Страница:
— Явились, Батурин? — раздался за спиной женский голос.
Даниил обернулся. Его в упор разглядывала красивая темноволосая девушка лет двадцати, в джинсах и белой безрукавке с отштампованным в три краски изображением какого-то древнешумерского дворца. На плетеном поясе висела желтая кобура.
— Поручик Милена Дилова, — протянула она узкую теплую ладонь. — Поехали. Не будем терять времени.
Она провела Даниила в гараж каким-то хитрым коротким коридором, втолкнула в бирюзовую «Таврию» и села за руль. Сержант-привратник энергично направился было к машине, бормоча что-то насчет пропуска, но остановился вдруг, всмотрелся и заторопился назад в будку. Ворота распахнулись.
— То-то… — удовлетворенно хмыкнула Милена.
— Боятся?
— А ты думал! — Она гнала машину по осевой, не обращая внимания на светофоры и угрожающие жесты регулировщиков. — Женщина должна быть независимой, а независимость достигается еще и умением внушать страх. О чем ты там толковал с этим рыжим педиком? Знакомился с теоретическими обоснованиями? Идиотизм! Теории развели, декаденты, диссертации защищают… Есть только одна струна, на которой имеет смысл играть, — страх боли.
— И получается?
— Загляни в сумку. Там черный футляр, плоский такой.
Даниил расстегнул «молнию». В футляре льдисто поблескивали замысловатые ножницы, щипцы, пинцеты, кольчатые шланги, крючки, зазубренные полоски и еще что-то непонятное, жуткое.
— Впечатляет? — ослепительно улыбнулась Милена. — Самое большее полчаса
— и ты у меня признаешься, что вчера украл луну и спрятал под кроватью… Не страшно?
— Страшно, — сказал Даниил. — Интересно, а сколько ты сама продержалась бы?
— Ой, да до первого «огонька».
— Это что?
— А это когда сигарету гасят, догадываешься где, — безмятежно пояснила она. — Я же не Жанна д'Арк, я бы раскололась моментально, как все мы, грешные… Ладно, давай о деле. Мы тут ни при чем, можешь мне поверить, абсолютно ни при чем. Этот хлыщ дипломатический на нас работал, стучал, как отбойный молоток, он бы нам еще надолго пригодился… Мой зав только что прокрутил пленку — запись беседы Морлокова с Заместителем. Ну да, мы своего любимого маршала тоже пишем, любопытства ради… Маршал рвет и мечет, почему-то ему Радомиров был нужнее света белого, честное слово, подумала бы, что тут без голубизны не обошлось, не знай я, как энергично маршал царевну потягивает… Темное дело.
— А не мог он — сам по себе?
— Глупости, — сказала Милена. — Не знаешь ты наших дятлов. Сами по себе они такого не делают… Может, и была у него слабинка, но плохо верится. Кто-то его крепко подтолкнул. Может, те, из Чертовой Хаты?
— Вы что, знаете про Чертову Хату? — вырвалось у Даниила.
— Да про нее каждая собака знает, — сказала Милена. — Объект «Омега-Дельта». У нас парочка ребят из-за нее скоро шизофрению заработает. А маршал нам почему-то не дает…
— Чего не дает?
— Отдашься — скажу, — пообещала Милена.
— Заметано.
— Слово офицера?
— Идет.
— Не дает нам маршал Чертову Хату выпотрошить, вот что. И начинает казаться, что у него есть в этом свой интерес… Ага, приехали. Неплохой домик. Пошли?
Она по-хозяйски распахнула калитку, и Даниил двинулся за ней по обсаженной розами песчаной дорожке.
— Эй вы, какого черта? — раздался откуда-то слева женский голос.
Милена свернула туда. На лужайке под большим полосатым зонтом стоял шезлонг, и в нем сидела женщина в красном купальнике. Даниил узнал Анну. Рядом на столике теснились бутылки и вазочки со льдом.
— Неутешная вдова бурно горюет… — сказала Милена. — Так вот, мы из МУУ, и нас интересует один-единственный вопрос: почему застрелился ваш муж, если у него не было на то видимых причин?
— Пошли прочь, вы оба. — Анна смотрела брезгливо и враждебно. — Позову полицию.
— Ты еще санэпидстанцию вызови, — вкрадчиво сказала Милена, полуотвернувшись от хозяйки, и, не меняя позы, вдруг резко и точно ударила ее под ложечку, обмякшую, подняла из шезлонга и, заломив руку, поволокла к дому. Обернулась к Даниилу: — Футляр принеси.
Когда Даниил вернулся в дом, Анна лежала, прикованная за лодыжку и запястья к железным украшениям постели. Милена задумчиво курила, перелистывая какие-то бумаги — ящики письменного стола она опорожнила на пол.
— Ничего. — Она отбросила пачку писем. — Так вот, киска, у меня такое впечатление, что ты что-то знаешь. Может быть, все. Говорить будешь?
— Ничего я не знаю, — прошептала Анна.
— А вот это уже звучит как заученное. — Милена неторопливо натягивала резиновые перчатки. — Даниил, шел бы ты прогуляться по саду, а? — Она огляделась, сняла с крючка небольшое полотенце, свернула аккуратный кляп и заткнула Анне рот. Кривыми ножницами ловко разрезала на ней купальник и стряхнула обрывки на пол. — Даниил, иди, гуляй. Во-первых, неприлично пялиться на голую женщину, а во-вторых, я не хочу отвлекаться на то, чтобы совать тебе под нос нашатырь. Сейчас начнутся вопли и сопли, а ты человек непривычный.
Даниил вышел в сад и присел на крылечко. В доме позвякивало железо, разбилось что-то стеклянное, Милена о чем-то резко, деловито спросила, заскрипела кровать и раздался тягучий стон. Милена удовлетворенно хмыкнула, спросила что-то, помолчала, и снова понеслись стоны. Даниил приподнялся, заглянул в окно. Голова Анны моталась вправо-влево. Лицо было в поту, Милена, низко склонившись над ней, что-то сосредоточенно делала, энергично дергая локтями. Не оборачиваясь, бросила назад окровавленный скальпель, подключила к розетке какой-то продолговатый предмет, навалилась на Анну всем телом. Анна забилась так, что едва не перевернула кровать.
Даниила замутило, и он отошел к шезлонгу. Ну вот. Рядом пытают живого человека, а ты стоишь и тянешь сигарету. Но, в конце концов, глупо принимать близко к сердцу все, что происходит во сне, а разве эта планета, это пространство — не сон? Неподдельным и единственно верным следует считать лишь тот мир, из которого ты пришел, все остальное — глупый и оттого ничуть не страшный сон…
Милена плюхнулась на лавочку рядом с ним:
— Дай сигареты. Молчит, стерва…
— Может, она ничего и не знает?
— Кто из нас профессионал? Когда так молчат, всегда что-то знают, уж ты мне поверь… — Она осторожно поднесла к губам сигарету, стараясь не испачкать рот о перчатку. — Ничего, сломаю…
— Тебе что, это доставляет удовольствие?
— Глупости. — Милена мотнула головой. — Считаешь меня уж не знаю кем… Никакая я не садистка. Мне нравится сам процесс получения информации — из сплошной темноты и неизвестности вдруг забрезжит свет, разрозненные обрывки складываются в картину, истина предстает во всей своей красе и завершенности. Нет, правда, это лучшее в мире занятие — получать информацию от того, кто не хочет ее давать. Правда, при этом приходится возиться со всякими острыми железками… Но это побочные эффекты. Ну ладно, пойду продолжу.
Из дома неслись возня и стоны. Потом стоны стихли. Даниил плюнул и принялся было прохаживаться по дорожке, но тут хлопнула дверь, на крыльцо выскочила Милена, сдернула на ходу мокрые перчатки, швырнула их в кусты, пронеслась по дорожке и распахнула калитку:
— В машину, быстро!
Она гнала по широченному проспекту Бречислава Крестителя так, словно задалась целью погибнуть в автомобильной катастрофе, прихватив с собой на тот свет как можно больше народу. Наверное, у «Таврии» были спецномера, иначе дорожная полиция давно прострелила бы им шины. Даниила мотало, как куклу.
— Пистолет с собой?
— Ага… — ошалело кивнул Даниил.
— Будем брать. Обязательно живым, — азартно бросила Милена. — Раскололась сучонка, не выдержала. Ничего, оклемается, я ей ничего серьезного не отшибла… Запомни — брать живым!
Она затормозила у подъезда, выхватила пистолет и бросилась вверх по лестнице. Даниил, не пытаясь ничего понять, топотал следом. На втором этаже Милена с маху надавила кнопку и, не дожидаясь появления хозяина, повернула к Даниилу разгоряченное лицо, прекрасное и злое:
— Вышибай дверь!
Даниил разбежался, всем телом обрушился на дверь и кубарем полетел на пол в прихожей — дверь оказалась вовсе незапертой. Милена пробежала мимо него внутрь, остановилась на пороге и вяло выругалась. Даниил, потирая коленку, заглянул через ее плечо, впервые вдохнув при этом залах ее кожи, и тихо свистнул сквозь зубы.
Изящно одетый мужчина средних лет сидел лицом к ним в низком велюровом кресле и смотрел стеклянными глазами в никуда. На сером пиджаке рыжели с левой стороны три пятна.
— Марчич, действительный статский, советник МИДа, — тихо сказала Милена, подошла к мертвецу и ощупала его спокойно, привычно. — Ну да, час, полтора назад… Понимаешь? Его пристрелили, едва узнали, что мы поехали к вдовушке…
— Кто и зачем?
— Ах черт, ну надо же, с хрена сорвался… Подожди, поищу алкоголя. — Милена отправилась на кухню, принесла бутылку и бокалы. — Садись, помянем дурака. Да садись ты, он уже тебя не съест… Так вот. За три дня до смерти мужа к нашей красавице Аннушке явились вот этот тип и некто другой
— по приметам он мне смутно знаком, нужно будет потом показать вдове фотографии… Оказалось, что эта черная харя, Шибоботе наш прогрессивный, увидев Анну на приеме, загорелся и поставил вопрос ребром: либо ему предоставят красотку во временное пользование, либо не будет он подписывать никакого договора, а переметнется в объятия османов. Ну, дипломаты всполошились, уламывали киску три часа, и крестом, и пестом. Уломали, отвезли ее к черненькому, всю-то ночь он ей объяснял про свободную Африку. Договор торжественно подписан — читал газеты? А сутки спустя… — Милена значительно подняла палец, — а сутки спустя кто-то явился к нашему дятлику и сунул в его видик некую кассету — заснятую на дипломатической даче. Анна и прогрессивный президент а натюрель. Оказалось, тут-то и была слабинка… Радомиров взял пистолет, обматерил женушку и шмальнул себе в висок. Интересное кино, верно?
— Да…
— Причем заметь: у меня создалось впечатление, что здесь действовали две разные группы. Рассекречивать это дело — я про дачу — мог только человек, преследующий свои, особые цели… Возьмем такой расклад — существует Икс. Добиться подписания договора — его служебный долг. А довести Радомирова до самоубийства — тоже долг, но уже перед кем-то другим…
— Думаешь, это внутри?
Милена поняла:
— Вот именно. Двойник. Обрубили они нам цепочку…
— А что, если это «Омега-Дельта»? — спросил Даниил уже в машине.
— А доказательства? — печально спросила Милена.
— Куда мы едем?
— Ко мне. Кто-то мне что-то обещал в обмен на информацию.
Квартирка у нее оказалась самая обыкновенная. Одна стена занята книжными полками, на стене над тахтой — большая репродукция с картины Линке «Гибель Атлантиды», и рядом — карикатура на Морлокова, весьма даже небесталанная.
— Ты что пьешь? — спросила Милена из кухни.
— Я все пью.
— Так мне больше идет?
Даниил обернулся. Милена стояла, облитая солнечными лучами, загорелая, в просвечивающем таком ситцевом халатике, синем в цветочек.
— Просто прелесть, — сказал Даниил.
Она ему в самом деле нравилась. «Стоп, — подумал Даниил, — я люблю Ирину. Ну и что с того? Я и продолжаю ее любить, однако во сне возможны самые неожиданные повороты отношений и поступков. Ирина — это одно, а Милена — это просто любопытство, и все. Романтично даже. Бравая девочка с клещами в руках, а я ее на диван и — по-мужски, как следует… И никаких сложностей. Сложности — это в антимире или на Ближнем Востоке».
Все и в самом деле получилось как нельзя приятнее. Даниил обнял Милену, а Милена была покорная, и магнитофон наигрывал что-то электронно-космическое, и, хотя они ничего не знали о Кфансуте, мелодия невольно вызывала в мозгу образ пришельца, лениво плывущего в стратосфере на границе синевы и черноты, над завешенными белыми спиралями циклонов континентами и морями, ситцевый халатик был таким невесомым, словно его не было, а потом и в самом деле не стало, и застилать постель не было желания. И вой черных фургонов на вечерней улице, и аромат чисто вымытой кожи, и уверенное проникновение в упруго-влажную тайну, и беззвучно ораторствующий Морлоков на экране огромного цветного телевизора, заливавшего темную комнату нелюдским светом, и загорелые плечи под ладонями, и злорадное удовлетворение от того, что Милена стала обычной девушкой, что-то жарко и бессвязно лепетала…
Ночь выдалась неспокойная. Милена ворочалась во сне, надрывно всхлипывала, а Даниил совсем не мог спать и ушел наконец на балкон додумывать под горький сигаретный дым горькие загадки. Его бесила «Омега-Дельта» — потому что он, как истый ученый, ненавидел загадки…
Чертова Хата, «Омега-Дельта»… Больше всего бесило то, что ее нельзя было связать ни с одной мало-мальски влиятельной силой как в стране, так и за ее пределами. Таинственная сила, словно рок в готических романах, действовала, казалось, без определенной цели и не искала выгод — а меж тем у силы этой не могло не быть своих целей и своей выгоды…
Даниил зло швырнул с балкона очередной окурок. Вообще-то, все просто — нетрадиционная загадка требует нетрадиционного поиска, вот только в чем сей поиск должен заключаться? «Собственно, какое мне до всего этого дело,
— подумал он. — Я, кореша, не с этой улицы, меня ваше толковище не касается… Но разве не заманчиво доказать, что ты даже во сне способен на многое? Никто не в силах раскрыть, а я раскрою…»
Он услышал стон и вернулся в комнату. Милена, съежившись, закутавшись в простыню, забилась в угол, и в глазах у нее был панический страх. При виде Даниила она еще крепче прижалась к стене, забормотала что-то.
— Ты что? — Даниил присел рядом, сжал ее плечи и встряхнул как следует.
Она закрыла глаза, мотнула головой:
— Сон. Подземелье — переходы, переходы, факелы чадят, рядом кто-то идет, и лица не видно, и повернуться к нему страшно. — Она, дрожа, прижалась к Даниилу. — И везде эмблемы, копотью выведено, на стене высечено, из меди отлито — омега и дельта, омега и дельта, и я знаю, что это — моя смерть…
— Это сон, — сказал Даниил. — Спи. А то припрется серенький волчок, за бочок ухватит…
Он уложил Милену, укутал и баюкал, пока она не заснула. Осторожно улегся сам и хотел закрыть глаза, чтобы вздремнуть хоть немного, но тут замигала лампочка телефона. Даниил встал и снял трубку.
Жесткий, уверенный голос сказал:
— Завтра в газетах появится сообщение о загадочной смерти Анны Радомировой. Она была убита в собственном доме мужчиной и женщиной, приехавшими, судя по показаниям свидетелей, на бирюзовой «Таврии»…
— И вы рассчитываете, что удастся нас скомпрометировать? — спокойно спросил Даниил.
Раздался холодный смешок:
— Ну что вы… Просто у вас нет концов. А если вас интересует, кто был у Анны с Марчичем, отправьте водолазов к мосту Ярополка. Левый берег, напротив входа в ресторан… Ну, как вам Милена? Отлично подмахивает, нет?
— Сволочь, — сказал Даниил. — Я тебя найду, слышишь?
Странные жестяные нотки в голосе его загадочного собеседника объяснялись просто: на том конце провода подключили не столь уж хитрую штуку, надежно искажавшую голос, так что ни на слух, ни в записи его нельзя было опознать. А вот это уже зацепка — трудяга Хрусталев, отправив Даниила с Миленой, тем временем поручил навесить на ее телефон разные хитрые устройства…
— Нет, не найдешь, — сказал голос. — Я — Сатана, понимаешь?
— Ты обыкновенная грязная сволочь, — сказал Даниил. — И я тебя найду.
— Нет, — рассмеялся голос. — Я хитрый…
И заревели короткие гудки. «Ну, так, — подумал Даниил. — Есть один тягомотный, но эффективный путь: вокруг этого дела нужно устроить шумную и оживленную возню. Чем больше людей попадет в эту коловерть, тем больше шансов, что кто-то на что-то наткнется, и неведомый противник вынужден будет принимать контрмеры, все более обширные, а значит, все больше таинственных врагов вынуждены будут вступать в игру, совершать какие-то действия и непременно — промахи…
Найду, — подумал Даниил. — Чем бы ни пришлось пожертвовать…»
Фельдмаршал Осмоловский сидел слева от квадратного, покрытого строгим неярким лаком стола, выказывая этим уважение к Хрусталеву, хотя и младшему по званию, но хозяину кабинета. Он был в неуставном сером сюртуке с единственным орденом Белого Орла, любил клубнику в лосином молоке и ало-голубые закаты.
Даниил остался у окна, прижался поясницей к толстой мраморной доске подоконника и старался ни о чем не думать.
Были еще трое — за портьерами, призовые стрелки.
— Генерал, к вам маршал Морлоков.
Хрусталев молча опустил веки.
Морлоков вошел неторопливо, оглядел всех троих, словно сфотографировал, и нейтрально улыбнулся:
— Мне передали, что вы просили…
— Да, — сказал Хрусталев, — садитесь, маршал. Это прискорбно, и мне, право, неловко, но держава и ее интересы, знаете ли, требуют… Я буду краток. Шесть дней назад секретной службой был раскрыт заговор полковника Ролева. — Он опустил глаза на лежащие перед ним бумаги и продолжал скучным канцелярским голосом, ни на кого больше не глядя: — Ролев намеревался, используя подчиненный ему второй парадный полк, арестовать императорскую семью, высшее военное командование. Государственный Совет и установить режим личной диктатуры. Полчаса назад, за три часа до намеченного выступления, мятежники были окружены верными трону частями и разоружены. Ролев оказал сопротивление и убит при попытке к бегству…
Морлоков оставался бесстрастным.
— Голубчик, мы вас ни в чем не упрекаем, — наклонился вперед фельдмаршал. — Но вышло-то неловко — второй парадный по вашему ведомству… Я понимаю и все мы понимаем, что народ бывает разный, за каждым не уследишь и каждому в душу не заглянешь, однако же пассаж получился…
— Я крайне удручен, ваше высокопревосходительство, — глухо сказал Морлоков. — И только долголетние занятия аутотренингом виной тому, что я не могу выразить обуревающие меня чувства в более эмоциональной форме. Я удручен и должен подать в отставку.
— Ну что вы, голубчик! — всплеснул руками Осмоловский. — Так дело не пойдет, и вопрос так не стоит. С кем не бывает, может, и у меня в Генштабе кто-то в Наполеоны метит, дело-то житейское…
— В таком случае разрешите идти?
— Идите, голубчик.
Морлоков шел к двери.
«Сука, — подумал Хрусталев, с бессильным неистовством глядя в его квадратную спину, удивительным образом выражавшую сейчас честную досаду и искреннюю удрученность. — Сволочь, хотя бы ресницы дрогнули, а ведь паскуда Ролев не для себя старался, весь фокус был в том, чтобы через голову Ирины отдать трон Наталье, при которой Морлоков автоматически становился бы некоронованным императором… Ну нельзя же так спокойно себя вести, маршал, откуда ты знал, что мы не собираемся тебя арестовывать? Вот если бы ты за пушку схватился, занервничав, те, за портьерой, тебя бы — на месте, при попытке… В целях пресечения. И куча свидетелей. Не будь Осмоловского, так и сделал бы, а при нем нельзя, не одобрит…»
— Ох, молодежь, молодежь… — нарушил тягостное молчание Осмоловский. — Пал Палыч небось взвод за портьерами держал? И не будь меня, вы бы его — в расход?
— А почему бы и нет? — угрюмо насупился Хрусталев.
— Молодость… — грустно, даже жалеючи повторил фельдмаршал. — Все тлен, молодые люди, все относительно. Вы только вспомните: Варфоломеевская ночь, константинопольская резня, нашествия гуннов, дахау, две мировых… Да по сравнению с тамошними морями крови ваш Морлоков — песчинка, муравейчик. А может быть, так и нужно? — вдруг спросил он тихо, раздумчиво. — Может быть, в определенные исторические отрезки просто необходимы Нерон, Малюта, Гиммлер и Лаврентий? Потому что, вы ведь только представьте, какая райская жизнь наступит, когда Морлокова уберут: все всем будет можно, невиданно широко распахнутся горизонты, невыразимо откровенными станут газеты, смелыми — анекдоты, люди перестанут оглядываться и шептаться, по стране помчатся набитые реабилитированными поезда, всплеск, дуновение свежего ветра; задумайтесь над этим — нельзя стать счастливым, не быв прежде несчастным, может быть, у каждого оленьего стада есть моменты, когда ему нужны и позарез необходимы волки и алый снег…
Хрусталев молчал, буравя взглядом стол. Фельдмаршал на цыпочках удалился, и тогда генерал тоскливо сказал Даниилу:
— Я не могу понять Морлокова. Ведь прекрасно же знает, что ему грозит после смерти императора, знает, что эта шлюха Наташка может не уследить, не уберечь…
— Мне не легче, — сказал Даниил. — Потому что именно люди Морлокова по его поручению выдали подготовленный им самим заговор.
Он стойко выдержал взгляд Хрусталева, бешеный и беспомощный.
— Этого не может быть, — прошептал Хрусталев. — Этого просто не может быть, все врут, ошибка, деза…
— Возьми и просмотри. — Даниил положил перед ним тонкую синюю папку. — Правда, только правда, и ничего, кроме правды. Вукол руками своих людей сам донес на себя — вот реальность, которую предстоит принять, понять и отвести ей место в системе…
Он поклонился и вышел.
Альтаирец Кфансут в виде грузовика несуществующей транспортной фирмы второй день раскатывал по дорогам царства, вбирая информацию миллионами детекторов.
Подвалы под зданием хрусталевского ведомства были запутанными и длиннейшими — лет двести назад в здании помещался монастырь, и монахи держали в подвалах уйму всякой всячины, от винных бочек до оппонентов по религиозным вопросам. Содержимое бочек быстро убывало и сменялось новым, оппоненты же, за исключением слабодушных, засиживались надолго. Хрусталеву эти подвалы оказались абсолютно не нужны, и они пребывали в жутком вековом запустении — разве что загулявшие охранники прятались вздремнуть в темных катакомбах, но со временем хитромудрый Пал Палыч стал в целях вылавливания таковых периодически запускать в подвалы натасканных на запах спиртного овчарок, поднимавших при обнаружении искомого адский гам на все подземелье.
Сейчас штук пять здоровущих псов теснились у входа, хотя старинная дубовая дверь была распахнута настежь. Они жалобно повизгивали, упирались и не шли внутрь, как ни орал на них вспотевший портупей-юнкер, кинолог. Он обернулся, услышав шаги Даниила, криво усмехнулся и развел руками:
— Ну никак, бля…
Сопровождавший Даниила охранник сказал тихонько:
— Ну и не надо. Этот-то там… Колдун который…
— Мистику разводишь? — громко сказал Даниил и тут же понизил голос — низкие своды превращали это во что-то злобно-шипящее, поддразниванье какое-то. — Стыдно, господа…
— И ничего подобного, — сказал охранник. — Жаль, Пал Палыч не послушал. Ведь он его куда сунул? Аккурат в камеру, где дьякон Петрило… того… Двести лет прошло, и все равно…
— Умер там твой дьякон, что ли? — спросил Даниил.
— Если бы! Утром отперли камеру, а там — скелет и никакого дьякона. А вечером, когда запирали, был дьякон и никакого скелета. В хрониках написано. Говорят… является.
— Ерунда, — сказал Даниил. — Пошли-ка живенько.
Охранник подчинился, они шли бок о бок по коридору, тускло освещенному, сводчатому, шаги отзывались неприятными визгливыми шорохами, отчего все время казалось, будто кто-то крадется следом, Даниил подумал, что коридор похож на тот, привидевшийся в кошмаре Милене. Одернул себя — она ведь видела в кошмаре какой-то коридор, а не он… Но все равно казалось, будто он видел тоже, именно этот. Что-то мелькнуло впереди, юркая и зыбкая тень, и Даниил едва не схватился за кобуру.
— Крыса, — сказал охранник с облегченным вздохом, и Даниил сам вздохнул точно так же. Лампочки были пыльные, свет едва сочился сквозь грязь и паутину, и Даниилу вдруг стало казаться, что он спит, пусть и понимая, что видит сон, но все равно спит. Он подумал, что не в состоянии уже отличить сон от яви. Нет, с ума он не сходит, здесь другое — все перепуталось так, что отличить нет никакой возможности…
Охранник кивнул на дверь. Засов был старинный, кованый, прекрасно сохранившийся, но в его петли продет новенький блестящий замок. Даниил набрал код, и дужка отскочила. Дверь поддалась почти бесшумно, наверное, петли хорошо смазали, когда водворяли сюда колдуна. Даниил тщательно притворил ее за собой, оценил тишину — нет, подслушать снаружи невозможно, монахи знали толк…
Свеча горела на выступавшем из стены кирпиче, наверняка для свечи и предназначавшемуся в старые времена. (Они хотели поставить сюда батарейный фонарь, но колдун наотрез отказался.) Колдун сидел на лежанке, вцепившись широкими ладонями в ее края, и наблюдал за Даниилом — одни глаза посверкивали из буйной бородищи, поэтому рассмотреть его лицо никак не удавалось и возраст не определить…
— Сидишь? — сказал Даниил. — Ну как, высидел что-нибудь?
Колдун, не сводя с него глаз, шумно засопел и закатил глаза, потом принялся тихонько постанывать.
Даниил обернулся. Его в упор разглядывала красивая темноволосая девушка лет двадцати, в джинсах и белой безрукавке с отштампованным в три краски изображением какого-то древнешумерского дворца. На плетеном поясе висела желтая кобура.
— Поручик Милена Дилова, — протянула она узкую теплую ладонь. — Поехали. Не будем терять времени.
Она провела Даниила в гараж каким-то хитрым коротким коридором, втолкнула в бирюзовую «Таврию» и села за руль. Сержант-привратник энергично направился было к машине, бормоча что-то насчет пропуска, но остановился вдруг, всмотрелся и заторопился назад в будку. Ворота распахнулись.
— То-то… — удовлетворенно хмыкнула Милена.
— Боятся?
— А ты думал! — Она гнала машину по осевой, не обращая внимания на светофоры и угрожающие жесты регулировщиков. — Женщина должна быть независимой, а независимость достигается еще и умением внушать страх. О чем ты там толковал с этим рыжим педиком? Знакомился с теоретическими обоснованиями? Идиотизм! Теории развели, декаденты, диссертации защищают… Есть только одна струна, на которой имеет смысл играть, — страх боли.
— И получается?
— Загляни в сумку. Там черный футляр, плоский такой.
Даниил расстегнул «молнию». В футляре льдисто поблескивали замысловатые ножницы, щипцы, пинцеты, кольчатые шланги, крючки, зазубренные полоски и еще что-то непонятное, жуткое.
— Впечатляет? — ослепительно улыбнулась Милена. — Самое большее полчаса
— и ты у меня признаешься, что вчера украл луну и спрятал под кроватью… Не страшно?
— Страшно, — сказал Даниил. — Интересно, а сколько ты сама продержалась бы?
— Ой, да до первого «огонька».
— Это что?
— А это когда сигарету гасят, догадываешься где, — безмятежно пояснила она. — Я же не Жанна д'Арк, я бы раскололась моментально, как все мы, грешные… Ладно, давай о деле. Мы тут ни при чем, можешь мне поверить, абсолютно ни при чем. Этот хлыщ дипломатический на нас работал, стучал, как отбойный молоток, он бы нам еще надолго пригодился… Мой зав только что прокрутил пленку — запись беседы Морлокова с Заместителем. Ну да, мы своего любимого маршала тоже пишем, любопытства ради… Маршал рвет и мечет, почему-то ему Радомиров был нужнее света белого, честное слово, подумала бы, что тут без голубизны не обошлось, не знай я, как энергично маршал царевну потягивает… Темное дело.
— А не мог он — сам по себе?
— Глупости, — сказала Милена. — Не знаешь ты наших дятлов. Сами по себе они такого не делают… Может, и была у него слабинка, но плохо верится. Кто-то его крепко подтолкнул. Может, те, из Чертовой Хаты?
— Вы что, знаете про Чертову Хату? — вырвалось у Даниила.
— Да про нее каждая собака знает, — сказала Милена. — Объект «Омега-Дельта». У нас парочка ребят из-за нее скоро шизофрению заработает. А маршал нам почему-то не дает…
— Чего не дает?
— Отдашься — скажу, — пообещала Милена.
— Заметано.
— Слово офицера?
— Идет.
— Не дает нам маршал Чертову Хату выпотрошить, вот что. И начинает казаться, что у него есть в этом свой интерес… Ага, приехали. Неплохой домик. Пошли?
Она по-хозяйски распахнула калитку, и Даниил двинулся за ней по обсаженной розами песчаной дорожке.
— Эй вы, какого черта? — раздался откуда-то слева женский голос.
Милена свернула туда. На лужайке под большим полосатым зонтом стоял шезлонг, и в нем сидела женщина в красном купальнике. Даниил узнал Анну. Рядом на столике теснились бутылки и вазочки со льдом.
— Неутешная вдова бурно горюет… — сказала Милена. — Так вот, мы из МУУ, и нас интересует один-единственный вопрос: почему застрелился ваш муж, если у него не было на то видимых причин?
— Пошли прочь, вы оба. — Анна смотрела брезгливо и враждебно. — Позову полицию.
— Ты еще санэпидстанцию вызови, — вкрадчиво сказала Милена, полуотвернувшись от хозяйки, и, не меняя позы, вдруг резко и точно ударила ее под ложечку, обмякшую, подняла из шезлонга и, заломив руку, поволокла к дому. Обернулась к Даниилу: — Футляр принеси.
Когда Даниил вернулся в дом, Анна лежала, прикованная за лодыжку и запястья к железным украшениям постели. Милена задумчиво курила, перелистывая какие-то бумаги — ящики письменного стола она опорожнила на пол.
— Ничего. — Она отбросила пачку писем. — Так вот, киска, у меня такое впечатление, что ты что-то знаешь. Может быть, все. Говорить будешь?
— Ничего я не знаю, — прошептала Анна.
— А вот это уже звучит как заученное. — Милена неторопливо натягивала резиновые перчатки. — Даниил, шел бы ты прогуляться по саду, а? — Она огляделась, сняла с крючка небольшое полотенце, свернула аккуратный кляп и заткнула Анне рот. Кривыми ножницами ловко разрезала на ней купальник и стряхнула обрывки на пол. — Даниил, иди, гуляй. Во-первых, неприлично пялиться на голую женщину, а во-вторых, я не хочу отвлекаться на то, чтобы совать тебе под нос нашатырь. Сейчас начнутся вопли и сопли, а ты человек непривычный.
Даниил вышел в сад и присел на крылечко. В доме позвякивало железо, разбилось что-то стеклянное, Милена о чем-то резко, деловито спросила, заскрипела кровать и раздался тягучий стон. Милена удовлетворенно хмыкнула, спросила что-то, помолчала, и снова понеслись стоны. Даниил приподнялся, заглянул в окно. Голова Анны моталась вправо-влево. Лицо было в поту, Милена, низко склонившись над ней, что-то сосредоточенно делала, энергично дергая локтями. Не оборачиваясь, бросила назад окровавленный скальпель, подключила к розетке какой-то продолговатый предмет, навалилась на Анну всем телом. Анна забилась так, что едва не перевернула кровать.
Даниила замутило, и он отошел к шезлонгу. Ну вот. Рядом пытают живого человека, а ты стоишь и тянешь сигарету. Но, в конце концов, глупо принимать близко к сердцу все, что происходит во сне, а разве эта планета, это пространство — не сон? Неподдельным и единственно верным следует считать лишь тот мир, из которого ты пришел, все остальное — глупый и оттого ничуть не страшный сон…
Милена плюхнулась на лавочку рядом с ним:
— Дай сигареты. Молчит, стерва…
— Может, она ничего и не знает?
— Кто из нас профессионал? Когда так молчат, всегда что-то знают, уж ты мне поверь… — Она осторожно поднесла к губам сигарету, стараясь не испачкать рот о перчатку. — Ничего, сломаю…
— Тебе что, это доставляет удовольствие?
— Глупости. — Милена мотнула головой. — Считаешь меня уж не знаю кем… Никакая я не садистка. Мне нравится сам процесс получения информации — из сплошной темноты и неизвестности вдруг забрезжит свет, разрозненные обрывки складываются в картину, истина предстает во всей своей красе и завершенности. Нет, правда, это лучшее в мире занятие — получать информацию от того, кто не хочет ее давать. Правда, при этом приходится возиться со всякими острыми железками… Но это побочные эффекты. Ну ладно, пойду продолжу.
Из дома неслись возня и стоны. Потом стоны стихли. Даниил плюнул и принялся было прохаживаться по дорожке, но тут хлопнула дверь, на крыльцо выскочила Милена, сдернула на ходу мокрые перчатки, швырнула их в кусты, пронеслась по дорожке и распахнула калитку:
— В машину, быстро!
Она гнала по широченному проспекту Бречислава Крестителя так, словно задалась целью погибнуть в автомобильной катастрофе, прихватив с собой на тот свет как можно больше народу. Наверное, у «Таврии» были спецномера, иначе дорожная полиция давно прострелила бы им шины. Даниила мотало, как куклу.
— Пистолет с собой?
— Ага… — ошалело кивнул Даниил.
— Будем брать. Обязательно живым, — азартно бросила Милена. — Раскололась сучонка, не выдержала. Ничего, оклемается, я ей ничего серьезного не отшибла… Запомни — брать живым!
Она затормозила у подъезда, выхватила пистолет и бросилась вверх по лестнице. Даниил, не пытаясь ничего понять, топотал следом. На втором этаже Милена с маху надавила кнопку и, не дожидаясь появления хозяина, повернула к Даниилу разгоряченное лицо, прекрасное и злое:
— Вышибай дверь!
Даниил разбежался, всем телом обрушился на дверь и кубарем полетел на пол в прихожей — дверь оказалась вовсе незапертой. Милена пробежала мимо него внутрь, остановилась на пороге и вяло выругалась. Даниил, потирая коленку, заглянул через ее плечо, впервые вдохнув при этом залах ее кожи, и тихо свистнул сквозь зубы.
Изящно одетый мужчина средних лет сидел лицом к ним в низком велюровом кресле и смотрел стеклянными глазами в никуда. На сером пиджаке рыжели с левой стороны три пятна.
— Марчич, действительный статский, советник МИДа, — тихо сказала Милена, подошла к мертвецу и ощупала его спокойно, привычно. — Ну да, час, полтора назад… Понимаешь? Его пристрелили, едва узнали, что мы поехали к вдовушке…
— Кто и зачем?
— Ах черт, ну надо же, с хрена сорвался… Подожди, поищу алкоголя. — Милена отправилась на кухню, принесла бутылку и бокалы. — Садись, помянем дурака. Да садись ты, он уже тебя не съест… Так вот. За три дня до смерти мужа к нашей красавице Аннушке явились вот этот тип и некто другой
— по приметам он мне смутно знаком, нужно будет потом показать вдове фотографии… Оказалось, что эта черная харя, Шибоботе наш прогрессивный, увидев Анну на приеме, загорелся и поставил вопрос ребром: либо ему предоставят красотку во временное пользование, либо не будет он подписывать никакого договора, а переметнется в объятия османов. Ну, дипломаты всполошились, уламывали киску три часа, и крестом, и пестом. Уломали, отвезли ее к черненькому, всю-то ночь он ей объяснял про свободную Африку. Договор торжественно подписан — читал газеты? А сутки спустя… — Милена значительно подняла палец, — а сутки спустя кто-то явился к нашему дятлику и сунул в его видик некую кассету — заснятую на дипломатической даче. Анна и прогрессивный президент а натюрель. Оказалось, тут-то и была слабинка… Радомиров взял пистолет, обматерил женушку и шмальнул себе в висок. Интересное кино, верно?
— Да…
— Причем заметь: у меня создалось впечатление, что здесь действовали две разные группы. Рассекречивать это дело — я про дачу — мог только человек, преследующий свои, особые цели… Возьмем такой расклад — существует Икс. Добиться подписания договора — его служебный долг. А довести Радомирова до самоубийства — тоже долг, но уже перед кем-то другим…
— Думаешь, это внутри?
Милена поняла:
— Вот именно. Двойник. Обрубили они нам цепочку…
— А что, если это «Омега-Дельта»? — спросил Даниил уже в машине.
— А доказательства? — печально спросила Милена.
— Куда мы едем?
— Ко мне. Кто-то мне что-то обещал в обмен на информацию.
Квартирка у нее оказалась самая обыкновенная. Одна стена занята книжными полками, на стене над тахтой — большая репродукция с картины Линке «Гибель Атлантиды», и рядом — карикатура на Морлокова, весьма даже небесталанная.
— Ты что пьешь? — спросила Милена из кухни.
— Я все пью.
— Так мне больше идет?
Даниил обернулся. Милена стояла, облитая солнечными лучами, загорелая, в просвечивающем таком ситцевом халатике, синем в цветочек.
— Просто прелесть, — сказал Даниил.
Она ему в самом деле нравилась. «Стоп, — подумал Даниил, — я люблю Ирину. Ну и что с того? Я и продолжаю ее любить, однако во сне возможны самые неожиданные повороты отношений и поступков. Ирина — это одно, а Милена — это просто любопытство, и все. Романтично даже. Бравая девочка с клещами в руках, а я ее на диван и — по-мужски, как следует… И никаких сложностей. Сложности — это в антимире или на Ближнем Востоке».
Все и в самом деле получилось как нельзя приятнее. Даниил обнял Милену, а Милена была покорная, и магнитофон наигрывал что-то электронно-космическое, и, хотя они ничего не знали о Кфансуте, мелодия невольно вызывала в мозгу образ пришельца, лениво плывущего в стратосфере на границе синевы и черноты, над завешенными белыми спиралями циклонов континентами и морями, ситцевый халатик был таким невесомым, словно его не было, а потом и в самом деле не стало, и застилать постель не было желания. И вой черных фургонов на вечерней улице, и аромат чисто вымытой кожи, и уверенное проникновение в упруго-влажную тайну, и беззвучно ораторствующий Морлоков на экране огромного цветного телевизора, заливавшего темную комнату нелюдским светом, и загорелые плечи под ладонями, и злорадное удовлетворение от того, что Милена стала обычной девушкой, что-то жарко и бессвязно лепетала…
Ночь выдалась неспокойная. Милена ворочалась во сне, надрывно всхлипывала, а Даниил совсем не мог спать и ушел наконец на балкон додумывать под горький сигаретный дым горькие загадки. Его бесила «Омега-Дельта» — потому что он, как истый ученый, ненавидел загадки…
Чертова Хата, «Омега-Дельта»… Больше всего бесило то, что ее нельзя было связать ни с одной мало-мальски влиятельной силой как в стране, так и за ее пределами. Таинственная сила, словно рок в готических романах, действовала, казалось, без определенной цели и не искала выгод — а меж тем у силы этой не могло не быть своих целей и своей выгоды…
Даниил зло швырнул с балкона очередной окурок. Вообще-то, все просто — нетрадиционная загадка требует нетрадиционного поиска, вот только в чем сей поиск должен заключаться? «Собственно, какое мне до всего этого дело,
— подумал он. — Я, кореша, не с этой улицы, меня ваше толковище не касается… Но разве не заманчиво доказать, что ты даже во сне способен на многое? Никто не в силах раскрыть, а я раскрою…»
Он услышал стон и вернулся в комнату. Милена, съежившись, закутавшись в простыню, забилась в угол, и в глазах у нее был панический страх. При виде Даниила она еще крепче прижалась к стене, забормотала что-то.
— Ты что? — Даниил присел рядом, сжал ее плечи и встряхнул как следует.
Она закрыла глаза, мотнула головой:
— Сон. Подземелье — переходы, переходы, факелы чадят, рядом кто-то идет, и лица не видно, и повернуться к нему страшно. — Она, дрожа, прижалась к Даниилу. — И везде эмблемы, копотью выведено, на стене высечено, из меди отлито — омега и дельта, омега и дельта, и я знаю, что это — моя смерть…
— Это сон, — сказал Даниил. — Спи. А то припрется серенький волчок, за бочок ухватит…
Он уложил Милену, укутал и баюкал, пока она не заснула. Осторожно улегся сам и хотел закрыть глаза, чтобы вздремнуть хоть немного, но тут замигала лампочка телефона. Даниил встал и снял трубку.
Жесткий, уверенный голос сказал:
— Завтра в газетах появится сообщение о загадочной смерти Анны Радомировой. Она была убита в собственном доме мужчиной и женщиной, приехавшими, судя по показаниям свидетелей, на бирюзовой «Таврии»…
— И вы рассчитываете, что удастся нас скомпрометировать? — спокойно спросил Даниил.
Раздался холодный смешок:
— Ну что вы… Просто у вас нет концов. А если вас интересует, кто был у Анны с Марчичем, отправьте водолазов к мосту Ярополка. Левый берег, напротив входа в ресторан… Ну, как вам Милена? Отлично подмахивает, нет?
— Сволочь, — сказал Даниил. — Я тебя найду, слышишь?
Странные жестяные нотки в голосе его загадочного собеседника объяснялись просто: на том конце провода подключили не столь уж хитрую штуку, надежно искажавшую голос, так что ни на слух, ни в записи его нельзя было опознать. А вот это уже зацепка — трудяга Хрусталев, отправив Даниила с Миленой, тем временем поручил навесить на ее телефон разные хитрые устройства…
— Нет, не найдешь, — сказал голос. — Я — Сатана, понимаешь?
— Ты обыкновенная грязная сволочь, — сказал Даниил. — И я тебя найду.
— Нет, — рассмеялся голос. — Я хитрый…
И заревели короткие гудки. «Ну, так, — подумал Даниил. — Есть один тягомотный, но эффективный путь: вокруг этого дела нужно устроить шумную и оживленную возню. Чем больше людей попадет в эту коловерть, тем больше шансов, что кто-то на что-то наткнется, и неведомый противник вынужден будет принимать контрмеры, все более обширные, а значит, все больше таинственных врагов вынуждены будут вступать в игру, совершать какие-то действия и непременно — промахи…
Найду, — подумал Даниил. — Чем бы ни пришлось пожертвовать…»
11
Были ива да Иван, были — вышли…
С.Кирсанов
Фельдмаршал Осмоловский сидел слева от квадратного, покрытого строгим неярким лаком стола, выказывая этим уважение к Хрусталеву, хотя и младшему по званию, но хозяину кабинета. Он был в неуставном сером сюртуке с единственным орденом Белого Орла, любил клубнику в лосином молоке и ало-голубые закаты.
Даниил остался у окна, прижался поясницей к толстой мраморной доске подоконника и старался ни о чем не думать.
Были еще трое — за портьерами, призовые стрелки.
— Генерал, к вам маршал Морлоков.
Хрусталев молча опустил веки.
Морлоков вошел неторопливо, оглядел всех троих, словно сфотографировал, и нейтрально улыбнулся:
— Мне передали, что вы просили…
— Да, — сказал Хрусталев, — садитесь, маршал. Это прискорбно, и мне, право, неловко, но держава и ее интересы, знаете ли, требуют… Я буду краток. Шесть дней назад секретной службой был раскрыт заговор полковника Ролева. — Он опустил глаза на лежащие перед ним бумаги и продолжал скучным канцелярским голосом, ни на кого больше не глядя: — Ролев намеревался, используя подчиненный ему второй парадный полк, арестовать императорскую семью, высшее военное командование. Государственный Совет и установить режим личной диктатуры. Полчаса назад, за три часа до намеченного выступления, мятежники были окружены верными трону частями и разоружены. Ролев оказал сопротивление и убит при попытке к бегству…
Морлоков оставался бесстрастным.
— Голубчик, мы вас ни в чем не упрекаем, — наклонился вперед фельдмаршал. — Но вышло-то неловко — второй парадный по вашему ведомству… Я понимаю и все мы понимаем, что народ бывает разный, за каждым не уследишь и каждому в душу не заглянешь, однако же пассаж получился…
— Я крайне удручен, ваше высокопревосходительство, — глухо сказал Морлоков. — И только долголетние занятия аутотренингом виной тому, что я не могу выразить обуревающие меня чувства в более эмоциональной форме. Я удручен и должен подать в отставку.
— Ну что вы, голубчик! — всплеснул руками Осмоловский. — Так дело не пойдет, и вопрос так не стоит. С кем не бывает, может, и у меня в Генштабе кто-то в Наполеоны метит, дело-то житейское…
— В таком случае разрешите идти?
— Идите, голубчик.
Морлоков шел к двери.
«Сука, — подумал Хрусталев, с бессильным неистовством глядя в его квадратную спину, удивительным образом выражавшую сейчас честную досаду и искреннюю удрученность. — Сволочь, хотя бы ресницы дрогнули, а ведь паскуда Ролев не для себя старался, весь фокус был в том, чтобы через голову Ирины отдать трон Наталье, при которой Морлоков автоматически становился бы некоронованным императором… Ну нельзя же так спокойно себя вести, маршал, откуда ты знал, что мы не собираемся тебя арестовывать? Вот если бы ты за пушку схватился, занервничав, те, за портьерой, тебя бы — на месте, при попытке… В целях пресечения. И куча свидетелей. Не будь Осмоловского, так и сделал бы, а при нем нельзя, не одобрит…»
— Ох, молодежь, молодежь… — нарушил тягостное молчание Осмоловский. — Пал Палыч небось взвод за портьерами держал? И не будь меня, вы бы его — в расход?
— А почему бы и нет? — угрюмо насупился Хрусталев.
— Молодость… — грустно, даже жалеючи повторил фельдмаршал. — Все тлен, молодые люди, все относительно. Вы только вспомните: Варфоломеевская ночь, константинопольская резня, нашествия гуннов, дахау, две мировых… Да по сравнению с тамошними морями крови ваш Морлоков — песчинка, муравейчик. А может быть, так и нужно? — вдруг спросил он тихо, раздумчиво. — Может быть, в определенные исторические отрезки просто необходимы Нерон, Малюта, Гиммлер и Лаврентий? Потому что, вы ведь только представьте, какая райская жизнь наступит, когда Морлокова уберут: все всем будет можно, невиданно широко распахнутся горизонты, невыразимо откровенными станут газеты, смелыми — анекдоты, люди перестанут оглядываться и шептаться, по стране помчатся набитые реабилитированными поезда, всплеск, дуновение свежего ветра; задумайтесь над этим — нельзя стать счастливым, не быв прежде несчастным, может быть, у каждого оленьего стада есть моменты, когда ему нужны и позарез необходимы волки и алый снег…
Хрусталев молчал, буравя взглядом стол. Фельдмаршал на цыпочках удалился, и тогда генерал тоскливо сказал Даниилу:
— Я не могу понять Морлокова. Ведь прекрасно же знает, что ему грозит после смерти императора, знает, что эта шлюха Наташка может не уследить, не уберечь…
— Мне не легче, — сказал Даниил. — Потому что именно люди Морлокова по его поручению выдали подготовленный им самим заговор.
Он стойко выдержал взгляд Хрусталева, бешеный и беспомощный.
— Этого не может быть, — прошептал Хрусталев. — Этого просто не может быть, все врут, ошибка, деза…
— Возьми и просмотри. — Даниил положил перед ним тонкую синюю папку. — Правда, только правда, и ничего, кроме правды. Вукол руками своих людей сам донес на себя — вот реальность, которую предстоит принять, понять и отвести ей место в системе…
Он поклонился и вышел.
Альтаирец Кфансут в виде грузовика несуществующей транспортной фирмы второй день раскатывал по дорогам царства, вбирая информацию миллионами детекторов.
12
…и демоны являлися к нему, чтоб говорить о тайнах мирозданья…
К.Бальмонт
Подвалы под зданием хрусталевского ведомства были запутанными и длиннейшими — лет двести назад в здании помещался монастырь, и монахи держали в подвалах уйму всякой всячины, от винных бочек до оппонентов по религиозным вопросам. Содержимое бочек быстро убывало и сменялось новым, оппоненты же, за исключением слабодушных, засиживались надолго. Хрусталеву эти подвалы оказались абсолютно не нужны, и они пребывали в жутком вековом запустении — разве что загулявшие охранники прятались вздремнуть в темных катакомбах, но со временем хитромудрый Пал Палыч стал в целях вылавливания таковых периодически запускать в подвалы натасканных на запах спиртного овчарок, поднимавших при обнаружении искомого адский гам на все подземелье.
Сейчас штук пять здоровущих псов теснились у входа, хотя старинная дубовая дверь была распахнута настежь. Они жалобно повизгивали, упирались и не шли внутрь, как ни орал на них вспотевший портупей-юнкер, кинолог. Он обернулся, услышав шаги Даниила, криво усмехнулся и развел руками:
— Ну никак, бля…
Сопровождавший Даниила охранник сказал тихонько:
— Ну и не надо. Этот-то там… Колдун который…
— Мистику разводишь? — громко сказал Даниил и тут же понизил голос — низкие своды превращали это во что-то злобно-шипящее, поддразниванье какое-то. — Стыдно, господа…
— И ничего подобного, — сказал охранник. — Жаль, Пал Палыч не послушал. Ведь он его куда сунул? Аккурат в камеру, где дьякон Петрило… того… Двести лет прошло, и все равно…
— Умер там твой дьякон, что ли? — спросил Даниил.
— Если бы! Утром отперли камеру, а там — скелет и никакого дьякона. А вечером, когда запирали, был дьякон и никакого скелета. В хрониках написано. Говорят… является.
— Ерунда, — сказал Даниил. — Пошли-ка живенько.
Охранник подчинился, они шли бок о бок по коридору, тускло освещенному, сводчатому, шаги отзывались неприятными визгливыми шорохами, отчего все время казалось, будто кто-то крадется следом, Даниил подумал, что коридор похож на тот, привидевшийся в кошмаре Милене. Одернул себя — она ведь видела в кошмаре какой-то коридор, а не он… Но все равно казалось, будто он видел тоже, именно этот. Что-то мелькнуло впереди, юркая и зыбкая тень, и Даниил едва не схватился за кобуру.
— Крыса, — сказал охранник с облегченным вздохом, и Даниил сам вздохнул точно так же. Лампочки были пыльные, свет едва сочился сквозь грязь и паутину, и Даниилу вдруг стало казаться, что он спит, пусть и понимая, что видит сон, но все равно спит. Он подумал, что не в состоянии уже отличить сон от яви. Нет, с ума он не сходит, здесь другое — все перепуталось так, что отличить нет никакой возможности…
Охранник кивнул на дверь. Засов был старинный, кованый, прекрасно сохранившийся, но в его петли продет новенький блестящий замок. Даниил набрал код, и дужка отскочила. Дверь поддалась почти бесшумно, наверное, петли хорошо смазали, когда водворяли сюда колдуна. Даниил тщательно притворил ее за собой, оценил тишину — нет, подслушать снаружи невозможно, монахи знали толк…
Свеча горела на выступавшем из стены кирпиче, наверняка для свечи и предназначавшемуся в старые времена. (Они хотели поставить сюда батарейный фонарь, но колдун наотрез отказался.) Колдун сидел на лежанке, вцепившись широкими ладонями в ее края, и наблюдал за Даниилом — одни глаза посверкивали из буйной бородищи, поэтому рассмотреть его лицо никак не удавалось и возраст не определить…
— Сидишь? — сказал Даниил. — Ну как, высидел что-нибудь?
Колдун, не сводя с него глаз, шумно засопел и закатил глаза, потом принялся тихонько постанывать.