Страница:
Каков пассаж!? Одним махом «безумный тиран» превращается в защитника «трудового крестьянства»! Но в том-то и соль, что Беляев писал совершеннейшую правду. Иван Грозный не просто защищал крестьянские интересы - он еще и вводил на Руси самую натуральную д е м о к р а т и ю, какой в «передовых европейских странах» в то время и не пахло. Чуть позже я это буду доказывать, как говорится, с документами в руках.
Но не будем забегать вперед…
Все факты, дискредитирующие примитивную сказку о «кровавом безумце», были прекрасно известны и во времена Костомарова с Соловьевым, не говоря уж о Карамзине. Но историческая наука (к которой я отношусь с величайшим решпектом, как ясно уже читавшим мои прежние скромные труды) обладает стервозной особенностью отбирать и использовать только те факты, что укладываются в «общепринятую теорию». С фактами противоречащими поступают незатейливо: их попросту не замечают. Благо в стране под названием «Российская империя» существует уже и «образованное общество», и «передовая интеллигенция», одинаково жаждущие откровенного примитива в красивых обертках…
А потому до революции сторонники черной легенды о «безумном тиране» составляли то подавляющее большинство, которое как раз и владеет умами. После революции, как легко догадаться, положение ничуть не улучшилось: кто бы стал заниматься вдумчивым и объективным изучением личности и поступков Грозного, если все без исключения самодержцы были объявлены «сатрапами» и «тиранами»? И все написанное о «сумасшедшем тиране Грозном» как нельзя лучше иллюстрировало большевистские тезисы о «порочности царизма».
И появлялись стихотворные строки вроде написанных Владимиром Лутовским:
И только после окончания Великой Отечественной о Грозном начинают писать о б ъ е к т и в н о. Потому что таково указание Сталина. А Сталин п о н и м а л Грозного, как мало кто другой - ему самому пришлось вести ту же самую борьбу со с в о и м и зажравшимися и обнаглевшими боярами, разве что назывались сталинские бояре иначе, но суть была та же…
Вот только после смерти Сталина и «разоблачения культа» многое вернулось на круги своя. Наряду с объективными исследованиями появляются и опусы, проникнутые прямо-таки патологической, нерассуждающей злобой к Грозному, уже не имеющие ничего общего с научными трудами…
Как говаривал один из персонажей Стругацких, уж на что я привычный человек, ребята, но и меня замутило…
Лично меня прямо-таки замутило, когда в одной из книг крайне мною уважаемого автора я вдруг прочитал, что, оказывается, «впервые регулярную армию в России создал Петр I». Автор этот, с его знанием истории, уж никак не мог запамятовать, что в п е р в ы е регулярную армию в России создал как раз Иван Грозный. Но к Грозному он отчего-то относится со столь патологической ненавистью, что пошел на явный подлог, о чем сам конечно же, прекрасно знает… Такие вот печальные последствия «карамзинщины» порой встречаются…
Но предисловие, сдается мне, несколько затянулось. А потому пора перейти к главному, то есть беспристрастному по возможности рассказу об Иоанне Васильевиче Грозном, могучем, страшном и несчастном человеке. Частенько после той или иной книги «черной серии» в мой адрес слышится уже прискучившее нытье, смысл коего сводится к одному: автор снова пытается злонамеренно кого-то «реабилитировать».
Во-первых: а чем, собственно, так уж скверно намерение кого-то реабилитировать? В том случае, конечно, если на человека возвели заведомо несправедливые обвинения?
Во-вторых, я никогда особенно не стремился играть роль «реабилитатора». Я просто-напросто пытался по мере возможностей, насколько удавалось, представить объективную картину прошлого. Если мне попадался миф и удавалось доказать, что это именно миф, выдумка, сплетня, я так и поступал. Если удавалось довести до читателя некие «реабилитирующие моменты», то кто ж виноват, если именно они обнаруживаются при глубоком изучении с е р ь е з н ы х источников? Ну, а если кому-то всего-то навсего не хочется расставаться с привычным мифом, то это его личные медицинские проблемы, которые я решать не обязан…
А посему в качестве Музы я всегда выбирал не порхающую барышню с арфой, а покойного английского историка Р. Коллингвуда (что, согласитесь, гомосексуальных мотивов под собой не имеет). Вот и на сей раз своему обыкновению изменять не намерен.
Итак, Коллингвуд. «Какие вещи ищет история? Я отвечаю: red gestae [1] - действия людей, совершенные в прошлом. Хотя этот ответ поднимает множество дополнительных вопросов, многие из которых вызывают острые дискуссии, все же на них можно дать ответы, и эти ответы не опровергают нашего основного положения, согласно которому история - это наука о red gestae, пытка ответить на вопрос о человеческих действиях, совершенных в прошлом».
Лично я в невежестве своем именно такой подход и считаю подлинно научным - а не попытки объяснить действия какого-то исторического деятеля, исходя либо из собственных либеральны воззрений (нелепо все же судить и приговаривать человека шестнадцатого века по меркам и моральным критериям века, скажем, девятнадцатого) либо из откровенной дури. Вот, скажем, еще в 1893 г. психиатр П. И. Ковалевский от большого ума сочинил целую книгу, где бестрепетной рукой вывел Ивану Грозному диагноз: «параноик с манией преследования». Разумеется, сей господин был либералом, интеллигентом и прогрессистом. Нисколько не задумывался над тем, насколько сие согласуется с профессиональной этикой: ставить диагноз пациенту, умершему за триста с лишним лет до того. Да и опирался наш эскулап не столько на сохранившиеся документы, сколько на вышепоминавшиеся книги историков-«обличителей» да то самое «общее настроение умов» тогдашней просвещенной публики, рассуждавшей примитивно и вульгарно: головы рубил? Значит, преступник! Заговоры искал? Параноик! Нет бы ему применять к предателям, изменникам и заговорщикам те самые «нравственно-духовные» методы: продался полякам или шведам? Получи поместье в награду. Заговор составил против царя? Золотую цепь на грудь…
Лично мне гораздо ближе методы Коллингвуда, а потому вновь приведу обширную цитату.
«Когда человек мыслит исторически, то перед ним лежат определенные документы, или реликты прошлого. Его задача - раскрыть, чем было это прошлое, оставившее после себя эти реликты… Предположим, например, что он читает Кодекс Феодосия и перед ним - эдикт императора. Простое чтение слов и возможность их перевести еще не равносильны пониманию их исторического значения. Чтобы оценить его, историк должен представить себе ситуацию, которую пытался разрешить император, и представить, какой она казалась императору. Затем он обязан поставить себя на место императора и решить, как следовало себя вести в подобных обстоятельствах. Он должен установить возможные альтернативные способы разрешения данной ситуации и причины выбора одного из них. Таким образом, историку нужно в самом себе воспроизвести весь процесс принятия решения по этому вопросу. Таким путем он воспроизводит в своем сознании опыт императора…»
Золотые слова. Именно ими я и руководствуюсь вот уже одиннадцать лет, приступая к историческим расследованиям. Так достаточно изучить жизнь и деятельность Ивана Грозного «по Коллингвуду», как ситуация меняется самым решительным образом. Не было никакого параноика, терзаемого манией преследования. И садиста не было. Был умный, толковый и, что уж там, жестокий правитель, все действия которого были подчинены одной цели: укрепить единое государство и навести в нем порядок - в первую очередь посредством создания законов. Практически любое европейское государство проходило в своем развитии именно эту стадию. Другое дело, что иные западные страны лет этак на сотенку о т с т а в а л и от России - например, Франция, где повторить опыт Грозного смог лишь кардинал Ришелье (действовавший совершенно теми же методами, но так никогда и не объявленный садистом либо параноиком - европейцы в некоторых делах, увы, умнее нас, да и интеллигенция у них водится в столь ничтожном количестве, что, слава богу, не имеет влияния на серьезные исторические процессы).
Все вышесказанное, конечно же, не означает, что в действиях Грозного не было «перегибов», серьезных промахов и напрасных казней, когда под раздачу попадали невиновные. Но, во-первых, в те времена повсеместно нормой была как раз крайняя жестокость (сплошь и рядом, повторяю, превосходившая русскую) а во-вторых, в той сложнейшей обстановке, в которой пришлось всю сознательную жизнь действовать Грозному, просто не обойтись без «перегибов»…
Ну, думаю, достаточно. Начинаем рассказ о непростых временах Ивана Грозного. Поскольку придется затрагивать массу серьезнейших тем, не стоит начинать ни с былинного «Жил да был», ни даже с «Однажды родился…» Личность грозного царя и та эпоха, когда ему пришлось жить, прямо-таки требует начать издалека. Весьма даже издалека. Отступить на сотни лет в прошлое - причем не только России, но и многих других европейских государств. Потому что эпоха Грозного - лишь завершение сложных многовековых процессов, происходивших от Атлантического океана до Уральских гор.
И прежде всего мы рассмотрим один из распространенных, увы, до сих пор мифов: будто деятельность Грозного была лишь выражением «исконно русского варварства», в то время как просвещенная цивилизованная Европа жила в тиши и благодати, строго соблюдая писаные законы и пользуясь всеми демократическими свободами вроде парламентов и прав человека…
Ну что же. Коли уж вы хотите познакомиться с «демократической Европой» шестнадцатого столетия, рекомендую особо впечатлительным натурам заранее запастись валерьянкой…
Глава первая
Начать придется с доброй старой Англии, цитадели демократии и парламентаризма. Особенно подробно излагать историю первых пятисот лет британской монархии я не намерен - поскольку собрался написать отдельную книгу по этой теме, которую думаю озаглавить лирически: «Англия: остров кошмаров». Надеюсь, после знакомства с нею найдутся читатели, которые согласятся, что название вовсе не клеветническое…
А пока - краткий курс английской истории вплоть до времен Ивана Грозного.
Как более-менее известно, история Соединенного Королевства началась с того, что в 1066 г., когда умер саксонский король Эдуард Исповедник, на острове браво высадилась компания нормандских воинов под командованием своего герцога Вильгельма. Вильгельм объяснял всем и каждому, что Эдуард, понимаете ли, именно ему завещал королевство, - правда, со свидетелями и письменными подтверждениями дело обстояло как-то туманно… Не вступая в долгие прочувствованные дискуссии, Вильгельм разбил претендовавшего на трон саксонца Гарольда и захватил страну, довольно логично объясняя, что она же теперь бесхозная, нужен присмотр и хозяйский глаз…
Несогласные, видя нешуточную угрозу для жизни, попрятались по лесам (именно они впоследствии и дали толчок легендам о благородном разбойнике Робин Гуде). Вильгельм, уже именовавшийся Завоеватель, принялся хозяйствовать: переписал все английские земли, составив точный кадастр (который коренные жители с горьким юмором обозвали «Книгой страшного суда»), после чего «раскулачил» всех старых землевладельцев-саксов, а их угодья раздал своим сподвижникам, объясняя, что так оно будет гораздо справедливее. Сподвижники хором поддакивали. После этого торжества справедливости в Англии кое-как наладилась нормальная, с точки зрения пришельцев, жизнь - с грабежами, вымогательствами, сносом целых селений и городов, не понимавших новой экономической политики, и прочими прелестями цивилизованного бытия.
В том, что Вильгельм Завоеватель был все же выдающимся государственным деятелем, убеждают обстоятельства его кончины - он ухитрился умереть естественной смертью, чем не всякий английский король мог похвастаться. Устроив во Франции очередную войнушку, наш герой упал с коня и через несколько дней скончался без всякой посторонней помощи. Дворцовые лакеи тут же принялись грабить оставшееся без присмотра имущество и так увлеклись, что ненароком сбросили покойника с кровати на пол, где он и пролежал чуть ли не сутки…
В Англии стал править сын Вильгельма, известный в истории как Вильгельм II Рыжий. Именно ему принадлежит сомнительная честь быть первым английским монархом, погибшим насильственной смертью (нет сомнений, что сам Вильгельм, предложи ему этакую честь заранее, отказался бы самым решительны образом).
Оленинки захотелось его величеству… Вот и отправился на охоту в сопровождении одного-единственного спутника, некоего сэра Вальтера Тирелла.
Больше его живым не видели. Вечером какой-то скромный угольщик заметил под деревом бездыханного короля со стрелой в груди - что, согласитесь, на самоубийство списать как-то трудновато. Сэр Вальтер, ударившийся в бега, вскоре обнаружился аж во Франции. Там он под присягой заявил: ехали они с королем, ехали, вдруг из кустов ка-ак порхнёт злодейская стрела - и прямехонько королю в сердце. Ну а он, сэр Вальтер, испугался, что отдельные испорченные личности заподозрят именно его, и срочно эмигрировал…
Как там обстояло дело, останется неизвестным. Вообще-то Рыжий заимел в Англии столько врагов, что вполне могло случиться и описанное Тиреллом. Кто-то в те времена распускал и еще более неправдоподобную сплетню: якобы Тирелл и в самом деле стрелял, но - по оленю, вот только стрела, «срикошетив» от дерева, угодила в короля. Похоже, что эти слухи исходили из окружения брата Рыжего, Генриха Грамотея (его так прозвали за то, что он умел читать и писать, что для тогдашних королей было большой редкостью), ставшего властителем Англии после смерти Вильгельма II. Правда, нашлись циники, которые про самого Грамотея в связи с убийством распускали всевозможные нехорошие слухи…
После недолгого периода относительно мирной жизни в Англии началась гражданская война - собственно, большая семейная разборка. За королевский трон насмерть принялись драться двоюродные брат с сестричкой, Стефан и Матильда. Стефан был сыном дочери Завоевателя Аделы и графа Блуа, а Матильда - дочерью Грамотея. Каждый из них считал, что у него больше прав на престол, а вот другой (другая) - натуральный узурпатор и выскочка.
Два войска весело гонялись друг за другом по доброй старой Англии, попутно выжигая все, что горит, и грабя все, до чего могли дотянуться. Продолжалось это веселье годами. В конце концов победил Стефан, а Матильда бежала на континент.
Интересно, что сам Стефан в английской истории считается, по выражению одного из британских авторов, «гуманным и умеренным человеком, со множеством замечательных достоинств». Беда только, что развратившиеся за долгие годы смуты вельможи, засевшие в своих замках, гуманизмом как раз не отличались. О том, что тогда творилось в Англии, лучше всего поведает тогдашний летописец: «В замках обитали не люди, а дьяволы. Селян и селянок они ни за что ни про что гноили в подземельях, жгли огнем и удушали дымом, подвешивали за пальцы рук или за пятки, привязав к голове тяжелый камень, терзали зазубренным железом, морили голодом, давили в тесных ящиках, утыканных изнутри острыми камнями, умерщвляли всевозможными зверскими способами. В Англии не было ни зерна, ни мяса, ни сыра, ни масла, ни вспаханных полей, ни урожаев. Пепел сожженных городов и безотрадные пустыри - вот все, что мог за долгий день увидеть путешественник».
Одни духовные лица и сами прежестоко страдали из-за грабежей, но другие, имевшие собственные замки, вели себя в точности так, как господа бароны, в кольчугах и в шлемах возглавляя собственные дружины, отправлявшиеся, как сказали бы на Руси, «за зипунами». Насмотревшись на это безобразие, папа римский наложил на Англию интердикт - то есть запрещение совершать любые церковные обряды: службы, венчания, отпевания.
Следующий король, снова Генрих, баронов-разбойников чуточку приструнил, разрушив более тысячи замков. После чего насмерть сцепился с собственным архиепископом Томасом Бекетом.
В этой драке не было ни правого, ни виноватого. Попросту Бекет (как впоследствии патриарх Никон на Руси) возмечтал поставить духовную власть выше светской, то есть устроить все так, чтобы первую скрипку играть ему самому, а короля держать «на подхвате». Естественно, король с такими новшествами не согласился, как любой бы на его месте. Кончилось все тем, что четверо королевских рыцарей поскакали к архиепископу - и, как они потом объясняли, Бекет был настолько неосторожен, что по случайности споткнулся, да так неудачно, что угодил прямо на их обнаженные мечи. Раз восемнадцать подряд. Что характерно, король этим рыцарям ничего не сделал, и они, как пишет английский историк, «бежали в Йоркшир, где влачили жалкое существование изгоев, потому что папа предал их анафеме». Без комментариев.
Дальнейшая история королевства была, можно сказать, скучной и традиционной. На протяжении довольно долгого времени добрые британцы больше не убивали ни королей, ни архиепископов. Они всего-навсего вторглись в Ирландию и вскоре ее захватили, во время одной из битв отрубив у побежденных триста голов и сложив их к ногам своего предводителя Макмурроха. Макмуррох принялся эти трофеи перебирать и, найдя голову какого-то субъекта, которого особенно ненавидел, прилюдно откусил у нее нос и уши. Вспоминая эту историю, англичане любят подчеркивать, что Макмуррох, боже упаси, не коренной британец, а ирландский лорд на британской службе. Ну, возможно, это и оправдание, кому как…
Потом устроили несколько еврейских погромов под идеологически выдержанным лозунгом: «Бей жидов, спасай Британию!». Потом четверо сыновей короля Генриха Второго (того самого, что бодался с Бекетом) собрали войска и всерьез принялись свергать папеньку с престола - засиделся, старый черт, дети тоже люди, им тоже хочется… Началась очередная многолетняя заварушка, в ходе которой почтительные детки вышибли-таки папашу из Британии, и он умер во Франции, напоследок, по свидетельству хронистов, прокляв и свою горькую судьбину, и сыновей. По старой доброй традиции свита не только растащила все его добро, но и поснимала все драгоценности с покойника, после чего разбежалась. Совершенно посторонние французы, видя такое дело, собрали немножко денег и скромно похоронили короля в аббатстве Фонтевро…
Самое интересное, что королевское проклятье в адрес бунтовщиков-сыновей, очень похоже, подействовало… Двое из четырех скончались еще до смерти папаши: один упал с коня, другой чем-то занемог и умер. В истории они, в общем, никакого следа не оставили. А вот двое живых, подвергшихся отцовскому проклятию, как раз очень хорошо знакомы и знатокам истории, и читателям Вальтера Скотта: звали их Ричард Львиное Сердце и Иоанн Безземельный…
Так вот, несмотря на громкие имена, счастья этим двум субъектам в жизни не было. До конца жизни оба враждовали уже меж собой. Ричард всю сознательную жизнь пребывал за пределами Англии - воевал в Палестине, сидел в плену у какого-то австрийского графа, который его сцапал в надежде на выкуп. И в конце концов был убит стрелой со стены какой-то крепостишки, которую непонятно зачем осаждал.
Братец Иоанн оказался совершенно бездарным и неудачливым правителем, печально прославившимся еще и тем, что ухитрился однажды потерять всю государственную казну: обоз с нею (и всеми без исключения сопровождающими) потонул где-то в зыбучих песках на побережье, и сокровища не отысканы до сих пор.
Собственно говоря, в истории его имя осталось главным образом потому, что при нем была принята так называемая Великая хартия вольностей, которую иные романтики как раз и считают манифестом английской демократии (ну вот мы и добрались до истоков демократии, продравшись сквозь кровь и пожарища…).
Именно с этим, как выражался Лесков, тугаментом отдельные романтически-либерально настроенные интеллигенты и связывают якобы воцарившиеся после того в Британии законность и порядок. Мол, после обнародования этого эпохального манифеста ни единого англичанина не могли более заключить в тюрьму по произволу - а исключительно по решению суда… И тому подобные благоглупости.
На самом деле, господа мои, все обстояло несколько иначе…
К лету 1214 г. король Иоанн оказался в положении загнанной в эмалированное ведро крысы. За все его художества папа римский отлучил его от церкви. Потом, правда, простил, но тут уже взбунтовались английские бароны, собрали нехилое войско, заняли Лондон и стали произносить патетические речи о восстановлении справедливости, законности и гражданских свобод (что простой народ принимал с бурными, переходящими в овацию аплодисментами).
Король, отсиживавшийся в каком-то домишке на окраине Лондона с войском аж из семи рыцарей, сопротивляться этой «оранжевой революции» не мог даже теоретически. А потому, стеная в душе, послушно подмахнул (это не мое выражение, а Чарльза Диккенса) документик, подсунутый ему баронами…
Первым пунктом там значился следующий: «Церковь Англии будет свободна, и ее права и свобода неприкосновенны». Если мы уточним, что тогдашняя английская церковь (как, впрочем, и любая другая, в том числе и русская) сама была крупнейшим феодалом, владельцем угодий, поместий и прочего добра, то, возможно, кое-кто и согласится, что с «правами простого человека» это имеет мало общего…
Второй пункт гласил, что город Лондон сохраняет все свои прежние вольности, особенно право на свободную торговлю. Тоже, учено выражаясь, узкоспециализированный параграф…
Далее (ликуй, интеллигенция!) наконец-то появился пункт о всех и всяческих вольностях… вот только касался он исключительно высшей знати, то бишь баронов, ставших настолько независимыми от королевской власти, насколько это вообще возможно. Имелся пунктик, согласно коему за строжайшим соблюдением именно этого условия будет бдительно и постоянно наблюдать совет из двадцати пяти человек… вы уже догадались, из кого состоящий? Ага, вот именно…
Были еще разные параграфы, касавшиеся прав вдов с сиротами, а также гласившие, что отныне представитель власти не имеет права отбирать для своих нужд у жителей страны ни лошадей, ни повозок.
И только в самом конце скромненько помещался пунктик, гласивший, что «всякий свободный человек» имеет право на справедливый суд и не может отныне быть заключен под стражу беззаконно, по произволу должностного лица.
Вот только ликовать-то погодите…
Хитрость тут в том, что понятие «свободный человек» относилось тогда к ничтожнейшему проценту населения Англии, куда входили лишь дворяне (да и то не все), высшее духовенство, купцы (богатейшие) да верхушка ремесленников, как-то: руководство цехов и самые богатые мастера… Все остальное население королевства (процентов этак девяносто девять) под юридическое определение «свободного человека» уже не подпадало. Господа магнаты, светские и духовные, этот документик пробили исключительно под себя…
И ничего удивительного в том, что писатель и историк Айзек Азимов меланхолично отмечает: «Разумеется, английские короли не всегда следовали ее (Хартии. - А. Б.) установлениям, и было много периодов в английской истории, когда ее вовсе не принимали в расчет».
Еще более меланхоличен Уинстон Черчилль, в своем груде «Рождение Британии» писавший о Хартии: «В последующие сто лет ее переиздавали 38 раз, поначалу с несколькими значительными изменениями, но с сохранением важнейших положений. Затем до XVII в. о Хартии мало кто слышал. Через двести с лишним лет парламентская оппозиция, пытавшаяся противостоять поползновениям Стюартов на свободу подданных, отыскала (! - А. Б.) ее и сделала своим лозунгом, объединившим страну в борьбе против угнетения. Так была создана славная легенда о «Хартии свобод англичанина».
Таким образом, только к середине семнадцатого столетия, после принятия закона «Хабеас корпус», основная масса англичан получила кое-какую правовую защиту от произвола властей. А до того в стране резвилась знать, полагавшая, что все права человека и все законы висят в ножнах у нее на поясе - и поступавшая соответственно.
В четырнадцатом столетии господа бароны, объединившись, свергли и убили короля Эдуарда И - впоследствии к тому же оклеветанного и оболганного (но о его трагической судьбе я подробно расскажу в «Острове кошмаров»).
В пятнадцатом веке цареубийств, можно сказать, почти что и не было - по английским меркам, понятно. Всего-то навсего случались бунты знати, парочку королей свергли, а потом они совершенно самостоятельно скончались в заточении, что, согласитесь, цареубийством считать нельзя (с точки зрения англичан, я имею в виду).
Но не будем забегать вперед…
Все факты, дискредитирующие примитивную сказку о «кровавом безумце», были прекрасно известны и во времена Костомарова с Соловьевым, не говоря уж о Карамзине. Но историческая наука (к которой я отношусь с величайшим решпектом, как ясно уже читавшим мои прежние скромные труды) обладает стервозной особенностью отбирать и использовать только те факты, что укладываются в «общепринятую теорию». С фактами противоречащими поступают незатейливо: их попросту не замечают. Благо в стране под названием «Российская империя» существует уже и «образованное общество», и «передовая интеллигенция», одинаково жаждущие откровенного примитива в красивых обертках…
А потому до революции сторонники черной легенды о «безумном тиране» составляли то подавляющее большинство, которое как раз и владеет умами. После революции, как легко догадаться, положение ничуть не улучшилось: кто бы стал заниматься вдумчивым и объективным изучением личности и поступков Грозного, если все без исключения самодержцы были объявлены «сатрапами» и «тиранами»? И все написанное о «сумасшедшем тиране Грозном» как нельзя лучше иллюстрировало большевистские тезисы о «порочности царизма».
И появлялись стихотворные строки вроде написанных Владимиром Лутовским:
С одной стороны, вновь присутствует некая шизофреническая раздвоенность мысли: если ад и рай являются не более чем «поповскими выдумками», то как может советский поэт рассуждать, куда именно после смерти попал Грозный? С другой же - ничего нового, все в русле концепций еще времен Карамзина…
…От белых поповен в поповском саду,
от смертного духа морозного,
от синих чертей, шевелящих в аду
царя Иоанна Грозного…
И только после окончания Великой Отечественной о Грозном начинают писать о б ъ е к т и в н о. Потому что таково указание Сталина. А Сталин п о н и м а л Грозного, как мало кто другой - ему самому пришлось вести ту же самую борьбу со с в о и м и зажравшимися и обнаглевшими боярами, разве что назывались сталинские бояре иначе, но суть была та же…
Вот только после смерти Сталина и «разоблачения культа» многое вернулось на круги своя. Наряду с объективными исследованиями появляются и опусы, проникнутые прямо-таки патологической, нерассуждающей злобой к Грозному, уже не имеющие ничего общего с научными трудами…
Как говаривал один из персонажей Стругацких, уж на что я привычный человек, ребята, но и меня замутило…
Лично меня прямо-таки замутило, когда в одной из книг крайне мною уважаемого автора я вдруг прочитал, что, оказывается, «впервые регулярную армию в России создал Петр I». Автор этот, с его знанием истории, уж никак не мог запамятовать, что в п е р в ы е регулярную армию в России создал как раз Иван Грозный. Но к Грозному он отчего-то относится со столь патологической ненавистью, что пошел на явный подлог, о чем сам конечно же, прекрасно знает… Такие вот печальные последствия «карамзинщины» порой встречаются…
Но предисловие, сдается мне, несколько затянулось. А потому пора перейти к главному, то есть беспристрастному по возможности рассказу об Иоанне Васильевиче Грозном, могучем, страшном и несчастном человеке. Частенько после той или иной книги «черной серии» в мой адрес слышится уже прискучившее нытье, смысл коего сводится к одному: автор снова пытается злонамеренно кого-то «реабилитировать».
Во-первых: а чем, собственно, так уж скверно намерение кого-то реабилитировать? В том случае, конечно, если на человека возвели заведомо несправедливые обвинения?
Во-вторых, я никогда особенно не стремился играть роль «реабилитатора». Я просто-напросто пытался по мере возможностей, насколько удавалось, представить объективную картину прошлого. Если мне попадался миф и удавалось доказать, что это именно миф, выдумка, сплетня, я так и поступал. Если удавалось довести до читателя некие «реабилитирующие моменты», то кто ж виноват, если именно они обнаруживаются при глубоком изучении с е р ь е з н ы х источников? Ну, а если кому-то всего-то навсего не хочется расставаться с привычным мифом, то это его личные медицинские проблемы, которые я решать не обязан…
А посему в качестве Музы я всегда выбирал не порхающую барышню с арфой, а покойного английского историка Р. Коллингвуда (что, согласитесь, гомосексуальных мотивов под собой не имеет). Вот и на сей раз своему обыкновению изменять не намерен.
Итак, Коллингвуд. «Какие вещи ищет история? Я отвечаю: red gestae [1] - действия людей, совершенные в прошлом. Хотя этот ответ поднимает множество дополнительных вопросов, многие из которых вызывают острые дискуссии, все же на них можно дать ответы, и эти ответы не опровергают нашего основного положения, согласно которому история - это наука о red gestae, пытка ответить на вопрос о человеческих действиях, совершенных в прошлом».
Лично я в невежестве своем именно такой подход и считаю подлинно научным - а не попытки объяснить действия какого-то исторического деятеля, исходя либо из собственных либеральны воззрений (нелепо все же судить и приговаривать человека шестнадцатого века по меркам и моральным критериям века, скажем, девятнадцатого) либо из откровенной дури. Вот, скажем, еще в 1893 г. психиатр П. И. Ковалевский от большого ума сочинил целую книгу, где бестрепетной рукой вывел Ивану Грозному диагноз: «параноик с манией преследования». Разумеется, сей господин был либералом, интеллигентом и прогрессистом. Нисколько не задумывался над тем, насколько сие согласуется с профессиональной этикой: ставить диагноз пациенту, умершему за триста с лишним лет до того. Да и опирался наш эскулап не столько на сохранившиеся документы, сколько на вышепоминавшиеся книги историков-«обличителей» да то самое «общее настроение умов» тогдашней просвещенной публики, рассуждавшей примитивно и вульгарно: головы рубил? Значит, преступник! Заговоры искал? Параноик! Нет бы ему применять к предателям, изменникам и заговорщикам те самые «нравственно-духовные» методы: продался полякам или шведам? Получи поместье в награду. Заговор составил против царя? Золотую цепь на грудь…
Лично мне гораздо ближе методы Коллингвуда, а потому вновь приведу обширную цитату.
«Когда человек мыслит исторически, то перед ним лежат определенные документы, или реликты прошлого. Его задача - раскрыть, чем было это прошлое, оставившее после себя эти реликты… Предположим, например, что он читает Кодекс Феодосия и перед ним - эдикт императора. Простое чтение слов и возможность их перевести еще не равносильны пониманию их исторического значения. Чтобы оценить его, историк должен представить себе ситуацию, которую пытался разрешить император, и представить, какой она казалась императору. Затем он обязан поставить себя на место императора и решить, как следовало себя вести в подобных обстоятельствах. Он должен установить возможные альтернативные способы разрешения данной ситуации и причины выбора одного из них. Таким образом, историку нужно в самом себе воспроизвести весь процесс принятия решения по этому вопросу. Таким путем он воспроизводит в своем сознании опыт императора…»
Золотые слова. Именно ими я и руководствуюсь вот уже одиннадцать лет, приступая к историческим расследованиям. Так достаточно изучить жизнь и деятельность Ивана Грозного «по Коллингвуду», как ситуация меняется самым решительным образом. Не было никакого параноика, терзаемого манией преследования. И садиста не было. Был умный, толковый и, что уж там, жестокий правитель, все действия которого были подчинены одной цели: укрепить единое государство и навести в нем порядок - в первую очередь посредством создания законов. Практически любое европейское государство проходило в своем развитии именно эту стадию. Другое дело, что иные западные страны лет этак на сотенку о т с т а в а л и от России - например, Франция, где повторить опыт Грозного смог лишь кардинал Ришелье (действовавший совершенно теми же методами, но так никогда и не объявленный садистом либо параноиком - европейцы в некоторых делах, увы, умнее нас, да и интеллигенция у них водится в столь ничтожном количестве, что, слава богу, не имеет влияния на серьезные исторические процессы).
Все вышесказанное, конечно же, не означает, что в действиях Грозного не было «перегибов», серьезных промахов и напрасных казней, когда под раздачу попадали невиновные. Но, во-первых, в те времена повсеместно нормой была как раз крайняя жестокость (сплошь и рядом, повторяю, превосходившая русскую) а во-вторых, в той сложнейшей обстановке, в которой пришлось всю сознательную жизнь действовать Грозному, просто не обойтись без «перегибов»…
Ну, думаю, достаточно. Начинаем рассказ о непростых временах Ивана Грозного. Поскольку придется затрагивать массу серьезнейших тем, не стоит начинать ни с былинного «Жил да был», ни даже с «Однажды родился…» Личность грозного царя и та эпоха, когда ему пришлось жить, прямо-таки требует начать издалека. Весьма даже издалека. Отступить на сотни лет в прошлое - причем не только России, но и многих других европейских государств. Потому что эпоха Грозного - лишь завершение сложных многовековых процессов, происходивших от Атлантического океана до Уральских гор.
И прежде всего мы рассмотрим один из распространенных, увы, до сих пор мифов: будто деятельность Грозного была лишь выражением «исконно русского варварства», в то время как просвещенная цивилизованная Европа жила в тиши и благодати, строго соблюдая писаные законы и пользуясь всеми демократическими свободами вроде парламентов и прав человека…
Ну что же. Коли уж вы хотите познакомиться с «демократической Европой» шестнадцатого столетия, рекомендую особо впечатлительным натурам заранее запастись валерьянкой…
Глава первая
ЖИЗНЬ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ СТАРУШКИ ЕВРОПЫ
Начать придется с доброй старой Англии, цитадели демократии и парламентаризма. Особенно подробно излагать историю первых пятисот лет британской монархии я не намерен - поскольку собрался написать отдельную книгу по этой теме, которую думаю озаглавить лирически: «Англия: остров кошмаров». Надеюсь, после знакомства с нею найдутся читатели, которые согласятся, что название вовсе не клеветническое…
А пока - краткий курс английской истории вплоть до времен Ивана Грозного.
Как более-менее известно, история Соединенного Королевства началась с того, что в 1066 г., когда умер саксонский король Эдуард Исповедник, на острове браво высадилась компания нормандских воинов под командованием своего герцога Вильгельма. Вильгельм объяснял всем и каждому, что Эдуард, понимаете ли, именно ему завещал королевство, - правда, со свидетелями и письменными подтверждениями дело обстояло как-то туманно… Не вступая в долгие прочувствованные дискуссии, Вильгельм разбил претендовавшего на трон саксонца Гарольда и захватил страну, довольно логично объясняя, что она же теперь бесхозная, нужен присмотр и хозяйский глаз…
Несогласные, видя нешуточную угрозу для жизни, попрятались по лесам (именно они впоследствии и дали толчок легендам о благородном разбойнике Робин Гуде). Вильгельм, уже именовавшийся Завоеватель, принялся хозяйствовать: переписал все английские земли, составив точный кадастр (который коренные жители с горьким юмором обозвали «Книгой страшного суда»), после чего «раскулачил» всех старых землевладельцев-саксов, а их угодья раздал своим сподвижникам, объясняя, что так оно будет гораздо справедливее. Сподвижники хором поддакивали. После этого торжества справедливости в Англии кое-как наладилась нормальная, с точки зрения пришельцев, жизнь - с грабежами, вымогательствами, сносом целых селений и городов, не понимавших новой экономической политики, и прочими прелестями цивилизованного бытия.
В том, что Вильгельм Завоеватель был все же выдающимся государственным деятелем, убеждают обстоятельства его кончины - он ухитрился умереть естественной смертью, чем не всякий английский король мог похвастаться. Устроив во Франции очередную войнушку, наш герой упал с коня и через несколько дней скончался без всякой посторонней помощи. Дворцовые лакеи тут же принялись грабить оставшееся без присмотра имущество и так увлеклись, что ненароком сбросили покойника с кровати на пол, где он и пролежал чуть ли не сутки…
В Англии стал править сын Вильгельма, известный в истории как Вильгельм II Рыжий. Именно ему принадлежит сомнительная честь быть первым английским монархом, погибшим насильственной смертью (нет сомнений, что сам Вильгельм, предложи ему этакую честь заранее, отказался бы самым решительны образом).
Оленинки захотелось его величеству… Вот и отправился на охоту в сопровождении одного-единственного спутника, некоего сэра Вальтера Тирелла.
Больше его живым не видели. Вечером какой-то скромный угольщик заметил под деревом бездыханного короля со стрелой в груди - что, согласитесь, на самоубийство списать как-то трудновато. Сэр Вальтер, ударившийся в бега, вскоре обнаружился аж во Франции. Там он под присягой заявил: ехали они с королем, ехали, вдруг из кустов ка-ак порхнёт злодейская стрела - и прямехонько королю в сердце. Ну а он, сэр Вальтер, испугался, что отдельные испорченные личности заподозрят именно его, и срочно эмигрировал…
Как там обстояло дело, останется неизвестным. Вообще-то Рыжий заимел в Англии столько врагов, что вполне могло случиться и описанное Тиреллом. Кто-то в те времена распускал и еще более неправдоподобную сплетню: якобы Тирелл и в самом деле стрелял, но - по оленю, вот только стрела, «срикошетив» от дерева, угодила в короля. Похоже, что эти слухи исходили из окружения брата Рыжего, Генриха Грамотея (его так прозвали за то, что он умел читать и писать, что для тогдашних королей было большой редкостью), ставшего властителем Англии после смерти Вильгельма II. Правда, нашлись циники, которые про самого Грамотея в связи с убийством распускали всевозможные нехорошие слухи…
После недолгого периода относительно мирной жизни в Англии началась гражданская война - собственно, большая семейная разборка. За королевский трон насмерть принялись драться двоюродные брат с сестричкой, Стефан и Матильда. Стефан был сыном дочери Завоевателя Аделы и графа Блуа, а Матильда - дочерью Грамотея. Каждый из них считал, что у него больше прав на престол, а вот другой (другая) - натуральный узурпатор и выскочка.
Два войска весело гонялись друг за другом по доброй старой Англии, попутно выжигая все, что горит, и грабя все, до чего могли дотянуться. Продолжалось это веселье годами. В конце концов победил Стефан, а Матильда бежала на континент.
Интересно, что сам Стефан в английской истории считается, по выражению одного из британских авторов, «гуманным и умеренным человеком, со множеством замечательных достоинств». Беда только, что развратившиеся за долгие годы смуты вельможи, засевшие в своих замках, гуманизмом как раз не отличались. О том, что тогда творилось в Англии, лучше всего поведает тогдашний летописец: «В замках обитали не люди, а дьяволы. Селян и селянок они ни за что ни про что гноили в подземельях, жгли огнем и удушали дымом, подвешивали за пальцы рук или за пятки, привязав к голове тяжелый камень, терзали зазубренным железом, морили голодом, давили в тесных ящиках, утыканных изнутри острыми камнями, умерщвляли всевозможными зверскими способами. В Англии не было ни зерна, ни мяса, ни сыра, ни масла, ни вспаханных полей, ни урожаев. Пепел сожженных городов и безотрадные пустыри - вот все, что мог за долгий день увидеть путешественник».
Одни духовные лица и сами прежестоко страдали из-за грабежей, но другие, имевшие собственные замки, вели себя в точности так, как господа бароны, в кольчугах и в шлемах возглавляя собственные дружины, отправлявшиеся, как сказали бы на Руси, «за зипунами». Насмотревшись на это безобразие, папа римский наложил на Англию интердикт - то есть запрещение совершать любые церковные обряды: службы, венчания, отпевания.
Следующий король, снова Генрих, баронов-разбойников чуточку приструнил, разрушив более тысячи замков. После чего насмерть сцепился с собственным архиепископом Томасом Бекетом.
В этой драке не было ни правого, ни виноватого. Попросту Бекет (как впоследствии патриарх Никон на Руси) возмечтал поставить духовную власть выше светской, то есть устроить все так, чтобы первую скрипку играть ему самому, а короля держать «на подхвате». Естественно, король с такими новшествами не согласился, как любой бы на его месте. Кончилось все тем, что четверо королевских рыцарей поскакали к архиепископу - и, как они потом объясняли, Бекет был настолько неосторожен, что по случайности споткнулся, да так неудачно, что угодил прямо на их обнаженные мечи. Раз восемнадцать подряд. Что характерно, король этим рыцарям ничего не сделал, и они, как пишет английский историк, «бежали в Йоркшир, где влачили жалкое существование изгоев, потому что папа предал их анафеме». Без комментариев.
Дальнейшая история королевства была, можно сказать, скучной и традиционной. На протяжении довольно долгого времени добрые британцы больше не убивали ни королей, ни архиепископов. Они всего-навсего вторглись в Ирландию и вскоре ее захватили, во время одной из битв отрубив у побежденных триста голов и сложив их к ногам своего предводителя Макмурроха. Макмуррох принялся эти трофеи перебирать и, найдя голову какого-то субъекта, которого особенно ненавидел, прилюдно откусил у нее нос и уши. Вспоминая эту историю, англичане любят подчеркивать, что Макмуррох, боже упаси, не коренной британец, а ирландский лорд на британской службе. Ну, возможно, это и оправдание, кому как…
Потом устроили несколько еврейских погромов под идеологически выдержанным лозунгом: «Бей жидов, спасай Британию!». Потом четверо сыновей короля Генриха Второго (того самого, что бодался с Бекетом) собрали войска и всерьез принялись свергать папеньку с престола - засиделся, старый черт, дети тоже люди, им тоже хочется… Началась очередная многолетняя заварушка, в ходе которой почтительные детки вышибли-таки папашу из Британии, и он умер во Франции, напоследок, по свидетельству хронистов, прокляв и свою горькую судьбину, и сыновей. По старой доброй традиции свита не только растащила все его добро, но и поснимала все драгоценности с покойника, после чего разбежалась. Совершенно посторонние французы, видя такое дело, собрали немножко денег и скромно похоронили короля в аббатстве Фонтевро…
Самое интересное, что королевское проклятье в адрес бунтовщиков-сыновей, очень похоже, подействовало… Двое из четырех скончались еще до смерти папаши: один упал с коня, другой чем-то занемог и умер. В истории они, в общем, никакого следа не оставили. А вот двое живых, подвергшихся отцовскому проклятию, как раз очень хорошо знакомы и знатокам истории, и читателям Вальтера Скотта: звали их Ричард Львиное Сердце и Иоанн Безземельный…
Так вот, несмотря на громкие имена, счастья этим двум субъектам в жизни не было. До конца жизни оба враждовали уже меж собой. Ричард всю сознательную жизнь пребывал за пределами Англии - воевал в Палестине, сидел в плену у какого-то австрийского графа, который его сцапал в надежде на выкуп. И в конце концов был убит стрелой со стены какой-то крепостишки, которую непонятно зачем осаждал.
Братец Иоанн оказался совершенно бездарным и неудачливым правителем, печально прославившимся еще и тем, что ухитрился однажды потерять всю государственную казну: обоз с нею (и всеми без исключения сопровождающими) потонул где-то в зыбучих песках на побережье, и сокровища не отысканы до сих пор.
Собственно говоря, в истории его имя осталось главным образом потому, что при нем была принята так называемая Великая хартия вольностей, которую иные романтики как раз и считают манифестом английской демократии (ну вот мы и добрались до истоков демократии, продравшись сквозь кровь и пожарища…).
Именно с этим, как выражался Лесков, тугаментом отдельные романтически-либерально настроенные интеллигенты и связывают якобы воцарившиеся после того в Британии законность и порядок. Мол, после обнародования этого эпохального манифеста ни единого англичанина не могли более заключить в тюрьму по произволу - а исключительно по решению суда… И тому подобные благоглупости.
На самом деле, господа мои, все обстояло несколько иначе…
К лету 1214 г. король Иоанн оказался в положении загнанной в эмалированное ведро крысы. За все его художества папа римский отлучил его от церкви. Потом, правда, простил, но тут уже взбунтовались английские бароны, собрали нехилое войско, заняли Лондон и стали произносить патетические речи о восстановлении справедливости, законности и гражданских свобод (что простой народ принимал с бурными, переходящими в овацию аплодисментами).
Король, отсиживавшийся в каком-то домишке на окраине Лондона с войском аж из семи рыцарей, сопротивляться этой «оранжевой революции» не мог даже теоретически. А потому, стеная в душе, послушно подмахнул (это не мое выражение, а Чарльза Диккенса) документик, подсунутый ему баронами…
Первым пунктом там значился следующий: «Церковь Англии будет свободна, и ее права и свобода неприкосновенны». Если мы уточним, что тогдашняя английская церковь (как, впрочем, и любая другая, в том числе и русская) сама была крупнейшим феодалом, владельцем угодий, поместий и прочего добра, то, возможно, кое-кто и согласится, что с «правами простого человека» это имеет мало общего…
Второй пункт гласил, что город Лондон сохраняет все свои прежние вольности, особенно право на свободную торговлю. Тоже, учено выражаясь, узкоспециализированный параграф…
Далее (ликуй, интеллигенция!) наконец-то появился пункт о всех и всяческих вольностях… вот только касался он исключительно высшей знати, то бишь баронов, ставших настолько независимыми от королевской власти, насколько это вообще возможно. Имелся пунктик, согласно коему за строжайшим соблюдением именно этого условия будет бдительно и постоянно наблюдать совет из двадцати пяти человек… вы уже догадались, из кого состоящий? Ага, вот именно…
Были еще разные параграфы, касавшиеся прав вдов с сиротами, а также гласившие, что отныне представитель власти не имеет права отбирать для своих нужд у жителей страны ни лошадей, ни повозок.
И только в самом конце скромненько помещался пунктик, гласивший, что «всякий свободный человек» имеет право на справедливый суд и не может отныне быть заключен под стражу беззаконно, по произволу должностного лица.
Вот только ликовать-то погодите…
Хитрость тут в том, что понятие «свободный человек» относилось тогда к ничтожнейшему проценту населения Англии, куда входили лишь дворяне (да и то не все), высшее духовенство, купцы (богатейшие) да верхушка ремесленников, как-то: руководство цехов и самые богатые мастера… Все остальное население королевства (процентов этак девяносто девять) под юридическое определение «свободного человека» уже не подпадало. Господа магнаты, светские и духовные, этот документик пробили исключительно под себя…
И ничего удивительного в том, что писатель и историк Айзек Азимов меланхолично отмечает: «Разумеется, английские короли не всегда следовали ее (Хартии. - А. Б.) установлениям, и было много периодов в английской истории, когда ее вовсе не принимали в расчет».
Еще более меланхоличен Уинстон Черчилль, в своем груде «Рождение Британии» писавший о Хартии: «В последующие сто лет ее переиздавали 38 раз, поначалу с несколькими значительными изменениями, но с сохранением важнейших положений. Затем до XVII в. о Хартии мало кто слышал. Через двести с лишним лет парламентская оппозиция, пытавшаяся противостоять поползновениям Стюартов на свободу подданных, отыскала (! - А. Б.) ее и сделала своим лозунгом, объединившим страну в борьбе против угнетения. Так была создана славная легенда о «Хартии свобод англичанина».
Таким образом, только к середине семнадцатого столетия, после принятия закона «Хабеас корпус», основная масса англичан получила кое-какую правовую защиту от произвола властей. А до того в стране резвилась знать, полагавшая, что все права человека и все законы висят в ножнах у нее на поясе - и поступавшая соответственно.
В четырнадцатом столетии господа бароны, объединившись, свергли и убили короля Эдуарда И - впоследствии к тому же оклеветанного и оболганного (но о его трагической судьбе я подробно расскажу в «Острове кошмаров»).
В пятнадцатом веке цареубийств, можно сказать, почти что и не было - по английским меркам, понятно. Всего-то навсего случались бунты знати, парочку королей свергли, а потом они совершенно самостоятельно скончались в заточении, что, согласитесь, цареубийством считать нельзя (с точки зрения англичан, я имею в виду).