чуч, поливая стены и потолок, попадал на нас, мы только радовались. Мы запихали в ванну кресло и приспособили шланг в его подушках таким образом, чтобы струя била в прихожую. После этого мы вломились в дальнюю комнату, заперлись там и распахнули окно настежь.
   Дышать здесь было полегче. Жаркий австралийский воздух казался божественной прохладой. Мы выглянули из окна. Прямо под нами виднелся второй открытый этаж пристроенного к отелю ресторана, но легче нам от этого не стало: какая разница шестнадцать этажей падать или четырнадцать?
   Из-под двери в комнату потекла вода, она была горячая. Пилецкий был одет в ботинки, Чуч и Боб были хотя бы в тапочках, я же и вовсе был босиком. Но ногам было пока терпимо.
   – Что делать? – спросил Пилецкий с отчаянием в голосе. – Если огонь прорвется сюда, я буду прыгать. Лучше уж разбиться, чем сгореть.
   Я вспомнил, что часто в репортажах с мест пожаров говорят о людях, которые могли бы спастись, дождавшись пожарных, но с перепугу выпрыгнули раньше…
   – Надо терпеть до последнего, – сказал я. – Может быть, подоспеют.
   – Пока они развернутся, пока лесенки дотянут… – возразил Пилецкий.
   – А может, у них пожарные вертолеты есть? – откликнулся Чуч. – Советовали же мне не селиться выше четвертого этажа! Туда любой экомобиль подняться может! А я как раз и подумал: обворуют еще…
   – Знать бы, где упадешь, соломки бы подстелил, – пожал плечами Боб.
   Со стороны коридора раздался треск, шипение, и через щели в комнату повалил дым вперемешку с паром. Воды на полу набралось уже по щиколотку, и она закипела. Чтобы не ошпариться, мне пришлось забраться на подоконник с ногами.
   – У нас есть еще минут пять, не больше, – констатировал Боб. – А потом – амба.
   – Ребята, простите меня, если я вас чем-то когда-то обидел, – проникновенно сказал Пилецкий, перекрестился и, сжав в пальцах железный ключик, который почему-то всегда висит у него заместо крестика на шее, забормотал: – Господи, и еже еси на небеси…
   Мы переглянулись. Боб вздохнул:
   – Интересно, как там Петруччио с Евой?
   – Да уж получше, наверное, чем мы, – сказал Чуч.
   Тут я подумал: а может быть можно из окна перебраться куда-то вбок или даже наверх? Я выглянул. Гладкая стена. Только этажом выше виднелся какой-то, чуть выдающийся из стены, карнизик. Буквально в полкирпича шириной. Никакой реальной функции он не выполнял. Так, элемент дизайна… Но чтобы передвигаться по нему, нужно быть профессиональным эквилибристом. Да и то, вряд ли. А если бы он даже и был пошире, выбраться на него из нашего окна было бы все равно невозможно…
   Вместе со мной на карнизик этот обреченно смотрели Боб и Чуч. Из нескольких окон нашего этажа и из многих окон выше валил дым.
   То, что я увидел затем, было настолько невероятно, что я не сразу поверил своим глазам. Метрах в двадцати от нас из окна семнадцатого этажа на этот самый карниз выбралась стройная фигурка и, прижимаясь спиной к стене, довольно быстро двинулась в нашу сторону. Это Ева!
   – Ева!!! – заорал я и замахал руками. И мне показалось, что она еле заметно кивнула мне.
   Пилецкий перестал молиться и, растолкав нас, высунулся наружу.
   – Вот он, наш ангел-спаситель! – радостно закричал он. – Не зря я Господу молился!
   Затаив дыхание, следили мы за ее продвижением к нам. Что-то нечеловеческое было в ее ловкости. Может быть, она из цирковой семьи?
   И вот она уже стоит прямо над нами.
   – Сейчас будет самое сложное, – сказала она, и в ее голосе не было ни тени страха. – Потому что все зависит от вас. Возьмите большое покрывало, сверните в жгут и высуньте в окно.
   Пилецкий бросился к дивану, и через несколько секунд жгут из покрывала уже свисал из окна.
   – Держите крепко, очень крепко, – сказала Ева. – Готовы?
   – Да! – заорали мы.
   – Держите, – повторила она и соскользнула с карниза.
   В самом начале падения она с ловкостью кошки неуловимым движением развернулась лицом к стене, а миг спустя уже висела, уцепившись за покрывало.
   – Тяните! – крикнула она.
   Секунда, две, три… Она спрыгнула с подоконника на пол, прямо в кипяток ногами и спокойно сказала:
   – Тут есть вода. Это хорошо.

7

   – Как ты смогла?! – закричал я, а со мной одновременно завопил Боб:
   – Где Петруччио?!
   – Петя в безопасности, – ответила она торопливо. – Объяснять нет времени.
   Она уже металась по комнате, сдергивая на пол постель и вываливая из шкафа запасные одеяла, покрывала и простыни… Она потопталась по ним, чтобы они побыстрее промокли.
   – Ты и ты, указала она на Чуча и Пилецкого, – завернитесь в это. С головой! – она подала им мокрые тряпки. – Быстрее!
   Они беспрекословно повиновались, превращая себя в нелепые, испускающие пар, коконы.
   – Ты, – кивнула она Бобу, – закроешь за мной дверь. Потом вы оба завернетесь также. Да! Снова так же высуньте из окна жгут, я вернусь по карнизу! И ждите!
   С этими словами она шагнула к двери, распахнула ее, затем, словно маленьких детей, одного под левую руку, другого под правую, подхватила Чуча и Пилу, легко приподняла их и ринулась в огонь.
   Я смотрел во все глаза. То, с какой легкостью поволокла эта хрупкая девушка двух взрослых мужчин, было еще более нереально, чем ее ловкое хождение по парапету.
   Впрочем, я быстро понял, что к чему. Я вспомнил все, что читал о супердопингах. Человек принимает такой препарат, и его скрытые физические возможности выплескиваются наружу. Он способен свернуть горы в буквальном смысле слова. Официальной медициной супердопинги запрещены, ведь чуть ли не каждый второй, кто принимает их, гибнет, а оставшиеся в живых становятся инвалидами. Исключения бывают, но они уникальны и лишь подтверждают правило. Но, все-таки, находятся, чрезвычайно редкие, правда, придурки-камикадзе, всегда таскающие супердопинг с собой. На всякий случай. Вроде тех, кто всегда имеет при себе ампулу цианистого калия.
   Боб захлопнул дверь, но толку от этого было уже мало: огонь вторгся в нашу комнату, горели обои на стенах, мебель, да и сама дверь. Громко матерясь, Боб схватил с пола мокрое одеяло и принялся тушить. Я же проклинал себя за беспомощность, не представляя, как бы я мог опустить в кипяток босые ноги.
   Бобу удалось забить огонь, он снова помакал одеяло в воду и бросил его мне:
   – Заворачивайся!
   – Она вернется? – совсем по-детски спросил я.
   – Раз она смогла все это, то сможет и вернуться, – резонно сказал он и, зачехлившись с головой, уселся рядом со мной. Еще одно одеяло он перебросил через подоконник.
   Со стороны коридора раздался грохот, по-видимому, обвалились какие-то переборки. Из соседних окон разом повысовывались языки пламени. Одновременно с этим с улицы донесся вой пожарных машин, и я увидел вдалеке мчащуюся их вереницу. А чуть позже раздался и стрекот лопастей вертолета. Но в этот миг мы снова увидели Еву, выползающую на карниз. Правда, если бы мы не знали, кто это, мы бы вряд ли узнали ее.
   Так же, как и в прошлый раз, она быстро продвигалась в нашу сторону. Стало видно, что ее одежда превратилась в лохмотья, что у нее нет волос, а голова и лицо стали сплошной обгорелой бурой маской… Я отвернулся. Я не мог этого видеть. Быть спасенным такой ценой?! А как я потом буду жить?
   Сверху раздался хриплый каркающий выкрик, и голос Евы я узнал с трудом:
   – Держите крепко!
   Мы вцепились в одеяло. Вновь раздался грохот, наша дверь сорвалась с петель, и в комнату вломился огненный вихрь. Жар был нестерпимым, волосы на голове трещали… Одеяло в наших руках дернулось, и из-за окна послышалось:
   – Тяните!
   Монстр выбрался на подоконник и прокаркал:
   – Приготовьтесь!
   Мы плотнее закутались в горячее мокрое тряпье, и тут же сильные руки, больно сдавив, подхватили меня и понесли.
   Я чувствовал, что тело мое горит и, наверное, во многих местах уже покрыто ожогами. Что-то сыпалось на меня, и я думал, не лучше ли было умереть сразу, не дожидаясь, когда лопнут глаза… Это длилось минуту… Десять… Час… Вечность!!! Я закричал, не в силах больше терпеть боль… И тут руки отпустили меня, и я упал на пол, основательно треснувшись обо что-то головой.
   Я высвободился из раскаленной обгорелой тряпки и понял, что все не так плохо, как казалось. Да, ожоги, конечно, есть, но я жив, и со мной не стряслось никакой серьезной беды. Рядом, сбивая с одежды пламя, со стонами катался Боб. Освещалась эта картина всполохами огня, падавшими из окна.
   Мы находились на площадке лестницы между этажами. Здесь было много дыма, но дышать уже можно было, и воспаленные глаза уже не резало так, как раньше… Мы были вне эпицентра пожара и дальше могли продвигаться своим ходом…
   Но где Ева? Что с ней?
   Что-то шевельнулось рядом со мной. Что-то, что сперва я принял за груду обгорелой ветоши и железа. Да, собственно, так оно и было. Я пригляделся, и у меня перехватило дыхание. Из этой бесформенной кучи поднялась тонкая поблескивающая лапка и стала обдирать дымящуюся обоженную плоть с металлического скелета, к которому была прикреплена. Приподнялся блестящий череп с одним уцелевшим круглым глазом. Уставившись на меня, это жуткое существо сипло прошамкало:
   – Скоро огонь будет здесь. Бегите… Будьте счастливы.
   – Ты – Ева? – догадался я, чувствуя одновременно, что мир становится все менее реальным.
   – Да, – отозвалось оно. – Не смотри на меня… Я плохо выгляжу.
   Да уж, это точно. Я усмехнулся, и реальность стала возвращаться.
   – И правда, чего уставился?! – рявкнул Боб. – Роботов не видел? Я еще в комнате понял, что к чему. Хватай ее за ноги, и поволокли.
   – Не надо, – прошамкало оно. – Я не хочу жить.
   – А тебя никто не спрашивает, – резонно заявил Боб. – Поперли!
   И мы поперли, поначалу обжигаясь о раскаленный каркас. Ноша была совсем не тяжелой, я без труда справился бы с этим и в одиночку, но тащить одному было бы неудобно.
 

* * *

 
   Оказалось, она сумела донести нас по служебной лестнице до одиннадцатого этажа. Видимо, она полыхала на ходу, но рухнула лишь тогда, когда напрочь выгорели мышцы ног. Я никогда не слышал о таких роботах. В принципе, конечно, их можно было бы сделать, но, насколько я знаю, это запрещено.
   Боб, даром что техник, был осведомлен лучше.
   – Я знаю, кто она была, – нарушил он молчание между пятым и шестым этажами. Мне показалось неприличным говорить в третьем лице, да еще в прошедшем времени о живом еще субъекте (или объекте?) в его присутствии, но Боб продолжал:
   – Ее сделали семь лет назад, как раз на «Intelligent Australian Robots». Опытный образец. Эти придурки представили ее миру, радуясь, как дети. Мол, вот, посмотрите: робот точь-в-точь, как человек, даже лучше! Но мир встал на дыбы: церковь, общественность, зеленые, синие… И в результате была принята международная конвенция, запрещающая создание человекообразных роботов… Слушай, – прервал он сам себя, запыхавшись, – давай, передохнем, а?
   Мы остановились, останки робота осторожно положили на пол, и Боб продолжил лекцию:
   – В принципе, они были правы. Если роботы будут точно такими же, как люди, и даже лучше, не станет ли это угрозой для человечества, как вида? Вот только с первым роботом, названным «Евой», с единственным уже существующим образцом, они поступили, я считаю, неоправданно жестоко. После долгих пересудов, под давлением Папы, было решено уничтожить его… Точнее, её… Или, все-таки, его?
   – А ты за две ночи не разобрался? – уел я его.
   – Не важно, – махнул он рукой. – Короче, уничтожить. Но потом прошел слух, что образец сбежал. Однако «I.A.R.» отбрехалась тем, что, мол, они демонтировали образец сами, не дожидаясь вердикта. В конце концов, это их собственность, что хотят, то и делают. Общественность немного поворчала и успокоилась.
   – А я все-таки сбежала, – раздалось с пола.
   – Молодец! – похвалил Боб и скомандовал мне: – потащили дальше.
   … Несколько раз нам встретились люди из обслуги гостиницы и пожарные. Пялились на странный предмет, который мы несли, предлагали помощь. Сообщили, что пожар локализован и почти потушен. На площадке между вторым и первым этажом Боб снова остановился.
   – Надо бы кое-что выяснить, – сказал он. Мы снова положили обломки робота на пол и уселись рядом. Лично я был только рад, так как теперь, когда опасность миновала, боль вышла на первое место. Ныла обожженная во многих местах кожа, ссадины и царапины. Мы стали говорить, затихая, когда кто-нибудь проходил мимо.
   – Ева, – спросил Боб. – Тебя можно… Восстановить?
   – Никто не станет этого делать, – отозвалась она. – Я вне закона.
   – Ты увязалась за нами, чтобы попасть на «I.A.R»?
   – Да. Срок действия кадмиево-литиевой батареи – семь лет. Если не заменить батарею, мне оставалось жить чуть больше месяца. Заменить батарею можно было только на «Intelligent Australian Robots».
   – А зачем ты спала с нами? – не удержался я.
   – Тебе не понравилось? – шевельнулись обломки. – Я спрашивала тебя тогда, и ты ответил, что тебе еще никогда не было так хорошо.
   Я почувствовал, что краснею, но не унимался:
   – Но зачем это было тебе нужно? И зачем со всеми сразу?!
   – Когда мужчины говорят мне о любви, я забываю, что я – робот… Ты хочешь узнать, где мой стыд? Он там же, где и душа. Я – машина, у меня есть только голова. «Machin Head», ты рассказывал, очень жесткая музыка. И еще ты говорил: «Машина – неодушевленный предмет, и она не может быть в чем-то виновата». Особенно машина, на которую ополчился весь мир… Я видела, как вы все обиделись на Петруччио, я боялась, что вы станете настаивать, чтобы я покинула вашу компанию. И я придумала, как сделать довольным каждого из вас…
   – Вот чертовка! – бросил Боб одобрительно.
   – К тому же там, на «Intelligent Australian Robots», я должна была действовать по обстоятельствам, и каждый из вас мог пригодиться мне, каждый должен был быть готов пойти за мной в огонь и в воду, не рассуждая.
   Я вспомнил свое состояние и признался себе: я пошел бы за ней и в огонь, и в воду, не рассуждая.
   – Я прошу вас, – сказала она, – не рассказывайте Пете о том, что я была с вами. Я не хочу, чтобы он запомнил меня такой… Бесстыдной.
   – Ты его любишь? – без обиняков спросил Боб.
   – Н-нет… – отозвалась она. – Или да.
   У меня сжалось сердце, когда я услышал, что она ответила точно так же, как и Петруччио.
   – Я не знаю. Людям легко. Вы знаете, что такое любовь, что такое ненависть, что такое жалость… А я обо всем этом догадываюсь сама.
   – Ошибаешься, – сказал я, чувствуя в горле комок. – С людьми та же история.
   – Ты чувствуешь боль? – вмешался Боб.
   – Да.
   – Сейчас тебе больно?
   – Нет. Все нервные окончания сгорели. Но было очень больно.
   – Чего же ты полезла выручать нас?
   Она молчала так долго, что я подумал: всё. Каюк. Но она все-таки ответила:
   – Потому что могла.
 

* * *

 
   Оказалось, что живые обломки можно безболезненно сложить вдвое и упаковать в найденную на одной из площадок простыню, оброненную, по-видимому, кем-то из спасавшихся. Мы спустились вниз. Мы договорились с Бобом о ближайших действиях, и когда навстречу нам кинулись Петруччио, Пилецкий и Чуч, живые и невредимые, мы действовали согласно этой договоренности.
   Я стал заговаривать зубы Петруччио, спрашивая, знает ли он, что Ева оказалась роботом, а Боб оттащил Чуча с Пилой чуть в сторону и пообещал, что открутит им головенки, если кто-то из них ляпнет, что Ева спала с ними.
   Оказалось, Петруччио уже знал, что Ева – робот, она сама рассказала ему о себе, прежде чем отправиться спасать нас.
   Дальнейший план мы разработали все вместе.
 
   … Уже через час одетые, умытые, кое-где перевязанные и заклеенные лейкопластырем мы сидели в кабинете президента «I.A.R.» Уве Уотерса. Он был очень вежлив, предупредителен, но и насторожен. Он принес нам извинения за инцидент, в котором виноват не был, и явно ждал, что мы начнем требовать денежную компенсацию или откажемся от сегодняшнего выступления. Но Петруччио резко перевел разговор в нужное русло:
   – Господин Уотерс, – сказал он. – Это будет неожиданностью для вас, но говорить мы будем не о пожаре и не о концерте, а о вашей модели «Ева».
   – Не вижу необходимости в таком разговоре, – откликнулся он, но лицо его сделалось еще напряженнее. – Модель демонтирована семь лет назад, и…
   – Это неправда, и вы знаете это лучше меня. Модель «Ева» находится у нас. Она прибыла в Сидней с намерением проникнуть на территорию вашей компании и завладеть новой кадмиево-литиевой батареей.
   После небольшой паузы президент сдался:
   – Надеюсь, наш дальнейший разговор будет сугубо конфиденциальным?
   – Естественно, – заверил его Петруччио.
   – В случае чего, я буду все отрицать, – добавил президент.
   – Случая не будет, – отозвался Петруччио.
   Уотерс расслабился.
   – Я так и думал, что девочка вернется, – сказал он. – Я очень неплохо отношусь к ней, но ее существование уже семь лет составляет угрозу репутации нашей компании. Я бы и сам дал ей эту батарею, лишь бы она молчала. Но как я могу доверять машине, если и людям-то нельзя доверять? У машин нет ни души, ни совести, я знаю это лучше других, ведь я их делаю…
   – Так что при случае вы бы ее все-таки прихлопнули? – вмешался Боб, но Петруччио остановил его жестом и продолжил сам:
   – Господин Уотерс, мы не разделяем вашего мнения касательно моральных качеств вашей модели. Ева, жертвуя собой, спасла нас из пожара, когда никакой надежды у нас уже не было…
   – Счастлив это слышать, – просиял Уотерс. – Значит, мы работали не зря.
   Но Петруччио точно уловил основную причину радости президента:
   – Я сказал «жертвуя собой», но не «пожертвовав», уточнил он. – Она жива, хоть и сильно повреждена, и мы требуем, чтобы вы полностью восстановили ее.
   – Это невозможно! – замахал руками Уотерс. – Церковники съедят меня!..
   – Они съедят вас значительно раньше, если узнают, сколько лет вы морочите им голову.
   – Вот, значит, как ставится вопрос, – снова напрягся Уотерс. – Ну, допустим, я выполню ваши требования. Что мне это даст? Где гарантия, что информация останется между нами? Вы понимаете, какому риску я себя подвергну?
   – Сейчас вы рискуете больше. А когда вы восстановите ее, ваш риск будет практически равен нулю, так как за то, что все останется в тайне, мы поручимся официально. В качестве залоговой суммы мы ставим все состояние «Russian Soft Star’s Soul». Это, конечно, не «I.A.R.»… Но это все, что у нас есть, и, думаю, вы понимаете, у нас нет не малейшего желания терять это. Перед вами пятеро из шести соучредителей «RSSS», и, согласно уставу, мы правомочны подписывать любые бумаги.
   – И вы доверите свои деньги совести машины?
   – Мы уже доверяли ей свои жизни.
   Уотерс усмехнулся.
   – Я много раз слышал о том, что русские – сумасшедшие, – сказал он, – но впервые убедился в этом лично. Однако австралийцы, между прочим – не менее сумасшедшие. Я принимаю ваши условия без юридического подтверждения. Дайте мне только честное слово, что никогда никто, кроме здесь присутствующих, не узнает, что наша Ева жива, и мы займемся ее восстановлением.
   «Вот же лиса! – восхитился я про себя. – Ведь существование юридически оформленной бумаги, о которой говорит Петруччио, стало бы для компании «I.A.R.» даже опаснее существования самой Евы».
   – Мы готовы, – отозвался Петруччио. – Клянемся.
   – Клянемся, – отозвались мы.
   – О’кей, – сказал Уотерс и пожал нам руки.
   – Сколько времени займет у вас ее восстановление? – спросил Петруччио.
   – А каково ее состояние?
   – Плачевное. Остался кое-где оплавленный скелет, череп и мозг, в котором еле теплится жизнь.
   – О’кей, – повторил Уотерс задумчиво. – То есть, не осталось ничего. Проще сделать нового робота.
   – Новый нам не нужен, – покачал головой Петруччио. – Нам нужна Ева.
   – А вы знаете, сколько это будет стоить? – нахмурился президент.
   – Мистер Уотерс, не мелочитесь, – усмехнулся Петруччио. – Мы ведь платим вам своим молчанием и не просим большего.
   – Да-да, – смутился президент, – я не это имел в виду…
   – Впрочем, просим, – перебил его Петруччио, и Уотерс насторожился, – каждые семь лет вы будете поддерживать ее жизнь.
   – Мы не стоим на месте. Мы установим ей новую, недавно разработанную батарею, которой хватит ей лет на сто. Вам этого достаточно?
   – Посмотрим, – сказал Петруччио. – Вернемся к этому разговору лет через сто.
   И впервые за все время этого разговора мы и Уотерс позволили себе улыбнуться друг другу доброжелательно.
 

* * *

 
   Концерт прошел великолепно. Слух о том, что мы чудом спаслись из пожара и выступаем, несмотря на ожоги, превратил нас чуть ли не в национальных героев Австралии.
   Я, правда, никак не мог сосредоточиться на работе, так как меня непрерывно мучили вопросы типа:
   «Можно ли считать, что нас спасло предчувствие Петруччио, из-за которого он взял с собой Еву, если учесть, что не будь Евы, и не случилось бы, наверное, этого пожара?»
   «Или пожару суждено было случиться все равно? Интересно, по какой тогда причине я отключил бы свой ДУРдом и пьяный курил в комнате?»
   «Почему именно Петруччио в этом пожаре ничего не угрожало, и именно его Еве не пришлось спасать? Не говорит ли это о том, что его предчувствие перестало быть «эгоистическим» и распространяется теперь и на нас? Или, не будь Евы, беда бы случилась как раз именно с ним?»
   «Есть ли, все-таки, душа у машины, и должна ли меня мучить совесть от того, что я переспал с ней?»
   Ну, и так далее. Я так и не смог себе ответить ни на один из этих вопросов.
   … В полдень следующего дня мы садились в гравилет вчетвером. Петруччио остался.
   – Подожду, пока Еву… вылечат, – объяснил он нам.
 
   Не-ет, не зря, не зря, вождь Мордыхай Шульцман мазал их своим дерьмом.

Фа-диез
Неисправимая заводчица.
Рассказывает Боб.

   … Как ты живешь в царстве вещей,
   Спит ли с тобой твой холодильник?..

Из песни «Королева белых слоников»^[20]

   Недолго осталось моему Рыжему ходить в бобылях. У Ольги есть одна подружка… Впрочем, давайте по порядку.
   Австралийская история слегка выбила меня из привычной колеи. Все думают, что я – принципиальный холостяк, да я и сам уже довольно давно так о себе думаю. Но эта железяка… Я имею в виду Еву… Она разбудила во мне что-то… И это «что-то» ныло и саднило в моей душе до тех самых пор, пока я не встретил Ольгу. Кстати, замечу, когда выяснилось, что Ева – андроид, я зауважал ее еще сильнее. Ну, люблю я качественную технику.
   А с Ольгой я познакомился на почте. Она там работает. Она – самый обыкновенный оператор. Вообще-то, когда видишь на почте – за стеклом ли телеграфа, на межгороде или в отделе пересылок – молодую симпатичную, но, как правило, усталую и издерганную девушку, думаешь: «Бедняга, ты, бедняга. Видать, не балует тебя жизнь, раз ты выбрала себе такую профессию…» Но когда я, зайдя в близлежащее отделение связи подписаться на пару-тройку технических изданий, увидел Ольгу, я ничего такого не подумал. Потому ли, что она доброжелательно улыбалась мне, потому ли, что одета она была не «бедненько, но чистенько», а очень даже элегантно… Мне сразу захотелось с ней познакомиться. Потом я подумал, что, наверное, так она улыбается всем – «по долгу службы» и хотел уже уйти… Но тут же услышал, как она рявкнула на кого-то: «Вам уже десять раз сказано, нет у нас открыток с мимозами! С гладиолусами берите, пока есть!» Я обернулся, а она вновь мило мне улыбнулась.