— Пустяки, обошлось, — сказал Петр. — Разошлись, как в море корабли. Меня другое волнует. Фомич тебе не мог не рассказать о двух покушениях…
   — Какие это покушения? Смех один…
   — Тебе, может, и смех, — сердито сказал Петр. — А в меня, знаешь, палили по-настоящему. И даже два раза.
   — Петруччио, ну ты же военный, в конце концов, хоть и штабист. Надеюсь, рыжей ничего лишнего не наболтал?
   — Как я ей мог что-то наболтать, если представления не имею, кто все это устроил?
   — Резонно, — серьезно сказал Пашка. — Так вот, могу тебя обрадовать: с покушениями покончено навсегда. Можешь не волноваться. Я, едва прилетел и узнал, быстренько принял меры. Митька с Фомичом все обтяпали.
   — Они что…
   — Петруччио! — расхохотался Пашка. — Ты за кого их держишь?! Никто никого не убивал.
   — Объясни хоть…
   — Бога ради, — сказал Пашка. — Понимаешь, был у меня тут романчик с одной… А муженек у нее вроде тебя, вояка с двумя просветами. Только тебя проводили с почетом, пряжку дали, а его выперли с позором за дискредитацию или что-то вроде этого, от безденежья понемногу приторговывал казенным имуществом. Не тем, что носят на ногах или на голове. а тем, что бахает и бухает. Уличить не смогли, за руку не схватили — вот и предпочли от греха подальше выгнать якобы за алкоголизм… У вас ведь такое бывает?
   — У нас и не то бывает… — сумрачно сказал Петр. — Ежели между своими… Так это он и выделывался?
   — Я же тебе и объясняю… Он, гаденыш, вместо того, чтобы по-мужски попытаться набить мне морду, решил потребовать за рогатость денежную компенсацию. Аккурат за день до того, как ты в Шантарск приехал. Я его, разумеется, послал — телкам я иногда плачу, но вот платить мужьям-рогоносцам не намерен, это, по-моему, форменная дикость. Прости, что так получилось, но я никак не думал, что этот чудик устроит триллер с пальбой… Пугал, сволочь этакая. Стрелок-то он отменный при всей своей гнилости, этого у него не отнимешь, ты сам, наверное, оценил? В общем, когда Митя к нему приехал, он как раз сочинял эпистоляр типа «Положите сто тысяч долларов под третью урну справа, иначе всех убью, один останусь…» Только недооценил он меня, собака, недооценил… Фомич ему быстренько обеспечил буйное отделение в психушке — и раньше чем через месяц не выйдет, да и полгода еще после лечения будет ползать, как черепаха. Ты его не жалей, у него мозги и впрямь набекрень, можешь мне поверить… Вот и вся разгадка. Успокоил я тебя?
   — Успокоил, — кивнул Петр.
   Он лгал самым беспардонным образом. Что-то здесь было не так. Все вроде бы гладко и связно, но в Пашкином тоне ухо определенно чувствовало фальшь. На протяжении всего рассказа. Петр был стопроцентно уверен, что не ошибся. Врал Пашка, как сивый мерин… Но зачем? И в чем разгадка?
   — Значит, с покушениями кончено?
   — Совестью клянусь! — приложил Пашка руку к груди. — Ты лучше расскажи, как там дома, интересно же… С Катькой, я так понимаю, у вас форменный ренессанс пламенных чувств? Да ладно, ладно, что набычился? Я за тебя попросту рад, вот и все. Мне она давно встала поперек души, а вот у тебя с ней, надо же, любовь, да еще, судя по твоей счастливой роже, надо полагать, обоюдная… А в театр сходить, правда, не тянет? Все, умолкаю! — Сколько мне еще тобой прикидываться?
   — Дай подумать… Недели две, Петруччио. Справились мы с тобой раньше, чем планировалось… но пару недель тебе еще придется потерпеть. Пока морда у меня не заживет, пока не кончится вся суета вокруг проекта. Выдюжишь? По физиономии вижу, что выдюжишь с превеликой охотой — возле Ка-тюхи-то… Ты, кстати, не придумал еще, как с ней потом уладить?
   — Времени не нашлось, — честно признался Петр. — То одно, то другое… Может, вдвоем подумаем?
   — Обязательно. Чуть погодя. Когда все будет подписано и начнется рутинная работа, не требующая вмешательства господина Савельева, неважно, право, которого… Вот тогда мы с тобой сядем за стол и не встанем, пока железный план не разработаем… Лады? Расскажи лучше, как ты с Бацой денежки считал…
   — А что рассказывать? — пожал Петр плечами. — Триста килограммов долларов, только и всего…
   — Браво, брательничек! Врастаешь… Ты не думай. Баца нормальный мужик. Ну, завелась у человека неучтенка, сделанная на бензинчике…
   — Я знаю. Мне Фомич подробно объяснял про неправедные деньги, служащие праведным целям… Пашка подался вперед и хлопнул его по колену:
   — Петруччио, смак в том, что именно так оно и обстоит… По крайней мере, лично мы с Фомичом по большой дороге с кистенем не бродим. И никого не посылаем бродить. А вот состояньица кое-кого из тех, кого потом чинами жаловали и медали на шею вешали, из смутных источников произошли.:. Думаешь, только в доброй старой Англии пираты на склоне лет джентльменами становились и награбленные капиталы в мануфактуры вкладывали? Кой у кого из наших Третьяковых и прочих там Морозовых предки как раз кистенем и промышляли. В «Угрюм-реке», мне один доцент рассказывал, чистая правдочка написана, даже конкретные фамилии шантарские называл… Так что денежки Бацы, считай, не такие уж и грязные…
   — Когда мне их забрать?
   — Придумаем, — сказал Пашка. — Пусть пока полежат, тут один мэн подъехать должен, он ими и озаботится. Никуда они со стоянки не денутся, там все ребята — либо племяннички Бацы, либо иная кровная родня, народ верный… Я тебе брякну, когда нужно будет. Ты тоже запиши номер вот этого мобильничка, я теперь постоянно буду в Шантарске обитать. При нужде моментально созвонимся. Кстати, — спросил он словно бы небрежно, но Петр легко уловил нотки тревожного интереса, — что это за «дипломат» ты в кабинет приволок?
   — Что, за мной и на фирме надзирают?
   — Да брось ты. Просто Фомич забирал картины, вот и наткнулся на непонятный «угол»…
   «Интересно. — подумал Петр. — „Дипломат“ появился в кабинете уже после того, как Фомич забрал картины».
   — С «дипломатом» вышел форменный детектив, — сказал он самым естественным тоном. — Позвонила какая-то Полина, потребовала срочной встречи. Я, естественно, приехал — ты про нее ничего не говорил, мало ли что… А она мне объявила о полном и окончательном разрыве, кинула под ноги «дипломат», заявив, что не намерена больше держать у себя «мои» шмотки… Ну, я и забрал. А что оставалось делать? Поставил в заднюю комнатушку, пока ты на горизонте обозначишься…
   — И правильно, — подумав, сказал Пашка. — Документы там пустяковые, пусть валяются… Фомич потом заберет. Значит, решила нас бросить, стерва?
   — Тебя, братан, — усмехнулся Петр. — Я с ней единственный раз общался…
   — А, какая разница… Ну и хрен с ней. На свете таких Полин… Ну ладно… Я вынужден констатировать, Петруччио, что ты с заданием справляешься прекрасно. Благодарность от командования. Держи премию. тут тысчонка баксов. Да не жеманься ты, тебе еще и Вике интервью давать, и Жанне на булавки подкинуть надо… В чем, в чем, а в телках недостатка не испытываешь, а? Скажи братухе спасибо…
   — Вот, кстати, — сказал Петр. — Есть еще одна тема, напрямую, правда, с сексом не связанная, но, я бы сказал, где-то близкая… Этот снимочек я у тебя в столе нашел. Дома, в кабинете. Чисто случайно, искал твои ордена для съемок, телевизионщики ж от меня потребовали быть непременно в орденах… Эт-то как понимать? Катя могла наткнуться…
   Пашка рассматривал снимок обнаженной Нади, сидящей на широком подоконнике в небрежной позе, поворачивал так и этак. К великому сожалению Петра, наблюдать за выражением лица бра-тельничка было невозможно по причине бинтов.
   Фотографию эту, разумеется, он не в столе нашел, а отложил, одну-единственную, когда отдавал конверт и негативы Наде. Хотел понаблюдать за реакцией Пашки, но вот бинтов совершенно не предполагал…
   — Ах, вот оно что… — досадливо сказал Пашка. — А я-то думал, что спалил или выкинул, забыл совсем…
   — Откуда это взялось?
   — А это ты у соплюшки спроси, — отрезал Пашка. — Я, знаешь ли, не рискнул. Чтобы не вторгаться в интимные тайны юного создания. Вот так же, чисто случайно, наткнулся. Хотел поговорить с Катей, да недосуг было. Я так предполагаю, соплячка себе завела сердечного дружка — настолько сердечного, что балуются на досуге фотографией. Что смотришь? Нынешняя молодежь в этом возрасте все университеты прошла… — Он небрежно скомкал снимок и сунул себе в карман. — А может, и не стоит с Катькой обсуждать? Еще расстроится, Надьку все равно от этих забав не оттянешь, раз уж начала где-то на стороне личной жизнью баловаться…
   И вновь его голос звучал спокойно и естественно, но Петр снова чуял фальшь. К тому же имел все основания полагать, что объясняется все немножко по-другому…
   — А как мне с рыжей быть? — спросил он. — Ведь так и вьется вокруг. Открытым текстом заявляет, что я, по ее мнению, о чем-то серьезном умалчиваю, со следствием не сотрудничаю, хотя знаю прекрасно, кто в меня палил, и вообще…
   — Да плюнь ты на нее, — сказал Пашка. — Походит и перестанет. Голубчик наш месяц будет куковать в психушке, следов никаких, менты к нему и близко не подберутся. В конце концов отправят дело в архив… Мы с тобой, братан, сейчас на такие высоты вскарабкались, что никаких рыжих не стоит опасаться. Даже если и почует что-то неладное, нестыковки какие-то вычислит, все кончится пшиком. К тебе-то у нее никаких претензий нет и быть не может, и позиция твоя неуязвима. Об этом и не думай, не трать нервные клетки. Лучше соберись, главное близится. Тот самый великий миг. И все будут при своем интересе — я, ты, еще куча народу… Ну что, все проблемы обкашляли?
   — Да вроде… — добросовестно припомнил Петр. — Хотя… Вроде бы и говорить об этом неудобно, такие вопросы полагается решать меж мужиками с глазу на глаз, но я как-никак — ты…
   — А что такое?
   — Твой Елагин, знаешь ли, оборзел. Пристает к Кате в открытую. Настолько, что об этом треплется вся контора. Земцов мне принес сводку слухов и сплетен, и там это — на первом месте…
   — Так… — судя по положению головы, сплошного шара из бинтов, Пашка призадумался. — С одной стороны, парнище мне необходим. С другой, такое без последствий оставлять никак не годится, тут ты прав, правильно сделал, что сказал… Сейчас подумаем… А, что тут думать! Сделаем так: если он еще раз что-то себе позволит, ты его самым официальным образом уволишь. Приказ издашь, все, как полагается. А потом я его назад возьму, когда вернусь. Парнишка-то, в принципе, неплохой, работничек полезный, только заигрался немного по молодости лет, действительность от сцены плохо отличает… В общем, если что — увольняй. Фомич поспособствует. Пока мною будешь ты, пусть погуляет вдали от конторы, так даже лучше…
   …Спускаясь по лестнице, Петр испытывал странное чувство, которое он сейчас даже не брался определить однозначно. Эдакая помесь неудовольствия с беспокойством. Все вроде бы оказалось в порядке, все решено, все проблемы сняты, но что-то саднило и зудело в глубине души, некое ощущение неудобства, неправильности, нестыковок…
   Во дворе мирно стоял «Запорожец», Косарев возился с мотором — взглянуть со стороны, простецкий пенсионер, всю жизнь без особых затеи и запросов оттрубивший слесарем или каким-нибудь бульдозеристом…
   — Поехали? — громко сказал Петр.
   Фомич едва не стукнулся головой о задранный капот, с грохотом его захлопнул:
   — Напугали…
   — Нервишки жалят? — доброжелательно поинтересовался Петр.
   — Тут любой от неожиданности… — огрызнулся Косарев, но не стал углублять тему, послушно уселся за руль. — На фирму?
   — Не совсем, — сказал Петр. — Предварительно мы заедем еще в одно место, вы подождете, а я на четверть часика исчезну…
   — Это куда?
   — Фомич… — поморщился Петр с многозначительным видом. — Я же вам говорил — у нас есть свои секреты… — Он накануне старательно изучил план Шантарска и потому уверенно сказал: — Отвезете меня на угол Кутеванова и Западной, высадите там, постоите, пока я не вернусь…
   — Как прикажете, — угрюмо отозвался Фомич. И довольно быстро доставил к указанному месту — карга не соврала, там и в самом деле оказался заросший скверик с чьим-то потемневшим бюстом посередине. Как Петр ни приглядывался, опознать неизвестного не удалось, и, поскольку тот не походил на канонизированные, классические образы великих, являлся, надо полагать, третьестепенной, чисто местной знаменитостью. Ну и черт с ним…
   Карта картой, но ориентироваться на местности — совсем другое дело. Прежде всего, на плане города не указано, какая сторона улицы четная, какая, соответственно, — наоборот. И Петр, вылезши из «Запорожца», едва не лопухнулся, направился было не в ту сторону, но тут же сделал вид, будто заинтересовался прессой в киоске. Таращась на цветные фото дорогих шлюх и дешевых политиканов, украшавших обложки газет и журналов, краем глаза наблюдал за машиной. Косарев смотрел в его сторону в зеркальце заднего вида, но из «Запора» предусмотрительно не вылезал. К тому времени Петр, пошарив взглядом как следует, наконец-то обнаружил четную сторону улицы. Что ж, почти угадал точку десантирования…
   Энергичным шагом, создавая у любого наблюдателя впечатление, будто без оглядки спешит к близкой, конкретной цели, направился во двор, где с радостью усмотрел узенький проход меж гаражами и трансформаторной будкой из обшарпанного кирпича. Куда и юркнул.
   Из своего укрытия он видел, как во дворик, запыхавшись, влетел Фомич — сука такая, а если бы я и в самом деле выполнял Пашкино задание? — растерянно потоптался, не обнаружив предмета слежки, но потом, очевидно, сделал первое пришедшее в голову заключение: что Петр успел нырнуть в который-то из ближних подъездов, а посему дальнейшая беготня бесполезна. И Косарев, уже не озираясь, не пробуя никого расспросить, понурившись, побрел назад, в сторону своего железного одра. Из педантизма Петр выждал еще пару минут, после чего вернулся во двор и, не забывая столь же бдительно проверяться, свернул вправо. Пройдя мимо трех старых однотипных домиков — скверно оштукатуренные кирпичные двухэтажки сталинских времен, — нырнул в подъезд четвертой. Так, искомая квартира — на втором этаже…
   Прижал пальцем кнопку старенького звонка, в квартире тягуче задребезжало. Чуть позже раздались неторопливые шаги, дверь открыла девица в черных джинсах и черной футболке навыпуск, крашеная блондинка из разряда стандартных, не обремененных ни особым шармом, ни особой уродливостью. Вся она была какая-то то ли заторможенная, то ли невыспавшаяся — уставилась на него без единого слова, слегка покачиваясь.
   — Я по поводу Марушкина… — осторожно начал Петр.
   Она отступила на шаг, бросила:
   — Проходите, — и, небрежно захлопнув дверь за его спиной, с той же неторопливостью поплелась следом.
   С первого взгляда стало ясно, что Петр угодил по нужному адресу. Дичайший беспорядок был не простой, а творческий, к коему следовало относиться снисходительно: есть разница между залежами пустых бутылок вперемешку с нестираными рубашками и грудами рам, картонов, холстов на рамах, холстов, свернутых в небрежные рулоны, тюбиков с красками… Впрочем, энное количество бутылок и пара грязных рубашек все же и здесь присутствовали.
   Девица прошла мимо него со скоростью испуганной черепахи, плюхнулась на низкий диван, опустив руки, уставилась куда-то в стену. Потом, не глядя, протянула руку в сторону, взяла с пола початую бутылку водки «Воевода» и надолго прильнула к горлышку со сноровкой, заставившей Петра Взглянуть на нее не без понимающего уважения. Пожалуй, от первоначальной мысли насчет наркотической природы ее заторможенности следует отказаться: наркоманы свою отраву со спиртным практически не совмещают, это во-первых. Во-вторых, футболка у нее без рукавов, и сразу видно, что руки не исколоты. Конечно, наркотик еще не обязательно впрыскивать посредством «баяна», но все химические запахи, витавшие в квартире, имеют своим происхождением исключительно инструментарий живописца. Нет, положительно, не «шаровая».
   — Вы откуда? — без интереса спросила девица. -
   Опять из райотдела?
   — Не совсем, — осторожно ответил Петр.
   — Городское угро, что ли?
   — Ну, не совсем…
   — А может, вы вообще не мент?
   — Не он.
   — И не чекист?
   — Нет, — сказал он. — И не налоговик, и не цэ-рэушник… Я, знаете ли, заказчик. Марушкин мне кое-что обещал… Буквально пару дней назад, должен был засесть за работу…
   — Все, месье заказчик, — сказала девица. — Он не засел, он залег…
   — Куда?
   — На Кагалык.
   — Я могу его там найти?
   — Запросто.
   — Адрес вы помните?
   Отхлебнув очередную порцию, девица подняла на него потухшие глаза:
   — Циник или нездешний?
   — Нездешний, — сказал Петр, уже чуя по ее тону что-то совсем нехорошее.
   — Кагалык — это кладбище, — тоном автоответчика мобильной связи, равнодушно сообщающего, что данный абонент находится вне пределов досягаемости, сообщила девица. — Наверное, уже доехали… Сколько сейчас? Точно, доехали. А меня не взяли бы, бесполезно было и проситься. — Она то ли всхлипнула, то ли попыталась невесело засмеяться. — «Шнурки» у него чересчур уж правильные. Думают, если он меня рисует голой, то я обязательно шлюха и наркоманка. А я дури сторонюсь, две подружки подсели, насмотрелась… Только им, козлам, не объяснишь… Они и так на меня заявы настрочили, куда только в голову пришло. Два дня хату перерывали. И районщики, и городские. И не нашли ни хрена. Так им же не докажешь, козлам… — она звучно присосалась к горлышку.
   — Что с ним случилось?
   — Героин, — сообщила девица, рыгнув. — Дикая передозировка. Менты, похоже, не врут, один там был, на человека похож, он мне давал протокол читать… Не прут. Стал бы кто ради меня такие бумажки фабриковать… я-то им на хрен? Я ему говорю: а другие уколы у него на руках были? Он говорит: не было. Я говорю: сами видите, какой из него героинщик? Он говорит: а может, он нюхал или жрал, а «геркой» укололся попервости, вот и не рассчитал дозу? Я ему: и не жрал, и не нюхал, мы с ним по водке ударяли, а это ж мало сочетается… Ищите, хрен найдете… Не нашли, подобрели немного, даже извинились, что матом сначала… На людей похожи… — ее на глазах разбирало. — Банку унесли, придурки, а это же не дурь, он там кисти мыл, вот и получился… колер… На анализ. Вот будут рожи, когда ничего там не найдут… Вы ему ничего не должны, а? Мне жрать нечего, второй день квашу, как узнала…
   Он задал еще пару вопросов, потом попробовал осторожненько прозондировать, насколько она в курсе заказов, кои покойному делали, но быстро обнаружилось, что девица такими вещами абсолютно не интересовалась. Сунул ей пару крупных бумажек, кивнул на прощанье и вышел — чего девица, казалось, и не заметила.
   Спускаясь по лестнице, он был мрачен, как туча. Получалось, что незадачливого художника подняли на улице с запредельной концентрацией героина в организме часов через несколько после того, как он покинул здание «Дюрандаля», причем никаких денег, если только девица не соврала, при Марушкине не было. Интересные совпаденьица в жизни случаются…


Глава девятая

ВНОСИМ ЯСНОСТЬ…


   Петр, откинувшись в кресле, расслабил галстук и с благостной ленцой смотрел, как Жанна шустро убирает на поднос остатки сдобренного коньяком кофепития. Только что его кабинет покинул не самый высокий, но и не самый низкий гость — московская министерская пташка, предварявшая своим протокольным визитом послезавтрашний прилет больших боссов, наших и импортных. Все. Сподобились. Завтра можно побездельничать, а послезавтра в самой что ни на есть торжественной обстановке будут подписаны все необходимые бумаги по Тарбачанскому проекту — и хлынет в область поток заманчивых инвестиций, и кончится вскоре лицедейство… вот только что же придумать для Кати?
   В приемной замяукал селектор, и Жанна, оставив поднос, побежала туда — все-таки девочка была старательная. Почти сразу же вернулась, чуть растерянно глянула:
   — Павел Иванович, звонили с проходной. Там ваша супруга приехала… Они, конечно, пропустили безо всякого, только говорят, с ней вроде бы не в порядке что-то…
   — Что?!
   — Они не сказали, просили просто передать…
   — Где она?! — рявкнул Петр, срываясь с кресла.
   — Да что с вами такое? Она в лифт вошла, сейчас сюда поднимется, вон идет уже… Я пошла, да? — И шустро выпорхнула.
   Катя вошла, придерживая обеими руками у горла воротник белого летнего плащика. Он торопливо нажал кнопку, блокируя замок, встревожившись не на шутку: лицо у нее было испуганное, волосы растрепаны, у виска короткая, подсохшая царапина. Прямо-таки рухнув в кресло, Катя вздохнула:
   — Еле добралась, чуть сердце не выскочило… Дай чего-нибудь крепкого. Петр кинулся к картине, скрывавшей потайной бар, наплескал в рюмку,
   второпях пролив себе на пиджак, подал. Катя выпила в два глотка, помотала головой, прикрыв глаза, встретила его взгляд, попыталась улыбнуться:
   — Отпустило, кажется…
   — Что стряслось? — спросил он, себя не помня от беспокойства. — Может, Земцова вызвать?
   — Не надо, — тихо сказала Катя. — Все в порядке.
   — Ничего себе — в порядке… На тебе лица нет. Что случилось? Машина где?
   — Представления не имею… — бледно улыбнулась Катя.
   — То есть как? Где Елагин?
   — Не знаю. И сто лет его не видеть… Кобель чертов…
   — Он что… опять? — догадался Петр. Как ни странно, вдруг отлегло от сердца — поначалу-то мерещились всякие ужасы вроде нападения на машину того психа, стрельбы, похищения Надьки…
   — То-то и оно, Паша, что — опять… — сердито сжав губы, она распахнула плащ.
   Атласная белая блузка с длинными рукавами не просто лишилась верхних пуговиц — была разорвана у ворота, на шее у ключицы краснеет парочка длинных царапин, тоненькая перемычка кружевного черного лифчика тоже разорвана, так что он свободно болтался, выставив на нескромное обозрение великолепную грудь.
   — Насмотрелся? — в сердцах выпалила Катя. Встала с кресла и сбросила плащ, повернулась боком. — Ты еще сюда посмотри…
   Петр выругался сквозь зубы. Сзади, на талии, застежка короткой синей юбки была выдрана с мясом, «молния» разошлась.
   — Рассказывай, — сказал он, налив себе в ту же рюмку. — Он что, попытался…
   — Нет, я сама ему предложилась в машине, — с сарказмом, зло сверкая глазами, бросила Катя. — Как думаешь? Короче, на полдороге он будто с ума сошел. Свернул к скверику, заглушил мотор и без особых прелюдий на меня буквальным образом накинулся. Порвал на мне все, глаза бешеные, несет дурь какую-то… — Она зябко передернулась. — Вспомнить жутко. Никакие уговоры не действуют, навалился, как робот… В общем, двери он забыл заблокировать, я выскочила, кинулась, куда глаза глядят. Он, слава богу, следом не побежал, может, опамятовался… Хорошо еще, была в плаще, иначе не представляю, как бы и выглядела… Но все равно люди успели заметить… я сообразила свернуть в переулочек, там кое-как запахнулась… юбка то и дело падала, приходилось через плащ поддерживать, вид был тот еще… Ну, а потом подвернулась машина, водитель попался приличный, в годах, ни вопросов особо не задавал, ни с сочувствием не лез, хоть и видел: что-то со мной не то. За кого принял, не знаю уж… Доехала до фирмы, узнали, пропустили…
   — Ну, так… — многозначительно протянул Петр, подошел к столу. — Жанна, где там Елагин?
   — Не подъехал еще, Павел Иванович.
   — Как только подъедет, пусть немедленно сообщат мне. Свяжись с гаражом, с охраной, с кем хочешь, но чтобы мне моментально доложили. Усекла?
   — Конечно, Павел Иванович. Говорила я вам… Все ж сразу понятно, я не дура…
   — Ладно, глазастая, — бросил он раздраженно. — Свои соображения держи при себе. И — чтобы немедленно…
   Отключив селектор, вернулся к Кате, присел на широкий подлокотник ее кресла, присмотрелся. Она явно успокоилась, щеки после коньяка порозовели.
   — Все будет в порядке, — сказал он ободряюще. — Как только появится, вышвырну я его с волчьим билетом, а напоследок начищу харю, как в лучших домах…
   — Может, без скандала? — спросила она рассудительно. — Он еще, чего доброго, болтать начнет про…
   «Тьфу ты, — вспомнил Петр, немного охолонув. — И в самом деле, если Митька начнет продавать газетам кое-какую информацию, выйдет нешуточный конфуз. Или нет?»
   — Брось, — сказал он. — Кто ему поверит? Доказательств-то никаких. Слова есть простое сотрясение воздуха, и не более того.
   — А у него не могло остаться… фотографий?
   — Ни в коем случае.
   — Ох, Паша… Все эти твои развлечения…
   — Катенька, договорились же — забыть.
   — Забудешь тут, когда такие встряски случаются посреди бела дня…
   — Ну, прости, — сказал он сокрушенно, вынужденный вновь принимать на себя чужую вину. — Выпей еще рюмочку, что ли. А я аптечку принесу. Надо царапины смазать.
   Отыскав в аптечке какую-то импортную мазь, заменявшую старый добрый йод, ловко обработал царапины, парочка коих обнаружилась и на талии, — Митька, похоже, полностью соскочил с катушек и уподобился орангутангу. Катя ежилась и ойкала.
   — Не пищи, — сказал он ворчливо. — Если верить тому, что на тюбике написано, болезненных ощущений эта дрянь не вызывает.
   — Щиплется…
   — Перетерпи, — посоветовал он с голь же хмуро. — Вообще, вид у тебя, надо сказать, провоцирующий. Виктимный, по-научному. Юбка, как носовой платочек…
   — Мода.
   — Мода… — ворчал он, вешая на соседнее кресло ее плащик. — Ну-ка, повернись, я еще здесь посмотрю… Когда в машине сидишь, юбки, поди, и не видно как таковой… А потом удивляемся, что у кого-то мозги плывут…