– Куда? – спросил Мазур, еще толком не придя в себя от таких резких поворотов сюжета.
– Домой, черт возьми! В дом Джейкобса! Что, я не знаю, где вы обосновались? Все уяснили? – он покосился на дверь. – Тишина и спокойствие!
Дверная ручка – массивная, литая, старомодная – уже поворачивалась. Мазур сунул в рот сигарету и притворился, что всецело поглощен поисками зажигалки по карманам.
Под носом у него вспыхнул бензиновый огонек.
– Кури, кури... – благодушно сказал Уолли. Сел за стол напротив, извлек из внутреннего кармана пластиковый пакет, в котором просвечивали зеленые президентские физиономии, аккуратно положил его точнехонько посередке меж собой и Мазуром. – Ну, Дикки, денежки – вот они. Валяй, рассказывай.
Мазур тяжко вздохнул. И начал колоться. Он и без напутствий Хью знал, что следует ссылаться на свою подчиненную роль, из-за которой он, кошке ясно, не может быть посвящен во все детали. Но все же следовало выложить достаточно, чтобы не разочаровать тех, кто платил деньги. Одним словом, он с ходу выдумал и преподнес с красочными подробностями план грядущего переворота, отличавшийся от известного ему, как небо от земли – по Мазуру, Бешеный Майк собирался разделить своих орлов на два отряда, и один должен был еще до рассвета захватить Аристида прямо в его доме, а другой занять здание Дворца правосудия, где размещались все, кто распоряжался полицией и национальной гвардией. В общем, поскольку он все это измыслил с учетом своего реального боевого опыта, план смотрелся довольно убедительно и насквозь жизненно. Правда, совершенно не понятно, сможет ли это в должной степени оценить штафирка Уолли...
– И все?
– И все, Уолли, – сказал Мазур с честными глазами. – Все, что мне известно. Я понял по некоторым намекам, что у Майка есть кто-то купленныйв национальной гвардии, и этот тип выведет ко Дворцу правосудия два броневика – а остальным двум сыпанет в баки какую-то гадость, потому что людей у него мало, только на два броневика и хватит... А все остальное можно выяснить исключительно у самого Майка. Он в таких случаях своим людям рассказывает не более половины – потому до сих пор и занимается бизнесом вполне удачно...
Уолли задумчиво уставился в потолок.
– Порядок, Уолли, – бесстрастно сказал Хью. – Он не врет. То, что мне уже известно, именно этому плану в точности и соответствует. Смело можно отдать деньги.
– Уверен?
– Абсолютно.
– Ну ладно, – сказал Хью и пододвинул пакет к Мазуру. – Держи хрустики, если со мной по справедливости, я слово держу со всей честностью...
– Слеза прошибает от умиления, – сказал Мазур.
Он взял пакет, совсем легкий, хотел было небрежно сунуть его во внутренний карман пиджака, но вовремя спохватился и вспомнил, что настоящий белый наемник, искатель удачи, жертва буржуазного общества, никоим образом не может так поступить – иначе самым роковым образом выпадет из образа. Развернул прозрачный пластик, вывалил на стол зеленые бумажки и старательно принялся их считать, по мере актерского мастерства подражая Хайнцу. Он надеялся, что выражение лица у него при этом достаточно алчное.
Все оказалось в порядке, ровно двести пятьдесят бумажек с портретом сытенького, щекастого президента, улыбавшегося чуточку загадочно.
– Ну вот, а ты сомневался, – сказал Уолли, похлопывая его по плечу. – Все точно, как в банке. Главное, держись за меня, парень, и уж точно не пропадешь, старина Уолли дурного не посоветует...
Он мучился самодовольством, вновь напялив свою прежнюю личину дешевого супермена со Среднего Запада. Мазур перевел взгляд на сидевшего с непроницаемо-унылой рожей Хью и подумал, что до настоящего супермена этому дуболому еще как до Китая раком: кроме Уолли, здесь присутствовали два человека, и оба, всякий на свой манер, обвели янкеса вокруг пальца... Остается только посочувствовать.
– Ну, шагай, приятель, – сказал Уолли. – Мы в центре города, сам доберешься, не маленький. А нам тут надо обмозговать кое-какие дела. И я тебя душевно прошу – оставайся и дальше хорошим мальчиком, чтобы дядя Уолли не обиделся...
Мазур был никак не расположен к долгим, прочувствованным прощаниям. Он попросту кивнул обоим, вышел из номера и спустился по лестнице, с некоторым сумбуром в голове. Суета и толкотня вокруг Райской долины разворачивалась нешуточная – и, если уж быть пессимистом, как оно приличному человеку его профессии изначально положено, то можно предполагать, что известными уже игроками дело может не ограничиться...
Он вышел на улицу, огляделся, сориентировался и не спеша зашагал в сторону порта. Минут через пять его обогнало такси, прижалось к тротуару. Задняя дверца призывно распахнулась. Мазур уже увидел Лаврика и потому сел в машину совершенно спокойно. Облегченно вздохнул, откинувшись на спинку сиденья.
– Значит, говоришь, продался империалистам за двадцать пять кусков? – спросил Лаврик, ухмыляясь.
На колене у него лежал небольшой транзистор – ну да, так и есть, где-то на одежде Мазура надежно прилепилась крохотная сориночка, ничем не похожая на то громоздкое устройство, что добрая душа Гвен присобачила на шифоньер...
– Все слышал?
– А как же, – сказал Лаврик. – В рамках заботы о тебе, несмышленом и неопытном...
– Прекрасно, – сказал Мазур. – Значит, слышал, что на самом деле замыслил дядюшка Аристид? По-твоему, они не врали – этот хмырь полицейский и Уолли?
– Наверняка нет, – сказал Лаврик. – Чрезвычайно похоже на правду и многое объясняет. Ай да Аристид. Интеллигент захотел разбогатеть резко. И способ, надо сказать, придумал надежный и весьма даже нестандартный... Изящно, чего там...
– Погоди, – сказал Мазур. – Но мы ведь... Мы-то его, прогрессивного реформатора, спасаем от происков мирового империализма, а на самом деле совсем другая картина разворачивается...
Какое-то время Лаврик напряженно о чем-то думал, но длилось это недолго.
– Друг мой, – сказал он с отрешенным видом. – Мы сами, знаешь ли, никого не спасаем. Мы просто-напросто выполняем приказ начальства, коему, в свою очередь, спустили ценные указания с самых что ни на есть заоблачных высот... И поскольку не поступило нового приказа, отменяющего предыдущий, остается продолжать в том же духе.
– Но нужно ведь...
– Ну разумеется, – сказал Лаврик. – Отправим донесение по всей форме. И, пока оно будет путешествовать по всем инстанциям, времени немало пройдет... Есть сильные подозрения, что все будет кончено раньше, прежде чем оно доползет до самого верха.
– Но ведь... – сказал Мазур уныло.
Он и сам не знал толком, чего старается добиться и что хочет доказать и кому. Просто все было как-то неправильно, вот ведь какая штука...
Покосившись на него, Лаврик грустно улыбнулся.
– Ты уже который год болтаешься по свету и общаешься главным образом с подонками цивилизации и прочей изнанкой жизни, – сказал он задумчиво. – Насмотрелся, на три жизни хватит. Чего ж впадаешь в уныние, наткнувшись на очередного скользкого типа, который прикидывается совсем не тем, чем кажется? Загрубеть пора душою, верно тебе говорю.
– Да нет, ничего такого, – сказал Мазур. – Приказы не обсуждаются, понятно. Просто... душевный настрой не тот. Я-то искренне нацелился помочь хорошему человеку против наемных супостатов, а он, сука, всего-навсего решил огрести денег, не выбирая средств...
– Переживешь, – сказал Лаврик убежденно. – Тебе, как-никак, сегодня весь вечер в кабаке клинья бить с той красоточкой с яхты – а мне, заметь, часов несколько вкалывать с напильником, превращая в стружку этот вот люминий, – он похлопал по стоявшей меж ними сумке, набитой какими-то угловатыми пакетами. – Так что если уж кому на судьбу плакаться, то никак не тебе...
Глава 11
– Домой, черт возьми! В дом Джейкобса! Что, я не знаю, где вы обосновались? Все уяснили? – он покосился на дверь. – Тишина и спокойствие!
Дверная ручка – массивная, литая, старомодная – уже поворачивалась. Мазур сунул в рот сигарету и притворился, что всецело поглощен поисками зажигалки по карманам.
Под носом у него вспыхнул бензиновый огонек.
– Кури, кури... – благодушно сказал Уолли. Сел за стол напротив, извлек из внутреннего кармана пластиковый пакет, в котором просвечивали зеленые президентские физиономии, аккуратно положил его точнехонько посередке меж собой и Мазуром. – Ну, Дикки, денежки – вот они. Валяй, рассказывай.
Мазур тяжко вздохнул. И начал колоться. Он и без напутствий Хью знал, что следует ссылаться на свою подчиненную роль, из-за которой он, кошке ясно, не может быть посвящен во все детали. Но все же следовало выложить достаточно, чтобы не разочаровать тех, кто платил деньги. Одним словом, он с ходу выдумал и преподнес с красочными подробностями план грядущего переворота, отличавшийся от известного ему, как небо от земли – по Мазуру, Бешеный Майк собирался разделить своих орлов на два отряда, и один должен был еще до рассвета захватить Аристида прямо в его доме, а другой занять здание Дворца правосудия, где размещались все, кто распоряжался полицией и национальной гвардией. В общем, поскольку он все это измыслил с учетом своего реального боевого опыта, план смотрелся довольно убедительно и насквозь жизненно. Правда, совершенно не понятно, сможет ли это в должной степени оценить штафирка Уолли...
– И все?
– И все, Уолли, – сказал Мазур с честными глазами. – Все, что мне известно. Я понял по некоторым намекам, что у Майка есть кто-то купленныйв национальной гвардии, и этот тип выведет ко Дворцу правосудия два броневика – а остальным двум сыпанет в баки какую-то гадость, потому что людей у него мало, только на два броневика и хватит... А все остальное можно выяснить исключительно у самого Майка. Он в таких случаях своим людям рассказывает не более половины – потому до сих пор и занимается бизнесом вполне удачно...
Уолли задумчиво уставился в потолок.
– Порядок, Уолли, – бесстрастно сказал Хью. – Он не врет. То, что мне уже известно, именно этому плану в точности и соответствует. Смело можно отдать деньги.
– Уверен?
– Абсолютно.
– Ну ладно, – сказал Хью и пододвинул пакет к Мазуру. – Держи хрустики, если со мной по справедливости, я слово держу со всей честностью...
– Слеза прошибает от умиления, – сказал Мазур.
Он взял пакет, совсем легкий, хотел было небрежно сунуть его во внутренний карман пиджака, но вовремя спохватился и вспомнил, что настоящий белый наемник, искатель удачи, жертва буржуазного общества, никоим образом не может так поступить – иначе самым роковым образом выпадет из образа. Развернул прозрачный пластик, вывалил на стол зеленые бумажки и старательно принялся их считать, по мере актерского мастерства подражая Хайнцу. Он надеялся, что выражение лица у него при этом достаточно алчное.
Все оказалось в порядке, ровно двести пятьдесят бумажек с портретом сытенького, щекастого президента, улыбавшегося чуточку загадочно.
– Ну вот, а ты сомневался, – сказал Уолли, похлопывая его по плечу. – Все точно, как в банке. Главное, держись за меня, парень, и уж точно не пропадешь, старина Уолли дурного не посоветует...
Он мучился самодовольством, вновь напялив свою прежнюю личину дешевого супермена со Среднего Запада. Мазур перевел взгляд на сидевшего с непроницаемо-унылой рожей Хью и подумал, что до настоящего супермена этому дуболому еще как до Китая раком: кроме Уолли, здесь присутствовали два человека, и оба, всякий на свой манер, обвели янкеса вокруг пальца... Остается только посочувствовать.
– Ну, шагай, приятель, – сказал Уолли. – Мы в центре города, сам доберешься, не маленький. А нам тут надо обмозговать кое-какие дела. И я тебя душевно прошу – оставайся и дальше хорошим мальчиком, чтобы дядя Уолли не обиделся...
Мазур был никак не расположен к долгим, прочувствованным прощаниям. Он попросту кивнул обоим, вышел из номера и спустился по лестнице, с некоторым сумбуром в голове. Суета и толкотня вокруг Райской долины разворачивалась нешуточная – и, если уж быть пессимистом, как оно приличному человеку его профессии изначально положено, то можно предполагать, что известными уже игроками дело может не ограничиться...
Он вышел на улицу, огляделся, сориентировался и не спеша зашагал в сторону порта. Минут через пять его обогнало такси, прижалось к тротуару. Задняя дверца призывно распахнулась. Мазур уже увидел Лаврика и потому сел в машину совершенно спокойно. Облегченно вздохнул, откинувшись на спинку сиденья.
– Значит, говоришь, продался империалистам за двадцать пять кусков? – спросил Лаврик, ухмыляясь.
На колене у него лежал небольшой транзистор – ну да, так и есть, где-то на одежде Мазура надежно прилепилась крохотная сориночка, ничем не похожая на то громоздкое устройство, что добрая душа Гвен присобачила на шифоньер...
– Все слышал?
– А как же, – сказал Лаврик. – В рамках заботы о тебе, несмышленом и неопытном...
– Прекрасно, – сказал Мазур. – Значит, слышал, что на самом деле замыслил дядюшка Аристид? По-твоему, они не врали – этот хмырь полицейский и Уолли?
– Наверняка нет, – сказал Лаврик. – Чрезвычайно похоже на правду и многое объясняет. Ай да Аристид. Интеллигент захотел разбогатеть резко. И способ, надо сказать, придумал надежный и весьма даже нестандартный... Изящно, чего там...
– Погоди, – сказал Мазур. – Но мы ведь... Мы-то его, прогрессивного реформатора, спасаем от происков мирового империализма, а на самом деле совсем другая картина разворачивается...
Какое-то время Лаврик напряженно о чем-то думал, но длилось это недолго.
– Друг мой, – сказал он с отрешенным видом. – Мы сами, знаешь ли, никого не спасаем. Мы просто-напросто выполняем приказ начальства, коему, в свою очередь, спустили ценные указания с самых что ни на есть заоблачных высот... И поскольку не поступило нового приказа, отменяющего предыдущий, остается продолжать в том же духе.
– Но нужно ведь...
– Ну разумеется, – сказал Лаврик. – Отправим донесение по всей форме. И, пока оно будет путешествовать по всем инстанциям, времени немало пройдет... Есть сильные подозрения, что все будет кончено раньше, прежде чем оно доползет до самого верха.
– Но ведь... – сказал Мазур уныло.
Он и сам не знал толком, чего старается добиться и что хочет доказать и кому. Просто все было как-то неправильно, вот ведь какая штука...
Покосившись на него, Лаврик грустно улыбнулся.
– Ты уже который год болтаешься по свету и общаешься главным образом с подонками цивилизации и прочей изнанкой жизни, – сказал он задумчиво. – Насмотрелся, на три жизни хватит. Чего ж впадаешь в уныние, наткнувшись на очередного скользкого типа, который прикидывается совсем не тем, чем кажется? Загрубеть пора душою, верно тебе говорю.
– Да нет, ничего такого, – сказал Мазур. – Приказы не обсуждаются, понятно. Просто... душевный настрой не тот. Я-то искренне нацелился помочь хорошему человеку против наемных супостатов, а он, сука, всего-навсего решил огрести денег, не выбирая средств...
– Переживешь, – сказал Лаврик убежденно. – Тебе, как-никак, сегодня весь вечер в кабаке клинья бить с той красоточкой с яхты – а мне, заметь, часов несколько вкалывать с напильником, превращая в стружку этот вот люминий, – он похлопал по стоявшей меж ними сумке, набитой какими-то угловатыми пакетами. – Так что если уж кому на судьбу плакаться, то никак не тебе...
Глава 11
Самые светские увеселения
Еще издали, когда такси свернуло на широкую, ярко освещенную улицу, Мазур увидел вывеску из желтых неоновых трубок – причудливые буквы, складывавшиеся в слова «Ацтекская принцесса», какие-то экзотические узоры. Судя по зданию, кабак был не из дешевых, а самый что ни на есть респектабельный – вполне логично, учитывая, какой роскошной была яхта под американским флагом. В уныние это его ничуть не повергло: одет он был прилично, а в кармане лежали все без изъятия неправедные денежки, полученные за продажу вымышленных секретов Бешеного Майка. Наверняка достаточно, чтобы заказывать омаров в шампанском, по-купечески мазать официантов горчицей и писать в рояль... стоп-стоп, вряд ли в этом недешевом заведении принято развлекаться подобным образом. Но все равно, не придется мусолить весь вечер самый дешевый коктейль...
Швейцар, высоченный негр в белоснежной униформе, щедро изукрашенной золотыми галунами, распахнул перед ним высокую стеклянную дверь, и Мазур в нее прошествовал, не моргнув глазом. Пока что он был на уровне. Картину портила только спортивная сумка, висевшая на плече, но тут уж ничего не поделаешь: все мое ношу с собой, как выражались древние, он просто обязан был попасть сегодня на «Доротею», и непременно с ночевкой, потому что приказы не обсуждаются...
Навстречу ему проворно выдвинулся самый настоящий метрдотель – допрежь того Мазур о них только читал, а теперь увидел воочию и сразу понял, что это именно метрдотель: невыносимо вальяжный седовласый субъект в безукоризненном смокинге. Вполне могло оказаться, что фасонная цепь у него на шее не позолоченная, а натурально золотая. «Высоконько мы залетели на этот раз», – подумал Мазур философски.
– Сэр, на чье имя у вас заказан столик? – осведомился субъект с цепью.
Тон был безукоризненно вежливый, но моментально чувствовалось, что порядки тут свои и попереть отсюда недостойного могут в два счета.
Мазур смущаться не стал. Он посмотрел куда-то сквозь этого персонажа, прежде виденного исключительно в кино, и сказал как мог небрежнее:
– Собственно, столика я не заказывал, меня пригласили... Молодая девушка, блондинка, с яхты «Доротея»...
И подумал рассудочно: «Ну все, сейчас попрет в шею...»
Однако ничего подобного не произошло. Седовласый вдруг неуловимо помягчеллицом – хотя его выражение ни капельки не изменилось – и чуть склонил голову:
– Ну разумеется, сэр. Ее светлость меня предупредила. Прошу.
«Как-кая еще светлость? – возопил Мазур мысленно и едва не разинул рот самым простецким образом. – Это с кем мы на сей раз связались?»
– Быть может, вам будет удобнее оставить сумку в гардеробе, сэр?
– Э-э-э, пожалуй, – светски ответил Мазур, малость опомнившись. – Только осторожнее, у меня там стекло, только что купил и не успел отослать...
– Все в порядке, сэр.
К ним, повинуясь жесту седовласого, проворно подбежал еще один тип в смокинге, принял от Мазура сумку и понес в сторону гардероба. Мазур задержался, но никто так и не собрался дать ему номерок – видимо, в заведениях подобного полета обходились без них, надо будет учесть...
И непринужденно направился следом за метрдотелем, стараясь не зыркать по сторонам откровенно, словно какая-нибудь деревенщина с соломой в волосах. Интерьер, насколько он мог разглядеть, названию полностью соответствовал: куда ни глянь, замысловатые мозаики в стиле тех самых то ли ацтеков, то ли май: статуи жутко выглядевших богов и зверей и прочие дурные красивости. С радостью Мазур констатировал, что большинство посетителей одеты вовсе не во фраки и вечерние платья, а довольно-таки простецки, кое-кто совершенно по-пляжному, да и держатся далеко не чопорно. Это уже проще, не надо думать, если что, которой из двадцати вилок устриц распечатывать, а которой в ухе чесать...
Седовласый провел его в дальний угол зала, где на длинном диване в виде прямого угла расположилось человек шесть. Точно шесть. Три эффектных девицы, какой-то мрачный тип при полосатом галстуке, что-то отрешенно жевавший, Гай Близард, снова в шортах и гавайке (разве что другой расцветки, но столь же ядовитых тонов) и, наконец, загадочная блондинка, которую отчего-то титуловали светлостью, восседавшая с краешку – на сей раз, конечно, не в скупом купальнике, а в открытом синем платье. Мазур краем уха слыхивал что-то о таких вот тряпках, которые выглядят просто и буднично, но стоят бешеных денег. У него возникло подозрение, что это как раз тот случай.
Судя по лицам тех двоих, его моментально узнали.
– Черт возьми, кого я вижу! – возопил Близард. – Пришел все-таки? Вот и молодец... слушай, я что-то запамятовал, как тебя…
– Ничего удивительного, я не представился, – сказал Мазур, присаживаясь рядом с блондинкой согласно ее недвусмысленному жесту. – Дик Дикинсон. Странствующий моряк.
Эффектные девицы, уже определенно поддавшие, наперебой принялись выкрикивать свои имена, которые Мазур не особенно и запоминал, а мрачный тип, не переставая жевать, ограничился поклоном. Вряд ли он выпендривался именно перед Мазуром – судя по первым наблюдениям, просто-напросто таким уж уродился нелюдимым.
Без церемоний перегнувшись через колени одной из девиц, Гай сунул ему в руку полный бокал и жизнерадостно поинтересовался:
– Ну что, надумал? Предложение в силе.
– Запросто, – сказал Мазур.
– Вы о чем? – вклинилась блондинка.
– У меня, если ты помнишь, рулевой выпал из игры. Вряд ли Дик окажется хуже, у него вид добропорядочный...
– Ну-ну, – загадочно ухмыльнулась блондинка. – Желаю удачи, ребята. Сама бы сплавала...
– Кристина!– воскликнул Гай совершенно серьезно, молитвенно сложив руки на груди. – Ты же знаешь, на что я готов...
– А шиш тебе, – безмятежно выпалила блондинка.
Ну, предположим, она не «шиш» произнесла без запинки розовыми губками, а нечто гораздо покруче, настолько смачное, что оно нисколечко не вязалось ни с роскошным кабаком, ни с титулом светлости, которым ее отчего-то наградил метрдотель. Однако все приняли это как должное, никто и ухом не повел – должно быть, притерпелись.
Блондинка Кристина протянула руку и указательным пальцем легонько постучала Мазура по нижней челюсти:
– Дик, верни челюсть на место. Неужели я тебя, бедняжку, шокировала? Это странствующего-то моряка? Я в наивности своей полагала, что вам и черт не брат... – И звонко, искренне расхохоталась: – Честное слово, у тебя вид сконфуженный. Ах ты лапочка... Неужели существует еще добродетель?
Мазур постарался придать себе равнодушный вид. Он уже понял, что столкнулся с созданием взбалмошным и своенравным, капризнее некуда – и не конфузился (еще чего не хватало!), просто не мог с ходу выбрать подходящую линию поведения. Нужно было на нее настроиться, фигурально выражаясь, поймать ветер...
– Ну, не надувайся. – Кристина положила ему руку на колено. – Я, просто-напросто, очень трудный ребенок. Маму почти не помню, отец воспитанием не занимался, откровенно говоря, все прочие сюсюкали и высоких требований не предъявляли. Вот и получилось чудовище, своенравное и дерзкое... Давай я тебе еще налью, а то робкий ты какой-то, ничуть на моряка не похож – и ходишь не враскачку, и табаком жевательным не плюешь по углам, и рома не требуешь громогласно, и коленкой ко мне не прижимаешься... – и тут же сама непринужденно прижалась бедром, посмотрела внимательно: – Хорошо хоть, в краску тебя не бросает, иначе не знала бы, что и делать... Ничего, что мы так тесненько сидим? Вот и молодец...
Она была красивая, спасу нет, но Мазур всю сознательную жизнь пребывал в убеждении, что девиц такого типа допрежь всякой лирики следует вдумчиво высечь – не в смысле эротических извращений, а в самом утилитарном. Иногда помогает, но чаще всего – черта лысого...
– Ну так как? – спросила она с любопытством, подливая ему в бокал. – Шокирую я тебя?
– А хочешь?
– Не знаю, – пожала она голыми плечами. – Забавляюсь вот... В тебе, по-моему, есть нечто непорочное, а это занятно...
– Это в морском бродяге-то? – усмехнулся Мазур.
– Дик, у непорочности столько видов, подвидов, разновидностей и категорий, что перечесть нельзя... Бесчисленное множество. Со шлюхами хороводился?
– Да, в общем, было дело...
– Людей убивать приходилось?
– Ну, как тебе сказать...
– Значит, приходилось, – уверенно сказала Кристина. – И спиртное, конечно, лакал до посинения, тут и гадать нечего... И что, ты решил, будто этот кратенький список банальных пороков тебя испортил? Говорю же, у непорочности столько обличий... И чем-то таким от тебя определенно веет, поверь опытной девушке, ужасному невоспитанному созданию...
– Это плохо?
– Наоборот, это ужасно интересно. Обычно ко мне прибивает течением гораздо более примитивных и потому неинтересных индивидуумов. Вроде вот этого, – она показала подбородком на что-то усердно жевавшего угрюмого типа. – Плоский, как сковородка, убила бы... Но приходится улыбаться.
– Почему?
– Отец хочет, чтобы я за него вышла. Я, конечно, и не подумаю, но какое-то время придется терпеть и улыбаться...
– Послушай, ты кто? – напрямую спросил Мазур.
– А ты не знаешь? – прищурилась она как-то вовсе уж загадочно.
– Представления не имею.
– Серьезно?
– Абсолютно.
– Ты вообще откуда?
– Из Австралии.
– Душа отдыхает... – призналась она, мечтательно жмурясь. – А ведь ты, похоже, не врешь... Будто меня не знаешь. Совсем интересно. Я тебя не отпущу, точно. Когда еще выпадет такой случай, феномен этакий...
– Только не говори, что ты английская принцесса, – сказал Мазур. – Я не переживу.
– Почему?
– Потому что ты мне сразу понравилась. А если ты окажешься английской принцессой, меня такая оторопь прошибет, что даже на танец не рискну пригласить...
– Ерунда, – сказала Кристина. – Честно, я не английская принцесса. У них у всех, между прочим, морды лошадиные, так что не надо меня обижать такими предположениями...
«Нет, ну кто? – добросовестно ломал голову Мазур. – Кем она может оказаться, с таким лексикончиком и манерами? Яхта, конечно, роскошная, но и Гай, и эти девицы, которых он беззастенчиво охлопывает всех троих сразу, никак не тянут на аристократов. Да и нет в Штатах никаких „светлостей“... правда, у нее не американский, а европейский акцент... Задачка...»
Как бы там ни было, он все же поймал ветер, чрезвычайно похоже на то. Наладилось непринужденное общение, хотя то и дело себя чувствуешь, словно на минном поле – язычок у нее без костей...
Стараясь сделать это незаметно, он посмотрел влево. Там, за небольшим, как раз на двоих столиком сидел тот шкафс пистолетом под полой, которого Мазур уже видел на «Доротее» – и еще один, почти точная копия. Перед ними стояли всякие тарелки-блюда, но Мазур не заметил на столике ничего спиртного. И пушки, поклясться можно, у обоих при себе. Охрана, а? Считайте меня распоследней сухопутной крысой, если эти двое не хорошо дрессированные охранники: внешний облик, выбранная позиция, откуда великолепно просматривается весь зал, их позы, взгляды, полное отсутствие спиртного... Куда ж это мы попали с нашим калашным рылом на сей раз?!
– Ну вот, а поскольку я не английская принцесса, точно, ты вполне можешь меня позвать танцевать. Без всякой оторопи.
Музыка играла культурная, ненавязчивая, совсем непохоже на то, к чему Мазур привык на родине. Он охотно поднялся, прошел следом за ней на открытое пространство, свободное от столиков, положил руки на талию, не чувствуя ни малейшей неловкости – в свое время его в Южной Америке выучили так, что он мог запросто оторватьклассическое аргентинское танго, подвернись умелая партнерша (исторической точности ради следует уточнить, что преподали ему это умение труженицы провинциального борделя, где Мазур поработал вышибалой из-за очередных сложностей жизни).
А впрочем, окружающие без особых затей топтались в классическом «медляке», и это зрелище столь умилительно напоминало советскую танцплощадку из курсантской юности Мазура, что невольная ностальгия продирала – вот только народец был не в пример респектабельнее, и портвейн по углам не тянули из горла, и рубахи друг другу не рвали...
Они тоже колыхались, не выпадая из общего стиля. Самое время лелеять в себе романтический настрой, но Мазур сейчас, как большую часть жизни, был не человеческим индивидуумом, а чем-то вроде расчетно-наводящей приставки, в данном случае – к содержимому мирно покоившейся в гардеробе спортивной сумки, способному при минимальных манипуляциях обернуться нехилой бомбой. И в таковом качестве озабочен был одним: выгорит, не выгорит? Попадет на «Доротею», не попадет? С этим взбалмошным созданием до сих пор ничего не ясно...
– А ты? – спросила она, уютно прижимаясь щекой к его груди. – Ты-то кто такой?
– Моряк, – сказал Мазур. – Только не тот, что ты думаешь.
– А который? – спросила она, не меняя позы.
Мазур усмехнулся про себя – он наконец-то поймал ветер, и корабль уверенно набирал ход...
– Мы, знаешь ли, шли из Тортуги на Ямайку, – сказал он негромко. – Пошли слухи, что в Европу пойдет испанец с полным трюмом золота. Все было нормально, на дворе стоял тысяча шестьсот восемьдесят второй год от Рождества Христова, и тут – этот туман странный, до костей пробрал, и со звездами что-то непонятное началось... Короче говоря, бросили якорь уже у вас. Ну, мы же прошедшие преисподнюю хваткие ребята, мы с ума не сошли и не померли от психологического шока... Баркентину укрыли в надежном месте, одежонку раздобыли соответствующую, с обстановкой освоились, и вот болтаюсь я здесь, и все вокруг мне чрезвычайно странно, хорошо хоть, одно не меняется: девушки все так же красивы и легкомысленны...
Кристина подняла голову и уставилась ему в лицо с непонятым выражением.
– Великолепная история, – сказала она. – Чертовски жаль, что ее с ходу выдумал. Здорово было бы, окажись она настоящая... Но не бывает таких чудес. А я все же толковая девочка – интересного парня заарканила...
– Полагаешь, что заарканила?
Она медленно растянула губы в улыбке:
– А ты все еще полагаешь, что нет?
– Не знаю.
– А тут и знать нечего, тут нужно плыть по течению событий. Между прочим, самый лучший метод... – она гибко извернулась, выскользнув из его объятий, взяла за руку и решительно повлекла в дальний угол зала.
Мазур ловко лавировал среди танцующих, у него возникло смутное предчувствие, что добром тут все не кончится – очень уж целеустремленный был у нее вид, и вообще она не походила на человека с резкими перепадами настроения. Странная девочка, конечно, балованная и чудаковатая – но характерец, сдается, похож на рельс...
Они спустились по ярко освещенной лестнице куда-то определенно ниже уровня земли и оказались в обширнейшем помещении, сверкавшем белоснежным кафелем, чистейшими зеркалами и никелем так, что глаза поначалу резало. Вид тем не менее был насквозь казенный: ряды белейших раковин с кранами цвета золота, а по другую сторону – бесконечная шеренга дверей.
Прежде чем Мазур стал догадываться, куда они угодили, Кристина открыла одну из дверей, затолкнула его внутрь и звонко защелкнула сверкающую задвижку. Тут только он сообразил, что оказался всего-навсего в туалете, к которому, как это на загнивающем Западе водилось, вульгарное название «сортир» никоим образом не подходило. Вообще, стоило ему угодить за границу, тамошние туалеты откровенно начинали угнетать и вызывать какое-то странное уныние – потому что походили скорее на некие научные лаборатории из-за этой вот сияющей чистоты.
Он огляделся. Знакомые приспособления поражали инопланетной ухоженностью – а была еще и масса чего-то незнакомого, не сразу и поймешь, для чего предназначены. В прежних своих образахон до столь шикарных гальюнов еще не поднимался.
Кристина, двигаясь совершенно непринужденно, открыла сумочку, выложила на белоснежную полку карманное зеркальце, какой-то футлярчик и самое прозаическое бритвенное лезвие. Деловито вытряхнула на зеркальце щепотку белого порошка, аккуратненько и проворно сбила его лезвием в виде дорожки. Оглянулась на Мазура:
– Тебе, конечно, не предлагаю. У тебя на физиономии написано, что для тебя предел дурмана – коктейль из рома с водкой.
Глядя, как она сноровисто втягивает через трубочку белый порошок сначала правой, потом левой ноздрей, Мазур на сей раз воздержался от мысленной критики буржуазных нравов, потому что занятие это было насквозь бесполезное. Он просто представил рожи пары-тройки знакомых замполитов, если бы они его сейчас узрели – пожалуй, и кондрашка могла бы хватить...
– Ну вот, – сказала Кристина, оборачиваясь к нему. – Жить стало легче, жить стало веселее, как сказал когда-то по другому поводу один жуткий, но головастый деятель...
Ничего в ней особенно не изменилось, разве что зрачки сузились да улыбка стала чуточку отрешенной.
– А это ничего, что мы тут... – сказал Мазур, сделав неопределенный жест.
– Ты марксизмом никогда не интересовался?
– С какого перепугу? – натурально изумился Мазур.
– Зря. По крайней мере, знал бы, что буржуазное общество разлагается и деградирует. Я не марксистка, боже упаси, вот был бы смех! Просто-напросто люблю теории и учения, которые гласят, что все вокруг деградирует и разлагается – в этом случае не чувствуешь себя уродом или выродком… Короче говоря, голову даю на отсечение, что в половине здешних апартаментов сейчас всаживают себе нечто даже похуже кокаина, и не только этим занимаются. Поверь моему жизненному опыту...
Швейцар, высоченный негр в белоснежной униформе, щедро изукрашенной золотыми галунами, распахнул перед ним высокую стеклянную дверь, и Мазур в нее прошествовал, не моргнув глазом. Пока что он был на уровне. Картину портила только спортивная сумка, висевшая на плече, но тут уж ничего не поделаешь: все мое ношу с собой, как выражались древние, он просто обязан был попасть сегодня на «Доротею», и непременно с ночевкой, потому что приказы не обсуждаются...
Навстречу ему проворно выдвинулся самый настоящий метрдотель – допрежь того Мазур о них только читал, а теперь увидел воочию и сразу понял, что это именно метрдотель: невыносимо вальяжный седовласый субъект в безукоризненном смокинге. Вполне могло оказаться, что фасонная цепь у него на шее не позолоченная, а натурально золотая. «Высоконько мы залетели на этот раз», – подумал Мазур философски.
– Сэр, на чье имя у вас заказан столик? – осведомился субъект с цепью.
Тон был безукоризненно вежливый, но моментально чувствовалось, что порядки тут свои и попереть отсюда недостойного могут в два счета.
Мазур смущаться не стал. Он посмотрел куда-то сквозь этого персонажа, прежде виденного исключительно в кино, и сказал как мог небрежнее:
– Собственно, столика я не заказывал, меня пригласили... Молодая девушка, блондинка, с яхты «Доротея»...
И подумал рассудочно: «Ну все, сейчас попрет в шею...»
Однако ничего подобного не произошло. Седовласый вдруг неуловимо помягчеллицом – хотя его выражение ни капельки не изменилось – и чуть склонил голову:
– Ну разумеется, сэр. Ее светлость меня предупредила. Прошу.
«Как-кая еще светлость? – возопил Мазур мысленно и едва не разинул рот самым простецким образом. – Это с кем мы на сей раз связались?»
– Быть может, вам будет удобнее оставить сумку в гардеробе, сэр?
– Э-э-э, пожалуй, – светски ответил Мазур, малость опомнившись. – Только осторожнее, у меня там стекло, только что купил и не успел отослать...
– Все в порядке, сэр.
К ним, повинуясь жесту седовласого, проворно подбежал еще один тип в смокинге, принял от Мазура сумку и понес в сторону гардероба. Мазур задержался, но никто так и не собрался дать ему номерок – видимо, в заведениях подобного полета обходились без них, надо будет учесть...
И непринужденно направился следом за метрдотелем, стараясь не зыркать по сторонам откровенно, словно какая-нибудь деревенщина с соломой в волосах. Интерьер, насколько он мог разглядеть, названию полностью соответствовал: куда ни глянь, замысловатые мозаики в стиле тех самых то ли ацтеков, то ли май: статуи жутко выглядевших богов и зверей и прочие дурные красивости. С радостью Мазур констатировал, что большинство посетителей одеты вовсе не во фраки и вечерние платья, а довольно-таки простецки, кое-кто совершенно по-пляжному, да и держатся далеко не чопорно. Это уже проще, не надо думать, если что, которой из двадцати вилок устриц распечатывать, а которой в ухе чесать...
Седовласый провел его в дальний угол зала, где на длинном диване в виде прямого угла расположилось человек шесть. Точно шесть. Три эффектных девицы, какой-то мрачный тип при полосатом галстуке, что-то отрешенно жевавший, Гай Близард, снова в шортах и гавайке (разве что другой расцветки, но столь же ядовитых тонов) и, наконец, загадочная блондинка, которую отчего-то титуловали светлостью, восседавшая с краешку – на сей раз, конечно, не в скупом купальнике, а в открытом синем платье. Мазур краем уха слыхивал что-то о таких вот тряпках, которые выглядят просто и буднично, но стоят бешеных денег. У него возникло подозрение, что это как раз тот случай.
Судя по лицам тех двоих, его моментально узнали.
– Черт возьми, кого я вижу! – возопил Близард. – Пришел все-таки? Вот и молодец... слушай, я что-то запамятовал, как тебя…
– Ничего удивительного, я не представился, – сказал Мазур, присаживаясь рядом с блондинкой согласно ее недвусмысленному жесту. – Дик Дикинсон. Странствующий моряк.
Эффектные девицы, уже определенно поддавшие, наперебой принялись выкрикивать свои имена, которые Мазур не особенно и запоминал, а мрачный тип, не переставая жевать, ограничился поклоном. Вряд ли он выпендривался именно перед Мазуром – судя по первым наблюдениям, просто-напросто таким уж уродился нелюдимым.
Без церемоний перегнувшись через колени одной из девиц, Гай сунул ему в руку полный бокал и жизнерадостно поинтересовался:
– Ну что, надумал? Предложение в силе.
– Запросто, – сказал Мазур.
– Вы о чем? – вклинилась блондинка.
– У меня, если ты помнишь, рулевой выпал из игры. Вряд ли Дик окажется хуже, у него вид добропорядочный...
– Ну-ну, – загадочно ухмыльнулась блондинка. – Желаю удачи, ребята. Сама бы сплавала...
– Кристина!– воскликнул Гай совершенно серьезно, молитвенно сложив руки на груди. – Ты же знаешь, на что я готов...
– А шиш тебе, – безмятежно выпалила блондинка.
Ну, предположим, она не «шиш» произнесла без запинки розовыми губками, а нечто гораздо покруче, настолько смачное, что оно нисколечко не вязалось ни с роскошным кабаком, ни с титулом светлости, которым ее отчего-то наградил метрдотель. Однако все приняли это как должное, никто и ухом не повел – должно быть, притерпелись.
Блондинка Кристина протянула руку и указательным пальцем легонько постучала Мазура по нижней челюсти:
– Дик, верни челюсть на место. Неужели я тебя, бедняжку, шокировала? Это странствующего-то моряка? Я в наивности своей полагала, что вам и черт не брат... – И звонко, искренне расхохоталась: – Честное слово, у тебя вид сконфуженный. Ах ты лапочка... Неужели существует еще добродетель?
Мазур постарался придать себе равнодушный вид. Он уже понял, что столкнулся с созданием взбалмошным и своенравным, капризнее некуда – и не конфузился (еще чего не хватало!), просто не мог с ходу выбрать подходящую линию поведения. Нужно было на нее настроиться, фигурально выражаясь, поймать ветер...
– Ну, не надувайся. – Кристина положила ему руку на колено. – Я, просто-напросто, очень трудный ребенок. Маму почти не помню, отец воспитанием не занимался, откровенно говоря, все прочие сюсюкали и высоких требований не предъявляли. Вот и получилось чудовище, своенравное и дерзкое... Давай я тебе еще налью, а то робкий ты какой-то, ничуть на моряка не похож – и ходишь не враскачку, и табаком жевательным не плюешь по углам, и рома не требуешь громогласно, и коленкой ко мне не прижимаешься... – и тут же сама непринужденно прижалась бедром, посмотрела внимательно: – Хорошо хоть, в краску тебя не бросает, иначе не знала бы, что и делать... Ничего, что мы так тесненько сидим? Вот и молодец...
Она была красивая, спасу нет, но Мазур всю сознательную жизнь пребывал в убеждении, что девиц такого типа допрежь всякой лирики следует вдумчиво высечь – не в смысле эротических извращений, а в самом утилитарном. Иногда помогает, но чаще всего – черта лысого...
– Ну так как? – спросила она с любопытством, подливая ему в бокал. – Шокирую я тебя?
– А хочешь?
– Не знаю, – пожала она голыми плечами. – Забавляюсь вот... В тебе, по-моему, есть нечто непорочное, а это занятно...
– Это в морском бродяге-то? – усмехнулся Мазур.
– Дик, у непорочности столько видов, подвидов, разновидностей и категорий, что перечесть нельзя... Бесчисленное множество. Со шлюхами хороводился?
– Да, в общем, было дело...
– Людей убивать приходилось?
– Ну, как тебе сказать...
– Значит, приходилось, – уверенно сказала Кристина. – И спиртное, конечно, лакал до посинения, тут и гадать нечего... И что, ты решил, будто этот кратенький список банальных пороков тебя испортил? Говорю же, у непорочности столько обличий... И чем-то таким от тебя определенно веет, поверь опытной девушке, ужасному невоспитанному созданию...
– Это плохо?
– Наоборот, это ужасно интересно. Обычно ко мне прибивает течением гораздо более примитивных и потому неинтересных индивидуумов. Вроде вот этого, – она показала подбородком на что-то усердно жевавшего угрюмого типа. – Плоский, как сковородка, убила бы... Но приходится улыбаться.
– Почему?
– Отец хочет, чтобы я за него вышла. Я, конечно, и не подумаю, но какое-то время придется терпеть и улыбаться...
– Послушай, ты кто? – напрямую спросил Мазур.
– А ты не знаешь? – прищурилась она как-то вовсе уж загадочно.
– Представления не имею.
– Серьезно?
– Абсолютно.
– Ты вообще откуда?
– Из Австралии.
– Душа отдыхает... – призналась она, мечтательно жмурясь. – А ведь ты, похоже, не врешь... Будто меня не знаешь. Совсем интересно. Я тебя не отпущу, точно. Когда еще выпадет такой случай, феномен этакий...
– Только не говори, что ты английская принцесса, – сказал Мазур. – Я не переживу.
– Почему?
– Потому что ты мне сразу понравилась. А если ты окажешься английской принцессой, меня такая оторопь прошибет, что даже на танец не рискну пригласить...
– Ерунда, – сказала Кристина. – Честно, я не английская принцесса. У них у всех, между прочим, морды лошадиные, так что не надо меня обижать такими предположениями...
«Нет, ну кто? – добросовестно ломал голову Мазур. – Кем она может оказаться, с таким лексикончиком и манерами? Яхта, конечно, роскошная, но и Гай, и эти девицы, которых он беззастенчиво охлопывает всех троих сразу, никак не тянут на аристократов. Да и нет в Штатах никаких „светлостей“... правда, у нее не американский, а европейский акцент... Задачка...»
Как бы там ни было, он все же поймал ветер, чрезвычайно похоже на то. Наладилось непринужденное общение, хотя то и дело себя чувствуешь, словно на минном поле – язычок у нее без костей...
Стараясь сделать это незаметно, он посмотрел влево. Там, за небольшим, как раз на двоих столиком сидел тот шкафс пистолетом под полой, которого Мазур уже видел на «Доротее» – и еще один, почти точная копия. Перед ними стояли всякие тарелки-блюда, но Мазур не заметил на столике ничего спиртного. И пушки, поклясться можно, у обоих при себе. Охрана, а? Считайте меня распоследней сухопутной крысой, если эти двое не хорошо дрессированные охранники: внешний облик, выбранная позиция, откуда великолепно просматривается весь зал, их позы, взгляды, полное отсутствие спиртного... Куда ж это мы попали с нашим калашным рылом на сей раз?!
– Ну вот, а поскольку я не английская принцесса, точно, ты вполне можешь меня позвать танцевать. Без всякой оторопи.
Музыка играла культурная, ненавязчивая, совсем непохоже на то, к чему Мазур привык на родине. Он охотно поднялся, прошел следом за ней на открытое пространство, свободное от столиков, положил руки на талию, не чувствуя ни малейшей неловкости – в свое время его в Южной Америке выучили так, что он мог запросто оторватьклассическое аргентинское танго, подвернись умелая партнерша (исторической точности ради следует уточнить, что преподали ему это умение труженицы провинциального борделя, где Мазур поработал вышибалой из-за очередных сложностей жизни).
А впрочем, окружающие без особых затей топтались в классическом «медляке», и это зрелище столь умилительно напоминало советскую танцплощадку из курсантской юности Мазура, что невольная ностальгия продирала – вот только народец был не в пример респектабельнее, и портвейн по углам не тянули из горла, и рубахи друг другу не рвали...
Они тоже колыхались, не выпадая из общего стиля. Самое время лелеять в себе романтический настрой, но Мазур сейчас, как большую часть жизни, был не человеческим индивидуумом, а чем-то вроде расчетно-наводящей приставки, в данном случае – к содержимому мирно покоившейся в гардеробе спортивной сумки, способному при минимальных манипуляциях обернуться нехилой бомбой. И в таковом качестве озабочен был одним: выгорит, не выгорит? Попадет на «Доротею», не попадет? С этим взбалмошным созданием до сих пор ничего не ясно...
– А ты? – спросила она, уютно прижимаясь щекой к его груди. – Ты-то кто такой?
– Моряк, – сказал Мазур. – Только не тот, что ты думаешь.
– А который? – спросила она, не меняя позы.
Мазур усмехнулся про себя – он наконец-то поймал ветер, и корабль уверенно набирал ход...
– Мы, знаешь ли, шли из Тортуги на Ямайку, – сказал он негромко. – Пошли слухи, что в Европу пойдет испанец с полным трюмом золота. Все было нормально, на дворе стоял тысяча шестьсот восемьдесят второй год от Рождества Христова, и тут – этот туман странный, до костей пробрал, и со звездами что-то непонятное началось... Короче говоря, бросили якорь уже у вас. Ну, мы же прошедшие преисподнюю хваткие ребята, мы с ума не сошли и не померли от психологического шока... Баркентину укрыли в надежном месте, одежонку раздобыли соответствующую, с обстановкой освоились, и вот болтаюсь я здесь, и все вокруг мне чрезвычайно странно, хорошо хоть, одно не меняется: девушки все так же красивы и легкомысленны...
Кристина подняла голову и уставилась ему в лицо с непонятым выражением.
– Великолепная история, – сказала она. – Чертовски жаль, что ее с ходу выдумал. Здорово было бы, окажись она настоящая... Но не бывает таких чудес. А я все же толковая девочка – интересного парня заарканила...
– Полагаешь, что заарканила?
Она медленно растянула губы в улыбке:
– А ты все еще полагаешь, что нет?
– Не знаю.
– А тут и знать нечего, тут нужно плыть по течению событий. Между прочим, самый лучший метод... – она гибко извернулась, выскользнув из его объятий, взяла за руку и решительно повлекла в дальний угол зала.
Мазур ловко лавировал среди танцующих, у него возникло смутное предчувствие, что добром тут все не кончится – очень уж целеустремленный был у нее вид, и вообще она не походила на человека с резкими перепадами настроения. Странная девочка, конечно, балованная и чудаковатая – но характерец, сдается, похож на рельс...
Они спустились по ярко освещенной лестнице куда-то определенно ниже уровня земли и оказались в обширнейшем помещении, сверкавшем белоснежным кафелем, чистейшими зеркалами и никелем так, что глаза поначалу резало. Вид тем не менее был насквозь казенный: ряды белейших раковин с кранами цвета золота, а по другую сторону – бесконечная шеренга дверей.
Прежде чем Мазур стал догадываться, куда они угодили, Кристина открыла одну из дверей, затолкнула его внутрь и звонко защелкнула сверкающую задвижку. Тут только он сообразил, что оказался всего-навсего в туалете, к которому, как это на загнивающем Западе водилось, вульгарное название «сортир» никоим образом не подходило. Вообще, стоило ему угодить за границу, тамошние туалеты откровенно начинали угнетать и вызывать какое-то странное уныние – потому что походили скорее на некие научные лаборатории из-за этой вот сияющей чистоты.
Он огляделся. Знакомые приспособления поражали инопланетной ухоженностью – а была еще и масса чего-то незнакомого, не сразу и поймешь, для чего предназначены. В прежних своих образахон до столь шикарных гальюнов еще не поднимался.
Кристина, двигаясь совершенно непринужденно, открыла сумочку, выложила на белоснежную полку карманное зеркальце, какой-то футлярчик и самое прозаическое бритвенное лезвие. Деловито вытряхнула на зеркальце щепотку белого порошка, аккуратненько и проворно сбила его лезвием в виде дорожки. Оглянулась на Мазура:
– Тебе, конечно, не предлагаю. У тебя на физиономии написано, что для тебя предел дурмана – коктейль из рома с водкой.
Глядя, как она сноровисто втягивает через трубочку белый порошок сначала правой, потом левой ноздрей, Мазур на сей раз воздержался от мысленной критики буржуазных нравов, потому что занятие это было насквозь бесполезное. Он просто представил рожи пары-тройки знакомых замполитов, если бы они его сейчас узрели – пожалуй, и кондрашка могла бы хватить...
– Ну вот, – сказала Кристина, оборачиваясь к нему. – Жить стало легче, жить стало веселее, как сказал когда-то по другому поводу один жуткий, но головастый деятель...
Ничего в ней особенно не изменилось, разве что зрачки сузились да улыбка стала чуточку отрешенной.
– А это ничего, что мы тут... – сказал Мазур, сделав неопределенный жест.
– Ты марксизмом никогда не интересовался?
– С какого перепугу? – натурально изумился Мазур.
– Зря. По крайней мере, знал бы, что буржуазное общество разлагается и деградирует. Я не марксистка, боже упаси, вот был бы смех! Просто-напросто люблю теории и учения, которые гласят, что все вокруг деградирует и разлагается – в этом случае не чувствуешь себя уродом или выродком… Короче говоря, голову даю на отсечение, что в половине здешних апартаментов сейчас всаживают себе нечто даже похуже кокаина, и не только этим занимаются. Поверь моему жизненному опыту...