Бить его, наверное, в отделе не станут. А вот прессовать начнут плотно и старательно. Но Алексею сейчас было все равно.
– Давай-ка бабки бери, какие есть, бритву, зубную щетку и шагай, – с деланным сочувствием скомандовал Зубастый. – Понадобятся… Паша!
В номер, распахнув приоткрытую дверь, заглянул совсем молодой парень в форме с сержантскими нашивками и с «калашом» на плече.
– Примешь бойца и волоки в машину.
…Закончив повесть, которой нет печальнее на свете, Карташ махнул водки и запил водой из кружки. Хата номер четыре-шесть-* понемногу начинала кружиться и качаться перед глазами.
Сокамерники некоторое время молчали.
– Ну чисто как в сериале… – сказал наконец Квадрат.
– Наркологическую экспертизу делали? – перебил Эдик – насквозь оперским тоном.
Алексей вяло пожал плечами:
– Да, чего-то проверяли вроде. Через сутки примерно… Никаких следов в крови. Значит, просто пьяный был. Да я и не отрицал…
– Есть наркотики определенных групп, которые без следа выводятся из организма за несколько часов, – покачал Эдик головой. Сделал паузу и добавил: – Причем, не обязательно наркотики… Эти тупорылые уроды тебе прямо говорили – мол, ты убил? И понятые слышали? Эх, блин, жалко меня там не было… Что – «а что»? А то, что подобные обвинения может только суд выносить! А теперь рассказывай, что подписывал, когда, что не подписывал…
– Так, стоп, – перебил Дюйм. – Эдик… Эдик, опер херов, я к кому обращаюсь!
И посмотрел на мента долгим взглядом, в котором явственно читалось: «Ты че! А вдруг это подсадка?», – и добавил другим уже тоном:
– Не тяни ты парню душу, не видишь, и так ему паршиво…
– Да ладно, – выговорил Карташ. Язык уже несколько заплетался. – Пусть спрашивает, я-то чист и невинен, как незачатый младенец.
Ну не рассказывать же им о своем славном прошлом и о Кацубе с Глаголевым…
– Слушай, а может, ты шпиён? – спросил Эдик. – Промышленный, а? Или агент ЦРУ. Под Гаркалова копаешь, чтоб, значит, Россию развалить? Тогда почему не в фээсбэшной тюрьме сидишь?..
– Ага, – слабо усмехнулся Алексей. – Честь имею представиться: агент Бен Ладена, личный номер три-два-два-два-два-три. Собираюсь вот «Кресты» взорвать, на устрашение правильных урок…
– Да ладно, не заводись. Коли правду рассказал и ничего не утаил, значит, все просто. Не бывает, вишь ты, сложных преступлений, уж поверь специалисту. Либо вокруг женщин все вертится, либо вокруг денег. И только. Остальное – вариации на тему.
– Ну да, я из-за бабок бабу загасил. Очень смешно.
– Э, брат, – пригляделся к Карташу Дюйм, – да ты уже поплыл… Давай-ка баиньки. Переспи это дело, здесь вечер помудрее утра будет…
И в самом деле, водка ударила в голову, резко потянуло в сон. Карташ безропотно кивнул, молча поднялся. Покачиваясь, раскинул постель, и полез на уготованную шконку, прямо в одежде.
– Ты офуел? – услышал он сквозь дрему яростный шепот Дюйма. – Если хата не «плюсовая» [12], так языком можно трепать? Чего ты к нему с вопросами полез?
И – равнодушный ответ Эдика:
– Про тебя, что ль, я трепал? Расслабься, ваша честь. Мужик и правда не при делах.
– С чего ты взял?
– Чтоб в одну камеру со мной, опером, совали подсадку с такой навороченной и такой дырявой легендой?..
Эт-то верно, тут опер попал в точку. История и в самом деле была излишне сложной и сияла дырами, как дуршлаг на просвет… А самая главная дырка (для, Алексея, по крайней мере), заключалась вот в чем, и вот что вселяло в его душу пусть и призрачную, но все же надежду. Подумайте: даже если Карташ собственноручно застрелил Машу с ее нечаянным знакомым, а такую версию со счетов сбрасывать нельзя, то… из чего,скажите на милость? Никакого ствола при нем не было. Ни «Вектора», ни даже детского водяного. А раз не было, значит…
Ага, вот именно. Значит, очень грамотная подстава.
Вопрос лишь: кто подставил и зачем?
Ч-черт…
В тайге, объективно глядючи, было проще. Да и после, в Туркменистане, и потом, в Шантарске, – проще в том смысле, что таежно-туркмено-шантарские приключения походили более всего на компьютерную игру-стрелялку: беги и стреляй, стреляй и беги. А тут куда бежать? В кого стрелять?!
Конечно, крытка не зона, тут и расклад совсем другой, да и обстоятельства, да и – что там говорить – там, где он служил, хоть воздух был свежий, а здесь?! Хата, спасибо хоть «красная», да параша, да умывальник и окошко, причем с отсекателем,откуда видно одно только небо, которое в Питере, если честно, оч-ченно редко радует глаз.
Алексей отвернулся к холодной стене, закрыл глаза и немедля провалился в черный колодец сна. Без всяческих сновидений.
И плевать ему в этот момент было, нарушает он установленные в хате правила или нет.
И плевать было на то, будут его гасить сонного, или же погодят до побудки.
Глава 8
Глава 9
– Давай-ка бабки бери, какие есть, бритву, зубную щетку и шагай, – с деланным сочувствием скомандовал Зубастый. – Понадобятся… Паша!
В номер, распахнув приоткрытую дверь, заглянул совсем молодой парень в форме с сержантскими нашивками и с «калашом» на плече.
– Примешь бойца и волоки в машину.
…Закончив повесть, которой нет печальнее на свете, Карташ махнул водки и запил водой из кружки. Хата номер четыре-шесть-* понемногу начинала кружиться и качаться перед глазами.
Сокамерники некоторое время молчали.
– Ну чисто как в сериале… – сказал наконец Квадрат.
– Наркологическую экспертизу делали? – перебил Эдик – насквозь оперским тоном.
Алексей вяло пожал плечами:
– Да, чего-то проверяли вроде. Через сутки примерно… Никаких следов в крови. Значит, просто пьяный был. Да я и не отрицал…
– Есть наркотики определенных групп, которые без следа выводятся из организма за несколько часов, – покачал Эдик головой. Сделал паузу и добавил: – Причем, не обязательно наркотики… Эти тупорылые уроды тебе прямо говорили – мол, ты убил? И понятые слышали? Эх, блин, жалко меня там не было… Что – «а что»? А то, что подобные обвинения может только суд выносить! А теперь рассказывай, что подписывал, когда, что не подписывал…
– Так, стоп, – перебил Дюйм. – Эдик… Эдик, опер херов, я к кому обращаюсь!
И посмотрел на мента долгим взглядом, в котором явственно читалось: «Ты че! А вдруг это подсадка?», – и добавил другим уже тоном:
– Не тяни ты парню душу, не видишь, и так ему паршиво…
– Да ладно, – выговорил Карташ. Язык уже несколько заплетался. – Пусть спрашивает, я-то чист и невинен, как незачатый младенец.
Ну не рассказывать же им о своем славном прошлом и о Кацубе с Глаголевым…
– Слушай, а может, ты шпиён? – спросил Эдик. – Промышленный, а? Или агент ЦРУ. Под Гаркалова копаешь, чтоб, значит, Россию развалить? Тогда почему не в фээсбэшной тюрьме сидишь?..
– Ага, – слабо усмехнулся Алексей. – Честь имею представиться: агент Бен Ладена, личный номер три-два-два-два-два-три. Собираюсь вот «Кресты» взорвать, на устрашение правильных урок…
– Да ладно, не заводись. Коли правду рассказал и ничего не утаил, значит, все просто. Не бывает, вишь ты, сложных преступлений, уж поверь специалисту. Либо вокруг женщин все вертится, либо вокруг денег. И только. Остальное – вариации на тему.
– Ну да, я из-за бабок бабу загасил. Очень смешно.
– Э, брат, – пригляделся к Карташу Дюйм, – да ты уже поплыл… Давай-ка баиньки. Переспи это дело, здесь вечер помудрее утра будет…
И в самом деле, водка ударила в голову, резко потянуло в сон. Карташ безропотно кивнул, молча поднялся. Покачиваясь, раскинул постель, и полез на уготованную шконку, прямо в одежде.
– Ты офуел? – услышал он сквозь дрему яростный шепот Дюйма. – Если хата не «плюсовая» [12], так языком можно трепать? Чего ты к нему с вопросами полез?
И – равнодушный ответ Эдика:
– Про тебя, что ль, я трепал? Расслабься, ваша честь. Мужик и правда не при делах.
– С чего ты взял?
– Чтоб в одну камеру со мной, опером, совали подсадку с такой навороченной и такой дырявой легендой?..
Эт-то верно, тут опер попал в точку. История и в самом деле была излишне сложной и сияла дырами, как дуршлаг на просвет… А самая главная дырка (для, Алексея, по крайней мере), заключалась вот в чем, и вот что вселяло в его душу пусть и призрачную, но все же надежду. Подумайте: даже если Карташ собственноручно застрелил Машу с ее нечаянным знакомым, а такую версию со счетов сбрасывать нельзя, то… из чего,скажите на милость? Никакого ствола при нем не было. Ни «Вектора», ни даже детского водяного. А раз не было, значит…
Ага, вот именно. Значит, очень грамотная подстава.
Вопрос лишь: кто подставил и зачем?
Ч-черт…
В тайге, объективно глядючи, было проще. Да и после, в Туркменистане, и потом, в Шантарске, – проще в том смысле, что таежно-туркмено-шантарские приключения походили более всего на компьютерную игру-стрелялку: беги и стреляй, стреляй и беги. А тут куда бежать? В кого стрелять?!
Конечно, крытка не зона, тут и расклад совсем другой, да и обстоятельства, да и – что там говорить – там, где он служил, хоть воздух был свежий, а здесь?! Хата, спасибо хоть «красная», да параша, да умывальник и окошко, причем с отсекателем,откуда видно одно только небо, которое в Питере, если честно, оч-ченно редко радует глаз.
Алексей отвернулся к холодной стене, закрыл глаза и немедля провалился в черный колодец сна. Без всяческих сновидений.
И плевать ему в этот момент было, нарушает он установленные в хате правила или нет.
И плевать было на то, будут его гасить сонного, или же погодят до побудки.
Глава 8
«А в это время, в замке у шефа…»
В тот момент, как Алексей Карташ спал мертвецким сном, в Москве о нем думал человек, который Карташа никогда в этой жизни не встречал, никогда о нем не слышал, и вообще до сего дня не подозревал о существовании некоего старшего лейтенанта внутренних войск…
Тишина в кабинете стояла полнейшая, небывалая. Если и могло ее что-то нарушить не по волехозяина – только звонок по телефону прямой связи с Самим. Остальные телефоны были отключены. А по воле хозяина кабинета тишину нарушали единичные звуки: постукивание бутылочного горлышка о край стакана, шипение газовой зажигалки, пощелкивание колпачком авторучки и тяжелое дыхание.
Хозяин кабинета, Роман Борисович Гаркалов, поднял бутылку на уровень глаз. От пол-литры осталось граммов сто пятьдесят, триста пятьдесят легло на грудь, но водка никак не забирала, желанное опьянение все не приходило. Гаркалов запрокинул голову и выпил оставшееся прямо из горла. В один прием, не отрываясь.
Это зрелище, бесспорно, способно было бы поразить какого-нибудь представителя из числа простого электората, доведись ему такое улицезреть. Это ж не Ванька-сантехник из горла хлещет. Из горла хлещет известнейший в стране человек, уже второе четырехлетие не покидающий кремлевского небосклона – в недавнем прошлом министр, впоследствии видный думский деятель, а ныне председатель Фонда, о котором, чтоб было все понятно, достаточно сказать лишь одно: через Фонд проходят так называемые благотворительные пожертвования на восстановление Чечни.
Впрочем, поправил себя Гаркалов, именно сегодня электорат не удивился бы небывалому зрелищу. Потому что именно сегодня по всем информационным агентствам прошла новость – у Гаркалова убили сына. «Никакой личной тайны, никакого уважения к личной беде. Для них – всего лишь сенсация и они только рады-радешеньки. С-суки», – вяло, без большой злобы подумалось ему. Журналистская бесцеремонность сегодня Гаркалова заботила мало.
Роман Борисович медленно обвел по-прежнему трезвым взглядом кабинет. Снова потянулся к пачке «Милд-севена», хотя от выкуренных сигарет во рту стояла горечь. (Курить в кабинете, как и курить на людях он перестал давно. САМ не выносил табачный дым и не жаловал курящих, поэтому весь кремлевский круг срочно бросил смолить. Гаркалову курившему с пятнадати лет, бросить было тяжело, а то уже и невозможно, и чтобы забить желание, он жрал таблетки с никотином – вон, ими весь верхний ящик завален. Курить он позволял себе только дома, по окончании тяжелого рабочего дня. Но сегодня на все плевать.)
За последнее время он привык к тому, что нерешаемых проблем для него нет. Сегодня со всей страшной очевидностью открылось, что он себя обманывал. Сына ему спасти не удалось – при всех его возможностях и средствах. И ведь знал, что с ним может произойти… всякое. И несколько раз пытался повлиять. А потом оставил попытки, решив для себя, что пока он наверху, сумеет вытащить Димку из любых неприятностей. Оказывается, не из любых…
И теперь уже ничего не поправишь.
Но он знает, что должен делать.
Гаркалов нажал на кнопку вызова связи с приемной.
– Шилов пришел?
– Да, здесь, – коротко ответил секретарь. – Впустить?
– Впускай.
Почти сразу же после этого распахнулась массивная дубовая дверь, в кабинет скользнул среднего роста человек, плотно прикрыл дверь за собой и бесшумно, кошачьей походкой прошел вдоль длиннющего стола для заседаний. Безукоризненно сидящий костюм, плакатная прическа и моложавая фигура. В этом Гаркалов всегда завидовал своему помощнику – Шилов как-то находит время, чтобы следить за своей фигурой, не давать расти животу и обвисать плечам…
– Обойдемся без соболезнований. Садись, – хозяин поднялся, вышел из-за своего рабочего стола, шагнул к бару, достал оттуда бутылку граппы и два стакана, обошел стол и сел рядом с Шиловым на соседний стул, предназначенный для рядового посетителя. Свинтил пробку, налил себе и помощнику.
– Там, – Гаркалов махнул рукой в сторону полок со всякими бюстами, папками и прочим барахлом, – конфеты, если надо. Другой закуси нет.
Шилов поблагодарил, но остался на месте.
– Помянем, – сказал Гаркалов. Выпили, не чокаясь.
– Ну, что скажешь, Леонид?
Несмотря на всю неопределенность вопроса, Шилов не стал уточнять – дескать, что вы имеете в виду.
– Я же вас предупреждал, Роман Борисович. Надо было отправить его в Канаду, сидел бы он там сейчас…
– Не трави ты! – Гаркалов махнул рукой и снова разлил граппу по стаканам. Он, кажется, все-таки начинал хмелеть, и теперь не терпелось добавить. – Давай говори, кто он?
Гаркалов выпил. Шилов пить не стал, а достал из кармана блокнот.
– Случайный человек, никоим образом не имеющий отношение к… некоторым занятиям Дмитрия. Ваш сын…
Шилов замялся. Гаркалов понял, что помощник ждет сигнала и этот сигнал дал:
– Говори без обиняков.
Роман Борисович Гаркалов, демонстрируя, что сегодня они на равных, поднялся, сам сходил к рабочему столу за сигаретами и пепельницей. Протянул сигареты Шилову. Разве что прикурить не поднес, а просто подвинул зажигалку помощнику по столешнице.
– Говоря без обиняков… – снова начал Шилов, – ваш сын Дмитрий пал жертвой своего чрезмерного увлечения женским полом, а еще – убежденности в том, что все ему сойдет с рук. Как сходило до этого. Но на сей раз он, во-первых, напоролся на провинциала из Сибири, привыкшего поступать по таежным законам и плохо осведомленного, кто есть кто в столицах, а во-вторых, на ревнивца, и вдобавок вооруженного. Плюс какое-то прямо чудовищное стечение обстоятельств. Плюс напились они все. Арестованного за убийство вашего сына зовут, – Шилов заглянул в блокнот, – Карташ Алексей Аркадьевич, прибыл в Санкт-Петербург из Шантарска. Старший лейтенант внутренних войск. В Шантарской области проходил службу в ИТУ номер ***. И это несмотря на то, что его отец – генерал от ПВО. Отец жив-здоров, проживает здесь, в Москве, по-прежнему служит в штабе округа, имеет неплохие связи. Все указывает на то, что у отца с сыном натянутые отношения. Карташ прибыл в Питер в сопровождении некой Топтуновой Марии Александровны, которую тоже… нашли вместе с Дмитрием.
Шилов загасил окурок.
– Правда, не очень понятно, как эти двое оказались на презентации. Совершенно иного круга люди. Вероятно, приглашение им сделали какие-то их знакомые по Шантарску. Или старые знакомые этого Карташа по Москве. Можно установить…
И выжидательно замолчал.
– Ни к чему, – сказал Гаркалов.
– Вы только скажите, Роман Борисович, и мы проведем полное дознание. Выясним про этого Карташа все, начиная с раннего детства, про всех его родственников и дружков. Я сейчас же могу позвонить Торопову…
Шилов вновь замолчал. Гаркалов ничего ему не отвечал, шеф вновь налил себе граппы и залпом выпил.
– Все же Дмитрий своей смертью не вовлек нас в неприятную историю, – осторожно сказал Шилов. – Не дал пищу нашим… недоброжелателям. Бытовое убийство. Плохо, конечно, но вы же знаете, что могло быть еще хуже…
Роман Борисович резко поднялся – Шилов встрепенулся и замолчал. Гаркалов направился вокруг стола. Под его тяжелыми шагами скрипел паркет.
– Сынок у меня был, конечно, еще тот… – остановившись, сказал Гаркалов. Повторил: – Еще тот… Но он мойсын. Не верю, что этот твой Таркаш не знал на кого поднимает руку! Должны были сказать, чейэто сын! На презентации кругом люди были! Этот гад на моюкровь руку поднял! Какой-то портяночник, шваль, мелочь – и посмел!!!
Лицо Гаркалова побагровело. Ладони сжались в кулаки. Гаркалов оперся кулаками о столешницу и всей массой грузного тела навис над столом.
– На мою кровь, на меня руку поднял, – тихим, но оттого не менее страшным голосом повторил Гаркалов. – Он не должен жить.
Шилов внимательно смотрел на шефа, ожидая продолжения.
– Он не должен жить, – повторил Гаркалов, тяжело опускаясь на стул. – Ты можешь это… устроить?
Роману Борисовичу Гаркалову не к кому больше было обратиться с такой просьбой. Его всесилие, как сегодня выяснялось, было весьма ограничено. Да, он запросто, по одной лишь прихоти, мог купить то, на что рядовому человеку не накопить из двести лет беспорочного труда на благо отечества. Он мог разрушить любую, даже крупную фирму, оставив без работы тысячи человек, а мог и простить. Он мог бросить все и отправиться доживать дни на Канары… Но уничтожить одного-единственного человека было, оказывается, не в его власти. При всех его деньгах и связях! Тем более, когда все твои связи находятся исключительно в кругу деловой и чиновничьей элиты России. Ну и к кому подойдешь с такойпросьбой? А если подойдешь, то об этом сразу узнают посторонние, и, считай, приехал.
Конечно, он водил знакомство с силовыми министрами, однако… Да, к ним можно обратиться с подобнойпросьбой и даже, вероятно, они сумеют помочь. Вот только ты до самой смерти окажешься в их власти, они тебя этой твоей просьбой защемят, как капканом…
У Гаркалова по сути оставался только Ленька Шилов. «А если Шилов вдруг откажется? – с испугом подумал Роман Борисович. – Не самому же? Нет, отказаться Шилов не может. Он же понимает, что тогда я лишу его всего.И куда он пойдет?»
– Я могу это устроить, – преспокойно кивнул помощник.
Роман Борисович выпрямился, вернулся к своему месту, грузно опустился на стул, налил себе еще граппы.
– Я хочу, чтобы это случилось как можно быстрее.
– Я постараюсь, – просто сказал Шилов.
– И еще вот что, – Гаркалов закурил несчитанную за сегодня сигарету. – Сына не вернешь. Это понятно. Но я не хочу, чтобы вот этот гад так просто взял и умер. Я хочу, чтобы он… чтобы умирал долго и мучительно. Я хочу, чтоб его медленно резали по кусочкам, понимаешь, Леня? Я хочу, чтобы ему сделали «красный тюльпан» [13]. Сам знаешь, денег мне не жалко. Сколько надо, столько и выделю.
Они говорили откровенно, ни коим образом не сомневаясь, что разговор до посторонних ушей не дойдет. Кабинет был надежно защищен от любой возможной прослушки, не говоря уж про то, что его каждый день проверяли специальными приборами на наличие любопытных электронных насекомых… При тех денежных потоках, которые проходили через Фонд, иначе и быть не могло.
– Роман Борисович, – Шилов придал голосу успокаивающую мягкость. – Следственный изолятор «Кресты» – это… как бы это выразиться… не совсем то место, где возможны… г-хм… долгие процедуры. И вдобавок громкие. Для того чтобы обставить процедуру желаемым образом, надо вытаскивать человека на волю. Но подозреваемый в убийстве персоны такого масштаба – фигура сама по себе заметная, вот в чем беда. Просто так ее не выкупишь, к тому же там все-таки Санкт-Петербург, а не Бишкек. Деньги все не решают, Роман Борисович, слишком многих придется посвящать, кто-нибудь обязательно проговорится, а тюремные опера не дураки, нет-нет, да всплывет отец убитого… Короче говоря, чтоб вытащить его на волю, придется светиться, действовать именами,только так и не иначе, Роман Борисович. Может, все же обойдемся простым вариантом?
Гаркалов пробарабанил пальцами по столешнице.
– Есть же способы, – наконец просительно сказал он. – Иголки под веки, спицы под ногти, крючки в ноздри, до самого мозга… яйца в розетку, в конце концов!.. А яды! Яды, например, а? Ты же сечешь в ядах! От некоторых умирают в страшных мучениях. И долго умирают!
– Все равно яды использовать придется в условиях СИЗО, – сказал Шилов. – Этого… Карташа быстро переправят в медчасть, накачают морфином, он и перекинется легко и просто… Яд, как мне кажется, можно использовать только в том случае, если он моментального действия… Да и то поднимется шум, беготня начнется… Убийство в СИЗО – это не бомжа на помойке завалить, расследование начне…
– Да клал я их на шум, беготню и расследование! – взорвался Гаркалов. А потом неожиданно успокоился и невесело усмехнулся: – Да, наверное, ты прав… Вот абсурднейшая ситуация! Два руководителя высшего уровня сидят в кабинете, которому позавидовали бы даже некоторые губернаторы, и обсуждают, чем попроще и сподручнее спровадить на тот свет какого-то сибирского солдафона!
Роман Борисович пристально взглянул на помощника. Шилов прекрасно понимал, что шеф сейчас ни в коем случае не шутит. Он проверяет свои сомнения. И Шилов знал, что надо сказать:
– Возмездие – дело святое вне зависимости от рангов и чинов. Это вопрос чести. Мы хоть переоделись в костюмы и летаем самолетами, но внутри, глубин но,мы все те же изначальные дикари, которых может успокоить и примирить с самими собой только вид крови врага…
– И опять ты прав, – Роман Борисович хлопнул ладонью по столу. – Что ж, раз не получается медленно и мучительно… Эх, а жаль! Ну, тогда пусть просто умрет.
Гаркалов хищно усмехнулся.
– Нас никто не посмеет связать с этим… эксцессом, но в их головах, – вытянув руку, он показал пальцем в сторону двери, – пусть накрепко отложится, что Гаркалов никому ничего не прощает.
Идя по коридору, спускаясь в лифте в подземный гараж, выезжая из гаража на улицу, Шилов составлял план действий.
Стоит ли говорить, что это – равно, впрочем, как и все остальные – поручение шефа он должен исполнить в лучшем виде? Но, разумеется, без всех этих кровожадных вывертов в духе изысканного восточного душегубства. Следует всего лишь просто и надежно переправить в Страну Вечной охоты господина Карташа, арестованного по подозрению в убийстве господина Дмитрия Гаркалова, делов-то…
Конечно, организация убийства – это вовсе не то мероприятие, за которое Леонид Викторович Шилов брался с удовольствием. Чреватое мероприятие, что ни говори, как бы надежно ты не был прикрыт. Какое-нибудь дерьмо обязательно всплывет, не сегодня, так завтра, как надежно оно не было утоплено. Однако, берясь за это поручение, Шилов не колебался ни единого мгновения – потому что он находится в положении средневекового вассала. В положении самурая. Да-да: он – типичный самурай. И до последнего должен держаться своего феодала, то бишь шефа. Правда, дело тут не в фанатичной иррациональной верности самурая. А в том, что только вместе с шефом он есть могущественная фигура, без шефа же его акции обрушатся, как ценные бумаги какого-нибудь занюханного «Юкоса».
Нет-нет, не думайте, он, конечно, не пропадет. Пристроится где-нибудь и как-нибудь. Однако не пропасть – этого мало. Он никогда себе не простит, если упустит возможности, какие открывает близость к такому папе, как Р. Б. Гаркалов. Тогда придется уйти из высшего эшелона. Навсегда.
К тому же, ему не впервой выполнять, назовем это так, щекотливые поручения. Правда, подобные дела остались далеко в прошлом – в эпохе диких девяностых. Сейчас на любом уровне, а особенно на том, где пребывали они с шефом, дела решались иными способами: в кабинетах чиновников разных уровней, насылом на неугодных и мешающих прокуратуры, федералов, ментов, налоговой… Но тут выпал такой случай, что придется вспоминать былой опыт и восстанавливать подзабытые связи.
Остановив машину перед выездом на улицу, Шилов настучал на панели мобильника номер, который держал исключительно в памяти, не доверяя его ни бумаге, ни электронным записным книжкам. Абонент ответил после первого же гудка.
– Привет, – просто сказал Шилов. – Здоров? Готов к свершениям?
– А то! – бодро отозвался абонент.
– Тогда готовься и к встрече. Буду у вас Петербурге сегодня к вечеру. Пересечемся завтра утром. Подходы к месту твоей прошлой службы остались?
– Ах, во-от оно что… Ну, что… ну, приезжай, разберемся.
И по тому, сколь многозначительно абонент протянул это «во-от», Шилов сразу просек, что и тот просек. Абонент понял, что затевается и зачем он понадобился Шилову. И нет в этом никаких невиданных чудес дедукции. Перемножил два на два и получил искомое. Про убийство Гаркаловского сынка он, разумеется, наслышан, на кого сейчас работает Шилов, он знает, а тут Шилов собирается в Питер, проявляет интерес к бывшему месту службы, то бишь к «Крестам», и обратился не к официальному лицу, а к самому что ни на есть неофициальному.
– Если тебе понятно, то, может, обнадежишь меня? – спросил Шилов.
– Девяносто на десять, – обнадежил абонент.
«Прекрасно, один механизм запущен, – подумал
Шилов, нажимая на мобильнике кнопку с красной телефонной трубкой. – Но, как известно, из двух стволов-то надежней будет. Надо бы пощупать за вымя этого, как его… Карновского, во как. Димочкиного давнего подельника, надежного соратника и верного компаньона… Мудилы, в общем, конченного. Он-то мне и обеспечит второй ствол… А уж для полной гарантии неплохо бы произвести выстрел из трех орудий».
Тишина в кабинете стояла полнейшая, небывалая. Если и могло ее что-то нарушить не по волехозяина – только звонок по телефону прямой связи с Самим. Остальные телефоны были отключены. А по воле хозяина кабинета тишину нарушали единичные звуки: постукивание бутылочного горлышка о край стакана, шипение газовой зажигалки, пощелкивание колпачком авторучки и тяжелое дыхание.
Хозяин кабинета, Роман Борисович Гаркалов, поднял бутылку на уровень глаз. От пол-литры осталось граммов сто пятьдесят, триста пятьдесят легло на грудь, но водка никак не забирала, желанное опьянение все не приходило. Гаркалов запрокинул голову и выпил оставшееся прямо из горла. В один прием, не отрываясь.
Это зрелище, бесспорно, способно было бы поразить какого-нибудь представителя из числа простого электората, доведись ему такое улицезреть. Это ж не Ванька-сантехник из горла хлещет. Из горла хлещет известнейший в стране человек, уже второе четырехлетие не покидающий кремлевского небосклона – в недавнем прошлом министр, впоследствии видный думский деятель, а ныне председатель Фонда, о котором, чтоб было все понятно, достаточно сказать лишь одно: через Фонд проходят так называемые благотворительные пожертвования на восстановление Чечни.
Впрочем, поправил себя Гаркалов, именно сегодня электорат не удивился бы небывалому зрелищу. Потому что именно сегодня по всем информационным агентствам прошла новость – у Гаркалова убили сына. «Никакой личной тайны, никакого уважения к личной беде. Для них – всего лишь сенсация и они только рады-радешеньки. С-суки», – вяло, без большой злобы подумалось ему. Журналистская бесцеремонность сегодня Гаркалова заботила мало.
Роман Борисович медленно обвел по-прежнему трезвым взглядом кабинет. Снова потянулся к пачке «Милд-севена», хотя от выкуренных сигарет во рту стояла горечь. (Курить в кабинете, как и курить на людях он перестал давно. САМ не выносил табачный дым и не жаловал курящих, поэтому весь кремлевский круг срочно бросил смолить. Гаркалову курившему с пятнадати лет, бросить было тяжело, а то уже и невозможно, и чтобы забить желание, он жрал таблетки с никотином – вон, ими весь верхний ящик завален. Курить он позволял себе только дома, по окончании тяжелого рабочего дня. Но сегодня на все плевать.)
За последнее время он привык к тому, что нерешаемых проблем для него нет. Сегодня со всей страшной очевидностью открылось, что он себя обманывал. Сына ему спасти не удалось – при всех его возможностях и средствах. И ведь знал, что с ним может произойти… всякое. И несколько раз пытался повлиять. А потом оставил попытки, решив для себя, что пока он наверху, сумеет вытащить Димку из любых неприятностей. Оказывается, не из любых…
И теперь уже ничего не поправишь.
Но он знает, что должен делать.
Гаркалов нажал на кнопку вызова связи с приемной.
– Шилов пришел?
– Да, здесь, – коротко ответил секретарь. – Впустить?
– Впускай.
Почти сразу же после этого распахнулась массивная дубовая дверь, в кабинет скользнул среднего роста человек, плотно прикрыл дверь за собой и бесшумно, кошачьей походкой прошел вдоль длиннющего стола для заседаний. Безукоризненно сидящий костюм, плакатная прическа и моложавая фигура. В этом Гаркалов всегда завидовал своему помощнику – Шилов как-то находит время, чтобы следить за своей фигурой, не давать расти животу и обвисать плечам…
– Обойдемся без соболезнований. Садись, – хозяин поднялся, вышел из-за своего рабочего стола, шагнул к бару, достал оттуда бутылку граппы и два стакана, обошел стол и сел рядом с Шиловым на соседний стул, предназначенный для рядового посетителя. Свинтил пробку, налил себе и помощнику.
– Там, – Гаркалов махнул рукой в сторону полок со всякими бюстами, папками и прочим барахлом, – конфеты, если надо. Другой закуси нет.
Шилов поблагодарил, но остался на месте.
– Помянем, – сказал Гаркалов. Выпили, не чокаясь.
– Ну, что скажешь, Леонид?
Несмотря на всю неопределенность вопроса, Шилов не стал уточнять – дескать, что вы имеете в виду.
– Я же вас предупреждал, Роман Борисович. Надо было отправить его в Канаду, сидел бы он там сейчас…
– Не трави ты! – Гаркалов махнул рукой и снова разлил граппу по стаканам. Он, кажется, все-таки начинал хмелеть, и теперь не терпелось добавить. – Давай говори, кто он?
Гаркалов выпил. Шилов пить не стал, а достал из кармана блокнот.
– Случайный человек, никоим образом не имеющий отношение к… некоторым занятиям Дмитрия. Ваш сын…
Шилов замялся. Гаркалов понял, что помощник ждет сигнала и этот сигнал дал:
– Говори без обиняков.
Роман Борисович Гаркалов, демонстрируя, что сегодня они на равных, поднялся, сам сходил к рабочему столу за сигаретами и пепельницей. Протянул сигареты Шилову. Разве что прикурить не поднес, а просто подвинул зажигалку помощнику по столешнице.
– Говоря без обиняков… – снова начал Шилов, – ваш сын Дмитрий пал жертвой своего чрезмерного увлечения женским полом, а еще – убежденности в том, что все ему сойдет с рук. Как сходило до этого. Но на сей раз он, во-первых, напоролся на провинциала из Сибири, привыкшего поступать по таежным законам и плохо осведомленного, кто есть кто в столицах, а во-вторых, на ревнивца, и вдобавок вооруженного. Плюс какое-то прямо чудовищное стечение обстоятельств. Плюс напились они все. Арестованного за убийство вашего сына зовут, – Шилов заглянул в блокнот, – Карташ Алексей Аркадьевич, прибыл в Санкт-Петербург из Шантарска. Старший лейтенант внутренних войск. В Шантарской области проходил службу в ИТУ номер ***. И это несмотря на то, что его отец – генерал от ПВО. Отец жив-здоров, проживает здесь, в Москве, по-прежнему служит в штабе округа, имеет неплохие связи. Все указывает на то, что у отца с сыном натянутые отношения. Карташ прибыл в Питер в сопровождении некой Топтуновой Марии Александровны, которую тоже… нашли вместе с Дмитрием.
Шилов загасил окурок.
– Правда, не очень понятно, как эти двое оказались на презентации. Совершенно иного круга люди. Вероятно, приглашение им сделали какие-то их знакомые по Шантарску. Или старые знакомые этого Карташа по Москве. Можно установить…
И выжидательно замолчал.
– Ни к чему, – сказал Гаркалов.
– Вы только скажите, Роман Борисович, и мы проведем полное дознание. Выясним про этого Карташа все, начиная с раннего детства, про всех его родственников и дружков. Я сейчас же могу позвонить Торопову…
Шилов вновь замолчал. Гаркалов ничего ему не отвечал, шеф вновь налил себе граппы и залпом выпил.
– Все же Дмитрий своей смертью не вовлек нас в неприятную историю, – осторожно сказал Шилов. – Не дал пищу нашим… недоброжелателям. Бытовое убийство. Плохо, конечно, но вы же знаете, что могло быть еще хуже…
Роман Борисович резко поднялся – Шилов встрепенулся и замолчал. Гаркалов направился вокруг стола. Под его тяжелыми шагами скрипел паркет.
– Сынок у меня был, конечно, еще тот… – остановившись, сказал Гаркалов. Повторил: – Еще тот… Но он мойсын. Не верю, что этот твой Таркаш не знал на кого поднимает руку! Должны были сказать, чейэто сын! На презентации кругом люди были! Этот гад на моюкровь руку поднял! Какой-то портяночник, шваль, мелочь – и посмел!!!
Лицо Гаркалова побагровело. Ладони сжались в кулаки. Гаркалов оперся кулаками о столешницу и всей массой грузного тела навис над столом.
– На мою кровь, на меня руку поднял, – тихим, но оттого не менее страшным голосом повторил Гаркалов. – Он не должен жить.
Шилов внимательно смотрел на шефа, ожидая продолжения.
– Он не должен жить, – повторил Гаркалов, тяжело опускаясь на стул. – Ты можешь это… устроить?
Роману Борисовичу Гаркалову не к кому больше было обратиться с такой просьбой. Его всесилие, как сегодня выяснялось, было весьма ограничено. Да, он запросто, по одной лишь прихоти, мог купить то, на что рядовому человеку не накопить из двести лет беспорочного труда на благо отечества. Он мог разрушить любую, даже крупную фирму, оставив без работы тысячи человек, а мог и простить. Он мог бросить все и отправиться доживать дни на Канары… Но уничтожить одного-единственного человека было, оказывается, не в его власти. При всех его деньгах и связях! Тем более, когда все твои связи находятся исключительно в кругу деловой и чиновничьей элиты России. Ну и к кому подойдешь с такойпросьбой? А если подойдешь, то об этом сразу узнают посторонние, и, считай, приехал.
Конечно, он водил знакомство с силовыми министрами, однако… Да, к ним можно обратиться с подобнойпросьбой и даже, вероятно, они сумеют помочь. Вот только ты до самой смерти окажешься в их власти, они тебя этой твоей просьбой защемят, как капканом…
У Гаркалова по сути оставался только Ленька Шилов. «А если Шилов вдруг откажется? – с испугом подумал Роман Борисович. – Не самому же? Нет, отказаться Шилов не может. Он же понимает, что тогда я лишу его всего.И куда он пойдет?»
– Я могу это устроить, – преспокойно кивнул помощник.
Роман Борисович выпрямился, вернулся к своему месту, грузно опустился на стул, налил себе еще граппы.
– Я хочу, чтобы это случилось как можно быстрее.
– Я постараюсь, – просто сказал Шилов.
– И еще вот что, – Гаркалов закурил несчитанную за сегодня сигарету. – Сына не вернешь. Это понятно. Но я не хочу, чтобы вот этот гад так просто взял и умер. Я хочу, чтобы он… чтобы умирал долго и мучительно. Я хочу, чтоб его медленно резали по кусочкам, понимаешь, Леня? Я хочу, чтобы ему сделали «красный тюльпан» [13]. Сам знаешь, денег мне не жалко. Сколько надо, столько и выделю.
Они говорили откровенно, ни коим образом не сомневаясь, что разговор до посторонних ушей не дойдет. Кабинет был надежно защищен от любой возможной прослушки, не говоря уж про то, что его каждый день проверяли специальными приборами на наличие любопытных электронных насекомых… При тех денежных потоках, которые проходили через Фонд, иначе и быть не могло.
– Роман Борисович, – Шилов придал голосу успокаивающую мягкость. – Следственный изолятор «Кресты» – это… как бы это выразиться… не совсем то место, где возможны… г-хм… долгие процедуры. И вдобавок громкие. Для того чтобы обставить процедуру желаемым образом, надо вытаскивать человека на волю. Но подозреваемый в убийстве персоны такого масштаба – фигура сама по себе заметная, вот в чем беда. Просто так ее не выкупишь, к тому же там все-таки Санкт-Петербург, а не Бишкек. Деньги все не решают, Роман Борисович, слишком многих придется посвящать, кто-нибудь обязательно проговорится, а тюремные опера не дураки, нет-нет, да всплывет отец убитого… Короче говоря, чтоб вытащить его на волю, придется светиться, действовать именами,только так и не иначе, Роман Борисович. Может, все же обойдемся простым вариантом?
Гаркалов пробарабанил пальцами по столешнице.
– Есть же способы, – наконец просительно сказал он. – Иголки под веки, спицы под ногти, крючки в ноздри, до самого мозга… яйца в розетку, в конце концов!.. А яды! Яды, например, а? Ты же сечешь в ядах! От некоторых умирают в страшных мучениях. И долго умирают!
– Все равно яды использовать придется в условиях СИЗО, – сказал Шилов. – Этого… Карташа быстро переправят в медчасть, накачают морфином, он и перекинется легко и просто… Яд, как мне кажется, можно использовать только в том случае, если он моментального действия… Да и то поднимется шум, беготня начнется… Убийство в СИЗО – это не бомжа на помойке завалить, расследование начне…
– Да клал я их на шум, беготню и расследование! – взорвался Гаркалов. А потом неожиданно успокоился и невесело усмехнулся: – Да, наверное, ты прав… Вот абсурднейшая ситуация! Два руководителя высшего уровня сидят в кабинете, которому позавидовали бы даже некоторые губернаторы, и обсуждают, чем попроще и сподручнее спровадить на тот свет какого-то сибирского солдафона!
Роман Борисович пристально взглянул на помощника. Шилов прекрасно понимал, что шеф сейчас ни в коем случае не шутит. Он проверяет свои сомнения. И Шилов знал, что надо сказать:
– Возмездие – дело святое вне зависимости от рангов и чинов. Это вопрос чести. Мы хоть переоделись в костюмы и летаем самолетами, но внутри, глубин но,мы все те же изначальные дикари, которых может успокоить и примирить с самими собой только вид крови врага…
– И опять ты прав, – Роман Борисович хлопнул ладонью по столу. – Что ж, раз не получается медленно и мучительно… Эх, а жаль! Ну, тогда пусть просто умрет.
Гаркалов хищно усмехнулся.
– Нас никто не посмеет связать с этим… эксцессом, но в их головах, – вытянув руку, он показал пальцем в сторону двери, – пусть накрепко отложится, что Гаркалов никому ничего не прощает.
Идя по коридору, спускаясь в лифте в подземный гараж, выезжая из гаража на улицу, Шилов составлял план действий.
Стоит ли говорить, что это – равно, впрочем, как и все остальные – поручение шефа он должен исполнить в лучшем виде? Но, разумеется, без всех этих кровожадных вывертов в духе изысканного восточного душегубства. Следует всего лишь просто и надежно переправить в Страну Вечной охоты господина Карташа, арестованного по подозрению в убийстве господина Дмитрия Гаркалова, делов-то…
Конечно, организация убийства – это вовсе не то мероприятие, за которое Леонид Викторович Шилов брался с удовольствием. Чреватое мероприятие, что ни говори, как бы надежно ты не был прикрыт. Какое-нибудь дерьмо обязательно всплывет, не сегодня, так завтра, как надежно оно не было утоплено. Однако, берясь за это поручение, Шилов не колебался ни единого мгновения – потому что он находится в положении средневекового вассала. В положении самурая. Да-да: он – типичный самурай. И до последнего должен держаться своего феодала, то бишь шефа. Правда, дело тут не в фанатичной иррациональной верности самурая. А в том, что только вместе с шефом он есть могущественная фигура, без шефа же его акции обрушатся, как ценные бумаги какого-нибудь занюханного «Юкоса».
Нет-нет, не думайте, он, конечно, не пропадет. Пристроится где-нибудь и как-нибудь. Однако не пропасть – этого мало. Он никогда себе не простит, если упустит возможности, какие открывает близость к такому папе, как Р. Б. Гаркалов. Тогда придется уйти из высшего эшелона. Навсегда.
К тому же, ему не впервой выполнять, назовем это так, щекотливые поручения. Правда, подобные дела остались далеко в прошлом – в эпохе диких девяностых. Сейчас на любом уровне, а особенно на том, где пребывали они с шефом, дела решались иными способами: в кабинетах чиновников разных уровней, насылом на неугодных и мешающих прокуратуры, федералов, ментов, налоговой… Но тут выпал такой случай, что придется вспоминать былой опыт и восстанавливать подзабытые связи.
Остановив машину перед выездом на улицу, Шилов настучал на панели мобильника номер, который держал исключительно в памяти, не доверяя его ни бумаге, ни электронным записным книжкам. Абонент ответил после первого же гудка.
– Привет, – просто сказал Шилов. – Здоров? Готов к свершениям?
– А то! – бодро отозвался абонент.
– Тогда готовься и к встрече. Буду у вас Петербурге сегодня к вечеру. Пересечемся завтра утром. Подходы к месту твоей прошлой службы остались?
– Ах, во-от оно что… Ну, что… ну, приезжай, разберемся.
И по тому, сколь многозначительно абонент протянул это «во-от», Шилов сразу просек, что и тот просек. Абонент понял, что затевается и зачем он понадобился Шилову. И нет в этом никаких невиданных чудес дедукции. Перемножил два на два и получил искомое. Про убийство Гаркаловского сынка он, разумеется, наслышан, на кого сейчас работает Шилов, он знает, а тут Шилов собирается в Питер, проявляет интерес к бывшему месту службы, то бишь к «Крестам», и обратился не к официальному лицу, а к самому что ни на есть неофициальному.
– Если тебе понятно, то, может, обнадежишь меня? – спросил Шилов.
– Девяносто на десять, – обнадежил абонент.
«Прекрасно, один механизм запущен, – подумал
Шилов, нажимая на мобильнике кнопку с красной телефонной трубкой. – Но, как известно, из двух стволов-то надежней будет. Надо бы пощупать за вымя этого, как его… Карновского, во как. Димочкиного давнего подельника, надежного соратника и верного компаньона… Мудилы, в общем, конченного. Он-то мне и обеспечит второй ствол… А уж для полной гарантии неплохо бы произвести выстрел из трех орудий».
Глава 9
Пена дней
В неспешный и размеренный ритм «Крестовской» жизни Карташ вошел на удивление быстро…
Нет, стойте, о чем это мы. Почему – «на удивление»? Ничего слишком напряжного в здешнем бытие, против ожидания, не оказалось. Врали и книжки, и телесериалы.
Ну, например: все камеры в «Крестах» были одинаковые, по восемь «квадратов» (так уж придумал гений архитектора, ничего не попишешь); стало быть, ни о каких хатах, где сидят по тридцать-сорок душ, не шло и речи: они, души эти, чисто физически не влезли бы в столь тесное пространство. Так что зачеркните нолик в киношномколичестве заключенных, приходящихся на одну камеру, и вы получите реальное положение вещей: три-четыре человека на шестиместную хату. Не больше! Да и быт сидельцев проходил, в основном, без эксцессов и экстрима.
Подъем в шесть ноль-ноль (распорядок дня висел на стене), обход, прием заявлений, жалоб и писем, потом «завтрак» – баландеры разносят хлеб и сахар, потом часовая прогулка; причем не хочешь гулять – оставайся в камере, а хочешь – гуляй сколько влезет: с цириками всегда можно договориться, было б что-нибудь полезное, чем отплатить за вертухайскую доброту. Как заметил Карташ, в «Крестах» вообще процветал «натуральный обмен» – всяческие послабления, услуги, хавку, внеочередной душ, шмон по упрощенной программе (то есть чисто символический) или какие-то бытовые мелочи – словом, все, что способно улучшить существование подследственных и осужденных, можно было купить у надзирателей за сигареты, чай и даже перец (перец потом «перепродавался» другим сидельцам – в качестве то ли антисептика, то ли чего-то в этом роде, Алексей пока не понял). Собственно, холодильник в их камере именно так и появился. Дюйм, загремевший в «Кресты» по пятому аж разу и на этот раз парящийся здесь уже чуть меньше года, а потому с порядками знакомый не понаслышке, в свое время отмаксал местному лепиле; лепила, в свою очередь, выписал справку о том, что содержащийся в камере четыре-шесть-* действительно мучается желудком и ему необходимо свежее питание; забашлить пришлось еще нескольким людям, но в результате этой «цепочки» камера пополнилась негромко гудящим «Сименсом».
К слову говоря, Дюйм впечатление производил. Было в нем что-то от хозяинаТоптунова, покойного отца покойной Маши – основательность, что ли, солидность… да, в конце концов, авторитетность.Насколько уразумел Карташ из обмолвок и обрывков внутрикамерных разговоров, на воле служил он судьей и за немаленькие бабки отмазывал от отсидки бойцов среднего и старшего бандитского состава. Процесс отмазки, вполне законный, кстати говоря, и поливариантный,как совесть демократа, был разработан давно и не им, Дюймом, и за двадцать лет отшлифован так, что никакие комиссии-проверки носа подточить не могли, как ни пытались… Что, впрочем, не мешало Дюйму время от времени менять судейское кресло на шконку в «Крестах». До суда над ним, как правило, дело не доходило: каким конкретно образом – посредством бабла в конверте или же друзей на разных уровнях, – Дюйм не распространялся, но дело его обычно закрывалось «за недоказанностью». Скорее всего, на прекращение следствия влияло и то, и другое: и деньги, и обширные связи.
Второй сокамерник, Эдик-каратэист, оказался парнем более открытым и статьи своей не скрывал. И в самом деле, был он ментом, опером, с дурацким именем Аверьян (так что «Эдик» действительно оказалось погонялом). Сидел он в ожидании суда за неправомерное использование табельного оружия: прострелил, вишь ты, ляжку одному пьяному баклану, когда тот сотоварищи попер на опера, вечерней порой мирно возвращающегося в отделение – после взятия штурмом квартирки, где засела компания ребят, промышлявших угоном авто. Возвращался на своих двоих, поскольку места в «козелке» не хватило, а подрулившие бакланы обратились к нему с нижайшей просьбой отдать на опохмел деньги, часы, куртку и ушанку из волка – подарок, между прочим, коллег из Архангельска. Адреналинчик в крови после победы над угонщиками еще вовсю плескался, так что… Ага, вот именно. И мог бы ведь, блин, отделаться НПСС
Нет, стойте, о чем это мы. Почему – «на удивление»? Ничего слишком напряжного в здешнем бытие, против ожидания, не оказалось. Врали и книжки, и телесериалы.
Ну, например: все камеры в «Крестах» были одинаковые, по восемь «квадратов» (так уж придумал гений архитектора, ничего не попишешь); стало быть, ни о каких хатах, где сидят по тридцать-сорок душ, не шло и речи: они, души эти, чисто физически не влезли бы в столь тесное пространство. Так что зачеркните нолик в киношномколичестве заключенных, приходящихся на одну камеру, и вы получите реальное положение вещей: три-четыре человека на шестиместную хату. Не больше! Да и быт сидельцев проходил, в основном, без эксцессов и экстрима.
Подъем в шесть ноль-ноль (распорядок дня висел на стене), обход, прием заявлений, жалоб и писем, потом «завтрак» – баландеры разносят хлеб и сахар, потом часовая прогулка; причем не хочешь гулять – оставайся в камере, а хочешь – гуляй сколько влезет: с цириками всегда можно договориться, было б что-нибудь полезное, чем отплатить за вертухайскую доброту. Как заметил Карташ, в «Крестах» вообще процветал «натуральный обмен» – всяческие послабления, услуги, хавку, внеочередной душ, шмон по упрощенной программе (то есть чисто символический) или какие-то бытовые мелочи – словом, все, что способно улучшить существование подследственных и осужденных, можно было купить у надзирателей за сигареты, чай и даже перец (перец потом «перепродавался» другим сидельцам – в качестве то ли антисептика, то ли чего-то в этом роде, Алексей пока не понял). Собственно, холодильник в их камере именно так и появился. Дюйм, загремевший в «Кресты» по пятому аж разу и на этот раз парящийся здесь уже чуть меньше года, а потому с порядками знакомый не понаслышке, в свое время отмаксал местному лепиле; лепила, в свою очередь, выписал справку о том, что содержащийся в камере четыре-шесть-* действительно мучается желудком и ему необходимо свежее питание; забашлить пришлось еще нескольким людям, но в результате этой «цепочки» камера пополнилась негромко гудящим «Сименсом».
К слову говоря, Дюйм впечатление производил. Было в нем что-то от хозяинаТоптунова, покойного отца покойной Маши – основательность, что ли, солидность… да, в конце концов, авторитетность.Насколько уразумел Карташ из обмолвок и обрывков внутрикамерных разговоров, на воле служил он судьей и за немаленькие бабки отмазывал от отсидки бойцов среднего и старшего бандитского состава. Процесс отмазки, вполне законный, кстати говоря, и поливариантный,как совесть демократа, был разработан давно и не им, Дюймом, и за двадцать лет отшлифован так, что никакие комиссии-проверки носа подточить не могли, как ни пытались… Что, впрочем, не мешало Дюйму время от времени менять судейское кресло на шконку в «Крестах». До суда над ним, как правило, дело не доходило: каким конкретно образом – посредством бабла в конверте или же друзей на разных уровнях, – Дюйм не распространялся, но дело его обычно закрывалось «за недоказанностью». Скорее всего, на прекращение следствия влияло и то, и другое: и деньги, и обширные связи.
Второй сокамерник, Эдик-каратэист, оказался парнем более открытым и статьи своей не скрывал. И в самом деле, был он ментом, опером, с дурацким именем Аверьян (так что «Эдик» действительно оказалось погонялом). Сидел он в ожидании суда за неправомерное использование табельного оружия: прострелил, вишь ты, ляжку одному пьяному баклану, когда тот сотоварищи попер на опера, вечерней порой мирно возвращающегося в отделение – после взятия штурмом квартирки, где засела компания ребят, промышлявших угоном авто. Возвращался на своих двоих, поскольку места в «козелке» не хватило, а подрулившие бакланы обратились к нему с нижайшей просьбой отдать на опохмел деньги, часы, куртку и ушанку из волка – подарок, между прочим, коллег из Архангельска. Адреналинчик в крови после победы над угонщиками еще вовсю плескался, так что… Ага, вот именно. И мог бы ведь, блин, отделаться НПСС