Бушков Александр Александрович. Д'Артаньян -- гвардеец кардинала (книга первая)

   И он в конце концов не выдержал - отложив погасшую трубку, встал, направился прямехонько к юноше с бумагой и, остановившись над ним в вызывающей позе, решительно спросил:
   - Эй вы, что это вы там пишете? И почему при этом глаз с меня не сводите?
   Юноша, испуганно подняв на него глаза, сконфузился - тоже, надо полагать, начинающий лазутчик вроде самого д'Артаньяна, лицом владеть не умеет...
   - Видите ли, сударь, я...
   Он окончательно смешался и, замолчав, показал д'Артаньяну лист, на котором был изображен какой-то очень знакомый человек, ну просто близко знакомый...
   - Черт меня раздери со всеми потрохами! - сказал д'Артаньян, сразу позабыв о прежних подозрениях. - Так вы что же это, сударь, меня изобразили? Ну в самом деле, это же я самый! То-то мне сразу стало казаться, что я уже где-то видел эту рожу! В зеркале, вот где! Нет, положительно, это я!
   - Именно так, сударь, - чуть осмелев, сказал молодой человек. - Понимаете ли, у меня нет денег, чтобы нанять натурщика...
   - Кого-кого?
   - Такого человека, который дает рисовать себя за деньги... Здешний хозяин мой дальний родственник, и он великодушно позволяет рисовать посетителей... Вы, надеюсь, не имеете ничего против?
   - А с чего вдруг? - изумился д'Артаньян. - Это мне даже интересно, меня отроду не рисовали, даже в тюрьмах ограничивались тем, что описывали внешность своим корявым полицейским наречием...
   - Неужели вы сидели в тюрьмах, сударь?
   - А как же! - гордо сказал д'Артаньян. - Законы у нас во Франции, друг мой... - тут в нем взыграл патриотизм, и он резко изменил тон, - то есть законы у нас лучшие в Европе, если не считать эдиктов о дуэлях. Можете себе представить, незнакомец: не успеешь проткнуть шпагой какого-нибудь нахала на парижской улице, как тебя тут же хватают и волокут в тюрьму! Но не на того напали, да будет вам известно! Д'Ар... Арамиса, - торопливо поправился он, - голыми руками не возьмешь! Как приволокут, так и отпустят! Послушайте, а что это за шлем вы у меня на голове нарисовали? Вы, вообще-то, мастер, это видно, но у нас во Франции таких шлемов в войсках не водится...
   - Это древнеримский шлем, сударь... - робко пояснил юноша.
   - Древнеримский?
   - Ну да. Уж простите за такую вольность... Но лицо у вас столь решительное, профиль так резко очерченный, что вы мне показались форменным древнеримским воином... Если вас это оскорбляет...
   - Да ну, отнюдь! - запротестовал д'Артаньян. - Наоборот, в этом определенно что-то есть... Многие, дамы особенно, отмечали в моем лице эту вот решительность, но я и не подозревал, что она древнеримская. Черт возьми, я уважаю древнеримских воинов! Они были неплохие вояки! Особенно этот, как его, Мурльций, который всем побежденным врагам отрубал левые руки, за что его и прозвали Мурлыций Сцевола, то бишь Левша... <Как ни прискорбно, но наш герой снова попал впросак: Муций Сцевола получил прозвище Левша за то, что, попав в плен и показывая стойкость, сжег собственную левую руку.>И еще Щипион Африканский, получивший это имя за то, что молодецкими ударами щепил щиты врагов вдребезги! <Надо полагать, гасконец имеет в виду победителя Ганнибала, полководца Сципиона, и в самом деле прозванного Африканским.>Читал я про них, как же!
   - Значит, сходство несомненное? - с надеждой спросил молодой человек.
   - А как же! - заверил д'Артаньян. - Уж себя-то я сразу узнаю! Эй, а что это у вас на столе жалкий стаканчик пива? Так не пойдет, не пойдет! Эй, господин услужающий! Перенесите-ка сюда с моего стола все, что там есть, да принесите господину живописцу того же самого, я за все плачу! Значит, вы изволите быть живописцем?
   - Я еще только делаю первые шаги, - признался юноша, покраснев от смущения. - Мое имя Рембрандт-Гарменц Ван Рин, можете называть меня просто Рембрандт... Я, собственно, нигде и ни у кого не учился, у меня нет покровителей и мэтров, есть только страстное желание стать живописцем...
   - Ну-ну, не скромничайте, любезный Римкрант! - сказал д'Артаньян. - Видно птицу по полету! Я вон у вас получился, как живой! Подумаешь, нигде не учились... Я тоже нигде не учился, а успел уже пощекотать шпагой полдюжины парижских бретёров и удостоиться аудиенции у короля! Тут не в учебе дело, а в жизненном упорстве! А ну-ка выпьемте бургундского! Клянусь плащом святого Мартина, из вас выйдет настоящий живописец! Эк вы стакан-то лихо осушили! - Убедившись, что шпионажем тут и не пахнет, д'Артаньян стал благодушен, дружелюбен и словоохотлив. - Попомните мои слова: из человека, способного осушить стакан единым махом, выйдет мастер живописи! Уж я-то и в этом знаю толк. Я, понимаете ли, три дня маюсь тут от безделья, и от нечего делать прочитал забытую кем-то книгу про знаменитых живописцев. Черт возьми, они мне понравились! Умели люди радоваться жизни во всех ее проявлениях. Мне, правда, не по нутру этот самый да Верцелли, что вместо женщин жил с юношами, за что и получил кличку Содома, но вот Торриджано очень даже нравится - он однажды одним ударом кулака сломал нос какому-то Микелеанжело, а потом на войне захватил знамя и прослыл доблестным офицером. Ваятель Сильвио тоже был человек своеобразный, он, изволите ли видеть, однажды в целях искусства выкопал покойника, нарисовал его во всех видах, а потом содрал с него кожу и сшил себе нательную рубашку... Вот этого я решительно не понимаю. Зато некий Фра Филиппе, лихой, должно быть, малый, похитил монахиню из монастыря, бежал с ней, и они потом даже произвели на свет сына. А еще мне нравится такой Триболо - он, пишут, нарисовал с натуры трех повешенных за ногу капитанов, бежавших с солдатским жалованьем. Черт побери, так с ними и надо поступать! Но более всех восхитил меня Бенвенуто Челлини. Вот был человек! Средь бела дня прикончил на улице своего врага, пробившись через целую ораву его телохранителей, вообще перебил кучу народу, бежал из тюрьмы, совращал дам, подделывал античные фигуры! Когда я про него прочитал, мне страшно захотелось вызвать его на поединок - пусть он и не дворянин, но с таким сорвиголовой всякому лестно подраться, хоть он и простого звания! <Как ни удивительно это может показаться читателю, но на сей раз д'Артаньян излагает исторически достоверные сведения из биографий знаменитых итальянских живописцев и ваятелей.>И, вообразите себе, милейший Ремпрант, я узнаю вдруг, что он уж лет с полсотни как помер! Меня взяла такая тоска и разочарование, я будто осиротел в одночасье... Знаете, что? Только не обижайтесь, право... По моему мнению, вам бы нужно взять себе имя поблагозвучнее, на манер всех этих итальянцев. Джотто, Леонардо, дель Сарто - так легко запомнить! А если вы и дальше будете зваться Римкрант... Рембрандт, то это никак за слух не зацепится. Возьмите да и наименуйтесь... скажем, Рембрачио. Отличие невелико, а запомнить гораздо легче. Сравните сами: где Рембрандт, а где Рембрачио!
   - Я об этом подумаю, сударь, - вежливо согласился собеседник. - Простите за назойливость, но, быть может, нарисовать с вас настоящий портрет?
   - Это как, цветными красками?
   - Именно.
   - Рисуйте, любезный Ремпрант! - решительно воскликнул д'Артаньян. - С меня еше никогда не рисовали портретов, особенно разноцветными красками. Вот удивятся в Париже!
   Чуточку подумав, он решительно распустил завязки кошелька и стал выкладывать на стол золотые пистоли. Отсчитав пятьдесят монет, придвинул зазвеневшую кучку к юноше и спросил:
   - Этого будет достаточно?
   - О да, сударь! - у растроганного юноши даже слезы появились на глазах. - Вы - мой первый настоящий заказчик...
   - Ну-ну, милейший, к чему эта влага? - сказал польщенный д'Артаньян с видом умудренного опытом человека. - Рисуйте, рисуйте. Потом пришлете портрет в Париж на улицу Могильщиков, номер одиннадцать.
   "Ничего он не пришлет, конечно, - подумал д'Артаньян. - Пропьет со здешними краснощекими девицами. Ну ладно, как бы там ни было, я нашел неплохое применение пистолям принца Конде. Многие владетельные особы покровительствовали живописцам - короли, римские папы, герцоги. Грех отставать. Деньги все равно дармовые, а юнец, глядишь, не все пропьет, на краски останется. Д'Артаньян, покровитель живописцев, - это звучит. Это хороший тон. В Париже не грех и ввернуть в обществе, пусть знают, что я не только вино пью, в карты играю и на дуэлях дерусь..."
   - Любезный господин Арамис, - вкрадчиво произнес кто-то над его плечом. - Не уделите ли мне несколько минут?
   "Ага! - вскинулся д'Артаньян, словно пресловутые шилья впились-таки пониже спины. - Явились наконец!"
   - Я вас покидаю, любезный Рембрандт, - сказал он собеседнику. - Пейте себе на здоровье, я за все уплатил... Желаю оседлать Фортуну!
   - Спасибо, сударь! Портрет ваш я непременно пришлю...
   - Ну как же, как же, я и не сомневаюсь... - благодушно сказал д'Артаньян, помахал ему рукой и отошел вслед за незнакомцем в надвинутой на глаза шляпе.
   - Присядем здесь, если не возражаете?
   - Не возражаю, - сказал д'Артаньян, ожидая, когда будут произнесены условные слова.
   Однако он их так и не дождался. Незнакомец попросту сдвинул шляпу на затылок - и д'Артаньян присвистнул от удивления.
   - Ловко! - сказал он, улыбаясь во весь рот. - Милейший лорд Винтер?
   - Тс! Я здесь под чужим именем...
   - Понятно, понятно... Как там наш герцог?
   - Он в добром здравии, - тихо сказал лорд Винтер. - Вот что, Арамис. За вами сейчас придет человек, к которому вы сюда и прибыли... Я опередил его буквально на четверть часа. У меня к вам будет интересное и серьезное предложение...
   - Слушаю.
   - Так уж получилось, что я в курсе всех ваших замыслов. О, не нужно хвататься за шпагу... Я вовсе не намерен вас выдавать. Во-первых, доносить позорно для дворянина, во-вторых, это было бы крайне невыгодно... Я, знаете ли, всей душой желаю успеха и победы вам и вашим друзьям, полного осуществления ваших замыслов...
   - Спасибо на добром слове, - настороженно сказал д'Артаньян. - Но о чем вы, в таком случае, хотите со мной говорить?
   Лорд Винтер перегнулся к нему через стол, понизил голос до шепота:
   - Арамис, я просто-напросто хотел попросить вас внести в ваши планы некоторые изменения, довольно-таки пустяковые...
   - А именно?
   - Я же говорил, что знаю практически все, - сказал Винтер с загадочной улыбкой. - Я вовсе не собираюсь вас просить внести какие-то изменения в судьбу некоего недалекого рогоносца по имени Луи... Но что касается других...
   - Извольте выражаться яснее, - сухо сказал д'Артаньян.
   - Охотно. В конце концов, мы друг друга стоим, потому что оба сейчас - отъявленные заговорщики... Дорогой Арамис, вы ведь почти незнакомы ни с герцогом Анжуйским, ни с принцем Конде, верно?
   - Пожалуй...
   - Вы их почти не знаете. Они ничего не успели сделать для вас - одни лишь обещания. О, конечно, они их когда-нибудь сдержат, но я могу предложить вам гораздо более приятное будущее...
   - И что я для этого должен буду сделать?
   - Сущие пустяки. Вам даже не понадобится делать это самому, если не лежит душа. Вам нетрудно будет подыскать себе подручных среди заговорщиков... Итак, Арамис, я знаю, что кардинала Ришелье ваши друзья задумали убить в его замке Флери. Они явятся туда словно бы в гости во главе с герцогом Анжуйским и принцем Конде, а за столом разыграют мнимую ссору, шпаги появятся из ножен, и в суматохе с полдюжины их проткнут кардинала... Как видите, я знаю все. Но тут-то и начинаются те изменения, которые мне крайне желательны... Что, если суматоха продлится чуточку дольше, чем ваши друзья задумывали? Всего на пару минут дольше. Но в результате окажется, что сраженным оказался не только кардинал, но еще и герцог с принцем... Это ведь сущая безделица, Арамис: два-три удара шпагой, пара пистолетных выстрелов... И останется только ее величество, Анна Австрийская. Только она одна. И править она будет безраздельно. Ну к чему тут в этой комбинации герцог и принц? Тем более, что вы лично не теряете ничегошеньки, наоборот, приобретете еще больше. Вот вам доказательство серьезности моих намерений. - Он извлек из-под плаща и положил на стол большой и тяжелый мешочек, издавший стук, словно приличных размеров булыжник. - Здесь тысяча пистолей - в испанских двойных, и это лишь, если позволено так выразиться, скромный первоначальный взнос... В дальнейшем моя благодарность неизмеримо превзойдет этот скромный залог дружбы. Поместья в Англии, с которых можно получить изрядный доход, орден Подвязки или Бани, титул... Мои полномочия, не сочтите за похвальбу, можно смело назвать неограниченными. Ваше будущее, согласись вы на мое предложение, можно считать устроенным, так что вам позавидуют многие...
   "Интересное предложение, - цинически подумал д'Артаньян. - И насквозь понятное, без малейших загадок. Нетрудно понять, кто будет набиваться в соправители к королеве при этаком-то раскладе. Лопни моя селезенка, речь идет об одном хорошо мне знакомом английском герцоге, недавно наставившем рога самому королю Франции. Недурную каверзу вы замыслили, господа англичане! В Столетней войне нас не победили, так, стало быть, решили попробовать с другого конца?"
   Но вслух он сказал, сохраняя на лице полнейшую невозмутимость:
   - Интересное предложение, милорд...
   - Могу дать вам честное слово дворянина, что я сдержу все свои обещания...
   - Ну конечно, - сказал д'Артаньян. - Как же без честного слова в таких вот делах?
   - Итак? - напряженно спросил лорд Винтер.
   "Что тут думать? - сказал себе д'Артаньян. - На тысячу пистолей батюшка не только отстроит Артаньян и прикупит утраченные земли, но, пожалуй, сможет приобрести и заливные луга у горы Понс - отличное подспорье в хозяйстве, сколько раз я об этом слышал... Если, как учит его высокопреосвященство, не имеют значения клятвы, данные заговорщикам и убийцам, то и деньги у них можно брать со спокойной совестью. Предназначались они для дурного дела, а пойдут на благое. Да и потом, грех не обмануть англичанина, еретика чертова, врага исконного..."
   - По-моему, на такое предложение следует сразу отвечать согласием, - сказал он, постаравшись придать себе самый коварный и зловещий вид, какой, по его убеждению, и должен быть у приличного заговорщика. - Уговорили. Вы и мертвого уговорите, милорд, особенно с помощью таких вот увесистых аргументов...
   И он по-хозяйски придвинул к себе тяжеленный кошелек, подумав при этом: "Буду отсылать батюшке деньги, обязательно напишу, чтобы сколько-нибудь на церковь пожертвовал, тогда уж и вовсе никакого греха на душе..."
   - Вы, надеюсь, сумеете все организовать? - спросил Винтер озабоченно.
   - Будьте уверены, - сказал д'Артаньян. - С такими деньгами это будет нетрудно.
   - Но имейте в виду, что руки у нас длинные...
   - Не сомневаюсь, - сказал д'Артаньян. - Что же, я постараюсь сделать все, что велит мне мой долг перед Францией, клянусь!
   "Ловко, д'Артаньян! - подумал он восхищенно. - Такую клятву не грех и соблюсти в точности. Я ведь ни капельки не лгу, я и в самом деле сделаю все, что велит мне долг перед Францией..."
   - У вас мало времени, - сказал лорд Винтер. - Как только вернетесь в Париж, принимайтесь за дело... Ну вот и ваш человек. Мне пора удалиться, никто не должен видеть нас вместе...
   И он выскользнул из-за стола, словно бесплотный дух, во мгновение ока исчезнув в клубах заволокшего зал никотианового дыма... Казалось, он вообще не появлялся здесь - но увесистый кошелек являл собою крайне весомый довод в пользу того, что разговор действительно состоялся, а намерения англичан, как обычно, были самыми коварнейшими...
   Д'Артаньян поторопился прибрать кошелек в карман.

Глава восьмая

О том, какое применение порой находили в Зюдердаме вареным ракам

   Едва он успел это сделать, как к его столику с самым невозмутимым видом приблизился человек при шпаге, судя по покрою одежды, несомненный французский дворянин, прибывший оттуда совсем недавно.
   - Я имею честь видеть перед собой шевалье де Лэга? - спросил он негромко, но с совершенно невозмутимым лицом.
   - Да, - кратко ответил д'Артаньян, придавая себе столь же невозмутимый вид, чтобы сразу показаться человеком серьезным и уж никак не новичком в многосложной науке заговоров.
   - Мадрид и Зюдердам, - произнес незнакомец.
   - Флери и Париж, - немедля ответил д'Артаньян.
   Незнакомец показал в согнутой ковшиком ладони испанский мараведис, изуродованный тем же манером, как тот, что лежал в кармане гасконца, - и д'Артаньян незамедлительно предъявил для обозрения свой, с теми же предосторожностями.
   После чего незнакомец облегченно вздохнул:
   - Наконец-то, Арамис...
   - Черт побери, я вас жду уже три дня! - обиженно заявил д'Артаньян.
   - Простите, шевалье, но все окончательно решилось только сегодня. Граф вам расскажет остальное...
   - Граф? Значит, это не вы - граф де Шале?
   - Я вас к нему проведу, - сказал незнакомец. - Пойдемте немедленно. Вы не заметили, чтобы за вами кто-нибудь следил?
   - Вроде бы нет, - сказал д'Артаньян.
   Капуцин, до сих пор клевавший носом над стаканом вина, все еще казался ему подозрительным, но он промолчал, помня, как только что обманулся с юнцом-художником. Черт побери, бывают же и мало пьющие капуцины, надо надеяться?!
   - Слава богу, - вздохнул незнакомец. - Получив письма, вам надлежит спешить в Париж, не теряя времени. У вас остались в гостинице какие-нибудь ценные вещи?
   - Никаких. Одни пустяки.
   - Тем лучше. Где ваша лошадь? Слуга?
   - Лошадь в конюшне неподалеку от гостиницы, там же и слуга...
   - И вовсе прекрасно... - сказал незнакомец. - Когда поговорите с графом де Шале, седлайте лошадь и скачите в Париж, не возвращаясь в гостиницу. Не стоит рисковать зря, особенно когда при вас будут письма...
   - Что-нибудь случилось? - с небрежным видом опытного заговорщика спросил д'Артаньян.
   - Пока нет, но... Красный чулок что-то определенно пронюхал. Его ищейки уже в Нидерландах. Я только что расстался с вашим другом Атосом, да-да, он тоже здесь, выполняет свою часть обязанностей...
   Насторожившись, д'Артаньян спросил елико мог беззаботнее:
   - И что говорит мой друг Атос?
   - В Зюдердам, очень похоже, приехал этот чертов д'Артаньян, один из любимчиков кардинала. Гримо, слуга Атоса, его видел вчера на набережной канала Медемблик...
   "Ага. - подумал д'Артаньян. - Когда я возвращался от красотки Елены..."
   - Нет сомнений, что он примчался сюда вынюхивать наши секреты. Этот гасконец совсем молод, но дьявольски изворотлив и не на шутку опасен...
   "Спасибо на добром слове, - подумал польщенный д'Артаньян. - Вы, сударь, очень точно меня обрисовали..."
   - Где он остановился, пока неизвестно. Гримо ищет его по всему городу и, я уверен, найдет. А уж тогда... Атос со своим дурацким благородством ни за что не одобрил бы иных задумок, но я всерьез думаю: а не прикончить ли этого гасконца и не скинуть ли труп в какой-нибудь канал? Одним шпионом меньше...
   - Вы совершенно правы, сударь, - серьезно сказал д'Артаньян. - С этим проклятым гасконцем так и следует поступить, чтобы не вынюхивал тут, ищейка проклятая...
   - Значит, и вы того же мнения? - обрадовался незнакомец.
   - А как же, - сурово сказал д'Артаньян. - Этого чертова д'Артаньяна давно следовало бы прикончить...
   - Не можете забыть тот удар шпагой? - усмехнулся незнакомец.
   - Дело не в моих личных обидах, - сурово ответствовал д'Артаньян. - Речь, черт возьми, идет о судьбе Франции, какое может быть благородство? В канал кардиналиста!
   - Вы ничего не имеете против, если я передам ваши слова Атосу?
   - Наоборот, - сказал д'Артаньян, размашисто шагая следом за провожатым по набережной одного из многочисленных каналов. - Так и передайте - Арамис настроен самым решительным образом. В канал этого д'Артаньяна, в канал! А до того - нож ему в спину!
   - Ну, это уже по части Гримо... Он, я надеюсь, справится. Если только Атос не заартачится. Поистине, он слишком большой чистоплюй, наш Атос, он предлагал более мягкий план, имеющий целью лишь лишить д'Артаньяна свободы...
   Д'Артаньян украдкой оглянулся, сделав вид, что поправляет перевязь съехавшей на спину шпаги. И приуныл несколько. Сбывались его худшие подозрения - на значительном отдалении от них в том же направлении шагала примечательная фигура, тот самый монах-капуцин, коему вроде бы полагалось мирно подремывать над своим стаканом в трактире "Зваарте Зваан".
   Сердце у него упало, но он ничего не сказал спутнику - лишь попытался определить, не похож ли этот навязчивый монах на переодетого Гримо, но так и не пришел к однозначному выводу. Трудно узнать даже кого-то знакомого, когда на нем не привычное платье, а скрывающая очертания фигуры монашеская ряса, вдобавок с нахлобученным на лицо капюшоном...
   Прошагав еще парочку улиц, провожатый свернул направо и остановился перед таверной "Зеленый дракон", из двери которой, как легко догадаться, валили густые клубы никотианового дыма.
   Они вошли, и незнакомец уверенно повел д'Артаньяна в дальний угол огромного общего зала, к невысокой двери с полукруглым верхом, обитой вычурными полосами кованого железа.
   Д'Артаньян последовал за ним без малейшего колебания или страха - он просто-напросто передвинул шпагу так, чтобы была под рукой, и хорошенько осмотрелся, запоминая расположение помещений и выхода на случай скоротечного отступления, не имеющего ничего общего с тем, что принято именовать бегством.
   За дверью обнаружилась большая комната со сводчатым потолком и неизбежными навощенными балками, посреди которой за длинным столом сидело человек семь. Здесь никотиану не пили, д'Артаньян не усмотрел ни единой струйки дыма, зато к вину относились, как все нормальные люди - стол был уставлен бутылками, по виду старыми, с благородным содержимым, не каким-нибудь пикетом.
   Прямо посреди стола красовалось странное сооружение - крепко связанная из прутьев виселица, точная копия настоящей, размером с добрый парижский фут, и на ней на толстой крученой нитке болтался, временами легонько вращаясь вокруг оси, здоровенный ярко-красный вареный рак.
   - Забавники у вас тут, я смотрю... - тихонько сказал д'Артаньян спутнику, глазами показывая на багрового речного жителя, которому любитель поесть давно нашел бы лучшее применение. - Это, как я понимаю, символизирует одного нашего общего знакомого?
   Тот расхохотался:
   - У вас острый ум, милый Арамис! Ну конечно же, мы тут символически пока что вздернули Ришелье!
   "Боюсь, с настоящим кардиналом это будет проделать несколько труднее", - подумал д'Артаньян.
   Сидевшие за столом их не заметили - один из них, низенький и отчаянно толстый, напоминавший фигурой репку, вскочил, сбросив локтем стакан, и, воздев руку, словно ведущий в бой полки генерал, принялся декламировать, визжа и захлебываясь:

 
   - Его уж нет! Исчез наш кардинал!
   Для всех его друзей - ужасная потеря,
   Но не для тех, которых угнетал,
   Преследовал, тиранил, обижал...
   Они теперь избавлены от зверя!
   Исчез наш кардинал!
   И тот, кто за железную решетку
   Других с таким усердием сажал,
   Сам, наконец, в дубовый гроб попал!
   Когда кортеж чрез мост переезжал,
   Наш медный всадник, верно, во всю глотку
   Взглянув на этот гроб, захохотал!
   Исчез наш кардинал!

 
   "Под медным всадником он, надо полагать, имеет в виду конную статую великого Генриха на Новом мосту, - подумал д'Артаньян. - Что ж, все правильно: если кардинала и впрямь убили бы в замке Флери, гроб непременно повезли бы через Новый мост... Интересно, кто это? Угнетенный, преследуемый, только что из оков... То-то физиономия жиром заплыла, щеки вот-вот лопнут... Самый что ни на есть несомненный и неподдельный изможденный узник..."
   - Кто это? - шепотом спросил он спутника.
   - О, это совершеннейшее ничтожество, - ответил тот пренебрежительно. - Писателишка из Парижа, Андре... то ли Буроскью, то ли Бурлескью, самого подлого происхождения субъект, хотя и именует себя то немецким дворянином, то шведским графом, то даже потомком знатного еврея из Толедо, ведущего род прямиком от праотца Авраама... Ничего не поделаешь, любезный Арамис, в наши времена приходится вовлекать даже таких вот мизераблей - простолюдины порой незаменимы, чтобы, собравшись стадом, одобрительным гулом поддерживать те решения, которые вкладывают в их дурацкие головы благородные господа. Кроме шпаг, нынче есть еще и типографский станок - а этот вот парижский прощелыга умеет, что ни говори, складно сочинять вирши, памфлетики и тискать их на станке... Пусть его повеселится, потом отошлем назад на то место, которого он заслуживает... К тому же, скажу вам по свести, у него есть молодая проказливая женушка, а в этом случае подлое происхождение благородных господ отвращать не должно... Подождите минутку.
   Он прошел к столу и, склонившись над одним из сидящих, что-то зашептал ему на ухо. Тот, оглянувшись, живо вскочил и подошел к д'Артаньяну, а остальные, увлеченные вином и визгливыми виршами, и внимания не обратили на вошедших.
   На сей раз гасконец, несомненно, имел дело с дворянином - совсем молодым, стройным, изящным.
   - Вы и есть Арамис? - спросил он отрывисто, как человек, принужденный спешить. - Я - граф де Шале, маркиз де Талейран-Перигор, служу ее величеству королеве. Надеюсь, вы простите мне, что не приглашаю вас к столу? Я бы выставил перед вами все вина и яства Зюдердама, но обстоятельства таковы, что вам следует немедленно отправляться во Францию. В городе...