Страница:
– А кто это в буреломе с Виктошкой обжимался?
– О господи, – вздохнул Мазур. – И ты туда же? По заднице захотела?
– Я к тому, что этот служитель Гиппократа так за вами глазами и стригет, учти...
Мазур плюнул и звонко шлепнул ее по заднице, погнав вперед. Миновали березняк с хлюпающей кое-где под ногами водой. «Лишь бы не начались болота, – подумал он, – начнем обходить, и время потеряем, и блуждать будем по-черному, отклоняясь от прямой линии...»
Болот не встретилось – зато попалось пожарище, несомненно, давнее, даже не прошлогоднее. Очень похоже, пожар случился в пору обильных дождей, задавивших его в зародыше: ни одно дерево не упало и не сгорело дотла, штук тридцать так и остались стоять уродливыми опаленными столбами.
Мазуру в голову пришла довольно многообещающая идея – насчет по-настоящему крупного безобразия...
Можно устроить пожар. Дождей давно не было, леса сухие, как порох, в эту пору они обычно и горят от одного-единственного окурка или случайной спички. Кстати, в паре отдаленных местечек Шантарской губернии уже полыхало, когда он собирался в плаванье. Он давно уже заметил, что ветер дует большей частью южный, почти постоянно в лицо, пламя понесет в сторону охотников, а то и зацепит заимку или другие Прохоровы «точки». Почти моментально пламя распространится на огромные пространства. Охотникам станет не до дичи – свою бы шкуру спасти. И довольно быстро о пожаре станет известно в губернской столице, сюда пойдут самолеты с пожарными-десантниками, повалит народ и техника. Несмотря на все рыночные новшества, к таежным пожарам до сих пор подходят отнюдь не с коммерческим аршином, тушить принимаются немедленно, волевым решением бросая на подавление немалые силы и не препираясь насчет оплаты... Если все пройдет гладко, в Пижмане будет не до Мазура с Ольгой, там начнется такая суета и многолюдство, что смыться незамеченными удастся гораздо проще. Не зря ведь, ох, не зря накололи татуировки – может в Пижмане оказаться кто-то, облеченный властью и работающий на Прохора...
Идея заманчивая. И вполне реальная. Мазур охотно брался претворить ее в жизнь, не чувствуя за собой никакой вины – очень уж страшная пошла игра, тут не до всхлипов о родной тайге. Вот только рассчитать и осуществить все следует ювелирнейше – выбрать место, запалить в строгом соответствии с ветром. Иначе и сам зажаришься, как мышь в котельной, – таежный пожар порой летит, как скорый поезд, малейшая ошибка, и проще уж сразу застрелиться, не ждать, когда обратишься в головешку...
Они шагали до сумерек – без единого привала. Останавливался Мазур только для того, чтобы положить из пращи очередную белку. Белок сновало множество, сразу видно, что здешнему лешему давненько везет в карты, не приходилось ставить на кон мелкое зверье. Однажды Мазур по ошибке подшиб даже небольшого рыже-черного соболя, в пищу годившегося разве что при крайней степени голодухи. Недолго думая, отрезал пышный хвост, содрал наскоро шкурку – забрезжила смутная идея. Шкурку, скатав, упрятал в карман, а хвост прицепил Ольге к поясу, хмыкнув:
– Потом будешь рассказывать, как гуляла по тайге вся в соболях... скво.
Дюжину белок он торопливо изжарил в сумерках – на ужин. И с ухмылкой констатировал, что дамы на сей раз проявили к аппетитным запахам не в пример больший интерес.
На ночлег устроились на склоне сопки. Мазур срубил четыре молодых кедра, один укрепил на сучьях меж двумя близко стоящими деревьями, три наклонно положил на него, навалил поверх охапку пышных, колючих веток. Получилось подобие примитивного шалаша, защищавшее от южного ветерка, дувшего здесь с идиотским постоянством.
Белок съели без протестов – Мазур с женщинами по две, а доктор, нонконформист сраный, соизволил сжевать лишь одну. Ну, и то хлеб... Начал помаленьку цивилизоваться.
И тем не менее Мазур предусмотрительно уложил себе под голову все запасы еды, завернутые в куртку, – во-первых, удобнее спать будет, во-вторых, на доктора надежды мало, с него станется...
Глава тринадцатая
– О господи, – вздохнул Мазур. – И ты туда же? По заднице захотела?
– Я к тому, что этот служитель Гиппократа так за вами глазами и стригет, учти...
Мазур плюнул и звонко шлепнул ее по заднице, погнав вперед. Миновали березняк с хлюпающей кое-где под ногами водой. «Лишь бы не начались болота, – подумал он, – начнем обходить, и время потеряем, и блуждать будем по-черному, отклоняясь от прямой линии...»
Болот не встретилось – зато попалось пожарище, несомненно, давнее, даже не прошлогоднее. Очень похоже, пожар случился в пору обильных дождей, задавивших его в зародыше: ни одно дерево не упало и не сгорело дотла, штук тридцать так и остались стоять уродливыми опаленными столбами.
Мазуру в голову пришла довольно многообещающая идея – насчет по-настоящему крупного безобразия...
Можно устроить пожар. Дождей давно не было, леса сухие, как порох, в эту пору они обычно и горят от одного-единственного окурка или случайной спички. Кстати, в паре отдаленных местечек Шантарской губернии уже полыхало, когда он собирался в плаванье. Он давно уже заметил, что ветер дует большей частью южный, почти постоянно в лицо, пламя понесет в сторону охотников, а то и зацепит заимку или другие Прохоровы «точки». Почти моментально пламя распространится на огромные пространства. Охотникам станет не до дичи – свою бы шкуру спасти. И довольно быстро о пожаре станет известно в губернской столице, сюда пойдут самолеты с пожарными-десантниками, повалит народ и техника. Несмотря на все рыночные новшества, к таежным пожарам до сих пор подходят отнюдь не с коммерческим аршином, тушить принимаются немедленно, волевым решением бросая на подавление немалые силы и не препираясь насчет оплаты... Если все пройдет гладко, в Пижмане будет не до Мазура с Ольгой, там начнется такая суета и многолюдство, что смыться незамеченными удастся гораздо проще. Не зря ведь, ох, не зря накололи татуировки – может в Пижмане оказаться кто-то, облеченный властью и работающий на Прохора...
Идея заманчивая. И вполне реальная. Мазур охотно брался претворить ее в жизнь, не чувствуя за собой никакой вины – очень уж страшная пошла игра, тут не до всхлипов о родной тайге. Вот только рассчитать и осуществить все следует ювелирнейше – выбрать место, запалить в строгом соответствии с ветром. Иначе и сам зажаришься, как мышь в котельной, – таежный пожар порой летит, как скорый поезд, малейшая ошибка, и проще уж сразу застрелиться, не ждать, когда обратишься в головешку...
Они шагали до сумерек – без единого привала. Останавливался Мазур только для того, чтобы положить из пращи очередную белку. Белок сновало множество, сразу видно, что здешнему лешему давненько везет в карты, не приходилось ставить на кон мелкое зверье. Однажды Мазур по ошибке подшиб даже небольшого рыже-черного соболя, в пищу годившегося разве что при крайней степени голодухи. Недолго думая, отрезал пышный хвост, содрал наскоро шкурку – забрезжила смутная идея. Шкурку, скатав, упрятал в карман, а хвост прицепил Ольге к поясу, хмыкнув:
– Потом будешь рассказывать, как гуляла по тайге вся в соболях... скво.
Дюжину белок он торопливо изжарил в сумерках – на ужин. И с ухмылкой констатировал, что дамы на сей раз проявили к аппетитным запахам не в пример больший интерес.
На ночлег устроились на склоне сопки. Мазур срубил четыре молодых кедра, один укрепил на сучьях меж двумя близко стоящими деревьями, три наклонно положил на него, навалил поверх охапку пышных, колючих веток. Получилось подобие примитивного шалаша, защищавшее от южного ветерка, дувшего здесь с идиотским постоянством.
Белок съели без протестов – Мазур с женщинами по две, а доктор, нонконформист сраный, соизволил сжевать лишь одну. Ну, и то хлеб... Начал помаленьку цивилизоваться.
И тем не менее Мазур предусмотрительно уложил себе под голову все запасы еды, завернутые в куртку, – во-первых, удобнее спать будет, во-вторых, на доктора надежды мало, с него станется...
Глава тринадцатая
Азенкур
Проснувшись на рассвете, Мазур обнаружил себя в приятной, но, увы, мимолетной и платонической роли турецкого султана – обе женщины во сне прильнули к нему с двух сторон в поисках тепла, обняли, головенки устроили на груди, идиллия... вставать не хотелось, честное слово, но пришлось, конечно. За неимением поблизости ручья, холодных ванн он не принимал, но водой из фляжки умылся. И все пошло по заведенному порядку: деликатно разбудить женщин и чуть менее деликатно – доктора, дать минут десять на оправку, мысленные сетования касаемо нелегкой судьбы и скорое привыкание к суровой реальности. По кусочку зачерствевшего хлеба и остывшей белке в зубы – и пошли ноженьки считать версты, старым курсом, на два лаптя правее солнышка...
Туман еще стоял меж деревьев, и шагать пришлось с черепашьей скоростью – но сидеть на месте и ждать погоды Мазур не хотел. С упрямством бронетранспортера претворял в действие нехитрую и жизненно важную задачу – оторваться как можно дальше от погони. Она-то, голову прозакладывать можно, в туман не полезет.
– Может, они на нас рукой махнули? – тихо спросила Ольга, словно угадав направление его мыслей, как хорошей супруге, вообще-то, и полагается по жизни.
– Размечталась... – проворчал Мазур. – Дела, милая, пошли на принцип, точно тебе говорю. Я человек скромный, но сердце мне отчего-то вещует: ни разу еще они не получали по сусалам столь быстро и качественно. Ну ты сама посуди, кто на их месте нас из тайги-то выпустит?
– Ох, и вселил ты в меня оптимизм...
– Не горюй, – сказал Мазур. – Прорвемся. Вся их промашка в том, что они м е н я не предусмотрели. А поскольку...
– Ой!
Мазур застыл на месте. Туман уже почти растаял, оставшись лишь в низинках и кое-где над землей. Они оказались в березняке, и метрах в тридцати от Мазура, на поляне, стоял олень. Марал, если точно. Низко опустив рогатую голову, пощипывал траву – серо-желтый, здоровенный, невозмутимый...
Петля мгновенно легла в выемку на свободном конце лука. Наложив стрелу, Мазур бесшумно двинулся вперед, пригнувшись, растопырив локти...
За его спиной раздался неумелый свист – скорее громкое шипение, но маралу этого оказалось достаточно. Молниеносно вскинув голову, он стрелой прянул в чащу, сразу исчез из глаз, почти беззвучно.
Опустив лук, на ходу снимая тетиву, Мазур неторопливо вернулся к спутникам. Безразличным тоном спросил:
– Кто, мать вашу?
– Ну, я, – сказала Ольга, глядя ему в глаза без особой тревоги. – Он такой красивый был...
Он закрыл глаза, шумно выдохнул сквозь зубы и постарался, не торопясь и не сбиваясь, досчитать до двадцати. Помогло немного. Подошел вплотную к жене, крепко взял за подбородок и сказал:
– В следующий раз за что-нибудь похожее получишь крепко и качественно. По морде.
– Слушай...
– Это было мясо, – сказал Мазур. – Понятно? Мясо. – Он все еще держал ее подбородок двумя пальцами, как клещами. – И чтобы никаких обид...
– А ты бы его свалил? – с вызовом уставилась Ольга.
Мазур стиснул ее подбородок еще покрепче, дождался, когда ойкнет, сказал:
– Я бы его свалил. Ну?
– Ну, извини...
– Без «ну».
– Извини, – сказала Ольга.
– То-то, – Мазур разжал пальцы, на миг стало ее жалко, но он твердо решил сантиментам не поддаваться. – И запомни накрепко: нету вокруг ничего красивого, есть только съедобное и несъедобное... Пошли.
Все же мог поклясться, что любимая женушка дуется, – много времени прошло, прежде чем стала с намеком ловить его взгляд.
– И не надейся, – сказал Мазур, поравнявшись с ней. – Не буду пардону просить, виновата – значит, виновата.
– Звереть просто не хочется...
– А кому хочется? – пожал он плечами. – Охотиться, малыш, – это еще не значит звереть, ты себе это накрепко в головенку вколоти...
Он замолчал, стал шарить взглядом по небу, но не мог ничего рассмотреть – зеленые кроны смыкались над головой, словно сплошная крыша. Поднял руку, призывая остальных к тишине.
Нет, не показалось. Явственно раздавалось далекое жужжание вертолета. Оно приблизилось справа, прошло вперед, вернулось, послышалось слева, опять справа... Вертолет, полное впечатление, летал по сужающейся спирали – на большой высоте, на значительном отдалении от места, где они стояли. В шуме безукоризненно работающего мотора было что-то странное, но Мазур, как ни ломал голову, так и не определил, что же это такое. Но это непонятное о т л и ч и е было...
Минут десять они стояли и слушали, как далекий вертолет выписывает круги. Потом шум мотора помаленьку смолк, удаляясь к северу.
– Засекли? – тихонько спросила Ольга.
– Не каркай... – бросил Мазур. – Пошли.
Еще несколько часов они шагали в быстром темпе, по местам относительно ровным. Потом поплохело: впереди обнаружился крутой хребет еще повыше вчерашнего, а бурелома было навалено столько, словно специально постарался какой-нибудь особо злокозненный леший, разобиженный на Мазура из-за белок. Мазур сделал заключение, что ураганы тут нередки: если вспомнить деревню, похоже, что и там крыши сорвало буйным ветром, могли еще лет двадцать простоять...
Лабиринт, мать его. Чересчур протяженный, чтобы метаться вправо-влево в поисках обходных путей – проще уж немного помучиться. Ветровал был относительно недавний: хвоя на могучих ветвях лишь кое-где порыжела, большей частью оставшись зеленой. Люди петляли самыми невероятными зигзагами, шумно перелезая через стволы, у вершинок, где были потоньше, отводили упругие ветви, но все равно иные стегали по лицу. В волосах у всех застряли иглы, физиономии перемазаны смолой и паутиной. Костюмы кое у кого зазияли первыми дырами. «Нужно поосторожнее, – подумал Мазур, – этак они быстро в лохмотья превратятся, голышом придется идти...» И хрюкнул под нос, несмотря на серьезность ситуации: представил вереницу голых путников, в кроссовках, с ножами на поясах, самого себя, с луком наперевес...
Обошли громадный, выше человеческого роста выворотень – корни поваленного высоченного кедра торчали осьминожьими щупальцами. Мазур присел на корточки, заглянул в яму под корнями, держа нож наготове – еще выскочит что-нибудь вроде росомахи, разбирайся с ней потом...
Нет, это не нора, просто яма.
– Это какой же ветер должен быть... – протянула оказавшаяся рядом Вика.
– Соответствующий, – кивнул Мазур.
Противоположный склон был почти не затронут – спустились легко, быстро. Часа полтора шагали по чащобе. Мысль, зародившаяся у Мазура еще на вершине, все это время не отпускала – обрастала деталями, подробностями, он и не заметил, как стал п р о с ч и т ы в а т ь. А когда заметил, отрываться от этого занятия не стал. Продолжал себе. Напоследок взвесил шансы, спокойно, холодно, профессионально. И шансы в его пользу выходили таковы, что не стоило откладывать...
– Стоп, – сказал он громко, высмотрев подходящее, а главное, приметное место в распадке.
Первым опустился в мох, вынул сигарету. Они еще стояли – не ожидали привала, успели привыкнуть к стахановским темпам командира.
– Садитесь, орлы, – сказал Мазур. – Привал долгий будет...
Достал презерватив, нюхнул протухавшую там чуть ли не сутки смесь и тут же отдернул нос – запашок был соответствующий, далеко до полной кондиции, но уже достаточно для надежного заражения раны... Проверил стрелы, древко лука, оба ножа. Сбросил безрукавку, вынул из кармана несколько обрезков рукава и быстро связал из них надежный шнурок, прикрепил к нему за кольцо на рукоятке наган, повесил на шею, словно гротескный амулет. Пращу решительно отложил: с ней не будет времени забавляться...
Ольга догадалась первой, глаза стали огромными:
– Ты что, хочешь...
– Ага, – сказал Мазур, скинул куртку, оставшись голым по пояс – очень уж яркая, паскуда... – Вы тут отдыхайте, а я схожу назад, к бурелому, немного поговорю с нашими друзьями... Авось их после такого базара станет поменьше.
Он достал нож и отрезал рукав Ольгиной красной куртки, пояснил:
– Понадобится...
Ольга стояла, уронив руки, смотрела на него огромными сухими глазами. Мазур подошел, легонько коснулся губами ее щеки и сказал:
– Да пустяки. Привычка у меня такая – возвращаться, все допрежь удивлялись: надо же, вечно этот Мазур возвращается, взял моду... В общем, вы тут сидите, держите ушки на макушке и старательно меня ждите. Займет это, я так прикидываю, часа три...
– А если не вернетесь? – вскинулся доктор.
«Типун тебе на язык, сука», – подумал Мазур и сказал елико мог убедительнее:
– Я же сказал – вернусь непременно. А потому, друг мой милый, категорически вам не советую за время моего отсутствия фокусы выкидывать и дурью маяться. Вы уж за ним присмотрите, девочки? Идет? А я вам кедровых шишек принесу...
Он окинул доктора быстрым, оценивающим взглядом. Нет, не нравился ему эскулап – глазенки лихорадочно поблескивают, так и бегают, ручонки места себе не находят. Ладно, очень уж крупных неприятностей от него не будет, а с мелкими девки справятся...
Все же Мазур подошел, забрал у доктора нож и передал его Вике:
– Прошу. Пусть у тебя побудет, так сохраннее. И чуть что – вы себя в обиду не давайте. Чтоб все себя паиньками вели, вернусь, приму рапорт...
Забрал свернутую соболиную шкурку, прочие необходимые пожитки, кивнул им и, чтобы не рассусоливать, не разводить дешевого кино с прочувствованными прощаньями и мужественными репликами, прямиком направился в тайгу, ни разу не оглянувшись. Что бы там ни творилось у него на душе, это было его личным делом.
Он просто-напросто обязан был выжить, вот и все. Потому что без него Ольга из тайги не выйдет. И Вика, конечно. И хер доктор, которому бы набить морду вдумчиво, обстоятельно. Легкие ранения допустимы. Тяжелое – совершенно нежелательно. Вот и все, простейшие вводные, он и сам не помнил, когда еще сталкивался со столь спартанской простотой, со столь несложной операцией...
И перешел на размашистый шаг, понемногу вгоняя себя в подобие транса:
День-ночь-день-ночь
мы идем по Африке,
день-ночь-день-ночь
все по той же Африке,
и только пыль-пыль-пыль
от шагающих сапог,
и отпуска нет на войне...
Остановился у ручейка, который хорошо запомнил, когда они с час назад проходили здесь, накопал пригоршней земли, намешал грязи и старательно вымазал штаны, а заодно и сам вымазался, пятнами, полосами. Стал взбираться по склону вверх. Солнце палило, и вскоре грязь засохла коростой и на штанах, и на загорелом теле, кое-где стянув кожу. Риск, конечно, – даже при легком ранении можно подцепить столбняк. Но тут, во-первых, может и не оказаться столбнячных бацилл, или как там они именуются на медицинском жаргоне, а во-вторых, теперь Мазур прекрасно сливался с желто-белой песчаной землей да и на фоне коричнево-желтой коры особенно не выделялся.
Он быстро нашел подходящее место – там, где они проходили, почти на границе ветровала и оставшейся нетронутой тайги. Времени, похоже, хватало. Цинично рассуждая, принимать здесь бой – одно удовольствие, масса кустов, могучих крон, лежащих горизонтально, толстенных стволов и вывороченных корневищ. Будь он один, обязательно бы заставил их гоняться за собой по тайге, пока не положит всех – опытный охотник, что ни говори, не потянет против опытного командоса, пусть и привыкшего убивать главным образом под водой... Но сейчас можно было обойтись без волюнтаризма и постараться выполнить программу-минимум – внести в ряды погони разброд и неуверенность в собственных силах, положить пару-тройку людишек, постаравшись при этом завладеть стволом. Но первым делом – отправить узкоглазого Дерсу Узала в таинственные Края Вечной Охоты… Или куда там у них принято упархивать душе, расставшись с телом. В Нижний Мир, ага. Пусть будет Нижний Мир, нам без разницы...
Как сказал когда-то Вольтер, Господь помогает не большим батальонам, а тем, кто лучше стреляет...
Алый рукав куртки он разместил метрах в сорока левее и выше местечка, где устроился в засаде – насадил на сук так, чтобы осталось полное впечатление, будто хозяин куртки накрепко зацепился рукавом и оторвал его, чтобы не терять времени. Яркое пятно мгновенно привлекает внимание – и отвлекает. Он спустился вниз по склону и убедился, что место выбрал правильно, алый лоскут оттуда виден, бросается в глаза, словно балерина в пивбаре.
Вернулся к месту засады и терпеливо стал ждать. Ждать он умел, без этого в его ремесле не обойтись. Полагалось бы что-то такое повспоминать – либо героическое прошлое, либо молодую жену. Но прошлое потому так и называется, что давно прошло, а к молодой жене он яростно надеялся вернуться во плоти. Так что особенных мыслей не было, наоборот, – он умело и методично выдавливал из сознания все постороннее, превращая себя в наводящую приставку к немудреному оружию, в боевую машину. Он обязан был вернуться живым.
Когда в окулярах бинокля появились собаки, он даже не встрепенулся. Только слегка повел биноклем вправо-влево – вот и остальные, идут зигзагом, накомарники по-прежнему скрывают лица, автоматы на плечах, ружья на руке – не у всех, впрочем, только у двух. Остальные закинули свои красивые пушки на плечи, дулом вниз – долго, очень долго идут по следу, схлынул первый азарт, внимание чуточку притупилось...
Собачки перли как по ниточке – две небольших лайки, неутомимо натягивавшие поводки из сыромятины. То и дело далеко разносился звонкий лай – лайка за то и получила свое название, что тихо идти по следу не умеет...
Таежный абориген, пожалуй, уже немолод – физиономия прямо-таки выдублена. Ну и ладно, пожил, никто его не неволил, надо полагать, а если даже и приневолили – уж прости, батя, такой расклад...
Ага! Почти одновременно лайки сбились со следа, потянули в сторону – туда, где Мазур бросил свежесодранную соболью шкурку. Соболий запашок, как он и рассчитывал, оказался не в пример заманчивее...
Эвенк что-то прикрикнул по-своему, дернул поводки, но собаки что есть мочи тянули в ту сторону. И их хозяин оказался к Мазуру боком, что и требовалось...
Мазур стоял за высокой сосной, таежным курьезом – сосна была двойная. Ствол раздваивался примерно на высоте груди Мазура, внизу получилась своеобразная амбразура, узкая, как раз просунуть наконечник стрелы...
Он уже намазал три наконечника поганой смесью. И натянул лук. На миг прошило дикое, сюрреалистическое ощущение – это ведь были Ольгины волосы, – но тут же думать об этом стало некогда, он затаил дыхание, прошептал, едва шевеля губами: «Господи, помоги!»
И отпустил тетиву.
Тетива ударила по мякоти большого пальца, но Мазур ждал этой боли и мгновенно приглушил ее усилием воли. Сердце залила горячая волна дикой, звериной радости – эвенк медленно заваливался, головой к Мазуру, поводков он не выпустил, видимо, намотал на руку – и собаки дернули безвольное тело, чуть протащили. Мазуру показалось, он слышит, как сломалась стрела...
Замер. Впереди тоже стояла тишина – ошеломленное молчание. Дорога отхода была присмотрена и рассчитана заранее. Бесшумно опустившись на корточки, Мазур прополз под прикрытием толстенного ствола, двигаясь невероятно плавно, словно в замедленной съемке, чтобы не колыхнуть ни единой веточки, переместился метров на десять левее. Заходил охотникам во фланг.
Ударил глухой ружейный выстрел. Мазур осторожненько высунулся из-за ствола, но и так знал уже, что у кого-то не выдержали нервы, и он пальнул наугад, совсем не в ту сторону. Поди определи с ходу, откуда вжикнула стрела...
Наложил новую, присел на корточки, спустил тетиву. И тут же прыгнул, перекатился, прополз под защиту дерева. Раздался дикий крик – ну да, он целил в ногу повыше колена, раненый сгоряча выдернул стрелу, а топорно сработанный наконечник в ране-то и остался...
Мазур прижался к земле, пряча голову за поваленным стволом. Раздалась резкая команда, и загрохотали три автомата, вторя им, вразнобой захлопали ружейные выстрелы. Они все еще лупили наугад. Самое трудное теперь – спокойненько лежать, но это и самое беспроигрышное. Лайки притихли, а вот раненый орет не по-нашенски. Ну-ну, мистер, привыкай к нашим играм, коли уж взялся за гуж...
Канонада приутихла. Мазур стал приподнимать голову – и почти сразу же бабахнул пистолет, метрах в двух, правее, брызнула кора. Кто-то хваткий его нащупал. Почти... Но все же сработал неплохо – кто, интересно, у них такой крутой?
Чуть-чуть оторвав пузо от земли, упираясь локтями и коленками, Мазур переместился левее. В просветах меж деревьями мелькнула пятнистая фигура, палящая из автомата в белый свет, как в копеечку, – правда, сам стрелок об этом не знает, и старается, из кожи вон лезет... Ну, получи...
По корпусу он не целил – вдруг поддели легкие бронежилеты, выдумщики? Мишенью были ноги. Вот и незадачливый стрелок упал на колено, охая и подвывая, дергая стрелу, – ну, и у него наконечник засел в ране, а в рученьке осталась оперенная палочка...
Искушение оказалось слишком велико. Окинув окрестности быстрым звериным взглядом, Мазур бросил наземь лук и стрелы, рывком выметнулся из-за ствола. С разлету оглушил носком кроссовки вопящего на чистейшем русском языке, ползавшего на коленях раненого, рванул у него с плеча бессмысленно мотавшийся автомат. И кинулся назад, подхватил средневековую амуницию, в кувырке перекатился за поваленный ствол. Вслед снова грохнул пистолет, пуля звучно пробила дорогу среди густой хвои – нет, кто там прыткий-то такой?
И вновь прижался к земле, смирнехонько, как мышь под метлой. Отодвинув указательным пальцем ветку, высматривал противника и оценивал, что в его лагере происходит.
А ничего удивительного или неожиданного – неразбериха. Перестали уже бестолково метаться, засели за деревьями, где кому пришлось, – но, поскольку так и не поняли, с какой стороны следует ждать удара, взгляду Мазура предстали целых три спины, в пределах досягаемости.
Он, однако, не торопился – время работало на него. Пусть послушают вопли раненых, пусть убедятся, что налетевший враг все еще невидим... Мешочек с гнилостной отравой остался валяться где-то в буреломе, три стрелы из торчавшего за поясом пучка сломались, пока полз и перекатывался, но это не страшно, перебедуем...
Выстрелы вразнобой, пара автоматных очередей. Мазур оскалился, видя, как в самых разных направлениях, совсем в другой стороне взлетает сорванная со стволов кора, летят впереверт срубленные картечью сосновые веточки. Его никак не могли нащупать, даже тот, с пистолетом, что-то не подавал признаков жизни. Судя по звуку, пистолет был «Стечкин» – в опытных руках способен натворить дел. А руки не корявые... Может, тоже притих и выжидает, когда Мазур проявит себя?
Кто-то орал, чтобы прекратили стрельбу. И она мало-помалу стала затихать. Мазур тем временем бегло оглядел автомат с откидным прикладом, поставил на предохранитель и закинул за спину – патроны нужно поберечь, считанные...
Меж деревьев промелькнули собаки, чертовски приметные на фоне тайги, белая и черно-белая. И закрутились на месте, дергаясь, визжа. Ах, вот оно в чем дело, поводок был один на двоих, собаки привязаны к обоим его концам – и теперь, сломя голову кинувшись бежать, обогнули дерево с двух сторон, поводок-то и зацепился...
Жалко, но ничего не поделаешь. Мазур снял с шеи тесемку с наганом, прикинул все, прокачал – и взмыл из-за ствола, трижды нажал на спуск. Отбросив бесполезный револьвер, упал, перекатился. Автомат и бинокль больно впились в тело.
Прополз пару метров, выглянул. Все в порядке – собаки лежат неподвижно, а вот один из неосмотрительно подставивших спину, наоборот, орет и ползает вокруг дерева. Мазур целил пониже спины, а значит, туда и попал.
Автоматная очередь хлестнула по стволам высоко над головой. Следом прошлась вторая, уже пониже. А потом загремел «Стечкин», определенно нащупывая мишень. Это уже хуже. Нельзя безобразничать до бесконечности, пора и честь знать. Цель, в общем, достигнута.
Выстрел, взлетели алые клочья – какой-то идиот засадил по висящему рукаву. Почти наугад выпустив оставшиеся стрелы, Мазур пополз в сторону. Чуть ли не там, где он только что лежал, в дерево звонко шлепнули пули – вовремя убрался...
Он кружил по лабиринту поваленных стволов, где согнувшись в три погибели, где пробегая на корточках, где перекатом. Крики и ставшие совсем редкими выстрелы помаленьку отдалялись, и Мазур стал забирать вверх, на ходу обматывая лук отпущенной тетивой. Оглянулся. Метрах в тридцати позади колыхались ветви поваленных деревьев – кто-то настырный пытался его преследовать. Рывком перебросив автомат под локоть, Мазур перевел рычажок на одиночную стрельбу и послал две пули прямо в зеленое шевеление. Там мгновенно воцарилась полная неподвижность. Согнувшись, Мазур двинулся дальше, время от времени оглядываясь через плечо, забирая вправо. Погони не было. Он отметил мельком, что завладел ничем иным, как АКС-74, сработанном в бывшей ГДР, а это уже кое-что – пуля калибра 5,45 убойность сохраняет до километра. Именно ее дилетанты и именуют «пулей со смещенным центром тяжести», а она попросту гораздо легче и тоньше обычной и оттого, попав в цель с большой скоростью, начинает кувыркаться, как дура...
Оказавшись на гребне, оглянулся, стараясь, чтобы его прикрывали сухие кусты багульника. Никого уже не мог рассмотреть, но отчаянные вопли долетали и сюда. Раненых у них, дай боже, половина – и с к в е р н о раненых, так что в привыкших к комфорту и безопасности импортных душах поневоле поселится неуверенность. Мазур был чрезвычайно доволен собой, хотя и нечем особенно было гордиться – он всего лишь показал, на что способна дрессированная пиранья. В последний раз глянул вниз, хищно покривил губы, отдал честь двумя пальцами на американский манер, к виску, потом резко вперед, хохотнул:
Туман еще стоял меж деревьев, и шагать пришлось с черепашьей скоростью – но сидеть на месте и ждать погоды Мазур не хотел. С упрямством бронетранспортера претворял в действие нехитрую и жизненно важную задачу – оторваться как можно дальше от погони. Она-то, голову прозакладывать можно, в туман не полезет.
– Может, они на нас рукой махнули? – тихо спросила Ольга, словно угадав направление его мыслей, как хорошей супруге, вообще-то, и полагается по жизни.
– Размечталась... – проворчал Мазур. – Дела, милая, пошли на принцип, точно тебе говорю. Я человек скромный, но сердце мне отчего-то вещует: ни разу еще они не получали по сусалам столь быстро и качественно. Ну ты сама посуди, кто на их месте нас из тайги-то выпустит?
– Ох, и вселил ты в меня оптимизм...
– Не горюй, – сказал Мазур. – Прорвемся. Вся их промашка в том, что они м е н я не предусмотрели. А поскольку...
– Ой!
Мазур застыл на месте. Туман уже почти растаял, оставшись лишь в низинках и кое-где над землей. Они оказались в березняке, и метрах в тридцати от Мазура, на поляне, стоял олень. Марал, если точно. Низко опустив рогатую голову, пощипывал траву – серо-желтый, здоровенный, невозмутимый...
Петля мгновенно легла в выемку на свободном конце лука. Наложив стрелу, Мазур бесшумно двинулся вперед, пригнувшись, растопырив локти...
За его спиной раздался неумелый свист – скорее громкое шипение, но маралу этого оказалось достаточно. Молниеносно вскинув голову, он стрелой прянул в чащу, сразу исчез из глаз, почти беззвучно.
Опустив лук, на ходу снимая тетиву, Мазур неторопливо вернулся к спутникам. Безразличным тоном спросил:
– Кто, мать вашу?
– Ну, я, – сказала Ольга, глядя ему в глаза без особой тревоги. – Он такой красивый был...
Он закрыл глаза, шумно выдохнул сквозь зубы и постарался, не торопясь и не сбиваясь, досчитать до двадцати. Помогло немного. Подошел вплотную к жене, крепко взял за подбородок и сказал:
– В следующий раз за что-нибудь похожее получишь крепко и качественно. По морде.
– Слушай...
– Это было мясо, – сказал Мазур. – Понятно? Мясо. – Он все еще держал ее подбородок двумя пальцами, как клещами. – И чтобы никаких обид...
– А ты бы его свалил? – с вызовом уставилась Ольга.
Мазур стиснул ее подбородок еще покрепче, дождался, когда ойкнет, сказал:
– Я бы его свалил. Ну?
– Ну, извини...
– Без «ну».
– Извини, – сказала Ольга.
– То-то, – Мазур разжал пальцы, на миг стало ее жалко, но он твердо решил сантиментам не поддаваться. – И запомни накрепко: нету вокруг ничего красивого, есть только съедобное и несъедобное... Пошли.
Все же мог поклясться, что любимая женушка дуется, – много времени прошло, прежде чем стала с намеком ловить его взгляд.
– И не надейся, – сказал Мазур, поравнявшись с ней. – Не буду пардону просить, виновата – значит, виновата.
– Звереть просто не хочется...
– А кому хочется? – пожал он плечами. – Охотиться, малыш, – это еще не значит звереть, ты себе это накрепко в головенку вколоти...
Он замолчал, стал шарить взглядом по небу, но не мог ничего рассмотреть – зеленые кроны смыкались над головой, словно сплошная крыша. Поднял руку, призывая остальных к тишине.
Нет, не показалось. Явственно раздавалось далекое жужжание вертолета. Оно приблизилось справа, прошло вперед, вернулось, послышалось слева, опять справа... Вертолет, полное впечатление, летал по сужающейся спирали – на большой высоте, на значительном отдалении от места, где они стояли. В шуме безукоризненно работающего мотора было что-то странное, но Мазур, как ни ломал голову, так и не определил, что же это такое. Но это непонятное о т л и ч и е было...
Минут десять они стояли и слушали, как далекий вертолет выписывает круги. Потом шум мотора помаленьку смолк, удаляясь к северу.
– Засекли? – тихонько спросила Ольга.
– Не каркай... – бросил Мазур. – Пошли.
Еще несколько часов они шагали в быстром темпе, по местам относительно ровным. Потом поплохело: впереди обнаружился крутой хребет еще повыше вчерашнего, а бурелома было навалено столько, словно специально постарался какой-нибудь особо злокозненный леший, разобиженный на Мазура из-за белок. Мазур сделал заключение, что ураганы тут нередки: если вспомнить деревню, похоже, что и там крыши сорвало буйным ветром, могли еще лет двадцать простоять...
Лабиринт, мать его. Чересчур протяженный, чтобы метаться вправо-влево в поисках обходных путей – проще уж немного помучиться. Ветровал был относительно недавний: хвоя на могучих ветвях лишь кое-где порыжела, большей частью оставшись зеленой. Люди петляли самыми невероятными зигзагами, шумно перелезая через стволы, у вершинок, где были потоньше, отводили упругие ветви, но все равно иные стегали по лицу. В волосах у всех застряли иглы, физиономии перемазаны смолой и паутиной. Костюмы кое у кого зазияли первыми дырами. «Нужно поосторожнее, – подумал Мазур, – этак они быстро в лохмотья превратятся, голышом придется идти...» И хрюкнул под нос, несмотря на серьезность ситуации: представил вереницу голых путников, в кроссовках, с ножами на поясах, самого себя, с луком наперевес...
Обошли громадный, выше человеческого роста выворотень – корни поваленного высоченного кедра торчали осьминожьими щупальцами. Мазур присел на корточки, заглянул в яму под корнями, держа нож наготове – еще выскочит что-нибудь вроде росомахи, разбирайся с ней потом...
Нет, это не нора, просто яма.
– Это какой же ветер должен быть... – протянула оказавшаяся рядом Вика.
– Соответствующий, – кивнул Мазур.
Противоположный склон был почти не затронут – спустились легко, быстро. Часа полтора шагали по чащобе. Мысль, зародившаяся у Мазура еще на вершине, все это время не отпускала – обрастала деталями, подробностями, он и не заметил, как стал п р о с ч и т ы в а т ь. А когда заметил, отрываться от этого занятия не стал. Продолжал себе. Напоследок взвесил шансы, спокойно, холодно, профессионально. И шансы в его пользу выходили таковы, что не стоило откладывать...
– Стоп, – сказал он громко, высмотрев подходящее, а главное, приметное место в распадке.
Первым опустился в мох, вынул сигарету. Они еще стояли – не ожидали привала, успели привыкнуть к стахановским темпам командира.
– Садитесь, орлы, – сказал Мазур. – Привал долгий будет...
Достал презерватив, нюхнул протухавшую там чуть ли не сутки смесь и тут же отдернул нос – запашок был соответствующий, далеко до полной кондиции, но уже достаточно для надежного заражения раны... Проверил стрелы, древко лука, оба ножа. Сбросил безрукавку, вынул из кармана несколько обрезков рукава и быстро связал из них надежный шнурок, прикрепил к нему за кольцо на рукоятке наган, повесил на шею, словно гротескный амулет. Пращу решительно отложил: с ней не будет времени забавляться...
Ольга догадалась первой, глаза стали огромными:
– Ты что, хочешь...
– Ага, – сказал Мазур, скинул куртку, оставшись голым по пояс – очень уж яркая, паскуда... – Вы тут отдыхайте, а я схожу назад, к бурелому, немного поговорю с нашими друзьями... Авось их после такого базара станет поменьше.
Он достал нож и отрезал рукав Ольгиной красной куртки, пояснил:
– Понадобится...
Ольга стояла, уронив руки, смотрела на него огромными сухими глазами. Мазур подошел, легонько коснулся губами ее щеки и сказал:
– Да пустяки. Привычка у меня такая – возвращаться, все допрежь удивлялись: надо же, вечно этот Мазур возвращается, взял моду... В общем, вы тут сидите, держите ушки на макушке и старательно меня ждите. Займет это, я так прикидываю, часа три...
– А если не вернетесь? – вскинулся доктор.
«Типун тебе на язык, сука», – подумал Мазур и сказал елико мог убедительнее:
– Я же сказал – вернусь непременно. А потому, друг мой милый, категорически вам не советую за время моего отсутствия фокусы выкидывать и дурью маяться. Вы уж за ним присмотрите, девочки? Идет? А я вам кедровых шишек принесу...
Он окинул доктора быстрым, оценивающим взглядом. Нет, не нравился ему эскулап – глазенки лихорадочно поблескивают, так и бегают, ручонки места себе не находят. Ладно, очень уж крупных неприятностей от него не будет, а с мелкими девки справятся...
Все же Мазур подошел, забрал у доктора нож и передал его Вике:
– Прошу. Пусть у тебя побудет, так сохраннее. И чуть что – вы себя в обиду не давайте. Чтоб все себя паиньками вели, вернусь, приму рапорт...
Забрал свернутую соболиную шкурку, прочие необходимые пожитки, кивнул им и, чтобы не рассусоливать, не разводить дешевого кино с прочувствованными прощаньями и мужественными репликами, прямиком направился в тайгу, ни разу не оглянувшись. Что бы там ни творилось у него на душе, это было его личным делом.
Он просто-напросто обязан был выжить, вот и все. Потому что без него Ольга из тайги не выйдет. И Вика, конечно. И хер доктор, которому бы набить морду вдумчиво, обстоятельно. Легкие ранения допустимы. Тяжелое – совершенно нежелательно. Вот и все, простейшие вводные, он и сам не помнил, когда еще сталкивался со столь спартанской простотой, со столь несложной операцией...
И перешел на размашистый шаг, понемногу вгоняя себя в подобие транса:
День-ночь-день-ночь
мы идем по Африке,
день-ночь-день-ночь
все по той же Африке,
и только пыль-пыль-пыль
от шагающих сапог,
и отпуска нет на войне...
Остановился у ручейка, который хорошо запомнил, когда они с час назад проходили здесь, накопал пригоршней земли, намешал грязи и старательно вымазал штаны, а заодно и сам вымазался, пятнами, полосами. Стал взбираться по склону вверх. Солнце палило, и вскоре грязь засохла коростой и на штанах, и на загорелом теле, кое-где стянув кожу. Риск, конечно, – даже при легком ранении можно подцепить столбняк. Но тут, во-первых, может и не оказаться столбнячных бацилл, или как там они именуются на медицинском жаргоне, а во-вторых, теперь Мазур прекрасно сливался с желто-белой песчаной землей да и на фоне коричнево-желтой коры особенно не выделялся.
Он быстро нашел подходящее место – там, где они проходили, почти на границе ветровала и оставшейся нетронутой тайги. Времени, похоже, хватало. Цинично рассуждая, принимать здесь бой – одно удовольствие, масса кустов, могучих крон, лежащих горизонтально, толстенных стволов и вывороченных корневищ. Будь он один, обязательно бы заставил их гоняться за собой по тайге, пока не положит всех – опытный охотник, что ни говори, не потянет против опытного командоса, пусть и привыкшего убивать главным образом под водой... Но сейчас можно было обойтись без волюнтаризма и постараться выполнить программу-минимум – внести в ряды погони разброд и неуверенность в собственных силах, положить пару-тройку людишек, постаравшись при этом завладеть стволом. Но первым делом – отправить узкоглазого Дерсу Узала в таинственные Края Вечной Охоты… Или куда там у них принято упархивать душе, расставшись с телом. В Нижний Мир, ага. Пусть будет Нижний Мир, нам без разницы...
Как сказал когда-то Вольтер, Господь помогает не большим батальонам, а тем, кто лучше стреляет...
Алый рукав куртки он разместил метрах в сорока левее и выше местечка, где устроился в засаде – насадил на сук так, чтобы осталось полное впечатление, будто хозяин куртки накрепко зацепился рукавом и оторвал его, чтобы не терять времени. Яркое пятно мгновенно привлекает внимание – и отвлекает. Он спустился вниз по склону и убедился, что место выбрал правильно, алый лоскут оттуда виден, бросается в глаза, словно балерина в пивбаре.
Вернулся к месту засады и терпеливо стал ждать. Ждать он умел, без этого в его ремесле не обойтись. Полагалось бы что-то такое повспоминать – либо героическое прошлое, либо молодую жену. Но прошлое потому так и называется, что давно прошло, а к молодой жене он яростно надеялся вернуться во плоти. Так что особенных мыслей не было, наоборот, – он умело и методично выдавливал из сознания все постороннее, превращая себя в наводящую приставку к немудреному оружию, в боевую машину. Он обязан был вернуться живым.
Когда в окулярах бинокля появились собаки, он даже не встрепенулся. Только слегка повел биноклем вправо-влево – вот и остальные, идут зигзагом, накомарники по-прежнему скрывают лица, автоматы на плечах, ружья на руке – не у всех, впрочем, только у двух. Остальные закинули свои красивые пушки на плечи, дулом вниз – долго, очень долго идут по следу, схлынул первый азарт, внимание чуточку притупилось...
Собачки перли как по ниточке – две небольших лайки, неутомимо натягивавшие поводки из сыромятины. То и дело далеко разносился звонкий лай – лайка за то и получила свое название, что тихо идти по следу не умеет...
Таежный абориген, пожалуй, уже немолод – физиономия прямо-таки выдублена. Ну и ладно, пожил, никто его не неволил, надо полагать, а если даже и приневолили – уж прости, батя, такой расклад...
Ага! Почти одновременно лайки сбились со следа, потянули в сторону – туда, где Мазур бросил свежесодранную соболью шкурку. Соболий запашок, как он и рассчитывал, оказался не в пример заманчивее...
Эвенк что-то прикрикнул по-своему, дернул поводки, но собаки что есть мочи тянули в ту сторону. И их хозяин оказался к Мазуру боком, что и требовалось...
Мазур стоял за высокой сосной, таежным курьезом – сосна была двойная. Ствол раздваивался примерно на высоте груди Мазура, внизу получилась своеобразная амбразура, узкая, как раз просунуть наконечник стрелы...
Он уже намазал три наконечника поганой смесью. И натянул лук. На миг прошило дикое, сюрреалистическое ощущение – это ведь были Ольгины волосы, – но тут же думать об этом стало некогда, он затаил дыхание, прошептал, едва шевеля губами: «Господи, помоги!»
И отпустил тетиву.
Тетива ударила по мякоти большого пальца, но Мазур ждал этой боли и мгновенно приглушил ее усилием воли. Сердце залила горячая волна дикой, звериной радости – эвенк медленно заваливался, головой к Мазуру, поводков он не выпустил, видимо, намотал на руку – и собаки дернули безвольное тело, чуть протащили. Мазуру показалось, он слышит, как сломалась стрела...
Замер. Впереди тоже стояла тишина – ошеломленное молчание. Дорога отхода была присмотрена и рассчитана заранее. Бесшумно опустившись на корточки, Мазур прополз под прикрытием толстенного ствола, двигаясь невероятно плавно, словно в замедленной съемке, чтобы не колыхнуть ни единой веточки, переместился метров на десять левее. Заходил охотникам во фланг.
Ударил глухой ружейный выстрел. Мазур осторожненько высунулся из-за ствола, но и так знал уже, что у кого-то не выдержали нервы, и он пальнул наугад, совсем не в ту сторону. Поди определи с ходу, откуда вжикнула стрела...
Наложил новую, присел на корточки, спустил тетиву. И тут же прыгнул, перекатился, прополз под защиту дерева. Раздался дикий крик – ну да, он целил в ногу повыше колена, раненый сгоряча выдернул стрелу, а топорно сработанный наконечник в ране-то и остался...
Мазур прижался к земле, пряча голову за поваленным стволом. Раздалась резкая команда, и загрохотали три автомата, вторя им, вразнобой захлопали ружейные выстрелы. Они все еще лупили наугад. Самое трудное теперь – спокойненько лежать, но это и самое беспроигрышное. Лайки притихли, а вот раненый орет не по-нашенски. Ну-ну, мистер, привыкай к нашим играм, коли уж взялся за гуж...
Канонада приутихла. Мазур стал приподнимать голову – и почти сразу же бабахнул пистолет, метрах в двух, правее, брызнула кора. Кто-то хваткий его нащупал. Почти... Но все же сработал неплохо – кто, интересно, у них такой крутой?
Чуть-чуть оторвав пузо от земли, упираясь локтями и коленками, Мазур переместился левее. В просветах меж деревьями мелькнула пятнистая фигура, палящая из автомата в белый свет, как в копеечку, – правда, сам стрелок об этом не знает, и старается, из кожи вон лезет... Ну, получи...
По корпусу он не целил – вдруг поддели легкие бронежилеты, выдумщики? Мишенью были ноги. Вот и незадачливый стрелок упал на колено, охая и подвывая, дергая стрелу, – ну, и у него наконечник засел в ране, а в рученьке осталась оперенная палочка...
Искушение оказалось слишком велико. Окинув окрестности быстрым звериным взглядом, Мазур бросил наземь лук и стрелы, рывком выметнулся из-за ствола. С разлету оглушил носком кроссовки вопящего на чистейшем русском языке, ползавшего на коленях раненого, рванул у него с плеча бессмысленно мотавшийся автомат. И кинулся назад, подхватил средневековую амуницию, в кувырке перекатился за поваленный ствол. Вслед снова грохнул пистолет, пуля звучно пробила дорогу среди густой хвои – нет, кто там прыткий-то такой?
И вновь прижался к земле, смирнехонько, как мышь под метлой. Отодвинув указательным пальцем ветку, высматривал противника и оценивал, что в его лагере происходит.
А ничего удивительного или неожиданного – неразбериха. Перестали уже бестолково метаться, засели за деревьями, где кому пришлось, – но, поскольку так и не поняли, с какой стороны следует ждать удара, взгляду Мазура предстали целых три спины, в пределах досягаемости.
Он, однако, не торопился – время работало на него. Пусть послушают вопли раненых, пусть убедятся, что налетевший враг все еще невидим... Мешочек с гнилостной отравой остался валяться где-то в буреломе, три стрелы из торчавшего за поясом пучка сломались, пока полз и перекатывался, но это не страшно, перебедуем...
Выстрелы вразнобой, пара автоматных очередей. Мазур оскалился, видя, как в самых разных направлениях, совсем в другой стороне взлетает сорванная со стволов кора, летят впереверт срубленные картечью сосновые веточки. Его никак не могли нащупать, даже тот, с пистолетом, что-то не подавал признаков жизни. Судя по звуку, пистолет был «Стечкин» – в опытных руках способен натворить дел. А руки не корявые... Может, тоже притих и выжидает, когда Мазур проявит себя?
Кто-то орал, чтобы прекратили стрельбу. И она мало-помалу стала затихать. Мазур тем временем бегло оглядел автомат с откидным прикладом, поставил на предохранитель и закинул за спину – патроны нужно поберечь, считанные...
Меж деревьев промелькнули собаки, чертовски приметные на фоне тайги, белая и черно-белая. И закрутились на месте, дергаясь, визжа. Ах, вот оно в чем дело, поводок был один на двоих, собаки привязаны к обоим его концам – и теперь, сломя голову кинувшись бежать, обогнули дерево с двух сторон, поводок-то и зацепился...
Жалко, но ничего не поделаешь. Мазур снял с шеи тесемку с наганом, прикинул все, прокачал – и взмыл из-за ствола, трижды нажал на спуск. Отбросив бесполезный револьвер, упал, перекатился. Автомат и бинокль больно впились в тело.
Прополз пару метров, выглянул. Все в порядке – собаки лежат неподвижно, а вот один из неосмотрительно подставивших спину, наоборот, орет и ползает вокруг дерева. Мазур целил пониже спины, а значит, туда и попал.
Автоматная очередь хлестнула по стволам высоко над головой. Следом прошлась вторая, уже пониже. А потом загремел «Стечкин», определенно нащупывая мишень. Это уже хуже. Нельзя безобразничать до бесконечности, пора и честь знать. Цель, в общем, достигнута.
Выстрел, взлетели алые клочья – какой-то идиот засадил по висящему рукаву. Почти наугад выпустив оставшиеся стрелы, Мазур пополз в сторону. Чуть ли не там, где он только что лежал, в дерево звонко шлепнули пули – вовремя убрался...
Он кружил по лабиринту поваленных стволов, где согнувшись в три погибели, где пробегая на корточках, где перекатом. Крики и ставшие совсем редкими выстрелы помаленьку отдалялись, и Мазур стал забирать вверх, на ходу обматывая лук отпущенной тетивой. Оглянулся. Метрах в тридцати позади колыхались ветви поваленных деревьев – кто-то настырный пытался его преследовать. Рывком перебросив автомат под локоть, Мазур перевел рычажок на одиночную стрельбу и послал две пули прямо в зеленое шевеление. Там мгновенно воцарилась полная неподвижность. Согнувшись, Мазур двинулся дальше, время от времени оглядываясь через плечо, забирая вправо. Погони не было. Он отметил мельком, что завладел ничем иным, как АКС-74, сработанном в бывшей ГДР, а это уже кое-что – пуля калибра 5,45 убойность сохраняет до километра. Именно ее дилетанты и именуют «пулей со смещенным центром тяжести», а она попросту гораздо легче и тоньше обычной и оттого, попав в цель с большой скоростью, начинает кувыркаться, как дура...
Оказавшись на гребне, оглянулся, стараясь, чтобы его прикрывали сухие кусты багульника. Никого уже не мог рассмотреть, но отчаянные вопли долетали и сюда. Раненых у них, дай боже, половина – и с к в е р н о раненых, так что в привыкших к комфорту и безопасности импортных душах поневоле поселится неуверенность. Мазур был чрезвычайно доволен собой, хотя и нечем особенно было гордиться – он всего лишь показал, на что способна дрессированная пиранья. В последний раз глянул вниз, хищно покривил губы, отдал честь двумя пальцами на американский манер, к виску, потом резко вперед, хохотнул: