В зеркале заднего вида показалась темная фигура, и Мазур совершенно спокойно повернул голову. Узнав Атамана, кивнул на пассажирское сиденье. Адъютант по предосудительным делам проворно запрыгнул в машину, сходу вытащил компьютер из внутреннего кармана куртки.
– Ну? – спросил Мазур.
– Черт знает что, – сказал Атаман, издав нечто вроде тягостного вздоха. – Сами смотрите, шеф…
Концом прилагавшейся к компьютеру ручки он сноровисто коснулся панели. Высветилось строчек пятнадцать текста. Мазур чуть наклонился, вчитываясь, перечитал еще раз, уже медленно. Чуть растерянно пожал плечами:
– Эт-то что такое?
– Данные, – сказал Атаман угрюмо. – Исчерпывающие. По самой новейшей базе, которую еще даже на Горбушке не продают, разве что через пару месяцев…
– Черт знает что, – сказал Мазур. – Муслим Григорьевич Сизов… что за идиотство? Судя по виду, стопроцентный славянин, судя по отчеству и фамилии – опять-таки… Почему ж он Муслим?
– Не могу знать, – сказал Атаман. – Кто ж его ведает…
– Ладно, это, в конце концов, несущественно, – сказал Мазур. – Муслим он там или Анемподист, дело десятое… Но вот его классовая сущность – это уже гораздо интереснее. Хозяин ресторана «Баллада». И более ничего за ним не числится – никаких заводов, газет, пароходов. Название – уписаться можно… Где такой?
– Я пробил быстренько. Собственно, это даже не ресторан, скорее уж кафешка в Хамовниках. Двести шестьдесят метров общей площади. Уж никак не «Пушкин» и даже не «Куросиво».
– Да уж, хоромы не царские… – проворчал Мазур. – Другими словами, мелочь пузатая – как с самого начала и было ясно по его потасканному «мерсу», еще помнящему перестройку и ускорение… И этот хозяин пельменной вздумал на нас наезжать? На нас, друг мой юный? Конечно, по внешности судить нельзя. У Патрикеича в досье есть один взаправдашний долларовый миллионер, так он исключительно на облезлой «девятке» ездит… – Он с сомнением покачал головой. – Нет, ни за что не поверю, что этот Муслим – подпольный олигарх или что-то близкое. Ты ж его видел, Вадик, – ушибленная жизнью мелочь пузатая…
– Вот именно, – сказал Атаман. – Однако, шеф, как жизненный опыт показывает, от таких пескариков частенько и получаются дешевые подлянки вроде сегодняшней. Сам мелкий, и пакости у него мелкие.
– Согласен, – сказал Мазур. – Однако есть существенная деталь… Он же, сучий потрох, не напраслину возвел. А говорил, получилось, нечто, имеющее отношение к истине. Пистолетик-то обнаружился. И баночка с чем-то вроде кокаина…
Атаман, поерзав, осторожно осведомился:
– Шеф, простите на дурном слове… Но не могло ли случиться так, что…
– Не верю, – сказал Мазур. – Категорически не верю. Как мужик мужику признаюсь: законная моя половинка по причине молодости, ветрености и некоторой избалованности порой себя ведет совершенно дурацки… Но все это и для нее – перебор. Огнестрельное оружие с ней категорически не вяжется. И наркота тоже. Я не сквозь розовые очки смотрю – просто-напросто знаю свою легкомысленную женушку, смею думать… Чего я за ней никогда не замечал, так это – наркоты. А опыт у меня в этом отношении богатый. Я, знаешь ли, в молодые годы имевших дело с наркотой повидал достаточно. Не здесь, конечно, на других параллелях с меридианами…
– Значит, подбросили?
– Давай-ка пока что из этого исходить, – сказал Мазур, – согласно презумпции невиновности. В казино она торчала часа два с половиной. Машин там, на стоянке, бывает куча, и особо бдительного присмотра за ними нет – так, болтается какой-то стручок, весь красивыми эмблемами облепленный. За два с половиной часа толковый человек – или пара-тройка толковых – может в машину дюжину гранатометов напихать и испариться незамеченным. Машина, конечно, была на сигналке, но толку-то? Мы с тобой любую сигнализацию в два счета заткнем и временно отключим. Не одни ж мы такие уникумы на этой прегрешной земле…
– А мотив?
– Вот то-то и оно, Вадик, – медленно сказал Мазур, – то-то и оно. Должен быть мотив, и должен быть человек, который озаботился не самым простым делом… И то, и другое для нас – совершеннейшая неизвестность. Если бы на нас обиделись люди серьезные, науськанные кем-то из тех, кого мы убедили отдать должок, они в такого цирка не устраивали. Ведь не более чем цирк дешевый, откровенно говоря… – Он тихонько, смачно выругался сквозь зубы. – Пакостная ситуация. Жили-были, не тужили – и вдруг на горизонте обозначилось нечто непонятное, а значит особенно удручающее… А нам ведь вскорости еще одного клиента предстоит вразумлять. Черт знает что…
– Ага, – нейтральным тоном поддакнул Атаман.
– У тебя соображения есть?
– Жду указаний, – сказал Атаман выжидательно. – Не по моим погонам соображения выдвигать.
– Вечно за вас адмирал должен думать… – проворчал Мазур совершенно беззлобно. – Ладно. Соображения тут примитивнейшие – нужно, сдается мне, не откладывая, взять означенного Муслима за шкирку, вывезти в тихое местечко и душевно расспросить, кто его научил напраслину на приличных женщин возводить. А кроме этого… Ага, наконец-то!
На крыльце показалась долгожданная парочка: Нина с Патрикеичем. Ветреная супружница, давным-давно протрезвевшая, вид имела унылый и жалкий, зато Патрикеич, наоборот, даже издали было видно, лучился самодовольством и уверенностью в себе. Сбежал по выщербленным бетонным ступенькам танцующей походочкой, галантно подал руку Нине, огляделся и бодро направился к Мазуровой «камри».
Мазур проворно вылез, распахнул перед Ниной заднюю дверцу, сказал с неприкрытой насмешкой:
– Прошу в лимузин, девушка, отдохните от житейских переживаний… Ну, что там?
– Да ерунда, – сказал Патрикеич, улыбаясь во весь рот. – Даже подписки о невыезде не сунули. Могем-с кое-что, ежели в ударе…
– Короче.
– Короче, вопрос о возбуждении уголовного дела решаться, конечно, будет, – серьезно сказал Патрикеич. – Но, по моим наблюдениям, они сами особенных перспектив для себя не видят. Ни на стволике, ни на баночке с коксом отпечатки пальцев Нины Владимировны, – он значительно поднял палец, – не наличествуют. А это позволяет хваткому адвокату, – он ткнул себя пальцем в грудь, – смотреть соколом и уверенно сыпать статьями и параграфами. В организме, кстати, следов наркотика тоже не обнаружено. Алкоголь, конечно, обнаружился. Так что вождение в нетрезвом виде – факт непреложный и соответствующим образом зафиксированный. Но это уже не их забота, – он кивнул на ярко освещенное крыльцо, – это по другому ведомству, с которым мы все уладим в два прихлопа, три притопа… В общем, ничего серьезного, босс. Какая-то легкая нервотрепка еще будет иметь место, но – не более того… Не грузитесь, все обошлось. Я думал поначалу, что-то пожутчее…
– Ладно, – сказал Мазур. – Благодарю за службу. Будь с утречка в пределах досягаемости…
– А где ж я обычно бываю?
– Ладно, – повторил Мазур. – Сказал же, хвалю.
Патрикеич понизил голос, машинально оглянулся на ярко освещенную вывеску милицейского здания:
– А как насчет известного предприятия? Мы ж людям точные сроки назначили…
– Назначили – выполним, – сказал Мазур так же тихо. – Не отменять же серьезное дело из-за дурацких сюрпризов, нам нужно репутацию зарабатывать, слово держать… Так и скажи, если начнут беспокоиться. Пока.
Он отвернулся, сел за руль, не глядя на Атамана, распорядился негромко:
– В общем, завтра же, как только позволит время, навестим клеветника, так что предупреди ребят…
– Понял, – сказал Атаман и полез из машины.
Когда он захлопнул за собой дверцу, Мазур включил мотор.
– Кирилл… – жалобным голосом пролепетала Нина с заднего сиденья.
– Молчать, – сказал Мазур. – Дома поговорим…
Он и в самом деле старательно молчал до самого дома, а чтобы исключить всякие разговоры, гнал машину по ночным улицам, словно на «Формулу-1» торопился – как бы без него не начали. Но, разумеется, обошлось без инцидентов – не те люди его учили долго и старательно, водить почти все, что движется на воде, в небесах и на море… Во время лихой гонки Нина, понятное дело, молчала, опасаясь язык прикусить на вираже…
Вошли в квартиру. Он опять-таки не удостоил жену и взглядом, первым делом прошел к телефону и просмотрел звонки. Сказал громко:
– Интересно…
– Что такое? – откликнулась Нина достаточно нейтральным голосом.
– Самарин названивал, – сказал Маур. – Шесть раз. Сие неспроста.
– Это который Лаврик?
– Кому Лаврик, а кому и убеленный сединами адмирал… – проворчал Мазур. – Клички имеют хождение исключительно в кругу…
В этот момент телефон вновь разразился нежной трелью, позаимствованной у кого-то из классиков. Поперхнувшись на полуслове, Мазур снял трубку и, не дожидаясь реакции собеседника, сказал:
– Здорово, Лаврик.
– Кому Лаврик, а кому и убеленный сединами адмирал, – чуть сварливо откликнулся Лаврик.
Совпадение фраз было столь мистическим, что Мазур примолк. Лаврик продолжал еще сварливее:
– Ты где болтаешься?
– Да так, – сказал Мазур. – Личное время, гвардия отдыхает… Ты где?
– В Москве я, в Москве. Надо увидеться и перемолвиться.
– Сейчас?
– Ну, не настолько все срочно… Завтра, во второй половине дня я тебе отзвоню. Идет?
– Идет, – сказал Мазур. – Стряслось что?
– У меня-то ничего…
– А у кого и что? – насторожился Мазур.
– Да ни у кого и ничего. Так, фигура речи… Ладно. Я завтра звякну, и определимся. Бывай.
Запищали гудки. Брякнув трубку на рычажок, Мазур покрутил головой:
– Странно…
– Что именно?
– Держится он как-то странно. А это мне не нравится. Уж я-то его сто лет знаю.
– А он, собственно, кто?
Не поворачиваясь к ней, Мазур сказал тихо, задумчиво:
– Самый опасный человек из всех, кого я знал. А знал я опасных предостаточно… – услышав тонкое стеклянное звяканье, он резко обернулся: – Эй! Эт-то что?
– Да ничего особенного, – сказала Нина, усаживаясь в кресло с полным бокалом вина. – Я ж не за рулем вроде бы? Чуточку нервы успокоить, и все…
Нависнув над ней, Мазур сказал мечтательно:
– Ох, я в тебе нервы успокоил…
– Бить будешь? – осведомилась Нина, глядя снизу вверх без особого страха.
– Размечталась… – сказал Мазур сердито. – Нет у меня привычки бить женщин. Убивать приходилось, что было, то было. А вот бить не приучен…
– Повезло мне, – сказала Нина, осушив бокал наполовину.
– Несказанно повезло, – сказал Мазур серьезно, допить бокал не воспрепятствовал, но бутылку отставил подальше. – Другой бы на моем месте тебя отправил на поиски пятого угла… Знаешь, что меня больше всего убивает? Отнюдь не сегодняшний инцидент. По большому счету, пустяки. Даже если менты и начнут предпринимать… телодвижения, нажму на нужные кнопочки и все быстренько заглушим, не вопрос… Меня другое удручает. Ты не ухмыляйся, я серьезно говорю. А удручает меня то, что все происшедшее носит черты самого дурного штампа. Молодая и очаровательная супруга серьезного человека от безделья дурью мается, от скуки на стену лезет, к рулетке липнет, за руль садится поддавшей, машины бьет, в истории влипает… – Он склонился над молодой женой, отнюдь не шутейно взял за подбородок и вздернул голову вверх. – Надеюсь, кроме этого, у тебя за душой ничего нет?
– Да ничего такого, что за глупости! Пусти, больно!
Мазур разжал пальцы. Прошелся по комнате, кривя губы и морща лоб. Сказал с расстановкой:
– Я вовсе не собираюсь тебя воспитывать. Хотя бы потому, что сейчас ты к полноценному воспитанию не готова – переживания, перипетии, легкий похмельный синдром… Я тебе просто-напросто говорю серьезно: уймись… Чуточку вразнос пошла, а это сплошь и рядом чревато…
– А я-то при чем? – спросила Нина, не отводя глаз.
Мазур даже остановился, сбившись с ритма:
– То есть?
– Всю эту ерунду, пистолетик и кокаин, мне определенно подкинули, так?
– Ну.
– Баранки гну! Это ж не мне подкинули, Кирилл! Это тебе подкинули. Скажешь, нет? Я ведь не просто по пьянке с «мерсом» столкнулась – какая там пьянка, выпила парочку бокалов… Этот тип наверняка во всем этом участвовал, знал заранее, он сам в меня воткнулся, чтобы получился инцидент, шум, гам… Он-то о пистолете обязан был знать заранее… Логично?
– Логично, – вынужден был признать Мазур.
– Вот видишь. В чем в чем, а уж в сегодняшнем инциденте я нисколечко не виновата. Будь я трезвой, как стеклышко, он все равно стал бы милиции кричать про пистолет и угрозы…
– Умненькая ты у меня девочка.
– А ты сомневался? – Нина прищурилась не без торжества. – Не нужно быть семи пядей во лбу… Это тебя через меня кто-то достать пытается, тут и гадать нечего. А потому… Я, со своей стороны, товарищескую критику учту и постараюсь исправиться, честно… Но вот за сегодняшнее ты меня не песочь. Я тут ни при чем. Вообще, нужно какие-то меры принять… Кто-то на тебя заимел зуб, может быть, он не остановится…
Мазур присел на широкий подлокотник кресла, взъерошил ей волосы и сказал насколько мог убедительнее:
– А вот этим заморачиваться не стоит. Кто это все затеял, я обязательно узнаю, и в самом скором времени, и тогда кому-то мало не покажется… Что смотришь испуганно? Брось, ничегошеньки с тобой не случится… – он жестко усмехнулся. – По одной простой причине: будь этот некто в силах, что-нибудь паршивое давно бы случилось. А это, по предварительным прикидкам, не более чем мелкий пакостник. На что-то серьезное у него нет ни сил, ни возможностей. Успокойся. В крайнем случае мы к тебе хватких мальчиков приставим… Гляди веселей.
– Но ты согласен, что я не виновата?
– Согласен, – сказал Мазур со вздохом.
– Надо ж было тебе со всем этим связаться…
– А ты что, намерена мораль читать? – с интересом спросил Мазур. – Без «всего этого» мы бы, милая, так и вели скучную жизнь классических бюджетников…
– Да нет, какая мораль… – сказала Нина. – Все правильно – какое время на дворе, таков и приработок, с волками жить… и так далее. Я – женщина современная, Кирилл. Прекрасно понимаю всю сложность текущего момента и никакой морали читать не собираюсь, не такая я дура. Просто… Мне что-то страшновато стало. Я думать не думала, что может когда-нибудь получиться такой вот рикошет…
– Сказал же, не заморачивайся, – сердито бросил Мазур. – Все будет в порядке. Завтра же разберемся, кому понадобилось мелкие пакости устраивать и зачем…
Глава четвертая
Заботы и хлопоты
Кафе «Баллада», размещавшееся в стандартной пятиэтажке, вне всякого сомнения, занимало место, где раньше, то бишь при канувшей в небытие советской власти, был то ли магазинчик, то ли какая-нибудь пельменная – это было ясно с первого взгляда. Никак не походило, что бизнесменчик Муслим переоборудовал несколько квартир первого этажа.
Мазур насторожился – показался одетый в штатское Дядя Гриць, совершенно не вызывавший подозрений прохожий, опрятный и трезвехонький, остановился у кромки тротуара, закурил и небрежно ткнул большим пальцем себе за спину. Клиент, следовательно, пребывал в пределах досягаемости.
– Бьем, – сказал Мазур.
В задке фургончика на металлическом столике стоял сверкающий ящичек, щедро украшенный кнопками, рычажками, светодиодными табло и прочими архитектурными излишествами, а над ящичком торчала небольшая, но сложная антенна, направленная в боковое стекло, напоминавшая наркотическую галлюцинацию. Кентавр сноровисто перекинул парочку тумблеров, нажал парочку кнопок, в завершение сдвинул вниз, до упора, рифленую клавишу в вертикальной прорези. Судя по первым впечатлениям, ничего особенного не произошло – ничего не взорвалось поблизости, не раздалось жутких электронных звуков. Всего-то-навсего дернулась тонкая черная стрелочка да числа в окошечках изменились. И лампочка красная загорелась.
Однако прибор был далеко не прост и уж никак не безобиден, поскольку, будучи жутко засекреченным, вовсю использовался в радиоэлектронной борьбе – нынешнее служебное положение Мазура обеспечивало ему свободный доступ к массе игрушек и посерьезнее. Сейчас внутри, в означенном кафе, моментально вырубились все электричество, проводные телефоны, а также тревожная сигнализация, ради которой, собственно, все и было затеяно. Какое-то время персонал кафе – о чем он еще и не подозревал – был абсолютно лишен возможности вызвать помощь.
– Марш, – сказал Мазур.
Тот самый заслуженный уазик взревел мотором и помчался прямехонько во двор, к служебному входу в кафе. Он тоже был с секретом, поскольку числился на балансе и использовался не только Мазуром в личных целях. Собственно, от ветерана остался только кузов – а вся прочая начинка была гораздо современнее и качественнее. Номер, предусмотрительности ради, тоже был ненастоящий, правда, на взгляд постороннего наблюдателя, неотличимый от «правильного». Поскольку ему предстояло украшать машину не более четверти часа, Мазур и его команда решили, циничной насмешки ради, немного пошутить. А потому номер на уазике красовался несколько сюрреалистический: цОООру…
Фургончик плавно, без малейшего писка и визга тормозов остановился в метре от желтой двери, распахнулась левая боковая дверца, и Мазур с двумя сподвижниками ринулись внутрь – все трое в камуфляже и скрывающих лицо масках, с короткими автоматами наперевес. Говоря по секрету, все три АКСУ были не более чем макетами, которые в определенных магазинах может купить любой, были в деньги, – но выглядели трещотки убедительно, как две капли воды напоминая настоящие…
Они не бежали – просто достаточно быстро и целеустремленно шагали по неширокому коридору, грохоча высокими ботинками с лихой наглостью уверенных в себе людей. Наглость, как говаривал Мазур, – сестра таланта…
Слева, за широким проемом без двери, располагалась кухня, откуда шибануло скопищем аппетитных запахов. У здоровенной электроплиты застыли недоумевающие три повара – два несомненные славяне, один – стопроцентно азиатского типа, то ли настоящий китаец, то ли работавший под такового киргиз («Баллада» себя в рекламе позиционировала как заведение с натуральной китайской кухней). Таращились на внезапно вырубившуюся плиту. Вся троица повернулась на гром-гром-гром от шагающих сапог – и окаменела окончательно, как многие мирные обыватели оцепенели бы на их месте.
Закамуфлированная троица, не сбиваясь с шага и не теряя темпа, достигла двери, на которой красовалась пластиковая табличка, возвещавшая всем, что именно здесь размещается «Сизов М.Г.». Вмиг определив, что открывается она внутрь, Мазур от всей души наподдал по ней рифленой подошвой, и она распахнулась, ясное дело с грохотом ударившись о стену.
Внутри и в самом деле, как следовало из агентурного сообщения, обнаружился субъект, чьи анкетные данные стопроцентно совпадали с информацией на табличке. Будучи без пиджака, висевшего на спинке стула, с распущенным узлом галстука, г-н Сизов за секунду до бесцеремонного вторжения грозных автоматчиков приобнимал за плечики молоденькое создание в коротеньком белом халате и, судя по позе, как раз пытался использовать служебное положение в личных целях. Классическая картинка из советского учебника политэкономии – акула капитализма цинично эксплуатирует бесправный пролетариат. Правда, создание, судя по явно циничной ухмылочке, вовсе не собиралось протестовать против диктата капитала.
Улыбочки так и приклеились к их физиономиям – терпеливо-циничная у юной поварихи или кто она там, и похотливая у г-на Муслима. В следующий миг Атаман безжалостно разомкнул нежные объятия, заломил Муслиму руку за спину, согнув его в три погибели, нацелил головой в распахнутую дверь и в быстром темпе погнал к выходу. За ним, грозно держа автомат дулом вверх, испарился Кентавр. Мазур задержался ненадолго, похлопал по плечу остолбеневшую повариху и без всякой жалости к разлученным влюбленным посоветовал:
– Поищи другого папика, солнышко, этот годочков через пять вернется, и то если амнистия грянет…
Отдал честь и покинул комнату. Прыгнул в уазик, и замаскированное под убогого ветерана чудо техники рвануло со двора. Все произошло в считанные секунды, никто не успел ничего понять, а свидетели, ручаться можно, ничего толком рассказать не смогут, будут путаться в показаниях и преувеличивать. А впрочем, какие там показания властям… Стопроцентная вероятность: обслуга решит, что босса прихватили некие силовые структуры, – и никто не станет никуда звонить. А там хозяин и сам объявится, никто ж не собирается его под асфальт закатывать…
Они ненадолго притормозили в тихом местечке, тупике меж двумя рядами гаражей, где свидетелей не усматривалось ни единого. Атаман выскочил из машины, в два счета отодрал жесткую пленку, имитировавшую номера, – спереди и сзади. Под ними обнаружились настоящие, законные, легальные. И, между прочим, «говорящие», способные отпугнуть любого гайца.
Вот теперь можно было ехать не торопясь, соблюдая правила дорожного движения, не превышая и не нарушая. Они сложили автоматы в угол, сняли вязаные капюшоны с дырками для глаз, Мазур повернулся к съежившемуся на сиденье пленнику (прижатому к стеночке дружелюбно ухмылявшимся Атаманом) и жизнерадостно воскликнул:
– Вот так встреча, хвостом меня по голове! Кого я вижу! Вот так совпаденьице… Какими судьбами?
Муслим пребывал в полуобморочном состоянии. Всмотревшись, он узнал Мазура, и на лице у него отразилась трудноописуемая гамма чувств и эмоций: сначала – несомненная радость от того, что это, оказывается, не настоящий арест. Потом клиент вспомнил, при каких специфических обстоятельствах случилось их знакомство, и, судя по лицу, ему резко поплохело…
Жестом велев Атаману пересесть, Мазур сам уселся рядом с незадачливым ресторатором, дружески положил ему руку на плечо и спросил:
– Удивился?
Тот кивнул.
– Душа в пятки ушла? – продолжал Мазур.
Снова кивок.
– А зачем удивляться-то, голубь? – усмехнулся Мазур. – Неужели не понимал, что за такие фокусы тебе рано или поздно морду набьют, причем, скорее, рано, чем поздно? Не понимал? Оптимист… Ни один настоящий мужик не спустит дешевке вроде тебя подобные пакости… Трудно было заранее подумать?
Он усмехнулся с неприкрытой брезгливостью – не требовалось ни обработки, ни давления, пленник был парализован страхом и на все готов: всех заложить, всех продать за копейки, в чем угодно присягнуть и смертельное обязательство кровью подписать. Это экономило время и труды, но в то же время всерьез настораживало – по некоторым соображениям…
– Успокойся, родной, – сказал Мазур мягко, задушевно. – Если ты мне на все вопросы откровенно ответишь, я тебе не то что уши не отрежу, но даже морду не набью… Я свое благородство распространю до того, что отвезу тебя на то же место. Отпускать тебя в таком виде далеко от твоей забегаловки – еще под автобус попадешь от расстройства… Вот ей-богу, назад отвезу, и ты еще успеешь к своей судомоечке поприставать… Ясно? Но это исключительно в том случае, если ты в ответ на мои законные вопросы будешь разливаться соловьем. Испражняться словесно, как кандидат в депутаты перед электоратом… Ну, пискни чего-нибудь для завязки разговора. У тебя такой вид, словно сказать что хочешь. Валяй, я ж не зверь…
– Поймите, я здесь совершенно ни при чем! – с истерическими нотками в голосе выкрикнул Муслим.
– Тише, тише, а то стекла дребезжат… – сказал Мазур. – Верю я тебе, родной, верю, успокойся. Если я тебя правильно понял, ты имел в виду, что – не сам все это выдумал и затеял? Подначили тебя плохие взрослые парни, заставили, запугали, с панталыку сбили? А ты, светлый ангел душою, ничего такого и не хотел? Я правильно понял?
Муслим энергично закивал.
– Знаешь, это крайне похоже на правду, – сказал Мазур жестко. – Комбинация примитивная, но не лишена некоторой тонкости – какой от эмбриона вроде тебя ни за что не дождаться… Вот о плохих парнях мы и поговорим. Но сначала давай уж побеседуем на отвлеченные темы, если не возражаешь. Времени у меня достаточно, торопиться некуда, тебя все равно будут считать арестованным по всем правилам, никто и не подумает милицию вызывать… Мне вот стало страшно интересно – отчего ты Муслим? Именно Муслим? При том, что все остальное у тебя, вплоть до рожи – стопроцентно славянское?
Пленник самую чуточку отошел, видя, что никто его пока что не собирается ни убивать, ни пытать и даже по зубам не бьет. Он с заискивающей улыбочкой поведал:
– У меня отец любил Муслима Магомаева. Вот и назвал…
– Тьфу ты, – сказал Мазур, – я-то полагал, тут кроется что-то поинтереснее. До чего банально… Повезло тебе, и крупно. В те же времена был в моде такой певец – Ермек Серкебаев. Далеко ему было по популярности до Муслима, но свои фанаты, надо полагать, имелись. Обернись по-другому, был бы ты сейчас не Муслим, а Ермек. А то и похуже. Представь, что твой папа от Кола Бельды балдел. – Он поднял указательный палец и продекламировал с расстановкой: – Колабельды Григорьевич Сизов… Похабеень…
Атаман громко хохотнул, и Мазур не стал его укорять. Задушевно приобняв пленника, продолжал безмятежно: