Буркин Юлий Сергеевич. Осколки неба, или Подлинная история “Битлз”

   – Как ты посмел?!
   – Что посмел? – удивился тот.
   – Что ты наговорил про Иисуса Христа?
   – Я? Про Иисуса? Ничего не говорил.
   – Не лги! Твои высказывания напечатали в «Ирвинг Стандарт»! И теперь твориться черт знает что!
   – Да не говорил я ничего! – взвился Джон. Он действительно ничего такого не помнил. – А если бы и говорил, что особенного?
 
   Вскоре и эта газета, и кипа других были доставлены в дом Эпштейна. Фраза, сказанная Джоном журналистке Морин Клив дословно звучала так:

   «…Христианство умрет. Оно будет сходить на нет понемногу. Уже сейчас „Битлз“ любят больше, чем Христа. Я не знаю, что исчезнет раньше – рок-н-ролл или христианство. Иисус был „о'кей“, а вот его апостолы – жирные и заурядные типы. Они все извратили, и вот это извращение мы и называем „христианством“…»

   – И из-за этой ерунды вы написали в штанишки? – насмешливо посмотрел Джон на Брайана.
   – Я – нет, – ответил тот. – А вот ты – написаешь, когда узнаешь, что сейчас творится в Америке! – Брайан потряс у него перед носом пачкой газет и начал, листая их, вычитывать куски текстов:
   – «Бирмингем. Диск-жокей Томми Чарлз собрал митинг под лозунгом „Джон Леннон, Иисус умер за тебя!“ Участники митинга бросали пластинки „Битлз“ в пасть огромного лесопильного агрегата, где они превращались в пластмассовую труху…» Так, так… Вот еще, слушай: «Великий Дракон Ку-клус-клана Южной Каролины устроил церемонию сожжения пластинок „Битлз“…» А как тебе нравится это: «„Совет белых граждан“ штата Алабама выступил за запрет рок-н-ролла. „Мы не угрожаем, – заявил председатель совета Генри Хук, – но наши люди всегда отличались высокой гражданской активностью. Боюсь, если „Битлз“ сунутся к нам в штат, живыми они его не покинут…“»
   – Психи, – пробормотал Джон.
   Брайан бросил газеты на стол и тяжело опустился в кресло:
   – И наконец: «Тридцать радиостанций США объявили о бойкоте музыки „Битлз“…» Ну, что ты обо всем этом скажешь?
   – Мне нечего сказать! – с напускной бравадой объявил Джон. – Психи. Я всегда знал, что американцы – психи.
   – Я бы дал отрубить себе палец за то, чтобы такой скандал заварился вокруг «Роллинг Стоунз», – вставил свое слово Джаггер.
   – О! Смотрите-ка! – подал голос Джордж. – Не все против нас. Кое-кто и «за». «В городке Лонговью штата Техас в пятницу тринадцатого по инициативе местной радиостанции состоялось ритуальное сожжение пластинок „Битлз“. На следующий день в передатчик ударила молния, и станция надолго замолчала…»
   У Пола по спине пробежали мурашки. Он привык к роли «звезды», и она уже не пугала его так, как раньше. Но вот «Кое-кто» вновь напомнил о их таинственной связи с Ним.
   – Что будем делать, парни? – прервал его размышления Ринго. – Мы же в Америку собирались…
   – Надо отменять, – высказал свое мнение Пол. – Пристрелят.
   – Сумма неустойки перекроет все наши заработки, – устало вздохнул Брайан.
   – Нас убьют, – повторил Пол.
   Джон поднял голову:
   – Я знаю, что делать. Я извинюсь. Принесу публичные извинения. Последнее время я только и делаю, что извиняюсь! – вдруг заорал он, но тут же успокоился. – Но это будут наши последние гастроли.
 
   Вечером Пол позвонил Джорджу.
   – Что ты думаешь обо всем этом?
   – То же, что и ты. Мир сошел с ума, и нам нужно быть осторожнее со словами.
   – Но ведь он и правда не сказал ничего особенного.
   – Для них «Битлз» – божество. Они верят в нас, Пол, они поклоняются нам. И они верят в Иисуса. А когда одно божество затевает склоку против другого, происходит большой катаклизм.
   – А ты сам веришь, что «Битлз» – божество?
   – Каждый человек – божество. А нас – четверо. И мы – едины, что бы там не происходило, как бы это не выглядело внешне…
   – Послушай, Джордж, – перебил его Пол, решив задать давно мучивший его вопрос. – Ты сейчас читаешь разные книги… Скажи, это правда, что есть такой закон природы: когда рождается гений, кто-то должен умереть?..
   – Кто это тебе сказал?
   – Стюарт.
   Джордж помолчал. Потом сказал осторожно:
   – Не то, чтобы закон. Но такая зависимость замечена. Это может быть не обязательно смерть человека. Это может быть стихийное бедствие. Гений изменяет вселенную, а она борется за себя…
   – Подожди, ну а когда родился тот же Иисус?..
   – Ты забыл Библию? Избиение младенцев. Когда родился Иисус, было уничтожено целое поколение.
   – Пока, – Пол бросил трубку и долго смотрел на нее, как на ядовитую змею.
 
   «Битлз» вылетели в США, и в первый же день в Чикаго состоялась специальная «примирительная» пресс-конференция.
   Джон долго юлил и крутил, пытаясь, не унизившись, погасить страсти. Но журналисты с каменными лицами продолжали твердить одно:
   «Готовы ли вы принести извинения американским христианам?»
   – Если бы я сказал, что, например, телевидение популярнее Христа, на это не обратили бы внимания, – уходил от прямого ответа Джон. – Но, что сказано, то сказано, и я признаю, что был неправ или неправильно понят. И теперь давайте об этом забудем.
   – Готовы ли вы принести извинения? – Казалось его могут придушить прямо здесь и сейчас.
   – Я не против Бога, не против Христа, не против религии, – с выражением зубной боли отвечал Джон. – Я же не утверждаю, что мы лучше или важнее. Я и сам верю в Бога. Я верю: то, что люди называют Богом, находится внутри нас. Я верю: все что говорили Иисус, Магомет, Будда и все прочие, – это все верно. Просто их слова не всегда правильно переводили. Я же не имел в виду, что «Битлз» лучше Бога или Иисуса. Я упомянул о «Битлз» просто потому, что мне легче говорить именно о «Битлз».
   – Вы сожалеете о том, что сказали по поводу Христа? Вы готовы принести извинения?
   – Я не говорил того, что мне приписывают. Я сожалею, что сказал так. Правда. Я не думал, что это будет воспринято как грубое антирелигиозное заявление… – Его лицо было покрыто красными пятнами. – Я прошу прощения, если уж вам именно это так хочется услышать. Я до сих пор не понимаю, что же я такого сказал. Я пытаюсь вам все объяснить… Но если вам уж так хочется, то ладно – я прошу прощения…
   Никогда еще Джон не чувствовал себя так униженно.
   «Совсем не похоже на нашу первую пресс-конференцию в Америке», – заметил Джордж, и остальные невесело усмехнулись.
 
   В этом турне изоляция «Битлз» от окружающих достигла наивысшего пика. Теперь их охраняли не только от чрезмерной любви, но и от откровенной ненависти. По согласованию с правительством США служба безопасности, пропуская зрителей в залы, обыскивала их и изымала оружие… Когда на одном концерте раздался выстрел детской хлопушки, Пол с перепугу кинулся со сцены…
 
   – Итак, мальчики больше не будут выступать, это решено, – скорбно сказал Эпштейн своему другу, американскому юристу Нату Вайсу перед последним гастрольным концертом. – Я больше не заключаю контрактов, и, похоже, я больше не буду им нужен… – Он встряхнулся. – Но всегда найдется что-нибудь, способное меня утешить. Мне позвонил Ди Джиллескай, он тут, в Лос-Анжелесе. Он хочет со мной встретиться.
   Нат по-настоящему уважал Эпштейна и был в курсе его личных невзгод:
   – Брайан, – попытался он отговорить его, – ты не должен встречаться с этим парнем. Однажды он уже пытался зарезать тебя, что он выкинет на этот раз?
   – Отелло не убил бы Дездемону, если бы не любил ее, Нат. Я живу в мире сильных страстей.
 
   Он встретился со своим любовником в домике на Беверли Хиллз и провел с ним идиллическую, по понятиям гомосексуалиста, ночь. Утром Ди исчез. Прихватив атташе-кейс Брайана. В нем было двадцать тысяч долларов, важные документы, а главное – его фотографии в постели с различными молодыми людьми…
   Поисками Джилескай занялись частные детективы.
   Вернувшись в Лондон, Брайан никуда не выходил из дома, заглушая душевную боль и страх публичного позора спиртным и наркотиками. Однажды Питер Брайан, у которого были ключи от его квартиры, нашел его без сознания и отвез в больницу.
   Когда Эпштейна привели в себя, он сказал Питеру:
   – Это случайность. Глупая случайность.
   Неизвестно, кого он хотел обмануть больше – Питера или себя. Ведь на его столе, на самом видном месте лежала записка:

   «Это все для меня чересчур. Я не могу этого больше выносить».

 
   Но он поправился. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло послание, найденное им среди принесенных в палату апельсинов:

   «Выздоравливайте быстрее. Я вас люблю, вы понимаете, что я имею в виду. Джон».

9

   Слова Пола о том, что без Брайана они работать не будут, полностью подтвердились. Во всяком случае, предложение Джорджа устроить «каникулы» было принято с восторгом. Десять лет безостановочной работы – репетиции, концерты, записи… И вот, наконец, долгожданный отдых.
 
   Джон уединился в своем доме в Уэйбридже, целыми сутками он читал, смотрел телевизор и возился с Джулианом. У Синтии появилась надежда, что нормальная семейная жизнь наконец-то наладится.
   – Папочка, почитай сказку, – попросил Джулиан, когда Джон укрыл его и подоткнул одеяло. – Про Люси.
   – Про какую Люси?
   – Вот, – Джулиан, вновь распотрошив одеяло, вытащил из под подушки альбом, раскрыл его и подал отцу. – Вот она.
   Джон с удивлением обнаружил, что рисунок сына разительно похож на его собственный. Фигурка девочки, выполненная черным карандашом была неказистой, но трогательной. Черными были и небо, и земля. Только в огромных глазах девочки сверкали искры всех цветов радуги.
   – Кто это?
   – Я же говорю, Люси О'Донелл. Мы вместе в детский сад ходим. У нее в глазах как будто калейдоскопы.
   – Вы с ней дружите?
   – Зачем?
   Джон вернул альбом сыну.
   – Красивая девочка. Но про нее еще книжек не написали.
   – Напиши.
   – М-м… Это долго. Если я что и напишу, то песню. Давай-ка, лучше я почитаю про Дороти.
   – «Волшебник из страны Оз!» – обрадовался Джулиан. – Конечно! Она точно такая же!
   Джулиан снова зарылся в постель, и Джон принялся читать. Он произносил слова механически, не вдумываясь в текст. Перед глазами стояла Люси с калейдоскопическими глазами. «В жизни нужно срочно что-то менять! – вдруг решил он. – Семейная идиллия – не для меня»…
   – Вот бы никогда не подумала, что ты можешь быть таким, – на пороге детской стояла умиленная Синтия. – Джул уже давно спит.
   Джон захлопнул книгу, выключил свет, вышел из комнаты сына, уселся в кресло и уставился в экран телевизора.
   – Звонил Джордж, сказал, что они с Патти решили провести медовый месяц в Индии, – рассказывала Синтия.
   Джон переключил программу.
   – Они так счастливы, я это услышала по его голосу, – она покосилась на мужа, ожидая реакции.
   Джон снова переключил программу.
   – Да, чуть не забыла. Еще звонила тетя Мими. Просила поцеловать Джулиана. Она говорит, что Тим все никак не может прижиться в новом доме…
 
   Кота по имени Тим когда-то собственноручно притащил с улицы Джон. А новый дом тете Мими он купил год назад.
   – …На этот раз, Мим, ты не сможешь отказаться! Ты всегда говорила, что хочешь жить прямо у моря, – объявил Джон, проезжая с ней вдоль Пулского залива на заднем сидении своего размалеванного в разные цвета «Роллс-ройса». – Выбирай, какой из них тебе нравится? – он указал на симпатичные домики, стоящие на побережье.
   – Если бы я и стала покупать, то – вон тот белый особнячок. Он просто сказочный… Но мне это ни к чему. Я всю жизнь прожила в Вултоне и такая роскошь не по мне.
   – Энтони, – скомандовал Джон шоферу, – слышал? К тому дому.
   – Что ты надумал?! – запротестовала Мими. – Там ведь и люди, наверное, живут…
   Джон сделал успокаивающий жест и, натянув на голову кепку, вышел из автомобиля.
   Открыв дверь, хозяева опешили:
   – Неужели Джон Леннон?!
   – Он, – ответил Джон. И добавил тоном, не терпящим возражений: – Я хочу купить ваш дом. Мим! Иди сюда, посмотрим.
   Они обошли комнаты, вышли на веранду с великолепным видом на море…
   – Нравится?
   – Дом, конечно, хороший. Но так же не делается… – глядя на испуганные лица хозяев, сказала она вполголоса.
   – Делается, – возразил Джон. – Как раз так и делается. Ну? Если не согласишься, я куплю его себе!
   Мими была вынуждена сдаться.
   Цена, как ни странно, оказалась приемлемой. Хозяева уступили дом Джону всего в два раза дороже его стоимости.
 
   Новое жилище тети Мими украсили старая фотография Джона, сделанная еще в Гамбурге Астрид Кирхгерр, его орден M.B.E. (над комодом) и подаренная им серебряная доска с выгравированной на ней фразой: «Гитара – это хорошо, как хобби, Джон, но с ней ты на жизнь не заработаешь!»
 
   … – Пора спать, – не дождавшись от мужа ни малейших знаков внимания, сказала Синтия и выключила телевизор. Взяв Джона за руку, она повела его в спальню. Джон послушно плелся за ней.
   Сидя на кровати, он вдруг сообщил:
   – Я завтра еду в Ливерпуль.
   – Что?
   – Я еду в Ливерпуль! – повторил он, оживляясь.
   – Зачем?
   – Да, действительно. Зачем? – снова поскучнел Джон, стянул обувь и улегся в постель…
 
   «Я все-таки уехал», – прочла Синтия в записке, которую нашла утром на его столе.
 
   Пит Шоттон в халате и рваных тапочках открыл дверь своей квартиры.
   – Да, я – Свинья, – протянув ему руку, представился Джон. – Извини, что давно не заходил.
   – Я, вобщем-то и не ждал, – пожал плечами Пит. – Для свиньи ты слишком хорошо одет, а вот на осла ты в этих очках похож. Это что, мода сейчас такая? – Пит указал на круглые старушечьи очки-велосипеды Джона.
   – Наоборот, так меня меньше узнают.
   – А-а, понимаю, понимаю. Журналисты, поклонницы и все такое прочее… Извините, сударь, но моя квартира, наверное, слишком проста для такой персоны…
   – Ты-то хоть не гадь в душу. Я Джон Леннон, понял? И больше ничего.
   – Ничего?
   – Ничего.
   – Тогда заходи.
   Они вошли в неубранную кухню. Пит открыл холодильник и, пошарившись для виду по пустым полкам, повернулся:
   – Чего ж ты в гости, и без бутылки? У тебя деньжищи-то есть?
   За выпивкой они отправились вместе. Булыжная мостовая гулко отдавалась с детства знакомым стуком под их подошвами. Редкие гудки портовых кранов заглушали крики чаек, и Джону невыносимо хотелось остановиться и оглядеться по сторонам. Но то и дело он ловил на себе любопытные взгляды прохожих и, отворачиваясь, прятал лицо.
   – Да, тебе не позавидуешь, – заметил Пит, когда они уже подходили к супермаркету. – Хотя, мне-то – тем более. Я ведь безработный. Ни пенса нет в кармане.
   – А кем бы ты хотел работать?
   – Продавцом. Вот в таком вот шикарном магазине. – По его тону было ясно, что это – предел его мечтаний.
   – Продавцом? А как насчет управляющего?
   – Ну, ты загнул…
   – Сейчас ты станешь управляющим вот этого самого магазина, – Джон потащил его в дверь.
   – Да перестань, – стал отбиваться Пит. – Ты сейчас будешь просить за меня, а я буду стоять рядом и краснеть, как рак… Не надо мне таких одолжений.
   – Просить?.. Да я со стыда сгорю! Лучше уж, я куплю этот магазин и назначу тебя управляющим.
   – Ты что серьезно? Так не бывает…
   – С сегодняшнего дня бывает, – заверил Джон. – Кстати, раз ты сейчас станешь управляющим, то и на выпивку можно не тратиться. Здорово я придумал?
   – Ты чертовски хитер, Джон, – отдал ему должное Пит. – Ты умеешь экономить!
 
   …С тех пор, как Джон в последний раз был в родительском доме Сатклиффа, тут почти ничего не изменилось. Может, облупилась, когда-то новенькая, краска на полу и обои стали немного темнее. Или так казалось оттого, что время близилось к вечеру.
   – Джон! – воскликнула Милли Сатклифф. – Неужели это ты? Как вырос… Давненько же я тебя не видела. Живем в одном городе, а ты совсем не заходишь…
   Джон посмотрел на нее изумленно.
   – Только не ври, что у тебя не было времени. Всегда можно найти минутку, зайти к старым друзьям… Ну, так чем же ты сейчас занимаешься?
   – А вы разве не знаете? – осторожно спросил Джон.
   – Откуда? Ты же не заходишь…
   – Ну… Мы по-прежнему играем рок-н-ролл, – запинаясь начал Джон.
   В глазах миссис Сатклифф мелькнула жалость:
   – Разве на это можно жить?..
   – Вообще-то, можно. Мы добились кое-каких успехов… Пластинки записали… – Он вдруг почувствовал, что готов заплакать.
   – Что-то не так? – забеспокоилась Милли.
   – Да нет, все нормально… Все нормально… – он замолчал. Тактично молчала и миссис Сатклифф.
   – Я… – начал он. – Я… Простите меня. Простите…
   – За что, Джон? – она ласково погладила его волосы.
   – Пожалуйста… За Стюарта… Он должен был… – Джон задохнулся, не в силах произнести больше ни слова.
   – Я сейчас принесу воды, – засуетилась она, – посиди, посиди…
   Милли Сатклифф вышла из комнаты, и Джон тихо застонал, вложив в этот звук все нахлынувшие на него чувства. И тут же, взяв себя в руки, вытер глаза, выпрямился и посмотрел в окно.
   И увидел небо. Впервые за тысячу лет. Он уже давно привык смотреть только сверху вниз. А ведь небо намного больше, чем все то, что можно увидеть на земле.
 
   Вскочив на ноги и отряхивая с себя солому, Патти возмутилась:
   – Ну, все! Я так больше не могу! Твоя хижина не только плавучая, но и вонючая! Мы живем тут… Нет, мы прозябаем тут уже целую неделю! Надоело! У меня, кажется, началась морская болезнь, меня все время тошнит!
   – А, может, ты беременна? – спросил Джордж, садясь в позу лотоса.
   – Еще чего! Только не здесь!
   – Я тебя и не заставлял ехать в Кашмир. Оставалась бы в Лондоне. С Эриком.
   – Неужели ты вообще не умеешь ревновать?
   – К Клэптону? Он же тебе нравится.
   – И что, если бы я с ним… То ты бы…
   – Я же тебя люблю.
   – Если бы не это, я бы уже давно вернулась в Лондон.
   Патти вздохнула и легла обратно на циновку рядом с Джорджем.
   – И все-таки, я не понимаю, Джордж, – сказала она уже более миролюбиво, – зачем тебе сдалась эта Индия? Рави Шанкар, конечно, очень добрый человек, но ведь он смотрит на тебя как на бестолочь. Ты никогда не научишься играть на ситаре. А если и научишься, то зачем?
   – Дело не в ситаре. Ты видела, какое здесь чистое небо? Мириады звезд. Нас часто называют звездами. Я нашел место, куда падать. Сейчас, здесь, я к Нему ближе, чем кто-либо.
   – Вообще-то мне иногда тут тоже нравится, – сменила гнев на милость Патти. – Но эти ламы не доведут тебя до добра. Они творят с собой ужасные вещи. Просверливают в черепе дырки, рисуют на себе какие-то кружочки и крестики… А главное, они не хотят иметь детей. Это же неправильно.
   – Ты слишком много думаешь о плоти, – отметил Джордж.
   – А ты, как будто, не думаешь? По десять раз на день…
   – Грешен, грешен, – потупился Джордж. – Однако, все в руках Божьих. А? – И он придвинулся к Патти поближе. – Если бы Он этого не хотел, то я бы, наверное, тоже?..
 
   В Ливерпуле Джон получил приглашение от Дика Лестера на участие в съемках фильма «Как я выиграл войну». Роль чудаковатого солдата Грипвида, совсем не желающего воевать, приглянулась ему. А главное, тут он мог показать себя не как «один из „Битлз“», а как некто вполне самостоятельный. И, со съемочной группой, он отправился сначала в Западную Германию, а затем в Испанию, в местечко Алмерия.
   Однажды, в разгар съемок, в треллер Джона постучали. Отперев, он увидел до боли знакомую носатую харю.
   – Какими судьбами?! – поразился он.
   – Да вот, решил тебя навестить, – добродушно улыбался Ринго. – Джордж – в Индии, Пол пишет музыку к какому-то кино, а ты, как я погляжу, стал заправским актером?
   – О! И Морин тут, – Джон помахал стоявшей в отдалении, под навесом, жене Ринго, – а где сыночек Зак? В приют сдали?
   – В Ливерпуле, – пропустив дурную шутку мимо ушей, ответил Ринго. – У родственников.
   Морин подошла к ним, прикрывая глаза от солнца.
   – Слышь, женушка, – повернулся к ней Ринго, – надо мне такие же очки, как у Джона, купить. Они сейчас самые модные.
   – С каких это пор? – удивился Джон, в тайне гордившийся тем, что имеет смелость носить на лице такую неказистую вещь.
   – Да, с тех пор, как ты их надел, – пояснил Ринго.
   – Писаки… – процедил Джон. – Ну, а вы-то что здесь делать собираетесь?
   – Дурака валять, – вмешалась Морин. – Ему, понимаете ли, приспичило посмотреть корриду. Что ты, быков что ли не видел?! Да у моего деда на ферме их тысяча штук! Коровы и коровы, только кобеля! Я, главное, говорю ему, – затараторила она, обращаясь к Джону, – «поедем в Венецию, там гондолы по городу плавают», а он мне: «что ты, лодок не видела? Их у нас в порту, в Ливерпуле, тысяча штук…» Совсем он с вами глупый стал. Но ничего, я из него человека сделаю…
   Ринго с гордостью посмотрел на Джона:
   – Понял? Твоя так не сможет.
 
   Места для почетных гостей находились вплотную к арене. Считалось доброй приметой, если на твою одежду попала хоть капля крови поверженного быка.
   Пикадоры, матадоры и тореадоры с неизменным успехом заваливали огромных животных, их туши со смертоносными пиками в холках оттаскивались в сторону с помощью лошадей. Испанцы веселились вовсю.
   – Тебе еще не надоело? – спросила, позевывая, Морин.
   – Вот что значит холодная северная кровь, – неодобрительно глянул на нее Ринго. – Вон, посмотри на этих синьорит. Они так азартны, так горячи…
   – Ну-ну, не заглядываться! Синьориту ему подавай! Мало тебе одной синьориты? Да ты только глянь на них: кровожадные дуры. Какой интерес порядочной женщине в том, что убивают ни в чем не повинную скотину?.. Видеть этого не могу.
   – Не понять тебе. Это тебе не волосики стричь. Жила бы в деревне, по-другому бы разговаривала. Рубила бы курям головы, да морковкой похрустывала. Тут, девка, дело мужское… Страсть охотника… Жажда крови…
   – Ну, надо же, какой охотник выискался! То-то ты без чувств свалился, когда палец порезал…
   – Так то я, а то – бык… – невразумительно возразил Ринго.
   – А я-то, как раз, крови не боюсь.
   – Еще бы! Всем клиентам, небось, уши пообрезала, – по-настоящему обозлился он.
   – Дятел ты носатый, вот ты кто! – отвернулась она сердито.
   В этот миг стадион взревел: поднялась решетчатая створка загона, и на арену выбежал огромный черный бык. Оказавшись в центре поля он вдруг остановился и в нерешительности огляделся.
   – Сейчас его будут убивать, – тихо сказала Морин. – И никто не спросит, нравится ему это или нет… А орут, как на ваших концертах.
   – Это точно, – вдруг остыл Ринго. – Нас тоже никто не спрашивает. Пойдем-ка отсюда, а? На море съездим.
 
   Оплавленный диск солнца, под аккомпанемент обрадованных наступающей прохладой цикад, спускался прямо в воду, и, казалось, в небо сейчас взметнутся клубы густого пара. Шелест прибоя и дрожащее марево воздуха окончательно примирили супругов Старр. Сидя на камне у кромки воды и опустив в нее ноги, они молча наблюдали за тем, как один за другим в небе зажигаются фосфорные огни.
   – А вот это я надолго запомню, – нарушил тишину Ринго.
 
   Дом Пола и Джейн в Сент-Джонз-Вуд засиял чистотой, и Пол ощутил честолюбивый зуд. Нужно было срочно собрать тут друзей, поклонников, коллег Джейн – актеров, журналистов и показать им всем, что и у него дела обстоят распрекрасно. И он затеял благотворительный вечер.
   Природа благоухала, то и дело в небо взлетали разноцветные фейерверки, лощеные официанты разносили коктейли по расставленным в саду ажурным столикам. Джейн лишь на миг появлялась рядом с Полом, чтобы шепнуть: «Я в долгу у тебя за этот вечер…» или «Я верила, ты можешь!..» – и тут же растворялась среди гостей, жаждущих общения с хозяйкой.
   «Ну-ну, – думал Пол, поглощая коктейль за коктейлем, – если бы ты знала, сколько все это стоит… – Он неодобрительно поглядывал на орду малознакомых ему людей. – И какой только шушеры тут не набилось!..» В его душе накипала мстительность, не направленная ни на кого конкретно. А когда, подойдя к ограде, он услышал печальный хор изгнанных из его дома кошек, он проникся к ним искренним состраданием. «Вот и мое место там, за забором, – подумал он и, проявляя плебейскую классовую солидарность, позвал: – Кис, кис, кис…»
   – Можно вас на минутку, – прервала его низенькая японка с загадочным выражением лица. – Я – Йоко Оно, художница. Вы должны помочь мне.
   – Всегда к вашим услугам, – отозвался Пол сочувственно, думая, что это неказистое существо хочет узнать, где находится уборная или познакомиться с кем-то из гостей.
   – Мне нужны ваши стихи. Я хочу проиллюстрировать их. В Лондоне я недавно, и меня пока что еще никто не знает. А ваше имя сразу привлекло бы внимание к моей выставке.
   – Могу ли я посмотреть ваши работы? – поскучнел Пол.
   – О да, конечно, с этого следовало начать. – Она открыла перед ним папку для бумаг и принялась демонстрировать.
   В основном на ее рисунках были изображены высокие худые существа с огромными пенисами, корявые коробчатообразные женщины с распущенными волосами и отвислыми бюстами, а так же целый набор разнокалиберных задниц.
   – Прекрасно, прекрасно, – промямлил Пол. В последнее время под давлением Джейн он увлекся классическим искусством – книгами Дилана Томаса, музыкой Вивальди и фильмами Бергмана, так что творения экстравагантной японки его не впечатлили. Особенно в качестве иллюстраций к его песням. – Но это как-то… Хотя, это, знаете ли, похоже… Да! – осенило его. – Пожалуй, я знаю, кто вам поможет. У меня есть друг и соавтор – Джон Леннон. То, что вы делаете, может его заинтересовать…