Бушков Александр Александрович. Д`Артаньян - гвардеец кардинала (книга вторая)

   - В конце концов они меня задавили числом, - рассказывал Каюзак, выглядевший вполне здоровым и бодрым. - Прибежало еще с дюжину, стали с ног валить, вязать... Пришлось бросить этих, что я прижимал к стене скамейкой, - от них все равно не было никакого толку, сомлели, глаза закатили, о пощаде уже не орали... Взялся я за эту дюжину, и, доложу вам, друзья мои, дело пошло славно: они у меня порхали по комнате, что твои бабочки... Но дюжина - это и есть дюжина, а там еще слуг набежала немеренная уйма... Короче говоря, они меня связали по рукам и ногам и первым делом обшарили с ног до головы, так, что я извертелся от щекотки. Терпеть не могу щекотки, признаться. Ничего не нашли и бросили в подвал, говоря меж собой, что на следующее утро представят господину губернатору для скорого и справедливого суда... Один, мерзкого такого облика, принялся меня допрашивать, упорно называя д'Артаньяном...
   - Говорил я вам! - воскликнул д'Артаньян, обращаясь к де Варду. - Они приняли его за главного, за меня!
   - Вот именно, - подтвердил Каюзак. - Я, конечно, не стал этого прохвоста разубеждать, что я не д'Артаньян, - к чему? Вы тем временем далеко могли ускакать... Всю ночь я провалялся в этом проклятом подвале на голом камне, бока отлежал... А утром все переменилось, как в волшебной сказке. Пришел хозяин "Золотой лилии", весь из себя трясущийся от страха. И стал меня молить о милосердии таким униженным голоском, что я его даже не стал бить, когда он меня развязал... Знаете, что было утром? Эти полудурки отправились-таки к губернатору докладывать с восторгом, что поймали-таки этого самого злостного фальшивомонетчика, только оказалось, что губернатор ни сном, ни духом не ведает ни о ком подобном, никто ему не присылал указаний ловить и вязать... Понимаете, это все тот тип, что меня допрашивал: он нагрянул к амьенским судейским, представился чиновником из Парижа, обязанным поймать фальшивомонетчиков, и те, дураки набитые, дали ему переодетых солдат, оказали всяческое содействие... А может, они и не дураки вовсе... Когда прискакал гонец от кардинала и взялся за расследование, похоже было по некоторым их обмолвкам, что у того типа все же были при себе какие-то бумаги с печатями, предписывающие оказывать всяческое содействие... Это как-то больше похоже на правду - в жизни не встречал простодушного судейского, который поверит на слово чиновнику, пусть даже из Парижа, но не предъявившему никаких бумаг... Они крутили и вертели, не признавали прямо, кто подписал его бумаги, но и не говорили, что бумаг не было...
   - Это-то понятно, - с горькой усмешкой сказал де Вард. - Ручаться можно, что бумаги были подписаны ее величеством. А судейские из Амьена, не будь дураки, быстренько смекнули, что их не просто обвели вокруг пальца, а втянули без их ведома в интриги меж королевой и кардиналом. И, оказавшись меж молотом и наковальней, предпочли прикинуться тихими идиотами...
   - Примерно так говорил мне и гонец кардинала, - сказал Каюзак. - В общем, хозяин трясся от страха и молил не предавать его злой смертушке, потому что он ни в чем не виноват, он, изволите ли видеть, и предполагать не мог, что это не мы фальшивомонетчики, а чиновник из Парижа фальшивый...
   - И вы не отвесили ему хотя бы парочку оплеух? - с неудовольствием спросил д'Артаньян. - Стоило бы...
   - Друг мой, я человек добрый и отходчивый, - сказал Каюзак, значительно подмигивая. - Не по-христиански угощать оплеухами беднягу, послужившего бессознательным орудием злых сил... Но поскольку моя доброта все же не безгранична, я выставил ему условие: и его собственная продувная физиономия, и его гостиница останутся в целости и сохранности, но за это я перед тем, как пуститься в путь, отобедаю в его трактире за его счет...
   - И он, я полагаю, согласился? - сказал д'Артаньян. - С его стороны это было неосмотрительно.
   - Весьма, - поддержал де Вард. - Уж если Каюзак обедает...
   - О, вы преувеличиваете мои скромные возможности, - сказал Каюзак. - Конечно, я старался изо всех сил, проголодавшись за ночь в подвале и испытывая нешуточную жажду, а кроме того я пригласил к столу человек шесть проезжих дворян, потому что больше всего на свете после дуэлей люблю хорошую компанию за столом... Но все равно, как мы ни старались, у хозяина осталось в целости еще почти половина винного погреба и половина съестных припасов. У него очень уж обширный винный подвал, да и припасов немало...
   - Представляю себе это пиршество, - расхохотался д'Артаньян. - Он не пытался повеситься, потеряв половину вин и съестного?
   - Поначалу он выказывал такое намерение, - кротко ответил Каюзак. - Но я объяснил ему, что самоубийство, особенно через повешенье, - смертный грех, недостойный истинного христианина... а кроме того напомнил, что в случае его скоропостижной смерти обязательно будет назначено следствие, и судейские непременно доедят и допьют все, с чем не справились я и мои гости, но, как и мы, не заплатят ни грошика, а значит, вдова будет разорена... Хозяин внял моим доводам и отправился биться головой о стену... Ну, а я отправился в Париж.
   - Честное слово, я вам даже завидую, - сказал де Вард. - Со мной никаких приключений не произошло: - я отправил Любека купить лошадь где-нибудь поблизости и, отлежавшись пару часов под дубом, поехал в Париж...
   - И прибыли как раз вовремя, чтобы узнать о нашем поражении... - горько усмехнулся д'Артаньян.
   - Вам совершенно незачем казнить себя, - сказал де Вард серьезно. - Кардинал прав: вы сделали все, что могли. Виноваты те, кто не перехватил на дороге этого чертова Атоса...
   - Значит, это все-таки был Атос?
   - Никаких сомнений. Он миновал три засады, чудом ускользнул из четвертой, во время которой был сбит с коня Арамис... но все же прорвался в Париж и опередил вас буквально на несколько минут.
   - Это все Винтер, - сказал д'Артаньян сквозь зубы. - Чертов Винтер. Не веди он своей собственной игры, не попади я в тюрьму на несколько часов, мы бы их непременно опередили...
   - Что толку предаваться унынию, если ничего нельзя изменить? Мы еще попытаемся сквитаться. Главное, прошло уже три дня, а мы все еще живы...
   - Да, это большое достижение, если учесть, что мы имеем дело с мстительной испанкой... - сказал д'Артаньян серьезно. - Мы живы, его высокопреосвященство остается первым министром... Мне казалось той ночью, что он навсегда потеряет расположение короля...
   - Вы плохо знаете короля, - усмехнулся де Вард. - Меня, конечно, не было в ратуше во время достопамятной сцены, но в Париже я живу дольше вашего и на кардинальской службе состою не первый год... Вы всерьез полагаете, что король поверил оправданиям супруги? Он, конечно, сугубо между нами, изряднейшая тряпка, но это не означает, что он глуп. Он, конечно же, многое понял, но доказательств у него не было... Не переживайте, д'Артаньян. Партия не окончена. Во-первых, охлаждение меж королем и королевой давно перешло в настоящее отчуждение, во-вторых, королева еще долго будет оставаться в тяжелом и неопределенном положении, поскольку до сих пор не исполнила основной долг всякой замужней женщины, а уж тем более королевы - не родила наследника... В-третьих, она вряд ли сможет резко отказаться от прежних привычек, и рано или поздно кардинал отыщет способ... Черт, где же это хваленое вино?
   - Пойду потороплю их, - сказал д'Артаньян, вставая из-за стола.
   Прежде чем войти в соседнюю комнату, где старик Нуармон переливал вино в кувшины, он остановился в коридорчике, достал из кармана письмо и в десятый раз перечитал с колотящимся сердцем несколько строчек.
   "Дорогой Шарль! Мы вернулись благополучно, и вскорости я с вами непременно увижусь. Пока же посылаю дюжину бутылок божансийского вина, купленного по дороге. Оно великолепно, сами убедитесь. Как только с известными вам делами будет покончено, я тут же пошлю вам приглашение в гости. Любящая вас Анна".
   Поцеловав листок, д'Артаньян спрятал его на груди. Несмотря на позорный проигрыш, он с самого утра находился в прекраснейшем расположении духа - как только посыльный принес корзину с вином и запечатанное письмецо от Анны...
   Он уже три для как обосновался в новой квартире на улице Феру - в доме, выбранном с величайшим тщанием, после того, как о хозяине были собраны все необходимые справки с помощью одного из секретарей Ришелье отца Анжа.
   На сей раз д'Артаньян был совершенно уверен, что не встретит никаких неприятных сюрпризов. Хозяин дома, отошедший от дел пожилой стряпчий, жил главным образом в своем именьице под Парижем, оставив дом на попечение одного-единственного, столь же старого слуги Нуармона. Поскольку от дел почтенный судейский чиновник отошел более десяти лет назад, он не имел ни малейшего касательства к нынешним придворным интригам и не держал ничью сторону. Кроме того, у него не было ни родных, ни друзей, державших бы чью-то сторону. Одним словом, до появления д'Артаньяна в качестве квартиранта оба обитателя дома на улице Феру были так же далеки от текущей политики, как если бы обитали на Северном полюсе.
   Дом был небольшой, д'Артаньяну сдали второй этаж, а первый оставался тихим и запустелым, поскольку там обитал один лишь Нуармон, субъект добродушный и безобидный, с одной-единственной страстишкой - заливать в свою утробу все спиртное, что только подвернется или неосмотрительно будет оставлено в пределах досягаемости вытянутой руки. Впрочем, в глазах д'Артаньяна эта привычка не была таким уж особенным недостатком - если только слуга, разумеется, не покушался на его собственный винный погребок, который он начал уже закладывать.
   Вот и сейчас было опасение, что Нуармон, вызвавшийся помочь слугам переливать вино из бутылок в графины, воспользуется моментом, но учитывая, что старик оказался под бдительным присмотром сразу трех расторопных малых, не стоит особенно уж беспокоиться. Пожалуй, можно будет оставить ему стаканчик, когда они там все закончат...
   Д'Артаньян резко распахнул дверь в кухоньку.
   И остановился на пороге.
   Старый Нуармон лежал лицом вверх, ногами к столу, все еще сжимая в руке глиняный стакан, остекленевшими глазами уставясь в потолок, на перекрещенные темные балки. Один из графинов валялся рядом, разбившийся на мельчайшие осколки. Лицо старика было мраморно-белым, во множестве усеянным маленькими красными точками... Больше никого в кухоньке не было.
   Только когда за спиной у гасконца затопотали шаги, он осознал, что издал жуткий вопль...
   Де Вард, опомнившийся первым при виде этого печального зрелища, решительно прошел в кухоньку и, присев на корточки, долго разглядывал лицо покойника.
   - Минут десять назад он был здоровехонек... - потерянным голосом произнес д'Артаньян. - Я заглядывал на кухню...
   Де Вард наклонился и, почти прижавшись ноздрями ко рту покойника, долго и сосредоточенно нюхал воздух.
   - Ядом пахнет? - с замиранием сердца спросил д'Артаньян, пытаясь вспомнить что-то чрезвычайно важное.
   - Пахнет вином, - протянул де Вард, не оборачиваясь к нему. - Только вином. Судя по положению тела, он налил себе стакан и выпил, все еще держа графин в одной руке, - горлышко все еще зажато у него в ладони...
   Д'Артаньяну стало неуютно и холодно, словно по комнате хлестнул порыв тугого морозного ветра.
   - Я вспомнил, - сказал он, по-прежнему не в силах превозмочь озноб. - Анна... ее муж умер при точно таких же обстоятельствах, но никто не доказал отравления...
   - Как и в нескольких похожих случаях, за последние пять-шесть лет приключившихся в Париже, Руане, Нанси и Орлеане, - произнес де Вард, медленно выпрямляясь. - Одни только подозрения...
   - Ну да, я помню! - громыхнул Каюзак, радуясь случаю вставить словечко. - Мне рассказывал отец Жозеф, кардинал как-то просил его написать по всем этим смертям подробный отчет - ведь если мы имеем дело с новым, неизвестным способом убийства, то его нужно изучить. Я помню... Всегда эта смерть была кому-то выгодна - уставшие ждать наследники, ветреная жена и тому подобное, - и всякий раз лекари оказывались бессильны определить отравление... Отец Жозеф искал хоть какие-то следы, но ничего не добился...
   - Позвольте! - вскричал д'Артаньян. - Но ведь это Анна прислала мне это вино...
   Де Вард поднял на него внимательные, холодные глаза:
   - Вам это достоверно известно?
   - Корзинку принес ее слуга...
   - Вы его видели прежде у нее?
   - Н-нет... Но я не знаю в лицо всех ее слуг... Собственно, в лицо я знаю одного Лорме... Но он ведь передал письмо, написанное ее собственным почерком! Вот оно!
   Каюзак и де Вард переглянулись. Граф покачал головой:
   - Д'Артаньян, д'Артаньян... Вам, помнится, рассказывали о мастерах подделывать чужую руку, любой почерк... У кардинала в задних комнатах сидит один неприметный человечек... Почему вы решили, что он один на свете, такой вот умелец?
   Д'Артаньян растерянно и зло ударил себя кулаком по лбу:
   - Господи, мне же рассказывал Рошфор... Что же это...
   - Яд, - сказал де Вард кратко. - Тот самый яд, уже не раз себя проявлявший во Франции... и, вы правы, однажды даже в Англии. Почему вы не рассказали мне сразу про то, как к вам попало вино? Вас же предупреждали об осторожности, а вы едва не погубили нас всех... Нет сомнения, яд во всех бутылках...
   Д'Артаньян обернулся, заслышав какой-то странный звук. Оказалось, это Планше, стоя в дверях в компании Любека и Эсташа, форменным образом лязгал зубами от страха, бледнея на глазах, как и его собратья.
   - С-с-дарь... - пролепетал он. - Значит, мы чудом отделались...
   - Ты собирался пить мое вино, бездельник? - прикрикнул д'Артаньян.
   - С-самую малость, з-за в-ваше здоровье... Только я собрался пригубить малость, как пришел Нуармон и сказал, что хозяин зовет меня вниз... Оказалось, он то же самое сказал Эсташу с Любеном...
   - Чтобы самому без помехи опрокинуть пару стаканчиков, - убежденно сказал де Вард. - Грех так говорить, но старый прохвост своей смертью спас наши жизни...
   - Но кто? - вскричал д'Артаньян. - Кто мог выкинуть с нами такую шутку?
   - Право же, задайте вопрос полегче, - нахмурился де Вард. - Думаю, господа, нам следует...
   Он замолчал, увидев новое лицо. В дверях стоял Лорме, седовласый слуга Анны, и смотрел на д'Артаньяна с такой оторопью и страхом, словно видел перед собой нечто диковинное и ужасное, никак не способное находиться в нашем мире. От этого взгляда у гасконца вновь пополз холодок по спине.
   - Что стряслось, любезный Лорме? - громко спросил он, пытаясь наигранной бравадой тона рассеять то страшное напряжение, в котором они все пребывали. - Вы что, испугались трупа? Если вспомнить, сколько народу вы отправили на тот свет, такая чувствительность поистине...
   - Вы живы, сударь? - произнес Лорме с невыразимым удивлением. - Вы здоровы и - на ногах?
   - Черт возьми! - с нешуточной обидой воскликнул гасконец. - А вы что же, рады были бы видеть меня мертвым или больным? Да что с вами такое, дружище?
   Лорме медленно произнес, переводя взгляд с одного на другого:
   - Примерно час назад к дому миледи Кларик подъехала карета, и вбежавший в дом человек передал хозяйке записку от вас. Вы писали, что сегодня утром ранены на дуэли, и состояние ваше столь безнадежно, что вы не рассчитываете дожить до вечера, и потому просите ее немедленно приехать, чтобы попрощаться... Записка и сейчас лежит в доме, она написана вашим почерком, сударь...
   - И она... - прошептал д'Артаньян и замолчал, боясь закончить фразу.
   - И она уехала с этим человеком, - безжалостно продолжал Лорме. - Это произошло, когда меня не было в особняке, - уж я бы непременно отправился вместе с ней, несмотря на то, что узнал ваш почерк. Уж простите, но я на этом свете верю только богу и хозяйке, а более никому. Но меня не было... Быть может, на это и рассчитывали. - Он повторил убитым голосом: - Я никому не верю, и уж, конечно, не стал бы верить этому самому Бонасье...
   - Бонасье? - вскричал д'Артаньян. - При чем тут Бонасье?
   - Слуги рассказали, что этот человек назвался господином Бонасье, вашим квартирным хозяином с улицы Могильщиков. Невысокого роста, пожилой, с проседью, в коричневом камзоле...
   - Да, это он! - воскликнул д'Артаньян. - Но я же не живу у него... Больше не живу...
   - Теперь и я это знаю, сударь. Но никто ведь этого не знал, вы не говорили...
   - Я не успел ей рассказать... - покаянно пробормотал д'Артаньян.
   Он действительно не успел - еще и потому, что пришлось бы рассказать, при каких обстоятельствах пришлось столь неожиданно покинуть дом на улице Могильщиков. Д'Артаньян решил как-нибудь попозже, при удобном случае, совершенно мимоходом упомянуть, что давно уже переехал на улицу Феру...
   - Но если она не знала, что я сюда переехал, как она могла прислать сюда вино?! - вскричал он. - Что бы мне подумать об этом раньше, бедняга Нуармон остался бы жив... - И тут он опомнился. - Господи, что же мы стоим? Нужно немедленно что-то делать... Я же не писал никакого письма, какая, к черту, дуэль... Его высокопреосвященство...
   - Если вы запамятовали, монсеньёр нынче утром выехал в Ла-Рошель, - сурово сказал де Вард. - Ах, как удачно наш неведомый враг выбрал момент... Вы умерли бы от яда, а ее тем временем похитили...
   - Похитили? - повторил за ним д'Артаньян. - Но...
   - Вы все еще полагаете, что речь идет о невинном розыгрыше?
   - Нет, конечно же, нет... Боже мой, что делать?
   - Давайте подумаем, - протянул де Вард. - Монсеньёра нет в Париже, даже если мы немедленно пошлем к нему гонца, пройдет слишком много времени... Капитан де Кавуа уехал с кардиналом, и отец Жозеф тоже, и Анж... Никого, кто обладал бы правом отдавать приказы и приводить в движение гвардейцев, полицейских и агентов... Рошфор! Если он еще не отправился вслед за монсеньёром, как собирался, мы спасены! Я скачу к Рошфору!
   - А я возьму за глотку эту каналью Бонасье, - сказал д'Артаньян решительно, пытаясь одновременно надеть перевязь со шпагой, заткнуть за пояс пистолеты и взять со стула плащ. - Без сомнения, это он, меня полагали мертвым, так что он не ждет сюрприза... Каюзак, вы со мной?
   - А как же, - прогудел великан. - Мало ли с чем вы там можете столкнуться...
   - Позвольте и мне с вами, господа, - сказал Лорме.
   - Конечно, конечно, - сказал д'Артаньян, кидаясь к выходу. - Поспешим!
   Они добежали до улицы Могильщиков и остановились перед знакомым домом, откуда д'Артаньяну совсем недавно пришлось позорно спасаться бегством через окно, - вот это самое...
   - Лорме, встаньте вон там, чтобы птичка не упорхнула через окно, - распорядился д'Артаньян. - Дело нехитрое, окна первого этажа расположены низко... За мной, Каюзак!
   Они ворвались в дом, отпихнув растерявшуюся служанку, успевшую пролепетать, что хозяин изволит отдыхать. Кинулись в спальню.
   Достопочтенный галантерейщик и в самом деле возлежал на широкой супружеской постели, с которой у д'Артаньяна были связаны кое-какие воспоминания, от коих стало теперь стыдно. При виде вошедшего гасконца Бонасье так передернулся, что, показалось, его вот-вот хватит удар. Медленно подняв руку, он указал на д'Артаньяна пальцем, бормоча:
   - Так не бывает, не бывает...
   - Бывает, сударь, - сказал д'Артаньян, рассчитанно медленно приближаясь к постели с угрожающим видом, слыша за спиной топанье Каюзака, отчего казалось, что это ожила бронзовая статуя и пустилась гулять по Парижу. - Бывает, мерзавец ты этакий... Тебя наверняка заверили, что я уже мертв и тебе ничто не угрожает?
   Побледневший Бонасье мелко-мелко закивал.
   - Можешь потрогать, негодяй, - сказал д'Артаньян, пихнув его в бок кулаком. - Похоже это на прикосновение призрака? Я живехонек - а вот ты очень быстро будешь если и не мертв, то, по крайней мере, позавидуешь мертвым...
   - Я не буду звать палачей, - угрожающе пробасил Каюзак. - Я просто возьму в кухне нож, наточу его как следует, если он тупой, и сам лично начну резать тебе ремни из спины...
   Вид у него был такой, что в реальности угрозы ни один из присутствующих не сомневался.
   - Помилосердствуйте! - взвыл Бонасье, проворно отползая в дальний угол кровати и прижимаясь к стене. - Господин д'Артаньян, это все она... Ну неужели вы думаете, что я по собственной воле стал бы мешаться в такие дела? Это все она...
   - Ваша жена?
   - Ну конечно же... Она сказала, что вы все равно уже мертвы и никто ничего не заподозрит... Что меня бросят в Бастилию, если я не соглашусь...
   - Куда ты отвез женщину? - спросил д'Артаньян, положив руку на пистолет. - Говори, мерзавец!
   - Не знаю...
   - Как так может быть? Не смей врать!
   - Честное слово, сударь, я не вру! - захныкал Бонасье. - Мне велели вылезти из кареты уже возле церкви Сен-Поль, и карета преспокойно поехала дальше... Мне было поручено лишь передать письмо и выманить женщину из дома, завлечь в карету... Дальше, говорили мне, не мое дело...
   - Кто был в карете?
   - Такая...
   - Что здесь происходит? - послышался холодный, полный презрения голос - очень, надо сказать, знакомый.
   Д'Артаньян обернулся. Констанция Бонасье стояла в нескольких шагах от них, с величайшим самообладанием скрестив руки на груди. Ее очаровательное личико было совершенно спокойным, вовсе не выглядело злым или отталкивающим - ничего похожего на ту растрепанную фурию с кинжалом, от которой д'Артаньян, будем откровенны, с трудом унес ноги.
   - Ага, - произнес гасконец обрадованно. - Вы-то мне и нужны, сударыня, нам есть о чем поговорить...
   - Вы полагаете? - усмехнулась она. - Извольте, господа, немедленно покинуть наш дом или я кликну стражу.
   У гасконца не было ни сил, ни желания препираться с ней - время слишком дорого... Ничего не ответив, он прошел к окну, распахнул створки и, перевесившись через подоконник, сам заорал что есть мочи:
   - Стража! Стража! Ко мне!
   Район, где они находились, принадлежал к тем, где подобный призыв очень даже быстро находил отклик - это вам не кварталы Веррери, господа... Буквально через пару минут послышалось топанье, и в спальню вторглись несколько стрелков под командованием сержанта. Остановившись в дверях, они зорко оглядели комнату, пытаясь определить, кто здесь кто.
   Чтобы побыстрее покончить дело, д'Артаньян шагнул вперед и внушительным тоном сообщил сержанту:
   - Как вы, должно быть, видите по нашим плащам, мы с другом - мушкетеры кардинала. Приказываю вам немедленно арестовать этих людей и отправить их в Бастилию. Шатле для них, пожалуй что, мелковато калибром. Они виновны в похищении знатной дамы...
   - Сударыня... - произнес сержант, сделав в сторону Констанции недвусмысленный жест, общий у полицейских всего мира и означающий: "Добром пойдете, или будет хуже?"
   К немалому удивлению д'Артаньяна, Констанция оставалась спокойной, словно не понимала, в сколь печальном положении очутилась. Не шелохнувшись, она отчетливо произнесла:
   - Сержант, немедленно арестуйте этих разбойников. Они ворвались к нам в дом, переодевшись гвардейцами, напали на моего мужа, хотели ограбить...
   - Что за вздор, сержант! - вскричал д'Артаньян.
   - Сержант, вы, по-моему, состоите на такой должности, что обязаны уметь читать... - произнесла Констанция без тени тревоги.
   - Ну, вообще-то... - пробормотал окончательно сбитый с толку сержант. - Конечно...
   - Отлично, - Констанция ловко выхватила из-за корсажа свернутую в трубочку бумагу и подала ему. - Извольте прочитать вслух...
   Откашлявшись, развернув бумагу, сержант принялся читать:
   - "То, что делает предъявитель сего, делается по моему повелению и для блага государства. Анна Австрийская, королева Франции". Вот что...
   - У вас вызывает сомнения подлинность этой бумаги? - холодно спросила Констанция.
   - Ни малейших, сударыня...
   - А подлинность печати?
   - Да опять-таки нет...
   - Что же вы стоите? Немедленно арестуйте этих разбойников и отведите их... да хотя бы в Консьержери, это ближе всего. Сдайте их с рук на руки полицейскому комиссару. Ему сообщат, что с ними делать дальше. Вы все поняли? Или хотите, чтобы королеве Франции стало известно, что в Париже есть полицейский сержант, пренебрегающий ее письменными эдиктами?
   - Н-нет...
   - Взять их!
   - Господа, - убитым голосом промямлил сержант. - Извольте проследовать. Не заставляйте, стало быть, силу применять...
   У д'Артаньяна мелькнуло желание выхватить шпагу и силой проложить себе путь. Судя по лицу Каюзака, его посетила та же нехитрая мысль. Однако гасконец рассудил здраво, что в этом случае, оказавшись преследуемыми парижской полицией, они мало чем помогут Анне, а вот драгоценное время потеряют точно, меж тем как это время можно использовать с выгодой... Полицейский комиссар в Консьержери прекрасно его помнит как человека кардинала, он вряд ли поверит в байку о разбойниках... То, что произошло в ратуше, стало известно лишь считанным людям, Ришелье по-прежнему остается первым министром, более могущественным, чем сам король... Все быстро вершится. Все обойдется.
   - Пойдемте, Каюзак, - сказал он решительно. - Господин сержант олицетворяет здесь закон и порядок, а мы с вами как-никак благонамеренные граждане...
   Каюзак, уже приготбвившийся заехать ближайшему стражнику кулаком по темечку, покосился на него с превеликим изумлением, но, убедившись, что д'Артаньян не шутит, вздохнул и покорился. Вдвоем они вышли на улицу, оглянувшись на Лорме с выразительным пожатием плеч. Д'Артаньян не сомневался, что старый слуга, человек битый и тертый, оповестит де Варда или Рошфора об их аресте даже прежде, чем пленников доведут до Консьержери...
   Однако получилось иначе. Сержант, вместо того чтобы скомандовать всему отряду "Марш!", почесал в затылке и громко отдал совершенно другой приказ:
   - А ну-ка, отправляйтесь на улицу Ла Арп и посмотрите, все ли там спокойно. Есть сведения, что там кто-то собирался устроить дуэль... Живо, живо! Арестованных я доставлю сам, это государственное дело, и чем меньше народу о нем знает, тем лучше.