Буровский Андрей Михайлович. Сибирская жуть - 7 (сборник рассказов)

   В трех комнатах дома Вольдемара тоже равномерное тепло, но он может, в отличие от нас, в любой момент прикинуть - а что-то сделалось прохладно! И подкинуть поленьев, то есть самому регулировать температуру.
   А самое главное - в его доме есть место, где колотится огонь в кирпичные стенки, словно хочет выпрыгнуть оттуда, пляшут отсветы на стенах и потолке, и тепло имеет источник: сидящему человеку с одной стороны теплее, чем с другой, а поблизости от печки - просто жарко...
   Так вот сидим, вьюга колотится в дом, и среди прочих разговоров я задаю обычный вопрос: не происходило ли на его глазах чего-то необычного, трансцендентного?
   - Да вот в этом доме и происходило...
   Мой хозяин говорит это просто, обыденно и уж, во всяком случае, без намерения напугать или произвести впечатление. Так, поддерживает разговор. Фантастика... Ну правда- на ловца и зверь бежит...
   - А что было-то, Воля?!
   - Диван у меня двигался, и вообще...
   Тут я смотрю на Волю внимательно-превнимательно, стремясь уловить малейшие признаки розыгрыша и любого другого неправильного отношения к ситуации. Признаков нет. Воля деловито хлебает борщ, поднимает на меня глаза:
   - Вот в той комнате, за кухонькой, и двигался. Смотреть пойдем?
   - Ясное дело, пойдем!
   Большая комната (в деревне ее часто называют залом) отделена от кухни тонкой перегородкой в одну доску. Когда кто-то ходит в зале, на стене в кухне виден темный движущийся силуэт. Площадь порядка двадцати квадратных метров, темный старый диван у стены.
   - Что, и эта штука куда-то ползла?!
   - Сперва не ползла... Сперва я тут без одеяла просыпался. Думал, это у меня от нервной работы появилась привычка крутиться по ночам. Но когда бы ни проснулся - одеяло всегда на полу. А потом приятель у меня ночевал. Я его на диван уложил, сам ушел в маленькую комнату ночевать. Он меня среди ночи окликает: "Ты чего?!"
   А я ничего и понять не могу - чего он орет? Кричу ему: "Серега, ты чего дурака валяешь? Снится что-то?" А он: "Ты чего дерешься?!" Долго отношения выясняли, потом заснули. Вскоре кто-то меня будит - он, товарищ; приходит он, завернувшись в одеяло, и рассказывает: мол, спит он и спит, а его вдруг цап за плечо!
   "Цап, и потащили куда-то! Ка-ак дернут! Я и на полу..."
   "Ты хоть разглядел, кто?!"
   "А там и разглядывать некого! От снегу светло, все в комнате видно, и нет в комнате никого... Я рукой махаю туда, где должен быть держащий, хочу его зацепить, а там тоже нет никого! Никакой ни руки нет, ни плеча, а меня все равно кто-то тащит. Как первый раз потащили, я еще тебе орал - думал, ты что-то придумал и тащишь. А как по новой потащили, я уж к тебе прибежал - разбирайся сам с этим диваном!"
   - Я еще сомневался в чем-то,- добавляет Воля,- да он мне показал на плече своем кровоподтеки - видно было, что тремя пальцами его за плечо уцепили и рванули. По крайней мере, три пальца отпечатались на теле.
   Воля закуривает, какое-то время мы молчим: и я, и Воля, и обшарпанный черный диван.
   - Но смотри - тебя-то не скидывали с дивана, а только одеяло! А приятеля твоего скинули... Где логика?
   - А может, меня и пытались скидывать? Но сколько во мне килограммов (Воля расправляет плечи, демонстрируя свои сто десять килограммов), а сколько в нем, в Сереге? В нем - от силы семьдесят, вот и сошвырнули... А может, дело в том, что я хозяин дома. Они со мной и того... поделикатнее.
   - А кто "они", Воля, не думал?
   - Не думал,- отрезает Вольдемар,- и до сих пор стараюсь не думать.
   Но после истории с Сергеем Вольдемар стал спать в другой комнате. Ложился он обычно очень поздно; как и многие творческие люди, работал и в час, и в три часа ночи, отсыпаясь утром или днем.
   И раза два слышал он в зале странный стук, скрежет, звук, который возникает, если по полу тянут тяжелую мебель. Скажем откровенно - не очень стремился Воля так уж детально расследовать, что в этой комнате происходит. Тем более, никаких эффектов не возникало, если Воля был в доме не один - с девушкой или с товарищем. Если же один - звуки раздавались почти неизменно, и Вольдемар стал запирать комнату, в которой ночевал ("на всякий случай, кто его знает").
   Но все же как-то он не стал гасить в зале свет и, когда раздались звуки, вошел в комнату. Диван как будто плясал, пританцовывал на всех четырех ножках, подпрыгивал. Это было так жутко, что Вольдемар чуть на заорал. Скрежет, звук перетаскиваемой тяжести, и диван еще и углом выехал на середину зала.
   - Вот этим углом,- уточняет Воля, да про другой угол и не подумаешь.
   - И что потом?
   - А что могло быть?! Постоял я, и так и попятился... Кто его знает, что этому дивану еще в голову придет.
   - Вот именно, в голову...
   Вершина этих безобразий имела место быть, когда у Вольдемара попросили квартиру для свидания: знакомый по службе милиционер, которому негде было встретиться с подругой. Вольдемар честно его предупредил, что возможны осложнения... Но охваченный страстью мент проигнорировал его предупреждение. Ну, и нарвался...
   Молодые люди сидели, пили вино в кухне и как-то очень быстро обнаружили, что они в доме вовсе не вдвоем: кто-то расхаживал по залу, кряхтел и покашливал, и на кухонной стене очень четко отражался темный силуэт какого-то человека, топавшего по залу. Этот, в зале, ничего плохого не делал и вообще вел себя совсем не подозрительно - разве что тень на кухонную стену падала чересчур уж густая, не по освещению и не так, как обычно должна падать тень на кухонную стену. Тем более никак не вел себя диван - не приплясывал, не выезжал в зал от стены своим обычным углом.
   Но, как нетрудно догадаться, молодые люди в зал так и не пошли, и вообще их свидание как-то ограничилось посиделкой в кухне, и то чувствовали себя они довольно-таки неуютно.
   - Воль, к тебе претензий у мента не было?
   - Какие претензии?! Я ему честь по чести квартиру дал. У него же табельное оружие, и вообще он присягу приносил, пусть и геройствует...
   Но милиционер не геройствовал, хозяин дома тоже не лез, а лихой диван постепенно совершенно успокоился. Сам собой. Вольдемар прожил в этом доме два года. С момента вселения были эффекты. А потом эти эффекты пропали, и без всяких внешних воздействий: Вольдемар не обращался к священнику, не совершал никаких ритуальных или там магических действий. Даже не выбросил вон и не сжег диван (что сделали бы на его месте многие). А эффекты тем не менее исчезли.
   - Так что ты не бойся, сейчас тут вполне безопасно...
   - Воля, а откуда взялся сам дом? Где и когда собрали сруб?
   - Сруб... Собрали его где-то в середине 1960-х, в поселке Кеть, довольно быстро привезли сюда. И до меня тут жила одна семья... Ее хозяин тут и помер...
   - На этом диване?!
   - Не знаю... Точно знаю, что в этом доме. А потом семья еще два года тут жила.
   - У них ничего не было, не знаешь?!
   - Не могу сказать, я с ними мало общался. И вообще... Знаешь, не было у меня сильного желания лезть во все эти дела. Связана эта история с бывшим хозяином, не связана - не могу сказать.
   - Воля, но так же опасно... Жить в доме с чем-то неведомым. Заперся ты от него, а оно, может, и сквозь стенку умеет проходить... Или замки отпирать. Знаешь, тут надежнее наступать, по-моему... Выгнать эту сущность к чертовой...
   - Ш-шшш... Сам еще будешь тут чертыхаться! Как видишь, все благополучно кончилось; а стал бы я диван рубить или позвал бы кого - и еще неизвестно, как обернулось бы дело... Это уже не за тобой?!
   Да, мы так и не заметили, как пролетело время. Сигналит машина на улице, уже четыре часа утра (к семи будем в Красноярске). Вызвездило, улеглась к утру метель.
   - Часам к шести опять запуржит,- уверенно говорит Воля и оказывается прав - к шести часам опять все теряется в темноте, седой и белой.
   А о том, что за дела происходили в зале, вокруг дивана, и почему эффекты вдруг кончились, я судить совершенно не берусь. В то, что события были - верю, а вот давать им объяснения - не стану. Не рискну - слишком мало сведений о событии.
   Г л а в а 6
   БЫВШИЙ МЕЛЬНИК
   Я не мельник! Я ворон!
   Из оперы "Русалка"
   Эта история тоже странным образом связана с политической деятельностью. Рассказали мне ее студенты, работавшие по договору в одной... ну, скажем так, в одной фирме. Фирма бралась определять рейтинги местных политиков, а заодно "подсказать" населению, за кого следует голосовать. Надо отдать должное фирме, действовала она очень тонко, и часто народ и не понимал толком, как его ловко "обувают".
   Борются, скажем, за избрание в главы района Иванов и Мустафин (фамилии я придумал, разумеется). И заплатил Иванов приличные деньги за то, чтобы ему помогли получить побольше голосов избирателей. Представьте теперь сцену: к пожилому селянину стучатся в калитку такие молодые, энергичные, как правило, парень и девушка, и ведут с ним разговор о погоде, об урожае и о смысле жизни. О том, кого надо выбирать - ни полслова!
   Дефицит общения в деревне страшный, поговорить можно только с одними и теми же, надоевшими за десятилетия хуже пареной репы... А тут свежие люди, да еще обходительные, да еще сами разговоров хотят! Естественно, с ребятами охотно беседуют.
   А под конец долгой беседы парень достает из кармана упаковку презервативов:
   - А это вам от Мустафина! Мы на него работаем, он велел давать всем, кто нам понравится. Вы ведь за Мустафина голосовать будете?
   - Я... Мы... Это зачем?!
   И тут молодой человек извлекает презерватив и очень популярно объясняет, что это такое, зачем служит и как может пригодиться старикам.
   Если у девушки хватает совести и если мама воспитывала ее не очень хорошо, она тоже принимает активное участие в беседе, рассказывает о пользе презервативов и случаи из своей жизни.
   - Вот видите, какие они полезные! - подводит юноша итоги.- Так вы за Мустафина будете голосовать?! А то он вам вот какую прелесть посылает! А от Иванова-то ничего подобного вы не дождетесь, он вам только про хозяйство и расскажет...
   Я думаю, нетрудно догадаться с трех раз, станут ли дед и бабка голосовать за Мустафина и какие последствия эта пропаганда будет иметь для всего его избрания, если повторить ее в нескольких деревнях...
   Вот примерно этим ребята и занимались в деревне Комаровка Большемуртинского района. Места эти мне хорошо знакомы по золотому, невозвратному времени моих археологических экспедиций, и рассказы ребят я слушал с огромным интересом.
   Тем более, деревню Комаровку мы даже специально изучали - уж больно интересное местечко. В самой Комаровке любят рассказывать, что происходит ее название от некого ссыльного по фамилии Комаров. Мол, послали его сюда в ссылку, потому что более гиблого места не нашли... Характерно отношение местных к своему же месту обитания, как к месту самому что ни на есть гиблому, но вот насчет ссыльного Комарова...
   То есть легенда, конечно же, очень и очень назидательная, нет слов! Пусть уж название деревни происходит от ссыльного борца с царизмом и феодализмом, а не от каких-то там летучих кровососов! Такое происхождение, несомненно, куда более нравоучительно и назидательно, но, боюсь, все же правдива скучная, неромантическая версия насчет комаров...
   Потому что стоит Комаровка в низине, на излучине реки, которую называют и Нижней Подъемной, и опять же Комаровкой... Климат здесь ужасный, везде, куда ни пойдешь, болото, а в метре от поверхности земли уже стоят подпочвенные воды - так что и погреба так просто не выкопаешь. Здесь, среди елей и пихт, в середине XIX века возникли выселки совсем другой деревни Береговой Подъемной. Береговую Подъемную поставили еще в XVII веке на берегу Енисея, на красивом, возвышенном месте, удобном и для жизни, и для ведения хозяйства.
   Деревня стояла высоко - на тридцатиметровой террасе Енисея, и с нее открывался вид на десятки верст вокруг. Позади - сплошная стена красивого соснового леса; впереди - пойма Енисея, сплошные заливные луга. Каждую весну разлив огромной реки подступал плотную к домам, лизал террасу возле самой деревни. Обе речки - и Верхняя Подъемная с мутной теплой водой, и Нижняя Подъемная с водой чистой и холодной - сливались на территории деревни. Отсюда было близко до распаханных полей, заливных лугов, лесов с грибами и ягодами, почти так же близко до рыбных и охотничьих угодий. В деревне жить было красиво, удобно, а ветры по долине Енисея относили комарье и гнус далеко от деревни. А по реке так удобно было вывозить все, что умела произвести деревня, накопить впрок и приготовить к отвозу в город!
   Вот выселками Береговой Подъемной и стала Комаровка. Береговая Подъемная разрасталась, и не всем хватало удобных полей на провеваемых ветрами чистых террасах. В излучине Нижней Подъемной стали пахать землю и заводить пасеки и скотину, но поселилось там насовсем от силы семей пять; большая часть тех, кто распахал угодья близ тракта, дороги на Большую Мурту, не жила здесь постоянно - много комаров, сыро, промозгло, неуютно.
   Но вот настали времена иные... Чуть ли не самым важным качеством деревни стала ее близость к районному центру и качество дороги, которой деревня связывалась с этим центром. От Береговой Подъемной до районного центра Большой Мурты дорога вела через Комаровку. Ясное дело, головную усадьбу колхоза "Сибирь" разместили именно там!
   К тому же зажиточная, культурная Береговая Подъемная в 1918-1920 годах была центром Белого движения, а замарашка Комаровка, не игравшая никакой самостоятельной роли, ни в чем подозрительном замечена отродясь не была. Это тоже имело свое значение для тех, кто принимал свое недоброе решение в недобрые тридцатые годы.
   Чем обернулось решение? Ну конечно же, бегством населения! В середине 1950-х, стоило начать раскрепощение колхозников, позволить им уезжать из деревень, давать паспорта, тут же в города хлынул поток беженцев. Люди в Береговой Подъемной жили энергичные, далеко не робкого десятка, и "завоевывать" города ринулись примерно так же, как их предки выпрыгивали из стругов на енисейские берега, поднимались на кручи, присматривая себе место для жизни.
   А начальство в районе столкнулось с нехваткой рабочих рук... Решение нашлось очень в духе 1950- 1960-х со всеми этими "романтиками дальних дорог" и с "освоениями беспредельных заснеженных просторов Сибири". В "трудоизбыточные" районы поехали вербовщики. Так и ехали на грузовиках с брезентовым верхом, добирались до ближайшего "трудоизбыточного" района, в Приуралье. Там вербовали людей из марийских сел, из черемисов - из народов степных, мало представлявших себе тайгу и образ жизни в Сибири. Вербовщики располагали неплохими деньгами, бензин стоил дешевле минеральной воды, и рано или поздно грузовик уезжал в Сибирь, увозя новых переселенцев.
   С одной стороны, начальство получило почти идеальных работников: покорных, управляемых, почти неспособных на бунт. Мы работали в Комаровке в 1993 году, когда выросло второе-третье поколение завербованных жителей Европейской России. И тем не менее хорошо было видно, кто есть кто... Потомки завербованных были гораздо менее инициативны. Дали тебе дом? И хорошо, и живи! Нельзя сделать подвал под картошку, заливает его водой? Значит, выходи из положения, как можешь и как начальство велит; например, храни картошку в колхозном овощехранилище. Там тоже плохо, много гниет, да еще и украдут часть... Но раз так случилось - так и надо воспринимать жизнь, так и хорошо.
   Один наш знакомый в Комаровке вынул бог знает сколько породы из-под собственного дома, завез ни много ни мало 13 КамАЗов гравия, пока не дренировал места, не сделал хоть маленький, хоть неглубокий, но подпол. Как нетрудно догадаться, это был потомок древнейшего пласта населения, русских поселенцев XVII века, основавших Береговую Подъемную.
   И второе свойство. Потомки местных хорошо знают, как можно использовать какой ландшафт. У большинства сохранились хорошие угодья под картошку возле Береговой Подъемной. Но если и не будет этих угодий - они найдут место, где можно вырастить неплохой урожай: подходящую делянку на берегу одной из таежных речек, полянку в лесу. Путь в несколько километров их не напугает, и если верить слухам, медведи тут боятся как раз местных и никогда плохо с ними не поступают.
   Эти люди знают, где взять рыбу и зверя, грибы и ягоды, им не нужны для этого инструкции. Наоборот... "Ах, не дашь мне покосов, начальничек?! Ну тогда я сам возьму". И берут. Опять же знают, какую полянку и где можно раскосить, сумеют и сохранить, и привезти из леса сено...
   В результате потомки местных - прекрасные работники, но люди своевольные и самостоятельные, мало склонные к покорности. А советское начальство таких не любило, старалось от них избавляться.
   Вот потомки вербованных - то, что надо! Где им отведут поле под картошку, покосы - то и хорошо. Не дадут им чего-то начальники? Сами взять не умеют и потому зависимы, покорны. Куда им деться! Они оказываются привязаны к Комаровке, как к центру своей вселенной, средоточию всего, что нужно для жизни. И что характерно, ничто не тянет за пределы Комаровки.
   -- Вы могли бы жить в Красноярске?
   - Нет, конечно! Там дома высокие... Седьмой этаж какой-нибудь, страшно подумать. Или я мужа пьяная столкну, или он меня...
   - А тут? С крыльца, скажем, лететь?
   - А что с крыльца! Тут падать невысоко, ничего не сломаешь.
   Или вот такой разговор:
   - В городе ведь больше возможностей. Если бы вы там жили, вашим детям проще было бы и образование получить, и на работу устроиться.
   - Нет, мы в городе жить не умеем! Мы там пропьем все и голодные будем сидеть!
   - А тут?! Тут тоже можно все пропить... при желании-то.
   - Нет, тут пропиваешь не все. Огород-то, огород! Огород всегда под боком, и все просто: воткнул - выросло.
   Я ни единого слова не выдумал в этих двух разговорах, и более того эти наши полевые исследования мы с будущей женой опубликовали в журнале "Родина" [1].
   Так что психология жителей Комаровки не выдумана нами. Тихая запойная жизнь вполне устраивает этих непритязательных людей, и притом они вовсе не чувствуют особой связи с этой землей.
   Был такой забавный эпизод: на очередной конференции журнала "Посев" я рассказал о результатах исследований немецким журналистам. Сам-то я был в ужасе от результатов наших изысканий, от масштабов распада личности, утраты всего человеческого в людях. А один из журналистов заулыбался вдруг улыбкой европейца, обнаружившего вдруг целый пласт вековечной мудрости неевропейского народа,- скажем, индусов или африканцев.
   - Это же надо, какая древняя, самобытная мудрость,- восхищался немец (с виду вполне вменяемый психически),- какая сильная мудрость народа! Вот у вас за годы Советской власти что-то еще и сохранилось из-за этого... Надо же: "воткнул-выросло"...
   И немец замер с блаженной улыбкой, духовно погрузившись в необъятную, космическую мудрость порождений Большемуртинского района - пьяноватой бабы из переселенцев.
   Грешен, но тогда я с трудом удержался, чтобы просто не двинуть этого немца по башке...
   Вот у потомков местных кто-то в семье обязательно есть не в Комаровке - или в Большой Мурте, или в Красноярске, или в другом крупном поселке или городе. И притом к земле у них тоже особое, свое отношение.
   - Земля без меня может, конечно... И я без нее. Но будет все равно хуже, что мне без земли, что ей без меня.
   Такая вот позиция, предельно далекая от "воткнул-выросло".
   Мне казалось, что облазить Комаровку подробнее и лучше нашего уже невозможно... Я ошибался! Студенты, которые "окучивали население", то есть убеждали людей голосовать за "нужного" кандидата, нашли в Комаровке кое-что новое.
   И нескольких очень любопытных личностей, которых мы ухитрились все-таки просмотреть, и одного оригинального деда, которого вроде бы мои экспедиционные орлы даже и опросили, но, как я убеждаюсь, поверхностно.
   Студенты совершенно обалдели от этого деда уже потому, что он представился им... мельником. Семью годами раньше он представлялся нашей экспедиции как истопник в школе... Но одно вовсе не противоречило другому, потому что мельница на реке Нижняя Подъемная исчезла как раз в 1950-е годы. Исчезла потому, что вырубки лесов в верховьях реки сделали ее такой, как сегодня - мелководной, совершенно непригодной для водяной мельницы. Тогда же почти исчезла рыба, стало гораздо меньше зверей, а за крупным зверем типа лося или медведя теперь необходимо идти на правый берег Енисея - там еще много нетронутых лесов, очень редкое население и зверей полно.
   Так что мог мельник пойти в истопники после того, как мельница приказала долго жить вместе с рекой, это-то вполне возможно. Тем более, что дом стоял у реки так, что могу представить и это - остался он как часть строений мельницы. Но студенты пили у деда чай, и состоялся у студентов с дедом разговор, который трудно не назвать очень странным...
   - А вы какие времена уже помните довольно хорошо?
   - Да, пожалуй, Николая времена.
   - Ух ты! Столыпинское переселение тоже помните?!
   - И его помню, и освобождение помню, только оно тут, в Сибири, не было таким уж особенно важным для сибиряков.
   В этом месте оба студента ощутили некоторую неуютность и почувствовали острую необходимость сделать мир опять понятным и простым.
   - Вам рассказывали... Да?
   - Сказано же, сам все эти времена помню. И как этих... октябристов, что ли? Нет! Нет! Декабристов - вот кого... как их сюда ссылали, тоже помню. Я, помнится, к одному подошел, спрашиваю его, как человека - мол, не надо ли чего, твое благородие? Я молодой был, наивный. А он как заорет: мол, па-ачиму обращаешься не по форме?! Я, мол, высокоблагородие и никакое не твое, а, мол, ваше. Ну, я и отошел, пусть его там сам разбирается, какое он там благородие...
   Некоторое время ребята переваривали услышанное. Проще всего было бы счесть, что у деда с головой не в порядке, и все дела. Но в чисто выметенном, прекрасно устроенном доме деда, глядя на умное и не такое уж дряхлое лицо с подвязанными за уши очками, не так просто было и самим себе, не сговариваясь, произнести такой диагноз. А дед, похоже, развле кался:
   - Ясное дело, Николая Палкина хорошо помню и как рекрутов тогда брали, тоже помню. Сам-то я не подлежал как мельник,- внушительно добавил дед.
   - Гм...- только и смог произнести парень.
   - Э-ээ-эээ,- так же глубокомысленно проблеяла и девица.
   - Не верите, и не надо, ребята,- так же спокойно, деловито сказал дед,- только вот резинкой у меня под носом махать не надо... Все равно ведь я голосовать не пойду- ни за Иванова, ни за Мустафина. И комиссию вызывать - это вы оставьте даже и думать! - повернулся дед к девушке.- Не советую!
   Допустим, про раздачу презервативов дед мог что-то и слыхать, хотя в этой деревне их пока еще не раздавали. Но откуда про судорожные мысли девицы про комиссию из компетентных людей?
   - Нет, но это же здорово! - воскликнул было юноша, жизнерадостным тоном прикрывая совсем другие мысли.- Вам же, получается, лет двести! Вот, говорят, где-то в Китае...
   - Ты и сам не помнишь точно, что читал про Китай! Про двух старух, которым за двести лет обоим. А меня считаешь полудурком, которого надо успокоить. Не бойся, не укушу. И понормальнее тебя я буду. По крайности, не хожу людей обманывать (старик употребил несравненно более грубое выражение), за вранье свое денег не беру! Если сейчас тебе и наврал, то хоть денег не взял! - сердился дед.
   - А вы наврали! - всплеснула девушка руками, и такая радость, такое удовольствие зажглись на ее физиономии, что дед сам жизнерадостно засмеялся.
   - Ясное дело, наврал... Не может же быть, что вам в ваших институтах неправду говорили... Только так: парня твоего зовут Саша... Верно? А твоего дедушку,- повернулся дед к парню,- звали Альбертом и лежит он под Брянском... Все верно, не так ли?
   В общем, ребята, я все, конечно, наврал, да мы, мельники, много что можем. И вранья вы мне не гоните, идет? Ни про выборы, ни про что... И так: очень вам советую в Луговое не ходить. Можете советом пренебречь, но я вам его по-людски даю, и если умные - то пользуйтесь.
   Ребята сами не помнили, как они вывалились из казалось бы такого уютного, мирного домика. Еле выдавили: "До свидания..." и не были очень уж работоспособны до самого вечера, весь этот день. Как-то все это очень странно...
   Что же до Лугового, то в этом селе одновременно, в один день, появились и ребята из нашей команды, раздававшей презервативы от имени Мустафина, и другая команда, которая действительно работала на Мустафина и раздавала мясорубки и коробки с "гуманитарной помощью" из США (три литра масла, мешочки чечевицы, гороха и риса) местным активистам, чтобы организовывали народ.
   Две могучие избирательные технологии столкнулись в одном населенном пункте. Никто не захотел уступить, возник спонтанный обоюдный мордобой; несколько десятков парней и девиц с воплями лупили друг друга колами из заборов, сумками и ремнями - чем придется. Местное население сначала вопило и сострадало, пытаясь растащить политических деятелей, получало само и откатывалось за заборы - пусть разбираются сами. И хотя от смертоубийства в этот день бог упас, несколько человек доставили потом в больницу.
   Хорошо, собеседники старца не участвовали в этом безобразии. Как-то его информация все-таки была ими принята к сведению, и когда отряд делился, кому куда идти, решительно заявили о намерении поработать в Юксеево... В этом старинном селе возникли свои сложности, но это уже совсем другая история.
   Как отнестись к этому рассказу ребят, пообщавшихся с бывшим мельником? Скажу вполне честно: не знаю. Рассказал я ее так же, как рассказали ее мне а тут уж думайте сами, верить или не верить. Студенты вот тоже не верили.